При этом, предположительно, это состояние трансформации является историческим, ситуативным. Это означает, что, вероятно, в недавнем прошлом эта субъектность имела более устойчивый вид и, вероятно, в относительно скором будущем она придет в устойчивый вид. Но новый устойчивый вид будет, вероятно, будет существенно отличаться от текущего состояния нормативной гегемонии ЕС.

В этой связи важна возможность формирования сценариев изменения индуктивной субъектности ЕС. Как было указано выше, последствия этой трансформации находятся в двух плоскостях: практические, политические последствия для политики стран-участников партнерств и концептуальные изменения самой индуктивности ЕС на международной арене, т.е. изменение подхода ЕС к международным отношениям.

Так, региональная нормативная гегемония ЕС, как основа субъектности ЕС на международной арене задает матрицу интересов и ценностей как для стран-участников партнерств, так и для институтов и пр. ЕС действующих на территории этих стран, которая образована двумя континуумами.

Первый континуум образован отношениями доминирующего и маргинального стиля. И, соответственно, на одном полюсе этого континуума находится государство, обладающее значительным state capacity, придающее стабильность институтам, дискурсам, практикам и пр. стран-участников партнерств за счет инертности, устойчивости, консервации текущего состояния. На другом - экономическое развитие, понимаемое не столько как экономической рост, сколько как трансфер торгово-экономических норм ЕС в страны партнерств. Причем, это экономическое развитие является залогом или даже катализатором политических изменений.

То есть, первый континуум фактически является вариацией связки «безопасность - развитие». Только, как показали М. Стерн и Й. Ойендаль, отношения между этими двумя понятиями являются контекстуальными и могут приобретать самые разнообразные формы. Поэтому, после проведенного анализа, утверждается, что текущая субъектность ЕС склонна противопоставлять развитие и безопасность для стран-участников партнерств, т.е. чем больше безопасности, тем меньше развития и наоборот. Важно, что отношения между двумя этими понятиями не являются взаимоисключающими и предполагающими отношения «либо безопасность, либо развитие». Скорее это отношения взаимного допущения вроде «75% от максимума безопасности и 25% от максимума развития.

Второй континуум образован оппозиционными стилями и условно является континуумом легитимации. И как следует из проведенного анализа, один полюс этого континуума составляет легитимация с акцентом на демократические ценности. Т. е. этот вариант легитимации носит, во-первых, резко нормативистский характер, а, во-вторых, условно, внутренний, поскольку источником этой демократической легитимности выступает не что-то внешнее, а скорее некая этика, предполагающая пресуппозицию демократических ценностей, атрибутированная не только ЕС, а любому политическому сообществу, пространству (ЕС - только агент этой нормативности. А второй полюс образован легитимацией с опорой на авторитет международных организаций, деятельность которых в партнерствах должна санкционироваться ЕС и носить подчиненный по отношению к нормам ЕС характер. Эта легитимация носит гораздо менее нормативистский характер, и является скорее внешней, чем внутренней.

Так, пересечение этих двух континуумов образует матрицу, позволяющую прогнозировать результаты трансформации международной субъектности ЕС в ее практико-политическом измерении. Данная матрица имеет следущий вид, текущие характеристики предписывания норм, инстресов отмечены точкой.



Таблица 4. Матрица предписывания интересов и норм в партнерствах.

Так, исходя из утверждения о том, что нормативная гегемония ЕС, как ядро международной субъектности ЕС переживает трансформацию данная матрица позволяет выделить три наиболее вероятных сценария изменения предписывания интересов, норм и пр. в партнерствах.

Во-первых, предыдущий анализ показал, что все политические стили кроме доминирующего ориентированы 1)на увеличение вовлечение ЕС в дела стран-участников-партнерств; 2) на возможность иного политического порядка в партнерствах. Поэтому наиболее вероятным полагается перемещение отмеченной точки в сектор № 2, предполагающий, что акцентирования либо экономического развития, либо демократических реформ и, соответственно, маргинализацию либо экономического развития, демократических реформ. Но однозначную оппозиционность государственной мощи (state capacity). Данная конфигурация предписывания будет носить ярко выраженный нормативистский характер и основанное на нем вовлечение ЕС в дела региона.

Во-вторых, тенденции увеличения вовлеченности ЕС в дела стран-участников партнерств и возможности иного политического порядка позволяют также перемещение конфигурации предписывания в сектор №1, что является менее вероятным сценарием. Такая конфигурация предполагает доминирование экономической повестки, скорее маргинализацию, чем доминирование внешней легитимации и однозначно оппозиционность повестки государственной мощи. Так, перемещение предписывания во второй сектор также предполагает большее вовлечение ЕС в дела стран партнерств, но легитимацию с опорой на международные организации, работающие в регионе, а значит, на многостороннюю дипломатию.

В третьих, это наименее вероятно, но все же возможное сохранение status quo в том или ином его виде. Т.е. возможно позволение большего экономического развития за счет безопасности (но при сохранении доминирования повестки безопасности), также возможно как небольшая легитимация либо за счет внешней рациональной легитимации, либо за счет внутренней нормативистской, либо продолжение игнорирования необходимости легитимации. Этот вариант полагается наименее вероятным, поскольку означал бы не столько трансформацию, сколько затяжной кризис международной субъектности ЕС, что не предполагает некоторая текстуальная избыточность ЕС. Тем не менее, эксплицитным выражением характеристик предписывания являются планы действий, ориентированные на перспективу от 3 до 5 лет (в зависимости от конкретной страны). Так, самый ранний план действий датирован 2014 годом. Поэтому, соответственно, в течение не более чем 5 лет будет возможно утверждать какой сценарий окажется реализованным.

Далее, второе измерение, концептуально-теоретическое, позволяющее анализировать основные характеристики того как ЕС 1)видит международную политику; 2) действует в соответствие с этим видением; также образовано двумя континуумами.

Так, первый образован склонностью к спонтанности либо склонностью к организованности, спланированности. Т.е. дистанция, будучи значительной предполагает, вследствие значительного отличия необходимость в большой спонтанности обращения к той или иной проблематике, большей спонтанности при решении той или иной проблемы, что практически означает 1) большую склонность к компромиссу, к достижению договоренности; 2) открытость к новым форматам контактов на международной арене, способность принять решения этих форматов. Организованность означает резкое сокращение дистанции, что в практическом плане ведет 1) к большей нормативности, 2) настаивании на истинности этой нормативности, 3) ориентации на форматы, существующие подчиненные нормативности ЕС.

Второй континуум образован склонностью к ориентации и предписыванию и в целом сохранению существующей нормативности и склонностью к развитию нормативности, производству, либо выведению новых норм. Этот континуум образован приложением ракурса к дистанции и в практическом плане выражается в том, что ЕС может либо ориентироваться на продвижение существующих норм их консервацию, либо на создание новых, но слабость, непоследовательность их продвижения.

Так, пересечение этих континуумов предполагает следующую матрицу и текущее состояние субъектности ЕС на международной арене предполагает следующее положение в рамках этой матрицы.

Таблица 5. Концептуально-теоретическая матрица индуктивной субъектности ЕС на международной арене.

Так, текущее видение и подход ЕС к политике партнерства, к странам-участникам отмечено точкой и носит очень компромиссный характер. В нем преобладает спонтанность, в силу характеристик доминирующего стиля, но это преобладание не является ярким. Также в нем преобладает приоритет продвижения и акцентирование существующих норм, но оно также не является отчетливым. Учитывая наиболее вероятные сценарии развития подходов ЕС к актуальной политике, наиболее вероятным представляется переход индуктивной субъектности ЕС в сектор №2, причем с явным приоритетом организованности и с незначительным приоритетом создания новых норм.

3.3 Россия и репрезентация ЕС на международной арене: перспективы и вызовы

Конструирование двух матриц в предыдущем разделе позволяет не только выделение представленных выше сценариев, но и анализ того, насколько каждый из этих сценариев выгоден или опасен для России.

Так, касательно практического, политического измерения региональной нормативной гегемонии ЕС как ядра субъектности ЕС на международной арене для России наиболее выгодным сценарием является третий, наименее вероятный сценарий - сохранение существующей конфигурации нормативной гегемонии с минимальными изменениями. Так, концепция внешней политики РФ предусматривает, что «В условиях обострения политических, социальных, экономических противоречий и роста нестабильности мировой политической и экономической системы повышается роль фактора силы», «В мировой экономике в условиях накопления элементов кризисных явлений складывается новая реальность, для которой характерны общее замедление темпов роста». Это вполне в духе существующей структуры гегемонии. Также доминирующий стиль существующей гегемонии ориентирован на акцентирование борьбы с терроризмом, наркотрафиком, распространением ОМУ и прочими угрозами, предусмотренными в концепции РФ.

Но, как было отмечено выше, нормативная региональная гегемония переживает изменения, результаты которой будут эксплицитно фиксируемы через 3-5 лет. И наиболее вероятный сценарий представляется крайне невыгодным для РФ. Так, концепция РФ видит как задачу РФ «противодействовать попыткам использования правозащитных концепций в качестве инструмента политического давления и вмешательства во внутренние дела государств, в том числе в целях их дестабилизации и смены законных правительств». Тогда как один из политических стилей предусматривает наделение, в том числе, правозащитных организаций стран региона возможностью репрезентировать ЕС. В целом, большее вовлечение ЕС в дела, к примеру, стран-участников Восточного партнерства противоречит интересам, декларируемым во внешнеполитической концепции РФ.

Сценарий связанный с акцентированием внимания ЕС на международных организациях, работающих в странах партнерств, с одной стороны, более выгоден для России поскольку повышает важность многосторонней, сетевой дипломатии, являющейся проверенным инструментом для РФ. С другой стороны, внешнеполитическая концепция РФ утверждает верховенство международного права, тогда как один из проанализированных стилей намечает тенденцию к опосредованию, санкционированию применимости международного права, функционирования международных организаций нормативностью ЕС, как поддержка этих организаций со стороны ЕС. Так, любое изменение существующей нормативной гегемонии представляют для России либо негативный, либо очень негативный сценарий.

Схожие перспективы для России представляет и развитие нормативной гегемонии ЕС в концептуально-теоретическом плане. Так внешнеполитическая доктрина РФ утверждает, что «Российская Федерация заинтересована в выстраивании конструктивного, стабильного и предсказуемого сотрудничества со странами ЕС на принципах равноправия и взаимного уважения интересов». В этой связи текущая концептуальная структура является относительно выгодной для РФ. Более выгодным могло бы быть только смещение к большей спонтанности и большее следование существующим нормам с минимальным выведением новых. Но проведенный анализ предполагает скорее обратную тенденцию, которая станет эксплицитной в течение 3-5 лет.

Таким образом, существующая структура международной субъектности ЕС является относительно благоприятной для РФ, но зафиксированные тенденции ее изменения представляют вызовы разной степени для РФ. Но главный вызов носит более завуалированный характер.

Так, Т. А. Романова показывает, что в основе противодействия России нормативной силе Европы лежит стремление к признанию равноправия с ЕС и странами-членами ЕС и сегодня это противодействие носит характер попытки формирования альтернативной нормативной силы с опорой традиционные, в чем-то до-модернистские ценности и представления. Подтверждение этому находятся даже во внешнеполитической концепции РФ («Подлинное объединение усилий международного сообщества влечет за собой необходимость формирования ценностных основ совместных действий с опорой на общий духовно-нравственный потенциал основных мировых религий…»).

При этом Т. Диез и И. Маннерс, К. Николаидис показывали важность «другого» для существования и функционирования концепции нормативной силы Европы. К. Николаидис, М. Себеши полагали, что таким другим служат во многом страны-участники партнерств. Но явная тенденция к сокращению дистанции между странами партнерств и ЕС уже ведет к актуализации вопроса о заполнении пространства другого. В этой связи желания равноправия России и ее альтернативная сила может представляться для ЕС как просьба о назначении, признании за Россией должного места. И Россия может занять место другого. Причем, если ЕС будет осуществлять продвижение некоей нормативности, имеющей положительные коннотации, то Россия будет продвигать то, что получило название «autocracy promotion». Так, уже, начиная с 2015, вышло немало научных и экспертных публикаций, осмысляющих внешнеполитический курс РФ с этой позиции. И вызов заключается в том, что Россия сегодня склонна занимать эту позицию испытывая своего рода «постыдное удовольствие» от предлагаемой роли и действуя вполне в духе autocracy promotion на Украине, в Молдавии, в Египте, в Тунисе. Более того, в таком случае вопреки внешнеполитической концепции РФ Россия в международной политике действует в ряде важных аспектов исходя не из внутренних национальных интересов и не в рациональной логике, а исходя из внешних дискурсивных предписаний и на основе мощных, но не фиксируемых самой РФ нормативистских компонентов.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Представленная работа формулирует индуктивную субъектность ЕС на международной арене опираясь на постструктуралистский подход к политике соседства, проекту партнерств, концепции нормативной силы Европы, парадигму эстетической политической репрезентации, а также на дискурсивный анализ планов действий ЕС для стран-участников партнерств.

Так, работа указывает, что политика соседства и партнерства как ее эксплицитный результат, а также концепция нормативной силы ЕС как ее теоретическое обеспечение являются качественно уникальными особенностями ЕС. При этом, существующие категории участия в международных отношениях не позволяют адекватный анализ этих особенностей поэтому современные политические элиты и экспертно-научные круги нередко игнорируют политический потенциал указанных особенностей, что ведет к нивелированию роли ЕС в международных отношениях.

Поэтому в первой главе работы показано, что существующие стратегии анализа политики соседства и партнерств как ее самого значимого результата и концепции нормативной силы видят эти феномены 1) либо лишь как часть внешнего управления осуществляемого ЕС; 2) либо рассматривают эти феномены ровно настолько, насколько они вовлекают ЕС в тот или иной международный процесс; 3) либо совмещают два этих подхода.

Только подход к этим феноменам как к региональной нормативной гегемонии ЕС позволяет полный и адекватный анализ политики соседства, партнерств и нормативной силы Европы. Более того, работа показывает, что партнерства являются спатиальным, практическим измерением этой гегемонии, а нормативная сила - теоретико-концептуальным, в результате региональная нормативная гегемония ЕС обладает дискурсивной сущностью. Также региональная нормативная гегемония является источником роста нормативности ЕС. При этом, нормативное присутствие ЕС сконструировано отношением институтов, практик и пр. ЕС к институтам, практикам и пр. стран-участников партнерств, поэтому нормативная гегемония носит трансцендентный репрезентационный характер. Как источник роста нормативности и репрезентации ЕС в международных отношениях региональная нормативная гегемония является основанием субъектности ЕС на международной арене.

Поскольку «актор» и «субъект» как категории участия в международных отношениях предполагали дедуктивную логику и контракт как основание политического, проведенный деконструкционный анализ позволил выстроить субъектность ЕС на основе индуктивной логики и репрезентации как основании политического, позволяющий синтез партнерств и нормативной силы Европы без доминирования одного из измерений.

Так, индуктивная субъектность ЕС на международной арене конституирована политическими стилями, ключевыми особенностями которых являются дистанция и ракурс (дополнительными - агент, осуществляющий репрезентацию ЕС в странах партнерств и пределы его власти над репрезентацией). Политические же стили конституированы репрезентационными практиками в эмпирическом выражении, являющиеся действия из планов действий в рамках политики соседства.

Благодаря двум когнитивным фильтрам, в основу которых были положены четыре режима различия и пять способов воздействия нормативной силы, было выявлено четыре политических стиля, что является отклонением от гипотезы.

Так, первый политический стиль выполняет функцию доминирующего, ориентирован на сохранение status quo, репрезентирован посредством силовых ведомств и судов стран-участников партнерств.

Второй политический стиль выполняет функцию маргинального, ориентирован на нормативную экспансию ЕС в торгово-экономической сфере и политические изменения посредством этой экспансии; репрезентирован посредством хозяйствующих субъектов всех масштабов, не аффилированных с правительствами стран-участников партнерств.

Третий политический стиль выполняет функцию оппозиционного, ориентирован на жесткую нормативную демократическую повестку и ее имплементацию, репрезентирован институтами гражданского общества не аффилированными с правительствами стран-участников партнерств. Является внутренней, нормативной легитимацией международного присутствия ЕС.

Четвертый политический стиль также выполняет функцию оппозиционного, ориентирован на опосредование работы международных организаций и их институтов в странах-участниках партнерств правом и санкционированием ЕС. Репрезентирован, соответственно, международными организациями, присутствующими в партнерствах. Является внешней, рациональной легитимацией международного присутствия ЕС.

Выделенные политические стили совокупно конституированы 1811 действиями из 3487, что составляет порядка 52% . Это количество полагается достаточным для анализа индуктивной субъектности ЕС на международной арене, конституированной этими четырьмя стилями.

Так, наличие четвертого политического стиля свидетельствует о том, что индуктивная субъектность ЕС находится в процессе серьезной трансформации. Это обуславливает важность прогнозирования результатов этой трансформации. С этой целью было выделено два измерения индуктивной субъектности ЕС и сформированы две соответствующий матрицы. Первая позволяет прогнозировать изменение субъектности ЕС в практико-политическом плане, формирующем пространство норм и интересов для стран-участников партнерств. Вторая позволяет прогнозировать концептуально-структурные изменения самой субъектности.

Так для практико-политического измерения было сформулировано три сценария: 1) наименее вероятный - сохранение текущей конфигурации пространства норм и интересов с небольшими изменения; 2) более вероятный - доминирование либо экономической, либо демократической повестки с внешней рациональной легитимацией; 3) наиболее вероятный - доминирование либо экономической, либо демократической повестки с внутренней нормативистской легитимацией. Т.е. наиболее вероятные сценарии предусматривают 1) большее вовлечение ЕС в дела стран партнерств; 2) ориентацию на изменение политических порядков в этих странах; 3) поиск легитимности возросшего присутствия.

Для концептуально-структурного измерения сформулировано два сценария: 1) наименее вероятный - сохранение текущей структуры; 2) наиболее вероятный - рост организованности и большее акцентирование на создании новых норм.

Релевантность этих сценариев и прогнозов станет эксплицитной по истечении 3-5 лет и принятии новых планов действий в рамках политики соседства.

Далее, выделенные прогнозы и концепция внешней политики РФ позволили прийти к заключению, что все сценарии в обоих измерениях кроме инертных являются вызовами для России и ведут к росту противоречий между РФ и ЕС.

Но наибольший вызов связан с вероятным поиском нового «другого» для нормативной силы ЕС. И поскольку ЕС осуществляет нормативное продвижение, то другой будет вынужден осуществлять автократическое продвижение. Уже сегодня существует вероятность, что Россия займет эту позицию, полагая что занимает желаемое место равного партнера. Тогда как на самом деле и вопреки внешнеполитической концепции политика РФ окажется структурирована внешним предписанием и не фиксируемым властями РФ внешним нормативистским аспектом.

Так, проведенный в работе анализ позволяет утверждать, что для субъектности ЕС на международной арене характерна тенденция к сокращению дистанции между ЕС и его репрезентацией посредством партнерств. В конечном счете эта тенденция опасна для самого ЕС, поскольку ведет к сокращению политического пространства в международных отношениях. В результате чего все участники международных отношений в видении ЕС могут быть разделены на две категории: 1) участники, в отношении которых ЕС осуществляет нормативную гегемонию и в дела, которых ЕС плотно вовлечен; 2) участники, являющиеся «другим» для ЕС и продвигающее нечто, противоположенное нормативности и нормальности. Такая оптика приведет к чрезвычайному сужению внешнеполитического видения ЕС и чревата некоторой внешнеполитической неадекватностью.

Приведенный анализ актуализирует практически нерассмотренный вопрос о роли, позиции «другого» в случае нормативной гегемонии в мировой политике. А также вопрос о диалектической связи нормативной силы Европы и автократического продвижения.



БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК:

Источники:

1. Концепция внешней политики Российской Федерации, URL: http://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/2542248;

2. EU-Armenia Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/armenia_enp_ap_final_en.pdf;

3. EU-Azerbaijan Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/azerbaijan_enp_ap_final_en.pdf;

4. EU-Egypt Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/egypt_enp_ap_final_en.pdf;

5. EU-Georgia Action Plan, URL: https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/georgia_enp_ap_final_en_0.pdf;

6. EU-Israel Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/israel_enp_ap_final_en.pdf;

7. EU-Jordan Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/2013_jordan_action_plan_en.pdf;

8. EU-Lebanon Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/lebanon_enp_ap_final_en_0.pdf;

9. EU-Moldova Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/moldova_enp_ap_final_en.pdf;

10. EU-Palestine Action Plan, URL: https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/pa_enp_ap_final_en.pdf;

11. EU-Tuisia Action Plan, URL:https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/tunisia_enp_ap_final_en.pdf;

12. EU-Ukrainian Association Agenda, URL: https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/eu_ukr_ass_agenda_24jun2013.pdf.

Монографии:

13. Анкерсмит Ф. Политическая репрезентация / Ф. Анкерсмит - М.: Издательство ВШЭ. 2011;

14. Анкерсмит Ф. Эстетическая политика. Политическая философия по ту сторону ценности и факта / Ф. Анкерсмит - М.: Издательство ВШЭ. 2014.

15. Вебер М. Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии / М. Вебер - М.: Издательство ВШЭ, 2016;

16. Делез Ж. Различие и повторение / Ж. Делез - Спб.: Петрополис. 1998;

17. ван Дейк Т. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации./ Т. ван Дейк - М.: URSS, 2013;

18. Грамши А. Тюремные тетради. Часть первая. -- М.: Издательство политической литературы, 1991;

19. Харман Г. Четвероякий объект. Метафизика вещей после Хайдеггера. / Г. Харман - Пермь: «Гиле Пресс», 2015;

20. Gross E. The Europeanization of National Foreign Policy. Basingstoke: Macmillan. 2009;

21. Harman G. Bruno Latour: Reassembling the Political. London. 2014.

22. Kagan R. Of Paradise and Power: America and Europe in the New World Order. 2003;

23. Ranciere J. The Politics of Aesthetics: The Distribution of the Sensible. 2004;

24. Schimmelfannig F., Sedelmeier U. The Europeanization of Central and Eastern Europe // Cornell University Press, Ithaca. 2005;

25. Tocci N. The EU and Conflict Resolution: Promoting Peace in the Backyard. London: Routledge. 2007.

Статьи:

26. Хабермас Ю. Теория коммуникативного действия. Сводный реферат // Современная западная теоретическая социология. -- М., 1992. -- Вып. 1. С. 57-101;

27. Aggestam L. The World in Our Mind: Normative Power in Multi-Polar World. in A. Gerrits (ed.) Normative Power Europe in a Changing World. Clingendael. 2009. Issue 5. P. 25-37;

28. Allen D. , Smith M. Western Europe`s Presence in the Contemporary International Arena // Review of International Studies. 2004. Vol. 16. No. 1. P. 19-39;

29. Bicchi F. Democracy Assistance in the Mediterranean: an Overview // Mediterranean Politics. 2012. Vol. 14. No. 1. P. 61-78;

30. Bicchi F., Lavenex S. The European Neighborhood: between European Integration and International Relations / in the SAGE Handbook of European Foreign Policy. 2015. P. 868-883;

31. Browning C., Joenniemi P. Geostrategies of the European Neighbourhood policy // European Journal of International Relations. 2008. Vol. 14. No. 3. P. 519-551;

32. Burnell P., Schlumberger O. Promoting Democracy - Promoting Autocracy? International Politics and National Political Regimes // Contemporary Politics. 2011. Vol. 16. No. 1. P. 1-15;

33. Сebeci M. European Foreign Policy Research Reconsidered: Constructing an `Ideal Power Europe' through Theory? // Millennium. 2012. Vol. 40. No. 3. P. 563-583;

34. Cebeci М., Rumelili B. Theorizing European Identity: Contributions to Constructivist IR debates on collective identity, in Kuhn S. (eds), European identity revisited: new approaches and recent empirical evidence, Oxon and New York: Routledge, 2016, P. 31-43;

35. De Burca G. EU External Relations: The Governance Mode of Foreign Policy. in B. Van Vooren, S. Blockmans and J. Wouters The EU`s Role in Global Governance. Oxford: Oxford University Press. 2013;

36. Del Sarto R. A., Schumacher T. From Brussels with love: leverage, benchmarking and the action plans with Jordan and Tunisia in the EU`s democratization policy // Democratization. 2011. No. 4. 932-955;

37. Diez T Europe as a Discursive Battleground: Discourse Analysis and European Integration Studies // Cooperation and Conflict. 2001. No. 1. P. 5-38;

38. Diez T., Manners I. Reflecting on normative power Europe / Power in World Politics, Routledge. 2007. P.173-188;

39. Diez T., Stetter S., Albert M. The European Union and Border Conflicts: the Transformative Power of Integration// International Organization. 2007. Vol. 60. No. 3. P. 563-596;

40. Diez T. Setting the Limits: Discourse and EU Foreign Policy // Cooperation and conflict. 2013. No. 3. P. 319-333;

41. Diez T. Normative power as hegemony // Cooperation and Conflict. 2014. No. 2. P. 194-210;

42. Freyburg T. Transgovernmental Networks as an Apprenticenship in Democracy? Socialization into Democratic Governance through Cross-national Activities // International Studies Quarterly, DOI: 10.1111/isqu12141. 2014;

43. Haukkala H. The European Union as a Regional Hegemon: The Case of European Neighborhood Policy // Europe-Asia Studies. 2015. Vol. 60. No. 9. P. 1601-1622;

44. Hill C. The EU`s Capasity for Conflict Prevention // European Foreign Affairs Review. 2007. Vol. 6. No. 3. P. 315-333;

45. Hyde-Price A. Normative Power Europe: a Realist Critique // Journal of European public policy. 2010. Vol. 13. No. 2. P. 217-234;

46. Jorgensen K. E. Discursively (de-)constructing European Foreign Policy: Theoretical and Methodological Challenges // Cooperation and Conflict. 2012. No. 4. P. 105-127;

47. Knill C., Tosun J. Hierarchy, Networks, or Markets: How Does the EU Shape Environmental Policy Adoptions within and beyond its Borders? // Jornal of European Public Policy. 2009. Vol. 16. No. 6. P. 873-894;

48. Kratochvэl P, Horky-Hluchan O. ``Nothing Is Imposed in This Policy!'': The Construction and Constriction of the European Neighbourhood // Alternatives. 2014. No 4. 252-270;

49. Lavenex S. The external face of differentiated integration: third country participation in EU sectoral bodies // Journal of European Public Policy. 2012. Vol. 22. No. 6. P. 836-853;

50. Lavenex S., Schimmelfannig F. EU rules beyond EU borders: theorizing external governance in European politics// Journal of European Public Policy. 2010. Vol. 16. No. 6. P. 791-812;

51. Malmvig H. Caught between Cooperation and Democratization: the Barcelona Process and the EU's Double-discursive Approach // Journal of International Relations and Development. 2006. No. 9. P. 343-70;

52. Manners I. Assessing the decennial, reassessing the global: Understanding European Union normative power in global politics // Cooperation and Conflict. 2014. Vol. 48. No. 2. P. 304-329;

53. Manners I. «The Concept of Normative Power in World Politics» DIIS BRIEF, May, URL: http://pure.diis.dk/ws/files/68745/B09_maj_Concept_Normative_Power_World_Politics.pdf, 2009;

54. Мenon A. European Defense Policy from Lisbon to Lybia // Survival: Global Politics and Strategy. 2012. No. 3. P. 75-90;

55. Moravchik A., Vachudova M. National Interest, State Power and EU Enlargement // East European Politics and Societies. 2004. Vol. 17. P. 42-57;

56. Pace M. The EU as a «Force for Good» in Border Conflict Cases? in T. Diez (eds) European Union and Border Conflicts. 2009. P. 203-219;

57. Padgett S. Energy Co-operation in the Wider Europe: Institutionalizing Interdependence // Journal of Common market Studies. 2011. Vol. 49. No. 5. P. 1065-1087;

58. Persson T, Martenson M. et al. The EU and global imbalances in T. Persson (ed.) The EU's Role in Fighting Global Imbalances Cheltenham, Gloucestershire: Edwars Elgar. 2015. P. 1-15;

59. Reslow N. Deciding on EU External Migration Policy: the Member states and the Mobility Partnerships // Journal of European Integration. 2012. Vol. 3. No. 34. P. 223-239;

60. Romanova T. A. Russian Challenge to the EU's Normative Power: Change and Continuity // Europe-Asia Studies. 2016. Vol. 68. No. 3. P. 371-390;

61. Sasse G. The European Neighborhood Policy: Conditionality Revisited for the EU`s Eastern Neighbours // Euro-Asia Studies. 2008. Vol. 60. No. 2. P. 284-306;

62. Stern M., Ojendal, J. Mapping the Security-Development Nexus: Conflict, Complexity, Cacophony, Convergence? Security Dialogue. 2010. Vol. 41. No. 1: P.5-29. DOI: 10.1177/0967010609357041;

63. Schimmelfannig F. Europeanization beyond Europe // Living Reviews in European Governance. 2012. Vol.4. No. 3. P. 114-132;

64. Schlumberger O. Dancing with Wolves: Dilemmas of Democracy Promotion in Authoritarian Contexts, in Jung D. (ed.) Democratization and Development. New political Strategies for the Middle East. Basingstoke: Palgrave Macmillam. 2006. P.33-60;

65. Schimmelfannig F., Schlotz H. Legacies and Leverage: EU Political Conditionality and Democracy Promotion in Historical Perspective // Euro-Asia Studies. 2010. Vol. 62. No. 3. P. 443-460;

66. Schumacher T. Uncertainty at the EU's borders: narratives of EU external relations in the revised European Neighbourhood Policy towards the southern borderlands // European Security. 2015. Vol.24. No 3. P. 381-401;

67. Toje A. Normative Power in Europe after the Post-Cold War. in Gerrits A. (ed.) Normative power Europe in a Changing World. Clingendael. 2009. Issue 5. P. 37-51;

68. Whitman R., Wolf S. Much Ado about Nothing? European Neighborhood Policy in Context. The neighborhood policy in perspective - context, implementation and impact //Palgrave Macmillan. 2012. P. 3-26.

69. Young R. The European Union and Democracy Promotion in the Mediterranean: a New Disingenuous Strategy // Democratization. 2009. No. 1. P. 40-62.



ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

Дистанция как четыре режима различения и критерии отнесения действий к режимам.

Режим различения	Критерии отнесения
Одинаковость	Прямые отсылки либо к нормам, стандартам ЕС, либо к отдельным правовым актам институтов ЕС и утверждение необходимости сближения, следования и т.п. этим нормам
Подобность	Обсуждение, реализация предмета действия с учетом национальной специфики, но строго в рамках предзаданных ЕС.
Аналогичность	Обсуждение, реализация действия путем лишь корректировки и легитимации ЕС национальных стратегий, подходов, дискурсов.
Противоположность	Либо крайне неважные, либо нетипичные для ЕС предметы действий, апелляция и руководство ЕС духом принципов ЕС без конкретизации.

Приложение 2

Ракурс как пять способов воздействия нормативной силы Европы и критерии отнесения действий к способам.

Способ воздействия НСЕ	Критерии отнесения
Убеждение и аргументация.	Продолжение диалога, переговоров, обсуждения, достижения согласия и т.п. и упоминание или краткое описание какого-либо контекста и отсутствие апелляции к нормативности ЕС.
Апелляция к нормальности.	Нормативистская, телеологическая перспектива, (улучшение, рост, усовершенствование и т.п.) без апелляции к стандартам, норма ЕС.
Формирование дискурса.	Желание установить, начать, создать, инициировать, предложить и т.п. диалог, переговоры, площадку для обсуждения/ встреч и т.п.. Важно задание контекста и/или повестки для обсуждения. Упоминание или не упоминание ЕС как источника нормативности неважно.
ЕС как образец.	Стандарты, нормы, практики, дискурсы и т.п. ЕС как неоспоримый образец, горизонт желаемого.
Поощрение, наделение престижем или стыдом.	Желание положительно отметить, осудить, обозначит важность/обеспокоенность и т.п. Упоминание или не упоминание ЕС, его стандартов, норм, практик неважно.

Приложение 3

Распределение действий ЕС в качестве четырех режимов различия по странам-участникам партнерств.

Страна-участник партнерства	Количество действий на страну	Режимы различения	Количество действий на режимы различения
Армения	311	Одинаковость	72
		Подобность	94
		Аналогичность	121
		Противоположность	24
Азербайджан	332	Одинаковость	74
		Подобность	92
		Аналогичность	147
		Противоположность	19
Египет	386	Одинаковость	106
		Подобность	85
		Аналогичность	181
		Противоположность	14
Грузия	324	Одинаковость	64
		Подобность	95
		Аналогичность	133
		Противоположность	32
Израиль	272	Одинаковость	81
		Подобность	87
		Аналогичность	97
		Противоположность	7
Иордания	403	Одинаковость	115
		Подобность	102
		Аналогичность	160
		Противоположность	26
Ливан	341	Одинаковость	78
		Подобность	98
		Аналогичность	134
		Противоположность	31
Молдова	316	Одинаковость	58
		Подобность	89
		Аналогичность	121
		Противоположность	48
Палестина	206	Одинаковость	68
		Подобность	74
		Аналогичность	62
		Противоположность	2
Тунис	329	Одинаковость	118
		Подобность	105
		Аналогичность	65
		Противоположность	41
Украина	267	Одинаковость	71
		Подобность	87
		Аналогичность	75
		Противоположность	34
Итого	3487

Приложение 4

Распределение действий ЕС в качестве способов воздействия нормативной силы Европы по странам-участникам партнерств.

Страна участник-партнерства	Количество действий на страну	Способы воздействия НСЕ	Количество действий на способы воздействий НСЕ
Армения	311	Убеждение и аргументация.	62
		Апелляция к нормальности.	71
		Формирование дискурса.	99
		ЕС как образец.	76
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	3
Азербайджан	332	Убеждение и аргументация.	56
		Апелляция к нормальности.	78
		Формирование дискурса.	112
		ЕС как образец.	77
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	9
Египет	386	Убеждение и аргументация.	57
		Апелляция к нормальности.	70
		Формирование дискурса.	127
		ЕС как образец.	101
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	31
Грузия	324	Убеждение и аргументация.	58
		Апелляция к нормальности.	72
		Формирование дискурса.	94
		ЕС как образец.	82
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	18
Израиль	272	Убеждение и аргументация.	44
		Апелляция к нормальности.	68
		Формирование дискурса.	92
		ЕС как образец.	41
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	27
Иордания	403	Убеждение и аргументация.	71
		Апелляция к нормальности.	82
		Формирование дискурса.	106
		ЕС как образец.	117
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	27
Ливан	341	Убеждение и аргументация.	61
		Апелляция к нормальности.	90
		Формирование дискурса.	91
		ЕС как образец.	97
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	2
Молдова	316	Убеждение и аргументация.	67
		Апелляция к нормальности.	87
		Формирование дискурса.	88
		ЕС как образец.	68
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	6
Палестина	206	Убеждение и аргументация.	48
		Апелляция к нормальности.	57
		Формирование дискурса.	70
		ЕС как образец.	12
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	19
Тунис	329	Убеждение и аргументация.	63
		Апелляция к нормальности.	48
		Формирование дискурса.	107
		ЕС как образец.	87
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	24
Украина	267	Убеждение и аргументация.	49
		Апелляция к нормальности.	42
		Формирование дискурса.	92
		ЕС как образец.	76
		Поощрение, наделение престижем или стыдом.	8
Итого	3487

Приложение 5

Распределение действий ЕС в качестве четырех режимов различия.

Режим различия	Количество действий	Процент от общего числа
Одинаковость	905	25,3%
Подобность	1008	29%
Аналогичность	1296	36,7%
Противоположность	278	8%
Итого:	3487	100%



Приложение 6

Распределение действий ЕС в качестве способов воздействия нормативной силы Европы.

Способ воздействия.	Количество действий.	Процент от общего числа.
Убеждение и аргументация.	636	18%
Апелляция к нормальности.	765	22%
Формирование дискурса.	1078	31%
ЕС как образец.	834	24%
Поощрение, наделение престижем или стыдом.	174	5%
Итого	3487	100%

Приложение 7

Количество действий составляющих восемь первых пересечений результатов фильтрации относительно друг друга.



Приложение 8

Количество действий составляющих восемь первых пересечений результатов фильтрации относительно общего количества действий.

Приложение 9

Характеристики четырех политических стилей, составляющих индуктивную субъектность ЕС на международной арене.

Характеристика	Стиль №1	Стиль №2	Стиль №3	Стиль №4
Количество действий	712	504	331	294
Конституирующие дистанция и ракурс	Аналогичность + формирование дискурса	Подобность + ЕС как образец	Одинаковость + апелляция к нормальности	Одинаковость + убеждение и аргументирование
Функция	Доминирующий	Маргинальный	Оппозиционный	Оппозиционный
Отношение к смене порядка	Не возможен иной порядок	Возможен иной порядок	Возможен иной порядок	Возможен иной порядок
Отношение к политической истине	Конвенциональный характер истины, поэтому достижима	Истина - порядок ЕС, поэтому достижима	Нормативистский характер истины, поэтому недостижима	Конвенциональный характер истины, поэтому достижима
Репрезентирующий агент	Силовые структуры + суды	Экономические предприятия, неафиллированные с правительствами.	Институты гражданского общества, неаффилированные с правительствами	Международные организации и их миссии (но не институты ЕС)
Границы репрезентационной власти	Нарушение прав человека, меньшинств	Отрицание, игнорирование норм и стандартов ЕС	Помеха реформам парламента в духе НСЕ	Помеха реформам гос. аппарата в духе НСЕ.
Сущность	Сохранение существующих тенденций	Политические изменения через экономику	Внутренняя нормативная легитимация ЕС в МО	Внешняя рациональная легитимация ЕС в МО

Размещено на Allbest.ru

...