Образ американского бизнеса в прессе

Договор о концессии был подписан в форме частной аренды на 60 лет, а вопрос о военной базе остался “подвешен в воздухе”, так как советская сторона дала понять, что не против переговоров о ее создании, но только “если обращение по этому поводу будет сделано правительством Соединенных Штатов” . Большевики дали В. Вандерлипу “испытательный срок” до 1 июля 1921 года, который предполагал вступление договора о концессии в силу (с вытекающими обстоятельствами постройки военной базы) при условии установления к этому моменту “нормальных сношений” с правительством США. Поскольку за обещаниями В. Вандерлипа не стояла реальная политическая сила (У. Гардинг не имел никаких контактов с В. Вандерлипом и не оказался заинтересован в подобной авантюре, эта инициатива была сугубо личная), то концессия так и осталась на бумаге. Тем не менее во время “испытательного срока” на страницах газет печатались обнадеживающие сообщения о том, что В. Вандерлип не только готов приступить к работе, но и обещает в самое ближайшее время “поставить русскому правительству 100 океанских пароходов, 2000 речных моторных и буксирных лодок, 100 аэропланов, 500 электропаровозов, 5000 простых паровозов, 2500 пассажирских и 50000 товарных вагонов, 5000 трамвайных вагонов, 3000 комплектов телеграфного и телефонного устройства, 5000 автоматических специальных аппаратов, 800 паюсов, 250 машин для промывки золота, 350 паровозов для узкоколеек” . К лету 1921 года никаких особенных подвижек в вопросе дипломатического признания не было заметно, и советское правительство перенесло “испытательный срок” В. Вандерлипу на 1 февраля 1923 года. Однако уже тогда было понятно, что этот процесс так быстро не закончится, и вера в политический вес и связи В. Вандерлипа стремительно угасала.

В 1923 году концессионная политика советского государства была чрезвычайно активна, и роль переговорщика с правительством США была переложена с В. Вандерлипа на другого американского нефтепромышленника Гарри Форда Синклера, с которым был подписан, “помимо общего концессионного договора о разведке и добычи нефти, секретный протокол о необходимости признания Соединенными Штатами Советской России к 1927 году” . После произошедшей “рокировки” ответственного за дипломатическое признание бизнесмена в прессе очень оперативно появилось интервью корреспондента “Правды” с “добронамеренным американским финансистом” Г. Ф. Синклером, который к тому же является председателем правления и директором синклеровской объединенной нефтяной компании, которая является “самой крупной нефтяной компанией в мире”. Г-н Синклер рассказывал о своих впечатлениях о Советской России, подчеркивал “честность и искренность” советского правительства и “желание народа работать и трудиться”. “Мое посещение России было очень приятным, - резюмировал нефтяник в заключение интервью, - члены правительства оказали мне любезный прием, и я с удовольствием буду ожидать возможности вторичного приезда, ко времени которого, я уверен, признаки прогресса будут пополнены восстановлением соответствующего положения России в мире” .

Что же касается оставшегося “за бортом” г-на В. Вандерлипа, он с еще большей оперативностью превратился в “подлого вруна” и “авантюриста”. Однако при этом, в силу того, что переговоры с ним вел сам В. И. Ленин, В.Вандерлип на страницах газет 1923-его года получил очень интересный образ, который ярко отражен в художественном красочном описании бизнесмена и истории с Камчатской концессией. Интересно отметить, что по сюжету художественного замысла автора, лидер большевиков отказался от концессии с В. Вандерлипом еще в 1920-м году! “Ему шестьдесят лет этому старому Вандерлипу, но жажда долларов не дает ему остановиться, перевести дух, подумать о спасении своей запыхавшейся души… И вот старый надуватель, корректный и набожный, сидит и торгует у гения революции заповедные лесные трущобы Сибири, саженную осетрину, пространство и время немереных русских дорог, и нефть, и соль, и уголь... Что между ними говорено - этого, собственно, никто хорошенько не знает. Как они сидели друг против друга, этот большой, большущий разбойник в оболочке добродетельного квакера, с поджатыми бритыми бабьими губами, с вместительным, коротко остриженным седым черепом бухгалтера, подсчитывающего все расходы и приходы… Вероятно Вандерлип не сразу понял, что такое Ленин. Врал, грубо соблазнял, заманивал, может быть даже разложил на письменном столе с золотыми печатями аттестации своих трестов, украшенные надписями королей и принцев, величеств угольных, суконных, пушечных. Но когда Ильич наконец засмеялся, тогда старый американец вдруг почувствовал, что сидит в своем кресле голый, как король из сказки Андерсена, до того голый, что его собеседнику видны все цифры и тайные выкладки, - тогда Вандерлип перестал врать. Стал прост, огромен, как его огромные предприятия и откровенен”, - повествует российская революционерка, писательница Лариса Рейнснер . В изложении 1923-го года, предложение В. Вандерлипа заключалось в том, чтобы “купить голод” России - передать достижения революции в кабалу американского капитала, потому что иного выхода построить советскую Россию в условиях гражданской войны у В. И. Ленина все равно нет. В. Вандерлип, согласно данному тексту, обещал осуществить придуманную В. И. Лениным электрификацию, обещал “вместе построить вам рай, вашу Россию”. Но гордый Ильич даже не удостоил наглого американца ответом, лишь рассмеялся ему в лицо. “Вандерлип встал, поклонился, как после оконченной дуэли, взял со стола шляпу и трость... Всегда спокойный, прямой, чисто выбритый и немного пыльный с дороги. Скорость движения и размах мировых авантюр не мешает ему посасывать трубку, прочитать послеобеденную газету и совершить послеобеденную прогулку”, - добавляет Л.Рейнснер образ будничного предпринимателя после полученного отказа. В заключении статьи читателю изящно объясняется причина, по которой мудрый В. И. Ленин не согласился иметь дел с авантюристом: В. Вандерлип просит перевести михмандера название улицы “Истикляль”, по которой он едет в “старомодной, чудовищно неповоротливой карете” в Стамбуле. Название переводится как “улица Независимости”, однако из очерка не ясно, понял ли в итоге сам В. Вандерлип этот “большевистский принцип” в качестве ответа на мучающий его вопрос или нет.

Камчатская концессия открыла большевикам возможность “не с пустыми руками” разговаривать с другими влиятельными бизнесменами Америки. В. Вандерлип предоставил Советской России шанс доказать всему миру, что несмотря на национализацию частной собственности в первый год после Октябрьской революции, большевики не являются нестабильными экономическими контрагентами, что они способны аккуратно выполнять условия договора, приносящего обоюдную выгоду. Дополнительной гарантией устойчивости концессии представлялось рассуждение о том, что “всякое правительство, которое сменило бы коммунистов, было бы послушным ходоком мировой буржуазии, и ни на каких условиях не нарушило бы святости прав, приобретенных концессионерами” . Подобные доводы очевидным образом были направлены скорее вовне, чем на внутреннюю аудиторию, поскольку как большевики тщательно следили за публикациями в иностранных СМИ, так и за рубежом чрезвычайно интересовались тем, что происходит в таинственном недавно возникшем государственном образовании . Несмотря на то, что Камчатская концессия в результате провалилась, большевистское правительство, работая на внешний имидж страны советов на пути к столь желанному признанию Америкой, в конце 1920-го года начало формировать внутри страны относительно “дружелюбный” образ не таких уж чуждых русскому народу американских бизнесменов, готовых поддержать молодое государство и пролоббировать его дипломатическое признание в истеблишменте США.

ГЛАВА 2. НАЧАЛО АМЕРИКАНИЗАЦИИ СТРАНЫ СОВЕТОВ

Концессионная политика советского правительства и курс на НЭП стали мощным толчком, пробудившем у граждан страны Советов интерес к Америке и американской культуре производства. Постепенно налаживающиеся в 1920-е годы частные экономические и культурные связи между гражданами США и СССР, подкрепляемые не только официальной пропагандой со стороны большевистского правительства, начинающим крепнуть потоком рабочей, научной и туристической миграции , наложили серьезный отпечаток на представление советского населения об американской бизнес-среде и желаемом способе организации производства в СССР.

В целом исторический процесс мощной культурной экспансии США, стимулирующий “заимствования другими странами американских моделей производства, потребительского поведения и стиля жизни”, определяемый термином “американизация”, в последнее время все больше привлекает внимание исследователей . И хотя данный термин пока не является общепризнанным, ряд отечественных историков применяют это понятие для характеристики периода истории СССР с начала НЭПа до начала - середины 1930-х годов, отмечая “особый государственный” путь этого процесса в стране победившего пролетариата . В данной главе нашего исследования мы бы хотели показать, как явление “американизации” отражалось на страницах периодической прессы в Советском союзе.

Американское производство и задача дипломатического признания

В первую очередь следует отметить, что контакты с американским деловым миром поощрялись в советской России с правительственной стороны. О заключении договоров с концессионерами из США с гордостью писали в газетах. В предыдущей главе мы осветили публичное внимание к концессиям В. Вандерлипа и Г. Ф. Синклера, однако первым из действительно успешно подписанных контрактов был договор с американской фирмой “Allied Drug and Chemical Corporation” А. Хаммера - заключенный в октябре 1921 года и окрещенный в прессе “добрым почином” . Заметка о концессии, помимо информационной составляющей об условиях договора на эксплуатацию асбестовых рудников, содержала также сведения о дополнительном соглашении о поставке в СССР “одного миллиона пудов пшеницы в обмен на русские товары”, причем реализация отгрузки, как выяснялось, должна произойти существенно раньше оговоренного срока, что расценивалось автором заметки как добронамеренность фирмы-контрагента. Что за “русские товары” шли в обмен на американскую пшеницу не уточнялось; вероятно, читателю вовсе не обязательно было знать, что обмен производился на “пушнину, черную икру и экспроприированные большевиками драгоценности” . Большую часть публикации занимали рассуждения о том, как деятельность американских предпринимателей, в частности “доктора Гаммера”, в деле “налаживания торговых сношений с Россией” резко выделяется на фоне противодействия этому процессу правительства США и “неприязни” к стране советов американских банкиров: “Для нас эта операция имеет большое политическое и хозяйственное значение, - отмечал автор статьи, коммунист Л. Шмидт, - мы видим, что, несмотря на непримиримость американских заправил, деловой мир Америки на собственный страх и риск ломает лед вражды! Начало торговых сношений, несомненно, подействует заразительно и на остальных предпринимателей Америки”. Большевики, конечно, также делали ставку на то, что деятельность крупных американских промышленников в СССР вынудит правительство США на дипломатическое признание, и эта надежда в довольно откровенной форме мелькала в газетных заметках, посвященных очередной заключенной концессии с участием американского капитала.

Владелец асбестовой концессии - сын “миллионера и одновременно социалиста по убеждению” Джулиуса Хаммера, Арманд Хаммер (в газетном варианте - Арманд Гаммер) скромно называется в этой заметке “аптекарем” (видимо, по аналогии с “горным инженером” В. Вандерлипом). Известно, что отец и сын Хаммеры были знакомы с В. И. Лениным, А. Хаммер был также дружен с неофициальным представителем СССР в Америке Людвигом Мартенсом и входил впоследствии в круг приближенных к советским лидерам представителей американского бизнеса. Любопытно отметить, что о личности А. Хаммера - американского предпринимателя, который практически жил в России в 1920-х до начала 1930-х гг., имел контакты почти со всеми советскими лидерами вплоть до М. С. Горбачева, и чрезвычайно успешно сбывал на Запад произведения искусства (в том числе знаменитые “яйца Фаберже” из Эрмитажа) - в первой половине 1920-х годов массовый читатель знал не много. Так в информационном сообщении о “приезде в Советскую Россию доктора Гаммера” от 24 апреля 1923 года А. Хаммера перепутали с его отцом Дж. Хаммером, которого в свою очередь перепутали с “другим американским товарищем”, который отбыл в Америке тюремный срок “за советскую агитацию” . Сравнительно популярным имя А. Хаммера стало в СССР в период 1927 - 1930-х гг. благодаря массовой рекламе его концессионного производства карандашей и перьев в Москве. Уже существенно позднее возник культурный миф об А. Хаммере, человеке удивительной судьбы, которого “знает каждый гражданин Советского Союза”, которому “Ленин подарил на память свою фотографию с подписью на английском языке “Товарищу Арманд Хаммеру от В. Ульянова” в знак признательности за деловой контракт и за подаренную А. Хаммером статуэтку-обезьянку, стоявшую потом в кабинете В. И. Ленина рядом с книгой Ч. Дарвина” . Но этот миф начал складываться только в 1960-х годах после встречи А. Хаммера с Н. С. Хрущевым, и стал устойчивым в 1970-1980-х годах, когда американского бизнесмена впоследствии радушно встречали в Кремлевском дворце М. А. Суслов, А. Н. Косыгин, Л. И. Брежнев и М. С. Горбачев.

Асбестовая концессия А. Хаммера была первой, и далеко не единственной. Курс на НЭП открыл широкую дорогу иностранному капиталу. В период с 1 октября 1921 г. по 1 октября 1924 г. общее количество заключенных концессий с иностранным капиталом неуклонно росло и превышало численность расторгнутых, достигнув своего пика в конце 1925 - начале 1926 гг. общим количеством в 103 действующих контракта . За период с 1921 по 1927 с американскими компаниями было заключено 16 концессионных соглашений (в том числе одно совместно с Канадой и одно - с Англией), что составляло 18,8% от общего числа концессий этого временного промежутка . Таким образом, США занимали 2 место по числу концессий после Германии (22,6%), превосходство которой в данном случае было обусловлено военным сотрудничеством в результате заключения Раппальского договора. Для более успешной реализации концессионной политики в отношении Америки в 1924 году было создано смешанное русско-американское объединение Амторг (Amtorg Trading Corporation) со штаб-квартирой в США, которое в период до 1931 года установило контакты с 1600 американскими фирмами, получавшими заказы на поставку промышленного оборудования, транспорта, и следившее за соглашениями по экспорту в США марганцевой руды, антрацитового угля, леса, асбеста, пушнины и других сырьевых материалов .

Для управления и учета все большего количества концессий на территории СССР 21 августа 1923 года постановлением СНК в структуре управления страны был создан Главный концессионный комитет (ГКК), который заведовал всеми вопросами заключения концессий. Утверждал договоры о концессиях Совнарком. Позднее при совнаркомах союзных республик появлялись свои концессионные комитеты. А в 1925 году была создана Постоянная комиссия при ГКК, ставшая главным контролирующим органом. Большое количество трудностей в работе концессий на низовом уровне создавал бюрократизм советского государства, а также противоречивая двоякость в идеологическом отношении к иностранным капиталистам, с которыми одновременно необходимо было не только сотрудничать, но и бороться. Различные ведомства давали свои рекомендации ГКК, что лишь усиливало путаницу и вызывало разногласия. “Наркомат иностранных дел спорил с Наркоматом внешней торговли, ОГПУ искало среди иностранных и советских служащих концессий шпионов и антисоветчиков, Наркомфин заботился о фискальных интересах государства, профсоюзы следили за выполнением законов о труде, вмешивались в трудовые споры, которые разрешались в судебном порядке, и не упускали случаев настроить рабочих против концессионеров”, - отмечает исследователь, историк-экономист Б. М. Шпотов характер управления концессионной политикой СССР . Тем не менее, продираясь сквозь трудности, бумажную волокиту и бюрократизм, представители американских деловых кругов все больше проникали на советский рынок. А высшие партийные руководители в свою очередь давали в начале 1920-х идеологический карт-бланш американским бизнесменам.

Идея о необходимости перенимать заграничный опыт, в частности американских деловых кругов, красной линией прослеживается в риторике партийных деятелей и “красных директоров”. Интерес советских чиновников к достижениям именно американской индустрии был совершенно особенный, поскольку гигантские размеры предприятий и их производственная мощь, по их мнению, прекрасно подходили для промышленности СССР. Американская система производства и организации работы оценивалась как чрезвычайно эффективные, поэтому, привлекая к концессиям американские фирмы, советские партийные деятели надеялись перенять этот опыт и технологии для поднятия советской промышленности. Так нарком внешней торговли Л. Б. Красин публично разъяснял товарищу Мартынову, что чтобы советские железные дороги и предприятия показывали “буржуазную производительность”, то “регистратура и бухгалтерия наших государственных органов должны были бы быть органами ну хотя бы такими, скажем, как у Сименса или у Рокфеллера”, поскольку “в области организации производства, как это много раз говорил и Владимир Ильич, еще долго, долго надо учиться у буржуазного мира и капиталистов” . А соратник вождя революции Л. Б. Каменев, выступая в декабре 1921 г. с докладом на Всероссийской конференции РКП, даже заявил, что Советам в области экономики и финансов жизненно необходимо учиться не только у “нейтральных” бизнесменов, но и у самых злейших идеологических врагов - американских банкиров. “Мы должны… осуществлять во имя пролетариата тот самый контроль, который… осуществляют Морган и Рокфеллер во имя буржуазной прибыли… Я привел пример о Моргане и Рокфеллере, потому что они умеют вложить капитал в один центральный банк, при чем имеют в этом банке 50,1% и фактически оказываются хозяином и имеют оборот, в миллионы раз превышающий вложенный капитал”, - наставлял Л. Б. Каменев товарищей по партии . Такие заявления не мешали, конечно, печатать с соседних номерах “Правды” публицистические заметки из серии “Золото и голодная смерть”, где те же известнейший основатель компании “Standard Oil” Джон Дэвид Рокфеллер и банкир, глава компании “J. P. Morgan & Co.” Джон Пирпонт Морган выставлялись в самом невыгодном для читателя ключе, а подчас - просто кровопийцами: “В то время, как в жерла всемирной мясорубки бесчисленными рядами входили тысячи и тысячи людей, в банковские кладовые Рокфеллеров и Морганов текли золотые потоки, и блестящие кирпичики “благородного” металла превращались в могучие золотые груды” . В такого рода публицистических художественных произведениях 1920-х годов Д. Д. Рокфеллера и Д. П. Моргана нередко обвиняли в практически единоличном развязывании Первой мировой войны с целью получить как можно прибыли от военной кампании и в угнетении рабочего класса. Или в спекуляции в политических целях. Набор обвиняемых, как, впрочем, и обвинения могли варьироваться - “в компанию” Д. Д. Рокфеллера и Д. П. Моргана в разное время попадали и У. Гарриман, и Г. Синклер, и даже “автомобильный король” Генри Форд, хотя, конечно, к Г. Форду отношение было особое, о чем еще будет сказано ниже.

Тем не менее, в 1920-е годы советское руководство настойчиво добивалось помощи американского бизнеса и не делало из этого тайны. Наоборот, договоры с компаниями “Sinclair Oil Corporation”, “Harriman Brothers & Со”, “Ford” и другими тщательно освещались в прессе, особенно если при этом удавалось получить комментарий самого концессионера. В таком случае концессионер часто титуловался каким-нибудь нейтральным термином, например, “инженер Гарриман”, “аптекарь Гаммер”, “финансист Синклер” или “гражданин САШС Фаркуар”. Если вместе с концессионером в Советскую Россию приезжал другой видный бизнесмен, его комментарий относительно СССР (естественно, положительного характера), тоже старались включить в заметку . Практически во всех случаях концессионеры и сопровождающие высказывались в пользу более тесного сотрудничества СССР и Америки. Представители фирмы обычно также указывали на теплый прием и выражали надежду, “что и впредь будут встречать такое внимательное и сочувственное отношение со стороны властей и других органов, имеющих отношение к концессии” . Иногда в газетах даже печатались фотографии подписания концессионного договора, как, например, с фирмой смешанного англо-американского капитала “Лена-Голдфилдс” по Ленским приискам, где со стороны концессионера присутствовали “директор компании г-н Гвинн и поверенный профессор А.М. Вормс”, а с советской стороны - член Главконцесскома Е. А. Минкин, зав. иностранным отделом ВСНХ СССР М. Г. Гуревич, зав. юридическим отделом Главконцесскома М. А. Степухевич, заместитель наркома по иностранным делам М. М. Литвинов и комиссар ВСНХ Ф. Э. Дзержинский .

Ярким примером кампании по тиражированию положительной информации о деятельности американского концессионера в СССР может являться договор о разработке чиатурского марганца с американским промышленником и крупным банкиром Уильямом Авереллом Гарриманом. С ноября 1925 г. по июль 1927 г. на страницах “Известий” вышло 11 материалов о У. А. Гарримане, в которых освещались плюсы Грузинской концессии, описывались взаимовыгодные условия договора, комментировалась деятельность концессионера, подчеркивались его личные качества и умения, а также отмечалось, как “инженер Гарриман” персонально следит за производством. Особое внимание уделялось также иностранным откликам на концессию, а также отчетам концессионера о проделанной работе. Утверждалось, что силами концессионера с помощью новых технологий добыча на рудниках стала “в два раза больше, чем в довоенное время” , и что концессия Гарримана вместе с “Леной-Голдфилдс” приносит дохода суммарно больше, чем прочие концессии вместе взятые . Чиатурскую концессию комментировали в положительном ключе на страницах прессы председатель заксовнаркома Орахелашвили , член президиума ЦК горнорабочих Хачатурьяни , член ЦИК СССР Н. П. Брюханов и член ГКК Е. А. Минкин. Последний в интервью замечал, что “факт подписания договора со стороны такой влиятельной финансовой группы как Гарриман и Ко, которая несомненно столковалась относительно данной концессии с остальными магнатами Соединенных Штатов, показывает, что деловые круги Америки смотрят на СССР значительно более трезвым взглядом, чем их представители, сидящие в Вашингтоне” . Правда потом с поворотом на индустриализацию в 1929 г. неожиданно выяснилось, что “американский промышленный магнат Гарриман, получивший концессию в Чиатурах, ровным счетом ничего там не сделал; хуже того, в результате хозяйственной политики гарримановских приказчиков на рудничных работах осталось всего-навсего 200 рабочих, а концессионер-капиталист оставил нам полуразрушенные заводы” .

Особой частью экономики СССР и “лакомым кусочком” для американских компаний являлась советская нефть. К моменту национализации нефтяной промышленности большевиками в 1920 г. самым важным центром нефтедобычи был бакинско-грозненский район. Восстановление этого сектора экономики на основе заимствованных американских технологий стало важнейшей задачей, вставшей перед советскими руководителями. Руководить процессом поднятия нефтяной промышленности в Баку в должности главы “Азнефти” был назначен лично знавший В. И. Ленина и получивший от него персональную санкцию на эту деятельность А. П. Серебровский. Последний разделял мнение высшего партийного руководства о том, что развитие нефтяной промышленности в целом должно происходить своими силами, но при этом также отмечал существенное технологическое преимущество американских компаний. Уже в сентябре 1922 г. А. П. Серебровский заключил концессионные договоры о техпомощи с “International Barnsdall Corporation” сроком на 15 лет, известие о чем было помещено на страницах “Правды”. В статье на первой полосе за авторством самого А. П. Серебровского сообщалось, что недостаток оборудования бакинских промыслов не позволяет собственными силами обеспечить добычу нефти в необходимых размерах, и поскольку самой “Азнефти” справиться трудно, “на помощь выступает американский капитал”. Причем также отмечалось, что в рамках концессионного соглашения американская компания любезно согласилась “без задатков на свой страх и риск” привезти все необходимое оборудование, в обмен на что локальный концессионный комитет принял решение разрешить “International Barnsdall Corporation” свои операции в Баку. “Американцы солидно подошли к этому делу и не запросили, как говорится, лишнего… Предприимчивые, они первые явились со своей широкой инициативой. Мы должны приветствовать их не только как независимых промысловых пионеров, но и как первых ласточек возможного русско-американского соглашения”, - аттестовал коллег-американцев А. П. Серебровский . Правда уже в 1924 г. этот контракт был расторгнут без всякой огласки и предъявления претензий и жалоб, что ознаменовало решение советского руководства перейти к прямому овладению техническими приемами Америки .

Во время своей командировки в США в 1924 г. А. П. Серебровский, которого на Западе прозвали “Советским Рокфеллером”, познакомился с управляющим руководством компании “Standard Oil” и даже был представлен самому Д. Рокфеллеру-старшему, получив разрешение изучить систему нефтедобычи компании в нескольких штатах США . По возвращении из Америки А. П. Серебровский опубликовал в 1925 г. книгу “Нефтяная и газовая промышленность в Америке”, вторая часть которой называлась “Американские принципы в применении к практике “Азнефти” . На страницах этого популяризаторского труда А. П. Серебровский отмечал, что “американцы лучшие в мире организаторы и в промышленности, и в торговле” . Данная книга, по мнению Б. М. Шпотова, внесла заметный вклад в историю советской управленческой мысли. “Ее значение вряд ли можно свести к популяризации заокеанского опыта, - отмечает историк, - хотя А. П. Серебровский ставит перед собой и такую задачу” .

Под влиянием фирмы “Standard Oil”, тоже надеявшейся получить концессию на бакинскую нефть, в середине 1920-х годов стало сильно меняться отношение Американско-русской торговой палаты к советской России . Созданная еще при царской власти в 1916 г. Американско-русская торговая палата со штаб-квартирой в Вашингтоне, представляла после революции 1917 г. фирмы, собственность которых была национализирована советским правительством. По этой причине в первые годы советской власти она призывала американские деловые круги бороться с большевизмом. Однако уже в декабре 1925 года “на одной из встреч членов “клуба банкиров Америки” в Нью-Йорке Рив Шлей - один из руководителей “Чейз Нэшнл Банк” - указал на большие возможности советского рынка и выступил с критикой деятельности палаты” . В июне 1926 г. Р. Шлей был избран президентом палаты, и практически сразу после этого назначивший своего представителя в Москву. Его задачей было предоставлять членам торговой палаты информацию об экономическом положении в СССР. Тогда же членом палаты стал Амторг, что в дополнительной мере благотворно повлияло на контакты СССР с деловым миром Америки. В заметке о благоприятных для СССР улучшениях в функционировании торговой палаты, которую “Известия” предпочли назвать “Русско-американской”, отмечалось, что причиной возобновления активной деятельности организации явилось “развитие товарооборота между САСШ и Россией” . Среди американских фирм-членов торговой палаты называлась уже знакомая советскому читателю компания “Гарриман и Ко”. Деятельность палаты явилась мощным подспорьем для торговых и экономических контактов между США и СССР в годы дипломатического непризнания, а “Standard Oil of New York” уже в 1927 г. получила концессию в бакинском районе.

Следует отметить типизацию образа американских концессионеров первой половины 1920-х г., о договорах с которыми публиковались сообщения в прессе. В заметках на эту тему большое внимание уделялось подчеркиванию симпатий главы американской компании к Советскому Союзу и противоположность позиции по вопросу дипломатического признания СССР относительно мнения официального истеблишмента США. Также отмечалась желательность использования американских методов в работе промышленности. В меньшей степени освещались подробности условий концессии, ход работы по договору и персона самого концессионера, хотя эти темы тоже затрагивались и характеризовались преимущественно в положительном ключе. На страницах газет создавался конструкт противопоставления американского большого бизнеса, выступающего в целом “за” Советский Союз и американского правительства, упорно не желающего наконец признать советскую Россию. Параллельно с этим процессом в прессе продолжали появляться сообщения идеологического характера, направленного против “капиталистов”. Подобные материалы зачастую носили художественно-публицистический характер общего свойства, поддерживая культурный миф о классовых врагах - американских банкирах.

НОТ, “тейлоризм” и “фордизм”

В то время как высшие партийные деятели жали руки и подписывали договоры с концессионерами, на страницах периодической печати разгоралась нешуточная полемика относительно тонкостей “научной организации труда” (НОТ) по американскому варианту и “фордизации” производства, в которой активнейшее участие принимали советские рабочие и трактористы.

Основоположником рациональной системы организации производства - “научного” подхода к менеджменту - считается американец Фредерик У. Тейлор. Философия организации труда по Ф. Тейлору, получившая впоследствии название “тейлоризм”, нацелена на достижение максимально взаимовыгодного сотрудничества предпринимателей и рабочих при росте производительности труда . Центральной темой системы У. Тейлора является замена в принятии решения работником традиционного эмпирического метода на точный расчет и четкую процедуру последовательности действий, выработанную в ходе изучения особенностей каждого работника для достижения наилучшего результата труда. Концепция Ф. Тейлора, несмотря на ее достаточную утопичность, стала чрезвычайно популярна в США в начале XX века в среде большого бизнеса, нацеленного на получение максимальной выгоды от производства, и была привлекательна для Советского союза. В СССР популяризатором “системы Тейлора”, переосмысленной в рамках теории НОТ, был основатель Центрального института труда (ЦИТ) А. К. Гастаев, который находился в переписке с американским автомобильным промышленником Генри Фордом, в свою очередь не менее Ф. Тейлора известного своей системой организации массового стандартизированного производства, основанного на использовании конвейера.

Популяризация научной организации труда реализовывалась на страницах периодической прессы в виде агитационных заявлений и приглашения читателей к дискуссии. НОТ позиционировался как “продукт высокоразвитой капиталистической культуры” в виде “массы разнообразных научных дисциплин, методов, достижений в сыром виде”, который в рамках диктатуры пролетариата следовало “переосмыслить и принять на вооружение”. “Тейлоризм” и “фордизм” предлагалось включать в НОТ. Особенно полезными идеями системы Ф. Тейлора, которые следовало заимствовать в советский вариант НОТа признавались психотипика (как отмечалось, успешно реализованная на заводах Г. Форда, для того, чтобы “поставить на научную почву самый выбор профессии” ) и “метод технической рационализации”. “Тейлоризм” оказался настолько популярен, что в Советском Союзе его предлагали использовать даже как метод организации лечения сифилиса .

Необходимость изменения культуры труда отмечалась и главным идеологом СССР В. И. Лениным. “Из всех государств, в которых теперь идет бешеная капиталистическая конкуренция… мы наименее культурны, производительные силы у нас развиты хуже всех, работать мы умеем хуже всех”, - заявлял он в 1922 году . Транслируемая с “партийного верха” идеологическая обязанность советских граждан не просто много и бездумно работать, но и изучать наиболее эффективные способы организации своего труда, стала мощным стимулом для интереса рабочих к концепции массового производства Г. Форда. Статьи, разъясняющие “метод Форда” печатались чуть ли не на первой полосе. Так, например, переведенные с английского языка выжимки из автобиографии Г. Форда “Моя жизнь, мои достижения” шли вторым материалом сразу после информационного блока о X съезде РКП (б) . Интерес к деятельности американского промышленника дополнительно “подогревался” популяризаторами НОТ. За короткое время профессором Н. С. Лавровым на предприятиях и в заводских ДК было прочитано около 1500 лекций про принципы “фордизма”, и анонсы этих лекций массированно рекламировались на страницах “Правды”. Н. С. Лавров является также автором предисловия к первым переводам автобиографии Г. Форда на русский язык. Изданная в 1924 г., эта книга стала чрезвычайно популярна в Советском Союзе и выдержала с 1924 по 1928 г. девять изданий общим тиражом в 70 тыс. экземпляров, что, вместе с переизданиями следующего переведенного на русский язык произведения Г. Форда “Сегодня и завтра”, говорит о серьезном успехе этих книг у читателей . Журнал “Большевик” отмечал интерес к идеям американского предпринимателя в среде рабочего класса , газета “Правда” советовала читать книгу Форда “каждому хозяйственнику” . Подчеркивались инновации Г. Форда в области принятия на работу инвалидов и в экономии мусора на производстве .

Налаживание культурных связей с Америкой с середины 1920-х гг. и обмен делегациями, которые с советской стороны часто направлялись именно на заводы Г. Форда, побуждали все больший интерес к достижениям “капиталистической науки”. Часто члены этих поездок рассматривали своей задачей за несколько месяцев стажировки тщательнейшим образом изучить устройство автомобильного производства, чтобы, вернувшись на родину, “наставить нос “дорогому” Генри” . Оценка увиденного и самой “производственной практики” обычно была очень высокой. Впрочем, нельзя сказать, что эта аттестация была определена исключительно отношением к фигуре Г. Форда, поскольку достижения в научной сфере, финансировавшие “классовыми врагами” Д. Рокфеллером и Э. Карнеги, также получали очень положительную оценку .

Книгу Г. Форда о том, как американский бизнесмен “работал и создал одно из интереснейших во всем мире предприятий” цитировал председатель ВСНХ В. В. Куйбышев . Член Президиума ВСНХ, бывший в 1919 г. представителем СССР в США, Л. Мартенс подчеркивал невозможность копировать трактор компании “Форд”, “не копируя в то же время всей организации производства этой фирмы”, поскольку на отечественных производствах нет того “коллективного и индивидуального опыта” в производстве такого рода машин, какой имеет фирма Г. Форда. “Уже теперь можно безошибочно сказать, что всякая копия Форда, произведенная у нас, будет лишь жалким подражанием и никуда негодной машиной”, - безапелляционно заявлял он . Председатель “Всероссийского треста слабого тока” И. П. Жуков, посещавший осенью 1925 г. промышленные предприятия Европы был так “поражен проникновением Фордовской системы во все отрасли производства”, что решил проводить ее в Советском Союзе в массовом масштабе . Выступая на XIV московской губпартконференции А.И. Рыков за образец размера заработной платы рабочих брал предприятия Форда, отмечая проблемы в этой области в СССР. “Наша заработная плата мала, ничтожна, и если придет рабочий от Форда или Форд, то скажет: "Какая нищенская зарплата и в каких тяжелых условиях, гораздо худших, чем у нас, вы работаете” . В своем докладе на VI губернском съезде текстильщиков 29 января 1926 года Л. Д. Троцкий отметил высочайшее развитие техники в США, ставшее возможным благодаря системе Форда, добавив, что “техника Америки, соединенная с советским общественным режимом, дала бы коммунизм” .

Об идеях Г. Форда на страницах газет высказывались не только теоретики НОТ и партийные деятели, но и заводские инженеры, а также работники сельского хозяйства. Заводы “Форд” ставились в пример в обсуждениях рациональности создания на советских предприятиях рабочих станций, поощрявших бы “изобретательскую инициативу” . Система Г. Форда признавалась справедливой для интенсификации сельского хозяйства и в отношении борьбы с засухой . Инженер Р. Рогачевский отправил вдохновенное послание в редакцию “Правды”, которое было напечатано в разделе “письма читателей”, с призывом провести в оборудовании цехов фордовские идеи, “чтобы не получилось курьезов Харьковского производственного и некоторых других заводов, где по внешности подражая Форду, не поняли его идей!” Инженер Н. Михайлов открыл полемику “Возможна ли у нас постройка тракторов по Форду?”, на тезисы из которой в последующих номерах отзывались другие работники заводов . А инженер К. Л. Зайдель страстно доказывал, что “расчет данных на стр. 158 книжки Г. Форда о подготовке рабочей силы” неточен, и не подходит к советским условиям, поэтому следует сделать перерасчет . Отмечалось, что Г. Форд “находит время разговаривать ежедневно со всеми изобретателями своего завода” . О личности Г. Форда бытовало расхожее мнение, что “мировой автомобильный король, который платит в год три миллиона долларов подоходного налога, имеет одну пару калош, ежегодно заливаемых лавчонкой в Детройте”, что оценивалось как здравая бережливая экономия американского промышленника .

Особенным было отношение советских граждан и самой продукции фирмы “Форд”. Автомобили компании начали стабильно проникать на территорию Советской России еще с 1919 г., а поставки тракторов марки “Фордзон” - самых дешевых и качественных лишь укрепляли уважительное отношение к производству Г. Форда. Тракторы являлись важнейшим фактором стабильной и плодотворной работы сельского хозяйства, и постоянный близкий контакт с иностранной техникой марки “Форд” порождал в бытовом сознании советских работников необходимость сделать ее “своей” - близкой и народной. Этот процесс замечательно отражен в заметке “Любим своего Фордзошу”, в которой с умилением рассказывается, что “американский Фордзон у нас ласково называют “козой" - на рытвинах и на балках он как прыгнет, того и гляди вверх тормашкой” . Известны также случаи, когда родители называли детей по имени трактора “Фордзон” . Первый собранный в 1922 г. на территории Советского Союза автомобиль присутствовавший на торжественном мероприятии по этому случаю представитель КПСС А. М. Седов, “выдающийся практик автомобильного дела”, назвал “русским Фордом”, что было встречено радостными аплодисментами собравшихся . И в газету в связи с этим заметка попала под названием “Первый русский Форд”.

В этом постоянном “диалоге” создавался культурный миф о Г. Форде - инженере-изобретателе, рационализаторе, мудром руководителе, авторитете, создателе “волшебного мира массового производства”, “автомобильном короле”. Прозвище “автомобильный король” закрепилось за Г. Фордом в Советском союзе также крепко, как “нефтяной король” за главой компании “Standard Oil” Д. Рокфеллером и “нефтяной Наполеон” - за голландским нефтепромышленником, главой “Ройял Датч Шелл” Генри Детердиногом.

Конечно, не обходилось и без критики. На страницах газет Г. Форда обвиняли в показной филантропии при желании нажиться на рядовых гражданах, сатирически называя его “миллиардер-человеколюбец”, “разоблачали” систему организации труда на заводах “Форд”, при которой рабочий трудился на износ, а также отмечали антисемитизм американского промышленника . Юмористический журнал “Крокодил” публиковал карикатуры на “заводчика Форда”, который набирает себе на предприятие калек, потому что они “не смогут устроить ни стачки, ни бунта” . Чрезвычайно интересна сатирическая пародия на автобиографию Г. Форда, в которой “автомобильный король” хочет “дожить до момента, когда наконец глупые планеты, странствующие пешком в безвоздушном пространстве, будут совершать рейсы вокруг солнца на автомобилях его фирмы” . Умеренная критика шла и со стороны партийного руководства. И. В. Сталин в книге “Вопросы ленинизма" в 1926 г. просил не забывать, что хоть “на предприятиях Форда, работающих исправно, может быть и меньше воровства, но все-таки они работают на Форда, на капиталиста, а наши предприятия, где иногда бывает воровство и где не всегда складно идут дела, все же работают на пролетариат” . В период “охлаждения” любви к Г. Форду 1926-1928-х гг. из-за отказа компании от предлагаемой советским правительством концессии и временной отмены продажи тракторов в СССР в кредит , имя Г. Форда в прессе стало чаще упоминаться вместе с “традиционными классовыми врагами” - Д. Рокфеллером и Дж. Морганом, а однажды “автомобильного короля” даже персонально обвинили в мошенничестве в отношении советских граждан, которые собирались купить автомобиль “Форд” в рассрочку по купонам .

Но это критика естественным образом встраивалась в общую тенденцию достаточно свободной прессы первой половины 1920-х гг., когда на страницах газет “по завету” В. И. Ленина вполне открыто писали о проблемах Советского Союза, много критиковали и себя, и других . Это позволяло советским гражданам трезво взглянуть на процесс “американизации”, с юмором отмечая ее популярный, но наносной характер. Уже в 1923 г. в печати стали появляться сатирические скетчи в стилистике И. Ильфа и Е. Петрова, повествующие о том, как под лозунгом чрезвычайно деловых американских бизнесменов “Время - деньги” на самом деле работают советские организации: “И где только не попадается нам на глаза этот, взятый нами у американцев лозунг. И чаще всего в канцеляриях наших трестов. Что ж, похвально! Тут же на доске объявлений вы обязательно прочтете: “Все служащие должны появляться на работу тогда-то, уходить во столько-то. Опаздывать не полагается”. Если вы деловой человек, вы не будете протестовать. Наоборот. “Ага, - думаете вы в удовлетворении, - вот приучат нас к точности. Недаром же вся промышленность строится на американский лад”, - такой зачин у трагической истории поиска хоть одного сотрудника треста на своем рабочем месте в положенные часы работы” . На страницах журнала “Крокодил” также публиковались карикатуры на массовое пьянство работников сельского хозяйства, который “каждый за год пропил полтора трактора “Фордзон” , и короткие анекдоты на тему “американизации”: “- Видал, как наш завод по Форду работает?! - Что, переоборудовали?! - Нет, - вон директор пока только “форда” завел и жену свою на нем катает” .

В целом к фигуре Г. Форда в СССР относились скорее с уважением, создав целый культурный миф об “автомобильном короле”, ставя лично ему в заслугу все последующие достижения фирмы. Когда компания “Форд моторс” под управлением сына Г. Форда Эдсела Форда в 1929 г. заключила договор с СССР на постройку автомобильного завода в Нижнем Новгороде, журнал “Крокодил” поместил Г. Форда в автомобиле, готового “подвезти рабочего до Нижнего” на обложку своего июльского номера . В 1935 г. книга о Г. Форде была включена в серию биографий ЖЗЛ, что дополнительно подтвердило “идеологически верный” статус американского промышленника в культурном поле СССР.

ГЛАВА 3. КУРС НА ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЮ

С началом перехода от НЭПа к сталинской индустриализации, концессионная политика пошла на спад. С 1928 г. по 1931 г. наблюдается тенденция, обратная периоду 1921-1927 гг.: количество расторгнутых договоров превысило количество вновь заключенных соглашений. “К 1 мая 1932 г. в СССР имелось 24 концессии, 1 августа 1934 г. - 15, а через год их было 11. Далее след теряется, но, видимо, в 1937 г. когда был ликвидирован ГКК, остаться могли лишь единицы” , - отмечает Б. М. Шпотов. Причиной сворачивания концессионной политики рядом исследователей считается личная инициатива И. В. Сталина, пришедшего к власти в результате политической борьбы после смерти В. И. Ленина . Пессимизм И. В. Сталина в отношении американских концессий объясняется тем, что, несмотря на плотные контакты с деловым миром США, период дипломатического непризнания все затягивался, а собственная тяжелая промышленность СССР развивалась не столь активно, как на то рассчитывали сторонники концессий; причиной тому была невозможность быстро скопировать достижения американской промышленности в отсутствие многолетней практики и культуры производства. Еще одним немаловажным фактором являлась идеологическая составляющая: все нарастающие контакты с представителями американского бизнеса, в том числе рабочими иностранных фирм, приезжающих обслуживать концессию, “размывали” состояние “классовой борьбы”, в котором следовало, по мнению партийных лидеров, перманентно пребывать пролетариату . В связи с этим явление “американизации”, отражающее процесс близкого знакомства с американской бизнес-культурой и желания перенести ее на советскую почву, в прессе 1930-х гг. стало все больше подвергаться нападкам, критике и юмористической сатире, уже совсем не таким дружелюбным, как в первой половине 1920-х гг .

Уловив недовольство товарища Сталина, партийные деятели стали чаще высказываться не о проблемах отдельных “неудачных” концессий, а о недостатках концессионной политики в целом. “Приговор” курсу на сближение с иностранным капиталом был вынесен на XV съезде ВКП (б) в декабре 1927 г. принятием Директив по составлению первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР. На съезде подчеркивалась необходимость “усиления борьбы по преодолению капиталистических элементов вообще”, а нарком внутренней и внешней торговли А. И. Микоян высказал следующее предложение: вместо приглашения иностранных фирм в СССР, чтобы они осваивали богатства страны, выплачивая правительству налог, просто самим покупать за границей необходимые чертежи, патенты и технические консультации .

Демонтаж концессий происходил разными способами. На предприятии “Лена-Голдфилдс” внезапно забастовали рабочие, требующие выдачи якобы задержанной заработной платы, однако очень скоро оказалось, что на самом деле бастующие “рабочие сильно возмущены преступной деятельностью концессионеров и требуют скорейшей ликвидации концессии и передачи предприятия соответствующим объединениям ВСНХ СССР” . В ходе разбирательства было установлено, что “концессионер допустил ряд грубых нарушений” и “хищнически эксплуатировал” предоставленные ресурсы . Позже в результате суда над сотрудниками концессионной фирмы дополнительно выяснилось, что речь идет уже о “конкретных актах вредительства и шпионажа” . По требованию советской стороны в конце 1926 г. было разорвано соглашение и с А. Хаммером, разрабатывающим асбестовый рудник в Алапаевске. Как отмечают исследователи, А. Хаммеру “были предъявлены необоснованные обвинения в том, что концессионеры не платили долевых отчислении? государству и нарушали нормы трудового законодательства” . Реальной причиной разрыва соглашения в историографии называется высокая себестоимость концессионного производства. Ликвидация алапаевской концессии, тем не менее, не помешала А. Хаммеру довольно успешно продолжать начатую в 1925 г. концессию по производству канцелярских принадлежностей в Москве. Так в 1927-1928 гг. газета “Правда” пестрела рекламным слоганом “Требуйте Гаммера карандаши - они дешевы и хороши!” . Правда в 1930 г. по решению правительства СССР она тоже перешла под государственный контроль, получив название “Карандашная фабрика им. Сакко и Ванцети” в честь несправедливо осужденных и приговоренных в США к смертной казни итальянских рабочих мигрантов. Концессию У. Гарримана на разработку чиатурского марганца советские власти после долгой бумажной волокиты и чрезмерного надзорного контроля в итоге изъяли без особых разъяснении?, задним числом сообщив в прессе, что концессионер не выполнил свои обязательства .

Непризнание СССР в США, не позволяющее продавать на американском рынке акции советских компаний, а также внезапный разрыв соглашения с У. Гарриманом негативно сказывались на советской репутации в деловых кругах США. “У редкого охотника после разговора с Гарриманом остается желание продолжать переговоры о концессиях”, - отмечается в отчете 1929 г. концессионной комиссии при Амторге, задачей которой было собирать информацию о настроениях в деловом мире США . В документации Амторга отмечается также, что переговоры о техническом содействии с “Дженерал моторс”, “Форд”, “Эдисон сторэдж батери” и еще рядом компаний в 1928 году “потерпели фиаско по вине фирм”, а еще три предложения американских промышленников были “отклонены по инициативе Москвы” . В итоге по более чем 200 торговым предложениям от американских фирм к 1927 году, было заключено всего лишь 8 контрактов. Процесс замедления концессионной политики также явственно характеризует положение и численность сотрудников Амторга, отраженные отчете Амторга за 1929 г.: “...резко сокращенный информационный отдел Амторга не справляется с организацией информации американских деловых кругов; ...необходимо усилить аппарат концессионной комиссии Амторга и довести его хотя бы до 4-5 чел.” . При этом по данным исследователей, в 1928-1929 гг. число американских предложении? впервые опередило количество заявок от немецких бизнесменов, составив 54 предложения (26,1 % от общего числа), что лишь подтверждает тезис о том, что сворачивание концессионной политики к 1930-м гг. было не вынужденным техническим, а непосредственно политическим решением .