Влияние зарубежных санкций на медиаэкономику России

1.1 Основные модели медиасистем и их отличительные черты

По мнению Джонатана Харди, концепция медиасистемы была разработана для описания отношений между государством и средствами массовой информации в западных обществах в период после Второй мировой войны [46, p. 7].

Монография Ф. Сиберта, У. Шрамма и Т. Питерсона «Четыре теории прессы» - классическая работа, которая была положена в основу анализа медиасистем на протяжении многих лет. По мнению авторов этой концепции, «чтобы осознать различия между системами прессы в полном объеме, необходимо, следовательно, рассмотреть социальные системы, в которых пресса функционирует. Подлинное отношение социальных систем к прессе можно понять, если взглянуть на базисные представления и воззрения, которое это общество разделяет относительно природы человека, природы общества и государства, отношения человека к государству и природы знания и истины» [Цит. по: 4, 34]. Таким образом, Ф. Сиберт, У. Шрамм и Т. Питерсон при выявлении специфики средств массовой информации предлагают отталкиваться от характера взаимоотношений СМИ и общества. Государство, общество, человек и природа знания, которое характеризуется распространенными в обществе политическими и философскими теориями - ключевые детерминанты медиасистемы. Исследователи выделяют четыре типа медиасистем:

Либертарианская предполагает свободу печати от контроля государства, медиа в праве публиковать все, что захотят. Движущая сила - запросы общества. Главная обязанность средств массовой информации в свободных (демократических) обществах - предоставлять широкой общественности информацию о значимых текущих событиях. Аудитория решает, во что верить и какие вопросы задавать. Если медиасистема управляется потребителями, то она гораздо менее уязвима к манипуляциям со стороны групп политической элиты, либо неактивных масс. Высокий уровень доверия аудитории (а именно, нефильтрованная информация, публикуемая без учета ее социального воздействия) может вызвать серьезные проблемы: в краткосрочной перспективе насилие, а в долгосрочной - разрушение рациональной структуры общества.

Модель социальной ответственности предполагает, что деятельность средств массовой информации направлена на поддержку гражданского общества и препятствует антиобщественному поведению. СМИ не должны транслировать нежелательные точки зрения и сомнительные обвинения, даже если они сенсационные. Однако, если СМИ считают, что правительство умалчивает информацию, жизненно важную для общественных интересов, журналисты должны найти такую информацию и предать ее публичной огласке. Медиа и государство состоят в партнерских отношениях в построении гражданского общества.

Авторитарная модель подразумевает обслуживание СМИ запросов властных структур посредством прямого контроля со стороны государства. Медиа не вправе публиковать или распространять (на ТВ или радио) какую-либо информацию, которая может подорвать установленную власть или оскорбить существующие политические ценности.

Советская коммунистическая модель в теории подразумевает, что медиа обслуживают интересы рабочего класса, однако на практике СМИ полностью контролируются государством, выступают инструментом идеологической пропаганды в руках коммунистической партии. [Приводится по: 61, p. 1280-1281]

Развитие этой концепции нашло свое продолжение в работе Д. Халлина и П. Манчини «Сравнивая медиасистемы. Три модели СМИ и политики» [43]. Авторы выделяют четыре основных параметра, в соответствии с которыми можно сравнивать медиасистемы (несмотря на то что в монографии исследователи делают отсылку на сравнение СМИ Западной Европы и Северной Америки, сформулированные параметры могут быть применимы к любой медиасистеме, включая российскую):

Развитие медиарынков с особым акцентом на сильное или слабое развитие массовой (с точки зрения тиража) прессы. По мнению авторов, наличие или отсутствие прессы массового тиража имеет глубокий смысл относительно развития средств массовой информации как политических институтов.

Политический параллелизм, понимаемый как степень и характер связей между средствами массовой информации и политическими партиями или, в более широком смысле, степень, в которой система средств массовой информации отражает основные политические разногласия в обществе.

Развитие журналистского профессионализма (то есть журналистики как профессии).

Степень и характер государственного вмешательства в медиасистему [43, p. 21].

По мнению Д. Халина и П. Манчини, одно из самых очевидных различий медиасистем связано с исторически обусловленным развитием прессы массового тиража («mass circulation press»). Именно исторический контекст обуславливает разные темпы развития такой прессы в настоящее время: для Скандинавских стран и других частей Северной Европы характерен высокий темп, в то время как для Южной Европы свойственен низкий темп. Авторы также обращают внимание на различия, связанные с природой возникновения прессы, ее отношением к своей аудитории и ее роли в более широком процессе социального и политического общения. Например, в Южной Европе газеты по большей части адресованы узкому кругу городской, хорошо образованной и политически активной элиты, как следствие, печатная пресса носит ярко выраженный политизированный характер и оказывается вовлеченной в горизонтальную дискуссию между элитными группировками («elite factions»). В Северной Европе и Северной Америке газеты, напротив, ориентированы на массового читателя и не вовлечены в мир политики. Таким образом, газеты принимают участие в вертикальном процессе коммуникации, выступая посредником между группами политической элиты и рядовым гражданином. Кроме того, газеты южноевропейских стран исторически не являются экономически выгодными, поэтому финансируются за счет политических акторов, в то время как для рынка печатной прессы Северной Европы характерны устойчивые мощные коммерческие медиа-предприятия [43, p. 22-23].

Среди других аспектов структуры медиасистемы Д. Халин и П. Манчини выделяют четкое разграничение прессы на сенсационную, рассчитанную на массовую аудиторию, и качественную, адресованную избранному читателю (Великобритания является наиболее ярким примером), однако в ряде медиасистем стратификация может вовсе отсутствовать. Авторы также обращают внимание на географию распространения печатных изданий, выделяя местные, региональные и национальные газеты. Например, в ряде стран доминирует национальная или суперрегиональная пресса (Великобритания, Австрия, Италия, Испания), другие страны находятся во власти местных (локальных) газет (США, Канада, Швейцария), однако есть и такие страны, где оба варианта имеют место быть (Германия, Франция, Скандинавия) [43, p. 25].

Медиа в очень большом смысле являются политическим институтом, но в тоже время все чаще СМИ - это бизнес, который формируется под влиянием большого количества экономических факторов. Одним из ключевых факторов, по мнению авторов монографии, является степень концентрации капитала как на медиарынке в частности, так и в экономике в целом: при наличии высококонцентрированного капитала относительно высока степень взаимосвязи между государством и владельцами СМИ либо посредством субсидирования и регулирования, либо в форме клиентоориентированных связей, а также - при прочих равных факторах - наблюдается тенденция влияния внешних интересов бизнеса на СМИ. По мнению Д. Халина и П. Манчини, государство выступает в роли владельца, регулятора или источника финансирования медиа в зависимости от того, какую роль оно играет в обществе. В этой связи исследователи отмечают разницу между американской традицией, которая заключается в свободе печати и ограниченной роли государства на медиарынке США, и европейской традицией активного вмешательства государства в СМИ. Это связано с тем, что на протяжении большей части двадцатого века в Европе медиа воспринимались в первую очередь как социальный институт, и только потом - как частный бизнес [43, p. 48-49].

Несмотря на детальный анализ взаимоотношений СМИ и политики, Д. Халин и П. Манчини говорят о необходимости осознания, что медиасистемы в разных странах не гомогенны, причем в отдельных случаях единообразие отсутствует даже в пределах одного государства (например, медиа Квебека и Каталонии различаются по ряду направлений от медиа Канады и Испании), то есть сформулированные авторами модели СМИ и политики представляют собой «идеальные концепты». В этой связи Е.Л. Вартанова справедливо отмечает, что комплекс параметров, предложенный Д. Халином и П. Манчини, «позволяет отказаться от некой общей матрицы универсальных отношений «государство - СМИ» в пользу национально детерминированных концепций» и «подходит для описания любой медиамодели, в том числе и российской» [4, c. 36-37]. Итак, Д. Халин и П. Манчини предлагают три модели СМИ:

Политизированная (среднеземноморская или поляризованного плюрализма) модель характеризуется ориентированной на элиту прессой с относительно малыми тиражами и сосредоточением на электронных носителях. В связи с поздним развитием свободы прессы и становлением медиарныка как экономически выгодной индустрии, пресса является экономически маргинальной и испытывает потребность в финансировании. Политический параллелизм ярко выражен, пресса отличается сильной направленностью на политическую жизнь, внешним плюрализмом, традиция журналистики, ориентированной на комментарии или пропагандистскую деятельность, сохраняется более устойчиво, чем в других частях Европы. Профессионализация журналистики не сильно развита по сравнению с другими моделями: журналистика не сильно отличается от политической активности, журналистская автономия часто ограничена. Инструментализация СМИ со стороны правительства, политических партий и предпринимателей с политическими связями является общепринятой. Государство играет важную роль как владелец, регулятор и источник финансирования СМИ, поэтому способность государства эффективно регулировать медиа часто ограничена (Франция, Греция, Италия, Португалия, Испания).

Корпоративистская (североевропейская или демократического корпоративизма) модель характеризуется ранним развитием свободы прессы и газетной индустрии с высокими тиражами. Для этой модели также характерна историческая дифференциация на сильную партийную прессу и другие средства массовой информации, связанные с организованными социальными группами. Политическая пресса сосуществовала с коммерческой прессой на протяжении большей части двадцатого столетия, поэтому к 1970-м годам она угасала. Политический параллелизм исторически высокий, хотя он и уменьшается, сохраняется умеренная степень внешнего плюрализма и наследие журналистики, ориентированной на комментарии в сочетании усиливающимся акцентом на нейтральный профессионализм и информационно-ориентированную журналистику. Журналистский профессионализм высоко развит, характеризуется высокой степенью формальной организации. СМИ воспринимаются в значительной степени как социальный институт, за который государство несет ответственность, и свобода прессы сосуществует с относительно высоко государственной поддержкой и регулированием. Важно отметить, что ряд характеристик медиасистем, которые часто считаются несовместимыми, исторически сосуществуют в странах демократического корпоративизма: сильные коммерческие медиа-отрасли сосуществуют с политизированными медиа и высокой степенью политического параллелизма, который в свою очередь сосуществует с высокой степенью журналистского профессионализма; сильная либеральная традиция свободы прессы информации сосуществует с активным вмешательством государства в функционирование медиасистемы и других секторов общества (Австрия, Нидерланды, Норвегия, Швеция, Швейцария).

Либеральная (североамериканская или поляризованная) модель характеризуется ранним развитием свободной массовой (по тиражу) прессы, хотя тиражи газет сегодня ниже, чем в обществах демократического корпоратизма. Доминируют коммерческие газеты, политический параллелизм низкий, преобладает внутренний плюрализм (за исключением высокопартийной британской прессы). Журналистский профессионализм относительно высокий. Журналистская автономия ограничена скорее коммерческим давлением, нежели политической инструментализацией (последнее чаще встречается в Великобритании). Роль государства в СМИ ограничена, хотя в большей степени в Соединенных Штатах, чем в Ирландии и Канаде, где озабоченность по поводу национальной культуры придала государству большую роль, и в Британии, где общественное вещание и регулирование коммерческого вещания были очень ощутимы. Общественное вещание и его регулирование организовано в соответствии с профессиональной моделью, то есть с относительно большой изоляцией от политического контроля (Великобритания, США, Канада, Ирландия) [43, p. 73-75].

Резюмируя отличия предложенных моделей медиасистем, авторы обращают внимание на то, что в либеральных странах медиа ближе к бизнесу и обособлены от мира политики, в условиях поляризованного плюрализма СМИ заметно интегрированы в политику, в то время как в странах демократического корпоративизма медиа имеют устойчивые связи с миром политики и экономики. Более того, во всех названных моделях наблюдается тренд к коммерциализации средств массовой информации и профессионализации журналистики и других связанных с медийной деятельностью профессий, а также к соответствующему разделению связей, которые когда-то связывали средства массовой информации с политическим миром, и в особенности с политическими партиями и другими общественными организациями [43, p. 76].

В завершение своей монографии авторы допускают полную конвергенцию медиасистем США и Европы, приближенную к либеральной модели. Вместе с тем они добавляют, что «история обычно не движется по прямым линиям, и есть много причин для сомнения в том, имеет ли смысл проецировать тенденцию к гомогенизации прошлого пару десятилетий на неопределенное время в будущее» [43, p. 282-283]. В академической среде не все исследователи разделяли такую позицию, указывая на необходимость «провинциализирующего» подхода к западному миру, то есть отказа от использования характеристик западных средств массовой информации или политических систем как особых, даже исключительных исторических случаев [32, 57, 77].

Спустя десять лет Д. Халин и П. Манчини сказали о том, что настало время отказаться от гипотезы о сближении медиасистем и фактическом исчезновении национальных различий между ними [44, p. 164]. По мнению исследователей, к настоящему моменту накопилось большое количество исследований, подтверждающих сохранение важных различий среди западных медиасистем и еще более широкий диапазон различий за их пределами в условиях коммерциализации и глобализации [Ibid.]. Медиасистемы не являются статическими, они претерпевают долгосрочные изменения, но вместе с тем характеризуются большим количеством краткосрочных и среднесрочных внутренних изменений, поясняют авторы. Журналисты, например, не действуют одинаково во всех ситуациях; они могут быть более активными или отзывчивыми на различные источники в одном виде политической конъюнктуры, чем в другой. Медиасистема не является объектом с фиксированным набором характеристик, это лишь образец вариации [Ibid.].

Авторы также обращают внимание на влияние Интернета на развитие медиасистем, эффект от которого не учитывался во время написания их фундаментального исследования. Они выделяют несколько гипотез о влиянии Интернета на существующие шаблоны изменений в медиасистемах. С одной стороны, онлайн-СМИ могут стать движущей силой конвергенции, внедряя логику технологической интеграции в глобализованных экономических моделях или культурных практиках, которые могут подорвать существующие национальные различия [44, p. 164; 30]. C другой стороны, мы можем ожидать непрерывности, так как онлайн-медиа будут отличаться в зависимости от медиасистем, сформированных уже существующими структурами и практиками [44, p. 164]. В этой связи ряд исследователей отмечают возможность новых медиа, в том числе в онлайне, усилить политический параллелизм в политизированных медиасистемах [62, 74].

Большой вклад в изучение медиасистем внес Афонсу де Альбукерке, последователь Д. Халина и П. Манчини. Он рассмотрел предложенную ими концепцию политического параллелизма под критическим углом. По его мнению, эта концепция совсем не распространяется на западный мир и имеет смысл только при выполнении двух условий. Первое - существование конкурентной политической системы, то есть концепция политического параллелизма не применяется в отсутствие политических расколов, достаточно понятных для воспроизведения средствами массовой информации. Второе - наличие достаточно стабильных отношений между средствами массовой информации и политическими агентами, чтобы позволить наблюдателям выявлять повторяющиеся закономерности [27, p. 743]. Автор полагает, что «эти условия вряд ли будут найдены повсюду, так как у многих обществ нет как конкурентных политических систем, так и стабильных моделей взаимоотношений между СМИ и политикой» [Ibid.]. В этих обществах связь между медиа и политикой может предполагать особенности, отличные от тех, которые обычно встречаются на Западе. Чтобы понять, как медиа и политика связаны в этих обществах, необходимо выйти за пределы западных постулатов, которые лежат в основе большинства современных сравнительных исследований. В этой связи Афонсу де Альбукерке предложил альтернативную основу для сравнительных исследований политических коммуникаций, основанную на двух ранее упомянутых переменных: степени конкурентоспособности политической системы и степени стабильности отношений между СМИ и политикой. Сочетание этих переменных, по мнению автора, приводит к четырем основным политическим средам коммуникации: конкурентные/ стабильные; конкурентные/нестабильные; неконкурентные/стабильные; неконкурентные/нестабильные. Общества, отнесенные к каждой из этих групп, не должны быть однородными: они не обязательно имеют общую историю, культуру, сопоставимый уровень экономического развития или даже аналогичные политические институты. Одна из ключевых целей предложенной типологии заключается в том, чтобы позволить выявлять аналогичные модели политической коммуникации в обществах, которые полностью отличаются друг от друга. Кроме того, предложенная структура чувствительная к историческому контексту: общества могут развиваться из неконкурентоспособной в конкурентную политическую среду, и наоборот, а связь между средствами массовой информации и политическими агентами может оказаться более или менее стабильной. Чтобы получить более сложную картину, необходимо добавить вспомогательные категории: например, конкурентная и неконкурентная политическая обстановка может иметь место как в демократических, так и в недемократических условиях. То же самое относится к стабильности отношений между СМИ и политикой. В этом случае степень политического участия средств массовой информации может стать полезной дополнительной переменной. В неконкурентных средах персонал средств массовой информации также может играть более или менее активную политическую роль [27, p. 749].

К анализу медиасистем обращался еще один исследователь К. Спаркс. В его ключевой работе «Коммунизм, капитализм и масс-медиа» [72] средства массовой информации выступают в роли индикатора природы и динамики социальных изменений в коммунистических обществах. По мнению автора, то, насколько правящие в коммунистических обществах группы слиты в один блок, ведет к определенным последствиям при анализе медиасистем. Например, в условиях буржуазной демократии дистанция между собственниками коммерческих газет и лидерами политических партий является обычным явлением: то есть саморазграничение правящих групп означает, что их различия часто отражаются и активно обсуждаются в средствах массовой информации. Существование различных политических течений с их собственной организацией означает, что любое представление политических дебатов обязательно подразумевает публичное несогласие. Причем эти дебаты могут быть представлены в медиа в соответствии с мнениями того или иного собственника СМИ только в тех случаях, когда этот собственник является частью какой-либо политической партии, то есть когда существует неопосредованная связь между средствами массовой информации и политической властью. В силу разногласий между различными политическими и экономическими группами, СМИ в буржуазной демократии свойственно отражение разных точек зрения по тем вопросам, которые разделяют влиятельные группы.

В тоталитарных обществах гораздо меньше пространства для этого. Слияние правящей группы в значительной степени снижает вероятность того, что ее внутренние разногласия станут общедоступными. Коммунистические общества представляют собой крайнюю форму тоталитарного общественного устройства, так как объединение правящей группы намного больше, чем в других случаях. Даже в тоталитарных режимах, опирающихся на частный капитализм, средства массовой информации могут находиться в собственности и контролироваться людьми, которые напрямую могут быть неподотчетны режиму. В коммунистических обществах исторически не было очевидного независимого источника социальной и политической власти, в этой связи степень независимости СМИ от правящего режима структурно ограничена. Таким образом, средства массовой информации создавались в соответствии с логикой командной плановой экономики, то есть достижение коммерческого успеха было в принципе невозможно. Цена СМИ устанавливалась в соответствии с политическими критериями, а не на основании экономического расчета, реклама была ограничена или не существовала вовсе. Базовая стоимость газеты согласовывалась заранее, и любое предсказанное короткое падение покрывалось государственными субсидиями. Таким образом, СМИ были непосредственно включены в правящую партии, что в корне не свойственно капиталистической демократии. В качестве наиболее яркого примера социалистического общества Спаркс приводит зрелую советскую систему, возникшую после 1929 года, в рамках которой все газеты должны были функционировать в качестве организаторов масс, а все писатели должны были следовать линии партии, определенной Генеральным секретарем. Те же принципы применялись к кино, радио и телевидению. Теоретически вся символическая жизнь государства подчинялась директивам ведущего комитета. Ключевой функцией СМИ была организационная, что совершенно отличалось от характера СМИ на Западе. Эти различия присутствовали на уровне политической направленности средств массовой информации, их предполагаемой функции, характера представленного материала, отношения к аудитории медиа и экономической основы деятельности СМИ [72, p. 40-43].

1.2 Соотношение понятий «медиасистема» и «медиарынок»

В условиях рынка СМИ - отдельная отрасль экономики, движимая собственными финансовыми интересами, вынужденная исходить из соображений самоокупаемости и интересов собственников, акционеров, инвесторов [36, p. 33]. Е.Л. Вартанова определяет медиасистему как «сложную, многоуровневую и многовекторную среду», состоящую из трех компонентов: медиаинститутов, взаимодействующих между собой и с аудиторией; «многосвязанной и конкурентной системы предприятий медиарынка» (т.е. медиарынок как таковой); «профессиональных сообществ по созданию, производству и распространению медиапродуктов и медиауслуг» [2, c. 15]. Таким образом, в настоящей работы концепт медиарынка рассматривается как часть медиасистемы.

Экономическая форма организации медиабизнеса подразумевает наличие частной собственности и рыночной конкуренции, что изначально было созвучно с концепцией свободы печати. Е.Л. Вартанова в своей монографии «Постсоветские трансформации российских СМИ и журналистики» справедливо отмечает, что «в условиях многих рыночных демократий частная собственность на СМИ означала отсутствие государственного контроля и, естественно, цензуры, что должно было привести к более полному удовлетворению интересов аудитории через механизмы спроса и предложения» [4, c. 31]. Е.Л. Вартанова связывает глубокую интеграцию СМИ в рыночную экономику и структуры рынка с тесным взаимодействием масс-медиа с рекламным рынком: «Создав наиболее прибыльную бизнес-модель, основанную на рекламе товаров массового потребления, СМИ превратились в основные каналы рекламы и - соответственно - в важнейшие механизмы экономики потребления» [Там же].

Однако, деятельность средств массовой информации не может основываться исключительно на коммерческой составляющей, так как СМИ, независимо от типа общественного устройства, являются социально-политическим институтом, «и потому в разных национальных контекстах рассматриваются либо как институт демократии, способствующий свободному избирательному процессу, либо как институт формирования общественного мнения, либо как эффективный инструмент манипулирования им, либо как институт сохранения и развития национальной идентичности» [Там же].

Таким образом, в условиях рыночной экономики природа СМИ обретает двойственный характер, который подразумевает их вовлеченность, с одной стороны, как в механизмы распространения потребительских товаров и стимулирования потребления, так и в социально-политическую жизнь общества, процессы формирования общественного мнения, национальной идентичности, сохранения единой культуры и языка. Отличный подход к определению экономической природы и функций средств массовой информации присущ обществу с плановой экономикой, когда СМИ выполняют чисто идеологическую функцию, то есть отсутствует необходимость изучения аудитории и удовлетворения ее запросов [4, c. 32].

Исследователи устройства медиасистем по-разному соотносят удовлетворение СМИ запросов общества и потребностей экономически заинтересованных групп лиц. Немецкий социолог и философ Ю. Хабермас выступает автором концепции общественной сферы, в рамках которой ведется диалог граждан по социально значимым вопросам между собой, а также с представителями социальных институтов и властных структур. Исследователь отводит прессе ключевую роль в становлении социальной коммуникации на этапе зарождения западноевропейских демократических обществ. Вместе с тем Хабермас определяет связи между экономикой и средствами массовой информации, возникшие в процессе становления капиталистических обществ: именно коммерческий интерес, по его мнению, отодвигает исполнение социальных и культурных задач СМИ на второй план, то есть препятствуют развитию общественной сферы в интересах всех ее участников [42, p. 181-196].

1.3 Национальные особенности российской медиасистемы

В своей монографии Е.Л. Вартанова говорит о недостаточности постановки отдельной медиасистемы в концепцию трех предложенных выше медиамоделей: для того чтобы наиболее эффективно определить специфику формирования модели журналистики в различных экономических и социокультурных условиях необходимо изучить национальные особенности конкретной медиасистемы - описать особенности исторического периода, характер функционирования общественных институтов, уровень развития экономики, а также геополитического положения, в которых функционирует медиасистема - то есть рассмотерть ее внутреннюю динамику в контексте основных переменных, предложенных в работе Д. Халина и П. Манчини. В этой связи, по мнению Е.Л. Вартановой, пример России более чем показателен, так как «политические и экономические условия России, в том числе и наличие значительного числа неформальных правил, негласных договоренностей и традиционных практик, значительно отличают российское общество от американского или западноевропейских. Поэтому и развитие российских масс-медиа не может быть описано как линейный однонаправленный процесс в сторону реализации воображаемой идеальной модели, сформированной за рубежом в совершенно иных экономических, политических и культурных условиях» [4, с. 40-41].

Для того чтобы определить институциональные особенности российской медиасистемы необходимо в первую очередь рассмотреть процесс ее формирования. Медиаисследователи предлагают различные варианты периодизации развития отечественной медиасистемы. Например, Б. Макнейр выделяет три фазы в развитии российских масс-медиа: первая длится с 1986 по 1900 год (завершается с принятием Закона СССР о СМИ), затем следует «золотой век российской прессы» до августа 1991 года, после событий 1991 года начинается новая фаза рыночного развития СМИ, когда появившиеся экономические трудности вызывают рост цен на все издания, а распад СССР усугубляет сужение рынка прессы. Я.Н. Засурский и Е.В. Яковлев предлагают другую периодизацию: с 1985 по 1990 год период гласности (действовало партийное управление СМИ, но в соответствии с новым курсом Горбачева на демократизацию советского общества), приблизительно до 1993-1995 года (Ясен Засурский проводит границу периода по военным действиям в Чечне, когда пресса продемонстрировала способность оказывать давление на власть) пресса выступает в роли самостоятельного института, после чего начинается период «коммерческой прессы и концентрации» (по определению Я.Н. Засурского) или период «управления прессы капиталом» (по Е.В. Яковлеву) [Приводится по: 6, с. 24].

И.И. Засусркий предлагает более детализованную периодизацию российских СМИ, основанную на переломных исторических событиях и экономических процессах с конца восьмидесятых по 2000 год:

Первый период - до 1900 года - период гласности, перестройки и окончания военных действий в Афганистане, независимая пресса отсутствует, хотя утвердились идеология «четвертой власти» и миф о независимо прессе. Периодические издания находятся на пике популярности, тиражи растут, на телевидении выходят первые программы в прямом эфире.

Второй период - с 1900 по начало 1992 года - «золотой век» российской печати и время первой приватизации СМИ. При поддержке со стороны государства ряд периодических изданий получают редакционные помещения в собственность или долгосрочную аренду на льготных условиях. Отражая общественный подъем на фоне реформ 80-х и 90-х, средства массовой информации становятся союзниками государственного аппарата во главе с Борисом Ельциным и закрепляют статус единственной опоры власти (в условиях краха остальных социальных институтов). Появляются новые СМИ, ориентированные на форматы западной журналистики.

Третий период - с 1992 по 1996 год - период формирования новой российской системы СМИ, который, в свою очередь, может быть поделен на три этапа: время политического противостояния и первых экономических трудностей СМИ (1992-1993), временная политическая стабилизация, для которой характерны отток политизированного капитала и бурный рост коммерческой прессы (1994-середина 1995), активизация политизированного капитала и формирование пропагандистской системы перед президентскими выборами 1996 года, (середина 1995-середина 1996), когда медиахолдинги одновременно выражают интересы новых собственников в стабилизации положения в стране и предлагают партии власти коммуникационные каналы в обмен на допуск к распределению государственной собственности в ходе приватизации (на этом этапе СМИ фактически становятся инструментом манипуляции общественным сознанием).

Четвертый период - продолжается до середины 1998 года - средства массовой информации становятся главной ареной политической коммуникации, то есть происходит формирование медиа-политической системы. Крупные экономические группы инвестируют в СМИ, в результате чего появляются новые медиа-группы, а независимые «демократические» средства массовой информации становятся частью крупных медиа-холдингов. Интересы собственников СМИ определяют политическую позицию изданий.

Пятый период - после августа 1998 года - начало конца второй республики и усиление роли государства в системе СМИ. После победы В.В. Путина на выборах в 2000 году выстраивается системно заложенная фрагментированность информационного поля, выраженная в политических взглядах медиа-холдингов и отдельных изданий [6, с. 25-34].

В целом, для того чтобы описать специфику российской медиасистемы необходимо понимать, что отечественная журналистика является пережитком советской системы СМИ, для которой были характерны высокая степень централизации и сильная идеологическая составляющая. Медиаисследователи подчеркивают пирамидальный характер структуры советской медиасистемы, на верхнем уровне которой занимали место центральные газеты (партийные), Агентство печати «Новости», ТАСС и Гостелерадио. Центральные СМИ являлись индикатором идеологической направленности остальных средств массовой информации, фактически определяли общенациональную повестку дня расположенных на более низких уровнях СМИ. Исследователи также отмечают типологическую и организационную привязанность структуры советских средств массовой к административно-государственному устройству страны: прессы и радио - к производственным единицам (многотиражки, новостное радио), а телевидения - к области. Кроме того, в советской теории журналистики присутствовало понятие «средства массовой информации и пропаганды» (СМИП), которое выдвигало на первый план наряду с информационной, идейно-пропагандистскую и воспитательную функции масс-медиа. На основании вышесказанного следует, что перед СМИ не стояло экономических задач: в условиях плановой экономики медиа получали финансирование из государственного бюджета, и этого было достаточно для выполнения поставленных перед СМИП задач. В этой связи Е.Л. Вартанова замечает, что «в отсутствие рыночных отношений такие понятия, как прибыль, эффект масштаба производства, ценовая политика или бизнес-стратегия, с которыми СМИ многих стран живут в условиях рынка уже более двухсот лет, практически не звучали в советских редакциях» [4, с. 52].

Советские медиапредприятия получали достаточное количество средств, необходимых для производства, распространения, координации и контроля потоков массовой информации, СМИ не были озабочены экономической составляющей своей деятельности, журналистам в условиях идеологической лояльности был гарантирован стабильный и довольно высокий заработок. В результате сформировалась довольно сложная система СМИ, которую, по мнению Е.Л. Вартановой, отличали:

в экономической сфере - отсутствие учета эффективности;

в политической сфере - высокая степень управляемости и встроенность в централизованную систему политического управления;

в профессиональной сфере - единая повестка СМИП различных уровней, невысокая скорость распространения новостей, что объяснялось существованием многочисленных цензурных фильтров при наличии четкой системы проверки информации [4, с. 52].

И.В. Кирия развенчивает опасный миф, «предполагающий, что вся специфичность нашей социальной и коммуникационной модели состоит в ее «советскости». В связи с этим достаточно уничтожить пережитки советского времени, в результате чего страна и ее армия медиа вернутся на логичный путь развития медиа и технологий по западному пути, по которому они якобы следовали до 1917 г.» [9, c. 53]. По мнению исследователя, современная модель российских медиа напрямую связана с социальной моделью общества и является исторически укорененной, «соответствующей исторической традиции существования коммуникации в контексте властных и социальных отношений». Эта модель сформирована задолго до советского периода, а советская коммуникационная модель стала лишь ее логичным продолжением. Таким образом, И.В. Кирия ставит под сомнение существование рынка, а также отсутствие патерналистской роли государства и пропагандисткой функции медиа в досоветский период [9, с. 53]. «Медиа изначально были агентами государственной модернизации и изначально были встроены во властные отношения. Отсюда и патерналистский характер власти по отношению к СМИ, жесткий цензурный аппарат и восприятие СМИ как инструмента модернизации, а не как института гражданского общества, и уж тем более бизнеса» [9, с. 62].

В.Л. Иваницкий также связывает природу возникновения политического протекционизма в российской медиасистеме с историческим контекстом и национальным сознанием. Иваницкий говорит о возникновении определенного типа договора между журналистикой и властью еще с момента становления института российской журналистики (с выхода петровских «Ведомостей»). «Ключевым положением этого договора являлась патерналистская основа взаимодействия государства с журналистским (включая публицистов и литераторов) цехом. Патерналистская концепция, на которой основывался негласный общественный договор между властью и журналистикой, подразумевала единство целей власти и общества, ответственную политику по отношению к нему» [7, с. 27-28]. В итоге, как утверждает Иваницкий, характерной особенностью российской журналистики является сосуществование в рамках этого института формального и неформального без особого напряжения [Там же].

В целом, в 1990-е гг., ознаменованные началом преобразований в политической и экономической сферах - переходом к открытым выборам, выходом на арену новых политических сил, переходом к открытым выборам, уменьшением участия государства в экономической (приватизация государственной собственности) и социокультурной сферах, формированием рыночных отношений - внешне казалось, что российская журналистика начала развиваться в соответствии с «западными» канонами. Е.Л. Вартанова к числу ключевых процессов, которые указывали на становление новой модели СМИ в России, отнесла следующие: законодательный уход от цензуры и возрастающую популярность концепции свободы слова в отечественной журналистской практике; разгосударствление медиа-бизнеса, приватизацию медиакомпаний и формирование новых бизнес-моделей медиапредприятий; становление новых профессиональных стандартов с ориентацией на объективизированное освещение действительности; усиление влияния журналистских коллективов на редакционную повестку в противоположность существовавшей практике партийно-государственной цензуры; разворот национальных средств массовой информации в сторону глобального информационного воздействия, постепенное присоединение российских СМИ к глобальной медиасреде; влияние информационно-коммуникационной революции на российскую медиасистему, бурное внедрение Интернета и новых медиа в редакционные практики и аудиторное потребление [5, с. 15-25].

Однако попытки как профессионального сообщества, так и политической элиты вестернизировать российскую медиасистему продемонстрировали недостаточное понимание последствий постсоветской трансформации, а также специфики российского социокультурного пространства (включая медийное) и его ценностных установок. Исторически сложившийся комплекс неформальных норм и правил не встраивается в контекст североамериканкой или западноевропейской действительности, что заметно препятствует интеграции западного опыта в российскую парадигму.

Профессор Мэрилендского университета Сара Оутс в ходе продолжительного анализа российских СМИ постсоветского периода сформулировала свой взгляд на специфику функционирования современной медиасистемы России. По мнению исследовательницы, одна из самых запутанных вещей в российских медиа - это мнимое разнообразие, которое не переходит в эффективную независимую политическую власть. Хотя аналитики изначально относили Россию к числу «развивающихся демократий», демократические институты не были развиты. Скорее, появляются формальные демократические институты, в том числе средства массовой информации, выборы, парламент и народно избранный президент, но эти институты не имеют демократического содержания. Любые попытки СМИ бросить вызов правительству по ключевым вопросам, таким как военная кампания в Чечне, коррупция на высшем уровне, взяточничество или угнетение политических претендентов, не допускаются. Сара Оутс приводит убеждения участников фокус-группы, согласно которым в современной России трудно отделить финансовую заинтересованность от интересов СМИ. Как следствие, сложно определить, когда финансовые проблемы препятствуют свободе СМИ - и наоборот. Однако в настоящее время есть убедительные доказательства значительного и прогрессирующего ограничения свободы СМИ. Сара Оутс связывает ужесточение политики в отношении средств массовой информации с началом президентства Путина в 2000 году. Исследователь говорит о сосуществовании государственной и коммерческой собственности на всех уровнях печати и вещания. Однако доминирующим средством массовой информации в России является телевидение, это происходит по нескольким причинам. Во-первых, в стране недостаточно хорошо развит Интернет, поскольку телекоммуникационная инфраструктура и личные доходы граждан необходимые для покупки дополнительных медиа-услуг отстают от большей части Запада. Национальные газеты относительно дороги, и многие люди просто не могут позволить себе платную подписку. То же самое можно сказать и про спутниковое телевидение, которое, как правило, ориентировано на обеспеченных людей, проживающих в мегаполисах. В результате федеральные общедоступные телевизионные каналы (первый мультиплекс) в России сохраняют определенное политическое влияние (так как эти каналы принадлежат либо государству напрямую, либо государственным компаниям), которого не достает в США и Великобритании. Причем при устоявшемся, авторитетном режиме Путина сотрудники всех СМИ хорошо знают пределы свободы слова, это совпадает с опытом советских журналистов, которые хорошо понимали партийную «линию». Наконец, Сара Оутс задает ключевой вопрос: почему в России нет свободы средств массовой информации при наличии разнообразия медиапродуктов? По ее мнению, проблема лежит в двух плоскостях: недостаток эффективного законодательства в России (существуют противоречия между Конституцией РФ, Законом о СМИ и локальными законодательными актами) и отсутствие журналистского профессионализма (журналисты продолжают видеть себя в роли политических игроков, а не политических обозревателей в интересах общества [61, c. 1285-1287].

1.4 Российская медиасистема в глобальном контексте

Несмотря на то что зарубежные медиаисследователи склонны говорить об особом характере трансформации российской медиасистемы, актуальные для западных медиамоделей процессы, такие как коммерциализация медиа, развитие частной собственности и рыночных бизнес-моделей, дерегулирование электронных средств массовой информации, а также снижение уровня социальной ответственности коммерческих СМИ, присущи и российским масс-медиа. Однако принципиальные отличия российской медиамодели от западноевропейских также имеют место быть по причине уникального геополитического положения страны, сложной этнической, межконфессиональной, лингвистической и мультикультурной природы российской идентичности. Кроме того, большую роль сыграло противоречивое прошлое царской и советской России.

Российскую медиамодель, по мнению Е.Л. Вартановой, следует рассматривать как синтез разных факторов, которые можно наблюдать не только в европейских национальных контекстах, но и азиатских, правда, с учетом специфически российского результата [4, с. 106].

Предложенные Д. Халлином и П. Манчини модели СМИ отражают специфику медиасистем в странах, для которых характерны либо общность экономической и культурной жизни, либо особенности взаимного влияния между странами. В этой связи постсоветские страны также можно рассматривать через призму культурной близости, так как они имеют похожие исторические и культурные контексты. По очевидным причинам, страны постсоветского пространства наиболее близки к России, причем это утверждение справедливо и в отношении медиасистем. В числе характерных особенностей, которые отличают медиасистемы постсоветских стран от западных: сосуществование государственных и рыночных факторов, влияющих на медиа; наличие формальных и неформальных связей между политической (или финансовой) элитой и журналистским сообществом; специфика взаимоотношений аудитории СМИ, элит и самих журналистов; принятие аудиторией использования СМИ государством или политическими группами в своих целях; патерналистская культура медиаменеджмента [4, c. 107].

Из трех предложенных Д. Халлином и П. Манчини медиамоделей российская система СМИ наиболее созвучна с моделью поляризованного плюрализма, однако стоит отметить одно существенное отличие, которое касается взаимоотношений между государством и средствами массовой информации, а также роли, которую играют государственные институты в функционировании медиасистемы, журналистикой профессиональной деятельности в частности. В сравнении с либеральной или корпоративистской моделями в России другое распределение ролей и механизмов влияния. В целом, ключевое отличие отечественной медиасистемы от трех названных моделей заключается в патерналистском характере взаимоотношений «государство - СМИ - журналисты». В основе этой цепочки лежит убеждение в том, что государство исполняет роль общественного регулятора, в том числе основной движущей силы медиаполитики. Это убеждение лежит в основе авторитарной медиамодели (по Ф. Сиберту, У. Шрамму и Т. Питерсону).

В рамках концепта «политического параллелизма», предложенного Афонсу де Альбукерке, российскую медиасистему можно охарактеризовать как относительно конкурентную и стабильную.

Определяя место современной российской медиамодели, Е.Л. Вартанова говорит о ее включении «в систему переходного, фрагментированного общества эпохи цифрового постмодерна» [4, с. 109]. Для такого типа общества характерны конфликты на почве мультикультурных, религиозных, межэтнических, поколенческих и идеологических разногласий, а также «противоборство экономических моделей прошлого и настоящего, традиционных ценностей и ценностей модернизации, философии свободы и патернализма, пассивного/традиционного и активного/цифрового медиапотребления» [Там же]. В числе других значимых факторов, влияющих на российскую медиасистему, можно выделить неравный доступ к информационно-коммуникационным технологиям, а также несоответствие между медиа-месседжами и картиной реальной жизни (аудитория теряет доверие к прогосударственным СМИ, в медиасреде происходит увеличение значимости гражданских активистов, блогеров, независимых журналистов, занимающихся расследовательской деятельностью).