Медиа проекты 2019 года о трагедии в Беслане как исторический источник для изучения культурной памяти

Чтобы понять смысл нарративного подхода, следует обратиться к истокам этого понятия. Сам термин «нарратив» впервые употребил британский историк Арнольд Джозеф Тойнби в рамках своей концепции «нарративной истории» Тойнби А. Дж. Постижение истории. -- М.: Айрис-Пресс, 2008. 640с.. Он утверждал, что историческое событие не столько существует само по себе, сколько порождается рассказом о нем, включающим субъективную интерпретацию. Однако в распространении нарративного подхода на другие области знания главную роль сыграла не историография, а литературоведение, исследователи которого, как замечает А.Авеличев, считали, что их выводы могут быть распространены на другие сферы, так как «художественная литература имитирует разные типы коммуникаций» Авеличев А.К. Возвращение риторики // Дюбуа Ф., Эделин Ж. и др. Общая риторика. - М.: Прогресс, 1986. С.18. . В связи с этим первые попытки применения нарративного анализа, в 60-70-х гг. прошлого столетия, касались теории повествования, или нарратологии. Художественные тексты анализировались в структуралистском ключе, с целью выявить имплицитные смыслы и универсальные аспекты Турушева Ю.Б. Нарративный подход к проблеме развития смысловых образований: диссертация … кандидата психологический наук: 19.00.01. - Москва, 2017. - 170с. . Пионером в этой области считается советский филолог В.Пропп, который выявил в русских народных сказках определенные сюжетные закономерности - нарративные структуры. За пределами литературоведения интерес к нарративам начался с осознания повествования как универсального культурного феномена. Как писал французский философ Ролан Барт, «рассказывание - в почти необозримом разнообразии своих форм - существует повсюду, во все времена, в любом обществе; <…> и нередко случается так, что люди различной, если не сказать противоположной, культуры совместно внимают одним и тем же рассказам» Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв.: трактаты, статьи, эссе. -- М.: МГУ, 1987. С.196. . Впоследствии к анализу нарративов обратились практически все гуманитарные науки. Такая междисциплинарность породила множество моделей исследований, которые различаются разными взглядами на ключевые аспекты нарратива - статус рассказчика, роль языка, соотношение объективного и субъективного и проч. Так, американский исследователь Й.Миллер выделяет целых восемь теорий в области нарратологии Miller J.H. Narrative, in Critical Terms for Literary Study / ed. by F. Lentruccia and T. McLaughin. Chicago: Chicago UP, 1990.. Во-первых, это нарративный подход русских формалистов В.Проппа, Б.Томашевского и В.Шкловского, которые еще до оформления нарративного подхода как такого занимались структурным анализом текстов и изучали его интерпретационные возможности. Во-вторых, это диалогическая концепция нарратива, в основе которой лежит теория М.Бахтина, изучавшего отношения «Я» и «Другого» и пришедшего к выводу, что сам человек не может полностью познать и осознать себя - для этого ему нужен «Другой» Бахтин М.М. Собрание сочинений в семи томах. Т.5. -- М: Русские словари, 1997. С.210. . Вне диалога «Я-Другой», по мысли Бахтина, невозможно создать «внешне законченную личность» человека. Еще один нарративный подход - это структуралистская теория, основатель которой К.Леви-Стросс изучал социальное поведение человека с использованием принципов лингвистики, а также, проведя структурный анализ нарратива, заключил, что в идеале читатель должен быть «функцией самого текста» - бесполым и свободным от любых установок и предубеждений Леви-Строс К. Структурная антропология. -- М.: Академический проект, 2008. 560 с.. Помимо этого, Миллер выделяет герменевтические и феноменологические теории, которые рассматривают нарратив как гармонизацию отдельных аспектов человеческого мира, создающих другую реальность. Семиотический подход, в свою очередь, видит нарратив как представление события с помощью языка, а последовательные события человеческой жизни - как «каноническую нарративную схему» Греймас А.Ж. Структурная семантика. Поиск метода. -- М.: Академический проект, 2004. 368 с.. Далее Миллер говорит об историко-социологических теориях, постулирующих, что адекватное понимание любого рода текста возможно только при условии его анализа в исторической перспективе. Более того, при изучении текста важно учитывать заключенную в нем «нарративизацию», которая создает свою реальность. Отдельно выделяются теории читательского восприятия, согласно которым нарратив рассматривается в качестве линзы, через которую независимые компоненты видятся частями одного целого. Заключающими этот список теориями выступают постструктуралистские и деконструктивистские подходы, в которых отстаивается точка зрения о единственной реальности нарратива, полностью автономной от прошлого.

В самом простом виде нарратив можно представить трехчастной схемой: состояние - событие - состояние. Событие представляет собой ядро нарратива, его ключевую компоненту. Именно оно выводит рассказчика из первоначального статичного состояния, разрушая его статус-кво и позволяя индивиду самореализоваться через проживание конкретной ситуации. После того, как человек прошел через проявление собственной субъектности, он снова возвращается к статике, но уже иного характера - индивид здесь выступает в новом статусе. Таким образом, первый и третий элементы, как подчеркивают Т.Терехова и С.Малахаева, являются «элементами упорядоченности, качественно различающимися, но формально идентичными», тогда как второй элемент, событие, есть форма трансгрессии, момент перехода, «для которого характерен наиболее высокий эмоциональный накал» Терехова Т.А, Малахаева С.К. Нарративный анализ как понимающий метод. С.147.. В этом, как отмечает Н.Евстигнеева и О.Оберемко, и заключается специфика нарратива, который всегда предполагает «динамику состояний, внешнюю или внутреннюю», достигающуюся за счет деятельности говорящих Евстигнеева Н.В., Оберемко О.А. Модели анализа нарратива // Человек. Сообщество. Управление. - 2007. - № 4. - С.95-107.. Иные формы повествования, такие как описание или аргументация, не требуют обязательных изменений.

Более подробную схему нарратива, также основанную на принципе динамики состояний, предложили американские лингвисты У.Лабов и Д.Валецки. Их классический структуралистский подход подразумевает выделение шести структурных компонентов текста: тезиса - краткого изложения сути событий, о которых в дальнейшем пойдет речь; ориентации слушателя относительно ситуации, ее участников, времени и места; комплекса действий, то есть непосредственного изложения последовательности событий; оценки рассказчиком значимости истории, а также выражения собственного к ней отношения; резолюции - конечного разрешения ситуации; и коды, под которой исследователи понимают возвращение к настоящему Labov W., Waletzky J. Narrative analysis: Oral versions of personal experience. Essays on the verbal and visual arts. -- Seattle, WA: University, 1967. Pp.12-44. . Здесь первоначальное статичное состояние выражается в таких аспектах нарратива, как тезис и ориентация, само событие, или момент перехода, есть комплекс действий, а оценка, резолюция и кода относятся к преобразованному состоянию. Важно отметить, что кода несет в себе не индивидуальный, а общесоциальный смысл, что позволяет судить о событии в культурном контексте.

Критика в адрес структуралистского подхода к анализу нарративов в большинстве своем указывает на не универсальность данной концепции. Иными словами, не все повествования могут вписываться в предложенные У.Лабовым и Д.Валецки рамки и содержать выделенные ими шесть элементов. В связи с этим, как подчеркивает Ю.Турушева, есть «опасность «подгонки» под схему», что мешает адекватному и объективному изучению нарратива Турушева Ю.Б. Нарративный подход к проблеме развития смысловых образований. С.13.. Более того, анализ отдельно взятых нарративов не учитывает имплицитные интеракции говорящего, например, влияние на него интервьюера, а также внешний культурный контекст, в рамках которого происходит разговор Кутковая Е.С. Нарратив в исследовании идентичности // Национальный психологический журнал. - 2014. - № 4(16). - С.23-33.. Тем не менее, в данной работе структуралистский подход используется по нескольким причинам. Во-первых, эта модель позволяет путем выявления указанных аспектов (с допущением, что они могут располагаться в ином порядке) охарактеризовать определенный фрагмент текста как нарратив, что важно при работе с большими по объему текстами или, как в данном случае, устными рассказами. Во-вторых, подход У.Лабова и Д.Валецки служит первой, формальной, ступенью анализа, которая позволит прояснить структуру сюжета и соотношение событий с временной осью. После чего последует контент-ориентированный анализ, направленный на определение имплицитного содержания нарратива. Здесь акцент будет делаться на компонентах, отвечающих за преобразованное состояние рассказчика, а именно оценке, резолюции и коде. Их анализ позволит сделать вывод о значении всей истории для говорящего, а также скрытых смыслах, закладываемых в нарратив. В-третьих, критика структуралистского подхода в основном направлена на его ограниченность в раскрытии индивидуальных особенностей рассказчика, однако в данной работе задача состоит в другом - в рассмотрении нарративов в более масштабном измерении, а именно с точки зрения их роли в формировании культурной памяти. нарративный медиа теракт дихотомия

Глава 2. Нарративный подход к анализу медиа проектов 2019 года о трагедии в Беслане и рассмотрение ключевых нарративов в оптике memory studies

Данная глава посвящена практической части исследования. В ней отобранная эмпирическая база, а именно пять документальных фильмов 2019 года, посвященных теракту в Беслане («Беслан. Помни» Юрия Дудя, «Беслан. День незнаний» Ксении Собчак, «Школа номер один» «Новой газеты», «Документальный фильм-расследование про трагедию в Беслане» телеканала «Дождь» и «Жизнь за ангелов» «RT на русском»), анализируются с использованием описанного выше нарративного подхода. В результате определяется несколько ключевых нарративов, которые в дальнейшем рассматриваются с точки зрения концепций memory studies. Все это позволит сделать выводы об особенностях формируемой в онлайн-среде памяти о трагедии в Беслане, а также о том, какие смыслы пытаются донести до аудитории медиа акторы.

2.1 Классификация нарративов, выделенных в медиа проектах 2019 года о теракте в Беслане

Нарративный анализ выбранных медиа проектов о трагических событиях Беслана 2004 года позволил выявить пять ключевых нарративов: нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования, нарратив ошибочных действий власти, нарратив героизма, нарратив борьбы за правду и справедливость и нарратив недостаточной помощи государства. Главным критерием в определении ключевых нарративов явилась частота их употребления - не менее, чем в трех фильмах из пяти. Нарраторов, то есть героев фильмов, тоже можно классифицировать по критерию отношения к теракту в Беслане на три категории: бывшие заложники и очевидцы теракта, эксперты и представители власти. Эта градация в дальнейшем будет использована для выявления закономерностей между нарративами и героями, их использующими.

Сразу стоит отметить, что кода как элемент нарратива в схеме У.Лабова и Д.Валецки встречается в рассматриваемых высказываниях довольно редко. В случае с документальными фильмами это может объясняться тем, что отдельные нарративы героев «нарезаны» искусственно, вычленены из общего потока речи, в связи с чем возврат к настоящему времени в таких отдельных фрагментах не происходит. Это касается и такого элемента рассказа, как ориентация относительно места, времени и участников событий. В данном случае частично содержать эту информацию может тезис, но чаще ориентация определяется закадровым голосом или написанным текстом, что создает ситуацию прямого перехода говорящего от тезиса к комплексу действий без потери слушателем понимания происходящего.

Нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования присутствует во всех медиа проектах, кроме фильма «Жизнь за ангелов» и является центральным сразу в трех фильмах - «Беслан. Помни» Юрия Дудя, «Беслан. День незнаний» Ксении Собчак и «Школа номер один» «Новой газеты». Данный нарратив строится вокруг тезиса о том, что официальная версия того, что происходило в Беслане 1-3 сентября 2004 года, недостоверна, а расследование было нечестным и предвзятым. Этот нарратив транслируется такими категориями героев, как бывшие заложники и очевидцы теракта, а также эксперты. В фильме Юрия Дудя главным нарратором этой мысли является журналистка «Новой газеты» Елена Милашина, в течение всех 15 лет пишущая о теракте в Беслане «Беслан. Помни» // вДудь. В данном фильме она выступает в роли главного эксперта, чьи высказывания появляются почти во всех смысловых блоках (кроме трех блоков с личными историями бывших заложников) и открывают их. Иными словами, ее мнение предшествует высказываниям остальных нарраторов по той же теме, что указывает на ее доминирующую позицию в фильме. Рассмотрим подробнее ее нарративы. В одном из них в качестве тезиса она заявляет, что «изначально, буквально в течение двух часов после захвата школы, в Кремле знали о количестве заложников» Там же. 18:05-19:12.. Через комплекс действий, а именно описание хода мыслей представителей власти, Елена Милашина выходит в иное состояние, заключая, что единственный способ спасти такое количество заложников - «вести переговоры с террористами» (оценка). Резолюцией в данном нарративе выступает фраза «люди будут занимать позицию: делать все, чтобы спасти детей». Другой нарратив журналистки носит более индивидуальный характер и описывает ее приезд в Беслан 2 сентября и общение с родственниками заложников Там же. 35:08-36:43.. Она заключает следующее: «Все понимали, что идет намеренная дезинформация». К этому прибавляется ее собственная оценка, разъясняющая причины такого поведения официальных источников: «354 человека и 1200 при условии, что невозможен штурм без потерь - это совершенно разные ситуации». В данном нарративе происходит изменение статуса говорящего - от незнания к знанию - через разговор с третьими лицами (родственниками).

Другой нарратив Елены Милашиной связан с деталями штурма школы, который происходил днем 3 сентября Там же. 1:03:52-1:04:06. . Здесь в качестве тезиса она пересказывает «официальную версию» о том, что первые взрывы произвели террористы внутри школы, после чего следует комплекс действий, начинающийся с фразы «на самом деле все было по-другому» и описывающий иной сценарий произошедшего. В качестве резолюции нарратор приводит показания саперов, заложников и пожарных о том, что «ни одно СВУ террористов не сдетонировано», а оценка как бы вытекает из резолюции: «все взорвалось через какое-то время от огня, от пожара». В этом примере используется подобная предыдущей схема, базирующаяся на противопоставлении заблуждения и знания - официальной версии и того, что в рамках данного нарратива считается правдой.

В схожем ключе построен нарратив Елены Милашиной о том, что о подготовке теракта властям было известно заранее Там же. 1:33:57-1:34:58. . В ее речи этот тезис пропущен, а суждение начинается сразу с комплекса действий: «В пять часов утра было сообщение из Чечни о том, что готовятся к захвату школы именно в Беслане…». Оценка в данном нарративе отсылает к теме нечестного расследования: «Почему эти вопросы остались не отвеченными? Это вопрос к следствию». Резолюция тоже отвечает этой цели: «На суде люди говорили, что видели террористов до теракта в Беслане и на рынке, и в школе. Об этом давали показания, власть их не услышала и не проверяла».

Другим важным нарратором в фильме Ю.Дудя, транслирующим идею намеренного сокрытия фактов, является один из организаторов комитета «Матери Беслана» Сусанна Дудиева. Один из ее нарративов также касается штурма школы Там же. 45:55-47:08. . Ссылаясь на показания заложников, которые в момент штурма «были еще в сознании» и рассказывали, что «сверху, по траектории как раз с той третьей пятиэтажки что-то влетело» (комплекс действий), Сусанна Дудиева дает свою оценку этих событий: «Я верю в это, потому что расследование провел Юрий Петрович Савельев и мы вместе составили схему, как сидел каждый из заложников, прям по номерам». Если комплекс действий и оценка отсылают к нарративу о сокрытии правды, то резолюция - к предвзятому расследованию: «Его версию [Юрия Савельева] Совет Федерации не включил в свой доклад». В данном нарративе статус «Я склонна верить этой версии» (тезис) сменяется статусом негодования из-за непринятия этой версии властью.

Другой нарратив этой героини фильма, построенный подобным образом, относится к тезису о том, что за каждого из четырех приглашенных на переговоры чиновника террористы отпускали бы по 150 детей, о чем на суде говорил единственный выживший террорист Нурпаша Кулаев Там же. 1:41:48-1:43:55. . Тезисом здесь выступает фраза: «Я верю, что Нурпаша Кулаев говорил правду». После комплекса действия, выраженного пересказом речи Кулаева на суде, Сусанна Дудиева заключает следующее: «На что ему (прокурору на суде) наши женщины говорили: значит в какие-то показания Кулаева мы можем верить, а в какие-то - нет». Оценкой смысла действий выступает фраза: «Опять же все должно было быть расследовано так, как надо», снова отсылающая к нарративу необъективного следствия. Смена статусов здесь происходит в том же ключе, что и в предыдущем нарративе - от веры в определенную версию к возмущению несправедливым судом. Важно отметить, как по-разному в нарративах героев раскрывается степень их экспертности. Если Елена Милашина в своей речи использует фразы «на самом деле», «узнать, что реально произошло» и т.п., то Сусанна Дудиева оперирует категорией веры (не в религиозном ключе), то есть акцент делается на том, что ее высказывания носят характер личного мнения. Этим обусловлен и порядок их нарративов в отдельных смысловых блоках фильма, где Елена Милашина выступает экспертом, транслирующем истинные смыслы, а Сусанна Дудиева как бы подтверждает эту экспертность, хронологически всегда следуя за журналисткой.

В фильме Ю.Дудя рассматриваемый нарратив использует и бывшая заложница Диана Муртазова, рассказывая о том, что происходило в школе с первого по третье сентября 2004 года Там же. 20:06-20:47. . За описанием поведения террористов вначале и после того, как они услышали официальную версию о количестве заложников (комплекс действий), следует разрешение ситуации: «И нам запретили выходить в туалет и пить воду». Резолюцию Диана Муртазова подкрепляет своей оценкой: «Вранье штаба или СМИ, не знаю, кого, их разозлило и ожесточило». Нарратив намеренного сокрытия фактов проявляется здесь через смену модусов позволение - запрет, выражающихся через тезис «Нам разрешали пить воду и выходить в туалет первое время» и резолюцию, говорящую о радикальном изменении ситуации.

Нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования является сюжетообразующим и в фильме Ксении Собчак «Беслан. День незнаний» «Беслан. День незнаний. Фильм Ксении Собчак о самом страшном теракте в российской истории» // Ксения Собчак. По форме он строится иначе, нежели фильм Ю.Дудя. Во-первых, нарративы героев в нем разбиты на совсем небольшие фрагменты с целью воссоздать «многоголосую» картину происходившего в мельчайших подробностях. Во-вторых, сюжет фильма построен не столько вокруг историй героев (как в фильме «Беслан. Помни»), сколько вокруг хронологии событий, которая выстраивается с помощью закадрового голоса и подкрепляется индивидуальными нарративами. Отсюда вытекает ключевая цель фильма: выяснить, как все было в реальности. К этому вопросу отсылает и название фильма, через игру слов («День незнаний») доносящее мысль о том, что люди знают далеко не все об этой трагедии. В фильме Ю.Дудя, для сравнения, эта цель тоже ставится, однако она рассматривается в совокупности других целей, которые объединяет один вопрос: почему мы должны помнить о теракте в Беслане? Это опять же отражено и в названии фильма.

В медиа проекте К.Собчак рассматриваемый нарратив транслирует уже упоминавшаяся Сусанна Дудиева Там же. 46:02-47:01. . В качестве тезиса она говорит следующее: «Я склоняюсь к тому, что скрывают правду». После комплекса действий, выраженного размышлениями о том, что повлечет за собой раскрытие этой правды, идет резолюция: «То, что выяснили мы сами, говорит о том, что есть, что расследовать», а затем и оценка: «Мы просили усилить расследование, придать импульс, но ничего не произошло». В данном нарративе происходит смена состояний от относительной уверенности в сокрытии фактов к состоянию бессилия и невозможности отстоять свою правоту.

Другим нарратором, размышляющим в этом же ключе, является специалист в области физики горения и взрывов Юрий Савельев, который вошел в состав парламентской комиссии по расследованию теракта, но отказался подписать официальное заключение и подготовил свой доклад. В фильме он выступает в роли эксперта, чья роль сопоставима с ролью Елены Милашиной в фильме «Беслан. Помни». Реплики Юрия Савельева тоже появляются во всех смысловых блоках и предшествуют другим высказываниям. Один из его нарративов касается популярной во всех фильмах темы о количестве заложников Там же. 8:35-8:57. . В качестве тезиса он говорит следующее: «Террористы просто осатанели, когда так говорили, что там вот 300 человек». После комплекса действий касательно того, как они обращались с заложниками и что им говорили, нарратор заключает: «Ну, в общем, весь этот концерт продолжался все 3 дня» и дает свою оценку: «Как они и говорили, люди оказались совершенно не нужны власти». Изменение состояний в данном случае обусловлено углублением нарратива сокрытия правды о количестве заложников и его трансформацией в нарратив безответственного отношения к людям.

Другая его история касается деталей штурма, проводившегося 3 сентября Там же. 21:03-21:41. . В качестве тезиса Юрий Савельев заявляет: «Влетела термобарическая граната [в школу]. Как она могла быть доставлена?». Через комплекс действий, выраженных его рассуждениями, он приходит к выводу, что «взрывное устройство было доставлено туда извне». Такой элемент нарратива, как оценка, здесь отсутствует, так как речь эксперта обрывается закадровым голосом, который указывает на сокрытие властью этой детали штурма. В данном случае смена статусов выражена уже использовавшейся в случае с Еленой Милашиной схемой перехода от незнания к знанию через пересказ своих же действий по поиску правды.

Рассматриваемый нарратив использует еще один герой фильма К.Собчак, а именно бывшая заложница Эльвира Туаева Там же. 23:55-24:40. . Ее нарратив, если судить по описанной У.Лабовым и Д.Валецки схеме, носит инверсивный характер. После тезиса («С первым взрывом я потеряла сознание») следует резолюция («И вот последние мои мысли перед взрывом… Я этот вопрос тоже задавала на суде, мне никто не смог ответить»), состоящая из неоконченной фразы и отсылки к нарративу нечестного расследования, потом оценка («Как вы утверждаете, что первый взрыв произошел в зале?!») и только затем комплекс действий, описывающий воспоминания героини о характере штурма. Такой порядок нарративных элементов обусловлен волнением говорящего и фрагментарным характером воспоминаний. Тем не менее, и в этом нарративе можно проследить динамику состояний: от чувства потерянности и неопределенности к состоянию уверенности в сокрытии некоторых сторон штурма.

Нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования присутствует и в «Документальном фильме-расследовании про трагедию в Беслане» телеканала «Дождь» «Документальный фильм-расследование про трагедию в Беслане» // Телеканал Дождь. Он построен вокруг истории о комитете «Матери Беслана», а сюжетообразующей линией фильма является разбор ключевых пунктов версии теракта, предложенных членами этого комитета. На первый план в этом медиа проекте выходит литературный образ «маленького человека», доведенного несправедливостью до такого отчаяния, что он начинает бороться против системы. Этим собирательным образом и представлены матери, потерявшие в теракте своих детей. В связи с этим ключевым нарративом фильма является нарратив борьбы с несправедливостью, который будет рассмотрен далее. Однако нарратив намеренного сокрытия фактов здесь тоже используется - адвокатом «Матерей Беслана» в 2004-2007 гг. Таймуразом Чеджемовым Там же. 11:30-12:14.. Начиная с тезиса «Я следователем работал», он переходит к описанию того, сколько времени обычно уходило на осмотр места преступления (комплекс действий), после чего следует фраза: «А осмотр места происшествия в Беслане закончили за 11 часов» (резолюция), которая указывает на недостаточность этого времени для тщательного осмотра местности. Оценка ситуации Таймуразом Чеджемовым выражена вопросительным предложением: «Как нормальный юрист или следователь себе это представляет?». В данном нарративе динамика состояний вызвана не событием как таковым, а рассуждением, ходом мыслей, приводящим к заключению о недоработках следствия.

Другой его нарратив строится вокруг мысли о недостоверности официальной версии Там же. 33:59-34:47.. Тезис внутри нарратива звучит следующим образом: «Они [генералы], помните, говорили: заложников 354, террористы на связь не идут, требования не выставляют». Через событие, выраженное здесь уже не просто рассуждениями, а реальными действиями («Мы выясняли и выяснили, что …») нарратор выходит к резолюции, обратной тезису: «А на самом деле террористы сразу вышли на связь, они искали встречи, они требовали переговорщиков». Имплицитный нарратив обмана со стороны официальных источников становится эксплицитным в оценке Таймуразом Чеджемовым описанных событий: «Это было вранье». Динамика состояний здесь следует типичной схеме перехода от заблуждения к знанию.

Стоит отметить, что фильм «Дождя» отличает использование «коллективных» нарративов, когда история рассказывается не одним человеком, а несколькими. Первый рассказчик, к примеру, может высказать тезис и описать комплекс действий, а другой - сказать о резолюции и дать свою оценку. Причем эти люди не находятся вместе и не слышат друг друга, но их нарративы «нарезаны» таким образом, что создается именно такая иллюзия. «Коллективный» нарратив возникает при условии, что герои пережили идентичные события, и отвечает задаче продемонстрировать их единство и солидарность в каком-то вопросе. В случае с фильмом «Дождя» фокус делается на сплоченности комитета «Матери Беслана». Один из таких нарративов находится в рамках рассматриваемой проблемы. Сусанна Дудиева, появляющаяся и в этом фильме, задает тезис о том, что «когда школа готовилась к 1 сентября, последний месяц велся ремонт» Там же. 40:07-41:15. . Далее следует событие, а именно пересказ показаний жителей, которые слышали от рабочих ингушскую речь (прим.: среди террористов были чеченцы и ингуши). Резолюция описана Сусанной Дудиевой следующим образом: «В актовом зале было сложено оружие задолго до теракта». Однако оценку этой ситуации дает другой говорящий, а именно еще один член комитета «Матери Беслана» Рита Седакова: «Мы тогда просили провести экспертизу на наличие оружейного масла, каких-то следов, именно под сценой (прим.: согласно некоторым показаниям, террористы оттуда доставали оружие). Знаете, что произошло? В ночь с 22 на 23 февраля сцена сгорела. Совпадение? Ну да». Оценка в этом нарративе носит довольно безличный характер, однако вопросительные предложения, использующиеся рассказчиком для расставления акцентов, указывают на скрытое состояние злости и недоумения.

Нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования присутствует еще в одном фильме - «Школа номер один» «Новой газеты», являясь в нем сюжетообразующим «Школа номер один. Документальный фильм «Новой газеты» о случившемся в Беслане» // Новая газета. Дихотомия двух правд - иллюзорной правды-прикрытия официальных источников и «правды-истины», которую по сюжету раскрыли журналисты «Новой газеты», идет рефреном через весь фильм и отражается в следующей фразе, звучащей в начале фильма: «Новая газета» едва ли первой столкнулась с тем, что кто-то пытается редактировать ход бесланских событий» Там же. 6:05-6:10. . Особенность данного медиа проекта состоит в том, что в нем ключевую роль играет закадровый голос, открывающий все смысловые блоки и выступающий в качестве главного «эксперта». Этот нарратив, представляя, вероятно, общую позицию всей редакции издания, носит интерпретативный характер, в отличие, например, от схожего нарратива в фильме К.Собчак. Там он служит скорее для хронологической ориентации слушателя и донесения общепризнанных фактов. В связи с этим, в случае с фильмом «Школа номер один», имеет смысл рассматривать нарративы реальных героев наряду с доминирующими нарративами, транслируемыми закадровым голосом.

Одним из героев, использующих нарратив сокрытия фактов, в фильме «Новой газеты» выступает уже упоминавшийся Юрий Савельев. В контексте разговора о количестве заложников он отмечает, что делегация, в которую он входил, прибыла в Беслан «примерно к 18 часам, когда на площади уже собрались люди» (тезис) Там же. 9:31-10:34.. После описания процесса составления списков (комплекс действий) он заключает, что «уже тогда этот список перевалил за 800 человек» (резолюция). В качестве оценки ситуации здесь выступает следующая мысль: «Но никак не 354, о чем талдычили по приказу, видимо, Пескова все средства массовой информации». Динамика состояния здесь явно отражена в оценке, где использовано эмоционально окрашенное слово «талдычили», указывающее на намеренное сокрытие информации.

Другой нарратив Юрия Савельева касательно деталей штурма практически повторяет его рассказ в фильме К.Собчак Там же. 33:15-34:00. Однако есть различие в тезисе, влекущее за собой иной характер перехода состояний. Если в фильме «Беслан. День незнаний» тезисом служит факт влета в школу термобарической гранаты, то в данном случае нарратив начинается следующим образом: «Они (официальные источники) говорили, что первый взрыв произошел на потолке, над входом». Иными словами, первичное состояние говорящего отличается, и переход в этом примере будет иллюстрироваться схемой заблуждение - знание.

Другим героем фильма «Новой газеты», использующим рассматриваемый нарратив, является не раз упоминавшаяся Сусанна Дудиева, которая рассказывает об обращении «Матерей Беслана» в суд Там же. 50:59-51:37.. Тезисом выступает следующая фраза: «Мы обратились со своим ходатайством в следственные органы - расследовать факт стрельбы из танков по школе». Далее идет описание деталей судебного процесса, где ключевым моментом перехода является фраза следователя генеральной прокуратуры Алиева о том, что «в момент освобождения заложников велась точечная стрельба по террористам из танков». Измененное состояние нарратора проявляется в его оценке ситуации: «Как можно из танка стрелять точечно по террористам, когда там находилось более 300 заложников?». В данном случае изменение статуса говорящего происходит в ключе перехода от надежды быть услышанным к негодованию и несогласию с обратной ситуацией.

Закадровые нарративы, в большом количестве присутствующие в фильме «Новой газеты», тоже отвечают цели показать сокрытие некоторых фактов и деталей теракта. В одном из них звучит следующий тезис: «Уже спустя несколько часов после захвата террористы предприняли первую попытку донести до штаба свои требования» Там же. 17:27-17:54.. После комплекса действий, выраженного описанием этих требований и использованных для передачи средств (они отправили заложницу с номером телефона и кассетой с обращением террориста Басаева), идет резолюция: «В тот же день в новостях объявили: кассета пустая, телефон, указанный в записке, не работает». Оценка в данном нарративе выражена короткой фразой: «Это было неправдой», после чего следует аргумент, что по этому телефону с террористами все же говорили. Нарратив сокрытия правды указан здесь довольно прямолинейно. Эта особенность отличает и другую историю, рассказываемую закадровым голосом. Начинается она тезисом: «Стало понятно, что случившееся в Беслане слишком велико, чтобы это забыть» Там же. 25:05-26:01.. Следующий далее комплекс действий имеет характер рассуждений и вопросов, которые жители Беслана ставили после теракта. Резолюцией этих событий служит мысль: «Беслан бурлил и требовал правды, которая совсем не нужна была Москве». После этого автор напоминает суть официальной версии о том, что «все заложники в спортзале погибли от взрывов бомб, террористы стреляли в спины выжившим, а спецназовцы вынужденно пошли на спонтанный штурм». Оценка этого нарратива, которой заканчивается рассказ, схожа с оценкой предыдущего нарратива: «В этой красивой версии не были ни слова правды». Таким образом, здесь используется популярная схема перехода состояний от незнания (того, что на самом деле произошло) к осознанию того, что официальная версия случившегося недостоверна. Эксплицитный характер этих нарративов продиктован желанием донести до слушателя максимально понятный и интерпретируемый только в одном ключе смысл, из чего и вытекает наличие столь отчетливой дихотомии правды и неправды.

Таким образом, нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования, присутствующий в четырех медиа проектах, чаще всего выражается в переходе состояния от незнания или заблуждения к знанию. Такая смена статусов происходит в нарративах на событийном или эмоциональном уровне, в зависимости от категории героя: для экспертов (Е.Милашина, Ю.Савельев, Т.Чеджемов) ключевым событием в большинстве случаев служат их собственные действия по установлению правды, тогда как для бывших заложников и очевидцев (Д.Муртазова, С.Дудиева, Э.Туаева) таким событием чаще являются их рассуждения, мнения или отсылки к выводам других.

Второй важный нарратив, встречающийся в рассматриваемых фильмах - это нарратив ошибочных действий властей. Он занимает важное место в фильме Ю.Дудя «Беслан.Помни», а также присутствует в фильмах Ксении Собчак и «Новой газеты». Нарратив строится вокруг мысли о том, что теракт в Беслане обернулся большим количеством жертв отчасти из-за ошибок официальных лиц, которые отдавали приказ действовать определенным образом или же, наоборот, бездействовать.

В медиа проекте «Беслан. Помни» основным нарратором этой мысли выступает журналистка Елена Милашина. Один из ее нарративов посвящен террористу Владимиру Ходову, которого «УБОП Северной Осетии заслал в отряд Басаева (тезис)» «Беслан. Помни» // вДудь. 13:20-13:50. . Как следует далее из повествования, организовавший захват школы террорист Басаев его перевербовал (событие) и «в итоге Ходов был в школе и проявлял особую жестокость» (резолюция). В качестве оценки ситуации Елена Милашина говорит следующее: «Такие агентурные игры с террористом привели к тому, что Басаев всех переиграл». Нарратив ошибочных действий властей проявляется здесь через переход от состояния риска к состоянию проигрыша с трагическими последствиями.

Другая ее история касается поездки журналистки «Новой газеты» Анны Политковской и корреспондента радио «Свобода» Андрея Бабицкого в Беслан для организации возможных переговоров с террористами (тезис) Там же. 1:51:24-1:53:07. . Событием в этом нарративе является отравление Политковской («Ей подсыпают что-то в чай») и задержание Бабицкого «за то, что он якобы распивал пиво». Следующая затем резолюция имеет форму вопроса: «Почему государство боялось людей, которые могли организовать переговоры?», а оценка - ответа на него: «Потому что мы с террористами переговоров не ведем. Так было в Норд-Осте, так было в Беслане». Внутри нарратива ошибочными считаются даже не конкретные действия, а общие принципы, которые, по мнению Милашиной, не позволили спасти заложников.

Еще один ее нарратив по этой теме направлен на оценку официального решения штурмовать школу Там же. 2:39:56-2:41:00. . В качестве тезиса здесь выступает суждение о том, что «помимо официального штаба, был штаб реальный», который «определял, что будет в Беслане и как действовать». Главным событием внутри комплекса действий служит замечание журналистки, что члены этого штаба «Тихонов и Проничев получили героя за Норд-Ост - за то, что они пустили газ, отравили террористов, заложников не спасли». Заключая, что в случае с Бесланом «их действия изначально были направлены на силовое решение» (резолюция), Елена Милашина дает свою оценку ситуации: «Хотя тот же Тихонов, обследовав школу, понимал, что это будут огромные жертвы - и среди заложников, и среди спецназа». Данный нарратив, как и предшествующий нарратив о террористе Ходове, говорит об ошибке как о неоправданном риске, повлекшем за собой гибель людей.

Другим героем фильма, использующим данный нарратив, является бывший президент Ингушетии Руслан Аушев. В его нарративе о переговорах с террористами пропущен тезис, так как он содержится в вопросе интервьюера о том, почему на переговоры не пошли президент Северной Осетии Александр Дзасохов и президент Ингушетии Мурат Зязиков Там же. 1:07:05-1:08:49.. Ключевыми событиями, содержащимися в ответе Руслана Аушева, служат следующие высказывания: «Дзасохов мне сказал, что ему запретили заходить. Он все-таки президент республики, я должен ему верить. А Зязиков исчез». В данном нарративе присутствуют сразу две оценки. Одна относится к факту исчезновения Мурата Зязикова: «Трус. Одним словом - трус», а другая отсылает к более общим категориям: «Надо всегда говорить. Когда заложники, тем более, женщины, дети, каждый уважающий себя мужчина должен заходить, что бы с ним ни случилось». Резолюция здесь тоже носит скорее оценочный характер, показывая не столько разрешение ситуации, сколько итог размышлений нарратора: «Трудно сказать, правда ли выпускали бы заложников. По крайней мере, заходить надо было». В данном нарративе динамика состояний выражена переходом от состояния спокойствия в состояние нервозности, что проявляется на уровне не только лексическом, но и эмоциональном.

Другой нарратив Руслана Аушева, также посвященный возможности переговоров, начинается следующим тезисом: «Они (террористы) хотели, чтобы с ними переговорил кто-то на высоком политическом уровне» Там же. 1:46:10-1:47:04.. Ключевым событием, идущим после, является предложение кого-то из политического штаба отправить на переговоры чемпиона по греко-римской борьбе Александра Карелина, оправдывая это тем, что «они же (террористы) любят борцов». На это сам Аушев, согласно его воспоминаниям, говорит следующее: «Дайте им какого-то там … министра просвещения пусть. Он же член правительства. Или зампред, его же школа». Как таковое разрешение ситуации в данном случае отсутствует, так как на переговоры, кроме самого Аушева, никто так и не пошел. Его оценка этих событий выглядит как обращение к абстрактному лицу: «Ну выйди на связь, по телевидению, оно же работает. Что мешало так же поговорить, как Черномырдин? Время же работало на спасение людей». Динамика состояний в данном нарративе вызвана предложением отправить на переговоры Карелина, что рождает в говорящем чувство негодования, сменяющееся затем чувством досады по поводу неиспользованной возможности.

Еще один нарратив Руслана Аушева вытекает из вопроса интервьюера о том, все ли возможное было сделано для того, чтобы спасти заложников Там же. 2:19:44-2:21:01.. В качестве тезиса рассказчик говорит: «Надо было доработать. Надо было исключить все случайности». Через описание этих случайностей нарратор заключает следующее: «Я по разговору понял, что боевики не знали, что дальше делать» (резолюция). В качестве оценки Руслан Аушев приводит свое мнение о том, что в любых подобных ситуациях «надо утешать, спокойно работать с ними (террористами), разговаривать, развенчивать ситуацию, говорить, говорить». В данном примере нарратив ошибочных действий власти раскрывается с самого начала - со слов «надо было доработать» и углубляется описанием случайностей, которые не были предусмотрены, что опять же порождает измененное состояние досады по поводу того, что понимание ситуации, описанное Русланом Аушевым, на деле использовано не было.

Нарратив ошибочных действий властей встречается и в фильме К.Собчак «Беслан. День незнаний». Его использует Сусанна Дудиева, размышляя по поводу упущенной возможности провести переговоры «Беслан. День незнаний. Фильм Ксении Собчак о самом страшном теракте в российской истории» // Ксения Собчак. 9:16-9:57. . В ее нарративе тезис смешивается с оценкой ситуации: «Когда уже произошел захват, президент республики, которого звали в школу зайти, просто обязан был зайти». В качестве комплекса действий рассказчик использует размышления о том, кто мог пойти на переговоры в школу: «Террористы говорили: мы зовем всех четверых. Рошаль был здесь, Дзасохов был здесь». Резолюцией выступает следующая фраза: «Если б он (Дзасохов) пошел, хотя бы 100 детей были бы отпущены на свободу». В данном нарративе конечным, преобразованным, состоянием является чувство горести и презрения к человеку, не использовавшему возможность спасти заложников. В более упрощенном виде можно сказать, что эти действия рассматриваются как ошибочные.

Данный тип нарратива используется и в фильме «Новой газеты». В нарративе закадрового голоса, посвященном проблеме переговоров, звучит следующий тезис, включающий также ориентацию слушателя относительно времени и ситуации: «Даже после нескольких неудачных попыток наладить контакт со штабом, несмотря на говорящее о многом вранье по центральным каналам по поводу числа заложников, террористы по-прежнему готовы к переговорам и ждут их». «Школа номер один. Документальный фильм «Новой газеты» о случившемся в Беслане» // Новая газета. 19:04-19:43. После этого следует комплекс действий с сообщением о том, что кавказские политики продолжали готовиться к переговорам, заканчивающийся оценочным суждением: «… но федеральные силовики прилетели в Беслане не для того, чтобы договариваться». Разрешается ситуация тем, что «штаб так и не дал санкции на заход в школу переговорщиков, перечисленных террористами в записке». В данном нарративе задающееся вначале состояние надежды через событие приезда федеральных силовиков сменяется состоянием обвинения их в упущенной возможности. Хотя первоначальный тезис уже задает обвинительный тон.

Нарратив ошибочных действий властей разделяется в фильме «Новой газеты», как и в фильме Юрия Дудя, Русланом Аушевым, дающим свою оценку ситуации с переговорами Там же. 22:33-23:03. . В качестве тезиса он говорит следующее: «Я знаю, как политик: если есть хоть малейший шанс, кто бы это ни был, прийти спасти детей, женщин, заложников, надо этот шанс использовать». Событием в данном нарративе выступают размышления о потенциальных последствиях прибытия в школу для переговоров лидера подпольных чеченских боевиков Масхадова: «Но вы представляете, если б Масхадов появился и освободил? Ну представь картину - я думаю, отсюда [следует нежелание его приглашать]». Резолюцией здесь является возможное разрешение ситуации в случае, если бы Масхадов все же прибыл: «Пришел бы один, без оружия, зашел, переговорил с командиром и ушел». В конце Руслан Аушев приводит свою оценку этим событиям: «Что от этого изменилось бы? Кому плохо от того, что он решил бы вопрос? Ну чуть-чуть политически кто-то бы проиграл, зато дети [были бы живы]. А политика - сегодня одна, завтра другая». Таким образом, рассказчик говорит об ошибочном, с его точки зрения, поведении власти. Первичное состояние уверенности в том, как надо действовать, переходит в состояние недоумения и возмущения излишней принципиальностью вышестоящих чиновников.

Таким образом, нарратив ошибочных действий властей, присутствующий в трех медиа проектах, выражен в переходе героев в состояние нервозности, досады, негодования по поводу либо упущенной властями возможности, либо, наоборот, неоправданного риска, приведшего к трагическим последствиям. Основными рассказчиками здесь выступают эксперт Елена Милашина и представитель власти Руслан Аушев. Если нарративы журналистки отмечает событийность и апелляция к фактам, то истории политика характеризуются условностью и эмоциональностью.

Еще один ключевой нарратив, выделенный в результате анализа медиа проектов - это нарратив героизма, встречающийся в четырех фильмах, в том числе и в фильме «Жизнь за ангелов» телеканала «RT на русском». Данный нарратив строится вокруг двух образов - бывшего президента Ингушетии Руслана Аушева, который вывел из захваченной школы 26 заложников, и собирательного образа спецназовцев, участвовавших в штурме и спасших многих детей. Только в фильме «Жизнь за ангелов» этот образ воплощен в реальном герое - полковнике центра спецназначения ФСБ в отставке Виталии Демидкине.

В медиа проекте Юрия Дудя внутри смыслового блока «Кто спасал заложников?» интервьюер задает двум героям разных категорий (журналистке «Коммерсанта» Ольге Алленовой и председателю «Матерей Беслана» Сусанне Дудиевой) один вопрос: «Аушев - герой?». Алленова отвечает на этот вопрос положительно (усеченный вариант тезиса), после чего приводит несколько аргументов того, почему его уважают у себя на родине: «… во время конфликтов в Чечне Ингушетия всегда давала кров, убежище чеченским беженцам. <…> Второй аспект - это то, что у вайнахских народов очень развиты родственные связи. И даже если эти люди разных политических лагерей, между ними есть, скажем так, уважение» «Беслан. Помни» // вДудь. 1:54:22-1:55:03... Третий аргумент, перетекающий в резолюцию, звучит следующим образом: «… это все же единственный человек, который пошел в школу». Оценка, которую Ольга Алленова дает всей ситуации, отсылает именно к этому аргументу: «И не уважать его за это нельзя». В данном нарративе чувство признания и уважения присутствует с самого начало, но преобразованное состояние говорящего характеризуется более сильным его проявлением.

Подобным образом строится и нарратив Сусанны Дудиевой, который начинается тезисом: «Для меня - герой» Там же. 1:55:04-1:55:41.. Как и в предыдущем примере, далее следует аргументация, однако здесь она строится как противопоставление иной точке зрения: «Многие неоднозначно об этом говорят. Но для меня он герой». Неоднозначность, как поясняет Дудиева, связана с его национальностью (среди террористов были и ингуши). Резолюцией нарратива служит следующая фраза: «… благодаря ему вот те 26 человек живы». Оценка вытекает из резолюции: «И я готова сказать ему спасибо и готова пожать руку». Динамика состояний в данном нарративе может быть описана тем же образом, что и в случае с Ольгой Алленовой. Однако здесь событие несет потенциальную угрозу развенчивания геройства Руслана Аушева, но нарратив продолжает двигаться по изначально заданной траектории.

В нарративах этих рассказчиков раскрывается и другой героический образ - образ спецназовцев, пожертвовавших жизнями ради спасения заложников. На аналогичный по форме вопрос интервьюера «Наши спецназовцы - герои?» Ольга Алленова отвечает: «Да, несомненно» Там же. 2:04:17-2:04:49.. После этого она аргументирует свою позицию тем, что «спецназовец Андрей Туркин лег на гранату, чтобы спасти заложников», а Разумовский, спасая детей, «погиб прямо в школе». После комплекса действий следует оценка ситуации рассказчиком: «У меня нет сомнения, что эти спецназовцы - герои - те, кто туда пошли». Это уточнение поясняется в резолюции: «Я не думаю, что эти спецназовцы начинали штурм». Здесь считывается мысль о том, что они погибли из-за ошибок своего командования, приказавшего штурмовать школу. Таким образом, нарратив героизма в данном случае переплетается с имплицитным нарративом ошибочных действий властей, раскрывающимся в резолюции.

По схожей схеме строится и нарратив Сусанны Дудиевой, но она прямо не отвечает на заданный вопрос, пропуская тезис, а сразу переходит к аргументации Там же. 2:24:11-2:24:42.. Помимо геройства Туркина она включает воспоминания дочери Дудиевой Залины, которая рассказывала следующее: «… в тот момент мы почувствовали, что мы кому-то нужны и что мы не одни. Боец стоял на столе, и к нему кинулись человек десять детей. Они все кричали: «Папа, папа!», хватали его за сапог, и он не мог сдвинуться с места». Как таковой резолюции в этом нарративе нет, а оценка иллюстрирует противоречивость ситуации: «Я могу говорить о героизме всех. Я очень благодарна, я преклоняюсь, но тем не менее, я считаю, что есть руководители подразделений, которые на тот момент принимали какие-то неправильные решения». В данном нарративе, как и в предыдущем, нарратив героизма не абсолютен, а транслируется вперемежку с нарративом ошибочности приказов, в связи с чем динамика состояний выражается переходом от чувства уважения и признания к чувству негодования.

Помимо указанных повествователей в фильме Ю.Дудя нарратив героизма используется и очевидицей теракта Ланой Хатхаровой, чья племянница Фатима была заложницей и получила серьезные травмы Там же. 1:02:31-1:02:55.. Пропуская тезис о героизме спецназовцев, она рассказывает о том, как на каждой прогулке с Фатимой они проходят через школу, где висят портреты всех погибших: «Она всегда сядет, ко всем подойдет, говорит: «вот это моя одноклассница». Потом подходит к альфовцам (прим.: бойцы спецподразделения «Альфа»), я стала замечать, может перекреститься и что-то про себя говорит». Резолюцией здесь служит следующее высказывание Ланы Хатхаровой: «Я спросила ее, она ответила: я им говорю «спасибо» за то, что я жива». Следующая затем оценка ситуации через повторение действий Фатимы подводит итог всему нарративу: «И вот она встанет возле них, каждого должна погладить, подойти». Данный нарратив, хотя и не содержит прямых оценок и эмоционально окрашенный фраз, демонстрирует чувство благодарности и глубокого признания по отношению к спецназовцам со стороны говорящего.

Нарратив героизма присутствует и в фильме Ксении Собчак «Беслан. День незнаний». Его использует уже упоминавшаяся в данном контексте Сусанна Дудиева, однако этот ее нарратив имеет некоторые отличия «Беслан. День незнаний. Фильм Ксении Собчак о самом страшном теракте в российской истории» // Ксения Собчак. 34:33-35:59.. Во-первых, она начинает с тезиса «Мою дочь спасли спецназовцы», который с самого начала задает определенный тон повествованию. Комплекс действий отчасти схож с тем, что был представлен в фильме Ю.Дудя, однако в данном случае ее дочь Залина выступает в роли не столько очевидца, сколько участника событий: «Один крикнул: «все выпрыгивайте в окна». И она (Залина) сказала, что, как только смогла приподняться на несколько сантиметров, ее тут же подхватили и вынесли наружу». В качестве резолюции здесь снова выступает косвенная речь дочери Сусанны Дудиевой: «Она рассказывала о том, какой был бой, о том, как ребята кидались на гранаты». Оценкой можно считать следующую фразу: «Она не могла опознать, кто был ее спаситель - это был один собирательный образ». Несмотря на аналогичность событий, вокруг которых строятся истории Дудиевой в двух фильмах, в данном нарративе пафос героизма доведен до абсолюта, а чувство благодарности в течение истории только усиливается. Причина таких дифференцированных смыслов в нарративе одно и того же человека кроется в объекте, вокруг которого формируется рассказ. Если в случае с рассмотренным ранее фильмом в качестве объекта выступает спецназ, что и отражено в вопросе интервьюера («Наши спецназовцы - герои?»), то в данном случае история строится вокруг дочери Дудиевой Залины.