Медиа проекты 2019 года о трагедии в Беслане как исторический источник для изучения культурной памяти

Другим фильмом, транслирующим нарратив героизма, выступает медиа проект «Новой газеты». Этот нарратив, построенный вокруг образа Руслана Аушева, использует житель Беслана и очевидец теракта Александр «Школа номер один. Документальный фильм «Новой газеты» о случившемся в Беслане» // Новая газета. 47:09-47:25.. Он начинает свою историю с комплекса действий: «В эту дверь он [Аушев] заходил, центральную. Вынес ребенка оттуда», после чего следует оценка говорящим событий: «Аушев - герой России». В качестве резолюции выступает фраза Александра: «Вывел 26 человек с собой: и грудных, малолетних». История героизма здесь построена вокруг конкретных событий, которые прославляют действующее лицо повествования и рождают в говорящем чувство восхищения и уважения.

В фильме телеканала «RT на русском» «Жизнь за ангелов» нарратив героизма служит важной составляющей повествования. Ключевым событием здесь является встреча бывших заложников со спецназовцем, участвовавшим в штурме школы, о чем в начале фильме говорит закадровый голос: «Все герои нашего фильма согласились приехать в Беслан и прийти в школу еще раз, чтобы рассказать каждый свою историю, согласились пережить все заново, а в конце всем вместе встретиться. Бывшие заложники ждут встречи со своим спасителем» «Жизнь за ангелов» // RТД на русском. Отличительная особенность данного фильма состоит в его ориентации скорее на настоящее, а не на прошлое. Несмотря на обилие хроникальных кадров, основной акцент делается на то, как бывшие заложники живут сейчас, спустя 15 лет после теракта. Поскольку ответ на этот вопрос не требует привлечения экспертов и плюрализма мнений, схема повествования данного фильма довольно простая и строится вокруг бывших заложников и полковника центра спецназначения ФСБ в отставке Виталия Демидкина, представляющего собирательный образ их «спасителя».

Нарратив героизма в фильме использует бывшая заложница Ирина Гуриева, придя на кладбище, где похоронены все жертвы Беслана Там же. 9:09-9:54. . Ее речь начинается словами: «Он (прим.: в это время она показывает на могильную плиту) меня спас». Далее следует фраза: «Мы пришли к человеку, который меня вытащил из столовой». Это начало комплекса действий, однако полной истории о том, как это было, рассказчик не приводит. Резолюция, использующаяся в этом нарративе, смешена с оценкой: «Я его очень долго искала и, к сожалению, когда нашла, он уже был мертв». Динамика состояния происходит здесь больше на эмоциональном, а не событийном уровне. Ключевое событие спасения трансформирует первоначальное чувство глубокой благодарности в чувство скорби по ушедшему из жизни человеку.

Другой нарратив героизма транслирует сам Виталий Демидкин, описывая детали штурма Там же. 21:12-21:45.. Его история сразу начинается с комплекса действий: «Здесь были небольшие домовладения. И сотрудники [спецподразделения] должны были выдвигаться оттуда, что они и сделали». Идущая следом резолюция содержит элемент оценки: «Ну и, вызвав огонь на себя, [спецназовцы] уничтожили несколько огневых точек, которые располагались на крыше на втором этаже. Доработали ребята, которые находились вот в этих 5-этажных зданиях». Прямой оценки в его речи не содержится, однако фразы «что они и сделали», «вызвав огонь на себя» и «доработали ребята» указывают на подготовленность, организованность и бесстрашие спецназа, участвовавшего в штурме школы. В этих имплицитных смыслах и заложена суть данного нарратива.

Таким образом, героизм в рассмотренных медиа проектах выражается двумя способами: как безоговорочное признание бесстрашия и отваги и как мера, на которую люди во многом пошли из-за ошибок своего начальства. Первый модус используется во всех нарративах, построенных вокруг фигуры Руслана Аушева, а также в некоторых нарративах о спецназе, тогда как второй модус применяется только в историях о бойцах спецподразделения.

Еще одним важным нарративом служит нарратив борьбы за правду и справедливость, встречающийся в трех медиа проектах и являющийся сюжетообразующим в «Документальном фильме-расследовании про трагедию в Беслане» телеканала «Дождь». В фильме Ю.Дудя данный нарратив транслирует журналистка Елена Милашина. Ее история начинается с тезиса: «Бесланское расследование - самое долгое расследование «Новой газеты» «Беслан. Помни» // вДудь. 11:34-12:16. . Ключевым событием в ее нарративе можно считать заявление издателя Дмитрия Муратова о том, что сотрудникам необходимо было вернуться в Беслан и сделать там корпункт: «И в нем были все журналисты «Новой газеты» - отдел культуры, даже спорта. Все туда ездили». Оценка ситуации выражается следующим образом: «Мы шли в этом черном туннеле, мы ничего не знали. Была версия власти, которая изначально нам казалась странной, и мы изначально ей не доверяли». Резолюция тоже носит довольно абстрактный и оценочный характер: «Ничего еще не зная, но не доверяя официальной версии, мы постепенно шли к свету, выстраивая всю картину, как пазл». Через метафору пути из «черного туннеля» к «свету» раскрывается нарратив борьбы за правду. Динамика состояний здесь выражена уже упоминавшейся схемой перехода от незнания к знанию, но с акцентом на трудности этого пути.

В фильме «Дождя» нарратив борьбы за правду и справедливость является ключевым, а главными «борцами» выступают члены комитета «Матери Беслана». В одном из таких нарративов председатель комитета Сусанна Дудиева рассказывает, как они организовали митинг с пикетами, а затем перекрыли трассу «Документальный фильм-расследование про трагедию в Беслане» // Телеканал Дождь. 22:37-23:04. . Эта информация в текстовом виде представлена на экране, в связи с чем нарратив Дудиевой начинается с комплекса действий: «К нам стали подходить. Что вы встали? Какие у вас требования? Мы сказали, что мы требуем объективного расследования и мы требуем отставки Дзасохова, что мы не можем видеть его в лице руководителя республики, что он нас предал». После этого следует оценка Сусанны Дудиевой ситуации: «Бывали моменты, когда нужно было просто смотреть в глаза Рите и Анете (прим.: соорганизаторы «Матерей Беслана») и оттуда черпать силы - не плакать, говорить громко, что-то требовать». Резолюция здесь пропущена, так как последствия описанных действий стали объектом другого смыслового блока фильма. В данном случае нарратив борьбы за выполнение своих требований, безусловно, является центральным, однако преобразованное состояние содержит также чувство отчаяния, иногда настигавшее рассказчика («бывали моменты…»). Другой нарратив Сусанны Дудиевой строится как раз вокруг последствий их действий Там же. 54:38-56:00. . Тезис о выполнении некоторых требований комитета пропущен, и нарратив сразу начинается с события: «Мы добились того, что все дети-заложники будут иметь льготы при поступлении в высшие учебные заведения России. Мы заставили российский закон работать - «Закон противодействия терроризму» 1996 года. <…> И мы добились, что каждому заложнику, каждой семье пострадавших будет выделено жилье». Оценка описанных событий смешена с резолюцией и выглядит следующим образом: «Но самое важное и самое главное, что уже 10 лет мы несем свою правду о Беслане». Нарратив борьбы за справедливость в данном случае отчетливо выражен на лексическом уровне: рассказчик активно использует слова «добились» и «заставили», которые указывают на наличие сопротивления с обратной стороны.

Как уже замечалось, в фильме «Дождя» используются «коллективные» нарративы, которые встречаются и в рамках данной проблематики. Один из них строится вокруг истории создания комитета «Матери Беслана» Там же. 23:27-24:09.. Его соорганизатор Анета Гадиева задает тезис нарратива: «Мы поняли, что мы должны быть какой-то организованной, юридически зафиксированной силой». Далее Сусанна Дудиева описывает комплекс действий: «Анета сказала: надо, я знаю, как написать устав. Написали устав, сидели вместе, дошло до того, как назвать организацию? Рита Седакова сказала: мы же матери, назовем «Матери Беслана». Седакова в качестве следующего говорящего приводит резолюцию и оценивает описанную ситуацию: «Мы поняли, что, наверное, из-за равнодушия и безразличия это горе и случилось. И я сказала: я не могу больше оставаться такой вот в своем маленьком миру. Я хотела кричать на весь мир, что это больно и что нужно все делать, чтобы трагедий больше не было». В данном нарративе прием многоголосия использован авторами фильма с целью показать, что это была борьба не отдельных людей, а сплоченной организации, цели и представления которой были едины. Динамика состояний показана здесь через смену простого понимания необходимости действовать на состояние решительности и готовности.

Другой «коллективный» нарратив, представленный в фильме «Дождя», отсылает ко времени, когда комитет «Матери Беслана» уже полностью сформировался и стал иметь политический вес Там же. 46:11-46:56.. Начинает нарратив член комитета Марина Пак, заявляя в качестве тезиса следующее: «Как-то мне один человек сказал: вы сами не понимаете, какую вы имели силу». Само событие, о котором рассказывает уже Рита Седакова, строится вокруг встречи членов комитета, в знак протеста перекрывшими трассу, с главой Северной Осетии Александром Дзасоховым: «Приехал Дзасохов в сопровождении, со своими приближенными. Никто из них не мог поверить, что мы это делаем сами, без чье-либо помощи и поддержки. Первый раз он тогда это озвучил: «За вами кто-то стоит, вы бы сами никогда не посмели так поступить». Оценку ситуации озвучивает еще один нарратор - Анета Гадиева: «Вот это самое смешное: великий политик думает, что через нас можно провести какие-то такие дела». Таким образом, нарратив борьбы здесь раскрывается через подчеркивание политического веса организации «Матери Беслана», который породил конфронтацию членов комитета с местной властью. Осознание факта этого противостояния обуславливает переход состояний от чувства уверенности в своей силе к чувству нервозности и раздражительности, раскрывающемуся в ироничных замечаниях «самое смешное» и «великий политик».

Нарратив борьбы за правду и справедливость представлен и в медиа проекте «Новой газеты». История сотрудника издания Ольги Бобровой по смысловому наполнению близка рассказу Елены Милашиной в фильме «Беслан. Помни», однако есть и некоторые различия. Пропуская тезис, Боброва описывают ситуацию, когда Мурат Кабоев, корреспондент газеты «Жизнь Правобережья», «которая вела собственное храброе расследование», передает «Новой газете» тубу от огнемета, которая могла бы «стать доказательством в уголовном деле» «Школа номер один. Документальный фильм «Новой газеты» о случившемся в Беслане» // Новая газета. 33:01-33:48. . После следует оценка событий, смешанная с резолюцией: «Я помню, каких колоссальных усилий нам стоило заставить следствие у нас эту тубу забрать». В данной истории, как и в рассказе Елены Милашиной, нарратив борьбы связан с деятельностью «Новой газеты», однако здесь образ «борцов» не ограничен сотрудниками только этого издания: бесланская газета, как замечает рассказчик, тоже «вела собственное храброе расследование». Акцент на «колоссальных усилиях» отсылает к наличию сопротивления со стороны следствия и усиливает заданный нарратив борьбы.

Таким образом, нарратив борьбы за правду и справедливость транслируется в рассмотренных фильмах двояко: в контексте борьбы журналистов, преследовавших цель восстановить реальную картину произошедшего, и со стороны жителей Беслана, желавших не только узнать правду, но и добиться от власти выполнения их требований.

Последний ключевой нарратив, использующийся в медиа проектах, посвященных теракту в Беслане - это нарратив недостаточной помощи государства. Главными нарраторами здесь выступают бывшие заложники и очевидцы, рассказывающие о своем лечении и восстановлении после теракта.

Отдельного внимания эта тема заслуживает в фильме Юрия Дудя «Беслан. Помни», где несколько смысловых блоков посвящены историям конкретных людей, пострадавших в теракте. Одна из них - Фатима Дзгоева, получившая серьезные травмы черепа. Ее тетя Лана Хатхарова задает следующий тезис: «У нас всегда на обследование и на пребывание мы просим деньги, нам помогают благотворительные фонды. Люди с доброй душой не забывают Фатю» «Беслан. Помни» // вДудь. 56:31-57:29. . В качестве комплекса действий она описывает траты на поездки в Германию («Каждая поездка - это была одна квартира»), а также положенную им помощь: «Государство помогает, но выделяет деньги только на обследование, на реабилитацию мы уже четвертый год просим». В качестве резолюции выступает следующая мысль: «Нам часто говорили: «Ну вы же не одни в Беслане» - мы такое тоже в свой адрес слышали». Оценкой служит ответ Ланы Хатхаровой на эту реплику: «А почему мы должны опускать руки? Ребенок хочет жить: она ждет, что она поправится. Нам в Германии помогли. Ну сделайте так, чтобы нам здесь помогли». В данном примере нарратив недостаточной помощи государства, заданный с самого начала, усугубляется мыслью о нежелании, а не невозможности, помочь, что в итоге приводит к состоянию недоумения и негодования.

Другой нарратив в фильме транслируется бывшей заложницей Мариной Дучко. Пропуская тезис, она сразу переходит к комплексу действий, а именно описанию того, чем помогает государство: «Выплата изначально была, а потом уже соцстрах выдавал два памперса и одну пеленку. Ну и коляски дают раз в четыре года, матрас противопролежневый. Но это когда мама пойдет напишет». Однако ключевым событием здесь служит то, что два года назад Марине Дучко предоставили путевку в Крым, но в ней «уже не было тех процедур, и пришлось доплачивать» Там же. 2:16:28-2:17:49. . Резолюция, носящая одновременно и характер оценки, звучит следующим образом: «Вот такие путевки дают, чтоб глаза закрыть, что вот они дали - она поехала, полечилась, отдохнула». Несмотря на то что данный нарратив, в сравнении с предыдущим, построен по обратной схеме, то есть через описание того, чем государство помогает, а не чем не может помочь, преобразованное состояние говорящего такое же: раздражение и негодование.

Нарратив недостаточной помощи государства присутствует и в фильме Ксении Собчак «День незнаний». Его транслирует бывшая заложница Бэла Авсанова. Ее история начинается сразу с комплекса действий: «Когда я пожаловалась, что очень мало людей в принципе получают помощь и мало для людей сделано, мне сказали: ну тогда вали из моей страны» «Беслан. День незнаний. Фильм Ксении Собчак о самом страшном теракте в российской истории» // Ксения Собчак. 46:21-47:15.. Помимо этого, Авсанова рассказывает о том, как ее отец огромное количество раз ездил в Минздрав и «выбивал квоту на это лечение - боем, скандалами». После события следует резолюция: «Министр образования тогда сказал: «Что надо вашей дочери? МРТ? Ну вот в Нальчике пусть делает, что у вас 5 тысяч нет? Или что, ей велосипед нужен? Купите ей велосипед». В качестве оценки выступает последняя фраза Бэлы Авсановой: «Вот так все было». Данный нарратив, в котором использованы реплики третьих лиц, схож с нарративом Ланы Хатхаровой. Проблема недостаточной помощи государства здесь усугубляется проблемой непонимания и хамства со стороны тех, от кого герои ждут помощи.

Рассматриваемый нарратив можно выделить и в фильме «Новой газеты», где он транслируется закадровым голосом, описывающим историю уже упоминавшейся Фатимы Дзгоевой. В качестве тезиса приводится следующая фраза: «Фатина пенсия по инвалидности - 9 тысяч рублей. Все, чего Фатя достигла за эти годы, получилось только благодаря поддержке ее семьи» «Школа номер один. Документальный фильм «Новой газеты» о случившемся в Беслане» // Новая газета. 58:01-58:49. . В качестве основного события автор использует описание поездок девочки в немецкую клинику для того, «чтобы врачи обслуживали шунт, установленный ей в мозг в 2006 году». Резолюция объясняет причину этих поездок: «В России за это никто не берется». Оценкой всей ситуации и продолжением мысли, выраженной в резолюции, служит фраза: «Все, что могут предложить - двухнедельную реабилитацию в бесланском медцентре». В данном случае мысль о недостаточной помощи, получаемой от государства, выражена не так эксплицитно и эмоционально, как в предыдущих нарративах, что обусловлено характером субъекта речи - им выступает закадровый голос, транслирующий не индивидуальную историю. Несмотря на это, заложенные смыслы передаются на уровне лексики - через фразы «только благодаря поддержке ее семьи», «никто не берется» и «все, что могут предложить».

Таким образом, нарратив недостаточной помощи государства, использующийся в рамках индивидуальных историй, отличает использование рассказчиками эмоционально окрашенных слов и формы диалога с третьими лицами, а преобразованное состояние нарратора чаще всего характеризуется недоумением и негодованием.

Стоит отметить, что в отдельных фильмах, помимо пяти перечисленных нарративов, встречались и другие. Так, например, в фильме Юрия Дудя уделяется внимание нарративу стойкости и борьбы за свое здоровье, представленному бывшими заложникам в противовес нарративу недостаточной помощи государства. Здесь же встречается и нарратив использования всех возможностей, который в основном транслирует Таймураз Мамсуров - на момент теракта спикер парламента, а с 2005 по 2015 год - глава республики Северная Осетия. Его нарративы строятся вокруг мысли о том, что государство сделало все возможное для спасения заложников, а тем, кто выжил, помогает до сих пор. Помимо этого, в медиа проектах Ксении Собчак и телеканала «Дождь» присутствуют нарративы невосполнимой потери, с помощью которого герои описывает трагические последствия теракта, связанные со смертью близких им людей. Еще один нарратив, встречающийся в медиа проектах Ю.Дудя и К.Собчак - это нарратив обесценивания человеческой жизни, который используют не только бывшие заложники и очевидцы теракта, но и эксперты - Ольга Алленова и Руслан Аушев. Перечисленные нарративы не были подробно рассмотрены в рамках данной работы, так как по заявленным критериям не являются ключевыми.

• 2.2 Анализ ключевых нарративов через призму концепций memory studies

В данном разделе выделенные в медиа проектах о теракте в Беслане нарративы анализируются с точки зрения концепций memory studies, описанных в I главе. Анализ осуществляется по тем же трем категориям - коллективной памяти, соотношения памяти и истории, а также категории культурной памяти.

Возвращаясь к концепции французского социолога Мориса Хальбвакса, стоит отметить, что предложенный им взгляд на память как на социальный конструкт, а не на индивидуальный процесс, находит свое подтверждение в некоторых нарративах. Так, например, председатель комитета «Матери Беслана» Сусанна Дудиева в своих рассказах ссылается и на показания бывших заложников, описывающих детали штурма («Они рассказывали, что сверху, по траектории как раз с той третьей пятиэтажки что-то влетело» «Беслан. Помни» // вДудь. 45:55-46:21. ), и на собственное расследование Юрия Савельева («Я верю в это, потому что расследование провел Юрий Петрович Савельев» Там же. 46:33-47:08.), и на показания жителей Беслана («Потом другие люди давали показания на суде, что они слышали ингушскую речь» «Документальный фильм-расследование про трагедию в Беслане» // Телеканал Дождь. 40:07-41:15. ), и на воспоминания своей дочери Залины («Она рассказывала о том, какой был бой, о том, как ребята кидались на гранаты» Там же. 34:33-35:59.). Иными словами, прошлое конструируется Дудиевой не столько на основе личных воспоминаний, сколько на основе памяти и мнений других членов сообщества. Эти компоненты могут рассматриваться как те самые «опорные точки», которые, как писал М.Хальбвакс, формируют «коллективную историю», объединяющую людей с разными индивидуальными воспоминаниями Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - С. 170..

В этом же ракурсе можно рассмотреть и феномен «коллективных» нарративов, которые используются в медиа проекте телеканала «Дождь». Трансляция таких многосоставных историй отсылает к мысли о наличии неких универсальных нарративов, циркулирующих внутри определенного сообщества - в данном случае, комитета «Матери Беслана», и разделяемых всеми его членами.

В выделенных нарративах отражена и другая концепция коллективной памяти, а именно теория «мест памяти» Пьера Нора. Во-первых, «местами памяти» для жителей Беслана служат воспоминания о прошлом, которые, по мысли историка, пока еще существуют в сознании социальной группы, но вскоре превратятся в историю, которая уже не будет подкрепляться коллективной памятью Нора П. Проблематика мест памяти. С. 33.. Тогда может запуститься процесс забвения, обусловленный исчезновением тех групп, которые поддерживали память об определенном событии. Во-вторых, в качестве «мест памяти» могут рассматриваться такие культурные элементы, как комитет «Матери Беслана», школа, а точнее обнесенный саркофагом спортивный зал, где удерживали заложников, и кладбище «Город ангелов», где похоронены все жертвы теракта. Согласно классификации П.Нора, комитет является символическим местом памяти, олицетворяющим борьбу жителей Беслана за правду и справедливость, а школа и кладбище - монументальными. Все три элемента представляют собой искусственно созданное «убежище памяти», которое не позволяет сообществу избавиться в процессе трансформации от своего прошлого. Но важно отметить, что речь здесь идет именно о сообществе жителей Беслана, а не об обществе в целом, которое помнит о прошлом только при наличии общепризнанных ритуалов. В случае с бесланской трагедией таким ритуалом может служить минута молчания в школах, рассчитанная на относительно небольшой пласт населения.

Подход к проблеме коллективной памяти, предлагаемый социолингвистом Шарлоттой Линд, также применим к выделенным нарративам. В своей работе она приходит к выводу, что персональная история отвечает критериям приемлемости и нормативности, установленными в определенной группе Linde, Ch. Life Stories: The Creation of Coherence. . В пользу этого тезиса говорит сам факт того, что нарративы, используемые в фильмах, поддаются классификации, то есть они воспроизводятся разными героями. Следовательно, внутри сообщества жителей Беслана и людей, причастных к событиям 2004 года (под эту категорию подпадают и эксперты) существуют установленные нарративы, одобряемые и транслируемые разными членами этой группы. Так, например, практически все бывшие заложники и очевидцы теракта разделяют нарратив о намеренном сокрытии фактов, а также нарратив недостаточной помощи государства, являющиеся для группы своеобразными «историями жизни», как их называет Ш.Линд. Эта закономерность, однако, нарушается в случае нарративов представителей власти в лице Руслана Аушева и Таймураза Мамсурова, так как истории, транслируемые ими, разнятся. В случае Аушева ключевым нарративом является нарратив ошибочных действий властей, что довольно неочевидно, тогда как Мамсуров делает акцент на историях, демонстрирующих использование властью всех возможностей при спасении заложников. Таким образом, отмечаемые Ш.Линд «принципы связи», основанные на групповом детерминизме поведения, работают не всегда.

Другой тезис Шарлотты Линд состоит в том, что прошлое репрезентируется в настоящем с различными целями, которые можно свести к двум понятиям - легитимации и идентификации Linde, Ch. Working the Past: Narrative and Institutional Memory. . В случае с рассматриваемыми событиями эти цели работают внутри сообщества жителей Беслана. Процесс вспоминания здесь направлен в том числе на подчеркивание решительности и смелости членов этой группы (нарратив борьбы за правду и справедливость), руководство которой представлено в лице комитета «Матери Беслана». Его легитимность подтверждается тем, что они добились от властей выполнения ряда требований, то есть доказали свой политический приоритет, о чем заявляет Сусанна Дудиева «Документальный фильм-расследование про трагедию в Беслане» // Телеканал Дождь. 54:38-56:00. . Идентификация внутри данного сообщества проявляется в схожем ключе - путем демонстрации своих достижений по отстаиванию правды. Однако цели легитимации и идентификации не работают в масштабах всего российского общества, что ведет к замалчиванию этой темы, о чем говорят герои медиа проектов и на чем в начале фильма акцентирует внимание Юрий Дудь: «Делает ли государство все, чтобы ему доверяли? Или кто-то очень стесняется этой темы и делает все, чтобы никогда и никак ее не касаться?» «Беслан. Помни» // вДудь. 1:32-1:46. . Происходит это из-за того, что теракт в Беслане не может стать частью национальной идентичности, так как он конструирует образ государства, уязвимого перед лицом терроризма и не смогшего спасти всех заложников. Следовательно, эта трагедия не вписывается в рамки национальной истории и не подтверждает законность власти.

В государственном масштабе бесланская трагедия не отвечает и другой важной цели - формированию национального единства. Как утверждает американский социолог Дэниел Белл, это чувство достигается путем трансляции «разворачивающегося во времени нарратива, в котором нации отводится центральная и позитивная роль» Bell D.S.A. Mythscapes: Memory, Mythology and National Identity // British Journal of Sociology. - 2003. -Vol.54. №1. - P.63-81. . Однако в XXI веке, как подчеркивает О.Ю.Малинова, таким нарративам оказывают сопротивление не только альтернативные версии прошлого, но и истории, предлагающие «сфокусироваться на темах коллективной травмы, вины и покаяния» Малинова О.Ю. Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа // Полития. - 2017. - №4(87). - С. 6-22.. В выделенных нарративах эти темы раскрываются членами комитета «Матери Беслана», а также экспертами.

Что касается вопроса о соотношении памяти и истории, то в рассмотренных фильмах оно имеет характер, описанный скорее П.Нора и Д.Оликом, нежели Морисом Хальбваксом, который подчеркивает принципиальную непримиримость и дихотомию двух этих феноменов. В рассмотренных же медиа проектах они находятся в постоянном взаимодействии и дополняют друг друга. Конструирование истории происходит не только с помощью трансляции хроникальных кадров, но и через воспоминания участников этих событий. В связи с этим реализуется мысль Пьера Нора о том, что история больше не монополизирована одними историками, а принадлежит многим людям, «начиная с тех, кто пережил недавние события, и особенно тех, кто пострадал от них» Филиппова Е.И. История и память в эпоху господства идентичностей (беседа с действительным членом Французской Академии историком Пьером Нора). С.76. . Подобная мысль есть и у Джеффри Олика, подчеркивающего тенденцию смещения фокуса истории в сторону большей «социальности» и расширение ресурсной базы до свидетельств обычных людей Олик Дж. Фигурация памяти: процессо-реляционная методология, иллюстрируемая на примере Германии. С.52.. Вместе с тем нельзя не отметить приоритетную позицию в фильмах экспертов (журналистов, специалистов правовой сферы), близких по своему положению к историкам. Их нарративы направлены на конструирование прошлого на основе фактов, а эмоциональная составляющая сведена к минимуму.

Принцип дихотомии в медиа проектах все же реализуется, но на примере противопоставления не памяти и истории, а воспоминаний героев и официальной версии произошедшего. В последнем, как подчеркивает Елена Милашина «Школа номер один. Документальный фильм «Новой газеты» о случившемся в Беслане» // Новая газета. 25:05-26.01. , существует четкое деление действующих лиц на злодеев (террористов), жертв (заложников) и героев (спецназовцев). Такая градация служит довольно удобной схемой мифологизации. Однако ее создание тормозит коллективная память выживших заложников и очевидцев теракта, а также мнения экспертов. Нарративы всех этих людей указывают на то, что деление действующих лиц произошедших событий не такое очевидное и носит более комплексный характер. Так, например, Аслан Масхадов, с одной стороны, рассматривается как человек, руководящий террористами, а с другой - как возможный спаситель заложников, чьей помощью власти так и не воспользовались Там же. 22:33-23:03.. Спецназовцы в нарративах показаны как люди, с одной стороны, пожертвовавшие своими жизнями ради спасения заложников, а с другой стороны - как те, кто выполнял «преступный приказ» «Беслан. Помни» // вДудь. 2:10:37-2:11:05. .

В контексте разговора об особенностях памяти и истории Джеффри Олик также отмечает, что память является репрезентацией событий прошлого, а не исторической правдой Олик Дж. Фигурация памяти: процессо-реляционная методология, иллюстрируемая на примере Германии. С.51. Эту позицию он аргументирует тем, что важную роль в процессе вспоминания играют средства передачи памяти, которые определяют считываемые смыслы. В случае с медиа проектами связь зрителей с бесланскими событиями опосредована сразу двумя средства передачи - во-первых, это герои фильмов, чьи воспоминания сформированы под воздействием разных факторов, и во-вторых, сами фильмы, создатели которых преследуют свои цели и выбирают определенный угол подачи. Он отражается в нарративе, занимающем в фильме центральное место (например, нарратив намеренного сокрытия фактов в фильме Ю.Дудя или нарратив героизма в фильме телеканала «RT на русском»).

Еще одним важным феноменом внутри парадигмы memory studies является культурная память. Согласно концепции немецкого историка Яна Ассмана, современное состояние памяти о теракте в Беслане подпадает под определение коммуникативной памяти. Она характеризуется связью с «недавним прошлым» и возникновением в процессе межличностных коммуникаций Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. С.51. . Культурная же память, по Ассману, отличается формированием «символических фигур» и передачей через поколения «базовых смысловых структур». В случае с терактом в Беслане эти символы и структуры еще не сформированы по причине уже описанной конфронтации между коллективными воспоминаниями причастных к этим событиям людей и официальной версией, строящейся на результатах расследования, которое закончилось в 2006 году.

Мифологизированные образы прошлого, согласно концепции Я.Ассмана, формируют общий социокультурный фон, который поддерживается с помощью ритуалов, церемоний, а также публичных историй. Они должны объединять общество в одно целое, однако публичные истории, транслируемые изученными медиа проектами, преследуют совсем иные цели. Таким образом, культурная память о самом крупном теракте в российской истории, если судить исключительно по онлайн-среде, только начала свое формирование, и происходит оно в ключе оппозиционных власти нарративов. Однако для дальнейшего развития культурной памяти и появления разделяемых большинством образов прошлого необходимо достижение консенсуса в отношении того, что произошло в Беслане в 2004 году.

Заключение

В данной исследовательской работе предпринята попытка проанализировать медиа проекты 2019 года, посвященные теракту в Беслане, и рассмотреть их в оптике концепций memory studies. Полученные результаты позволяют сделать следующие выводы.

Во-первых, как и заявлено в теме работы, медиа проекты могут быть представлены в качестве исторических источников. Это связано с тем, что современные концепции внутри историографии рассматривают воспоминания, положенные в основу эмпирического материала данного исследования, как релевантный ресурс для конструирования истории.

Во-вторых, воспоминания отдельных индивидов могут выступать в качестве элементов, формирующих культурную память о событиях прошлого, что обусловлено расширением научного поля и появлением новых тенденций в парадигме memory studies, построенных вокруг феномена частной памяти.

В-третьих, в рассмотренных медиа проектах удалось выделить пять ключевых нарративов: нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования, нарратив ошибочных действий власти, нарратив героизма, нарратив борьбы за правду и справедливость и нарратив недостаточной помощи государства. Нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования является сюжетообразующим сразу в трех фильмах: «Беслан. Помни» Юрия Дудя, «Беслан. День незнаний» Ксении Собчак и «Школа номер один» «Новой газеты».

В-четвертых, анализ данных нарративов с точки зрения концепций коллективной памяти позволил сделать вывод о преобладании коллективного характера воспоминаний у такой категории героев, как бывшие заложники и очевидцы теракта.

В-пятых, в рассмотренных фильмах категории памяти и истории представлены как взаимодополняющие друг друга элементы, формирующие наиболее полную картину событий прошлого. Однако объективной эту картину назвать нельзя, так как средства передачи памяти, выполняющие роль посредников, неизбежно добавляют новые смыслы.

В-шестых, стадия культурной памяти о теракте в Беслане, формирующейся, что важно отметить, именно онлайн-средой, еще не завершена, так как память о данном событии не прошла этап мифологизации, что связано с плюрализмом мнений по поводу случившегося и отсутствием общепризнанных публичных историй.

Таким образом, гипотеза данного исследования не подтвердилась в отношении ключевого нарратива: им оказался не нарратив забвения, а нарратив намеренного сокрытия фактов и нечестного расследования, но подтвердилась касательно оценки культурной памяти о событиях Беслана - по изученным медиа проектам действительно можно судить о ее несформированности в связи с отсутствием общего социокультурного фона.

Полученные результаты исследования могут быть использованы при проведении дальнейшего анализа различных аспектов памяти о теракте в Беслане и формировании выводов о ее состоянии в исторической перспективе.

Список литературы и источников

1. Авеличев А.К. Возвращение риторики // Дюбуа Ф., Эделин Ж. и др. Общая риторика. - М.: Прогресс, 1986. С.18.

2. Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / пер. с нем. М. М. Сокольской. -- М.: Языки славянской культуры, 2004. С.51.

3. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв.: трактаты, статьи, эссе. -- М.: МГУ, 1987. С.196.

4. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т. 5: Работы 1940-1960 гг. Москва: Русские словари, 1997. С. 159-206.

5. Бегунова Е.А. К определению понятия культурной памяти в зарубежной гуманитаристике // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. - 2017. - №39. - С.53-60.

6. Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Минск: Харвест, 1999. - 1408 с.

7. Блок М. Коллективная память, традиция и обычай касательно недавно вышедшей в свет книги / пер. с франц. Л.В. Горпынченко, Н.А. Кураева // Богданов В.В., Фоменко О.А., Байлов А.В. Социальная память. Майкоп: ОАО «Полиграф-ЮГ», 2015. - 160 с.

8. Васильев А.Г. Memory studies: единство парадигмы - многообразие объектов // Интелрос. - 2012. - №117.

9. Вельтищев Д.Ю., Банников Г.С., Цветков А.Ю. Острые стрессовые расстройства и депрессивные реакции у пострадавших от террористического акта в Беслане // Социальная и клиническая психиатрия. - 2005. - С. 11-17.

10. Голубев В.Ю. Проблема терроризма в российском политическом дискурсе // Журнал Петербургского философского общества. - 2006. - С. 253-256.

11. Греймас А.Ж. Структурная семантика. Поиск метода. -- М.: Академический проект, 2004. 368 с.

12. Данильчук А.А. Терминология западных средств массовой информации при освещении проблемы международного терроризма // Вестник Череповецкого государственного университета. - 2010. - С. 3-8.

13. Евстигнеева Н.В., Оберемко О.А. Модели анализа нарратива // Человек. Сообщество. Управление. - 2007. - № 4. - С.95-107.

14. Жданов В.В. Рецензия на монографию: Я.Ассман. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Философия. - 2006. - №2(12). - С.121-123.

15. Киршин Б.Н. Эпитет для террориста // Вестник Челябинского государственного университета. - 2005. - С. 38-42.

16. Кутковая Е.С. Нарратив в исследовании идентичности // Национальный психологический журнал. - 2014. - № 4(16). - С.23-33.

17. Лапина-Каратасюк Е.Г., Рублева М.В. Проекты сохранения личной памяти: цифровые архивы и культура участия // Шаги. - 2018. - Т.4. № 3-4. - С. 147-165.

18. Леви-Строс К. Структурная антропология. -- М.: Академический проект, 2008. 560 с.

19. Малинова О.Ю. Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа // Полития. - 2017. - №4(87).

20. Муртазина Р.А., Гугнина О.В. Терроризм - глобальная проблема современного мира (на примере трагедии в г. Беслан) // Ceteris Paribus. - 2015. - №3. - С. 70-75.

21. Нора П. Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас. - 2005. - № 2-3.

22. Нора П. Нация-память // П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. Франция-память. СПб.: Издательство СПбГУ, 1999. С. 79.

23. Нора П. Проблематика мест памяти // П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. Франция-память. СПб: Издательство СПбГУ, 1999. С. 17-50.

24. Олик Дж. Фигурация памяти: процессо-реляционная методология, иллюстрируемая на примере Германии / пер. с англ. Д. Хлевнюк // Социологическое обозрение. - 2012. - №1. - С.40-74.

25. Поцелуев С.П. Диалог о терроризме: инверсия смыслов и дуальная структура // Юрист-Правовед. - 2005. - С. 7-11.

26. приложения // Вестник Московского университета. - 2012 - №3. - С.116-128.

27. Пронин Е.И., Пронина Е.Е. Медиавирусы терроризма и ресурсы медиатерапии // Вестник Московского университета. - 2008. - №5. - С. 18-34.

28. Репина Л.П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей: Человек в истории. -- 1996. -- С. 25-36.

29. Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX--XXI вв. М.: Кругъ, 2011. С. 441.

30. Рикер П. Память, история, забвение / пер. с фр. И. И. Блауберг и др. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004. - 728 с.

31. Руцинская И.И. Историко-культурные достопримечательности как «места памяти» в России Второй половины XIX - начала XX вв.: Региональный масштаб // Социально-гуманитарные проблемы современности: человек, общество и культура. - 2011. - С. 16-42.

32. Рыбников В.Ю., Цуциева Ж.Ч. Психологический статус детей и подростков, жертв террористического акта, в отдаленном периоде после психотравмы // Прикладная юридическая психология. - 2010. - С. 37-43.

33. Рюзен Й. Утрачивая последовательность истории // Диалог со временем. - 2001. - №7. - С.14.

34. Сабанчеев Р.Ю. Концепция «мест памяти» Пьера Нора как способ исторической реконструкции // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. - 2018. - №2. - С. 33-38.

35. Сабанчеев Р.Ю. Память как культурно-исторический феномен в работах Мориса Хальбвакса // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. - 2014. - №2. - С. 127-132

36. Салиева Л.К. Нарративный анализ. История и современность. Сферы

37. Текоева З.С. Страх и отношение к страху у детей с ПТСР в условиях массовой травмы на материале лонгитюдного исследования бесланского кейса // Общество: социология, психология, педагогика. - 2017. - С. 1-5.

38. Терехова Т.А, Малахаева С.К. Нарративный анализ как понимающий метод // Гуманитарный вектор. Серия: Педагогика, психология. - 2015. - №1(41). - С.143-152.

39. Терехова Т.А, Малахаева С.К. Нарративный анализ как понимающий метод. С.147.

40. Тойнби А. Дж. Постижение истории. -- М.: Айрис-Пресс, 2008. 640с.

41. Турушева Ю.Б. Нарративный подход к проблеме развития смысловых образований: диссертация … кандидата психологический наук: 19.00.01. - Москва, 2017. - 170с.

42. Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века / пер. с англ. под ред. Е. Г. Трубиной и В. В. Харитоновой. -- Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. -- 528 с.

43. Филиппова Е.И. История и память в эпоху господства идентичностей (беседа с действительным членом Французской Академии историком Пьером Нора) // Этнографическое обозрение. - 2011. - №4. - С. 75.

44. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. - 2005. - №2. - С.8-27

45. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти / пер. с фр. и вступ. ст. С. Н. Зенкина. М.: Новое изд-во, 2007.

46. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - С. 170.

47. Чеканцева З.А. Коллективная память и история // Преподаватель XXI век. - 2015. - №4. - С. 229-239.

48. Bell D.S.A. Mythscapes: Memory, Mythology and National Identity // British Journal of Sociology. - 2003. -Vol.54. №1. - P.63-81.

49. Bourdieu, P. The rules of art: genesis and structure of the literary field / trans. S. Emanuel. Stanford: Stanford University Press, 1996.

50. Hoskins A. Digital network memory // Mediation, remediation, and the dynamics of cultural memory / Ed. by A. Erll, A. Rigney. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2009. P. 91-108.

51. Labov W., Waletzky J. Narrative analysis: Oral versions of personal experience. Essays on the verbal and visual arts. -- Seattle, WA: University, 1967. Pp.12-44.

52. Linde, Ch. Life Stories: The Creation of Coherence. N.Y.: Oxford University Press, 1993. 256p.

53. Linde, Ch. Working the Past: Narrative and Institutional Memory. Oxford: Oxford University Press, 2009. 249p.

54. Miller J.H. Narrative, in Critical Terms for Literary Study / ed. by F. Lentruccia and T. McLaughin. Chicago: Chicago UP, 1990.

55. «Беслан. День незнаний. Фильм Ксении Собчак о самом страшном теракте в российской истории» // Ксения Собчак

56. «Беслан. Помни» // вДудь

57. «Документальный фильм-расследование про трагедию в Беслане» // Телеканал Дождь

58. «Школа номер один. Документальный фильм «Новой газеты» о случившемся в Беслане» // Новая газета

Размещено на Allbest.ru