Роль категории рода в русском и английском языках и её отражение в переводе

Слова среднего рода вообще не связаны с признаком пола; в большинстве случаев они обозначают неодушевленные предметы (окно, пальто, лето, море), значительно реже -- одушевленные (дитя).|В семантическом плане, таким образом, род -- «смешанная» категория, включающая противопоставления как по половому признаку (для некоторых слов), так и по одушевленности - неодушевленности предмета (различия в склонении слов конь и пень: сел на коня -- но сел на пень) [12, с.11].

2.3 Проблема категории рода в английском языке

Грамматическая категория рода в современном английском языке во многом отличается от староанглийской. А в связи с тенденцией упрощения языка многие исследователи считают, что категории рода в английском языке нет.

Так, например, Борис Александрович Ильиш считает, что категории рода как грамматической категории в английском языке не существует. Ни одно существительное в современном английском языке не проявляет никаких морфологических особенностей в своей принадлежности к мужскому или женскому роду. А в таких словах как actor -- actress, prophet-- prophetess разница между словами только лексическая [13, с. 36].

Беляева М.А. считает, что в английском языке род является не грамматической, а чисто смысловой категорией. В современном английском языке нет грамматической категории рода имен существительных. Имена существительные относятся к тому или другому роду по чисто смысловому признаку: к мужскому роду относятся имена существительные, обозначающие лиц мужского пола (a father отец, a brother брат, a son сын), к женскому роду относятся имена существительные, обозначающие лиц женского пола (a mother мать, a sister сестра, a daughter дочь), к среднему роду как правило, относятся имена существительные, обозначающие неодушевленные предметы (a room комната a table стол, a pen перо). Имена существительные, обозначающие животных, обычно относятся к среднему роду [14].

Гуревич В.В. считает, что собственно грамматической категории рода у английского существительного нет, поскольку нет соответствующих грамматических показателей (окончаний). В английском языке -- в случаях, где род существительного различается -- это категория семантическая, а не грамматическая, поскольку ни у самого существительного, ни у определения к нему формальных показателей рода нет. Род определяется лишь по соотнесению с личным местоимением 3 л. ед. ч. (he, she, it) [12, с.138].

Однако мы не можем не учитывать мнение других исследователей (М. Свон, И.П. Крылова, Е.М. Гордон), которые выделяют категорию рода и говорят об активности и пассивности данной категории.

Категория грамматического рода -- мужской, женский, средний -- была некогда присуща существительным древнеанглийского периода. Однако историческое развитие морфологической структуры английского языка привело к тому, что категория грамматического рода, лишенная морфологических средств выражения, перестала существовать. На смену ей приходит новая категория, которую профессор В.Н. Ярцева назвала категорией активности -- пассивности. [10, с.114]

Сущность этой новой грамматической категории состоит в выделении в системе существительных двух классов слов: активных существительных и пассивных существительных.

Активные -- это те существительные, которые, будучи субъектом предложения, управляют дополнением. Сюда могут относиться как лица, то есть люди, так и не-лица, то есть предметы, которые в силу сложившейся ситуации рассматриваются говорящими как активные.

Пассивные -- это те существительные, которые, будучи субъектом предложения, дополнения не требуют. Как отмечает В.Н. Ярцева, определяющим является отношение говорящего к данному факту, порождаемое конкретной ситуацией объективной действительности.

Категория активности -- пассивности имеет свое материальное выражение в языке. Существительные активной категории соотносятся с личными местоимениями he, she по естественному полу, с относительным местоимением who -- который и принимают аффикс притяжательности -'s.

Существительные пассивной категории соотносятся только с личным местоимением it и с относительным местоимением which:

She spent a great deal of money on her clothes, which she got from the most fashionable dressmakers in Paris... (W.S. Maugham. The Lion's Skin).

"I liked that picture," she said quietly, "I'm sorry you took it back." (H.S. Walpole. A Picture).

Они также употребляются в предложном обороте с of:

"The first gentleman detached a slip of paper and gave it to her." (J. Galsworthy. Maid in Waiting).

"The engine of his car purred into the morning air, while his mind went back to his mother's death and his father's." (G. Gordon. Let the Day Perish).

В английском языке категорией рода обладают существительные и местоимения.

Выделяют три рода: мужской (masculine), женский (feminine) и средний (или нейтральный) (neuter). Принадлежность слов к тому или иному роду в некоторой степени связана с принадлежностью понятий, которые они обозначают, к мужскому или женскому полу (как и в других языках).

Например:

- мужской род - he, father, son, boy, king, brother;

- женский род - she, mother, daughter, girl, queen, sister.

Что же касается среднего рода, то к нему относят все остальные слова: неодушевленные существительные (table, idea, finger) и одушевленные существительные, которые могут относиться и к мужскому и к женскому полу (driver, sheep, child, monarch). [15, с.353]

Следует отметить, что некоторые авторы выделяют четыре рода: мужской, женский, средний (neuter) и общий (common). К среднему (neuter) роду они относят неодушевленные предметы или понятия (carpet, dream, soul). А к общему роду, по их мнению, принадлежат одушевленные существительные, которые могут относиться и к мужскому и к женскому полу (doctor, baby, horse). [16, с.219]

Различие женского и мужского часто осуществляется путем использования различных слов, либо родоопределяющих морфем. Существуют три способа определения рода:

1. Существительные женского рода образуются путем присоединения к существительным мужского рода суффикса -ess:

- count - countess; host - hostess; lion - lioness; prince - princess; baron - baroness; mayor - mayoress; priest - priestess; manager - manageress; heir - heiress; giant - giantess; patron - patroness; steward - stewardess; shepherd - shepherdess.

У некоторых существительных мужского рода оканчивающихся на -er, -or происходит выпадение гласных -е- и -о- соответственно:

- waiter- waitress; warder - wardress; actor -actress; murder - murderess; emperor - empress; tiger - tigress.

А также используются другие (в том числе нулевые) морфологические маркеры:

- bridegroom - bride; widower - widow; hero - heroine; usher - usherette; sultan - sultana; testator - testatrix; executor - executrix; master - mistress.

2. Используются различные слова для женского и мужского родов:

- uncle - aunt; gentleman - lady; madam - sir; monk - nun; duke - duchess; wizard - witch; bachelor - spinster.

Особое внимание следует обратить на разделение названий животных по половому признаку. Некоторые из них (*) могут служить общим названием класса животных независимо от половой принадлежности:

- drake - duck*; gander - goose*; drone - bee*; tiger *- tigress; lion *- lioness; cock - hen; dog * - bitch; pig* (boar) - sow; sheep* - ewe; fox* - vixen; bull - cow*; horse* (stallion) - mare (filly).

3. В словах присутствуют элементы, указывающие на род:

- men-servant - maid-servant; he-goat - she-goat; billy-goat - nanny-goat; he-sparrow - she-sparrow; he-wolf - she-wolf; landlord - landlady; boy-friend - girl-friend; man-driver - woman-driver; businessman - businesswoman.

Маркеры рода иногда используются только по отношению к полу, для которого данное свойство, действие не является привычным, типичным:

- male nurse - nurse; doctor - woman doctor; chairman - madam chairman.

Следует также отметить, что некоторые авторы выделяют особую группу слов - исключения. [16, с.220]

1. В результате персонификации некоторые неодушевленные существительные могут считаться одушевленными и в результате, как и все одушевленные существительные, могут быть либо женского, либо мужского рода:

· мужской род - death, the fatherland, sun, winter;

· женский род - creation, nature, luck (Lady Luck), the earth (Mother Earth), the mother-land, the mother-language (a mother- tongue), fortune, fame, the moon, religion.

2. Названия стран, городов могут относиться к женскому роду, когда они обозначают политическое и экономическое единство. Но когда они обозначают географическое единство, то считаются нейтральными.

Иногда машины, поезда и судна (яхты, корабли и т. д.) могут относиться к женскому роду, особенно, если это подчеркивает трепетное отношение к ним.[16, с.221] Однако, если транспортное средство принадлежит женщине, она говорит о нем he [17, с.49].

2.4 Особенности функционирования существительных разного рода

Если придерживаться той точки зрения, что категория рода существует в английском языке как лексико-грамматическая категория, то функционирование существительных разного рода нас интересует главным образом в аспекте отношения каждого из них к отвлеченности - конкретности. Академик В.В. Виноградов считает из трех родов наиболее конкретными мужской и женский; средний же и по своей грамматической природе, и в лексическом наполнении (к нему принадлежат и здесь продуктивны многие абстрактные существительные) является весьма отвлеченным.

Интересно выяснить степень стилистической значимости рода существительных (а затем и числа) особенно потому, что некоторые лингвисты полагают, будто эти категории не являются стилеобразующими.

Исследование показало, что все три стиля (научный, художественный, деловой) как в отношении частоты употребления в них существительных разного рода, так и, в особенности, с семантико-функциональной стороны последних дают различные показатели, целиком обусловленные экстралингвистическими основаниями стилей и согласующиеся со спецификой этих стилей. Менее показательны здесь данные отдельно по мужскому и женскому роду, но весьма характерны по среднему. Этого и следовало ожидать и поэтому справедливо, говоря о роде, рассматривать место среди других родов среднего рода - более отвлеченного по сравнению с ними и изучать его функциональную значимость [18].

Если в отношении употребления существительных мужского и женского рода особенно резких различий не наблюдается (во всех стилях в той или иной мере преобладают слова мужского рода, далее по частоте использования идут существительные женского рода), то в отношении употребительности существительных среднего рода и их лексико-семантического состава в аспекте отвлеченности - конкретности обнаруживается заметная и весьма симптоматичная разница.

Если по общему числу существительных всех трех родов, а именно по их разнообразию, на первом месте, естественно, стоит художественная речь, отражающая все многообразие жизни человека, общества и природы, а на последнем - деловая, ограниченная по сфере отражения жизни, тематике и содержанию, то в функциональном аспекте (с учетом повторяемости слов) картина обратная. Наиболее именной характер имеет как раз деловая, тогда как в художественной меньше почти в 2 раза; научная занимает срединное положение. Это определяется динамизмом и глагольностью художественной речи и, напротив, стремлением к точности, недопустимостью замены существительного местоимением или описательностью в деловом тексте, а также тем, что изложение содержания в последнем требует наименования множества деталей, повтора их вследствие многочисленных перечислений (в чём проявляется связь с особым синтаксическим построением речи: ряд пунктов, выраженных именными словосочетаниями при одном глаголе).

Обращает на себя внимание также тот факт, что самая предельно высокая повторяемость существительных - в деловой речи - чуть не в 3 раза превышает тот же показатель по художественным текстам; кроме того, количество слов с повышенной частотностью почти в 4 раза выше по текстам деловой речи. В научной речи также частотность довольно большая, что происходит и за счет необходимости повторения терминов, и, кроме того, других слов (в связи со сниженной здесь требовательностью к эстетике речи, а главное, - в связи с необходимостью точности выражения и ограниченной возможностью обращения к синонимам и местоимениям).

Вот примеры типичных повторений одних и тех же слов в небольшом контексте, вплоть до одного предложения, в речи научной и деловой.

Научный текст:

Scientists distinguish between natural and artificial sources of atmospheric pollution.

Natural pollution of the atmosphere occurs when volcanoes erupt, rock is weathered, dust storms take place, forest fires occur as a result of lightning, and sea salt is washed ashore. The atmosphere always contains aeroplankton (bacteria, including those causing disease), fungi spores, plant pollen, etc.

Just as any argument of a certain form is said to be a substitution instance of that argument form, so any statement of a certain form is said to be substitution instance of that statement form.

Особенно характерны повторения отвлеченных существительных среднего рода (наряду с другими):

Throughout his Metaphysics, he is concerned with a type of knowledge that he thought could be most rightly called wisdom. Metaphysics deals with knowledge at the highest level of abstraction. This knowledge is abstract because it is about what is universal instead of what is particular.

Это типичные в отношении повтора существительных тексты научной речи, весьма распространенные здесь (как известно, художественной речи подобное явление не свойственно; если в ней и могут встречаться случаи повторов - при этом всегда особо стилистически, а именно-образно, мотивированные, то они проявляются спорадически, не составляя типичной приметы стиля). В научной и деловой речи аналогичные приведенным словоупотребления идут сплошь по тексту [18].

По соотношению существительных разного рода и особенно по проценту среди них существительных среднего рода художественная речь значительно отличается от научной. Но между научной и деловой здесь менее существенная разница, причем деловые тексты дают больший процент существительных среднего рода, чем научные. Объясняется это тем, что содержание некоторых актов деловой речи весьма общее, например, кодексы, конституция, уставы, постановления, а они составляют основную массу нашего материала, да и вообще деловой текст является достаточно отвлеченным и по содержанию, и по характеру речи. Вместе с тем в целом отвлеченность научной речи выше. И в этом отношении интересно обратить внимание на процент отвлеченных и конкретных существительных разного рода по стилям и место их в речевом потоке. Здесь выявляются знаменательные тенденции особенностей употребления.

Во-первых, если по числу разных слов ("аспект языка") во всех трех стилях конкретные существительные в мужском роде, правда, в весьма различных соотношениях, преобладают над отвлеченными, а в женском роде преобладание конкретных наблюдается лишь в художественных текстах, то в среднем роде во всех стилях количество отвлеченных превышает количество конкретных.

Во-вторых, интересная тенденция наблюдается при сравнении "аспекта языка" с "аспектом речи". Оказывается, что в художественной речи (именно в аспекте речевом) процент конкретных существительных и в женском, и - особенно - в среднем роде резко увеличивается за счет уменьшения отвлеченных, в научной же речи этого не происходит. В целом по суммарному проценту конкретных и отвлеченных существительных всех трех родов оказывается, что по сравнению с данными в "аспекте языка" (без учета повторений) лишь в научной речи общий процент отвлеченных "аспекта речи" существительных повышается, тогда, как даже в деловых текстах он несколько понижается, а в художественных дает резкое преобладание конкретных (их почти в 2 раза больше, чем отвлеченных, в научных же картина противоположная) [18].

О насыщенности научной речи отвлеченными существительными, особенно среднего рода, говорят следующие контексты: These two elements, universality and particularity, cannot exist independently, for they are contained in each other; their unity, therefore, is found in the state, which is the synthesis of universality and particularity.

In attempting to understand this process, sociologist Charles Horton Cooley (1902) originated the concept of the looking-glass. He viewed the social self as arising through a process in which we imagine how we appear to others. Our ability to take the perspective of another person is a basic requirement of all social behavior.

Однако ещё более отчетливой оказывается разница между стилями по исследуемой языковой черте, когда мы принимаем во внимание явление речевой конкретизации, различные степени и виды которой по-разному проявляются в функциональных стилях.

Обратим внимание на связь частотности употребления исследуемых форм с некоторыми экстралингвистическими факторами, например, видом науки, жанром, способом изложения.

По общему числу существительных, и по распространению их по родам существенной разницы между данными по видам разных наук не наблюдается. Правда, в научной речи по исследуемой черте несколько выделяются наиболее "абстрактные науки" (математика и философия), характерно, что в текстах по математике и философии процент отвлеченных существительных всех родов достигает 95 - 96%. Однако эти показатели не нарушают общей тенденции употребления исследуемых форм. Пример:

The relation between these two wills is the relation between freedom and duty, subjectivity and objectivity . The dialectic process in this ethical sphere is constantly.

Moving toward a greater harmony between the subjective and objective, and in this regard Hegel described the good as "the realization of freedom, the absolute final purpose of the world." But the realization of freedom, for Hegel, had to occur within the limits of duty.

Каких-либо существенных отклонений показателей по научно-популярным текстам от данных по собственно-научным также не обнаружено. Правда, суммарный процент конкретных существительных всех трех родов в научно-популярных текстах, естественно, выше, чем в собственно научных:

The Bieberbach Conjecture concerns functions of complex numbers, numbers involving the square root of minus 1. Among these functions, the ones of most interest and use to the mathematicians are those which can be expressed as the "sum" of an infinite series.

Очень интересны данные по употреблению существительных и в связи со способом изложения. На один и тот же объем текста приходится существительных среднего рода почти в два раза больше в рассуждениях, чем в описаниях:

From a consideration of these instances, the inference can be drawn that vaccination causes immunity, and this follows by the pattern of the Method of Agreement.

В отношении употребления рода существительных между стилями имеются заметные различия, особенно существенны они между научной и художественной речью [18].

Все стили обнаруживают закономерное проявление связи отвлеченности или конкретности содержания с аналогичными свойствами речи. Причём эта связь обнаруживается как в чисто формальной стороне языковых средств (при учете количественных показателей), так и - особенно - в качественной, а именно - семантико-функциональной, в аспекте специфики каждого стиля.

Показатели по функционированию рода существительных согласуются с данными по глагольным формам, обнаруживая системные речевые связи на экстралингвистической основе не только между языковыми средствами, принадлежащими одному лексико-грамматическому классу слов, но и между ними.

В употреблении рода существительных наглядно проявляется связь с общими специфическими чертами каждого из стилей[18].

Выводы

Наиболее характерным морфологическим признаком имени существительного является категория рода. В русском языке все имена существительные, за незначительным исключением, относятся к одному из трёх родов, но иногда выделяется также и общий род, как дополнительный. Категория грамматического рода в русском языке имеет способность сочетаться с определенными для каждой родовой разновидности формами согласуемых слов -- прилагательных, порядковых числительных, притяжательных и указательных местоимений, образуя с ними свободные словосочетания. В единственном числе выбор согласуемой словоформы определяется числом и родом существительного. Этот выбор обусловлен одушевленностью/неодушевленностью и числом существительного в мужском роде. Род во множественном числе, равно как и одушевленность/ неодушевленность в женском и среднем роде единственного числа, на выбор определяющей словоформы не влияет.

Грамматическая категория рода в современном английском языке во многом отличается от староанглийской. В связи с тенденцией упрощения языка многие исследователи (Ильиш Б.А., Беляева М.А., Гуревич В.В. и др.) считают, что категории рода в английском языке нет. Однако мы не можем не учитывать мнение других исследователей (М. Свон, Крылова И.П., Гордон Е.М.), которые выделяют категорию рода, называя её семантической категорией.

Наблюдения позволяют признать род существительных стилеобразующей категорией, представляющей достаточно четкие параметральные признаки функциональных стилей речи.

3. Отражение категории рода в переводе

род перевод английский русский язык

Рассмотрим роль категории рода в русском и английском языках и ее отражение в переводе. Вопрос о передаче грамматических значений при переводе не может быть решен однозначно - в каждом конкретном случае необходимо учитывать характер употребления той или иной формы, ее функциональную нагрузку и в соответствии с этим находить ей то или иное соответствие в языке перевода или же оставлять эту форму (в случае, если она несет чисто внутрилингвистическое значение) вообще «непереведённой».

Многие грамматические категории, всегда употребляются только связанно; например, в русском языке род, число и падеж прилагательных всегда определяются синтаксическими правилами согласования прилагательного с определяемым им существительным.

Категория рода в русском языке, как известно, выражается гораздо более четко, чем в английском: показатели рода в русском языке имеются у существительных (флективные окончания), у согласуемых с ними слов (прилагательных, причастий, форм прошедшего времени глаголов и пр.), у местоимений. В английском же языке четкие родовые различия имеются лишь у личных, притяжательных и возвратных местоимений третьего лица единственного числа, например:

I once met a Bulgarian artist. She was tall, stout and already middle-aged. ("Morning Star")

Я как-то познакомился с одной болгарской артисткой. Она была высокая, полная и уже немолодая.

Пол лица, обозначенного словом artist, в английском предложении выражен только одним местоимением she, в то время как в его русском эквиваленте он выражен флективными показателями (выделенными в примере жирным шрифтом) в формах восьми слов. Обратим внимание также на то, что пол лица, обозначенного местоимением I, в английском предложении вообще никак не выражен, в то время как в русском он обозначен формой глагола-сказуемого - познакомился [20, с.140].

В силу этого встречаются случаи, когда те или иные родовые значения в английском тексте остаются невыраженными, но требуют обязательного уточнения в русских эквивалентах соответствующих предложений. Так, английское предложение

A friend of mine has told me about it

может быть переведено на русский язык двумя способами:

Об этом мне рассказал один мой знакомый и

Об этом мне рассказала одна моя знакомая.

Если пол существа, обозначенного словом friend, не может быть уточнен из широкого контекста или ситуации, то выбор русского соответствия будет в значительной мере произвольным и будет определяться исключительно «интуицией» самого переводчика. И здесь, как мы видим, грамматический строй ПЯ вынуждает нас передавать в переводе семантическую информацию, которую не содержит текст на ИЯ. Аналогичная картина наблюдается и у целого ряда других существительных: teacher - учитель, учительница; student -- студент, студентка; writer -- писатель, писательница; cook -- повар, кухарка и т.п. Во всех этих случаях уточнение пола того или иного лица в английском тексте, как правило, возможно лишь при наличии соответствующего данному существительному местоимения третьего лица единственного числа (he -- his - him -- himself или she -- her -- herself).

Факты говорят о том, что подобного рода явления нередко имеют место при переводе с английского языка на русский. Так, в английском тексте повести X. Ли «Убить пересмешника...» повествование ведется от лица девочки, но, поскольку весь текст дан в первом лице, это становится ясным для читателя оригинала лишь на двенадцатой странице текста, в конце первой главы (где впервые появляется слово sister). Для читателя русского перевода, однако, это становится ясным уже с первых же строк, как только появляется глагольная форма: я говорила (в шестом по счету предложении текста). Для общего восприятия читателем семантической структуры художественного текста это обстоятельство, разумеется, отнюдь небезразлично [20, с.141-142].

Трудности при передаче грамматических значений имеют место, прежде всего, не в тех случаях, когда той или иной категории исходного языка (ИЯ) нет в языке перевода (ПЯ), а когда, наоборот, той или иной категории ПЯ нет в ИЯ (то есть, когда ПЯ как бы «богаче» ИЯ в отношении тех или иных грамматических форм и значений). В связи с рассматриваемой проблемой необходимо уяснить одно важное обстоятельство: в какой мере грамматические значения вообще необходимо передавать при переводе. Иначе говоря, нужно дать ответ на вопрос: всегда ли грамматические формы и категории выражают, как и лексические единицы, референциальные (или прагматические) значения или же их значения могут быть чисто внутри лингвистическими, то есть употребление данных форм диктуется только внутриязыковыми отношениями и не отражает никаких явлений, лежащих вне языка и обусловленных факторами самой объективной действительности? И если да, то, каким образом определить, является ли данное грамматическое значение референциальным (или прагматическим) или же сугубо внутрилиигвистическим и, тем самым, почти всегда иррелевантным для перевода?

Представляется, что для ответа на данный вопрос принципиально важно различать два случая употребления грамматических форм, которые можно назвать свободным и связанным употреблением. При свободном употреблении та или иная грамматическая форма используется в речи по усмотрению самого говорящего (или пишущего), то есть говорящий имеет свободу выбора одной из возможных форм в пределах данной категории. В этих случаях выбор той или иной грамматической формы определяется не какими-либо внутриязыковыми правилами, а обуславливается двумя возможными факторами:

а) Самой описываемой ситуацией, то есть грамматическая форма в этом случае имеет референциальное значение. Так, в русском языке (и многих других) в пределах категории числа существительного говорящий имеет возможность свободного выбора формы числа - единственного или множественного (имея в виду, конечно, что у данного существительного есть формы обоих чисел);

Он увидел дом -- Он увидел дома; Я купил книгу - Я купил книги и т.д.

В этом случае использование той или иной формы числа определяется исключительно различиями в самой описываемой ситуации (один предмет или более чем один), то есть форма числа существительного, имеет референциальное значение.

б) Прагматическим фактором, то есть различным отношением участников коммуникации к высказываниям (при идентичности референциальных значений самих высказываний). Так, в русском (и английском) языке говорящий имеет свободу выбора активной или пассивной формы залога глагола и, соответственно, активной или пассивной конструкции предложения, причем референциальное значение предложения остается тем же:

Рабочие построили дом - Дом был построен рабочими.

Здесь выбор формы глагола и, соответственно, конструкции всего предложения определяется таким прагматическим фактором, как «коммуникативная нагрузка» элементов предложения (что является "данным» и что «новым»). Таким же образом в русском языке (и других) говорящий имеет свободу выбора полной (неэллиптической) или неполной (эллиптической) конструкции предложения [20, с.145-146].

Сравним, например: Я буду там в половине девятого -- Буду там в половине девятого. Здесь выбор конструкции определяется таким прагматическим фактором, как регистр речи (нейтральный или формальный в первом случае, непринужденный во втором). Выбор формы местоимения второго лица при обращении к собеседнику в русском языке также определяется прагматическим фактором- регистром высказывания: ты -- в непринужденном и в возвышенном, вы -- в официальном регистре. Поскольку во всех этих случаях описываемая ситуация остается одной и той же, разницы в референциальном значении этих высказываний нет и, стало быть, грамматические формы различают здесь прагматические значения.

При связанном же употреблении грамматических форм использование той или иной формы определяется не описываемой ситуацией или выбором говорящего, но исключительно внутриязыковыми факторами. Это имеет место, в основном, в следующих трех случаях:

а) У данной лексемы имеется только одна словоформа, принадлежащая к той или иной категории: так, русские существительные тушь и борщ имеют только словоформу единственного числа и не имеют формы множественного числа, а существительные чернила и щи имеют, наоборот, только словоформу множественного числа и не имеют единственного, так что о выборе форм числа не может быть и речи.

б) Выбор той или иной формы предписывается синтаксической структурой, в которой употребляется данная форма; например, в русском языке в позиции прямого объекта при переходном глаголе (в утвердительной конструкции) может употребляться только форма винительного падежа: Он читает книгу (но не книга, книге, книгой и пр.).

в) Выбор какой-либо грамматической формы определяется наличием в ее окружении тех или иных лексических единиц. Так, при наличии в предложении наречия времени вчера выбор формы глагола-сказуемого не является свободным. Если отвлечься от стилистически обусловленных случаев типа «исторического настоящего», в сочетании с вчера может употребляться только форма прошедшего времени. (Я видел этот фильм вчера при невозможности. Я вижу этот фильм вчера или Я увижу этот фильм вчера.) Подобным же образом употребление в предложении наречия часто предопределяет выбор вида глагола: возможна только форма несовершенного вида (например, Он часто ходил в кино), но невозможна форма вида совершенного (предложения Он часто сходил в кино или Он часто пошел в кино являются грамматически неправильными). Очевидно, выбор именно этой, а не другой формы здесь определяется необходимостью [20, с.148].

Вообще говоря, поскольку глагол читать двухвалентен, в зависимом положении при нем может употребляться форма не только винительного, но и дательного падежа:

Он читает отцу книгу.

Это, однако, не меняет дела, поскольку выбор обеих падежных форм остается синтаксически обусловленным (невозможно сказать Он читает отца книге. Он читает отцом книгой и пр.). Синтаксически обусловленным является и адвербиальное употребление творительного падежа:

Он читает громким голосом.

Необходима согласованность между грамматическим значением формы и лексическим значением слова, определяющего выбор данной формы; но такая «согласованность» далеко не всегда является обязательной -- так, в английском языке в конструкциях типа many a day, many a man и пр. слово many своим лексическим значением выражает множественность, в то время как грамматическая форма существительного имеет, напротив, значение единственности. Однако это сложный вопрос, выходящий за рамки нашего исследования.

Очевидно, во всех тех случаях, когда нет свободы выбора грамматической формы, то есть в случаях связанного употребления грамматических форм, их значение является чисто внутри лингвистическим, иными словами, определяется исключительно взаимоотношениями, существующими в пределах самой языковой системы. Это полностью согласуется с известным положением теории информации, согласно которому в случаях полной «предсказуемости» употребления того или иного сигнала, то есть при отсутствии свободы его выбора, передаваемая данным сигналом информация равна нулю [20, с.150].

Еще более серьезные затруднения возникают в тех случаях, когда контекст -- притом самый широкий -- вообще не содержит никаких указаний на родовые значения. В качестве примеров такого рода текстов можно привести сонеты Шекспира, доставляющие много «неприятностей» и литературоведам, и переводчикам. Известно, что большинство этих сонетов построено таким образом, что из них остается неясным, обращается ли автор к мужчине или к женщине. Возьмем для примера два сонета -- 40 и 58:

Take all my loves, my love, yea, take them all;

What hast thou then more than thou hadst before?

No love, my love, that thou mayst true love call;

All mine was thine before thou hadst this more.

Then if for my love thou my love receivest,

I cannot blame thce for my love thou usest;

But yet be blam'd, if thou thyself deceivest

By wilful taste of what thyself refusest.

I do forgive thy robbery, gentle thief,

Although thou steal thee all my poverty;

And yet, love knows, it is a greater grief

To bear love's wrong than hate's known injury.

Lascivious grace, in whom all ill well shows,

Kill me with spites; yet we must not be foes.

That god forbid, that made me first your slave,

I should in thought control your times of pleasure,

Or at your hand the account of hours to crave,

Being your vassal bound to stay your leisure!

O, let me suffer, being at your beck,

The imprison'd absence of your liberty,

And patience, tame to sufferance, bide each check

Without accusing you of injury.

Be where you list, your charter is so strong

That you yourself may privilege your time

To what you will; to you it doth belong

Yourself to pardon of self-doing crime.

I am to wait, though waiting so be hell;

Not blame your pleasure, be it ill or well.

Даже самый тщательный анализ этих сонетов не дает никаких указаний на то, к кому они обращены -- к мужчине или к женщине. (Видимо, это не случайно: сонеты Шекспира имеют общечеловеческое, философское звучание и написаны они нарочито таким образом, чтобы их можно было отнести к человеку вообще.) Посмотрим теперь, как перевел эти сонеты С.Я. Маршак:

Все страсти, все любви мои возьми -

От этого приобретешь ты мало.

Все, что любовью названо людьми,

И без того тебе принадлежало.

Тебе, мой друг, не ставлю я в вину,

Что ты владеешь тем, чем я владею.

Нет, я в одном тебя лишь упрекну,

Что пренебрег любовью ты моею.

Ты нищего лишил его сумы,

Но я простил пленительного вора.

Любви обиды переносим мы

Трудней, чем яд открытого раздора.

О ты, чье зло мне кажется добром,

Убей меня, но мне не будь врагом!

Избави бог, меня лишивший воли,

Чтоб я посмел твой проверять досуг,

Считать часы и спрашивать: доколе?

В дела господ не посвящают слуг.

Зови меня, когда тебе угодно,

А до того я буду терпелив.

Удел мой -- ждать, пока ты не свободна,

И сдерживать упрек или порыв.

Ты предаешься ль делу, иль забаве, -

Сама ты госпожа своей судьбе.

И, провинившись пред собой, ты вправе

Свою вину прощать самой себе.

В часы твоих забот иль наслажденья

Я жду тебя в тоске, без осужденья...

B русском тексте, как мы видим, картина совершенно иная -- из первого сонета ясно, что автор обращается в нем к мужчине, из второго-- к женщине (соответствующие русские словоформы, выражающие родовые различия, выделены жирным шрифтом). Объясняется это не произволом переводчика, а тем, что грамматический строй русского языка попросту вынуждает его выражать такую семантическую информацию, которая в исходном тексте не выражена. В данном случае переводчику нелегко обосновать выбор формы того или иного рода при переводе, поскольку исходный английский текст не дает никаких данных для однозначного решения, оставляя родовые различия невыраженными. Неудивительно поэтому, что одни и те же сонеты Шекспира по-разному трактуются разными переводчиками. Сравним, например, оригинал первой строфы 57 сонета и его переводы, принадлежащие В. Брюсову и С. Маршаку:

Being your slave, what should I do but tend

Upon the hours and times of your desire?

I have no precious time at all to spend,

Nor services to do, till you require.

В переводе В. Брюсова эти стихи гласят:

Твой верный раб, я все минуты дня

Тебе, о мой владыка, посвящаю.

Когда к себе ты требуешь меня,

Я лучшего служения не знаю.

Здесь мой владыка свидетельствует о том, что поэт обращается к мужчине. А в переводе Маршака мы читаем:

Для верных слуг нет ничего другого,

Как ожидать у двери госпожу.

Так, прихотям твоим служить готовый,

Я в ожиданье время провожу.

Здесь госпожа указывает, что речь идет о женщине. Было бы бесполезным пытаться установить, кто же, в конце концов, прав -- Брюсов или Маршак. Оба они по-своему правы или, наоборот, неправы: у Шекспира этот сонет, как и многие другие, вообще оставляет неясным вопрос о поле любимого существа -- идет ли речь о друге поэта или о его возлюбленной. Но в русском переводе оставить эту неясность не удается именно благодаря особенностям грамматического строя самого русского языка, широкому применению в нем родовых окончаний [20, с.151-153].

Трудности при передаче грамматических значений имеют место и при переводе с русского на английский язык. Так, например, при переводе стихотворения Анны Ахматовой на английский язык теряется образ хрупкой, чувственной женщины из-за отсутствия в ПЯ показателей рода:

Не тайны и не печали,

Не мудрой воли судьбы --

Эти встречи всегда оставляли

Впечатление борьбы.

Я, с утра угадав минуту,

Когда ты ко мне войдешь,

Ощущала в руках согнутых

Слабо колющую дрожь.

И сухими пальцами мяла

Пеструю скатерть стола...

Я тогда уже понимала,

Как эта земля мала.

Neither mystery nor gloom's chill,

Nor a sign of the wise will of life

Did our meetings make me feel

But a sense of constant strife.

In the morning I'd know the moment

When I'd hear your steps draw near,

Of a prickly, tingling quiver.

And my arms would feel the torment

I would crumple in my hand

The bright-coloured table-cloth...

Even then could I understand

How small it is, this earth.

[21, с.96-97]

В русском языке образ женщины сохраняется благодаря окончаниям глаголов. В английском же языке пол говорящего остается неопределённым.

Вот ещё один пример перевода стихотворения Анны Ахматовой на английский язык:

Вот она, плодоносная осень!

Поздновато её привели.

А пятнадцать блаженнейших весен

Я подняться не смела с земли.

Я так близко ее разглядела,

К ней припала, ее обняла,

А она в обреченное тело

Силу тайную тайно лила.

At long last, fruitful autumn is here.

It has taken so long to arrive.

Fifteen blissful springs I didn't dare

From the earth to arise--didn't try.

So I looked at the earth long and hard

As I hugged it and held it close,

And it secretly poured in my heart--

In my doomed heart--its secret force.

[21, с.182-183]

В русском языке осень и земля - женского рода - образ матери, второго рождения. В английском же языке autumn и earth - среднего рода, из-за чего образность потеряна.

В стихотворении А. Ахматовой «Любовь» («Love») любовь - женского рода, а в английском - среднего:

ЛЮБОВЬ

То змейкой, свернувшись клубком,

У самого сердца колдует,

То целые дни голубком

На белом окошке воркует.

Умеет так сладко рыдать

В молитве тоскующей скрипки,

И страшно её угадать

В ещё незнакомой улыбке.

То в инее ярком блеснет,

Почудится в дреме левкоя...

Но верно и тайно ведет

От радости и от покоя.

LOVE

It snakes into your heart and, coiling up,

Its poison works with subtle skill,

Or else it coos the whole day as the dove

That pecks the breadcrumbs on your window-sill.

And now it peeps out from a sleepy flower,

Or flashes suddenly in blinding rime.

But surely, stealthily it lures you farther

Away from simple joys and peace of mind.

You hear it in the violin's anguished prayer,

A plea of loneliness and sad regret.

And you're afraid to even guess it is there

In someone's smile you dare not trust as yet.

[21, с.182-183]

Женский род образа любви в русской версии говорит о нежности, хрупкости и, может быть, непредсказуемости чувства, в английском варианте эта образность частично теряется.

Такую же тенденцию утраты образности, в связи с недостатком средств передачи в языке перевода, можно наблюдать на примере произведения А. Блока:

Душа молчит. В холодном небе

Всё те же звезды ей горят.

Кругом о злате иль о хлебе,

Она молчит,-- и внемлет крикам,

И зрит далекие миры,

Но в одиночестве двуликом

Готовит чудные дары

Дары своим богам готовит

И, умащенная, в тиши,

Неустающим слухом ловит

Далекий зов другой души

Так -- белых птиц над океаном

Неразлученные сердца

Звучат призывом за туманом,

Понятным им лишь до конца.

[22, с.12-13]

The soul is silent. The same bright stars

Shine in a sky that's bleak and cold.

The people all around are making

An uproar over bread or gold...

The soul is silent, hears the shouting

And sees worlds that are far away,

But in its two-faced solitude

Makes wondrous things to give away.

Gifts for its gods it is preparing;

Silent, anointed with sweet oil,

With ear untiring it's awaiting

The summons of a distant soul...

Even as the hearts unseparated

Of white birds near the ocean's foam

Send from behind the mists a summons

That's understood by them

alone.

[23, с.37-38]

Конечно, из сказанного вовсе не вытекает, что грамматический строй русского языка в целом является более дифференцированным и несет в себе больше информации, чем строй английского языка. Из приведенных примеров вытекает, казалось бы, несколько парадоксальное следствие - трудности при передаче грамматических значений имеют место, прежде всего, не в тех случаях, когда той или иной категории ИЯ нет в ПЯ, а когда, наоборот, той или иной категории ПЯ нет в ИЯ (то есть, когда ПЯ как бы «богаче» ИЯ в отношении тех или иных грамматических форм и значений). Парадокс этот, однако, лишь кажущийся - мы уже видели, что отсутствие той или иной грамматической формы в ПЯ нетрудно компенсировать лексическими средствами, в то время как ее отсутствие в ИЯ при необходимости выразить данное значение в ПЯ часто ведет к «немотивированности» выбора той или иной формы при переводе, то есть к увеличению объема передаваемой информации (большей конкретизации) в тексте перевода по сравнению с подлинником. Это опять возвращает нас к известной формулировке Р. Якобсона: языки различаются не тем, что они могут выразить, а тем, что они не могут не выразить [20, с. 160].

В английском языке род используется еще и как средство олицетворения, отражая восприятие неодушевленного предмета, явления или животного как уподобляемого по своим свойствам либо мужчине, либо женщине.

Олицетворением называется троп, который состоит в перенесении свойств человека на отвлеченные понятия и неодушевленные предметы, что проявляется в валентности, характерной для существительных -- названий лица. Это значит, что слова, так употребленные, могут заменяться местоимениями he и she, употребляться в форме притяжательного падежа и сочетаться с глаголами речи, мышления, желания и другими обозначениями действий и состояний, свойственных людям. Иногда олицетворение маркируется заглавной буквой. В сонетах Шекспира особенно часто встречается олицетворение Time, поскольку это понятие играет большую роль в его философии: this bloody tyrant Time (XVI); devouring Time do thy worst, old Time (XIX).

Наиболее полно идеи Шекспира, связанные с этим понятием, выражены в следующем сонете:

Like as the waves make towards the pebbled shore,

So do our minutes hasten to their end;

Each changing place with that which goes before,

In sequent toil all forwards do contend.

Nativity, once in the main of light,

Crawls to maturity, wherewith being crown'd,

Crooked eclipses against his glory fight,

And Time that gave doth now his gift confound.

Time doth transfix the flourish set on youth

And delves the parallels in beauty's brow,

Feeds on the rarities of nature's truth,

And nothing stands but for his scythe to mow:

And yet to times in hope my verse shall stand,

Praising thy worth, despite his cruel hand.

(W. Shakespeare. Sonnet LX)

В сонете представлены олицетворения, развернутые в разной степени. Глаголы hasten, contend forwards предполагают сознательное стремление спешить, поэтому уже в строке So do our minutes hasten to their end и последующих имеется некоторый элемент олицетворения минут, что дает сочетание тропов: время с помощью метонимии представлено минутами, а минуты олицетворены, поскольку их действия описаны глаголами, которые должны сочетаться с названиями лиц. Таким же образом возникает и некоторая персонификация абстрактных nativity и maturity. Олицетворение развертывается полностью в центральном образе сонета -- Time написано с большой буквы, замещается местоимением мужского рода (his gift, his scythe, his cruel hand), наделяется человеческим органом -- рукой и человеческими действиями: оно может давать и отнимать, быть жестоким и т.д. Коса -- атрибут традиционных изображений смерти -- делает образ жестоким и мрачным.

Идея борьбы человека с безжалостным временем и победы над временем через бессмертие творчества явственно раскрывается перед читателем, если он не ограничится констатацией наличия олицетворения, а постарается выяснить его функцию в данном контексте.

Выражение отвлеченной идеи в развернутом художественном образе с развитием ситуации и сюжета называется аллегорией. В сонете LX олицетворение перерастает в аллегорию.

...