Формообразование и словоизменение в башкирском языке (функционально-семантический аспект)

В лексико-семантической основе деепричастия лежит значение процесса, соотнесённого с его производителем. В данном исследовании нами рассматриваются следующие деепричастные формы: а) деепричастия с показателем -п; б) деепричастия с показателем -а/-љ/-й; в) деепричастия с показателем -ћас/-гљс;г) деепричастия с показателем -ћансы;д) деепричастия с показателем -ћанса; е)деепричастия на -ышлай.

Третий параграф посвящён семантическому обоснованию категории залога глаголов. Отметим, что в большинстве тюркологических исследований [Баскаков, 1951; Юлдашев, 1958, 1961; Фатыхов, 1953; Харитонов, 1963; Зиннатуллина, 1969; Джанаева, 1972; Благова, 1976; Султансомадова, 1978; Махматкулов, 1980; Грунина, 1987; Гузев, 1985, 1986; Геляева, 1999 и др.] всякая производная форма, образованная с помощью залоговых аффиксов, относится к тому или иному залогу, что не соответствует действительности. Во-первых, производная форма с одним из залоговых аффиксов не всегда обладает значением данного залога. Во-вторых, осложнение основы глагола тем или иным залоговым аффиксом во многих случаях сопровождается изменением её семантики, в результате чего образуется новая лексическая единица. Исходя из этого, одни тюркологи рассматривают залог как словообразовательную категорию, другие - как лексико-грамматическую, третьи - как словоизменительную, четвёртые видят в ней исторически переходную категорию от словообразования к словоизменению [см.: Севортян, 1970; Благова, 1976; Иванов, 1977; Гузев, 1990 и др.]. В нашей работе залог рассматривается как формообразовательная категория, представляющая собой совокупность форм, объединённых общим грамматическим значением. В башкирском языке традиционно выделяют пять залоговых форм: основной, страдательный, возвратный, взаимно-совместный, понудительный залоги [Юлдашев, 1958; ГСБЛЯ, 1981; Зљйнуллин, 2002].

Почти во всех современных тюркских языках основной залог трактуется как исходная форма по отношению к косвенным залогам. Его называют также «прямым», «исходным» [Баскаков, 1951; Санжеев, 1947] или «неоформленным» [Джафаров, 1978] залогом. Основной залог в тюркологии принято определять как выражение совершения действия самим субъектом. В соответствии с этим определением к основному залогу следовало бы отнести только переходные глаголы и некоторые глаголы активного действия (глаголы движения). Получается, что непереходные глаголы, выражающие действия, сосредоточенные в субъекте и происходящие без его активного участия, не укладываются в рамки как основного, так и косвенных залогов. На это обратил внимание А.А. Юлдашев: “Если основной залог выделить как действительный залог, то придётся выделить ещё какой-нибудь залог для непереходных глаголов” [Юлдашев, 1958: 103]. Поскольку семантический признак активности-пассивности субъекта в совершении действия не может считаться залоговой характеристикой глагола, то непереходные глаголы пассивного действия (глаголы состояния) следует рассматривать в сфере основного залога. По мнению А.А. Юлдашева, основной залог имеет две разновидности [ГСБЛЯ, 1981: 244]: 1) действительный залог, при котором подлежащее обозначает реального производителя данного действия или состояния: Атайым ихатала мал ќарай (Д.БЈлљков) `Отец во дворе ухаживает за скотом`; 2) средний залог, при котором подлежащее является носителем, а не производителем состояния или (реже) действия: Китергљ ўанаулы ћына минуттар ќалды (Д.БЈлљков) `Остались считанные минуты до отъезда`.

В тюркологии нет общепризнанного определения страдательного залога. Многие авторы отличительным признаком страдательных глаголов считают направленность действия на субъект и указывают, что в конструкции со значением актива действие исходит от подлежащего, а в страдательной - направлено на подлежащее. И как следствие - страдательный залог в некоторых исследованиях определяется как обозначение действия, совершаемого грамматическим объектом и направленное на грамматический субъект [Баскаков, 1951: 24]. Мы берём за основу определение В.Г. Гузева [Гузев, 1986: 8] и, несколько переформулировав его, предлагаем следующую трактовку: значение страдательного залога - это некий образ, где отражено и закреплено такое отношение между действием и предметом, при котором предмет выступает как объект прямого воздействия. Показателем данной формы в башкирском языке является аффикс -л. В то же время следует учесть, что после основ с конечным -л употребляется аффикс -н, обычно служащий показателем возвратного залога: Йљшел шыршы биЎљлгљн матур тљтљйЎљр менљн (Й.Гљрљй)`Зелёная ель украшена красивыми игрушками`. Йылћа аша семљрле кЈпер ўалынћан (Ш.Янбаев) `Через реку построен узорчатый мост`.

Определение значения формы возвратного залога в общих чертах одинаково почти во всех существующих работах по этой теме. Считается, что указанной формой выражается действие, направленное на самого производителя, то есть на того, кто его совершает. Иными словами, при возвратном залоге субъект действия исходной основы характеризуется как действующий в отношении себя: ХљЎергљ ўњйлљнеп йњрњўњндљр љле (Ф.Иџљнћолов) `Пусть пока болтают`. Показателем возвратности в башкирском языке выступает общетюркский аффикс -н [Юлдашев, 1958; ГСБЛЯ, 1981; ХБТ, 1986; Зљйнуллин, 2002]. Образование формы этого залога в большей мере, чем какой-либо другой косвенной залоговой формы, зависит от характера лексического значения исходной глагольной основы. Факты башкирского языка позволяют говорить о том, что показатель возвратного залога присоединяется только к глаголам, выражающим действия, которые могут быть осмыслены либо как направленные на само действующее лицо, либо как локализующиеся в самом субъекте.

В последние годы в тюркологии отмечается тенденция рассмотрения взаимно-совместного залога в качестве лексико-грамматической категории, в то же время не отвергается его предназначенность для выражения грамматических отношений. Это вполне объяснимо: более чем какая-либо залоговая форма взаимный залог сохраняет яркие признаки своей связи со словообразованием. Взаимно-совместный залог в общетюркском плане представляется как древнейший. Показатель этого залога аффикс -ш, присоединяясь к переходным глагольным основам, прежде всего изменяет объектные связи исходной основы. Форма на -ш в тюркских языках, в том числе в башкирском языке, отличается многозначностью. В одном случае этой залоговой формой выражается действие, совершаемое двумя или несколькими субъектами по отношению друг к другу, в другом - одноимённые однонаправленные действия определённого числа субъектов или оказание помощи одного лица другому в реализации действия: Улар бњгњн яќын дуџтар булып айырылыштылар (Ћ.ДљЈлљтшина) `Они сегодня расстались будучи близкими друзьями`. ИЎљнен ўеперешеп, утынын ярырћа, ќойонан ўыу килтерергљ ярЎамлаша торћайны (Т.Љарипова) `Помогала подметать пол, колоть дрова, нести воду из колодца`. Исходя из этого, общепризнанными считаются два основных значения взаимно-совместного залога: взаимное и совместное. Некоторые исследователи предлагают рассматривать их в качестве двух самостоятельных залоговых форм [Джанаева, 1972: 12].

Форма взаимно-совместного залога образуется не от любой глагольной основы. В каждом конкретном случае возможность образования формы взаимно-совместного залога от определённого глагола зависит от характера обозначенного этим глаголом действия. Последним обусловливается и определённый способ реализации этого действия: либо двумя или более субъектами по отношению друг к другу, либо несколькими производителями совместно. Отсюда следует, что образование формы указанного залога находится в прямой зависимости от особенностей лексического значения производящей глагольной основы, её принадлежности к тому или иному семантическому разряду.

Понудительный залог служит для передачи таких отношений, когда один участник ситуации побуждает (позволяет, даёт возможность) другого к совершению действия, выраженного исходной основой. При этом сам грамматический субъект не принимает непосредственного участия в осуществлении обозначенного глагольной основой действия. Формы данного залога в башкирском языке представлены аффиксами -ыт/-ет, -ыр/-ер, -дыр/-дер, -ќыр/-кер, -ќар/-кљр, -ќыЎ/-кеЎ, -ўат/-ўљт, -ыЎ/-еЎ (с фонетическими вариантами) [Дмитриев, 1950; ХБТ, 1986; ГСБЛЯ, 1981; Зљйнуллин, 2002]: Бњгњн ќайўылай юќтан тауыш сыћартты ана (З.Биишева) `Вон сегодня (по его инициативе) ни из-за чего поднялся шум`.

Отмечают два общепризнанных основных значения понудительного залога: а) выражение реального действия субъекта-подлежащего, обязательно обращённого на объект-прямое дополнение, который, испытывая стимулирующее воздействие подлежащего, по возможности содействует ему в осуществлении переходного действия: ашат- `кормить`, эсер- `поить`; б) выражение осуществления активного действия не самим подлежащим при возможном участии другого лица (на которое обращено действие), а обязательно другим лицом по инициативе или воле подлежащего; подлежащее не принимает в действии непосредственного участия: ебљрт- `заставлять отправить (куда-либо)`, бљйлљт- `заставлять связать` и т.д. [ГСБЛЯ, 1981: 258]. Как свидетельствует фактический материал башкирского языка, понудительные формы неодинаково продуктивны и употребительны.

В четвёртом параграфе рассматривается место единиц категории субъективной оценки в системе языка. Набор лексико-грамматических средств, выражающих ласку, нежность, снисходительность, жалость по отношению к окружающим людям, животным, восхищение объектами природы и т.д., представляет категорию субъективной оценки. Формы субъективной оценки, выражая понятие о предмете, лице или явлении, могут передавать самые тонкие оттенки иронии, пренебрежения и т.п. В школьных и вузовских грамматиках данную категорию именуют также уменьшительно-ласкательными формами и эмоциональной лексикой.

Для передачи субъективной оценки в башкирском языке используются отдельные лексические единицы и аффиксы -ќай/-кљй, -ќас/-кљс, -сыќ/-сек/-соќ/-сњк, -саќ/-сљк, -ым/-ем/-ом/-њм/-м [Дмитриев, 1950; Киекбаев, 1966; Зљйнуллин, 2002; Ураксин, 1981; Сљлљхова, 1999]. Перечисленные аффиксы полисемантичны. Кроме указания на субъективность оценки, они обладают также словообразовательным и другими грамматическими значениями. В некоторых случаях возникают затруднения при отнесении их к тому или иному виду аффиксов: к словообразующему, формообразующему или словоизменительному. В нашей работе они рассматриваются как формообразующие аффиксы. Категория субъективной оценки в башкирском языке распространяется на имена существительные и прилагательные, изредка встречается и в других частях речи.

В пятом параграфе анализируется категория степени качества. В лингвистике под степенями качества традиционно подразумевается качественное проявление того или иного признака, свойства в разной степени. Один и тот же признак качества в тюркских языках, в том числе и в башкирском языке, может по-разному проявляться в многочисленных предметах или явлениях действительности. При этом за исходную точку отсчёта условно принимается некая нейтральная форма, по сравнению с которой данный признак в одних формах может содержаться в большей степени, а в других - в меньшей.

Категорию степени качества тюркологи нередко называют категорией степени сравнения. Вслед за А.М. Щербаком [Щербак, 1977: 113], мы считаем, что говорить о наличии степеней сравнения в тюркских языках, в том числе и в башкирском, неправомерно, так как соответствующие формы выражают не только сравнительные отношения между качествами разных предметов или явлений (КЈлдљгем таџманан аћыраќ `Платье белее ленты`), а качество само по себе, с точки зрения говорящего, устанавливающего его тождественность “норме” (аќ `белый`), недостаточность (аќўыл`белесый`) или превышение “нормы” (ап-аќ, бик аќ `пребелый, очень белый`).

Видимо, по этой причине Н.К. Дмитриев предлагал называть формы ослабления или усиления качества “абстрактными” формами сравнения, а формы степеней сравнения, где сравнение основано на сопоставлении качеств разных предметов, - “конкретными” формами сравнения. И абстрактные, и конкретные формы сравнения, по мнению Н.К. Дмитриева, исходят из одной нормативной степени качества, которую в грамматиках называют положительной степенью [Дмитриев, 1950: 85-91].

Традиционная грамматика выделяет в современном башкирском языке четыре степени качества: положительную, сравнительную, уменьшительную и превосходную [Дмитриев, 1950: 85-91; ГСБЛЯ, 1981: 194-197, 207-208; ХБТ, 1986: 187-188, 241; Зљйнуллин, 2002: 54-55].

Положительная степень выражает качество, признак безотносительно к свойству других предметов и употребляется без специальных аффиксов: Мин йыл љйлљнљўенљ йљшел урман эсендљ йљшљргљ телљйем (Н.Мусин) ` Я хочу круглый год жить в зелёном лесу`. Сравнительная степень показывает, что названный признак представлен в предмете в большей или меньшей степени, чем признак другого предмета. Данная степень в башкирском языке выражается синтетическим, аналитико-синтетическим и аналитическим способами. При синтетическом способе к качественным прилагательным, наречиям некоторых лексико-семантических разрядов, а также отдельным причастиям, деепричастиям, местоимениям присоединяется аффикс -раќ/-рљк/-ыраќ/-ерљк/-ораќ/-њрљк: АЎыраќ ўЈЎўеЎ ултырћас, баџалќыраќ тауыш менљн њџтљне: - ТелљгеҐ булћас, љйттерербеЎ инде (Д.БЈлљков) `Чуть посидев молча, относительно сдержанным голосом добавил: - Раз есть желание, посватаем (невесту)`.Аналитико-синтетический способ представлен следующими формами: а) сравниваемый предмет используется в форме основного падежа, а объект сравнения - в исходном падеже: Эйе, тыућан ерЎљн дљ матурыраќ урын бармы ни донъяла! (З.Биишева) `Да, разве есть в мире место красивее родного края!`; б) объект сравнения принимает форму основного либо направительного падежа; одновременно используются аффикс -раќ и послелоги менљн+саћыштырћанда `по сравнению с...` или ќараћанда `по отношению к...`: ЏгеЎ Љабдуллаћа ќараћанда етеЎерљк булып сыќты (М.Кљрим) `Бык по сравнению с Габдуллой оказался проворнее`. УныҐ эштљре ВљзирЎеке менљн саћыштырћанда ўљйбљтерљк ине (М.Кљрим) `Его дела по сравнению с (делами) Вазира были лучше`; в) значение сравнения прилагательного или наречия, снабжённого аффиксом -раќ, усиливается частицей таћы ла `ещё`: Байрас, уныҐ яќынайыуын тойћандай, таћы ла дљртлерљк књйгљ кЈсте (З.Биишева) `Байрас, будто почувствовав её приближение, перешёл на ещё более задорную мелодию`. При аналитическом способе сравниваемый предмет используется в основном падеже, а объект сравнения - в исходном; аффикс сравнения при этом отсутствует: Намыџ аќсанан ќиммљт (Мљќљл)`Честь дороже денег`.

В башкирском языке сфера распространения сравнительной степени достаточно широка и охватывает в основном прилагательные и наречия. В то же время на основе наблюдений можно утверждать, что форма сравнительной степени менее характерна для наречий по сравнению с прилагательными. Отметим, что в зависимости от контекста аффикс -раќ может обозначать неполноту, недостаток качества против обыкновенного, но не в аспекте сравнения с другими предметами или признаками.

Уменьшительная степень указывает на ослабление, уменьшение качества по отношению к признаку, выражаемому положительной степенью. Значение ослабления может передаваться по-разному: а) путём присоединения к качественным прилагательным аффиксов -ћылт/-гелт, -ћыл/-гел, -ћылтым/-гелтем (с фонетическими вариантами), -ўыу/-ўоу, -ўыл/-ўел: кЈкўел (томан) `синеватый (туман)`, йљшкелт (тњџ) `зеленоватый (цвет)`; б) у прилагательных и наречий в качестве специального показателя используется частица -ћына/-генљ/-ќына/-кенљ: йоќа ћына (дљфтљр) `тоненькая (тетрадь)`, тиЎ генљ (килтер-) `быстренько (принеси)`; в) при образовании уменьшительной степени в редких случаях может использоваться и аффикс -са/-сљ: ўалќынса (ел) `прохладный (ветер)`, оЎонса (йњЎ) `продолговатое (лицо)`.

Превосходная степень (интенсив) - это форма проявления качества, признака в большей степени, чем в исходной. Остановимся на наиболее распространённых способах передачи усиления признака. К гласному первого слога присоединяется морфонологический элемент -п или -м; за этим слогом, усиливающим значение интенсива, следует прилагательное или наречие в исходной форме: Ђллљ ни тиклем сер йљшеренгљн ике йљм-йљшел кЈЎ тњбљлеп тора ине ућа (Н.Мусин) `На него были устремлены ярко-зелёные глаза, скрывающие в себе столько тайн`. Превосходная степень образуется также повторением основ: Шул ваќыт матур-матур ќоштар уныҐ ќулбашына килеп ќуналар, ти (Ђкиљттљн) `В тот момент, говорят, наикрасивейшие птицы садятся ему на плечо`.

Как особую форму интенсива можно рассматривать редуплицированные прилагательные в притяжательном и исходном падежах: Эй ўылыуЎарЎыҐ-ўылыуы Ћыуўылыу! (Эпостан) `О красивейшая из красивых Хыухылу!` СибљрЎљрЎљн-сибљр - ўин генљ! (М.Кљрим) `Красивейшая из красивых - только ты!` В башкирском языке значение усиления признака достигается при помощи частиц бик, Јтљ, ныќ, ифрат, иҐ, ћљжљп `очень` и т.п. [Абсалямов, 1974; ГСБЛЯ, 1981; ХБТ, 1986; Зљйнуллин, 2002]: Уралдаћы ана шул иҐ Ўур, иҐ матур тауЎыҐ аръяћында беЎЎеҐ ауыл (Н.Мусин) `Наша деревня вон за той самой большой, самой красивой горой Урала`. Подобных сочетаний бесчисленное множество, и они на первый взгляд не имеют прямого отношения к морфологии, так как являются относительно свободными: к одному и тому же прилагательному или наречию могут присоединяться разные частицы, выражающие крайнюю меру насыщенности признака. Вместе с тем некоторые из таких частиц выступают только с определённой группой слов.

Данная категория в башкирском языке распространяется на качественные прилагательные, наречия места, времени, образа действия, меры и степени. В современном башкирском языке в сферу функционирования категории степени качества включаются также отдельные формы причастий, деепричастий, местоимений.

В шестом параграфе описывается функционально-семантическая природа категории множественности (числа). Мы склонны придерживаться мнения о том, что значение единичности слов в башкирском языке выявляется в определённом контексте или при общей речевой ситуации, то есть выражается неграмматическими средствами; а у множественного числа есть свой морфологический показатель -лар. На основании этого данную категорию предлагаем называть категорией множественности. Во-вторых, на наш взгляд, это «спасёт» от путаницы терминов «категория лица и числа» (свойственной глаголам) и «категория числа» (свойственной именным частям речи).

Коммуникативное предназначение множественного числа - сигнализация о том, что предметы, называемые основами словоформ, находятся в количестве более одного [Гузев, 1987: 24]. В башкирском языкознании выделяется в основном два значения множественного числа, которые выражают: а) индивидуальное множество; б) коллективное множество [Киекбаев, 1996; Зљйнуллин, 2002; Сафина, 2000]. Индивидуальное множество означает совокупность однородных предметов, объединённых по определённому (одинаковому) признаку: Ћыу сите ќырсын, ќуйы бњЎрљ талдар менљн ќапланћан (З.Биишева) `Побережье покрыто галькой, густыми кудрявыми ивами`. Коллективное множество характеризует то или иное лицо как представителя неуточнённого множества, то есть служит обозначением лица и его окружающих, составляющих единое целое: ШљЈрљлљрЎеҐ йорттары Сљрбиямалдарћа ќапма-ќаршы ултыра (З.Биишева) `Двор Шауры (и её семьи) расположен напротив (дома) Сарбиямал (и её семьи)`.

Основными способами выражения множественного числа в башкирском языке выступают морфемный, лексический, синтаксический, лексико-синтаксический.

В седьмом параграфе даётся характеристика категории количественной соотнесённости. Несколько разновидностей количественной соотнесённости объектов реальной действительности нашли отражение в значениях форм порядковых, собирательных, разделительных, приблизительных, дробных числительных, а также числительных меры. Перечисленные разряды числительных традиционно относят к формообразовательным категориям, ибо “их значения оставляют неизменным категориальное значение числительных - значение конкретной количественности, лишь дополняя его служебной информацией о соответствующем характере количественной соотнесённости” [Гузев, 1987: 106].

Порядковые числительные выражают порядковые номера, присваиваемые предметам или явлениям при счёте, и располагаются в естественном числовом порядке. Эта последовательность предметов осознаётся как их признак, и с этой точки зрения, по мнению Н.К. Дмитриева, порядковые числительные приближаются к категории прилагательных [Дмитриев, 1948: 94]. В подавляющем большинстве тюркских языков, имеющих количественные числительные, как правило, есть и порядковые. В башкирском языке порядковые числительные образуются от основ количественных числительных присоединением аффикса -нсы/-ынсы/-енсе/-њнсњ[Дмитриев, 1950; ГСБЛЯ, 1981; Псљнчин, 1978; Зљйнуллин, 2002]: - Ђ бишенсе алмаћас кемдеке була ўуҐ, љсљй? - тим мин (М.Кљрим) `- А пятая яблоня чья же, мама? - говорю я`.

Собирательные числительные обозначают совокупность предметов, вещей, лиц и т.п. по количеству составляющих её единиц [ГСБЛЯ, 1981; ХБТ, 1986; Зљйнуллин, 2002]. Образуются от количественных числительных посредством аффикса -ау/-љЈ и наблюдаются в первом десятке: УларЎыҐ икљЈўе ќара-ќаршы сЈкљйешеп ултырЎылар (Ћ.ДљЈлљтшина)`Двое из них сели напротив друг друга`. Заметим, что числительные с аффиксом -ау/-љЈ при абстрактном счёте и арифметических действиях используются как количественные: ЕгљрленеҐ ќулы етљЈ `У трудолюбивого семь рук`.

Разделительные числительные, образуемые от количественных присоединением аффикса -ар/-љр, используются для обозначения количественно однородных групп, на которые распределено данное множество [ГСБЛЯ, 1981; ХБТ, 1986; Зљйнуллин, 2002]: Љабдулла менљн АйЎарћа њсљр перљник, ќалћандарћа - берљр, бњтљўенљ лљ тигеЎ (М.Кљрим)`Габдулле и Айдару по три пряника, остальным - по одному, всем поровну`. В башкирском языке повтор одних и тех же чисел, следующих друг за другом, передаёт одинаковое, равномерное распределение предметов по группам, что указывает на многократность такого распределения: Аћай, ишеткљнўеҐдер, Кузьмин утарынан игенде ќалаћа иллешљр-иллешљр йњклљп оЎаталар (Ћ.ДљЈлљтшина) `Дядя, (ты) наверно, слышал, что из Кузьминского хутора в город отправляют по пятьдесят возов зерна`.

Числительные приблизительного счёта выражают приблизительное, примерное, точно не подсчитанное количество предметов. В башкирском языке образование приблизительных числительных осуществляется следующими способами: а) присоединением к количественным числительным аффикса -лап/-лљп: ѓасандыр башќорттоҐ етмешлљп ќалаўы булћан, уларЎа ултыраќлы халыќ йљшљгљн (Ђ.Бейеш) `Когда-то у башкир было около семидесяти городов, в них жил оседлый народ`; б) при помощи аффикса -лаћан/-лљгљн: УрамдарЎа йњЎлљгљн листовка йљбештерелде (Х.Мохтар) `На улицах были приклеены сотни листовок`; в) путём использования количественных числительных в форме множественности: Юлия Ивановна, беЎгљ сљћљт њстљрЎљ таћы приём башларћа кљрљк (Ћ.ДљЈлљтшина) `Юлия Ивановна, нам примерно в три часа опять нужно начинать приём`; г) посредством сочинительной связи двух количественных числительных: Љалимдар раџлауынса, кеше њс-дЈрт сљћљткљ ўуҐћа ќалып йоќларћа ятўа, уныҐ хљтере кЈпкљ насарлана (Ђ.Мифтахова)`По утверждениям учёных, если человек ложится спать на три-четыре часа позже (обычного), то его память намного ухудшается`; д) употреблением вспомогательных слов тирљўе, самаўы `около`, кЈберљк, артыќ `больше`, яќын `ближе, около`, кљм `меньше` и т.д. рядом с количественными числительными: РљсљйЎеҐ књнсыћыш сиген љлеге књндљ егермегљ яќын ўыбайлы башќорт полкы ўаќлай (Я.Хамматов) `Восточную границу России ныне охраняют около двадцати конных башкирских полков`; е) повторением разделительных числительных, при котором наименование меньшего числа ставится перед наименованием большего: Ћљр кемдеҐ тиерлек икешљр-њсљр кешеўе ќайЎалыр ќан тЈгљ (Ћ.ДљЈлљтшина) `Почти у каждого по два-три родственника где-то проливают кровь`; ж) использование в разговорной речи слова бер также усиливает значение приблизительности: Бер ќырќ кеше булћандыр `Было, наверно, около сорока человек`. Бер ун биш минуттан килермен `Буду где-то через пятнадцать минут`.

Дробные числительные показывают, на сколько равных частей разделено одно целое и сколько из полученных частей взято во внимание. Компонентами дробных числительных выступают количественные числительные: ЗемначтыҐ ꚥљше буйынса, уныҐ да њстљн бер њлњшњн генљ кЈрўљтеп, ќалћанын бер кемгљ лљ белдермљџкљ кљрљк (Ћ.ДљЈлљтшина) `По совету земнача, нужно показать только одну третью часть, про остальную никто не должен знать`. В сложных дробных числительных типа ике бњтњн ундан бер (2 1/10) `две целых одна десятая`, дЈрт бњтњн њстљн бер (4 1/3) `четыре целых одна третья ` предыдущее числительное связывается с последующими при помощи слова бњтњн `целое`. В башкирском языке вместо дробных числительных могут употребляться слова ярым, ярты `половина`, сирек`четверть`, љсмуха `восьмая часть`: Бер ярым миллион тоннанан артыќ юћары сифатлы иген йыйып алынды (“Йљшлек” гљзитенљн) `Собрано свыше полутора миллионов тонн высококачественного зерна`.

Числительные меры характеризуют предмет по мере объёма, величины и образуются от количественных числительных посредством аффикса -лы/-ле/-лњ: њслњ галош`галоша третьего размера`, йњЎлњ лампочка `лампочка на сто ватт`, ќырќлы ботинка `ботинок сорокового размера`: МљћфЈрљ оло абажурлы етеле лампаны яндырып элде (Ћ.ДљЈлљтшина) `Магфура повесила зажжённую семилинейную лампу с большим абажуром`.

В восьмом параграфе рассматриваются лингвистические средства выражения категории утверждения-отрицания. В современном башкирском языке эта категория традиционно включает в себя два полюса: утверждение и отрицание. В некоторых тюркских языках она состоит из четырёх микрокатегорий: утверждение, отрицание, возможность и невозможность [Дмитриев, 1940: 101; Хангишиев, 1998: 43-45; Гаджиахмедов, 1987: 85].

В башкирском языке, как и во многих других тюркских языках, отсутствует морфологически оформленный показатель утвердительности, как отсутствует и функциональная потребность в ней. Утвердительный характер высказывания воспринимается как само собой разумеющееся и не нуждается в выражении особыми грамматическими средствами: Борон башќорт халќыныҐ ижтимаћи тормошонда ўљм ўЈЎ сљнћљтендљ сљсљндљр Ўур урын тотќан (С.Галин) `В давние времена в общественной жизни и словесном искусстве башкир сэсэны играли большую роль`. Нижеследующие примеры с модальным словом бар `есть` можно отнести к утверждениям лексического типа: Яратќан эшем бар, ўњйњклњ ќатыным бар, матур ћына ике ќыЎым Јџеп килљ - љЎљм балаўына таћы нимљ кљрљк? (Р.Солтангљрљев) `Есть любимая работа, есть любимая жена, подрастают две красивые дочери - что ещё нужно человеку?`

Для передачи отрицательного суждения в башкирском языке широко используется общетюркская форма отрицания с показателем -ма/-мљ. Если учесть богатство глагольных форм и наклонений в языке, то можно ясно представить семантико-структурное разнообразие и функциональную многоплановость значений, создаваемых указанным отрицательным аффиксом: Алтыћа берЎе ќушып, ўан ун булмай, сљћљтте алћа бороп, тњн књн булмай (М. Аќмулла) досл.`Сумма шести и одного не равняется десяти, забегая вперёд (о часах), ночь не превратится в день`.

В конструкциях, выражающих упорное сопротивление действующего лица в исполнении действия, форму отрицания принимает только основной компонент: љйтмљне лљ ќуйЎы `не сказал и всё`, ќайтманы ла ќуйЎы`не вернулся и всё`. В башкирском языке зафиксированы случаи, когда отрицательным аффиксом снабжаются оба компонента сложной основы: килмљй ќалмаџ `не может быть, чтобы (он) не приехал`, ўњйлљмљй ќалмаџ `не может быть, чтобы (он) не рассказал`.Как видно из примеров, в этом случае аффикс -ма/-мљвыражает отнюдь не отрицание. Несмотря на широкое распространение аффикса -ма/-мљ в современном башкирском языке, форма отрицания может быть образована не от всякой глагольной лексемы, некоторые грамматические формы по своему содержанию не совместимы с отрицательной логикой [подробнее об этом см.: ГСБЛЯ, 1981: 237-238].

Не претендуя на полноту и абсолютность передачи существующих моделей и основываясь на конкретных языковых фактах, которыми мы располагаем, в данном исследовании предлагается следующая классификация типов отрицания в башкирском языке: а) отрицания морфемного типа; б) синтаксические отрицания; в) лексические отрицания; г) лексико-грамматические отрицания; д) лексико-фразеологические отрицания; е) фонетические отрицания.

В III главе «Функционально-семантическая характеристика системы словоизменения башкирского языка» даётся характеристика системы словоизменения башкирского языка и подвергаются детальному анализу категории падежа, принадлежности и сказуемости именных частей речи, а также категория лица и числа глаголов.

Первый параграф посвящён классификации падежных форм башкирского языка. Известно, что большинство тюркских языков признаёт шестипадежную систему склонения: основной, притяжательный (родительный), направительный (дательный), винительный, исходный, местно-временной падежи. Вместе с тем проводится деление падежей на основной и косвенные, грамматические и пространственно-временные. Исторически сложились две системы падежей по признаку выраженности в них взаимодействия конкретно-предметных и отвлечённо-предметных значений или нейтральности к этим значениям. Первую систему падежей образуют основной, притяжательный, винительный, то есть так называемые грамматические падежи. Вторую - пространственно-временные падежи: дательный, исходный и местно-временной. В тюркологии бытовали мнения и другого характера: материальная основа общепринятой падежной системы не соответствует сущности тюркских языков и не отражает все реально существующие оттеночные значения падежей. М.З. Закиев в своё время отметил, что данная система возникла вследствие «подражания» русскому и индоевропейским языкам; она не в состоянии раскрыть специфические внутренние закономерности тюркских языков [Закиев, 1964: 207-219].

Ф.А. Ганиев в татарском языке, кроме 10 синтетических падежных форм, указывает на 8 аналитических. По его мнению, к аналитическим падежам относятся не всякие сочетания существительного с послелогом. В одних случаях послелоги могут уточнять грамматическое отношение, уже выраженное косвенным падежом (например, урманга таба; ср.: русское `к лесу`). В данном случае налицо аффиксально-послеложное выражение падежа, а сами падежи могут называться синтетико-аналитическими. А в указанных восьми формах послелоги выступают единственным оформителем падежных форм, в силу чего они образуют аналитические падежи [Ганиев, 1980: 26; 2006: 44-45].

Как видно, в тюркологии проблема падежа занимает особое место ввиду сложности самой грамматической категории и наличия самых полярных подходов к её квалификации. Несмотря на наличие специальных исследований в этой области (Э.В. Севортян, М.З. Закиев, Ф.А. Ганиев, Дж.Г. Киекбаев, Н.А. Баскаков, Ф.Г. Исхаков, Р.Ф. Зарипов, Н.Г. Вильданова и др.), в целом ряде тюркских языков, в том числе и в башкирском языке, настоящая проблема до конца так и не решена.

В башкирском языке о падежах впервые упоминается в книге “Башќорт теленеҐ сарыфы” (“Грамматика башкирского языка”), изданной в 1925 году. Падежная система башкирского языка как грамматическая категория впервые основательно рассматривается Н.К. Дмитриевым. В тюркских языках, в том числе и в башкирском языке, утверждает учёный, существует только один тип склонения в отличие от русского (где есть I, II и III типы склонения) или немецкого (слабый, сильный, смешанный типы склонения) языков. Таким образом, если в системе склонения славянских и романо-германских языков наблюдается наличие морфологических вариантов, то в башкирском языке, как и в других тюркских языках, функционируют только фонетические варианты [Дмитриев, 1950: 65].

В изучение падежной системы внёс свой вклад Дж.Г. Киекбаев. Он на научной основе раскрыл сущность категории определённости-неопределённости в башкирском языке и вообще в алтайских языках. Заслуга Дж.Г. Киекбаева в том, что им выделена неопределённая форма направительного падежа и обосновано выявление новых падежей, таких как обладательный, лишительный и неопределённая форма притяжательного [Киекбаев, 1961, 1966].

Существование неопределённых форм падежей в какой-то степени можно объяснить постоянной тенденцией к экономии языковых средств в речи, благодаря чему избыточные для информации элементы могут сокращаться. Избыточность информации проявляется в том, что смысловая сторона подобных словесных связей без труда вытесняется из контекста, из речевой ситуации, при которой отсутствие формального показателя не отражается на его коммуникативной функции.

В кандидатской диссертации Н.Г. Вильдановой, посвящённой нулевым формам башкирских падежей и их эквивалентам в иносистемных языках [Вильданова, 1984: 24], подробно анализируются нулевые формы притяжательного и винительного падежей. На основе исследования автор приходит к выводу, что при определении падежей надо исходить не только из формальных показателей, но и учитывать семантику и синтаксические функции существительного.

Категория падежа в башкирском языкознании тесно связана с именем Р.Ф. Зарипова. В своей кандидатской диссертации он предлагает 19 падежных форм, объединяя их в пять семантических групп: субъектные, объектные, сравнительно-уподобительные, притяжательные, пространственно-временные [Зарипов, 1971: 12]. Взамен традиционной (грамматические и пространственно-временные) автором предлагается несколько видоизменённая классификация падежей. Такой своеобразный подход Р.Ф. Зарипов объясняет следующим образом: грамматические значения падежей и их отношение к присоединяемому слову отражаются в двух противоположных направлениях. Это связано с активностью одних падежей и пассивностью других. Активные падежи относятся конкретно к тому существительному, к которому они присоединяются. Например, притяжательный падеж в большинстве случаев указывает на то, что предмет принадлежит именно данному существительному: уќыусыныҐ (китабы) `книга ученика`. Другая группа падежей по отношению к присоединяемым существительным находится в пассивной позиции. Их грамматические значения и падежные отношения в действительности связаны не с изменяемым существительным, а с другим словом в составе словосочетания или предложения. Например, существительные с аффиксами -дай, -са, -лы, -ўыЎ сами не подвергаются влиянию процесса, результат для них остаётся нейтральным. Эти аффиксы представляют существительные в виде объекта уподобления-сравнения и предмета обладания-лишения других слов [Зарипов, 1972: 165].

Всё вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что падежные формы и в нынешней стадии языкового развития не отличаются семантической дифференцированностью и полной грамматической стабильностью. Видимо, этим объясняется факт сохранения тенденции признания шестипадежной системы склонения не только в школьных учебниках по башкирскому языку, но и в вузовских грамматиках. Мы, в свою очередь, в современном башкирском языке выделяем следующие широко распространённые в речи 10 падежных форм, взяв за основу классификацию Р.Ф. Зарипова: 1) основной (тњп), 2) определённый и неопределённый притяжательный (билдљле ўљм билдљўеЎ эйљлек), 3) определённый и неопределённый направительный (билдљле ўљм билдљўеЎ тњбљЈ), 4) определённый и неопределённый винительный (билдљле ўљм билдљўеЎ тњшњм), 5) исходный (сыћанаќ), 6) местно-временной (урын-ваќыт), 7) обладательный (барлыќ), 8) лишительный (юќлыќ), 9) уподобительный (оќшатыу), 10) предельный (сик).

Из различной трактовки сущности основного падежа вытекают многочисленные термины, встречающиеся в лингвистической литературе. Кроме термина основной падеж [Батманов, 1938; Дыренкова, 1948; Убрятова, 1950; Боргояков, 1976; Баскаков, 1979; Кононов, 1960; Зарипов, 1971 и др.], в тюркологии употребляются термины именительный падеж [Казембек, 1846; Богородицкий, 1953; Щербак, 1977 и др.], неопределённый падеж [Дмитриев, 1948; 1950 и др.]. Отметим, что некоторые языковеды одновременно пользовались несколькими терминами: Н.П. Дыренкова - коренной, безаффиксальный, основной, именительный; Е.И. Убрятова - неоформленный, основной; Н.А. Баскаков - неопределённый, именительный, основной, А.Н. Кононов - именительный, основной и др. На практике также бытует мнение об идентичности основного и именительного падежей. Их рассматривают как сходные формы, обладающие одинаковым грамматическим значением и синтаксической функцией. Тем не менее основной падеж отличается от именительного падежа, употребляемого, скажем, в русском языке. Основной падеж представляет собой исходную форму слова и как прямой противостоит косвенным падежам не только по отсутствию аффиксов, но и по своему значению.

Основным значением формы притяжательного падежа в тюркских языках, в том числе и в башкирском, считается отношение принадлежности, в то же время её характеризует широкий спектр и других грамматических значений [ГСБЛЯ, 1981: 139-140; ХБТ, 1986: 181-182; Зљйнуллин, 2002: 42-43; Тикеев, 2004: 233-234]. В башкирском языке притяжательный падеж имеет определённую и неопределённую формы. Форма определённого притяжательного падежа выражается посредством аффиксов -дыҐ/-деҐ, -тыҐ/-теҐ, -ЎыҐ/-ЎеҐ, -ныҐ/-неҐ (с фонетическими вариантами): МатурЎарЎыҐ матуры тип даны таралћан батша ќыЎын ўоратырћа тњрлњ илдљрЎљн батырЎар йыйыла (Ђкиљттљн) `Чтобы просить руки красивейшей из красивых царевны, собираются батыры из разных стран`. Форма неопределённого притяжательного падежа характеризуется отсутствием падежного аффикса. Основное значение указанной формы сводится к понятию обобщённости, неопределённости: Егет йњрљгендљ эйљрле-йЈгљнле ат ята, тиЎљр (М.Кљрим) `Говорят, что в сердце джигита лежит оседланный конь`.

Следует учесть, что в некоторых тюркских языках формы типа њй ўинеке `твой дом`, яулыќ љсљйЎеке `мамин платок` рассматриваются в структуре притяжательного падежа [Иванов, 1975: 29]. В башкирском языке данные формы мы склонны воспринимать соответственно как притяжательные местоимения и притяжательные прилагательные в основном падеже.

В некоторых случаях определённая и неопределённая формы притяжательного падежа могут успешно взаимозаменяться. Тем не менее существует целый ряд имён, которые не могут принимать форму неопределённого притяжательного падежа в силу выражения конкретного понятия. К такой категории относятся существительные, находящиеся в постпозиции по отношению к местоимениям (чаще - указательным), прилагательным в функции определения и изафетным конструкциям с разомкнутыми членами: был баџыуЎыҐ игене `зерно этого поля`, егљрле кешенеҐ ќулы етљЈ` у трудолюбивого семь рук`, АйўылыуЎыҐ айлы кистљре `лунные вечера Айсылу`.

Форма направительного падежа в башкирском языке, как и в других тюркских языках, обладает широким спектром значений. Среди падежей, именуемых пространственными, данный падеж по значению традиционно противопоставляется исходному (исходный пункт) и местно-временному (местонахождение, предел действия во времени) падежам, поскольку выражает объект заинтересованной направленности действия, объект предназначения, объект-цель, объект-причину и т.д. [Зарипов, 1972: 163-164; ХБТ, 1986: 182-183; Зљйнуллин, 2002: 45-47; Тикеев, 2004: 229-230]. За пределами этого соотношения, то есть вне данной оппозиции, направительному падежу свойственно богатейшее разнообразие значений, не противопоставленных столь же наглядно другим падежам и характеризующихся большой сложностью взаимных отношений.

Форма определённого направительного падежа, выраженная аффиксами -ћа/-гљ, -ќа/-кљ, часто сочетается с именами, глаголами, модальными словами, послелогами и др., имея при этом самостоятельное и обусловленное значения [ГСБЛЯ, 1981: 141]: Был донъяла ауыр яҐћыЎ башќа, дуџ-иш кљрљк донъя књткљндљ (Халыќ йырынан)досл.`Трудно прожить одному в этой жизни, в жизни не обойтись без друзей`. Форма неопределённого направительного падежа в башкирском языке свойственна очень малочисленной группе слов. Она употребляется только в тех случаях, когда имя выражает понятие пункта, местности, хорошо знакомого всем (или хотя бы большинству слушателей/ читателей). По мнению Р.Ф. Зарипова, объект направления при этом должен быть чем-то важнее исходного пункта; в крайнем случае они должны быть идентичны по степени важности [Зарипов, 1972: 163]: Буранбай Ўа Себер китеЈ менљн, баџылыр микљн илдеҐ ирЎљре... (Халыќ йырынан)досл.`Со ссылкой Буранбая в Сибирь утихнут ли мужчины страны…`

Винительный падеж выступает как грамматическое средство указания на то, что предмет, выраженный исходной основой, воспринимается автором высказывания как объект прямого непосредственного воздействия [Ишбулатов, 1972: 111; ГСБЛЯ, 1981: 138, ХБТ, 1986: 183-184, Зљйнуллин, 2002: 44-45]. Форма определённого винительного падежа, выраженная в башкирском языке посредством аффиксов -ны/-не, -Ўы/-Ўе, -ты/-те, -ды/-де(с фонетическими вариантами), употребляется без послелогов и выполняет в основном функцию прямого дополнения: Бер сљйер нљмљ бар: ситкљ сыќтыҐмы, шундаћы тормош-књнкЈреште, йљшљЈ рљЈешен ЈЎ илеҐдљге, ЈЎ ереҐдљге хљл менљн саћыштыра башлайўыҐ (Р.Солтангљрљев) `Есть одно странное явление: на чужбине чужой быт, образ жизни начинаешь сравнивать с тем, что у тебя на родине, на своей земле`. Основное значение формы неопределённого винительного падежа заключается в выражении общности, неопределённости прямого объекта на момент рассказа. Когда имеется в виду неопределённый предмет, соответствующее ему слово лишается падежного аффикса и примыкает к сказуемому, образуя при нём объектную группу: Йоќо ваќыт ўайламай (Мљќљл) `Сон не выбирает время`.

Форма исходного падежа в тюркских языках, в том числе и в башкирском, отличается наибольшей многозначностью среди всех других падежных форм. Предмет, выражаемый формой исходного падежа, в башкирском языке традиционно является объектом косвенного отношения, характеризующегося направленностью от него. Второе значение сводится к тому, что предмет является объектом косвенного выделительного отношения. Третье значение в содержательном потенциале данной падежной формы связано с временным пределом, начиная с которого или после которого совершается то или иное действие. Данная падежная форма в башкирском языке образуется с помощью аффикса -дан/-дљн, -тан/-тљн, -Ўан/-Ўљн, -нан/-нљн(для сравнения: в туркменских письменных памятниках зафиксировано 14 вариантов, а в диалектах - 30 вариантов аффиксов исходного падежа [Байлыев, 1990: 24]): Дуџ менљн дуџ булћанћа шатлан, дошман менљн дуџ булыуЎан ўаќлан (Мљќљл)`Радуйся дружбе с другом, остерегайся дружбы с врагом`.

Наблюдения над особенностями употребления формы исходного падежа в башкирском языке показывают, что в её семантической сущности отчётливо выявляются два ряда противопоставлений: прямое противопоставление обстоятельственных значений значениям ближайших коррелятов - направительного и местно-временного падежей - и широкая область объектных значений, не соотносящихся столь же очевидным образом со значениями данных падежей. Заметим, что уровень развития абстрактной стороны значений рассматриваемой формы в башкирском языке очень высок. Об этом говорит широкий диапазон значений, не связанных непосредственно с пространственной и временной семантикой.

Существительное в форме местно-временного падежа выражает предмет, являющийся местом, точкой или пространством, в котором происходит какое-либо действие/событие: ауылда `в деревне`, њџтљлдљ `на столе`, а также обозначает момент /временной отрезок/, в котором или в течение которого совершается действие: (Јткљн) аЎнала`на прошлой неделе`, (ул) йылда `в том году`. Местно-временной падеж с вышеупомянутым значением обстоятельственного характера (места и времени) противостоит формам направительного и исходного падежей [ГСБЛЯ, 1981: 147]. Значение места и времени является основным в семантическом потенциале обсуждаемой формы не только в башкирском языке, но и в ряде других родственных языков: якутском [ГСЯЛЯ, 1982: 136], татарском [СТЛЯ, 1969: 143], кумыкском [Гаджиахмедов, 1996: 99], балкарском [ГКБЯ, 1976: 44] и др. Кроме семантики места и времени, имя в местно-временном падеже может выражать и другие оттеночные значения.

В башкирском языке, как и в некоторых других тюркских языках [Кононов, 1960: 154; Гаджиева, Серебренников, 1986: 132], отмечены случаи, когда вместо логически определяемого местно-временного падежа употребляется направительный. Ср.: Ђсљйем хатта ЈЎенеҐ књнкЈрешен яЎћан. Ђсљйем хатќа ЈЎенеҐ књнкЈрешен яЎћан `Мать написала в письме о своём житьё-бытьё`. Подобное явление широко распространено в финно-угорских языках [Серебренников, 1986: 282-284]. Объяснить вышеприведённые случаи употребления падежных форм довольно трудно. По мнению Б.А. Серебренникова и Н.З. Гаджиевой, в так называемую дотюркскую эпоху направительный и местно-временной падежи выражались одной и той же формой, как это до сих пор имеет место в современном монгольском языке [Гаджиева, Серебренников, 1986: 133].

Известно, что аффикс -лы/-ле/-ло/-лњ в современном башкирском языке, как и во многих других тюркских языках, обладает тройной функцией: а) очень активно используется в качестве словообразующего [см.: Ишбаев, 1994; 1996 и др.]; б) выступает формообразующим показателем (числительные меры); в) может употребляться как словоизменительный показатель (обладательный падеж). Как правило, существительные с данным аффиксом в традиционных школьных и вузовских учебниках башкирского языка изучаются как производные прилагательные: машиналы кеше досл. `человек, имеющий машину`, ќоротло ўурпа досл.`бульон с курутом`, дњгњлњ бљлеш досл. `пирог с рисом`.В примерах такого типа, по мнению Р.Ф. Зарипова, ни одно из имён существительных не перешло в разряд прилагательных. В них полностью сохранено понятие предметности. Существительное в форме обладательного падежа (впрочем, как и в формах лишительного, уподобительного и предельного падежей) занимает пассивную позицию по отношению к определяемому слову. Грамматическое значение и падежное отношение в данном случае направлены не на изменяемое существительное, а на другое слово в составе предложения (высказывания). В то же время имена с вышеуказанными падежными аффиксами не поддаются влиянию процесса, они сохраняют нейтральность по отношению к результату [Зарипов, 1972: 163].

Форма обладательного падежа в башкирском языке характеризует имя с точки зрения обладания чем-либо: фатирлы булынды`приобрёл квартиру`,еҐел машиналы булынды `приобрёл (купил) легковую машину`, дачалы булынды`приобрёл дачу`.Сфера употребления обладательного падежа в башкирском языке не отличается широтой. Форма названного падежа характерна в основном для разговорной речи.

По определению О.С. Ахмановой, “каритив - это категориальная форма падежа, указывающая на лишение, отсутствие чего-либо” [Ахманова, 1966: 189]. Показателем лишительного падежа в башкирском языке выступает аффикс -ўыЎ/-ўеЎ/-ўоЎ/-ўњЎ, отличающийся полифункциональностью, который, с одной стороны, является словообразующим, с другой стороны, выражает грамматические отношения. В словосочетаниях типа ќотўоЎ њй `неуютный дом`, баЎнатўыЎ егет `нерешительный парень`, кљрљкўеЎ китап `ненужная книга` аффикс -ўыЎ/-ўеЎ, естественно, является словообразующим, так как меняет лексическое значение слова. В конкретных именах этим аффиксом выражаются падежные отношения; в данном случае -ўыЎ/-ўеЎ выступает как словоизменительное средство: АтаўыЎ ул аџрама, инљўеЎ ќыЎ аџрама (Мљќљл) `Без отца не воспитывай сына, без матери - дочь`.

В системе школьной преподавания башкирского языка форма лишительного падежа традиционно рассматривается как производное прилагательное, в вузовских учебниках лишь упоминается о наличии данной падежной формы [ХБТ, 1986: 185]. Тем не менее уже в 60-е годы прошлого столетия указанный падеж наряду с обладательным был признан Дж.Г. Киекбаевым [1961: 26], М.З. Закиевым [1964: 208], Р.Ф. Зариповым [1972: 160]. Отметим, что лишительный падеж функционирует не только в тюркских языках, но и во всей системе урало-алтайских языков, в частности, в таких финно-угорских языках, как финский, удмуртский, марийский, мордовский, эстонский и др. [Юдакин, 1997: 15, 70, 71]. Дж.Г. Киекбаев указывает на отсутствие синтетического способа передачи лишительного падежа в тунгусо-маньчжурском, монгольском и восточных тюркских языках; значение лишения (отсутствия) в этих языках выражается только аналитическим способом. Ср.: салќын йоќ кЈн (алтай.), салћын чок хун (тувин.), чил чох кЈн (хакас.) и т.д. [Киекбаев, 1961: 28].

В современном башкирском языке аффикс -ўыЎ/-ўеЎ в качестве словоизменительного может передавать следующие смысловые оттенки: а) выражает отсутствие необходимого или важного для жизни элемента (предмета, лиц, вещей и т.п.): АтўыЎ, данўыЎ йљшљп булалыр ул, йљшљп ќара бер књн икмљкўеЎ! (Х.Љилљжев) досл.`Без лошади, без славы можно, наверно, прожить, попробуй прожить один день без хлеба!` б) может означать понятие кемдљн, нимљнљн башќа`без кого, без чего`: УтўыЎ тњтњн булмай (Мљќљл) `Не бывает дыма без огня`; в) при употреблении с глаголом ќал- `остаться` указывает на уничтоженные, исчезнувшие, лишённые кого-либо, чего-либо лица, изъятые предметы и т.п.: Янћын арќаўында ике сљћљт эсендљ кљртљ-ќураўыЎ ќалдыќ (“АЎна” гљзитенљн)`Из-за пожара за два часа остались без дворовых построек`.

Специфическим аффиксом уподобительно-сравнительного падежа в башкирском языке, как и в целом ряде тюркских языков, выступает аффикс -дай/-дљй(с фонетическими вариантами). В большинстве тюркских языков, в том числе и в башкирском, показатель -дай/-дљй традиционно рассматривается как словообразующий аффикс наречий. Однако Г.И. Рамстедт уже в 50-е годы прошлого столетия признаёт аффикс -дай/-дљй в качестве падежного: “Историческое развитие привело к тому, что dai/dљi ныне стало равноценным падежному окончанию” [Рамстедт, 1957: 57]. Того же мнения придерживались и другие языковеды [Закиев, 1964: 216; Ганиев, 1970: 54; Зарипов, 1971: 12 и др.]. Действительно, при присоединении к именам указанный аффикс не вносит ничего нового в лексическое значение слова, лишь указывает на уподобительно-сравнительные отношения: КЈршенеҐ тауыћы ла ќаЎЎай, ќатыны ла ќыЎЎай (Ђйтем) `У соседа и курица как гусь, и жена - как девушка`.