Именно в тот момент я не просто осознала, насколько хрупка жизнь, я поняла, насколько мало мы знаем о человеке. Все мы с юного возраста знаем, что такое смерть. Все мы знаем, что нас может сбить злосчастный грузовик или автобус и в одночасье лишить жизни. Если у нас нет никаких религиозных убеждений, то такая смерть кажется нам абсолютно несправедливой и бессмысленной. Однако большинству из нас все же известно, что нужно уважать как саму человеческую жизнь, так и ее конец. Если вас собьет автобус, кто-нибудь может украсть вашу сумку или кошелек, пока вы истекаете кровью, но большинство людей поспешит к вам на помощь, пытаясь сохранить вашу драгоценную жизнь. Кто-то вызовет скорую, кто-то побежит за полицией, а кто-то снимет пальто, свернет его и положит вам под голову, чтобы, если вы действительно умираете, вы знали, что кто-то о вас заботиться. Фотографии на стенах в Купертино показывали, что не просто один человек, а сотни тысяч людей могли быть убиты, лишены жизни по чьей-то прихоти, и уже на следующий день их смерть не имела никакого значения. Но еще ужаснее то, что люди, несущие смерть (которая сама по себе, не смотря на ее неизбежность, есть самая страшная трагедия в жизни человека), позволяли себе издеваться над жертвами, заставляя их умирать, испытывая максимально возможные мучения и унижения. Внезапно меня охватила паника при мысли, что это тотальное неуважение к смерти, эта деградация в социальной эволюции будет оставлена на задворках истории, и что к этому событию будут относиться как к безобидной ошибке в компьютерной программе, которая может не повториться, а может и повториться, и что так будет, пока кто-нибудь не заставит мир помнить о тех событиях.

На конференции я узнала, что уже ведется работа над двумя романами о Нанкинской резне («Райское дерево» и «Шатер оранжевой дымки», оба опубликованы в 1995г), а также над иллюстрированной книгой, посвящённой этому событию («Резня в Нанкине: неопровержимая история в фотографиях», опубликована в 1996г). Но в то время никто еще не написал полноценной англоязычной документальной книги об этих событиях. Углубившись в историю Нанкинской резни, я узнала, что исходный материал для написания этой книги всегда находился в открытом доступе в США. В дневниках, фильмах и фотографиях американские миссионеры, журналисты и офицеры сохранили для потомков свой взгляд на произошедшее. Почему же ни один американский писатель или ученый не использовал такой огромный пласт материала из первоисточников для создания документальной книги или даже диссертации, посвященной этому геноциду?

Вскоре я нашла частичный ответ, по крайней мере, на вопрос о том, почему в мировой истории этот геноцид остается сравнительно неизвестным. Резня в Нанкине не проникла в мировое сознание в той же мере, как Холокост или атомная бомбардировка Хиросимы, так как сами жертвы хранили молчание.

Но каждый ответ порождает новый вопрос, и теперь мне стало интересно, почему жертвы этого преступления не потребовали справедливости. А если и потребовали, то почему их глас страданий не был услышан? Скоро мне стало ясно, что за занавесом молчания скрывалась политика. Китайская Народная Республика, Китайская республика, и даже Соединенные Штаты внесли свой вклад во всеобщее пренебрежение по отношению к этому историческому событию по причинам, корни которых уходят в недра периода холодной войны. После китайской коммунистической революции 1949г ни Китайская Народная Республика, ни Китайская республика не потребовали от Японии репараций (как их потребовал Израиль от Германии), потому что эти две страны боролись за торговое и политическое сотрудничество с Японией. Даже США, столкнувшись с угрозой коммунизма со стороны Советского Союза и материкового Китая, старались заручиться дружбой и верностью своего бывшего врага Японии. Таким образом, холодная война во многом помогла Японии избежать долгих и напряженных разбирательств, через которые пришлось пройти ее военному союзнику.

Более того, атмосфера террора в Японии помогла избавиться от открытых обсуждений и научных дискуссий на тему нанкинской резни, что в дальнейшем привело к уменьшению уровня осведомленности в отношении этого события. В Японии говорить, что ты действительно думаешь по поводу японо-китайской войны, было и есть опасно не только для карьеры, но и для жизни. ( В 1990г некто выстрелил в грудь майору Нагасаки Мотошима Хитоши, так как последний сказал, что император Хирохито несет часть ответственности за Вторую мировую войну). Это всепроникающее чувство опасности помешало многим авторитетным ученым посетить японские архивы, дабы провести исследование по этому вопросу. В Нанкине мне рассказали, что Китайская Народная Республика редко разрешает своим ученым визиты в Японию, так как не хочет рисковать их физической безопасностью. При таких обстоятельствах получить доступ к материалам по резне в Нанкине, хранящимся в архивах Японии, становилось чрезвычайно сложно для всех живущих за ее пределами. К тому же, большинство ветеранов нанкинской резни не хотят говорить о случившемся, хотя за последние годы некоторые из них все же решились поделиться своими историями, несмотря на угрозы изгнания и физической расправы.

Когда я писала эту книгу, меня печалило и сбивало с толку настойчивое нежелание Японии признать собственное прошлое. Дело не только в том, что Япония не выплатила и одного процента от той суммы, которую возместила Германия в качестве репараций. Не в том, что после войны большинство нацистов если и не попало в тюрьму, то было изгнано из жизни общества, в то время как военные преступники Японии продолжали занимать важные государственные посты и должности в сфере индустрии. Дело даже не в том, что пока Германия неоднократно приносила извинения жертвам Холокоста, Япония бережно оберегала своих военных преступников в Токио. Один американец, пострадавший от японцев во время войны, сказал, что с политической точки зрения это было все равно, что «воздвигнуть Гитлеру собор в центре Берлина».

Что действительно мотивировало меня во время нелегкой работы над книгой, так это то, что несмотря на неопровержимые доказательства, многие значимые японские политики, ученые и руководители промышленных предприятий настойчиво отрицали сам факт геноцида в Нанкине. В отличие от Германии, где учителям запрещено законом исключать Холокост из программы по истории, японцы десятилетиями систематически не допускали в учебники любые упоминания о нанкинской резне. Они убрали фотографии нанкинского геноцида из музеев, исказили первоисточники и сделали все, чтобы люди не узнали об этом событии. Даже авторитетные японские историки примкнули к правым силам, чтобы исполнить то, что они считали своим гражданским долгом: а именно, дискредитировать любую информацию о резне в Нанкине. В документальном фильме «Во имя Императора» один японский ученый отверг сам факт геноцида со словами: «Даже если бы было убито двадцать или тридцать человек, это уже стало бы огромным потрясением для Японии. Японская армия всегда отличалась образцовым поведением». Именно такие целенаправленные попытки некоторых японцев исказить исторические факты убедили меня в необходимости этой книги.

Это была крайне веская причина, однако моя книга - это также ответная реакция на нечто совсем иное. В последнее время попытки заставить Японию признать последствия своих действий стали называть «выволочкой Японии». Важно отметить, что я не собираюсь утверждать, что в первой трети XX века Япония была единственной империалистической силой мира или Азии. Сами китайцы пытались расширить зону влияния на соседние страны и даже заключили соглашение с Японией, чтобы установить зону влияния на Корейском полуострове, подобно тому, как в прошлом веке европейские державы поделили между собой права на торговлю в Китае.

Более того, говорить, что любая критика определенных действий Японии в конкретный исторический период - это критика японской нации, будет не только неуважением к погибшим в Нанкине мужчинам, женщинам и детям, но и оскорблением для всего японского народа. Эта книга писалась не для того, чтобы объяснить японский менталитет или доказать генетическую предрасположенность этой нации к такого рода действиям. Эта книга о силе культуры, которая способна обратить нас всех в монстров, срывая с нас тонкий покров социальных ограничений, делающий нас людьми, или же наоборот, укрепить нашу социальную сущность. Германия стала лучше, потому что евреи не дали немцам забыть о том, что произошло шестьдесят лет назад. Юг Америки стал лучше, потому что американцы признали все ужасы рабства и притеснений чернокожего населения, которые продолжались еще сто лет после отмены самого рабства. Япония не будет двигаться вперед, пока не признает перед всем миром и перед самой собой то, насколько вопиющими были ее действия всего полвека назад. Меня действительно приятно удивило число японцев, которые присутствовали на конференции по резне в Нанкине. Один из них сказал: «Мы, как и Вы, хотим узнать правду».

В этой книге я описываю историю двух связанных, но в то же время обособленных злодеяний. Первое событие это непосредственно нанкинская резня, т.е. история того, как японцы, находясь во вражеской столице, уничтожили сотни тысяч мирных людей.

Второе злодеяние - это история сокрытия, т.е. того, как японцы, осмелевшие после молчания Китая и Америки, попытались полностью стереть из общественного сознания факт геноцида лишая, таким образом, жертв их должного места в истории.

На структуру первой части моей книги, повествующей об истории нанкинской резни, сильное влияние оказал знаменитый фильм «Расёмон», основанный на коротком рассказе японского писателя Акутагава Рюноске «Ябунонака» (что в переводе означает «В чаще»). Действие происходит в десятом веке в городе Киото, где идет судебное разбирательство по делу об убийстве и изнасиловании. На первый взгляд, история кажется простой: разбойник подстерегает странствующего самурая и его жену; после чего люди находят мертвого самурая и его изнасилованную жену. Но история становится куда сложнее, если рассматривать ее с точки зрения каждого из главных героев. Разбойник, убитый самурай, его жена и свидетель преступления рассказывают свои версии случившегося. Именно читатель должен совместить воспоминания героев, понять, где правда, а где ложь, и из субъективных, зачастую пристрастных показаний составить более объективную картину того, что на самом деле произошло. Этот рассказ нужно включать в учебную программу для тех, кто изучает уголовное судопроизводство. Он объясняет суть исторических событий.

Резня в Нанкине рассматривается с трех разных точек зрения. Сначала мы видим историю спланированного нападения глазами японцев: что, как и почему было приказано делать японской армии. Потом глазами китайцев, жертв тех событий, мы видим судьбу города в тот момент, когда правительство более не способно защитить свой народ от вторгшегося противника. В эту часть книги включены истории, рассказанные жертвами событий: истории отчаянья, предательства и попыток выжить. Наконец, мы посмотрим на случившееся глазами американцев и европейцев. Эти люди не учувствовали в той войне, но в какой-то момент они вошли в историю Китая как герои. Горстка людей из стран Запада, которые во время геноцида рисковали своими жизнями, пытаясь защитить мирное население Китая и рассказать всему миру об ужасах, происходивших прямо у них на глазах. Только в следующей части книги, посвящённой послевоенному времени, мы увидим, как американцы и европейцы демонстрируют расчетливое равнодушие к словам своих соотечественников-очевидцев.

В последней части книги речь идет о тех, кто вступил в заговор с целью скрыть события нанкинской резни от общественного сознания более чем на полвека. Кроме того, я говорю о приложенных заговорщиками усилиях с тем, чтобы убедиться, что подобное искажение истории не останется безнаказанным.

Любая попытка расставить все на свои места должна пролить свет на то, каким образом японская нация управляет, взращивает и поддерживает массовую амнезию, вплоть до отрицания, когда речь заходит о документах, подтверждающих их поведение во время тех событий. Дабы защитить себя, японцы не включили в учебники все самые болезненные темы и, конечно, они убрали из школьной программы все самые нелицеприятные факты поведения японской армии во время японо-китайской войны. Однако страшнее то, что они скрыли свою роль провокаторов, внушив людям ложную мысль о том, что Япония была не инициатором, а жертвой во Второй мировой войне. Ужас, обрушившийся на японцев во время атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, помог этому мифу встать на место истории.

Япония прячет голову в песок, когда дело доходит до необходимости признать вину за свои военные действия. Даже в страшное послевоенное время, несмотря на трибуналы в которых несколько японских командиров были признаны виновными в военных преступлениях, стране восходящего солнца удалось избежать морального осуждения со стороны цивилизованного мира, в то время как Германию вынудили взять ответственность за свои действия. Постоянно уклоняясь от суда, японцы тем самым совершили еще одно преступление. Еще Нобелевский лауреат Эли Визель предупреждал нас о том что, забыть Холокост означает убить дважды.

Больше всего я надеюсь на то, что эта книга вдохновит других авторов и историков на изучение историй, рассказанных выжившими в Нанкине, пока их угасающие голоса из прошлого не замолкли навсегда. Что, наверное, еще важнее, я надеюсь, она поможет Японии взять ответственность за случившееся.

Работая над книгой, я постоянно помнила бессмертные слова Джорджа Сантаяна: «Не помнящие прошлого, обречены повторять его».

Эпилог

Резня в Нанкине - это лишь один из эпизодов из долгой и кровожадной саги, продолжавшейся в течение девяти лет войны. Еще до событий в Нанкине, Япония заработала себе дурную славу, когда стала первой нацией, которая нарушила табу и с помощью ВВС начала не только убивать вражеских солдат, но и терроризировать мирное население. Тогда японцы активировали свои вооруженные силы в операции по массовому уничтожению сначала в Шанхае, затем в Нанкине, продвигаясь все дальше вглубь страны.

До начала японского аналога Холокоста в Китае, правительство императора выбрало политику по полному уничтожению населения в некоторых регионах Китая. Одной из самых смертоносных стала политика «трех дочиста» («выжигай дочиста», «убивай всех дочиста», «грабь дочиста»), которая применялась на севере Китая, где китайские коммунистические партизаны самоотверженно боролись с японской армией. Один опечаленный японский полковник раскрывает жестокую незамысловатость этой политики в своем дневнике: «От вышестоящего начальства мне поступил приказ о том, что все люди здесь подлежат ликвидации».

В итоге в 1941г это вылилось в кампанию по массовому уничтожению сельских районов северного Китая, где в результате население сократилось с 44 до 25 миллионов человек. Например, Джулс Арчер - автор, писавший про Китай, уверен, что японцы убили более 19 миллионов людей, которые числились пропавшими в том регионе. Однако другие ученые предполагают, что все эти люди просто бежали из опасных районов страны. Раммел Р.Д., автор книги «Кровавый век Китая», указывает на то, что даже если было убито только 5% от этого числа, это уже примерно один миллион китайцев.

Кроме того, японцы проводили над Китаем безжалостные эксперименты в области использования биологического оружия. Некоторые из этих экспериментов носили карательный характер и были направлены против жителей китайских деревень, которые подозревались в помощи американским летчикам во время Рейда Дулиттла Примечание переводчика: Рейд Дулиттла - это эпизод Второй мировой войны, в котором 16 средних бомбардировщиков наземного базирования B-25 «Митчелл» под командованием подполковника Джеймса Дулиттла, взлетев с американского авианосца «Хорнет», впервые атаковали территорию Японии. Налёт имел малое военное, но большое политическое значение. По сути, это был первый серьёзный укол не знавшей до этого поражений японской имперrии. в Токио в апреле 1942г. В местах, которые могли служить зоной приземления для бомбардировщиков, японцы вырезали четверть миллиона китайских мирных жителей и уничтожили все китайские аэродромы на территории в 32000 квадратных километров. Во время войны в этих и других районах страны болезни намеренно распространялись на целые города и регионы. Известно, что в районах таких больших городов как Шанхай, Нинбо и Чандэ японцы сбрасывали с самолетов зараженных чумой блох и подбрасывали в дома, реки, колодцы и водохранилища колбы с болезнетворными бактериями холеры, дизентерии, брюшного тифа, чумы, сибирской язвы и паратифа. Кроме того, японцы подмешивали в еду смертоносные микробы, чтобы нанести вред китайской армии и гражданскому населению станы. Пироги, зараженные брюшным тифом, подбрасывали в места биваков, чтобы заразить голодных крестьян. Перед тем как освободить китайских военнопленных, японцы делали им инъекции брюшного тифа и паратифа.

В конечном итоге, по подсчетам, погибло просто немыслимое количество людей - от 1,578,000 до 6,325,000. По скромным оценкам Р.Д. Раммела, число погибших составило 3,949,000 человек, из них 400,000 гражданских. Однако он отмечает, что еще миллионы китайцев скончались из-за болезней и голода, вызванных грабежами, бомбардировками и медицинскими экспериментами. С учетом этих жертв, в конечном итоге получается, что за время этой войны японцы уничтожили более 19 миллионов китайцев.

Большинство людей так и не сможет до конца представить, что творилось в умах японских солдат и офицеров, когда они совершали все эти зверства. Многие историки, очевидцы, выжившие, и даже сами японцы строили свои версии о том, что же стало причиной этой неприкрытой жестокости императорской армии.

Некоторые японские ученые убеждены, что ужасы резни в Нанкине и других кошмарных событий японо-китайской войны - это следствия феномена под названием «отражение угнетения». По словам Танака Юки, автора книги «Скрытые ужасы: военные преступления Японии во Второй мировой войне», японская армия на момент войны была предрасположена к совершению неоправданно жестоких действий по двум причинам. Во-первых, она проявляла деспотическую жестокость по отношению к собственным солдатам и офицерам, во-вторых, в менталитете японцев заложено определять свой статус по степени приближенности к императору. До наступления на Нанкин, японская армия подвергала своих солдат постоянному унижению. Японские солдаты были вынуждены стирать нижнее белье вышестоящих офицеров или покорно стоять, пока старшие по званию избивают их до крови. Постоянные побои солдат офицеры по-орлуэлловски называли «битатцу», то есть актом любви, а дисциплина в рядах японского военно-морского флота, достигаемая методами «теккен сейсай» (железная хватка), называлась «ай-но-мучи», то есть кнут любви.

Уже давно известно, что люди, обладающие минимумом власти, проявляют наибольшую степень садизма, когда им дана власть над жизнями людей, стоящих еще ниже в иерархии. Когда японские солдаты оказались заграницей, накопленная в условиях такой жесткой иерархии ярость внезапно вырвалась на свободу. В другой стране или на колонизированной территории, японские солдаты наслаждались своей огромной властью. В Китае любой японский солдат становился на голову выше любого самого знатного и могущественного китайца, поэтому не трудно представить, как годы постоянно подавляемых чувств ярости, ненависти и страха могли вылиться в неконтролируемую волну насилия в Нанкине. Раньше японские солдаты вынуждены были молча терпеть любое унижение со стороны вышестоящего начальства, и теперь китайцам приходилось принимать это же унижение со стороны японских солдат.

По мнению ученых, второй причиной этой кровавой резни является категорическое презрение многих японских военных к китайцам - презрение, которое десятилетиями взращивалось с помощью пропаганды, системы образования и идеологического воздействия на умы людей. Несмотря на то, что японцы и китайцы обладают схожими, если не идентичными, расовыми признаками (которые, возможно, могли стать определенного рода угрозой «уникальности» японской нации), среди императорской армии были и те, кто не считал китайцев за людей: для них убить китайца значило не больше, чем раздавить таракана или зарезать свинью. Более того, во время войны и до ее начала японские военные, независимо от звания, часто приравнивали китайцев к свиньям. Например, один японский генерал сказал журналисту: «Честно говоря, мое мнение относительно китайцев абсолютно не совпадает с вашим. Вы видите в них людей, а я- свиней». В Нанкине один японский офицер, который связывал китайских пленных в группы по десять человек, скидывал каждую группу в яму и затем сжигал людей заживо, оправдывал свои действия тем, что во время этих убийств он чувствовал себя так же, как при забое свиней. В 1938г японский солдат Ацума Широ признался в своем дневнике, который он вел в Нанкине: «свинья сейчас представляет большую ценность, чем жизнь человека [китайца], потому что ее можно съесть ».

Третья причина-это религия. Наделив насилие сакральным смыслом, японская императорская армия превратила его в движущую силу культуры, по мощи сравнимую с той, что толкала вперед европейцев во время крестовых походов и испанской инквизиции. Выступая с речью в 1933 году, один японский генерал призвал: «Каждая пуля должна служить Императору, и на острие каждого штыка должно пылать достоинство нации».

Едва ли кто-то из японцев ставил под сомнение благородство целей, с которыми они шли в Китай. Бывший японский солдат Нагатоми Хакудо, участник нанкинской резни, говорил, что в нем воспитали веру в то, что император - это истинный правитель мира, что японская нация превосходит все остальные и что Японии предначертано судьбой контролировать Азию. Когда один христианский священник спросил его: «Чье величие больше: Бога или японского императора?», бывший японский солдат не сомневался, что «величие императора» это единственный правильный ответ.

Убежденные в том, что на их стороне сила, превосходящая божественную, японские солдаты спокойно пошли дальше и поверили в то, что война, несмотря на все свои ужасы, в конечном итоге принесет пользу не только Японии, но и тем, кто пострадал от действий этой страны. Для некоторых японцев зверства войны были необходимой мерой для достижения победы, которая пойдет во благо всем и поможет Китаю стать лучше, когда он будет принадлежать японской «великой восточноазиатской сфере взаимного процветания». Подобное убеждение это отголосок поведения японских учителей и военных, которые нещадно били своих учеников и солдат, между тем повторяя, что они делают это им во благо.

Идею самообмана, которая стала частью японского менталитета, пожалуй, лучше всех резюмировал генерал Мацуи Иванэ при попытке оправдать угнетение китайцев японцами. Перед тем как в 1937 году генерал покинет Шанхай, он скажет своим сторонникам: «Я иду на войну не для того, чтобы сражаться с врагом, а чтобы усмирить наших братьев ». Позднее он прокомментирует вторжение Японии в Китай следующим образом:

«Борьба между Японией и Китаем, всегда была ссорой братьев внутри «азиатской семьи». Я уже давно убежден, что мы должны рассматривать эту борьбу как способ заставить Китай переосмыслить свои взгляды. Мы делаем это не потому, что ненавидим их, а как раз наоборот - мы слишком сильно их любим. Это как в семье, когда старший брат уже не в силах терпеть поведение непутевого младшего брата, он выпорет его, чтобы научить хорошим манерам».

Неважно, что произошло после войны, важно то, что нанкинская резня навсегда останется пятном позора на чести человечества. Еще хуже то, что история так и не расставила все по своим местам. Шестьдесят лет спустя Япония все еще пытается похоронить жертв Нанкина - но не в земле, как в 1937 году, а в забвении исторического прошлого. Кроме того, эти преступления омрачаются тем постыдным фактом, что на Западе практически никому не известно о геноциде в Нанкине, потому что мало кто документировал эти события и регулярно пытался придать их огласке.

В первую очередь эта книга создавалась с целью избавить жертв тех событий от дальнейших унижений со стороны Японии, это моя эпитафия для сотен и даже тысяч безымянных могил в Нанкине. В итоге книга стала моим исследованием теневой стороны человеческой природы. Мы можем извлечь несколько важных уроков из истории Нанкина, один из которых это то, насколько хрупка наша цивилизация. Есть те, кто считает, что японцы - люди злые по своей природе, и ничто не сможет их изменить. Однако почитав несколько архивных документов о японских военных преступлениях, а также зверствах, которые совершались в мире в далеком прошлом, я вынуждена была прийти к выводу, что поведение японцев во время Второй мировой войны было обусловлено скорее не тем, что по природе они опасная нация, а тем, что опасное правительство оказалось в условиях уязвимой культуры, опасных времен, и было способно навязывать опасные идеи тем, чьи человеческие инстинкты говорили об обратном. Нанкинскую резню следует понимать как предостережение - это иллюстрация того, как легко можно заставить людей потворствовать тому, чтобы их детей превращали в профессиональные машины для убийства, способные подавлять в себе лучшие человеческие качества.

Еще один урок Нанкина - это роль власти в совершении геноцида. Те, кто изучал модели масштабных массовых убийств, имевших место в истории человечества, отмечают, что концентрация абсолютной власти в правительстве фатальна: только чувство неконтролируемой неограниченной власти может допустить события подобные резне в Нанкине. В 1990х Раммел Д. Р., наверное, крупнейший из экспертов в области демоцида (термин, который он ввел для обозначения одновременно геноцида и массового убийства, совершаемого правительством), завершил систематическое количественное исследование всех кровавых бесчинств, совершенных в XX веке и в древние времена. Он подытожил впечатляющие результаты своего исследования, перефразировав знаменитые строки Джона Актона: «Власть убивает, абсолютная власть убивает абсолютно». Раммел обнаружил, что чем меньше существует факторов, которые сдерживают власть правительства, тем вероятнее возможность того, что лидеры таких государств по своей прихоти или как следствие психологически обусловленных темных желаний, начнут войну с другими государствами. Япония не была исключением, и кошмарные преступления, такие как резня в Нанкине, могут послужить примером прогнозируемого, даже неизбежного, перехода от уступок к авторитарному режиму во главе с военной и императорской элитой, с неограниченной властью внушать населению идеи и цели больных, развращенных властью людей.

Есть и третий, возможно, самый печальный урок, который мы можем извлечь. Он заключается в том, как легко наш разум может принять геноцид, превращая нас в пассивных зрителей немыслимых событий. Новость о нанкинской резне попала передовицы всех газет мира, однако большинство стран остались стоять в стороне, в то время как целый город захлебывался в собственной крови. Реакция международного сообщества на геноцид в Нанкине была удивительно похожа на недавнюю реакцию на кровавые события в Боснии-Герцеговине и Руанде: пока тысячи людей умирали немыслимо жестокой смертью, весь мир, сжимая кулаки, смотрел новости по телевизору. Можно возразить, сказав, что Соединенные Штаты и другие страны пытались препятствовать нацисткой практике «окончательного решения», но эти попытки провалились, так как геноцид совершался в условиях военной секретности и настолько хладнокровно и профессионально, что только когда солдаты союзников освободили концлагеря и собственными глазами увидели весь размах кровавых бесчинств, они смогли поверить в правдивость полученных ранее сведений. Однако в случае нанкинской резни или убийств в бывшей Югославии этот аргумент уже не работает. Кровавые события в Нанкине подробно описывались в таких газетах как the New York Times, а ужасы, творившиеся в Боснии, ежедневно транслировались по телевизору буквально в каждом доме. Видимо, что-то в человеческой природе позволяет таким немыслимым злодеяниям всего за несколько минут стать обыденностью, при условии, что эти события происходят достаточно далеко и не угрожают нашей личной безопасности.

К сожалению, мир до сих пор молча наблюдает за второй «резней» в Нанкине, которая заключается в нежелании японцев принести извинения или хотя бы признать свои преступления, а также в попытках японских экстремистов напрочь вычеркнуть это событие из мировой истории. Чтобы лучше представлять масштабы несправедливости, можно сравнить действия, которые Япония и Германия предприняли в поствоенный период по отношению к людям, пострадавшим от этих стран. Безусловно, деньги не вернут убитым их жизни и не сотрут из памяти выживших пытки, которые им пришлось пережить, но по крайней мере деньги могут показать, что пострадавшие пали жертвой злой воли других людей.

Германия выплатила как минимум 88 миллиардов марок в качестве компенсаций и репараций, а к 2005 году выплатит еще 20 миллиардов. Если учесть все деньги, выплаченные немцами в качестве компенсаций отдельным частным лицам, возмещения утраченной собственности, пособий, выплат по правительственным постановлениям, выплат по особым делам, выплат за нанесенный войной ущерб по договору с Израилем и другими шестнадцатью странами, то в итоге сумма составит 124 миллиарда марок, т.е. приблизительно 60 миллиардов долларов. Японцы не выплатили практически ничего за свои военные преступления. Во времена, когда даже Швейцария потратила миллиарды долларов на создание фонда для возмещения всего, что было украдено со счетов еврейских банков, многие из высокопоставленных представителей власти Японии продолжают верить (или делать вид, что верят) в то, что их страна не сделала ничего, что требовало бы компенсации или хотя бы извинений. Кроме того, японцы утверждают, что многих ужасных преступлений, в совершении которых их обвинили, никогда не было, и что все доказательства обратного сфабрикованы либо китайцами, либо ярыми противниками японского правительства.

Сегодня правительство Японии придерживается того мнения, что все вопросы по военным компенсациям были решены в 1952 году подписанием Сан-Францисского мирного договора. Однако при подробном рассмотрении содержания договора становится понятно, что рассмотрение этих вопросов было отложено до тех пор, пока Япония не достигнет стабильного финансового положения. В статье четырнадцать главы пять договора говорится: «Признается, что Япония должна платить репарации Союзным Державам за ущерб и страдания, которые она причинила во время войны. Однако также признается, что в настоящее время ресурсы Японии недостаточны для того, чтобы, сохраняя жизнеспособность своей экономики, она могла выплачивать полностью репарации за весь причинённый ущерб и страдания и одновременно выполнять свои другие обязательства».

Самая большая ирония холодной войны заключается в том, что Япония не только избежала ответственности за невыплату репараций, но и получила миллиарды долларов в качестве помощи от Соединенных Штатов, что помогло бывшему врагу Америки быстро набрать экономическую мощь и стать конкурентоспособной страной. Сейчас страны Азии сильно обеспокоены тем, что Япония, возможно, возобновит милитаризацию страны. Во время правления Рейгана, США подтолкнули Японию к наращиванию военной мощи, что обеспокоило всех тех, кто пережил годы военной агрессии со стороны Японии. «Кто пренебрегает историей, становится ее жертвой» - предупреждал Карлос Рамуло, министр иностранных дел Филиппин, лауреат Пулитцеровской премии. Во время Второй мировой войны он был помощником генерала Мак-Артура и поэтому понимал дух соперничества, который породила японская культура. «Японцы - это целеустремленная нация; они умеют думать. В конце Второй мировой никто не мог представить, что экономика Японии станет мировым лидером, однако это произошло. Если дать им возможность стать доминирующей военной державой - они ею станут».

Но холодная война закончилась. Китай быстро оправился от времен коммунистической стагнации, а другие страны Азии пострадавшие от Японии могут ответить ей по мере обретения значимости на международной экономической арене. В течение следующих нескольких лет мы, возможно, увидим большой скачек активности относительно проблемы военных преступлений Японии. По демографическим показателям, в населении Америки становится все больше людей из стран Азии. В отличие от своих родителей, которые по большей части занимались наукой, молодое поколение американцев и канадцев китайского происхождения приобретают влияние в сферах юриспруденции, политики и журналистики, т.е. начинают заниматься профессиями, которыми исторически азиаты в Северной Америке не занимались.

С момента начала написания этой книги и к моменту ее завершения, осведомленность общественности о нанкинском геноциде значительно возросла. В 1990х резко увеличилось число романов, исторических книг и газетных статей, посвящённых резне в Нанкине, женщинам из военных борделей, японским медицинским экспериментам над жертвами войны и другим злодеяниям, которые совершили японцы во время Второй мировой войны. Руководство школьного округа Сан-Франциско планирует включить изучение истории нанкинской резни в учебный план, а китайские застройщики города уже нарисовали проект музея, посвящённого китайскому геноциду.

Когда написание книги близилось к завершению, правительство США начало отвечать на требования активистов заставить Японию признать события военных лет. Третьего декабря 1996года министерство юстиции США составило список военных преступников Японии, дабы не допустить их въезд в страну. В апреле 1997 года бывший посол США Уолтер Мондейл заявил прессе, что Японии нужно прямо и честно признать свое историческое прошлое и выразил надежду, что она принесет извинения за все военные преступления. Кроме того в Палате Представителей Конгресса США скоро будет рассмотрен законопроект, который был разработан ввиду событий нанкинской резни. Весной 1997 года представители законодательной власти совместно с борцами за права человека составили законопроект, согласно которому будет признана вина Японии за плохое обращение с военнопленными США и других стран в период Второй мировой войны. В соответствии с законопроектом, Япония будет обязана принести жертвам войны официальные извинения, а также компенсировать причинённый ущерб.

Даже в самой Японии набирает обороты движение, направленное на то, чтобы заставить японское правительство признать наследие, оставленное правительством военных лет. Официальная позиция отрицания военных преступлений вызвала стыд и смятение у граждан, которые считают себя больше, чем просто гражданами Японии. Активное меньшинство убеждено, что их правительство должно признать свое прошлое, если в будущем оно надеется завоевать доверие своих соседей. В 1997 году Японское Сообщество по Урегулированию Разногласий заявило следующее:

«Во время войны Япония вела себя самонадеянно и надменно, действовала агрессивно по отношению к другим странам Азии и принесла страдания многим людям, особенно в Китае. В течение 15 лет в 1930х-40х годах, Япония продолжала вести войну с Китаем. Военные действия продолжались, и их жертвами пали десятки миллионов людей. Здесь и сейчас мы хотели бы принести свои извинения за ошибки, совершенные Японией, и искренне попросить о прощении.»

Нынешнее поколение японцев стоит перед решающим выбором. Они могут продолжать обманывать себя, считая, что жестокая война Японии была священной, и так случилось, что она была проиграна, но исключительно из-за экономической мощи Америки. Либо они могут покончить с ужасным наследием войны, признав правду: мир стал лучше, когда Япония проиграла войну и не смогла более навязывать людям свою жестокую «любовь». Если сегодня японцы не сделают ничего, чтобы защитить правду, то они рискуют оставить такой же позорный след в истории, как и их деды во время войны.

На Японии лежит не только юридическое бремя, но и нравственный долг признать злодеяния, совершенные в Нанкине. Как минимум, японское правительство должно принести официальные извинения жертвам войны, выплатить репарации людям, чьи жизни были искалечены во время этих бесчинств, и, самое главное, оно должно рассказать будущим поколениям граждан Японии правду о геноциде в Нанкине. Японии давно пора предпринять эти шаги, если она хочет заслужить уважение международного сообщества и перелистнуть эту черную страницу своей истории.

Текст оригинала

ON DECEMBER 13, 1937, Nanking, the capital city of Nationalist China, fell to the Japanese. For Japan, this was to have been the decisive turning point in the war, the triumphant culmination of a half-year struggle against Chiang Kai-shek's armies in the Yangtze Valley. For Chinese forces, whose heroic defense of Shanghai had finally failed, and whose best troops had suffered crippling casualties, the fall of Nanking was a bitter, perhaps fatal defeat.

We may now think of Nanking as a turning point of a different sort. What happened within the walls of that old city stiffened Chinese determination to recover it and to expel the invader. The Chinese government retreated, regrouped, and ultimately outlasted Japan in a war that ended only in 1945. In those eight years Japan would occupy Nanking and set up a government of Chinese collaborators; but it would never rule with confidence or legitimacy, and it could never force China's surrender. To the larger world, the "rape" of Nanking-as it was immediately called-turned public opinion against Japan in a way that little else could have.

That is still the case in China, where several generations have now been taught of Japan's crimes and of its failure, to this day, to atone for them. Sixty years later, the ghosts of Nanking still haunt Chinese-Japanese relations.

Well they might. The Japanese sack of China's capital was a horrific event. The mass execution of soldiers and the slaughtering and raping of tens of thousands of civilians took place in contravention of all rules of warfare. What is still stunning is that it was public rampage, evidently designed to terrorize. It was carried out in full view of international observers and largely irrespective of their efforts to stop it. And it was not a temporary lapse of military discipline, for it lasted seven weeks. This is the terrible story that Iris Chang tells so powerfully in this first, full study in English of Nanking's tragedy.

We may never know precisely what motivated Japanese commanders and troops to such bestial behavior. But Ms. Chang shows more clearly than any previous account just what they did. In doing so she employs a wide range of source materials, including the unimpeachable testimony of third-party observers: the foreign missionaries and businessmen who stayed in the defenseless city as the Japanese entered it. One such source that Ms. Chang has uncovered is the diary-really a small archive-of John Rabe, the German businessman and National Socialist who led an international effort to shelter Nanking's population. Through Rabe's eyes we see the dread and courage of Nanjing's inhabitants as they confront, defenseless, the Japanese onslaught. Through Ms. Chang's account we appreciate the bravery of Rabe and others who tried to make a difference as the city was being burned and its inhabitants assaulted; as hospitals were closed and morgues filled; and as chaos reigned around them. We read, too, of those Japanese who understood what was happening, and felt shame.

The Rape of Nanking has largely been forgotten in the West, hence the importance of this book. In calling it a "forgotten Holocaust," Ms. Chang draws connections between the slaughter in Europe and in Asia of millions of innocents during World War II. To be sure, Japan and Nazi Germany would only later become allies, and not very good allies at that. But the events at Nanking-to which Hitler surely took no exception-would later make them moral co-conspirators, as violent aggressors, perpetrators of what would ultimately be called "crimes against humanity." W. H. Auden, who visited the China war, made the connection earlier than most: From W. H. Auden, Collected Shorter Poems, 1930-1944 (London: Faber and Faber, 1950), "In Time of War," XVI, pp. 279-80.

And maps can really point to places

Where life is evil now:

Nanking; Dachau.

-WILLIAM C. KIRBY,

Professor of Modern Chinese

History and Chairman of the

Department of History,

Harvard University

INTRODUCTION

THE CHRONICLE of humankind's cruelty to fellow humans is a long and sorry tale. But if it is true that even in such horror tales there are degrees of ruthlessness, then few atrocities in world history compare in intensity and scale to the Rape of Nanking during World War II.

Americans think of World War II as beginning on December 7, 1941, when Japanese carrier-based airplanes attacked Pearl Harbor. Europeans date it from September 1, 1939, and the blitzkrieg assault on Poland by Hitler's Luftwaffe and Panzer divisions. Africans see an even earlier beginning, the invasion of Ethiopia by Mussolini in 1935. Yet Asians must trace the war's beginnings all the way back to Japan's first steps toward the military domination of East Asia-the occupation of Manchuria in 1931.

Just as Hitler's Germany would do half a decade later, Japan used a highly developed military machine and a master-race mentality to set about establishing its right to rule its neighbors. Manchuria fell quickly to the Japanese, who established their government of Manchukuo, ostensibly under their puppet, the deposed emperor of China, but in fact run by the Japanese military. Four years later, in 1935, parts of Chahar and Hopeh were occupied; in 1937 Peking, Tientsin, Shanghai, and finally Nanking fell. The decade of the thirties was a hard one for China; indeed, the last Japanese would not be routed from Chinese soil until the end of World War II in 1945.

No doubt, those fourteen years of domination by the Japanese military were marked by countless incidents of almost indescribable ruthlessness. We will never know everything that happened in the many cities and small villages that found themselves prostrate beneath the boot of this conquering force. Ironically, we do know the story of Nanking because some foreigners witnessed the horror and sent word to the outside world at the time, and some Chinese survived as eyewitnesses. If one event can be held up as an example of the unmitigated evil lying just below the surface of unbridled military adventurism, that moment is the Rape of Nanking. This book is its story.

The broad details of the Rape are, except among the Japanese, not in dispute. In November 1937, after their successful invasion of Shanghai, the Japanese launched a massive attack on the newly established capital of the Republic of China. When the city fell on December 13, 1937, Japanese soldiers began an orgy of cruelty seldom if ever matched in world history. Tens of thousands of young men were rounded up and herded to the outer areas of the city, where they were mowed down by machine guns, used for bayonet practice, or soaked with gasoline and burned alive. For months the streets of the city were heaped with corpses and reeked with the stench of rotting human flesh. Years later experts at the International Military Tribunal of the Far East (IMTFE) estimated that more than 260,000 noncombatants died at the hands of Japanese soldiers at Nanking in late 1937 and early 1938, though some experts have placed the figure at well over 350,000.

This book provides only the barest summary of the cruel and barbaric acts committed by the Japanese in the city, for its aim is not to establish a quantitative record to qualify the event as one of the great evil deeds of history, but to understand the event so that lessons can be learned and warnings sounded. Differences in degree, however, often reflect differences in kind, and so a few statistics must be used to give the reader an idea of the scale of the massacre that took place in 1937 in a city named Nanking.

One historian has estimated that if the dead from Nanking were to link hands, they would stretch from Nanking to the city of Hangchow, spanning a distance of some two hundred miles. Their blood would weigh twelve hundred tons, and their bodies would fill twenty-five hundred railroad cars. Stacked on top of each other, these bodies would reach the height of a seventy-four-story building.

Using numbers killed alone, the Rape of Nanking surpasses much of the worst barbarism of the ages. The Japanese outdid the Romans at Carthage (only 150,000 died in that slaughter), the Christian armies during the Spanish Inquisition, and even some of the monstrosities of Timur Lenk, who killed 100,000 prisoners at Delhi in 1398 and built two towers of skulls in Syria in 1400 and 1401.

It is certainly true that in the twentieth century, when the tools of mass murder were fully refined, Hitler killed about 6 million Jews, and Stalin more than 40 million Russians, but these deaths were brought about over some few years. In the Rape of Nanking the killing was concentrated within a few weeks.

Indeed, even by the standards of history's most destructive war, the Rape of Nanking represents one of the worst instances of mass extermination. To imagine its comparative size, we must brace ourselves for a few more statistics. The death toll of Nanking-one Chinese city alone-exceeds the number of civilian casualties of some European countries for the entire war. (Great Britain lost a total of 61,000 civilians, France lost 108,000, Belgium 101,000, and the Netherlands 242,000.) Air bombing is considered by those who reflect on these things one of the most awesome instruments of mass destruction. Yet even the worst air attacks of the war did not exceed the ravages of Nanking. It is likely that more people died in Nanking than in the British raids on Dresden and the fire storm that followed. (The figure 225,000 was accepted internationally at the time, but more objective accounts now place the number of Dresden casualties at 60,000 dead and at least 30,000 injured.) Indeed, whether we use the most conservative number-260,000-or the highest-350,000-it is shocking to contemplate that the deaths at Nanking far exceeded the deaths from the American raids on Tokyo (an estimated 80,000-120,000 deaths) and even the combined death toll of the two atomic blasts at Hiroshima and Nagasaki by the end of 1945 (estimated at 140,000 and 70,000, respectively).

The Rape of Nanking should be remembered not only for the number of people slaughtered but for the cruel manner in which many met their deaths. Chinese men were used for bayonet practice and in decapitation contests. An estimated 20,000-80,000 Chinese women were raped. Many soldiers went beyond rape to disembowel women, slice off their breasts, nail them alive to walls. Fathers were forced to rape their daughters, and sons their mothers, as other family members watched. Not only did live burials, castration, the carving of organs, and the roasting of people become routine, but more diabolical tortures were practiced, such as hanging people by their tongues on iron hooks or burying people to their waists and watching them get torn apart by German shepherds. So sickening was the spectacle that even the Nazis in the city were horrified, one proclaiming the massacre to be the work of "bestial machinery."

Yet the Rape of Nanking remains an obscure incident. Unlike the atomic explosions in Japan or the Jewish holocaust in Europe, the horrors of the massacre at Nanking remain virtually unknown to people outside Asia. The massacre remains neglected in most of the historical literature published in the United States. A thorough examination of secondary-school history textbooks in the United States revealed that only a few even mention the Rape of Nanking. And almost none of the comprehensive, or "definitive," histories of World War II read by the American public discusses the Nanking massacre in great detail. For instance, no photograph of the event, not even one word, appears in The American Heritage Picture History of World War II (1966), which for many years was the best-selling single-volume pictorial history of the war ever published. Nor can a word of the massacre be found in Winston Churchill's famous Memoirs of the Second World War (1959) (1,065 pages) or in Henri Michel's classic Second World War (1975) (947 pages). The Rape of Nanking is mentioned only twice in Gerhard Weinberg's massive A World at Arms (1994) (1,178 pages). Only in Robert Leckie's Delivered from Eviclass: The Saga of World War II (1987) (998 pages) did I find a single paragraph about the massacre: "Nothing the Nazis under Hitler would do to disgrace their own victories could rival the atrocities of Japanese soldiers under Gen. Iwane Matsui."

I first learned about the Rape of Nanking when I was a little girl. The stories came from my parents, who had survived years of war and revolution before finding a serene home as professors in a midwestern American college town. They had grown up in China in the midst of World War II and after the war fled with their families, first to Taiwan and finally to the United States to study at Harvard and pursue academic careers in science. For three decades they lived peacefully in the academic community of Champaign-Urbana, Illinois, conducting research in physics and microbiology.

But they never forgot the horrors of the Sino-Japanese War, nor did they want me to forget. They particularly did not want me to forget the Rape of Nanking. Neither of my parents witnessed it, but as young children they had heard the stories, and these were passed down to me. The Japanese, I learned, sliced babies not just in half but in thirds and fourths, they said; the Yangtze River ran red with blood for days. Their voices quivering with outrage, my parents characterized the Great Nanking Massacre, or Nanjing Datusha, as the single most diabolical incident committed by the Japanese in a war that killed more than 10 million Chinese people.