1.1 Функционально-стилевое расслоение лексики

1.1.1 Проблемы терминологии разговорной речи

По мере удаления от использования всех средств языка, превращения действительно в замкнутый «функциональный стиль» различные типы речи все больше характеризуются в то же время и специфическими языковыми средствами, т. е. такими единицами языка (словами, словосочетаниями, синтаксическими конструкциями), которые играют там конструктивную роль, но вовсе не обязательны (хотя и возможны) в других типах речи. На первом месте в этом отношении, безусловно, стоит официально-деловой стиль с его стандартизованными формулами и необходимыми именно для него штампами (при существенном ограничении в использовании многих средств языка), на втором - научный стиль, характерной приметой (и функционально необходимой принадлежностью) которого справедливо признается наличие специальной терминологической лексики. Уже на периферии собственно «стилей» в таком понимании оказывается публицистическая речь с ее почти неограниченной возможностью привлечения самых разнообразных языковых средств и явно нестабильным репертуаром «собственной» лексики и фразеологии. Потебня А. А. Из записок по теории словесности. «Эстетика и поэтика». М., 1976, с. 370.

При выделении «языка художественной литературы» как функциональной разновидности языка трудно утверждать, что ее статус определяется именно какими-либо специфическими языковыми средствами. С этим согласны почти все исследователи, отмечающие, что статус «языка художественной литературы» как отдельной разновидности языка определяется не благодаря наличию каких-либо специально «поэтических» слов, а благодаря особой, присущей только литературно-художественным произведениям организации самых различных языковых средств, предопределенной их особой функционально-коммуникативной направленностью.

Таким образом, представляется очевидным, что каждая из названных разновидностей общелитературного языка характеризуется прежде всего особой, специфической организацией общеязыковых средств, обусловленной ее функциональной направленностью, и уже затем некоторым специфическим набором языковых средств, причем обособленность, степень «специфичности» этого набора совсем не одинакова для различных разновидностей.

Чем свободнее проявляется в какой-либо разновидности общелитературного языка все то, что присуще общелитературному языку в целом, а также чем свободнее там проявляется манера говорящего и стиль пишущего, тем меньше оснований говорить о самой данной разновидности как о «стиле», т. е. об относительно замкнутой системе или «подсистеме», характеризуемой особыми средствами выражения.

Все исследователи, пишущие о «языке художественной литературы», так или иначе отмечали, что это действительно «язык» в том смысле, что это «весь язык» - только в особом его применении, осложненный тем, что обычно называют «эстетической функцией». Естественно, что, если считать эту функцию функцией языка (второстепенной по сравнению с коммуникативной, но все-таки именно функцией самого языка), следует видеть проявление этой функции не только в художественной речи, но и в речи вообще. Способность слова стать элементом и «первоосновой» искусства - словесного искусства обусловлена его природой, тем, что слово является двусторонней единицей, несущей определенный смысл, за­крепленный за определенным звучанием. Тем самым смысловое содержание слова неизбежно связано с конкретной звуковой формой, и каждое слово, так или иначе соотносится и по смыслу и по форме с рядами других слов. Это взаимодействие может проявляться по-разному в разных случаях - допустимость или недопустимость «тавтологий» различного рода, желательность или нежелательность всевозможных звуковых сближений всегда зависят от целевой установки данного высказывания, т. е. в конечном счете - от характера коммуникативного акта. Тогда как в текстах, единственным назначением которых является передача определенной информации, звуковые повторы, сочетание однокоренных, хотя и разных по смыслу слов. Однако не только специальная речь, за которой действительно закреплены некоторые особые элементы языка (прежде всего термины) и которая в то же время характеризуется явными ограничениями в использовании средств всего языка, но и художественная речь, для которой таких ограничений не существует и за которой в качестве ее «стилевой приметы» закреплен по существу весь язык, несомненно, отграничены в сознании говорящих как особые разновидности языка. Они представляются особыми разновидностями языка, следовательно, не в силу закрепленности за ними специфических средств языка, а прежде всего вследствие вполне определенной функциональной ориентации этих средств в каждой из данных разновидностей.

Сказанное не означает, что нет необходимости последовательно установить не только стилистическую, но и функционально-стилевую закрепленность различных языковых средств, их «приспособленность» к тем или иным видам коммуникации. На этом пути многое уже сделано, особенно в области лексики, благодаря тому, что лексико­графическая регистрация единиц лексики всегда так или иначе сопровождается их стилистической характеристикой. Однако и здесь возникает не меньше, чем в области грамматики (а может быть, в каком-то смысле даже больше), трудностей при разграничении языковых средств в соответствии с их функциональной направленностью.

Стилистическая дифференциация словарного состава современного русского языка является настолько сложной, что не всегда поддается однозначной интерпретации. Об этом свидетельствуют стилистические пометы современных толковых словарей.

Самое сложное при определении стилистически отмеченных, определении «собственных» лексических ресурсов каждой разновидности языка и каждого функционально-речевого стиля - установить «лексический состав» разговорной речи. Соотношение помет «разговорное» и «просторечное» и действительная употребительность мно­гих из снабженных этими пометами слов именно в устной разговорной речи не представляется однозначным.

Посредством этих помет объединены (и соответственно - выделены в общем словарном составе) настолько разнородные именно в стилистическом отношении группы слов, что признать, что они (или только те из них, которые отмечены как «разговорные») представляют главные лексические ресурсы разговорной речи, нельзя.

Одно из элементарных и наиболее устойчивых представлений о стилистической дифференциации лексики русского языка отражено в общепринятом положении, согласно которому нейтральной в стилистическом отношении лексике противостоит, с одной стороны, «высокая», с другой - «сниженная» лексика, в результате чего мы имеем в ряде случаев стилистические синонимы типа лик - лицо - физиономия. Между тем в большей части случаев противопоставляемые подобным образом слова не имеют в словарях соотносительных помет, тог­да как физиономия сопровождается пометой «разговорное», слово лик снабжено пометой «устаревшее», т. е. интерпретируется в ином стилистическом плане. Таким образом, лексикографические материалы не дают оснований считать, что данные слова образуют простой ряд «от высокого к сниженному».

Стремясь распределить словарные пометы в соответствии с их значением по определенным группам, мы могли бы, по-видимому, рассуждая логически, ожидать, что пометы разных групп не будут перекрещиваться друг с другом.

Так, исходя из отвлеченного представления о пометах, призванных отразить принадлежность слов к «высокой» или «сниженной» речи, мы могли бы ожидать, что распределение слов в соответствии с их иной характеристикой, их экспрессивно-оценочной направленностью или будет совпадать с первой градацией (сниженное слово выражало бы в таком случае отрицательную оценку, высокое - положительную), или же окажется независимым от не Естественно, что в первом случае дублирование помет было бы ненужным. Применение в словарях помет обоих рядов показывает, что стилистическая сниженность слова не обязательно связана с пометой «не­одобрительное», «презрительное» и т. п., и наоборот.

В то же время обращает на себя внимание, что действительного противопоставления указанные пометы не выражают. Так, применение пометы «высокое» не урав­новешивается пометой «сниженное» (таковая не приме­няется в лексикографической практике), пометы же «неодобрительное», «презрительное» и под. не находят соответствия в каких-либо пометах, прямо означающих «одобрение». Таких помет нет.

Нетрудно заметить, что пометы, указывающие на стилистическую сниженность и дающие словам отрицательную оценку, вообще гораздо более многочисленны и более дифференцированны (ср. с одной стороны: высокое, книжное, с другой: разговорное, просторечное, вульгарное, неодобрительное, презрительное, бранное). По-видимому, для асимметрии есть реальные основания.

«Сниженность» и отрицательная экспрессия слова - явления разных планов (ср. «книжный» характер слов, вроде приспешник, клеврет и под.), однако именно в сниженных слоях лексики закрепление различных оттенков экспрессивно-стилистической характеристики обозначенных словом предметов и явлений, благодаря разнообразию контекстов употребления слова, находит свое полное выражение.

Помета «разговорное» объединяет достаточно различные по своей природе группы слов. Во-первых, это слова, действительно являющиеся смысловыми эквивалента­ми (часто - приблизительными) стилистически нейтральных или более «официальных» обозначений, например, галерка (ср. верхний ярус), генеральша (ср. жена гене­рала), давнишний (ср. давний), двоечник (ср. неуспевающий ученик), двойняшка (ср. близнец), детвора (ср. дети), заграница (ср. зарубежные страны) и т. п. Во-вторых, слова, в значениях которых содержатся определенные экспрессивно-оценочные элементы, например: баламут, брюзга, галиматья, мешанина, пролаза, потатчик, потворщик, болтать, завраться и т. п. В-третьих, с этой пометой выступают слова, являющиеся обозначениями таких реалий (предметов, явлений, действий), которые в основном относятся к «бытовой» сфере жизни, поэтому их «разговорность» не контрастирует, как правило, с другими обозначениями, ср.: головешка, болельщик, непоседа, завсегдатай, игрун, пинок, подзатыльник, верещать, ерошить, будний, заезжий, залежалый, втридорога и т. п. Еще менее ориентированной в функциональном плане оказывается характеристика слов, относимых к «книжным» слоям лексики.

Тогда как помета «разговорное» с известной степенью определенности указывает на соответствующие ограничения в употреблении имеющих эту помету слов (разговорная речь, художественная литература, отчасти -- публицистика), помета «книжное» сопровождает слова, которые явно тяготеют к различным речевым ситуациям. Общим для них оказывается лишь их книжный источник (в значительной части это заимствования и славянизмы) и соответственно -- определенный «образовательный уро­вень» лиц, активно применяющих эти слова в своей речи. Но распределение этих слов по речевым сферам весьма различно. Наряду с такими словами, как бодрствовать, вечность, видоизменить, генезис, градация, де-факто, доктрина, значимость, иерархия, изобиловать, имманентный, импульс, индивидуум, исчислить, миросозерцание, наличествовать, особь, побуждение, подоснова, презумпция и т. п., с этой же, пометой выступают слова вроде вдохновенный, головокружительный, гордыня, гурман, изничтожить, инсинуация, импозантный, корыстолюбец, меломан, моцион, надругаться, невольник, недуг, немощный, превозмочь, протеже, терзать и мн. под., реальное применение которых связано опять-таки преимущественно с разговорной и художественной речью и определенно не характерно для научного и официально-делового стилей речи.

Основной областью применения «высокой» лексики остается художественная литература, главным образом поэзия, и все в большей мере становится публицистический стиль, в котором значительная часть этой лексики претерпевает определенные стилистические сдвиги. Существенно, что в большой своей массе слова, относимые к «высокой лексике », не имеют непосредственных соответствий в тех пластах лексики, которые имеют «сниженный характер», ср.: глашатай, горнило, губитель, дерзание, доблесть, достояние, единомыслие, завет, иго, изобличить, испепелить, клич, мольба, невозвратный, недруг и т. п.

Несмотря на совершенно очевидную стилистическую дифференциацию значительных пластов лексики современного русского литературного языка, говорить о сколько-нибудь существенной собственно функциональной разветвленности основной ее части, по-видимому, нет оснований. Кроме пометы «специальное» (предполагающей отнесение слова к специальной научной речи) и пометы «официальное» (предполагающей отнесение слова к официально-деловой речи), в лексикографической практике не обнаруживается помет, которые свидетельствовали бы о строгой закрепленности слов за отдельными типами речи.

Таким образом, при том, что лексика современного русского литературного языка характеризуется многообразием экспрессивно-стилистических регистров, ее основ­ные стилистические пласты не распределены в соответст­вии с функциональными типами речи. Нередко повторяе­мое мнение, согласно которому основная характеристика различных типов речи, в том числе функциональных сти­лей, состоит в особенностях «отбора и сочетания» слов, не отвечает полностью реальному положению вещей. Действительно, в различных текстах, относимых к тем или иным типам речи, во многих случаях нельзя обнаружить лексических «показателей стиля». Однако если исходить из того положения, что тексты являются лишь частич­ным, всегда неполным отражением функциональных раз­новидностей языка, очевидно, нет оснований ограничи­ваться стилистической характеристикой выбираемых текстов. Как уже отмечалось, приметами стиля как такового является не только то, что реально присутствует в тех или иных текстах, но и то, что в них может и чего не может быть. С этой точки зрения «негативная» характеристика текста представляется далеко не безразличной для определения его стилистической принадлежности.

Хорошо известно, что семантическая «конкретизация» слова происходит в контексте. Контекстом определяется и характер этой конкретизации. В разных типах речи он различен. Можно отметить два характерных, во многом противоположных направления семантического «приспособления» слова к контексту, которые действуют в основном в различных сферах речи, - это терминологизация и метафоризация.

Терминологизации в той или иной степени подвергается вся лексика официально-деловых и научных текстов. Дело не только в стремлении создающих эти тексты к точности и адекватности обозначений, но и в том, что в распоряжении пишущего уже имеется набор выработанных средств выражения, отступление от которых было бы ненужным и неоправданным не только и не столько по­тому, что оно привело бы к нарушению стилистической тональности текста, но во многих случаях и потому, что мешало бы «семантической адаптации» сообщаемого, его соотнесению с «данным» и «известным».

В этом одно из существенных семантических отличий научного и делового типов речи как от речи разговорной, так и от речи художественной.

В то же время и между этими двумя типами речи (речью разговорной и речью художественной) в этом отношении наблюдается глубокое различие. Тогда как в разговорной речи при обозначении многих явлений говорящие довольствуются самыми общими наименованиями и стандартизованными формами описательных оборотов, специфика художественного изображения заключается в его индивидуализации, в преодолении той обобщенности и «обезличенности» наименований, которая характерна для целого ряда ситуаций обыденной речи.

На этой индивидуализации обозначаемого в художественной речи во многих случаях основана и ее метафоричность, которая значительно шире общей метафоричности (или «образности»), присущей языку вообще.

«Элементарная поэтичность языка, -- писал А. А. Потебня, -- т. е. образность отдельных слов и постоянных сочетаний, как бы ни была она заметна, ничтожна сравнительно со способностью языков создавать образы из сочетания слов… Слова гаснуть и веселье для нас безобразны; но „безумных лет угасшее веселье” заставляет представить веселье угасаемым светом… ».

При исследовании процессов, происходящих в современном русском языке, закономерно привлекается мате­риал газет как такого жанра, в котором наиболее непосредственно отражается то, что происходит в разговорной речи. Исследование этого материала выдвигает различные задачи. Определение языковых особенностей различных газетных жанров дает возможность установить специфику «языка газеты» как такового. С другой стороны, тот факт, что в «языке газеты» отражение новообразований устной речи дано в широком диапазоне, заставляет внимательно относиться к их жанровой прикрепленности.

Обращение к просторечным элементам в различных типах речи может быть вызвано различными причинами. Так, сознательный выход в просторечье имеет различную обусловленность и различную направленность в разговор­ной речи, с одной стороны, и в художественной -- с другой. В первом случае при этом играют роль в основном экспрессивные мотивы, во втором -- экспрессивно-характерологические. Вот несколько примеров литературно-художественного использования просторечных синонимов глагола влюбиться.

Речь персонажа, в том числе и эти фразы, конечно, воспроизводят в какой-то степени русскую разговорную речь своего времени. Но «тональность» речи в рассказе зависит и от намерения автора показать психологическую ситуацию, сконцентрированно отразить взаимоотношения действующих лиц. Уже подбором отдельных слов, иногда употреблением только одного экспрессивного синонима читатель как бы настраивается на определенное развитие обозначенного словом события.

Но просторечное звучание слова может служить и для выражения прямого авторского отношения к изображаемому, сливаясь с общим экспрессивным звучанием речи.

Подчинение отбора языковых средств, включаемых в художественное произведение, задаче построения образа приводит к их стилистической трансформации в тексте произведения, что не всегда позволяет использовать их непосредственно для установления особенностей соответствующих типов речи.

Точно так же различными причинами обусловлено в разных типах речи и вовлечение характерных элементов письменных функционально-речевых стилей. В разговорной речи говорящий использует эти элементы преимущественно в прагматических целях, в художественном произведении при этом опять-таки преобладают экспрессивно-характерологические цели

Конечно, и в разговорной речи иногда ставятся и решаются задачи воспроизведения чужой речи, пародирования, намеренного сталкивания разнородных стилистических средств языка. Эстетическая функция языка, конечно, постоянно проявляется и в разговорной речи. Но все-таки ее нельзя назвать там ведущей, тогда как в художественных текстах язык всегда выступает в этой особой функции (которая, конечно, не вытесняет, а своеобразно трансформирует присущую языку всегда, во всех его проявлениях коммуникативную функцию).

Таким образом, следует различать: во-первых, такие единицы языка, которые обычно не употребляются в тех или иных стилях речи, не характерны для них, но введение которых в соответствующий стиль не было бы воспринято как иностилевое вкрапление, как нарушение «правил стиля»; во-вторых, такие единицы языка, которые не могут быть употреблены в отдельных стилях речи, поскольку их стилистическая приуроченность к определенному стилю делает неуместным их применение в иных стилистических условиях; в-третьих, такие единицы язы­ка, которые, оставаясь формально тождественными, при употреблении в разных стилях приобретают совершенно различную экспрессивио-стилистическую значимость.

Будучи системой, язык в то же время не является системой «для себя». Он выполняет определенную функцию, и сама его системность обусловлена данной функцией и подчинена ей.

В настоящее время становится очевидным, что разные аспекты изучения языка не исключают друг друга. Осознание необходимости разграничивать синхронию и диахронию, внутриязыковые и внеязыковые факторы, определяющие как структуру, так и развитие языка, привело вместе с тем и к осознанию того обстоятельства, что раз­граничение этих аспектов не означает их несовместимо­сти, что их совмещение бывает столь же полезно, сколь нежелательно их смешение.

На динамический характер лексики в каждый отдельный момент существования языка прежде всего указывает ее стилистическое расслоение (временные и пространственные, в том числе социальные «вариации»). Именно в лексике стилистические показатели играют наиболее существенную роль, но в то же время их учет и оценка зачастую оказываются и наиболее сложными и спорными.

1.2 Историческое освещение понятия «просторечие»

«Просторечие, занимая срединное, промежуточное положение в системе языковых и культурных стратов, несет в себе признаки всех сопредельных подсистем языка: деревенских говоров, региолектов, многочисленных профессиональных подъязыков и социальных арго и жаргонов» Химик В.В. Поэтика низкого, или просторечие как культурный феномен. СПб, 2000, с.11.

«…Просторечие в его традиционном старом понимании, отраженном внутренней формой названия, - это так называемая простая, обыкновенная речь, характерная для малообразованных людей. В социально-лингвистическом представлении XIX века просторечие - это «простонародная речь - принадлежащая, свойственная, приличная черни, низкому, простому народу» (см.: Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный. Ч. I-VI. 1802-1822 гг. Ч. IV)» Там же, с.193.

«…С точки зрения форм существования языка просторечие понимается как разговорная форма существования языка: “Подоснова разговорного типа литературного языка - общая народно-разговорная речь, …просторечие понимается как совокупность специфических элементов обиходно-бытовой речи различных социальных групп населения (дворян, крестьян, мещан и др.)» Князькова Г.П. Русское просторечие второй половины XVIII в. Л., 1974, с.8.

« …Разговорная речь является источником, постоянно питающим функционально-стилистическую категорию - просторечие» Там же, с.9.

« Просторечие как функционально-стилистическая категория литературного языка объединяло в своем составе слова, квалифицируемые словарями XVIII в. как просторечные, принадлежащие общей разговорной речи, и «простонародные», характерные для речи простого народа (крестьян, ремесленников, мещан и др.)» Князькова Г.П. Русское просторечие второй половины XVIII в. Л., 1974, с.16.

«…Для Ломоносова характерно понимание просторечия как одной из форм существования русского языка (просторечие-общая разговорная речь) и признание функционально-стилистического назначения элементов из этого источника в литературном языке (просторечие-слова разговорного источника, характерные для низкого стиля, допустимые в среднем стиле)» Там же, с.25.

В художественных произведениях просторечие выступает как средство языковой характеристики персонажей. Просторечие чаще всего играет роль стилизации. Под стилизацией мы понимаем намеренную и явную ориентацию автора на ранее бытовавший в художественной словесности стиль, его имитацию, воспроизведение его черт и свойств.

Целью этой части работы является рассмотрение просторечной лексики в произведениях Замятина, ее семантическая характеристика.

Разговорная речь с ее почти неограниченными возможностями неполного словесного выражения мысли, пропуска предполагаемых конкретной ситуацией компо­нентов фразы, естественно, отличается и многообразными формами лексико-семантического стяжения, имеющими характер окказионализмов.

Вместе с тем именно в разговорной речи происходит своего рода экспрессивная «маркировка» целого ряда стяженных форм, восходящих к сфере официально-делового общения. Ср. отражение подобного словоупотребления в со­временной художественной литературе: -- Дмитрий Корнеевич! -- не отцеплялся парень, -- Дмитрий Корнеевич! Проявите чуткость! Дайте возможность загладить! Я при­знаю ошибку! (Лапова, Сережа); Федор Петрович оправ­дал доверие. Он быстро навел порядок в районной боль­нице, амбулаториях и разных детских учреждениях… Вникал, устранял и давал ценные указания (А. Рекемчук, Без боли) и т. п.

В то время как функционально-стилистическая дифференциация лексики современного русского литературного языка может быть исследована в известной мере на основе материала, который содержится в толковых сло­варях, функциональная характеристика грамматических средств затруднена из-за того, что систематическое опи­сание их в этом плане не проводилось. Предпринятые в последние годы статистические исследования функционально-стилистического распределения грамматических форм слов содержат интересные данные, но они в основ­ном ориентированы на формы слов, но не на их значения, между тем как возможности «переносного» упо­требления грамматических форм как раз и различны в разных типах речи.

Стилистические замечания и рекомендации, содержащиеся в грамматических исследованиях, отрывочны и ни всегда правильно отражают подлинную расстановку сти­листических средств языка. Например, как в академиче­ской грамматике 1953 года, так и в академической грамматике 1970 года отмечены различные случаи транспози­ции глагольных форм лица, времени и наклонения, причем только в отдельных случаях даны при этом сти­листические комментарии. Создается впечатление, что в ос­тальных случаях соответствующее употребление форм глагола не является стилистически связанным (например, как бы в одном ряду оказываются Мыслю -- следователь­но существую и Я тебе поговорю!; Просят не курить, Здесь продают билеты на концерты и Тебе (вам) гово­рят или нет? Кому говорят, иди сюда!; На призрак сей подуй -- и нет его и Доктора напрописывают всяких лекарств, а больные пей и т. п.). Разноречива стилистическая оценка присоединительных конструкций, конструкций с именительным темы и т. д. Понятно, что в собственно грамматических исследованиях задача стилистической дифференциации описываемых явлений может отодвигаться на второй план или вообще не ставиться. Но тем настоятельнее требование, предъявляемое к стилистике, -- отграничить от нейтральных в стилистическом отношении средств языка стилистически ограниченные, или стилистически связанные, не только несущие предметную информацию, но и сигнализирующие об определенном типе речи.

В круг задач стилистики обычно включается также оценка различных способов выражения с точки зрения их соответствия литературной норме и с точки зрения их способности дифференцировать различные «оттенки мысли». Все эти задачи предполагают различные аспекты исследования. Но говорить на этом основании, что вообще существуют разные «стилистики», вряд ли имеет смысл хотя бы потому, что в самом языке эти разнонаправленные признаки во многих случаях разнообразно переплетаются. Например, значение невозможности некоторых действий может быть обозначено при помощи различных словосочетаний с разными формами глагола, ср.: При таком шуме невозможно заснуть; При таком шуме не заснуть; При таком шуме не заснешь; Засни-ка при таком шуме! или Попробуй засни при таком шуме.

Более экспрессивные конструкции являются одновременно и более стилистически ограниченными. Последние из них (с формами повелительного наклонения) уже стоят на периферии самой «разговорной речи», свидетельствуя о ее стилистической неоднородности. Кстати, понятие «просторечия» (тоже понимаемого очень по-разному) базируется почти исключительно на лексическом материале, если не считать учета некоторых отброшенных литературной нормой форм слов, которые, невзирая на школьное образование, широко укоренились в речи отдельных слоев город­ского населения. По-видимому, для более четкого определения границ просторечия (тем более -- двух типов просторечия, если следовать определению, предложенному Ф. П. Филиным) необходим достаточно подробный анализ «периферийного» употребления грамматических форм, которые сами по себе вполне «литературны».

1.2 Слой народно-разговорной лексики в русском языке

Назначение языка как средства общения и сообщения мыслей предполагает его, по крайней мере относительную, стабильность и устойчивость. В то же время роль языка как орудия культуры заставляет воспринимать экспрессивно-стилистическое распределение его элементов как социально значимое, что усугубляется в области лексики непосредственной связью слов с предметами и явления­ми внеязыковой социальной действительности. Социально-психологические мотивы словарных изменений оказались в первые годы после Октябрьской революции предельно обнаженными.

Стремление некоторых литераторов противопоставить литературно-нормированному языку необработанный «язык масс», как известно, не встретило поддержки и в общем не поколебало установившуюся литературно-языковую традицию. Наплыв в письменную речь 20-х годов диалектных и просторечных, даже вульгарных слов оказался поверхностным и временным, хотя и имел определенные последствия для дальнейшего развития литературного языка. В более широком плане на­рушение стилистических норм словоупотребления, закреп­ленных за определенными жанрами письменности, способствовало перегруппировке последних, а соответственно и нейтрализации внутри них противопоставления отдельных элементов разговорной и просторечной лексики. Так, для современной газетно-публицистической речи характерно, в частности, своеобразное совмещение различных рядов слов, относимых, с одной стороны, к разговорной, с другой -- к высокой, или книжной, лексике. Эти слова перестают быть там противопоставленными друг другу в плане стилистических разграничений, стилистическая же окраска становится экспрессивно-оценочным элементом их семантики. Ср. употребление в стилистически однородных контекстах таких слов, как свершения, деяния, чаяния, ратный, сугубый, поприще, воистину, доколе, достояние, возгордиться, зиждется и т. д., с одной стороны, и таких, как неувязка, волокита, волынка, зажим, дутый, перегиб, зазнаться, поправить (кого-либо), шумиха, показуха и т. д. -- с другой.

Экспрессивно-оценочные моменты отодвигают в сторону собственно стилистическую значимость этих и подобных им слов. В то же время газетно-публицистический и деловой стили речи оказывают в настоящее время, как отмечалось исследователями, все большее влияние на собственно разговорную речь, что проявляется в основном как раз в области лексики. Разговорные же элементы проникают туда в стилистически и экспрессивно преображенном виде.

Экспрессивно-стилистическая окраска слова определяется не только собственно языковыми факторами, нередко она связана с социально закрепленной оценкой соответствующего явления, причем в ряде случаев от этой, так сказать, надъязыковой характеристики слова зависят возможности его переносного в широком смысле применения. В этом плане показательно закрепление в газетно-публицистической речи в послереволюционную эпоху целого ряда слов из разговорно-бытовой и профессиональной лексики, которые подверглись метафоризации и в своих переносных значениях стали приметой именно публицистического стиля; ср. переносные значения таких слов, как подковать, перековать, сплав, спайка, сколотить, смычка, закалка, оснастить, увязывать, накладка, зажим, перегиб и т. п.

Эти примеры иллюстрируют сложное взаимодействие и взаимопроникновение элементов различных функциональных сфер лексики: целый ряд слов из разговорной и внелитературно-просторечной лексики, подвергнувшись метафоризации, был вовлечен в сферу газетно-публицистической речи, а оттуда -- уже с закрепившимися там значениями -- снова проникает в разговорную речь, особенно в тех ситуациях, которые предполагают ее совмещение с устным вариантом официально-деловой речи.

Естественно, что различные элементы лексики общелитературного языка (нейтральные в собственно стилистическом отношении) также неравномерно распределены по функционально-речевым стилям уже по той причине, что специальная тематика последних обусловливает пре­имущественный отбор соответствующих средств языка. Очевидно также, что многие стилистически нейтральные слова оказались бы в тех или иных текстах, имеющих специальную направленность, инородными вкраплениями не из-за их стилистической окрашенности, а именно из-за тематической инородности.

Специальная речь, реализуемая в различных функционально-речевых стилях, характеризуется не только стилистическими ограничениями, принципиально не существенными для разговорной и художественной речи, но и определенными тематическими ограничениями, предопределяющими лексический отбор. Понятно, что каждая область науки, как и официально-делового общения, характеризуется различной степенью лексико-семантической замкнутости. Тематические барьеры оказываются менее заметными в произведениях публицистического стиля, чем, например, в научных текстах. Однако многие разряды обиходной лексики не вовлекаются в публицистические тексты в своих прямых «предметных» значениях -- метафоризация соответствующих слов становится необходимой предпосылкой их проникновения в эти тексты.

Между тем, как правильно отмечается рядом исследователей, не только возможность или невозможность появления тех или иных языковых средств в различных типах речи, но и степень вероятности их появления там является существенным для характеристики последних.

Существующие частотные словари русского языка, хотя содержащиеся в них данные и следует считать пока еще предварительными, подтверждают это положение.

Так, если сравнить расположение слов в таких словарях, как «Частотный словарь русского языка», материалом для которого служили тексты различных «жанровых групп» (газетно-журнальные тексты, драматургия, научные и публицистические тексты, художественная про­за) [5], «Частотный словарь общенаучной лексики» [6] и «Частотный словарь языка газеты» [7], нетрудно заметить там существенные различия. Например, в частотном словнике «Частотного словаря русского языка» на первой странице отмечены слова сказать, только, говорить, да, знать, год, нет, большой, дело, время, новый, самый, человек, мой, люди, первый, рука, стать, жизнь, видеть, день, хотеть и т. д., в то время как в «Частотном словаре общенаучной лексики» среди наиболее частотных оказались число, иметь, мочь, система, функция, точка, являться, уравнение, случай, значение, элемент, процесс, множество, часть, время, вещество, величина, условие, плоскость, получить, различный, определить и т. д.

Эти показатели интересны в том отношении, что делают возможным сопоставление различных групп слов, относящихся к общеупотребительной лексике, но отмеченных явной функциональной разнонаправленностью. Каждое из соответствующих слов, безусловно, возможно в любом типе речи, но уже определенный «набор» слов указывает на ту или иную их функциональную направленность. Так, возьмем хотя бы слова, представленные среди наиболее частотных в «Частотном словаре общенаучной лексики»: с небольшими видоизменениями этот набор мог бы характеризовать небольшие по объему тексты, относящиеся к самым различным областям науки, тогда как его «концентрированное» вторжение в собственно разговорную или художественную речь, несомненно, представляется маловероятным. Точно так же, по-видимому, можно полагать, что слова, отмеченные в числе наиболее частотных в «Частотном словаре русского языка», отражающем словоупотребление в различных жанрах, не дают оснований говорить о каком-либо специальном речевом стиле, но вполне могут быть «концентрированно» представлены в художественной и разговорной речи.

Для лексико-семантической характеристики отдельных функциональных разновидностей языка существенно не только распределение лексических единиц, но и то, как образованы (и образуются) в данных сферах языка наименования. В общем виде способы номинации одинаковы во всех областях языка. Для обозначения того или иного явления действительности:

1) создается новое наименование при помощи тех аффиксальных средств, которыми располагает язык;

2) создается новое наименование путем словосложения (основосложения);

3) заимствуется иноязычное (также -- «иностилевое») слово;

4) используется способность слова обозначать одновременно не одно, а несколько явлений действительности, т. е. существующему слову придается новое значение;

5) создается составное наименование (новое явление обозначается при помощи устойчивого словосочетания).

Притом, что во всех функционально разграниченных сферах языка проявляются все указанные способы номинации, их соотношение там неодинаково, как неодинаково оно и в различные периоды развития литературного языка в целом.

Понятно, что использование различных возможностей называния нового отражается на соотношениях, существующих внутри тех лексико-семантических рядов слов, к которым примыкает новое обозначение, причем отражается по-разному. В одних случаях увеличивается число слов данного ряда (при аффиксальном словообразовании, словосложении, заимствовании), в других -- увеличивается степень «нерегулярности» данного ряда (при семантической деривации, появлении устойчивых составных наименований).

При возникновении составных наименований происходит нарушение формально-лексической регулярности вследствие увеличения в языке числа единиц, целостность значения которых вступает в противоречие с расчлененностью формы (ср. стиральная машина и холодильник и т. п.). При семантической деривации происходит нарушение формально-семантической регулярности вследствие увеличения в языке числа слов, усложняющих принцип единства формы и содержания языковых единиц, неразрывной связи между означающим и означаемым. Естественно, что понятие регулярности/нерегулярности само по себе не содержит каких-либо оценочных моментов (скажем, регулярность -- «лучше», а нерегулярность -- «хуже»).

Функционирование языка обусловлено коммуникативными потребностями использующего его общества, а эти потребности неодинаковы в различных сферах общения. Поэтому и раз­личные аспекты регулярности/нерегулярности языковых средств не в одинаковой мере заметны в разных областях функционирования языка. С этим в свою очередь связаны различия в применении возможных способов номинации в разных условиях речевого общения.

Естественно, что обозначения предметов и явлений, имеющих универсальную общественную значимость, обычно беспрепятственно входят во все типы речи независимо от их структуры. Однако далеко не все номинативные единицы, возникающие в различных условиях речевого общения, приобретают статус стилистически нейтральных общелитературных средств языка.

Так, целый ряд составных наименований, возникших в условиях официально-делового общения, устойчиво сохраняет на себе соответствующий стилистический отпечаток, препятствующий их безусловному вхождению в раз­говорную речь.

Прежде всего, можно указать на хорошо известные случаи замены глагольных наименований составными глагольно-именными сочетаниями (типа оказать помощь, дать указание, возыметь действие и т. п.). Многие исследователи отмечали распространение этих сочетаний в русской речи послереволюционной эпохи; если отвлечься от стилистической оценки подобных конструкций, следует признать, что их основная функция -- в частичном устранении лексической многозначности глаголов, т. е. в некотором корректировании семантического несоответствия между соотносительными обозначениями предмета и действия (ср. указание -- дать указание и указывать, гудок -- дать гудок и гудеть, операция -- произвести операцию и оперировать, осмотр -- подвергнуть осмотру и осмотреть и т. д.)

Вне специальных стилистических условий употребление этих сочетаний, как правило, представляется неуместным. Ср. вместо Я помог ему -- Я оказал ему помощь, вместо Я отремонтировала телевизор -- Я произвела ремонт телевизора и т. п.

Не менее характерны для современной деловой речи составные наименования типа транспортные средства, торговые точки, головные уборы и т. п.

Показательно, что в большей части многочисленных и разнообразных печатных выступлений по вопросам культуры речи отмечается наплыв подобных новообразований (и содержится их решительное осуждение). Прежде всего следует заметить, что, осуждая подобные описательные обороты, многие рассуждают так: в языке есть слова шапка, шляпа, кепка, берет, платок и т. п., и вместо того чтобы выбрать нужное слово, небрежные к своей речи люди начинают говорить головной убор, не затрудняя себя выбором нужного слова, из группы город, село, деревня, поселок и т. д. эти же люди, привыкшие к «казенному языку», довольствуются сочетанием населенный пункт; они же «обезображивают» язык такими наименованиями, как пищеблок, плавсредства, человеко-посещения, стройматериалы и т. д. Однако нетрудно заметить, что приведенные новообразования, какими бы «неуклюжими» они ни казались, в значительной своей части вовсе не являются «лишними» в языке. В определенных условиях говорящему как раз требуется дать обобщенное, «родовое» обозначение предмета, и тогда ему нельзя ограничиться выбором слова из ряда базой, платформа, автомобиль, телега, повозка или шапка, шляпа, кепка и т. д. точно так же, как затруднительно давать перечисление этих «видовых» обозначений.