Основные вопросы синтаксиса предложения (на материале русского языка)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Основные вопросы синтаксиса предложения (на материале русского языка)

В.В. Виноградов

Слова и словосочетания -- по грамматическим правилам и законам, свойственным данному языку, -- соединяются в предложения.

Конкретное содержание предложений не может быть предметом грамматического рассмотрения. Грамматика изучает лишь структуру предложения, типические формы предложений, присущие тому или иному общенародному языку в его историческом развитии.

Построение предложения -- один из самых важных, самых существенных элементов грамматического строя языка. Грамматические формы предложения и его членов специфичны для отдельного языка или группы родственных языков. Изучая законы построения речи, в которой реализуется и выражается мысль, грамматика обычно кладет учение о предложении в основу синтаксиса. В истории предложения и связанных с ним грамматических категорий ярко сказываются основные внутренние законы развития того или иного конкретного языка. При общей устойчивости грамматического строя любого языка предложение, способы его построения и его господствующие формы являются наиболее устойчивыми элементами структуры языка. Они сохраняются в основном в течение ряда эпох.

Предложение -- это грамматически оформленная по законам данного языка целостная (т. е. неделимая далее на речевые единицы с теми же основными структурными признаками) единица речи, являющаяся главным средством формирования, выражения и сообщения мысли. Язык как орудие общения и обмена мыслями между всеми членами общества пользуется предложением как основной формой общения. Правила употребления слов в функции предложений и правила соединения слов и словосочетаний в предложении -- ядро синтаксиса того или иного языка. На основе этих правил устанавливаются разные виды или типы предложений, свойственные данному конкретному языку. В предложении выражается не только сообщение о действительности, но и отношение к ней говорящего.

Каждое предложение с грамматической точки зрений представляет собой внутреннее единство словесно выраженных его членов, порядка их расположения и интонации.

Предложение как главная грамматическая форма выражения и сообщения мысли в процессе общения сначала послужило основой для логического анализа суждения как формы мышления. Поэтому уже в античной грамматике теория предложения и теория суждения переплетались, а иногда и прямо смешивались. Это смешение отчасти выражалось и в том, что термин «предложение» (propositio, proposition, ср. нем. Satz), например, в русском языке долгое время служил для обозначения как суждения, так и формы его словесного выражения. На почве такого смешения, на основе античной теории предложения-суждения и была создана в XVII-- XVIII вв. универсальная схема предложения и его членов, которая долгое время применялась для анализа предложений всех языков мира. В каждом предложении (нередко даже в безличном или бессубъектном), в отвлечении от его грамматической структуры, отыскивались путем чисто смысловых, логических соображений субъект (подлежащее), т. е. то, о чем идет речь, и предикат (сказуемое), т. е. то, чту говорится о предмете речи, а затем объект или объекты (дополнение) -- названия других предметов, кроме подлежащего, и атрибуты (определения). Из атрибутивных (определительных) и отчасти объектных слов позднее стали выделять обстоятельства, как члены предложения, обозначающие время, место, условие, цель, причину, образ и способ действия, а иногда также противоречащие или противодействующие факторы (обстоятельства уступки). Традиционная школьная теория предложения окончательно сложилась на основе логических учений о суждении в XVIII в. [*1]

Логическое направление на Западе, опиравшееся на идеалистическую философию Канта и Гегеля и особенно тесно связанное с именем Беккера, пришло к полному отождествлению грамматических и логических категорий. Ф. Беккер развивал антиисторическое и космополитическое учение о едином для всех языков пути идеального развития строя предложения, подменяя внутренние законы развития языка законами и формами логики. По мнению Беккера, в языке логическая форма понятия и суждения (мысли) слита с грамматической формой. В связи с этим синтаксические отношения внутри предложения, которые Беккером отождествляются с логическими понятиями субъекта, предиката, атрибута и объекта, рассматривались им как метафизические «всевременные» категории и формы мышления «самополагающего духа».

Еще в начале XIX в. Бернгарди высказал мысль, что простое предложение так относится к периоду (к сложному предложению), как слово к простому предложению [*2]. Эту мысль развил Герлинг, который различал среди частей сложного предложения (так называемых придаточных предложений) предложения существительные, прилагательные и наречия [*3]. Эта классификация была затем усложнена и видоизменена путем приравнения разных видов придаточных предложений к членам простого предложения.

Так складываются параллельные теории простого предложения и его членов и сложного предложения, в котором от главного предложения зависят придаточные, выполняющие те же функции, что и члены простого предложения (функцию подлежащего, сказуемого, дополнения, определения и обстоятельства).

В нашей отечественной грамматике основы теории предложения, развиваемой в логико-грамматическом (и стилистическом) плане, были заложены М. В. Ломоносовым и углублены его учеником проф. А. А. Барсовым. Затем свой вклад в развитие учения о предложении внесли А. X. Востоков, выдвинувший идею простого глагольного и составного глагольно-именного сказуемого, и особенно А. А. Потебня и А. А. Шахматов, разработавшие свои оригинальные теории предложения, законов изменений форм предложений в русском языке и определившие разнообразие типов простых предложений.

При господстве антиисторического логического подхода к анализу предложения задача синтаксиса простого предложения сводилась к тому, чтобы в любом предложении любого грамматического построения и любого языка отыскать подлежащее и сказуемое (главные члены предложения), а в случае распространенности предложения -- также его второстепенные члены: дополнение, определение и обстоятельство. При этом характерные признаки отдельных типов предложения, своеобразие их структуры в том или ином общенародном, национальном языке, исторические изменения в составе предложения, особенности в формах и способах выражения отдельных членов, свойственные отдельным языкам и группам языков, -- все это или совсем игнорировалось, или отходило на задний план. За норму и образец принимался идеальный «полный» тип предложения, наиболее близко подходящий по своему строю к схеме суждения (субъект, связка, предикат). Все «отклонения» от этого типа объяснялись «сокращениями» и «опущениями». Широко и необоснованно применялся принцип «подразумевания» недостающих до нормы и будто бы опущенных звеньев (или элементов), независимо от всякого обращения к контексту и ситуации. Даже в каждой реплике диалогической речи восстанавливались «опущенные» члены предложения. Например, в отрывке из «Пиковой дамы» Пушкина: «-- Случай! -- сказал один из гостей. -- Сказка! -- заметил Германн» -- восклицательные предложения Случай! и Сказка!должны были «разбираться» так: это (подлежащее) был (связка) случай (сказуемое); по такой же схеме осмыслялся грамматический состав и предложения Сказка! Таким образом, мысль отрывалась от слов, предполагалось наличие мыслей без слов. Предложение выступало как суждение в речи; предполагаемое тождество предложения с суждением не колебалось даже от признания второстепенных членов предложения, которых не знает и не изучает логика. Все модальные (например, вопросительные, побудительные) и все эмоциональные типы предложений приводились к одному знаменателю предложения-суждения.

Даже после выхода в свет труда А. А. Потебни «Из записок по русской грамматике» [*4] проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ, рецензируя работы К. Аппеля по польскому языку, вынужден был признать: «…до сих пор никто еще не пробовал делать синтаксические исследования без схоластической подкладки, состоящей в смешении грамматики с логикою и в навязывании языку того, что в нем не в состоянии открыть даже самый строгий анализ, и что, стало-быть, в нем вовсе не полагается» [*5]. Отголоски смешения предложения с суждением, грамматического подлежащего и сказуемого с логическим субъектом и предикатом долгое время продолжали жить в русской грамматике, особенно школьной.

Однако уже с 70--80-х годов XIX в. у нас начинается интенсивная языковедческая работа, направленная на определение специфических качеств предложения и его конкретных синтаксических форм, свойственных грамматическому строю русского языка в его историческом развитии. Господствовавшие тогда в буржуазной науке идеалистические теории соотношения языка и мышления приводили некоторых наших языковедов к идее о необходимости полного отрыва грамматики от логики, учения о предложении от теории суждения. А. А. Потебня, стремясь к свободным от логического априоризма, чисто грамматическим, как он полагал, исследованиям народного русского языка, полемически заявлял, что грамматика не ближе к логике, чем какая-нибудь другая наука.

В этом отношении А. А. Потебня разделял предрассудки современного ему идеалистического психологического направления в языкознании, отрицавшего самую возможность постановки вопроса о соотношении грамматики и логики, грамматических и логических категорий. «Языковые и логические категории, -- писал в то время Штейнталь, -- являются несовместимыми понятиями, которые соотносятся друг с другом, как понятия круга и красного…» [*6]. Впрочем, отрицание всякой связи грамматики с логикой не помешало А. А. Потебне учитывать взаимодействие и связь грамматических категорий и категорий мышления, хотя бы и в идеалистическом аспекте. Ценность работы А. А. Потебни в области изучения исторического синтаксиса русского языка заключается в том, что, считая тип глагольного предложения с именительным падежом существительного, обозначающего субъект действия, для русского языка (так же как и для других славянских и -- шире -- индоевропейских языков) основным и центральным, А. А. Потебня указал на взаимодействие этого глагольного типа предложения с именным (NN княжил в Киеве и NN был князь или князем в Киеве) и нарисовал общую картину изменений составного связочно-именного сказуемого.

В строе предложения, если подравнивать его со строем суждения, естественно, выделяются два члена: подлежащее, в котором ищут и часто находят соответствие субъекту суждения, и сказуемое, которое рассматривается как выражение предиката. Вместе с тем уже давно обратило на себя внимание то, что в русском языке, как и в других языках, принадлежащих к индоевропейской семье, конструктивно господствующий тип предложения сводится к схеме: форма именительного падежа имени существительного (или предметно-личного местоимения) и личная форма глагола (verbum finitum.) Например: Весна наступает, Мальчик бегает, Птица летит, Деревья зеленеют, Трава растет, Уста жуют, Вода кипит, Ты ошибаешься, Я учусь и т. п. Как доказал А.А. Потебня, с возникновением категории связки или «вспомогательного глагола» под несомненное воздействие этого глагольного типа подпал и тип именного предложения: Орел -- хищник, Соловей -- певчая птица, Владимир был князь киевский и т. д. На почве наблюдений над этим типом и сложилось учение об именном предложении с простым и составным именным сказуемым.

Факт исторического многообразия грамматических форм выражения сказуемого в русском языке был использован А. А. Потебней в его труде «Из записок по русской грамматике» (I--II) как доказательство антиисторичности логической унификации схем предложения и суждения. После работ А. А. Потебни стало ясно, что наивный, прямой перенос на предложение основных конструктивных признаков суждения неправомерен* Такое смешение ведет к логической униформации всех типов предложения, мешает увидеть в предложении его национально-языковую специфику, его жизненные экспрессивные субъективно-речевые краски и грамматические своеобразия.

Для логики даже в глагольном типе номинативного предложения не существенны основные грамматические категории времени, лица и наклонения, определяющие структуру предложения. Логика сводит к нескольким обобщенным общечеловеческим схемам все живое многообразие типов предложения, резко отличающихся друг от друга в разных языках мира. Грамматика же рассматривает формы синтаксического выражения мысли, чувства и воли во всех особенностях их конкретного речевого строения, типичных для грамматического строя отдельных языков и их групп (семей), и предложение как предмет грамматического изучения обладает значительно большим количеством специфически выраженных народно-языковых признаков, чем общечеловеческая форма логического суждения. Анализ основных грамматических категорий, обнаруживающихся в строе предложения и определяющих его, например, категорий времени, модальности, предикативного сочетания слов и т. д., показывает специфику предложения, его коренные отличия от суждения, несмотря на тесную связь с ним. Суждение не может существовать вне предложения, которое является формой его образования и выражения. Но если суждение выражается в предложении, то это еще не значит, что назначение всякого предложения -- выражать только суждение.

Тип предложения не остается неподвижным. Он может иметь разные варианты, которые возникают на основе видоизменения и последующего абстрагирования тех или иных составных частей предложения, на основе обогащения и совершенствования его структуры. Так, исторически сложившаяся структура именного двусоставного (или двучленного) предложения прежде всего варьируется в зависимости от состава сказуемого, которое может быть выражено разными именными категориями (существительным, прилагательным, числительным, местоимением) или наречием именного типа и включать в себя связку, полузнаменательный или полувспомогательный глагол. Например: «Космополитизм -- чепуха, космополит -- нуль, хуже нуля» (Тургенев. Рудин); «Все это сваливалось в кладовые и все становилось гниль и прореха» (Гоголь. Мертвые души); «Богатырь ты будешь с виду И казак душой» (Лермонтов. Казачья колыбельная песня); «Она слыла чудачкой» (Тургенев. Дворянское гнездо). Те разновидности именных предложений, которые содержат в своем составе так называемые полузнаменательные глаголы типа оставаться -- остаться, считаться, казаться, показаться, оказаться, называться и т. п., приближаются к глагольному типу предложения, являются глагольно-именными.

Еще более ярко выражен составной -- именной и в то же время глагольный характер в предложениях со сложным сказуемым, куда входят в сочетании с именем существительным или прилагательным глаголы движения или состояния (типа прийти, вернуться, ходить; работать, жить, сидеть, лежать и т. п.). Например: «Никто не родится героем, Солдаты мужают в бою» (Ошанин. Солдаты мужают в бою).

С именем А. А. Потебни связана идея исторической изменчивости языковой формы предложения, идея развития типов предложения. А. А. Потебня, не имевший, как и все наши языковеды домарксистской эпохи, ясного представления о темпе и характере грамматических изменений, заявлял даже, что история языка должна дать ряд определений предложения, действительных для разных периодов развития языка [*7]. Но, несмотря на свою борьбу со смешением грамматики с логикой, А. А. Потебня был убежден, что расчлененное грамматическое предложение, так же как и суждение, по природе своей двучленно или двусоставно [*8]. Именно с этой двучленностью или двусоставностью предложения (подлежащее -- сказуемое) легко связывался признак наличия предикативных отношений между подлежащим и сказуемым [*9], как основной структурный признак предложения.

Логическое суждение двучленно, если связку рассматривать как отношение между субъектом и предикатом. Поэтому мнение о неизбежной двучленности (или двусоставности) всякого предложения приобрело широкую популярность. Об этом так писал известный теоретик по вопросам синтаксиса Йон Рис, который сам уже испытывал недоверие к этому распространенному, хотя и не всеми разделяемому мнению: «Я считаю, что утверждение, будто двучленность (Zweigliedrigkeit) является необходимым моментом всех предложений, утверждение, которое выдвигалось с большой определенностью и горячо защищалось, оказывается несостоятельным при ближайшем рассмотрении» [*10]. Вместе с тем Й. Рис все же был склонен думать, что признак двусоставности, двучленности должен считаться типическим признаком предложения вообще. Он писал: «С другой стороны, одночленные предложения находятся все же в таком меньшинстве, что они производят впечатление скорее редких исключений. Это обстоятельство, опосредствованным образом, приобретает огромное значение для вопроса о грамматической форме предложения: двучленность, сама по себе не необходимая для предложения, в качестве фактического свойства почти всех предложений, благодаря своему мощному численному превосходству, становится отличительным формальным признаком предложения вообще, даже должна была стать таким признаком» [*11]. Эта точка зрения остается широко распространенной до сих пор. Она оказывает большое влияние на грамматический анализ одночленных (односоставных) предложений, т. е. таких предложений, в которых не может быть непосредственно обнаружено двух главных членов предложения -- подлежащего и сказуемого.

В силу приравнивания всех видов предложений к основному двучленному (двусоставному) типу у нас очень долго не были предметом анализа конкретно-языковые формы и типы одночленных (односоставных) предложений. Правда, А. А. Потебня и его ученики испытывали большой интерес к безличным (или бессубъектным) предложениям вроде: Светает, Морозит, Молнией убило человека и т. п., т. е. к глагольным типам одночленных предложений. Однако вопрос об одночленном именном предложении был решительно выдвинут лишь в 80--90-х годах XIX в. проф. А. В. Добиашем [*12]. Он сопоставлял предложения типа Мороз, Морозит и Морозно, видя в них констатирование или обозначение явлений действительного мира. Но А. В. Добиаш не ставил перед собой задачи исчерпывающего описания всех видов одночленных или односоставных предложений. Эта задача была впервые в русском языкознании поставлена и отчасти разрешена акад. А. А. Шахматовым в его «Синтаксисе русского языка».

А.А. Шахматов собрал многочисленные и разнообразные факты из произведений народной словесности, русской литературы XIX--XX вв., а также из древнерусской письменности, иллюстрирующие употребление разных видов односоставных или одночленных предложений в русском языке, и сопоставил их с однородными явлениями в других индоевропейских языках. Но, исходя из психологической и в основе своей идеалистической теории двучленной «коммуникации» как формы мышления, лежащей в основе предложения, А. А. Шахматов не мог дать ни удовлетворительной классификации односоставных предложений, ни точного описания их грамматической структуры. Он колебался между морфологическим (по морфологической природе главного члена) и логико-синтаксическим подходом к определению и разграничению разных видов односоставных предложений. В конце концов, А. А. Шахматов решил рассматривать их структуру по аналогии со строем двусоставных предложений. Правда, он пришел к выводу, что было бы заблуждением искать в каждом одночленном предложении два соотносительных и взаимосвязанных главных члена двусоставного предложения -- подлежащее и сказуемое. Односоставное предложение -- это, по определению Шахматова, такое предложение, в котором сочетание субъекта и предиката психологической коммуникации (или суждения) находит себе соответствие в одном члене предложения (выраженном большею частью одним словом), например: Морозило, Тишина, Глупость! Яблок-то, яблок! и т. д.

Следовательно, по А. А. Шахматову, в односоставном предложении нет соотносительных подлежащего и сказуемого, здесь налицо лишь один «главный член». «Член предложения, соответствующий по своему значению сочетанию субъекта с предикатом, -- писал А. А. Шахматов, -- мы назовем главным членом, главным членом односоставного предложения; в односоставных предложениях таким образом не нашло себе словесного выражения то расчленение, которое с несомненностью обнаруживается в самой коммуникации…» [*13]. И все же А. А. Шахматов склонялся, правда, с очень существенными оговорками, к уподоблению главного члена односоставного предложения то подлежащему, то сказуемому двусоставного предложения и положил соответствующий критерий в основу разграничения и классификации типов односоставных предложений. Главный член односоставного предложения, по мнению А. А. Шахматова, может быть отождествлен формально или с подлежащим, или со сказуемым двусоставного предложения, причем, конечно, «…не следует забывать, что такое „сказуемое"??? отличается от сказуемого двусоставного предложения тем, что вызывает представление и о предикате, и о субъекте, между тем как сказуемое двусоставного предложения соответствует только предикату, а также, что „подлежащее" односоставного предложения вызывает представление и о субъекте, и о предикате, между тем как подлежащее двусоставных предложений соответствует только субъекту» [*14]. Непоследовательность А. А. Шахматова в описании односоставных предложений очевидна.

Разграничение двух основных типов предложения -- двусоставных и односоставных -- прочно вошло в научный синтаксис русского языка. Конкретное предложение может иметь в основе своего построения и одно единственное понятие или представление, грамматически соотнесенное с действительностью. Психологистическая или логистическая защита тезиса о необходимой двучленности (или двусоставности) всякого предложения всегда основывалась на отрыве от конкретно-исторического языкового материала и почти всегда опиралась на идеалистические предпосылки о тождестве или параллелизме речевых и мыслительных процессов и на отрицание отражения в речи объективной действительности.

Вопрос о формах и типах грамматического построения односоставных предложений нуждается в дальнейшем углубленном исследовании. В высшей степени важно уяснить специфические особенности их структуры соотносительно с основными типами двусоставных предложений. Само собой разумеется, что было бы нецелесообразно стремиться к отысканию «подлежащих» и «сказуемых» или каких-нибудь их «эквивалентов» во всех типах односоставных предложений. Однако в некоторых их формах можно найти морфологические соответствия одному из главных членов двусоставного (двучленного) предложения. Например, предложение Градом побило рожь находится в синонимической грамматической связи с двусоставным предложением Град побил рожь. Поэтому побило воспринимается как выраженное безличной формой глагола сказуемое односоставного предложения. Морфологическая категория безличности, свойственная глаголу, как бы санкционирует особую синтаксическую форму сказуемого, не соотносительного с подлежащим. Неопределенно-личные предложения (Говорят, Просят не курить и т. п.) и предложения обобщенно-личные (Любишь кататься -- люби и саночки возить) также функционально-синтаксически (при наличии своеобразных семантических и стилистических оттенков) мало отличаются от двусоставных конкретно-личных глагольных предложений (ср. Сижу и думаю -- Я сижу и думаю; Ты видишь свои ошибки -- Видишь свои ошибки и т. п.). В неопределенно-личных предложениях форма 3-го лица множественного числа глагола обозначает личное действие, осуществляемое неопределенным количеством, неопределенным множеством лиц; в обобщенно-личных предложениях форма 2-го лица выражает действие, связываемое с собирательным лицом, с любым человеком вообще.

В «Курсе современного украинского литературного языка», изданном Академией наук Украинской ССР, есть ценное замечание о тенденциях развития безличных предложений в украинском языке, вполне применимое и к русскому языку. «Присмотревшись внимательно к фактам, -- читаем здесь, -- легко установить, что развиваются те типы безличного предложения, которые легче воспринимаются на фоне личной конструкции как ее особый вариант или как известное отклонение от нее в случаях неизвестности, обобщенности или второстепенного значения действующего лица. Такое наблюдение дает возможность говорить о том, что в языке господствует как стандартный тип предложения -- предложение двусоставное. Это вовсе не исключает возможности увеличения безличности предложения. Это говорит только о том, что для современного языкового сознания безличные предложения являются особой, семантически и стилистически обусловленной (мотивированной) разновидностью выявления двусоставного в своей основе акта мышления» [*15].

В настоящее время главная задача синтаксиса русского языка в области изучения предложения до некоторой степени предопределена историей развития нашей отечественной грамматики. Эта задача состоит в том, чтобы изучить все конкретно-языковые формы или структурные особенности основных разновидностей двусоставных (или двучленных) и односоставных (или одночленных) предложений в современном русском языке и выяснить последовательность, пути и закономерности их исторического развития.

Общая теория синтаксиса, построенного на основе марксистского учения о языке, не отбрасывает проблемы связи логических и синтаксических, шире -- вообще грамматических категорий. Последовательное применение марксистского положения о неразрывном единстве языка и мышления позволяет обосновать и подтвердить фактами языка связь логических и синтаксических категорий и в то же время обнаружить их действительные различия, обусловленные спецификой внутренних законов развития языка. Однако грамматика как наука, абстрагирующая свои закономерности от конкретного народно-языкового материала на широкой исторической основе, не может и не должна смешиваться с логикой. В отличие от формальной логики как науки о законах правильного мышления, грамматика, опираясь на материалистическую диалектику, изучает исторические законы построения той или иной конкретной народной речи, в которой реализуется мысль. Следовательно, и синтаксис как часть грамматики имеет свои объекты исследования -- словосочетание и предложение, свой научный метод и решает свои специфические задачи, в том числе и свои задачи изучения предложений и их членов.

Этот вывод не оспаривается и в современных советских исследованиях по логике. Общепризнано, что структура предложения бывает качественно различна в языках разных народов, разных наций (ср., например, предложение номинативного типа в индоевропейских языках и предложение эргативного типа в так называемых «иберийско-кавказских» языках). Между тем субъектно-предикативная структура простого суждения имеет общечеловеческий характер. Она не зависит ни от исторических, ни от национальных различий, но субъект и предикат суждения в предложениях разных языков выражаются по-разному. Выработанные в языке грамматические формы членов предложения не сливаются и не совпадают с логическими членами суждения. Так, специалисты по иберийско-кавказским языкам доказывают, что в грузинском и в некоторых других кавказских языках в качестве главных членов предложения выступают не только подлежащее и сказуемое, но -- при определенной (эргативной) конструкции предложения -- и «прямое дополнение», которого логика в составе суждения не различает. Логическое суждение реализуется в предложении разнообразными языковыми средствами.

Вместе с тем сами логики не могут прийти к определенному выводу о том, все ли типы предложений служат выражением суждения. Одни полагают, что вопросительные и побудительные предложения вообще не выражают суждения, другие готовы утверждать, что все типы предложений заключают в себе суждение, третьи ищут и находят в вопросительном и побудительном предложениях «аналоги суждений», четвертые склонны рассматривать вопросительные предложения как выражение суждения со свернутым (имплицитным) или неопределенным предикатом, но отказываются видеть непосредственное выражение суждения в побудительных предложениях и т. п. Некоторые логики указывают, что побуждение и мысль-вопрос имеют ряд черт, общих с суждением [*16]. Эти черты сходства выражаются в следующем: 1) и вопрос и побуждение, подобно суждению, выражаются в предложении; 2) всякое побуждение и всякий вопрос, как и суждение, имеют предметный характер: подобно тому, как мы можем судить только о чем-либо, точно так же и повеление мы всегда высказываем в отношении кого-нибудь или чего-нибудь, и во всяком вопросе указывается предмет, о котором нечто спрашивается; 3) и вопрос и побуждение могут быть правильными и неправильными (так же, как и суждение). Различие же между суждением и побуждением, а также вопросом выражается в том, что ни побуждение, ни вопрос непосредственно не утверждают (и не отрицают) что-нибудь о чем-нибудь; побуждение, хотя и подразумевает суждение, является особой разновидностью мысли, так как оно содержит лишь приказ или призыв к действию, а в вопросе лишь спрашивается о чем-нибудь, причем сама постановка вопроса может быть правильной или неправильной. Следовательно, приходится признать существование таких предложений, назначением которых является не выражение суждения, а выражение вопроса и побуждения как особых разновидностей мысли.

Логика, изучающая формы и законы общечеловеческого мышления, не интересуется ни эмоциональной и волевой стороной сознания, ни формами словесного выражения эмоций и волевых побуждений. Вместе с тем понятно, что выражение эмоций в языке не может не быть осознанным. Степень мыслительного, понятийного содержания в таком словесно-эмоциональном выражении отчасти определяется характером и степенью его грамматической расчлененности. Причина разногласий по вопросу об отношении предложения и суждения кроется отчасти в спорности и недостаточной исследованности соответствующих проблем у логиков и философов; но несомненно также, что отсутствие глубоких и детальных грамматических описаний всех разновидностей предложений, служащих в современных живых языках для выражения не только суждений, но и волевых побуждений и эмоций, не помогает устранению путаницы в этом круге вопросов.

Изучая правила составления предложений, синтаксис прежде всего должен выяснить, как слова и словосочетания, объединяясь в структуре предложения в качестве его членов, образуют предложение -- эту основную синтаксическую единицу языкового общения -- и в чем заключаются характерные конструктивно-грамматические признаки предложения. В нашей отечественной грамматической науке выдвинуты два общих характерных признака предложения в русском языке, хотя взаимоотношение и взаимодействие этих признаков до настоящего времени остаются не вполне определенными. Это -- интонация сообщения и предикативность, т. е. отнесенность высказываемого содержания к реальной действительности, проявляющаяся в совокупности таких грамматических категорий, которые определяют и устанавливают природу предложения как основной и вместе с тем первичной грамматически организованной единицы речевого общения, выражающей отношение говорящего к действительности и воплощающей в себе относительно законченную мысль. Наличие обоих этих признаков для предложения обязательно.

Обычно говорят, что слова и словосочетания, соединенные в предложении большей частью посредством тех же приемов согласования, управления и примыкания, которые характерны для связей слов внутри словосочетания, без соответствующей организации их интонационными средствами еще не представляют собой сообщения. Интонационными средствами устанавливается, обусловливается коммуникативное значение слов в предложении, определяется членение предложения и осуществляется его внутреннее единство. Благодаря интонации не только соединения слов, но и отдельные слова могут приобрести значение предложений. Академик А. А. Шахматов так писал об этом в своем «Синтаксисе русского языка»: «…условием для перехода отдельного слова и словосочетания в предложение является законченность мысли и законченность соответствующего словесного выражения; законченность мысли предполагает наличность в таком словосочетании сочетавшихся предикативно субъекта и предиката, а законченность словесного выражения требует особой объединяющей члены словосочетания в одно целое интонации» [*17]. Можно сомневаться в том, что в каждом предложении, даже в разговорном предложении резко эмоционального, грамматически нерасчлененного характера вроде: Ну и ну! То-то! Ваня! Еще бы! Вот тебе на! Ай, ай, ай! и т. п., выражается предикативное сочетание субъекта и предиката, но нельзя сомневаться в том, что этим выражениям или высказываниям присуща интонация сообщения. Интонация сообщения, таким образом, является важным средством оформления предложения и выступает в качестве одного из постоянных характерных признаков предложения. Именно в этом признаке заключается одно из коренных отличий предложения от словосочетания.

Различием интонаций в значительной степени определяются основные функциональные и вместе с тем модальные типы предложений -- предложения повествовательные, вопросительные и побудительные. «Что бы мы ни сказали, -- писал в своем «Русском синтаксисе» проф. А. М. Пешковский, сделавший много интересных наблюдений в области русской ритмомелодики, -- мы высказываем это либо повествовательно, либо вопросительно, либо восклицательно (включая в эту последнюю характеристику и интонацию побудительности. -- В. В.). Как ни важна для нас разница между этими тремя видами речи, она все-таки не материальна, а формальна. Скажем ли мы он здесь, или он здесь? или он здесь! -- материал нашей мысли остается один и тот же: представление о „нем" и о месте, где „он" находится. Меняется только отношение наше к данной мысли: в одном случае мы просто желаем поделиться со слушателем найденной нами реальной связью или отсутствием ее (при отрицании) между двумя представлениями, образующими в данном случае мысль, в другом случае мы не решаемся сами признать реальность или нереальность связи и ждем разъяснения в этом отношении от собеседника, в третьем -- мы не только полностью убеждены в реальности или нереальности связи, но и выражаем наши чувства, внушенные нам этой связью. Все эти различия -- грамматические, и выражаются они в русском языке почти исключительно интонацией…» [*18]

Главными интонационными средствами, выполняющими основные функции в организации предложения, являются ударение и мелодика. Будучи существенным, неотъемлемым признаком предложения, интонация, однако, не исчерпывает и не определяет грамматической сущности предложения и своими вариациями не обусловливает и не создает всего многообразия видов предложений в русском языке. Ведь если даже признать, что интонация является самым непосредственным, единственным безусловно необходимым способом выражения законченности мысли, а следовательно, и самым главным признаком «единицы языкового общения» (т. е. предложения), то все же нельзя обойтись без ответа на вопрос: все ли слова и формы слов, все ли словосочетания и их формы могут непосредственно с помощью соответствующей интонации становиться «единицами речевого общения» (т. е. предложениями или «фразами», как их называют иные языковеды), или же необходимы какие-нибудь дополнительные способы формально-грамматической организации речевого целого, быть может, даже разные в разных условиях и контекстах.

Интонация сама по себе, т. е. вне словесного содержания, вне отношения речи к действительности, расчлененной, законченной, логически построенной мысли не выражает. Интонация не является средством формирования и воплощения мысли, без слов она может быть выразительной, но не является содержательной, т. е. не служит материальной оболочкой мысли. Об интонации сообщения можно сказать, что она является лишь формой выражения более или менее замкнутой единицы речи (предложения). Однако интонация вовсе не является формой грамматического построения предложения. Правда, интонация может служить средством превращения слова и словосочетания в предложение, может выполнять предикативную функцию, но интонации не свойственно предметно-смысловое содержание. Часто она прямо причисляется к средствам субъективного выражения [*19]. Но при этом необходимо помнить, что это средство субъективного речевого выражения общественно организовано и общественно осознано. Вместе с тем в таких формах общения, как письменная речь, интонация нередко отступает на второй план.

Вот почему авторы наших грамматик, особенно те, которые осознали неправомерность и ошибочность как смешения предложения с суждением, так и полного отрыва предложения от суждения, старались установить структурные, словесно-строевые, формально-грамматические признаки предложения в русском языке (так же как и в других языках) и выделить грамматические категории, типичные для словесно организованного, синтаксически оформленного предложения. Сначала в качестве такого структурного формально-грамматического признака предложения выдвигалась личная форма глагола (verbum finitum), т. е. в основу определения предложения была положена морфологическая категория глагола, и тем самым как бы ставился знак равенства между глаголом и сказуемым. Значительная часть современных синтаксических теорий в области изучения русского языка и теперь продолжает ставить общее определение структуры предложения в зависимость от наличия (реального или потенциального) глагольных форм, имеющих значения лица, времени и наклонения; эти формы и получают название предикативных форм глагола или форм сказуемости. Таким образом, понимание глагола как организатора предложения объясняется не только преобладанием, особенной употребительностью глагольных типов предложения, но и тем, что в личных формах глагола непосредственно, наглядно, морфологически выражены те грамматические категории лица, времени и модальности, с которыми связано понятие синтаксической предикативности как существенного признака предложения.

Однако при этом чисто морфологическом подходе синтаксическое учение о предложении в целом получает односторонний и искаженный характер: оно не отражает всего многообразия структурно-грамматических форм предложения в русском языке. Вообще при построении теории предложения «морфологизм» в чистом виде не может привести к пониманию всего разнообразия структурных типов предложений. Дело в том, что со структурой предложения связаны свои особые синтаксические категории-базирующиеся на морфологических категориях, но далеко выходящие за их пределы: категории времени и модальности, а также -- в широком синтаксическом понимании -- и категория лица, т. е. те категории, которые выражают отношение сообщения к действительности и подводятся под общее понятие «предикативности»; эти категории могут быть свойственны предложению в целом -- независимо от наличия в его составе глагола. Так, безглагольные односоставные предложения, содержащие лишь одно единственное понятие или представление, соответствующим образом соотнесенное с действительностью (например: Мороз; Тише! Внимание! и т.п.), представляют собой единицы речевого общения, грамматически организованные на основе тех же категорий модальности и времени.

Среди одночленных (или односоставных) предложений в русском языке есть предложения, функция которых сводится к простому утверждению или отрицанию, выражению согласия или несогласия или к общей экспрессивно-модальной оценке предшествующего высказывания. Это -- предложения, основу которых составляют утвердительные или отрицательные слова да и нет, модально окрашенные слова и частицы (типа: разве? едва ли! может быть! конечно! вероятно! и т. п.), междометия и слова, близкие к междометиям. Внутренняя сущность модальной функции таких слов, как да, нет, несомненно и т. п., ярко сказывается в том, что иногда в диалогической речи они становятся своеобразными заместителями глагольного сказуемого с присущими ему значениями времени, лица и наклонения, например: А в прошлом году вы имели отпуск? -- В прошлом году да; А с мамой ты согласна остаться? -- С мамой да, а с Петькой нет. Вместе с тем слово да может входить в состав сложного предложения в качестве одной из его основных составных частей: -- Ветерок в аллее? -- Да, потому что листья дрожат; -- А вы ему должны, что ли? -- Вот в том-то и беда моя, что да.

Предложения типа да, нет, конечно и т. п., нередко очень экспрессивные, выражают модальную квалификацию сообщения и иногда содержат побуждение к какому-нибудь действию, следовательно, они также выражают синтаксическую категорию модальности. К этим предложениям, синтаксически нерасчлененным, совершенно неприменима психологистическая схема подстановки сочетающихся представлений в роли субъекта и предиката. Поэтому модальные слова-предложения всегда рассматривались как особый тип предложений (а в субъективно-идеалистических психологических теориях -- как «эквиваленты предложения»), не имеющих и не способных иметь в своем составе никаких членов предложения -- главных или второстепенных. И все же они имеют модальные значения. Предложения этого типа употребляются преимущественно в диалогической речи, в ответных и вопросительных репликах собеседников. Они могут, как отголоски внутреннего диалога, употребляться и в монологической речи, при подтверждении уже высказанного, при возражении самому себе и в других подобных случаях.

Вот несколько иллюстраций: «Подколесин (с самодовольной улыбкой). А преконфузно однако же должно быть, если откажут. Кочкарев. Еще бы!» (Гоголь. Женитьба); « -- Ну, у тебя грехов немного. -- Ах, все-таки, -- сказал Левин, -- все-таки, -- „с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь…" Да» (Л. Толстой, Анна Каренина).

Таким образом, значение и назначение общей категории предикативности, формирующей предложение, заключается в отнесении содержания предложения к действительности. В этом и состоит различие между словом зима со свойственным ему лексическим значением и предложением Зима в таком пушкинском стихе: «Зима. Что делать нам в деревне?». На этот характерный признак предложения обращали внимание и многие лингвисты прошлого, хотя и не всегда правильно его истолковывали. Так, Й. Рис в своем сочинении «Was ist ein Satz?» писал, что главным признаком, отличающим предложение от словосочетания, является выражение в предложении того, как относится содержание предложения к действительности. «Становящееся соединение, форма образования предложения, происходящее в данный момент (впервые или повторно) соотнесение (Zuordnung) оказывается необходимым проявлением свойственных именно ему (предложению) задачи и функции: выработки отношения содержания представлений к действительности» [*20]. Если в этом рассуждении отвлечься от субъективно-идеалистического истолкования мыслительной сущности предложения как сочетания представлений, то останется верная мысль о соотнесенности содержания высказывания с действительностью как основном признаке предложения. В том же направлении старался найти основные свойства предложения и чешский языковед В. Матезиус. По его словам, предложение-- это «элементарное высказывание, в котором говорящий активно и притом таким способом, который с формальной точки зрения вызывает впечатление обычности и субъективной полноты (законченности), относится к какому-нибудь факту» [*21].

Общее грамматическое значение отнесенности основного содержания предложения к действительности конкретизируется в синтаксических категориях модальности, а также времени и лица. Именно они придают предложению значение основного средства общения, превращая строительный материал языка в живую, действенную речь.

В конкретном предложении значения лица, времени, модальности устанавливаются с точки зрения говорящего лица. Но сама эта точка зрения определяется объективным положением говорящего лица в момент речи по отношению к собеседнику и к отражаемому и выражаемому в предложении «отрезку», «кусочку» действительности. Отношения сообщения, содержащегося в предложении, к действительности -- это и есть прежде всего модальные отношения. То, что сообщается, может мыслиться говорящим как реальное, наличное в прошлом или в настоящем, как реализующееся в будущем, как желательное, требуемое от кого-нибудь, как недействительное и т. п. Формы грамматического выражения разного рода отношений содержания речи к действительности и составляют синтаксическое существо категории модальности. Категорией модальности определяются различия между разными модальными типами предложения. Кроме форм глагольных наклонений, категория модальности выражается модальными частицами и словами, а также интонацией. Известно, например, сложное и тонкое разнообразие модальных красок инфинитивных предложений в русском языке. Модальность инфинитивных предложений определяется самой формой инфинитива и интонацией, а усиливается и дифференцируется частицами. Для модальных значений этих предложений характерно и то обстоятельство, что они обозначают действие, которое совершится в будущем или должно совершиться по воле говорящего лица. Например: «София. Вот вас бы с тетушкою свесть, Чтоб всех знакомых перечесть» (Грибоедов. Горе от ума); «Одну минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать ее руку» (Лермонтов. Княжна Мери); «Не расти траве После осени; Не цвести цветам Зимой по снегу» (Кольцов. Русская песня); «Когда же тут хромать? Тут, братец ты мой, уже не до хромоты» (Шолохов. Тихий Дон).

В так называемых инфинитивно-назывных предложениях законченность всему предложению сообщает интонация, выражающая субъективно-модальное отношение к действию: «Возможно ли! меня продать! -- Меня за поцелуй глупца.» (Лермонтов. Маскарад); «Саша. Она очень нервна стала. Каренин. Две ночи не спать, не есть. Саша (улыбаясь). Да вы тоже…Каренин. Я -- другое дело» (Толстой. Живой труп).

С категорией модальности тесно связана категория времени. Предложение как форма сообщения о действительности включает в себя синтаксическое значение времени. Это значение создается не только формами времен глаголов, кратких прилагательных и категории состояния (с помощью связки), но и глагольными формами наклонения (ср., например, связь форм повелительного наклонения с глагольными формами будущего времени), а также -- при известных интонациях -- формой инфинитива; в сообщениях же о настоящем или о прошлом, изображаемом как наличное, значение времени выражается также отсутствием морфологической формы с грамматическим значением времени. Синтаксическое значение времени, создаваемое ситуацией и контекстом речи, присуще и таким предложениям, как Огонь! [в значении: 1) «стреляй!», 2) «зажги огонь» или «принеси огня!» и 3) «виден огонь»]; Брр! (в значении: «холодно» или «я озяб»); Пора, пора! Тишина; Минуту внимания! и т. п. В вопросо-ответных предложениях, составляющих парное единство, значение времени в ответе нередко предопределено предшествующим вопросительным предложением.

Так как предложение как основная форма речевого общения служит одновременно и средством выражения мысли для говорящего лица, и средством понимания высказанной мысли для лица слушающего, то структура предложения включает в себя и разные способы выражения синтаксической категории лица (если не иметь в виду семантическую, в основном, словообразовательную Категорию лица в системе имен существительных, подчиненную категории предметности и противопоставленную категории не-лица). Как известно, в русском языке грамматическая категория лица, связанная с характеристикой отношения речи к говорящему (или говорящим), к собеседнику (или собеседникам) и к тому третьему, о чем может идти речь, выражается главным образом формами местоимений и глагола. В строго определенных типах предложений отношение к лицу может выражаться также посредством особых интонаций (требования, побуждения, просьбы, приказа или упрека, желания и т. п.). Например: «Гражданин. Будь гражданин! Служа искусству, Для блага ближнего живи» (Некрасов. Поэт и гражданин); «Прощай, свободная стихия!» (Пушкин. К морю); «И, полно, что за счеты» (Крылов. Демьянова уха); «Полно врать пустяки» (Пушкин. Капитанская дочка); «А вам, искателям невестке нежиться и не зевать бы» (Грибоедов. Горе от ума). Ср. предложения типа: Спасибо; Вон! Прочь! Долой поджигателей войны! Воды! и т. п.

Повидимому, наиболее прямым, постоянным и непосредственным выражением категории предикативности является модальность предложения. Если предикативность выражает общую отнесенность речи к действительности или соотнесенность речи с действительностью (ср. слово война и предложения: Война! Война?; Война, Опустошенные поля. Еще страшнее развалины городов), то категория модальности расчленяет и дифференцирует эту общую функцию предложения, обозначая специфическое качество отношения к действительности -- со стороны говорящего лица.

Что касается синтаксической категории времени, то она так или иначе, прямо или косвенно, дает себя знать в каждом предложении. Но -- при отсутствии морфологических способов выражения -- она не находит прямого выражения в интонации, как категория модальности; в этом случае она может быть производной от модальности, как бы включенной в нее, подобно тому, как это происходит и в формах глагольного наклонения, например, повелительного, в котором потенциально заложено отношение к объективному будущему времени или желательному настоящему, сослагательного, в котором содержится отрицание факта в прошлом, иногда с подчеркиванием неосуществленной возможности его проявления, иногда желательность течения действия в настоящем или выполнения его в будущем, даже инфинитива, в котором синтаксическое значение времени соответственно вытекает из разных модальных функций этой формы.

В связной речи отношение предложения ко времени может также определяться или выражаться контекстом и ситуацией. Например: «Ка-а-к! Ты подкупать меня!» (Салтыков-Щедрин. Губернские очерки); «А повсюду на полу -- Сколько тут железа!» (Твардовский. Ещё про Данилу); «Эх, дыму-то! Как из прорвы какой!» (Бубеннов. Белая береза); «Как быть и как с соседом сладить, Чтоб от пенья его отвадить?» (Крылов. Откупщик и сапожник). Категория лица как структурный элемент предложения является потенциальной. Она выражается, кроме личных форм глагола, также формами личных местоимений, например, дательного падежа в сочетании с инфинитивом, а в некоторых конструкциях, например, инфинитивных или именных, адвербиальных и междометных с императивным значением -- интонацией. Само собой разумеется, что в так называемых безличных или бессубъектных предложениях категория лица обнаруживается негативно (так же, как в соответствующих безличных глаголах или безличных формах личных глаголов, в словах из категории состояния и в отрицательных оборотах). В связи с своеобразием значений и функций 3-го лица в общей синтаксической категории лица должны быть отдельно рассмотрены и внутренно дифференцированы разные виды так называемых номинативных предложений.