Основные вопросы синтаксиса предложения (на материале русского языка)

Вот несколько примеров разнообразного синтаксического выражения категории 2-го лица: «Вам теперь, чай, не до нас, Тимофей Васильевич?» (А. Жаров, Гармонь); «Вам бы прилечь… Что с вами?» (Крымов, Танкер «Дербент». Стахановский рейс); «Сюда! за мной! скорей! скорей! Свечей побольше, фонарей» (Грибоедов. Горе от ума).

Изучение разных видов и способов выражения и проявления синтаксических категорий модальности, времени и лица, изучение соотношения и взаимодействия категорий модальности и времени, изучение отношения высказывания к лицу говорящему, собеседнику и так называемому грамматическому 3-му лицу -- все это целесообразнее всего вести дифференцированно -- применительно к разным формам и стилям речи. Особенно важно выяснение синтаксических своеобразий форм разговорной и книжно-письменной речи. Такое дифференцированное исследование синтаксических структур в соответствии с формами речевой деятельности помогло бы глубже и всесторонне установить и различить многообразные способы выражения предикативности и на этой основе определить типические формы предикативности, связанные с разными видами предложений.

Во всяком предложении категория предикативности находит свое полное или частичное выражение. Способы ее выражения, связанные с синтаксическими категориями лица, времени и модальности, бывают морфологическими , конструктивно-синтаксическими и интонационно-синтаксическими. Примеры конструктивно-синтаксических и интонационно-синтаксических способов выражения предикативности приводились выше. Ср. также: Ну тебя! Покойной ночи! «Огня! кричат… огня!» (Крылов. Волк на псарне); «Заутра казнь» (Пушкин. Полтава); «Агния. Погода-то! Даже удивительно! А мы сидим» (Островский. Не все коту масленица); «Несчастливцев. Куда и откуда? Счастливцев. Из Вологды в Керчь-с...» (Островский. Лес); «Бакин. Однако, пора и за дело» (Островский. Таланты и поклонники); «На полном бегу На бок салазки -- и Саша в снегу!» (Некрасов. Саша); «Наконец, карета у крыльца. Тетеньки вылезают из нее и кланяются отцу» (Салтыков-Щедрин. Пошехонская старина); «Граждане, за ружья! К оружию, граждане!» (Маяковский. Революция); «Юлия. Куда же это мы идем? Федор Иванович. На плотину… Пойдем погуляем… Лучшего места во всем уезде нет… Красота! (Чехов. Леший); «Какое надо иметь мужество, чтобы, например, делать операции или резать трупы! Ужасно!» (Чехов. Именины).

Многообразие форм и способов выражения предикативности, разные виды сочетания и переплетения синтаксических категорий времени и модальности, широкие возможности выражения отношения говорящего лица к действительности посредством интонаций модальной окраски, осуществляемое посредством тех же интонаций эмоционально-волевое воздействие говорящего на слушателя и эмоционально-волевая реакция его на те или иные факты, явления действительности -- все это обнаруживается в разнообразии конкретно-языковых форм (или типов) предложений современного русского языка.

Их выделение, разграничение, грамматическая характеристика, выяснение качественных различий между разными типами, изучение взаимодействий отдельных типов, исследование путей развития форм предложения в разговорной и книжно-письменной речи -- важные задачи синтаксиса русского языка.

Сложность и конструктивная спаянность способов взаимодействия интонационных и формально-грамматических признаков в образовании разных типов предложения не позволяют механически противопоставлять предложение как формально-грамматическое единство фразе как интонационно-смысловой единице неопределенного и очень пестрого грамматического состава.

Во многих западноевропейских и некоторых наших отечественных синтаксических концепциях основной единицей речевого общения признается не предложение, а фраза, противопоставляемая предложению как расчлененному грамматически двусоставному предикативному выражению суждения. Фраза в таком понимании -- это любая обособленная и более или менее замкнутая по смыслу и интонации единица высказывания. Высказыванием же является и простое утверждение да, и замечание -- Прекрасная погода сегодня, и роман в несколько томов [*22]. Следовательно, высказывание может состоять из одной фразы и из очень большого количества фраз. Фраза как элементарная, более или менее самостоятельная единица высказывания лишена собственно грамматической характеристики.

Итак, под фразой понимается минимальная интонационно-смысловая коммуникативная единица «высказывания», связной речи. Связная речь расчленяется на отрезки различной степени законченности. Единицы этого членения всегда представляют собой величины смысловые и в то же время организованные фонетически. Высшей ступенью этого членения и признается фраза как основная коммуникативная единица языка, смысловая целостность которой выражена ритмо-мелодическими средствами. К фразам относятся и эллиптические высказывания в составе беглой диалогической речи, и сложные предложения, и все типы нерасчлененных эмоционально-волевых изъявлений. Из фраз обычно выделяются в качестве предложений лишь те интеллектуальные сообщения, которые подводятся под формально-логическую схему суждения. По определению С. О. Карцевского, одного из представителей так называемой социологической школы Ф. де Соссюра, предложение -- это определенная грамматическая структура, которая характеризуется наличием предиката. Предикат же есть «личное определяющее», т. е. такое, в котором указывается отношение к лицу, а «абсолютное определяемое при предикате называется подлежащим или субъектом» [*23].

Следовательно, предложениями объявляются только такие словосочетания (или «синтагмы»), в которых имеется предикат или его инфинитивный эквивалент: Парус белеет; Приближается зима; Учиться всегда пригодится; Дом был старый; Он здесь врачом; Гулять было приятно; Дверь оказалась запертой и т. п. «Предложение» играет очень важную роль в нашей речи, особенно интеллектуальной. Во многих случаях даже фразы эмоциональной речи представляют собою предложения, видоизмененные под влиянием чувств. Например, фраза Быть бычку на веревочкесинонимична предложению Будет бычок на веревочке. Фраза, не членимая на субъект и предикат, распадается на слова, соединенные между собою по законам грамматики и объединяемые общей интонацией.

Так, с разными вариациями и в разных вариантах распространяется «теория», согласно которой в синтаксисе должна изучаться, с одной стороны, фраза как категория интонационно-семантическая и, с другой стороны, предложение как единство формально-грамматическое, как «предикативная синтагма», как «предикативное словосочетание». У нас эта точка зрения, правда вполне своеобразно, была представлена в синтаксических работах акад. Л. В. Щербы, проф. А. М. Пешковского и развивается в настоящее время (с некоторыми видоизменениями) в учебных пособиях Л. А. Булаховского.

А. М. Пешковский противопоставлял предложение как собственно-синтаксическое или формально-грамматическое единство, имеющее форму сказуемости, фразе как единству интонационно-смысловому. По словам этого ученого, «…понятия фразы и предложения… оказываются в довольно сложных и запутанных отношениях друг с другом» [*24]. Так, все так называемые «сложные предложения», по мнению А. М. Пешковского, принадлежат фразам и должны рассматриваться как «единства ритмо-мелодические». Анализ фраз как синтаксически сложных, цельных грамматических единств выводится за пределы «формальной грамматики». На этой почве возникает механическое переплетение понятий фразы и предложения. «Если мы условимся, -- писал А. М. Пешковский, -- называть всякое ритмо-мелодическое единство, выражающее законченную мысль, „фразой", причем в это понятие не включим абсолютно никаких собственно-формальных признаков, а с другой стороны, всякое собственно-формальное единство, выражающее законченную мысль, -- „предложением", не включив в него абсолютно никаких ритмо-мелодических признаков, то соотношение между этими двумя понятиями установится чрезвычайно простое и ясное: так называемое „простое предложение" будет „односоставной фразой", а так называемое „сложное предложение" -- „двусоставной" или „многосоставной фразой", причем под отдельным „составом" будет разуметься именно то, что выше названо „предложением" (термины „односоставный" и „многосоставный" приходится употреблять только из-за неуклюжести терминов „однопредложенский" и „многопредложенский")» [*25]. Таким образом, включение в систему синтаксиса термина «фраза» фактически, кроме путаницы основных понятий и кроме механического рассечения разных структурных признаков предложений, приводит также к исключению из сферы структурно-грамматического изучения, с одной стороны, внутреннего синтаксического единства сложных предложений, а с другой стороны, всего многообразия типов простых предложений. Ведь то, что выводится за рамки «предложения» и что относится только к «фразе» или «фразам», синтаксистами этого направления обычно рассматривается или с чисто фонетической, интонационно-мелодической, или со своеобразной семантико-психологической точки зрения (особенно если «фраза» не может быть сведена к «предложению»).

К каким противоречиям и неясностям приводит использование понятия фразы для описания типов предложений в живом славянском языке, можно видеть по «Курсу современного украинского литературного языка». Здесь тоже выступает фраза как самая общая, основная единица языкового общения. Термин «фраза» применяется для обозначения ритмо-мелодического целого, которое любыми синтаксическими способами выражает законченную мысль. «Следовательно, с этой точки зрения, -- читаем в «Курсе современного украинского литературного языка», -- фразой будет всякое самостоятельное предложение, а также и эквиваленты предложения» [*26]. Эквивалентами предложения тут называются фразы, образованные из слов или словосочетаний, «в которых не выявлены и практически не могут быть выявлены ни подлежащее, ни сказуемое, что не препятствует этим словам или словосочетаниям концентрировать в себе, высказывать содержание целых предложений: «Спасибi вам за науку»… «Нi»… «Цур iй!» [*27]. Под понятие же предложения здесь подводятся лишь такие коммуникативные единицы, в которых словесно выражены «…носитель признака и признак, приписываемый ему во времени и наклонении. Грамматическим выразителем первого чаще всего является именительный падеж имени или какое-либо другое слово (член предложения), которое выступает в функции имени в именительном падеже… Типичным грамматическим выразителем второго является личная форма глагола, как форма, которая обладает четкими признаками времени и наклонения…» [*28]. Таким образом, термин «предложение» здесь применяется лишь к глагольным и глагольно-именным двучленным предложениям. Разного рода именные («номинативные») односоставные предложения относятся к эквивалентам предложений. «Можно сказать, что слово, например, пожар, прочитанное в словаре, не является предложением, а крик человека, увидевшего огонь: „Пожар!" -- является эквивалентом предложения, потому что мы мыслим пожар во времени и наклонении, невзирая на отсутствие глагола и трудность его подстановки» [*29]. Впрочем, в «Курсе современного украинского литературного языка», кроме эквивалентов предложения, фигурируют еще «недоразвитые» предложения. Сюда относятся так называемые номинативные предложения, состоящие из именительного бытийного (вроде: Ночь, Тишина, Море и т. п.). Такое распыление категории предложения, естественно, приводит к отказу от определения предложения. По словам авторов «Курса современного украинского литературного языка», все многообразие структурных типов речевых высказываний «…подвести под один тип, под одно определение было бы напрасной затеей. Но можно говорить о существовании одного основного типа предложения, который представляется предложением как таковым, и о том, что все другие типы предложений воспринимаются на фоне этого основного типа как разновидности его или как некоторые отклонения от него» [*30].

Таким образом, введение в область синтаксиса понятия «фразы» чаще всего служит поводом к отказу от собственно синтаксического анализа многочисленных видов речевых высказываний. Это разнообразие форм и типов предложения побуждало некоторых зарубежных языковедов вообще отказываться от их грамматической характеристики. Так, известный датский лингвист О. Есперсен утверждал, что «предложение является целиком понятийной категорией (a purely notional category): от слова или группы слов не требуется никакой специальной грамматической формы для того, чтобы их можно было назвать предложением» [*31]. А структуралист Ельмслев в своей общей или универсальной грамматике вообще обходится без категории предложения и считает это преимуществом своей «теории» [*32].

Многообразие типов предложений в русском языке обнаруживается в специфических особенностях их структуры, их состава.

В двусоставных или двучленных предложениях легко выделяются соотносительные члены, связанные друг с другом предикативными отношениями. Например: «Он порча, он чума, он язва здешних мест!» (Крылов. Кот и Повар); «Уста жуют» (Пушкин. Евгений Онегин); «Артист читал, художники рисовали, виолончелист играл, певец пел…» (Чехов. Попрыгунья).

Соотносительные члены предложения, связанные предикативными отношениями, -- это подлежащее, выраженное формой именительного падежа существительного или местоимения (а также субстантивированным словом), и сказуемое, выраженное личной формой глагола, краткой формой причастия, прилагательного или другими морфологическими средствами.

Члены предложения -- это синтаксические категории, возникающие в предложении на основе форм слов и форм словосочетания и отражающие отношения между структурными элементами предложения. Между частями речи и членами предложения есть связь и даже взаимодействие, но нет параллелизма. Синтаксическая сущность слова или неделимого словосочетания как члена предложения определяется той функцией, которую несут они в строе предложения.

В строе предложения одна и та же форма слова, в зависимости от ее отношения к другим словам, может выполнять функции разных членов предложения. Осмыслить целиком эти функции в плане разных типов словосочетания не всегда оказывается возможным. Словосочетания, вступая в строй предложения, подвергаются здесь преобразованиям. Они группируются около основных конструктивных центров предложения, т. е. вокруг его предикативного ядра. Например, в предложении Этот человек -- с умом, сочетание с умом выступает в роли сказуемого. Его синтаксическим эквивалентом является краткая форма прилагательного умен. Предикативная функция этого выражения может быть непосредственно выведена из атрибутивной: человек с умом. Однако в строе предложения Человек с умом не пропадет словосочетание человек с умом с семантической точки зрения неразложимо и в целом выполняет функцию подлежащего. Одно слово человек в роли подлежащего само по себе слишком абстрактно и неопределенно (ср. Умный человек не пропадет и Человек умный не пропадет). Но ср. индивидуализацию слова человекпосредством указательного местоимения этот и обособления сочетания с умом в предложении: Этот человек, с умом, с талантом, с большими страстями, прожил яркую, интересную жизнь. В предложении С умом задумано, а без ума сделано сочетание с умом служит для характеристики действия и выступает уже не как определение, а как так называемое обстоятельство образа действия при сказуемом. Его синонимическим эквивалентом является наречие умно. Наконец, в предложении Сердце с умом не в ладу (которое является видоизменением известного грибоедовского афоризма «Ум с сердцем не в ладу») с умом выступает в роли дополнения, так как оно здесь обозначает соучастника действия, т. е. объект, сопоставляемый с субъектом состояния, с подлежащим сердце.

С другой стороны, в диалогической речи есть предложения, представляющие собой односложную реплику яркой модальной окраски, экспрессивную оценку сообщения собеседника (например: Конечно! Еще бы! Как бы не так! Разве? и т. п.). Такого рода нерасчлененные экспрессивные однословные предложения, естественно, не обрастают другими словами или членами, так как формы синтаксической связи здесь не имеют для себя даже морфологической опоры. По отношению к таким предложениям вообще неприменимо понятие «члены предложения».

Грамматическое членение двусоставного (двучленного) предложения в русском языке определяется (и даже предопределяется) устойчивостью так называемого номинативного строя предложения в семье индоевропейских языков. Подлежащее имеет вполне определенную и строго стабильную форму выражения: оно может быть выражено именительным падежом существительного и предметно-личного местоимения (или субстантивированным «эквивалентом» имени -- словом или целым словосочетанием, например, у Гоголя в «Сорочинской ярмарке»: «--Слышал ли ты, что поговаривают в народе? -- продолжал с шишкой на лбу, наводя на него искоса свои угрюмые очи»), количественно-именным сочетанием, инфинитивом (Грачи прилетели; Куда ты идешь?; Обидеть, обмануть его было бы и грешно, и жалко).

С формально-грамматической точки зрения «…название предмета в предложении (разумеется, данное в независимой форме, т. е. в именительном падеже. -- В. В.) будет всегда грамматическим подлежащим в отношении к сочетавшемуся с ним глаголу или прилагательному» [*33]. Форма сказуемого (там, где это морфологически возможно) уподобляется форме подлежащего или координируется с ней. Морфологические способы выражения сказуемого в русском языке очень разнообразны. В роли сказуемого могут выступать не только глаголы в личных формах, а также в форме инфинитива, причастия, в единичных случаях -- деепричастия, но и прилагательное полное и краткое, местоимение, числительное, существительное в именительном и косвенных падежах с предлогом и без предлога, наречие, междометие. Сказуемое бывает простым и составным или сложным; в роли сказуемого нередко выступают целые фразеологические обороты, устойчивые словосочетания, иногда даже сложные предложения, например, в приписываемом А. П. Чехову афоризме: «Любовь -- это когда кажется то, чего нет». (Ср. в повести Ю. Трифонова «Студенты»: «Где-то у старого писателя: „Любовь -- это когда хочется то, чего нет и не бывает". Так было всегда -- Монтекки и Капулетти, Мадам Бовари, Анна Каренина. Для них любовь была жизнью, а жизнь -- мучительством. И трагизм их страданий в том, что, борясь за свою любовь, они боролись за жизнь. Так было прежде, в глухие времена. „Любовь -- это когда хочется того, чего нет, но что обязательно будет"???»). Несмотря на многообразие форм выражения сказуемого, формально-грамматический механизм его нахождения не очень сложен.

Языковая форма предложения не определяется всецело его грамматическим составом -- отношением подлежащего и сказуемого. Фактически предложение существует как определенное единство своего состава, интонации и порядка слов. Воспользуемся простейшим примером для обоснования и развития этой мысли. Предложение Поезд пришел таит в себе возможности разных осмыслений, если изменять порядок слов и варьировать так называемое логическое ударение. Так, Поезд пришйл (с ударением на грамматическом сказуемом) -- это сообщение о приходе поезда; Пуезд пришел (с ударением на подлежащем) -- это сообщение о том, что пришел именно поезд. При перестановке слов выступают новые оттенки: Пришел поезд (какой-то поезд, о котором не было речи, которого не ждали); Пришёл поезд (тот самый, который нужен, которого ждали) [*34]. Само собой разумеется, что смысловые возможности данной грамматической конструкции неизмеримо возрастают, если воспользоваться при ее звуковой реализации всем многообразием интонационно-синтаксических ресурсов русского языка.

Разнообразие возможных смысловых применений одного и того же «формально-грамматического предложения», обусловленных порядком слов, ударением и интонацией, у нас еще не было предметом широкого и всестороннего синтаксического исследования. Обычно все эти вопросы относятся к стилистике, которая еще не успела установиться как научная дисциплина. Лишь так называемое логическое ударение и достигаемые его перемещением смысловые эффекты интересовали отдельных наших синтаксистов. Логическое ударение рассматривается некоторыми из них как одно из средств выражения и выделения предиката (сказуемого), как способ разрешения конфликта между экспрессивной задачей сообщения и устоявшимися схемами формально-грамматического предложения.

Сущность логического ударения заключается в подчеркивании того или иного слова или словосочетания в данном предложении. Обычно говорится, что выделенный ударением член предложения становится приписываемым или приписанным остальной части предложения как предикат в логическом или психологическом смысле этого термина (по устаревшей терминологии, «психологическое сказуемое» или «психологический предикат»). Согласно такой точке зрения, чаще всего опирающейся на психологические или логические теории предложения, любое слово предложения (или целое словосочетание -- при его интонационном подчеркивании), несущее на себе логическое ударение, может стать предикатом, сказуемым (иногда говорят осторожнее и точнее: выражением логического предиката). Иными словами, утверждается, что при соответствующем использовании интонационных средств логический (или психологический) предикат может быть выражен любым словом предложения. С этим связывается возможность выражения ряда мыслей, иногда совершенно различных, при посредстве одного и того же лексико-синтаксического состава предложения. При перемещении логического ударения одно и то же «формально-грамматическое предложение» по-разному членится на части, различающиеся между собой по степени важности, «новизны» сообщения: одна из таких частей выражает данное, уже известное содержание мысли, другая -- высказывает новое, открываемое и сообщаемое в речи. Выделяемая ударением часть предложения становится важнейшим в данной связи и в данной ситуации его членом, словесным выражением логического или психологического предиката («психологическим сказуемым»), а все остальные члены предложения должны выражать по отношению к этому предикату субъект (или подлежащее). С этой точки зрения, грамматическое учение о главных и второстепенных членах предложения устанавливает лишь внешнюю, формальную схему строения предложения, так как в одном и том же предложении находят разное выражение субъекты и предикаты разных суждений. Так, например, указывается, что благодаря ударению выражением предиката может стать дополнение с его атрибутами.

Совершенно ясно, что такого рода рассуждения соединяются с опирающимся на те или иные философские предпосылки анализом отношений суждения и предложения. До сих пор эти рассуждения чаще всего приводили к терминологической путанице и к противопоставлению грамматического и логического (а иногда говорят: смыслового) членения предложения. Между тем вопрос о типических способах смыслового использования одного и того же формально-грамматического предложения очень важен для синтаксиса, особенно для синтаксиса стилистического. Изучение типизованных форм применения одной и той же синтаксической схемы предложения для выражения разного содержания -- интересная задача стилистики национального языка.

Есть заслуживающие внимания попытки освободить изучение соответствующего круга явлений от голой формально-логической интерпретации. Так, чешский лингвист В. Матезиус [*35]предлагал различать общее формально-грамматическое, структурное членение предложения и его «актуальное членение», выражающее непосредственный, конкретный смысл данного предложения в соответствующем контексте или ситуации. Если основными элементами формального членения являются подлежащее и сказуемое (грамматический субъект и грамматический предикат, иногда, как у Шахматова, «группа подлежащего» и «группа сказуемого»), то при актуальном членении следует прежде всего выделять «исходный пункт» (vэchodiљte vety) или «основу» (zбklad) высказывания, т. е. то, что в данной ситуации, в данных условиях общения, речи известно или, по крайней мере, очевидно и из чего говорящий исходит, и «ядро высказывания», т. е. то, что говорящий высказывает в связи с «исходным пунктом» или по отношению к нему. Связи одного и того же по своему формальному строению предложения с конкретной ситуацией и контекстом могут быть очень различными. Следовательно, в зависимости от различия возможных ситуаций и контекста актуальное членение предложения может быть весьма разнообразным. Очень часто эти различия в осмыслении одного и того же предложения выражаются в вариациях порядка слов, а соответственно с этим и порядка, в котором следуют друг за другом основа и ядро высказывания. В повествовательном предложении обычен порядок слов, начинающийся с изложения основы (т. е. того, что известно) и направляющийся к ядру высказывания; этот порядок можно назвать объективным. Но когда -- вследствие специфической эмоциональной мотивировки (обусловленной взволнованностью, внутренней заинтересованностью говорящего, его желанием подчеркнуть что-нибудь и т. п.) -- возникает необходимость грамматически выразить эмоцию, отношение говорящего к предмету сообщения, тогда образуется субъективный порядок слов. В этом случае говорящий начинает с ядра высказывания и только потом добавляет его основу, раскрывая лишь в самом конце речи связь с ситуацией или контекстом. Такой субъективный порядок словорасположения, размещения ядра высказывания и его основы является нормальным в предложениях вопросительных, побудительных и восклицательных. Актуальное членение является основным фактором, определяющим порядок слов в предложении, а также его членение на интонационно-смысловые группы.

Необходимо отметить, что сходные мысли по поводу смыслового членения предложения не раз высказывались и нашими языковедами (например, А. В. Добиашем, акад. Л. В. Щербой). Едва ли не последней по времени была попытка К. Г. Крушельницкой рассмотреть смысловое соотношение частей предложения с точки зрения наличия в них «данного» и «нового» [*36]. Согласно этому взгляду, различная смысловая нагрузка членов предложения, выражаемая порядком слов, логическим ударением и т. п., заключается в том, что они обозначают либо нечто данное, известное для слушающего, служа исходным пунктом высказывания, либо же нечто, сообщаемое как новое, основное в высказывании; новое -- это то, ради чего и делается сообщение, -- его смысл, цель.

Состав данного в устной речи определяется ситуацией, в письменной речи -- контекстом. Но часто предмет, явление, даже и не будучи упомянутыми в контексте, представляются автору данными -- в силу своей связи с другими, уже упомянутыми фактами или в силу своей общеизвестности.

Как данное, так и новое может выражаться различными членами предложения, в распространенных предложениях -- целыми группами слов, в сложных -- целыми предложениями.

Основным принципом обычного словорасположения в спокойной деловой речи является постановка на первое место члена предложения (или группы их), выражающего данное, а за ним того, что сообщается как новое. Однако в языке сплошь и рядом имеют место отклонения от такого словорасположения, суть которых состоит в том, что новое предшествует данному. Этим достигается более сильное выделение нового, следовательно, большая выразительность речи. Такой порядок слов особенно характерен для эмоционально окрашенной речи, а также применяется как эмфатический прием в стилистических целях. Таким эмфатическим порядком слов может быть не только обратный, но и прямой, если подлежащее выражает не данное, а новое. Ср. Несчастье случилось у них и У них случилось несчастье и т. п.

Все относящиеся сюда вопросы очень интересны для грамматики. Исследование их, несомненно, будет содействовать более глубокому пониманию всех экспрессивно-выразительных синтаксических средств русского языка. Роль порядка слов как способа различения грамматических подлежащего и сказуемого предложения или как средства выделения подлежащего выступает лишь в строго определенных типах предложения: в предложениях тождества, в предложениях с инфинитивом и предикативным наречием или формой существительного в именительном падеже (например: Мечта моего сына -- стать художником; Стать художником -- его затаенная мечта) и некоторых других.

Подлежащее и сказуемое как главные члены предложения противопоставляются второстепенным: определению, дополнению и обстоятельству. Это противопоставление иногда принимает довольно своеобразный характер. Так, при логической интерпретации предложения у некоторых синтаксистов возникает мысль, что второстепенные члены предложения нельзя сопоставлять с главными, так как они выделяются не в результате членения предложения, а в результате членения частей предложения, а именно «группы подлежащего» и «группы сказуемого», соответствующих субъекту и предикату высказывания (например: Побелевшие от инея деревья || стояли по обеим сторонам дороги). Отсюда поспешно делается вывод, что деление самого предложения на главные и второстепенные члены неправомерно, что предложение как таковое не имеет второстепенных членов, что второстепенные члены образуются лишь при расчленении основных частей предложения -- группы подлежащего и группы сказуемого.

Оторванность этой точки зрения от живого разнообразия конкретно-языковых синтаксических явлений состоит, между прочим, в том, что она не учитывает широкого использования второстепенных членов предложения в обособленном употреблении, т. е. именно в тех случаях, когда их нельзя включить ни в группу подлежащего, ни в группу сказуемого. Например: «Народу с Петей в середине, бросился к балкону» (Л. Толстой. Война и мир). Для понимания соотношения между главными и второстепенными членами предложения процессы обособления второстепенных членов посредством пауз, характерной интонации и более сильного ударения очень показательны. Обособление придает второстепенному члену относительно самостоятельное положение в предложении. Некоторые грамматисты видят в этом признак так называемой полупредикативностп обособленных членов предложения и доказательство близости их к «придаточным предложениям». Обособляются чаще всего те второстепенные члены предложения, которые не могут быть связаны или намеренно не связываются с соседними словами, нагружены зависимыми от них пояснительными словами, значительно отдалены от слов, ими определяемых, или относятся к числу так называемых слабоуправляемых членов.

Обособленные члены и обособленные конструкции представляют собой своеобразные смысловые синтаксические единства внутри предложения, выделяемые средствами инверсии и интонации, -- с целью придать более сильную выразительность содержащемуся в них понятию, образу, характеристике. Обособленные члены предложения обычно наполнены живой экспрессией, подчеркиваются логически или эмоционально; но от этого они не перестают быть второстепенными членами в грамматическом смысле.

Хотя обособленный член предложения интонационно ставится в своеобразные синтаксические отношения к остальной -- и вместе с тем основной -- части предложения, хотя он приобретает относительно больший синтаксический вес по сравнению с соответствующим членом предложения, не подвергшимся обособлению, но он не перестает быть в структуре целого предложения вторичным и второстепенным его членом, синтаксически связанным с его основным предикативным ядром.

В то же время такие второстепенные члены предложения, как обстоятельства времени, пространства, причины, цели, уступки и условия могут непосредственно относиться ко всей остальной части предложения в целом, следовательно, не связываются непосредственно ни с группой подлежащего, ни с группой сказуемого. Например: «Кругом молчанье и покой» (Лермонтов. Беглец); «Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу» (Л. Толстой. Война и мир); «Тут она заплакала и ушла от меня» (Пушкин. Капитанская дочка); «Несмотря на паклю, вода скоро появилась у нас под ногами» (Тургенев. Льгов) и т. п.

Во второстепенных членах предложения как бы синтезируются, обобщаются по функции те разнообразные грамматические отношения, которые обнаруживаются между словами в строе словосочетаний. В структуре предложения словосочетания соединяются и выстраиваются в строго определенной иерархической перспективе. Служа для пояснения главных членов предложения -- подлежащего и сказуемого, второстепенные члены могут в свою очередь определяться и дополняться поясняющими их самих второстепенными членами. Например: «Сквозь волнистые туманы Пробирается луна, На печальные поляны Льет печально свет она» (Пушкин. Зимняя дорога); «В томленьях грусти безнадежной, В тревогах шумной суеты Звучал мне долго голос нежный, И снились милые черты» (Пушкин. К Керн); «Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал Жужжанью дальному упреков и похвал» (Пушкин. Желание славы).

Наиболее глубоко и всесторонне развиваются процессы обобщения в системе определительных или атрибутивных конструкций. Поэтому подведение всего многообразия связей этого типа под категорию «определения» меньше всего вызывает затруднений и даже возражений. Правда, и тут не всегда грани между определением и дополнением, а также обстоятельством бывают ясными и точно очерченными. Ср. разную роль в предложении второго члена таких, например, словосочетаний: полотенце для рук (ср. ручное полотенце), таз для умыванья, кольцо для штор, ножик для разрезания бумаг, стакан для лекарства, ключ от комода, лекарство от головной боли, яблоня в цвету, певица с хорошим голосом и т. п.

Вместе с тем в строе распространенного предложения даже качественные определения, выраженные прилагательными, могут приобретать обстоятельственный оттенок. Так, нередко отмечаются оттенки обстоятельственного значения в определительных словах, примыкающих в составе предложения к личной форме глагола. Совершенно ясно, что в этом случае в термин «обстоятельственное определение» вкладывается совсем другое значение по сравнению с обстоятельственно-определительными словами в словосочетаниях типа: домик в саду, беседка у реки, крестьянин от сохи и т. п; «обстоятельственный» понимается как синонимичный или соотносительный по функции, а отчасти и по характеру синтаксической связи с так называемыми обстоятельствами, зависящими от глагола. Такого рода обстоятельственное определение по смыслу связывается со сказуемым и в силу этого обозначает признак с оттенком образа действия, с оттенком причинным, условным, уступительным, а иногда даже не столько признак предмета, сколько его состояние, которым сопровождается действие. Обстоятельственное определение в известной степени эквивалентно деепричастному обороту при глаголе. Например: «Довольный праздничным обедом, Сосед сопит перед соседом» (Пушкин. Евгений Онегин). Ср.: «…ласково переругиваясь, веселые, с улыбками на потных лицах, мужики подходили к нему и тесно окружали его» (Горький. Фома Гордеев).

И все же синтаксические признаки второстепенных членов предложения складываются и развиваются на базе твердо установившихся морфологических категорий и их функционально-синтаксического усложнения в системе разных типов словосочетаний. Именно так установилась категория определения, морфологическим ядром которой явились качественные и относительные прилагательные. Не менее определенны морфологические основы категории дополнения: формы и функции косвенных падежей имен существительных и местоимений в тех случаях, когда предметное значение имени не поглощается оттенками определительного и обстоятельственного характера и не растворяется в них. Морфологическую базу синтаксической категории обстоятельства составляют наречия и функционально близкие к ним формы косвенных падежей существительных (обычно с предлогом), когда в них закрепляются значения обстоятельственных отношений. Но функционально-синтаксические оттенки, облекающие морфологическое ядро категорий определения, дополнения и особенно обстоятельства, оказываются настолько сложными, а иногда и недифференцированными и внутренне противоречивыми, что они очень часто выходят за рамки этих категорий (ср., например, функции так называемого «объектного» инфинитива: рассчитывал сегодня закончить работу, отрадно вспомнить и т. д.) или создают ряд переходных, смешанных типов.

Таким образом, при зыбкости трех категорий второстепенных членов предложения -- определения, дополнения и обстоятельства -- очень важны наблюдения над случаями переходными и «синкретическими» (т. е. совмещающими значения разных членов предложения). Особенно много таких случаев в кругу обстоятельств. А. А. Шахматов недаром различал обстоятельство определяющее, обстоятельство дополняющее и обстоятельство сопутствующее. Но не подлежит сомнению, что и в сфере тех дополнений, которые А. А. Шахматов в своем «Синтаксисе русского языка» назвал релятивными, современная школьная практика многие отнесла бы к обстоятельствам (а иногда и к определениям). Например: «У нас есть общество, и тайные собранья По четвергам» (Грибоедов. Горе от ума); ср. «И жену он сыскал по себе» (Тургенев. Однодворец Овсяников); «Соседушка, я сыт по горло» (Крылов. Демьяновауха); «Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания» (Л. Толстой. Война и мир); «Старый ты человек, а глуп, прямо сказать, до святости» (Андреев. Жили-были); «Коляска помчалась во все ноги лошадей» (Л. Толстой. Война и мир) [*37].

Вообще признаки, которые кладутся в основу категории обстоятельства, двойственны: с одной стороны, сюда относятся наречия и слова наречного типа, выражающие отношения, а с другой стороны, сюда же включаются формы косвенных падежей имен существительных из определенных семантических разрядов, чаще всего в сочетании с предлогами (или в творительном, а также в винительном без предлогов), если они несут обстоятельственную функцию (т. е. могут быть ответом на вопросы обстоятельств: где, когда, куда, зачем и т. п.). Ср. «Стоял богинин храм меж множества столпов» (Богданович. Душенька); «Но часто похвалы Бывают меж людей опаснее хулы» (там же); «Сидит невеста меж подруг» (Лермонтов. Демон); «…В родине моей Между пустынных рыбарей Наука дивная таится» (Пушкин. Руслан и Людмила); «Ты шагом едешь меж полет (там же).

Несомненно, что эти одинаковые и однотипные конструкции с предлогами меж, между и формой родительного падежа выступают в качестве разных членов предложения (обстоятельств и дополнений) только в зависимости от лексических значений соответствующих слов. Следовательно, выделение трех второстепенных «членов предложения» и распределение по их рубрикам всего многообразия живых синтаксических связей слов в составе предложения связано с искусственной схематизацией структуры предложения и далеко не всегда основано на собственно грамматических принципах.

Таким образом, традиционное учение о второстепенных членах предложения нуждается в коренном пересмотре. Этот пересмотр требует углубленного исследования всех видов синтаксических связей между словами как в формах словосочетаний, так и в структуре предложений. Дело в том, что в строе предложения синтаксические связи между словами, характерные для основных типов словосочетаний, расширяются и пополняются иными видами и типами связей. Особенно многообразны связи, возникающие и развивающиеся при предикативных отношениях. Поэтому общепризнано, что правила образования словосочетаний не охватывают всей грамматической схемы предложения и всех возможных ее осложнении. В числе правил, по которым составляются предложения, рядом с правилами образования словосочетаний находятся правила об отношениях членов предложения, правила о построении сложных или составных членов предложения, правила об осложнении предложения обособленными членами, вводными, модальными словами и частицами и т. д.

В речевой общественной практике разговорного обмена мыслями, в связи с конкретной ситуацией, при наличии мимики и жестов как вспомогательных выразительных средств, при большой экспрессивной силе интонаций формируются такие структурные типы предложений, в которых отсутствует словесное выражение каких-нибудь отдельных членов, ясных из контекста и ситуации. Например: «Нет ни одной души в прихожей. Он в залу; дальше: никого» (Пушкин. Евгений Онегин); «Осип. Куда тут? Мишка. Сюда, дядюшка, сюда» (Гоголь. Ревизор); «Xлестаков. Как, только два блюда? Слуга. Только-с» (там же); «-- А вы на каком факультете? -- спросила она у студента. -- На медицинском» (Чехов. Именины); « -- Горячей воды! -- говорит он ей на ходу. -- И чистый халат, а этот сегодня же выстираете» (Панова. Спутники).

Такие предложения, в словесной ткани которых «не хватает» одного или нескольких членов, обычно называются неполными. Однако чаще всего такие предложения не могут быть грамматически пополнены без нарушения синтаксических норм современного русского языка [*38]. Это -- своеобразные типизированные формы предложений разговорной речи, их особые структурные типы, которые вовсе не представляют собой нарушения норм «полных» предложений, требуемых абстрактно представляемой грамматической схемой. Эти живые структурные типы предложений разговорной, по преимуществу диалогической речи следует изучать не с точки зрения их предполагаемой формальной недостаточности или неполноты, а со стороны их собственных, специфических для них структурных свойств и функций. При таком анализе, при учете всех средств выражения, ситуации и контекста, при учете структурно-грамматических особенностей так называемых неполных предложений почти каждое из них окажется «полным», т. е. адекватным своему назначению и соответствующим образом выполняющим свою коммуникативную функцию.

Изучение этих форм предложений помогает еще лучше понять качественные отличия предложений от словосочетаний и содействует более глубокому и всестороннему пониманию вопроса о членах предложения и о их структурной роли. Необходимы углубленные исследования структуры простого предложения, синтаксических соотношений и взаимоотношений между членами предложения, посвященные детальному расчленению и грамматической характеристике тех форм синтаксической связи, которые подводятся под категории определения, дополнения и обстоятельства, а также описанию переходных или «синкретических» случаев. Этим будет подготовлена научная база для всестороннего решения вопроса о членах предложения в современном русском языке [*39].

V

В синтаксисе русского языка обычно различаются простое предложение и сложное предложение. На самом деле то, что называется простым предложением, иногда представляет собою очень сложную структуру. Простое предложение имеет не только разнообразные формы своего построения, разные типы, но оно может быть осложнено наличием обособленных и однородных членов.

Однородными называются такие выраженные отдельными словами или целыми словосочетаниями члены предложения, которые не только выполняют в составе данного предложения одну и ту же синтаксическую функцию, но и объединяются одинаковым отношением или одинаковой принадлежностью к одному и тому же члену предложения.

Например, в предложении «Днем на мерзлую землю выпал сухой, мелкий снег…» (Горький. Мать) прилагательные сухой и мелкий, каждое из которых непосредственно относится к слову снегв качестве его определения, являются однородными определениями. В предложении «Крупный, мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким, мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки» (Чехов. Тоска) стоящие в винительном падеже существительные (на) крыши, (лошадиные) спины, плечи, шапки образуют группу однородных дополнений, находящихся в одном синтаксическом отношении к сказуемому ложится (на что-нибудь).

Однородные члены предложения могут и не сочетаться в единую последовательную цепь перечисления, а располагаться группами, объединенными посредством союзов.

Главными способами выражения однородности членов предложения являются сочинительная связь (посредством соединительных, разделительных, противительных и сопоставительных союзов), интонация перечисления и соединительные паузы.

Например: «Перед глазами ходил океан и колыхался, и гремел, и сверкал, и угасал, и светился, и уходил куда-то в бесконечность» (Короленко. Без языка); «Лес зазвенел, застонал, затрещал» (Некрасов. Саша).

Простое предложение, независимо от наличия в нем однородных членов, объединено общностью, единством своего предикативного ядра. Ведь даже в предложении с несколькими однородными сказуемыми сказуемые эти относятся к единому, общему для всех них подлежащему. Различие между простым и сложным предложениями -- структурное. Простое предложение организуется посредством единой концентрации форм выражения категорий времени, модальности и лица; в сложном предложении может быть несколько органически связанных друг с другом конструктивных центров этого рода.

Внутреннее единство мысли, выражаемой сложным предложением с помощью интонации, а также средств синтаксической связи, спаивает эти части в одно синтаксическое целое, в единство предложения. Сложное предложение в целом имеет значение, которое не выводится из простой суммы значений входящих в него частей, по своему построению близких к простым предложениям.

Строительным материалом для сложного предложения является не слово и не словосочетание, а простое предложение. Сложным называется предложение, представляющее единое интонационное и смысловое целое, но состоящее из таких частей (двух и больше), которые по своей внешней, формальной грамматической структуре более или менее однотипны с простыми предложениями. Хотя части сложного предложения по внешнему строению однородны с простыми предложениями, но в составе целого они не имеют смысловой и интонационной законченности, характерной для категории предложения, и, следовательно, не образуют отдельных предложений.

Например, рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда» начинается таким сложным предложением, которое составлено из четырех частей, связанных союзами и союзными словами, и которое образует единое смысловое и интонационное целое: «Городок был маленький, хуже деревни, | и жили в нем почти одни только старики, | которые умирали так редко, | что даже досадно».

Может с первого взгляда показаться, что начальная часть этого сложного предложения: Городок был маленький, хуже деревни представляет собою вполне самостоятельное, отдельное предложение, по отношению к которому остальные три части обнаруживают разные степени зависимости. Во второй части, следующей за начальной, -- и жили в нем почти одни только старики -- присоединительный союз и, местоимение в нем и порядок слов указывают на зависимое ее положение. Еще нагляднее зависимость обнаруживается в последующих частях, которые связываются с предшествующей частью и друг с другом посредством союзного слова которые и союза что. Однако уже присоединение словесного отрезка и жили в нем почти одни только старики к начальной части Городок был маленький, хуже деревни существенно видоизменяет ее синтаксическую роль. Союз и и общность грамматических форм прошедшего времени (был маленький -- жили), относящихся к несовершенному, длительному виду, спаивают и объединяют обе эти части, лишая первую часть законченности.

В некоторых типах так называемых сложноподчиненных предложений по крайней мере одна из сочетающихся частей может внешне отличаться от однотипного простого предложения отсутствием какого-нибудь члена, необходимого для полноты смысла, например: Я видел, что мне грозит опасность (ср. Я видел опасность, грозившую мне).

Принципы описания и разграничения типов сложного предложения не могут считаться установленными. Формы грамматической абстракции, определяющие структурные своеобразия разных видов сложного предложения, не определены и не исследованы. Преобладавший в домарксистском языкознании способ характеристики разновидностей сложного предложения по союзам или относительным словам (иногда с привлечением соотносительных указательных слов и частиц) опирался на выделение лишь одной приметы, именно связочных частиц (союзов) или союзных слов в составе сложных предложений. Самая же структура той или иной разновидности, того или иного типа сложного предложения не разъяснялась: приемы строения частей, формы их соотношения и связи ближе не определялись; грамматическая схема целого и ее функциональное назначение в речи не уточнялись и даже совсем не исследовались.

От традиций домарксистского языкознания в этой области синтаксиса нам на долю досталась, с одной стороны, логико-семантическая точка зрения на отношения между основными частями сложного предложения -- так называемыми главными и придаточными предложениями, а с другой стороны, перешла к нам формально и логически не вполне обоснованная лексико-семантическая классификация сложных предложений по словесным группам союзов и союзных слов (временным, причинным, целевым, определительным и т. п.).

Изучение же самой грамматической структуры сложного предложения, изучение построения его основных частей или членов, их количества, характера или качества связей между ними, соотношения их конструктивных элементов, вариаций в порядке их расположения и т. п., изучение грамматической сущности разных видов сложных предложений у нас еще только начинается.

Унаследованное от давней традиции деление всех сложных предложений на сложносочиненные и сложноподчиненные очень схематично и условно. Положенные в основу его понятия сочинения и подчинения не определены точно и не раскрыты всесторонне. Обычно под сочинением предложений понимают сочетание (посредством сочинительных союзов -- соединительных, противительных, сопоставительных и разделительных) двух или нескольких предложений, объединенных ритмомелодически, равноценных в грамматическом отношении и -- при тесной смысловой связанности друг с другом -- все же самостоятельных; подчинением же предложений называют такое сочетание (посредством подчинительных союзов и относительных слов) предложений, при котором одно из сочетающихся предложений, называемое придаточным, или выполняет функцию какого-нибудь члена другого (главного) предложения, или, во всяком случае, находится по смыслу и по грамматическим отношениям в зависимости от другого (главного) предложения. Однако еще проф. В. А. Богородицкий заявлял, что «обычное деление всех сложных предложений на сложносочиненные и сложноподчиненные страдает некоторою искусственностью» и не отражает «живого разнообразия языка». «Исследователь, -- писал В. А. Богородицкий, -- должен стремиться к тому, чтобы бестенденциозно определить типы связей или отношений между обеими частями сложных предложений и способов формального обозначения этих связей в речи» [*40]. Наличие типа сложных предложений, переходного между сочинением и подчинением, такого, в кото-рок «обе части сложного предложения взаимно обусловливают друг друга», казалось В. А, Богородицкому несомненным. Во многих случаях сочинение, т. е. связь предложений на началах «равноправия», взаимной независимости, и подчинение, т. е. связь предложений на основе зависимости одного из них от другого, сближаются и даже взаимно переплетаются (ср., например, сочетание уступительных союзов в первой части сложного предложения с противительными во второй: хотя -- но, несмотря на то, что -- все же и т. п.).