Языковая онтология смеховой культуры

§ 3 Размыкание и специфическая открытость бытия. Логос - первая попытка помыслить язык онтологически. По М. Хайдеггеру, «к лугпт'у принадлежит непотаённость, ЬлЮиейб» Хайдеггер М. Бытие и время. С. 219.. Алетейа, или античная “истина”, открывается небезразлично и неспокойно. Постигать сущностную глубь настроений вместе с тем означает усматривать вот-разомкнутость как таковую в её экстатично-горизонтной устроенности. Мир как разомкнутый не есть что-то безразлично-нейтральное, но он разомкнут сущностно в меру настроений. Поэтому и внутримировые вещи, и соответствующий мир моих отношений обнаруживаются соразмерно настроениям. Онтическая слитность стимула, содержания, выражения налицо. Налицо и методологическая условность и онтологическая неадекватность бинарных оппозиций. «Так и язык не просто исходно ведёт себя удивительно индифферентным образом по отношению к разделению мира на две чётко различающиеся сферы, на «внешнее» и «внутреннее» бытие, но более того, прямо-таки возникает впечатление, что эта индифферентность является необходимым моментом его сущности… Оба, и содержание, и выражение, становятся самими собой во взаимном переплетении: значение, ими обретённое в соотнесённости друг с другом, не является простым внешним приложением к их бытию, а представляет собой именно тот фактор, что и порождает это бытие» Кассирер Э. Философия символических форм. Том 1. Язык. С. 110..

§ 4 Модус расположенности. Мир раскрывается в модусе расположенности. Модусы - фундаментальные атрибуты бытия. «Что настроения могут портиться и меняться, говорит лишь, что присутствие всегда уже как-то настроено. Частая затяжная, равномерная и вялая ненастроенность, которую нельзя смешивать с расстройством, настолько не ничто, что именно в ней присутствие становится себе самому в тягость. Бытие его вот в такой ненастроенности обнажается как тягота. Почему, неизвестно… И опять же приподнятое настроение может снять обнаружившуюся тяготу бытия; эта возможность настроения тоже размыкает, хотя и снимая, тягостную черту присутствия. Настроение открывает, “как оно” и “каково бывает” человеку. В этом «как оно» настроенность вводит бытие в его “вот”» Хайдеггер М. Бытие и время. С. 134.. Горизонт истолкования вот-бытия не столько оптический, сколько онтологический. Своими глазами я “упираюсь” в сущее, частью которого я себя также ощущаю. Х.-Г. Гадамер отелеснивает процесс понимания, выводя его из тени абстракций на свет бытийной конкретики: «Зрение «как таковое», слух «как таковой» - догматические абстракции, искусственным образом редуцирующие соответствующие феномены. Восприятие всегда включает значение» Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 137..

§ 5 Теория сущего (хронотоп, кванты языка, референция). Бытие сущего, каким являются язык и смех, - искомое настоящего анализа. Сущее предварительно артикулируется в своём бытии. Это предварительный этап экзистенциальной аналитики. А. Ф. Лосев именует сущее вещью: «… имя вещи есть орудие существенно и личностно-индивидуально смыслового и умного общения с нею всего окружающего её» Лосев А. Ф. Вещь и имя. Смое саму. С. 51.. Артикуляция логоса даёт языковое выражение строению сущего. Сущее - это всегда сущее вот-бытия, ситуационно обусловленное и находящееся в расположенности. Одним из сущностных атрибутов сущего следует признать хронотоп. Автор полагает чрезвычайно знаменательным обнаруженный Гумбольдтом факт, что в ряде языков (напр., арабском, фарси) имеет место единство значения отдельных личных местоимений и обстоятельств места. Эти языки отражают в своей грамматике глубинную связь различных форм бытия: выделенное, центральное положение «я» и периферийное, «массовидное» положение прочих отдельных сущих. Пространство как форма конституирования бытия выступает не как сеть координат и понятий, а как взаимосвязь, сосуществование вещей, мира и человека. Человек - минипроекция бытия (витрувианский человек). Если человек “формирует” пространство и время, то какими языковыми единицами он оперирует? Какие единицы языка чаще всего встречаются нам в обыденной речи? Не погрешим против истины, если скажем, что общаемся мы репликами, фразами, точнее, высказываниями. Почему последний термин подходит более всего? Потому как он отчётливо проводит границу субъектов речи: один высказался - предоставил слово другому. В высказывании цельность и завершённость одновременно. Размер высказывания не имеет значения. Это может быть и междометийный возглас и многотомный роман. «Изучение природы высказывания и речевых жанров имеет, как нам кажется, основополагающее значение для преодоления упрощенных представлений о речевой жизни. Более того, изучение высказывания как реальной единицы речевого общения позволит правильнее понять и природу единиц языка (как системы) - слова и предложения» Бахтин М. М. Проблема речевых жанров. Проблема текста // Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. С. 257-258.. Высказывание характеризуется трёхмерной структурой. Сам язык многомерен. Ю. С. Степанов выделяет три семиотических измерения языка - семантику, синтактику, прагматику. «Нет ничего более естественного, как представлять себе язык в виде пространства или объёма, в котором люди формируют свои идеи. Что это, метафора? Да, если мы хотим вообразить себе язык» Степанов Ю. С. В трёхмерном пространстве языка: семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства / Отв. ред. д-р филол. наук В. П. Нерознак; рец-ты: А. Л. Гришунин, В. И. Постовалова. М.: Наука, 1985. С. 3.. Говоряще-озабоченное отношение провоцирует высказывание. Само же высказывание есть не что иное, как отсылание к предмету, вокруг которого человек озабочен. Забота подразумевает переключение внимания, обращение внимания. Сам факт такого обращения есть проекция, несущая референциальный характер. Знак зарождается как онтический смысловой вектор сущего, способ конструируемого смысла. «Знаки человеческого языка характеризуются не обобщённостью, но подвижностью. Знак инстинкта есть знак приросший, знак интеллекта - подвижный» Бергсон А. Творческая эволюция. / Пер. с фр. В. А. Флеровой; пер. сверен И. Н. Блауберг и И. С. Вдовиной. М.: Кучково поле, 2006. С. 170.. Знаковая сущность языка очевидна. Прав Н. В. Иванов: «Собственная сущность языка разворачивается в знаке» Иванов Н. В. Проблемные аспекты языкового символизма. С. 18-19.. Отсылание в онтогенезе есть не самостийный, самому себе довлеющий акт, а естественная реализация бытия, которое имеет организацию, структуры, сложную динамику онтических процессов. Референция бессознательна. Такое бессознательное поступление обеспечивается уникальным механизмом - сознанием, которым наделена языковая личность, подлежащая раскрытию в своей архитектонике.

§ 6 Онтологически фундированная теория языковой личности.

Структура языковой личности многослойна, многоярусна. Это признаёт и психолингвистика: «Согласно психологической концепции Выготского существуют различные уровни осознания» Леонтьев А. А. Язык, речь, речевая деятельность. Изд. 5-е. М.: ЛКИ, 2008. С. 143.. Личность - это становление, процесс, динамика, текучесть. Языковая личность может быть понята и как родовая сущность: «Понятие “языковая личность” (homo loquens) употребляется чаще для обозначения родового свойства homo sapiens вообще» Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. Изд. 6-е. М.: ЛКИ, 2007. С. 70.. «Именно многомерность выступает как сущностная характеристика личности» Маслова В. А. Homo lingualis в культуре: монография / Рецен. гл. науч. сотр. Инс-та язык-я РАН, д.ф.н., проф. В. Н. Телия, зав. каф. общ. и русс. яз-ния УО «ВГУ им. Машерова», д.ф.н., проф. А. М. Мезенко. М.: Гнозис, 2007. С. 15.. Сходные взгляды на языковую личность обнаруживаются также в трудах В. В. Налимова, К. Уилбера, С. Грофа. Так, например, В. В. Налимов выходит за пределы личностного каркаса и рассматривает индивидуальную когницию в контексте унивёрсума: «Не будем бояться непривычно звучащих (для науки) метафор и положим, что уровень метасознания уже принадлежит трансличностному - космическому (или - иначе - вселенскому) сознанию, взаимодействующему с земным сознанием человека через бейесовскую логику. На этом космическом уровне происходит спонтанное порождение импульсов, несущих творческую искру… Таким образом, показывается, как «гностическая плерома» через человека, локализованного в теле - носителе смыслов, - доходит до возможности взаимодействия с реальным (готовым к социальному действию) миром земной жизни, созданной в значительной степени смыслами, запечатлёнными в человеке» Налимов В. В. Спонтанность сознания. С. 103-104..

В. В. Налимов небезосновательно приписывает миру текстовую структуру: «Если мы теперь хотим говорить о смыслах нашего Мира в целом, то его природе надо будет приписать текстово-языковую структуру. Здесь мы перекликаемся с герменевтической философией Хайдеггера: его теория познания исходит из представления о Мире как о своеобразном онтологизированном тексте. Соответственно, сознание человека, раскрывающее смыслы через тексты, выступает перед нами как языковое начало - нам становится понятной метафора Хайдеггера-Рикера: Человек есть язык» Там же. С. 118.. Язык и личность как языковое образование трансцендентны, интерсубъективны, интертекстуальны.

По А. Ф. Лосеву, «… поток сознания есть непрерывная текучесть языкового сознания, возможная и необходимая как заполнение непрерывных и строго определённых моментов в движении этого языкового сознания, которые сами по себе вовсе не отменяются, но существуют исключительно только в своей взаимной слиянности. Поэтому с точки зрения потока сознания вообще не существует абсолютной прерывности в языке, но всякий прерывный элемент в языке всегда заряжен той или иной динамикой окружающей его семантики. Всякий прерывный элемент в языке существует не сам по себе, но как принцип семантического становления, как динамическая заряженность для той или иной области окружающего его контекста» Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф. С. 455.. Сознание непрерывно, тогда как интеллект прерывен, дискретен. «Интеллект ясно представляет себе только прерывное» Бергсон А. Творческая эволюция. С. 166.. Но континуально-дискретная сущность языкового сознания проявляет себя на фоне абсолютной спонтанности, устранить которую не в силах даже самый изощрённый ум. Языковое сознание - это спонтанность. «Языковая бессознательность как была, так и остается действительным способом бытия языка» Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 471.. Итак, что именно считать спонтанным в языковом сознании - ответ во многом очевидный. Смыслопорождение. Таким образом, континуальность, дискретность и спонтанность сознания обращают нас к смысловой сфере бытия. Не является ли единственной и правдоподобной теорией сознания - семантическая?

«Язык - это прежде всего смысловая сфера» Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф. С. 42.. И этой фразой А. Ф. Лосева, кажется, сказано всё. Смысл - это та среда, в которой и проявляется человеческое. «Архитектоника личности - это архитектоника смыслов, воплощённых в личности - демиургической носительнице смыслов» Налимов В. В. Спонтанность сознания. С. 120.. Именно смысловое содержание отличает одну личность от другой. Ассоциативность сознания накладывается на апперцептивный фон, делая санкцию на смысловое самоопределение фактически непредсказуемой. Н. В. Иванов совершенно справедливо указывает на стохастический характер семиозиса: «Смысловая многогранность слова всегда скорее потенциальна, чем реальна. Смысловое противопоставление, ассоциация могут возникнуть самым неожиданным образом в любом слове языка… Невозможность дальнейшего смыслового развития представить труднее, чем бесконечную возможность дальнейших смысловых определений» Иванов Н. В. Проблемные аспекты языкового символизма. С. 57.. Помимо спонтанности возникновения и стихийности функционирования смыслы характеризуются и бесконечной смысловой валентностью. «Как только возникла категория бытия, т. е. как только утвердилась первая смысловая индивидуальная точка, так тот час же вышебытийственное смое сам превратилось в окружающий эту точку бесконечный и клокочущий хаос бесчисленных смысловых возможностей… Теперь же в самом буквальном смысле смое сам, ещё не становясь никакой логической категорией, превращается в живое и неиссякаемое лоно бесчисленных смысловых возможностей, в ту бесконечно плодородную и тучную почву, в которую попадает наше первое зерно разума - категория бытия» Лосев А. Ф. Вещь и имя. Смое саму. С. 301.. «Бытие, которое может быть понято, есть язык» Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 548.. В свете вероятностной теории смыслов отчётливые контуры обретает проблема понимания. Понимание - это скорее не пристальное всматривание в текст, не напряжённый слух и натуженный взгляд, а “раскованное” движение навстречу смыслу. По В. В. Налимову, «понимание - это порождение новых фильтров…, отвечающих новым ситуациям у, задаваемым не только новыми текстами, но и новыми жизненными условиями. Это всегда порождение новых текстов, или, говоря словами Хайдеггера, проектирование, забегание вперёд себя. Причём не только и не столько гносеологический, сколько онтологический процесс: понимание смыслов - это всегда овладение смыслами, осуществляемое путём распаковки исконно заложенного в мироздании. Новые тексты и раскрывшиеся через них новые смыслы создают новые условия бытия человека» Налимов В. В. Спонтанность сознания. С. 124.. Всё богатство смыслового опыта - семиозиса смысла - должно стать необходимым условием интерпретации. «Любой смысл может быть понят и оценен лишь при его соотнесении со всей культурой смысла, со всем опытом смыслового движения, представленным в слове» Иванов Н. В. Проблемные аспекты языкового символизма. С. 66.. Получив удовлетворительно фундированный объект исследования - бытие языка, показав, что его онтология объемлет всякую иную онтологию, анализ обрёл надёжное основание для раскрытия смехового феномена в его языковой специфике.

Глава III Языковая онтология смеха и смеховой культуры состоит из восьми параграфов и посвящена раскрытию предмета.

§ 1 Позитивная деструкция наличных парадигм. О смехе накоплен огромный массив научной литературы, но как, справедливо отмечает М. М. Бахтин, «вся эта огромная литература, за редкими исключениями, лишена теоретического пафоса. Она не стремится к сколько-нибудь широким и принципиальным теоретическим обобщениям… Вполне понятно, что при таком подходе и могучее влияние народной смеховой культуры на всю художественную литературу, на самое «образное мышление» человечества остается почти вовсе не раскрытым» Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1965. С. 62-63.. Первое научное упоминание концепта «смеховая культура» мы находим в фундаментальном труде М. М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса», посвященном изучению народных источников смеха. Какое содержание автор вкладывает в понятие «смеховая культура»? Вот, что пишет сам М. М. Бахтин: «Все многообразные проявления и выражения народной смеховой культуры можно по их характеру и подразделить на три основных вида форм:

1. Обрядово-зрелищные формы (празднества карнавального типа, различные площадные смеховые действа и пр.);

2. Словесные смеховые (в том числе пародийные) произведения разного рода: устные и письменные, на латинском и на народных языках;

3. Различные формы и жанры фамильярно-площадной речи (ругательства, божба, клятва, народные блазоны и др.).

Все эти три вида форм, отражающие - при всей их разнородности - единый смеховой аспект мира, тесно взаимосвязаны и многообразно переплетаются друг с другом» Бахтин М. М. Указ. соч. С. 6-7.. До и после М. М. Бахтина многочисленные теории смеха, высвечивая то одни, то другие стороны его феноменологии, оказывались не в состоянии выявить его сущностно-бытийные, природно-генетические черты и характеристики. Можно выделить основные тенденции теоретического рассмотрения смеха:

1. Теория «научной ничтожности предмета», или отрицание всякой теории. Платон и ряд других мыслителей древности, якобы, игнорировали смех, полагая его не заслуживающим пристального внимания.

2. Теория «безобидной ошибки и внезапного и такого же безобидного обмана» (Аристотель, Кант, Шопенгауэр, Кроче) не является достаточным основанием для выделения смеха в суверенное качество.

3. Теория «социального превосходства» (Гоббс).

4. Теория «превращения напряжённого ожидания в ничто» (Кант).

5. Теория «сублимации сексуальной энергии и латентной агрессии». (Фрейд, Флагел, Чойси, Крис, Левайне, Косер, Истмен и др.).

6. Теория «нарушения культурных норм» (Бергсон).

7. «Когнитивная теория фреймов» (Кестлер, Минский, Раскин, Аттардо, Витч). Особняком стоят эклектичные или узкопарадигмальные теории, например, «социокультурная» теория А. В. Дмитриева См.: Дмитриев А. В. Социология юмора: очерки / Отв. ред. доктор филос. наук К. М. Долгов. М., 1996., «символико-мифологическая» Л. В. Карасёва См.: Карасёв Л. В. Мифология смеха // Вопросы философии. 1991. № 7, С. 68-86. или «контекстуальной контрадикции» А. Д. Кошелева См.: Кошелев А. Д. О природе комического и функции смеха // Язык в движении. К 70-летию Л. П. Крысина. М., 2007. С. 227-326., жанровые исследования Е. А. и А. Д. Шмелёвых См.: Шмелёва Е. Я., Шмелёв А. Д. Русский анекдот: Текст и речевой жанр. М.: Языки славянской культуры, 2002..

§ 2 Сущностно-бытийная постановка вопроса о смехе. Онтологически фундированный, лингвистический по сути, вопрос о смехе ещё не поставлен. В поисках ответа на вопрос: «что есть смех?» автор предлагает обратиться к наиболее фундаментальной антропологической данности - языку. Филология, как никакая другая наука, всецело обращена к человеку, к его духовной сфере. Филология обращена к духу, в свою очередь «смешное всегда как-то связано именно со сферой духовной жизни человека» Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре (по поводу сказки о Несмеяне). (Собрание трудов В. Я. Проппа). Научная редакция, комментарии Ю. С. Рассказова. М.: Лабиринт, 1999. С. 29.. Какая сторона человеческого бытия представляет непосредственный научный интерес? Когда люди улыбаются, шутят, подтрунивают друг над другом, смеются раскатисто или хихикают, придумывают и рассказывают анекдоты, насмехаются, кокетливо отводят взгляд, непристойно намекают, вводя в краску, умиляются, плачут от щекотки и т. д. и т. п. При внимательном анализе самых разнообразных видов смеха - от гомерического хохота и слёз умиления до злой издёвки и тонкой иронии - можно узреть фундаментальный конститутив, единящий все эти состояния. Этот признак - гедонизм. Так же считает и Л. С. Выготский: «Есть все основания полагать, что наиболее истинна та теория происхождения психики, которая связывает её возникновение с так называемым гедоническим сознанием, т. е. с первоначальным чувствованием удовольствия и неудовольствия» Выготский Л. С. Психология. С. 161.. Смех обладает принципиально важной для жизни человека способностью - снимать тяжесть бытия. Смех раскрепощает, расширяет эластичность культуры, предоставляет человеку семиотическую свободу.

§ 3 Смех как инобытие языка: Homo loquens vs. Homo ridens. Человек говорящий и человек смеющийся. “Языковость” и “смешность”… Как сочетаются в человеке эти две способности? Смех, как и язык, вовлекает человека в событие. Человек здесь скорее ведомый, нежели ведущий. Если язык соприсутствует человеку всегда и везде, то смех это соприсутствие делает куда более навязчивым. Смех обезволивает. «Начав смеяться, мы словно поднимаем якорь и даем волнам увлекать нас в направлении, заранее непредсказуемом. Над чем именно и почему именно мы смеемся - это то так, то эдак раскрывается и поворачивается в самом процессе смеха, и здесь всегда возможна игра смысловых переходов и переливов; ею, собственно говоря, смех и живёт» Аверинцев С. С. Бахтин, смех, христианская культура // М. М. Бахтин как философ. М.: Наука, 1992. С. 11.. Смех, как и язык, спонтанен. Смеховая реакция всегда настигает нас и, если не застаёт врасплох, то, по крайней мере, характеризуется безудержностью. Смех, как и язык, бессознателен в своей непроизвольной эманации. Самая скоротечная и изощрённая рефлексия и попытка осознать собственное говорение (не говоря уже о смехе), где дискретность форм куда выраженнее, всегда окажется post factum. Мысль уже пробежала. Выражение уже состоялось. Организм уже прореагировал. Язык и смех роднит и присущая им онтологическая функция высвобождения, вымещения. Тогда же и наступает ощущение душевного и телесного комфорта, экзистенциальной гармонии. Смех - как и язык - глубоко метафоричен. Знаки смеха, как и языка, «обслуживают» различные состояния. Смех способен к функциональным трансформациям, что позволяет усмотреть в нём языковое начало. Улыбка - ярчайший пример многофункциональности смеха. Улыбка радости раскрепощает, подобно клапану открывает поры сознания, дарует свободу дыхания, снимает заслоны сдержанности, серьёзности, сосредоточенности. Улыбка-маска, наоборот, служит для сокрытия истинного отношения. Семиотика смеха базируется на культурных архетипах, главным образом, материально-телесного низа. Например, нос получает фаллическую мотивацию: «совать свой нос не в свои дела», «остаться с носом», «щёлкнуть по носу». Разинутый рот (глотка и зубы) как намек на преисподнюю. Высунутый язык ассоциируется с чревом, утробой. Произнесение трудного слова, заикание, дефекты речи уподобляются родовому акту: «ну, рожай же, наконец!» Образ внутренностей - живота, кишок, чрева, утробы - входит конститутивным элементом в большинство распространённых угроз. Их грозят вывернуть, забить, намотать. Гиперболизированный характер образов еды и образов тела - источник всех чрезмерностей и избыточностей. Язык сам по себе игрив. По мнению Й. Хёйзинги, «Наиболее заметные проявления общественной деятельности человека все уже пронизаны игрою. Возьмём язык, это первейшее и высшее орудие, которое человек формирует, чтобы иметь возможность сообщать, обучать, править. Язык, посредством которого человек различает, определяет, устанавливает, короче говоря, именует, то есть возвышает вещи до сферы духа. Играя, речетворящий дух то и дело перескакивает из области вещественного в область мысли. Всякое абстрактное выражение есть речевой образ, всякий речевой образ есть не что иное, как игра слов. Так человечество всё снова и снова творит своё выражение бытия, второй, вымышленный мир рядом с миром природы» Хёйзинга Й. Homo ludens. Человек играющий: пер. с нидер. / Пер. с нидер. Д. Сильвестрова. СПб.: Азбука-классика, 2007. С. 23.. «Язык представляет собой богатейший арсенал средств комизма и осмеяния» Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. С. 114.. Игривость языка естественным образом проникает во все ярусы “языкопользования”. «К тому же весь процесс употребления слов в языке можно представить и в качестве одной из тех игр, с помощью которых дети овладевают родным языком. Я буду называть эти игры "языковыми играми" и говорить иногда о некоем примитивном языке как о языковой игре… "Языковой игрой" я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми он переплетён» Витгенштейн Л. Философские исследования. URL: http://filosof. historic.ru/ ooks/ tem f00/s00/z0000273/index.shtml.. Игровые потенции языка наглядно иллюстрирует Вяч. Вс. Ивнов: «(Хлебников, в университете основательно занимавшийся санскритом, под возможным его влиянием изобретал в прозе такие русские сложные слова, как стадо-рого-хребто-мордо-струйная река, но любопытно, что он образовывал при этом, как и в стихах, подобных Гру-до-губо-щёко-астая / Руко-ного-главо-астая, тот тип сложных прилагательных, который под греческо-церковнославянским влиянием давно сложился в русском языке, в XVIII в. использовался Ломоносовым и в пародиях на его оды Сумароковым, а на рубеже XX в. появляется в форме, напоминающей хлебниковскую, в письмах Чехова). У позднего Гёте среди черт, делающих его индивидуальный стиль сопоставимым с классическим санскритом, находят и такие словосложения, как Fettbauch-Krummbein-Schelme (= «fettbuchige, krumm-beinige Schelme» = «жирнобрюхие кривоногие мошенники» ~ жирнобрюшнокривоножножульё)» Ивнов Вяч. Вс. Лингвистика третьего тысячелетия: Вопросы к будущему. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 43-44.. И русский язык наводнён уже прочно закрепившимися в народном словаре лексемами, вроде `работа не-бей-лежачего' или `состояние ни-петь-ни-рисовать' (после перепоя), или `мама-не-горюй' (о чём-то очень значительном).

§ 4 Экзистенциальная аналитика смеховой экзистенции. В предыдущем параграфе продемонстрировано онтологически выверенное задание феномена гЭлпу'а. Настал момент его перевода в практическую плоскость экзистенциальной аналитики. Каковы онтологические условия возможности смеха? Автор постулирует алгоритм экзистенциальной аналитики смешного: феномен смеха поддаётся рассмотрению в трёх аспектах: в-отношении-чего смеха, смешность и о-чём смеха.

1. В-отношении-чего смеха есть всегда некое сущее, с которым человек встречается и в отношении которого необходимо не онтический умозаключить, что оно по-разному способно быть “смешным”, а феноменологически определить смех в его смешности. Что принадлежит к смешному как таковому, встречающемся в смехе? В-отношении-чего смеха имеет характер смешения. Сюда отнесём: “насмешку”, “усмешку” (“ухмылку”), “высмеивание”, “издёвку”, “подтрунивание”, “ликование” (“восторг”), “щекотку”, “негу”, “иронию”, “умиление” и другие дериваты. Мы целенаправленно выдели некоторые из них, в которых сам Язык показывает онтический вектор обхождения в вот-событии с другим. В-отношении-чего смеха - тенденциозность.

2. Сама смешность есть вдруг-явленность (“размыкание”, по Хайдеггеру) бытия в модусе смешения, могущего вызывать смех в случае усмотрения, эвристического обнаружения для-себя-вдруг смешного. Смешность - это всегда моё состояние - внутреннее (латентное) и внешнее (поведение). Я могу быть бодрым, одухотворённым, злым и апатичным - и при этом мною завладевает смешность, становясь для моих переживаний общим знаменателем, их фундирующим. В результате моё душевное состояние обретает онтическую направленность, тенденциозность. Я не просто недоволен кем-то, я в отношении него язвлю. Не просто испытываю сексуальное желание, но в отношении предмета вожделения отпускаю сальную остроту т. д.

3. О-чём смеха есть само смешующееся сущее, присутствие, тематическая заданность смеха. О-чём смеха может онтически затрагивать другие сущие. О-чём смеха предметно-тематически обслуживает в-отношении-чего смеха и предоставляет мне средства смехового поведения. Я вдруг встречаю своего друга, которого не видел уже несколько лет. Сама такая встреча есть радостное событие. Бытие размыкается для меня в вот-бытие радостного сущего. В-отношении-чего этого сущего - это моя встреча друга (смеховое событие). Смешность сущего - это моё переживание радости, душевный подъём. О-чём сущего - это давнишность невидения друг друга, скукота по друг другу, провоцирующие обмен новостями, шутками, взаимное любование. Разомкнутость вот-бытия смеха, конституируемая пониманием, расположенностью и увлечённостью, получает артикуляцию через речь.

Остроумие и чувство юмора могут обрести лингвистическое определение. Тезауро, Грасиан, Фрейд и ряд других мыслителей предлагали собственное объяснение чувства юмора. Однако современные исследования однозначно указывают на семантическую природу остроумия. «Двусмысленность, в основе которой лежит формально-логическое, мнимое противоречие, нарушающее закон самотождественности языкового знака, преодолевающее семантические границы слова, приводит к состязанию смыслов на игровой площадке морфемного повтора, не получающему преференциального разрешения. Это характеризует такие инстанции комического, как каламбур, парадокс, оксюморон, шуточная (ложная) реэтимологизация» Карпухина Т. П. Лингвоэстетическая игра морфемного повтора: теоретическая модель анализа феномена частичной итерации в художественном тексте: на материале англоязычной художественной прозы: автореф. дис. … док. филол. наук: 10.02.04. Иркутск, 2007. С.28.. На семантическом распутье оказывается опечатка, или речевой ляп: рабость. Варианты: радость или робость. Смех смешит, смешивает семантику слова. Другой пример: `Высокие договаривающиеся стороны обменялись (п)ослами' См.: Санников В. З. Русская языковая шутка: От Пушкина до наших дней. М.: Аграф, 2003. С. 10.. Созвучие, чреватое появлением новой сущности, есть не что иное, как игра языка. Единицы текста, погружённые в вероятностный метафизический контекст, способны конструировать новый смысл. «Отношение текста к различным метакультурным структурам образует семантическую игру, которая является условием риторической организации текста» Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров // Семиосфера. С.-Петербург: Искусство-СПб., 2000. С. 187.. Уже на приведённых примерах мы видим, насколько знак сковывает, обязывает, предписывает. Освобождение от пут знака раскрепощает. Смех - смешение языка серьёзности, размывание семиотических границ. Логика смеха - это не Аристотелева, не формальная логика, а байесовский силлогизм, предполагающий спонтанность сознания и вероятностное распределение смыслов. «Бейесовская модель позволяет нам понять природу шутки... Человек устроен так, что он не любит серого речевого поведения, оно его утомляет. Шутка, нарушающая однообразие речи, заключается в неожиданном переводе мало вероятных ассоциаций в доминирующие. Шутки основаны на использовании хвостовой части априорной функции распределения. Чтобы понимать шутки, надо иметь далеко растянутую хвостовую часть. Чтобы уметь шутить, надо уметь ею пользоваться. У людей, не понимающих шутку, априорная функция распределения рано усекается - они могут использовать только те значения смыслового поля слова, которые ассоциируются с данным словом с большой вероятностью» Налимов В. В. Вероятностная модель языка: О соотношении естественных и искусственных языков / отв. ред. док. филос. наук Л. Б. Баженов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Наука, 1979. С. 86-87.. Правило это работает в любом языке и в любой культуре. «В любой культуре распространены игры, заключающиеся в перестановке слогов (или тонов, ударений при наличии соответствующей возможности), во вставлении ничего не значащих сегментов, в повторении элементов; есть много других способов игрового манипулирования языком. В некоторых регионах (Турция, Сардиния, Гренландия) проводятся словесные дуэли, и победителем выходит самый виртуозный участник языковых игр. Всякого рода словесные фантазии, каламбуры, придумывание неологизмов, когда не преследуется иной цели, кроме игровой, не только доставляют удовольствие игроку, наслаждающемуся собственным остроумием и рассчитывающему на успех у окружающих; они свидетельствуют о том, какое обширное поле для языкотворчества отводят себе отдельные субъекты высказывания в сфере, где, казалось бы, господствуют одни языковые конвенции» Ажеж К. Человек говорящий: вклад лингвистики в гуманитарные науки: пер. с фр. / Пер. с фр. Б. П. Нарумова; отв. ред. В. Д. Мазо. Изд. 2-е, стер. М.: Едиториал УРСС, 2008. С. 245.. Чувство юмора получает конкретное лингвистическое определение и задаётся вероятностной фильтрацией смыслов смыслового континуума.

§ 5 Гелотогенез в фило- и онтогенезе. Смех появился задолго до появления интереса к нему. Возникновение смеха учёные-антропологи синхронизируют с возникновением языка. Богатое воображение компенсировало все природные изъяны, включая медленное перемещение, ограниченную физическую силу, уязвимый кожный покров, неспособность желудка переваривать сырую пищу, сравнительно длительный период вынашивания ребёнка. Нарушение равновесия со средой обнаруживает тяготу бытия, обретение такого равновесия - смех бытия. Находчивость ума и игривость присущи человеку с рождения, эти способности заложены в нём его природой. То же говорит и Жан-Поль: «На низшей степени, там, где ещё только начинается человек (и кончается животное), первое легчайшее сравнение двух представлений… есть уже острота (Witz) (Jean Paul, т. 18, § 45). Остроумные сближения суть первородные создания стремления к развитию, и переход от игры остроумия к науке есть только шаг, а не скачок… Всякое изобретение есть сначала острота» Цит. по: Потебня А. А. Мысль и язык. М.: Лабиринт, 2007. С. 189.. Фундаментальная психология отмечает очень интересный для настоящего изыскания факт: «Между 1-м и 2-м месяцем ребёнок реагирует улыбкой на звук человеческого голоса» Выготский Л. С. Психология. С. 919.. Смех, таким образом, возникает одновременно с инициацией сознания. На начальном онтогенетическом этапе гелотогенеза смех предстаёт для ребёнка не как инобытие языка, а как собственно языковое бытие.

§ 6 Онтологически фундированное определение смеховой культуры. «Культура - это война и мир, это нравственное и безнравственное, справедливое и несправедливое, это “высокая” классическая культура и самый примитивный фольклор, это лук дикаря и атомная бомба, это религия и атеизм, наука и суеверие, проституция и девственная чистота Мадонны, бессмысленное прожигание жизни и высоконравственная благотворительность, государство и анархия… Другими словами, культура - это каждый предпринимаемый человеком шаг, всякий его поступок, любая его деятельность, отдыхает он при этом или трудится, любит или ненавидит, верит или отрицает» Поздняков Э. А. Философия культуры. С. 11-12.. Если язык есть способ бытия, то культура - форма бытия. Культура формирует сферу знаков - семиосферу. Освоение природного пространства при посредстве языка - искусство. Онтологический статус искусства подчёркивает Н. В. Иванов: «Категория искусственного с онтологической точки зрения как раз удобна в том отношении, что позволяет отделить собственно культурное от всего природного, естественного в человеке, в человеческом опыте… Всё культурное - искусственно, всё искусственное подлежит культурной оценке, культурной интерпретации» Иванов Н. В. Символическая функция языка в аспектах семиогенеза и семиозиса. С. 11..

Простой народ - самый надёжный хранитель духовных ценностей - и в смехе - прост и мудр, не замысловат и всегда свеж, остёр на язык и не злобен. Деланным мудрствованиям искусства он противопоставляет лаконичность и непосредственность выражения. «Тяга, свойственная всем культурным людям, - приобщиться к толпе, замешаться в толпу, слиться с толпой, раствориться в толпе; не просто с народом, а с народной толпой, толпой на площади, войти в сферу специфического фамильярного общения, вне всяких дистанций, иерархии и норм; приобщиться к большому телу» Бахтин М. М. К философским основам гуманитарных наук. С. 230-231.. По М. М. Бахтину, «народ - абсолютно весёлый хозяин залитой светом земли, потому что он знает смерть только чреватой новым рождением, потому что он знает весёлый образ становления и времени» Там же. С. 271.. Народная комика видит в человеке проекцию вселенной, со всеми её стихиями и разнонаправленными силами, с топографическими ценностно нагруженными полюсами верха и низа. Архетипические свойства смеха следует искать в народе, в людских смеховых толках. Смеховые жанры бытового общения это различные коммуникативные ситуации фамильярно-дружеского общения в семье, быту, на работе, во время отдыха, типические доброжелательные приветствия, расспросы о здоровье, состоянии дел, новостях и т. д. Жанры массового эстетического творчества представлены ритуальными и отчасти регламентированными смеховыми действами. В первую очередь это всевозможные праздники и празднества, карнавальные представления и ярмарки, эстрадные номера и застольные тосты. Кроме того, нельзя упустить из внимания богатейшую литературную традицию: Сервантес, Боккаччо, Рабле, Эразм, Мольер, Свифт и многие другие образчики смеховой литературы.

§ 7 Онтология смехового текста. Идеальным объектом филологии является гуманитарный текст - человек текстопорождающий, говорящее бытие. Гелотогенный текст как тип текста культуры непременно попадает в сферу самых пристальных интересов филологии и лингвистики. Онтология смехового текста должна быть высвечена в плане своей структуры и своей функциональности. Любой гелотогенный текст, даже с учётом его разнородности, обладает инвариантной структурой. В основе структуры гелотогенного текста можно выделить три составляющие: а) мотивационную, б) экзистентную и в) экспликативную. Мотивационная составляющая - это коллективное приобщение к радости бытия, отход от каждодневной рутины, стремление ощутить себя принадлежащим к большому народному телу, получить, «временную анестезию сердца». Экзистентная составляющая проявляется во всеобщей одержимости, выходе индивидуума из приватного мира собственных смыслов в коллективный смысловой континуум, добровольное сложение суверенитета личности в пользу ликующего коллективного разума. Экспликативная сторона - это овнешнённый текст: поведение участников действа (песни, пляски, диалоги), экстерьер (одежда, утварь, предметы обихода), антураж (хороводы, конкурсы, застольные тосты).

§ 8 Смеховой канон нового времени. Смеховой канон нового времени во многом противоречив и драматичен. Сегодня народный смех вытесняется массовой культурой с её суррогатами гедонизма (шоу, вечеринки, эстрадные концерты, огоньки). Из-за урбанизации смех всё чаще приобретает рекреационный, утилитарный характер. Телевидение заполоняют низкопробные юмористические передачи, репертуар которых узок и отдаёт примитивизмом. Тематики и образы подобных “образчиков” смеховой культуры лишены какой-либо мировоззренческой глубины, но обращены к поверхностным, сиюминутным интересам публики. Люди отучаются мыслить, довольствуясь смешностью речевой агрессии и разговорами “ниже пояса”. Тона единого смехового целого ослабевают, превращаясь в обертоны. Смех становится всё более камерным, уходит на профессиональную сцену, на трибуну, на экран телевизора и в радио-эфир, утрачивает соборность и свободу жанровых форм. Народная комика редуцируется до иронии, сценической сатиры, развлекающего юмора. Онтология и семиотика смеха современности находятся в отрыве от большого космического целого, от архетипов народной смеховой культуры. Затеняется специфическая двутелость, амбивалентность комизма. Но отголоски смехового мира ещё слышны в глубинке, где близость к земле и общинный образ жизни единят людей, так разрозненных и изолированных в городах, особенно мегаполисах.

Глава IV Гелотология кросскультурных коммуникаций состоит из четырёх параграфов и рассматривает смеховой феномен в плане его этнокультурной и лингвокоммуникативной специфики.

§ 1 Введение в гелотологию кросскультурных коммуникаций. Как справедливо пишет Ю. Б. Борев: «Национальное своеобразие культуры каждого народа заключается не столько в его одежде или кухне, сколько в манере понимать вещи, проявляющейся и в формах комизма» Борев Ю. Б. Эстетика. В 2-х т. Т. 1. 5-е изд., допол. Смоленск: Русич, 1997. С. 192.. Для того чтобы уяснить специфику лингвокоммуникативной деятельности субъекта гелотогенных кросскультурных коммуникаций, необходимо отчётливо представлять себе структуру “смеховой личности”. Подобно личности языковой, смеховая личность может быть также постулирована в качестве инварианта, допускающего наличие широкого спектра вариаций - возрастных, гендерных, национальных и т. п. «Номенклатура психо-семантических установок, вероятно, может быть отнесена к универсалиям в той степени, в какой универсальна церебрация» Финкельберг Н. Д. Теория семантических доминант (на материале арабского литературного языка): автореф. дис. … док. филол. наук: 10.02.19. М., 1994. С. 20.. В чём же тогда смеховые личности разнятся? «Основным различием прирождённых и приобретаемых реакций служит то, что первые представляют собой совершенно единообразный для всего вида наследственный капитал полезных приспособительных движений, а вторые, напротив, чрезвычайно разнообразны и отличаются крайней изменчивостью и непостоянством. Кашляют и проявляют страх почти одинаково австралиец и эскимос, француз и негр, рабочий и миллиардер, ребёнок и старик, древний человек и современный. Напротив того, приобретаемые реакции чрезвычайно различны в зависимости от исторических, географических, половых, классовых и индивидуальных особенностей» Выготский Л. С. Психология. С. 125.. Какое место занимает гедонизм и гедонистические переживания в структуре личности? «Насколько удалось эмпирически выяснить, темпераменты оказывают следующее влияние на душевные свойства: первое - на психоэстезию, т. е. повышенную чувствительность или нечувствительность к душевным раздражителям; второе - на окраску настроения, на оттенок удовольствия или неудовольствия в душевных переживаниях, главным образом, в шкале весёлого и грустного» Кречмер Э. Строение тела и темперамент. М., Л., 1930. С. 273.. Напротив, под характером следует понимать «тот особенный склад личности, который вырабатывается у неё под влиянием приобретённых реакций, иначе говоря, характер будет означать то же самое в отношении индивидуальной надстройки над прирождённым поведением, что и темперамент в отношении безусловных форм» Выготский Л. С. Психология. С. 125.. Смех всегда национально маркирован, обусловлен культурой того или иного этноса. Особенности национальной смеховой культуры проявляются и в смеховом поведении, в том числе мимическом См.: Токарева М. А. Феномен улыбки в русской, английской и американской культуре: автореф. дис. … канд. культ.: 24.00.01. М., 2007.. Анекдот - жанр, в котором смех проявляет себя наиболее явственно, - может быть признан маркером национальной идентичности См.: Копылкова Е. А. Анекдот как средство переживания национальной идентичности: на материале анализа еврейских анекдотов: дис. … канд. психол. наук: 19.00.05. М., 2006., или графой в «языковом паспорте» См.: Бойко Б. Л. Основы теории социально-групповых диалектов: монография / науч. рецен-ты: д-р филол. наук, проф. В. Д. Девкин и д-р филол. наук, проф. Е. Г. Князева; науч. ред. лауреат Премии През. РФ д-р филол. наук, проф. Е. Ф. Тарасов. М.: Воен. ун-т, 2008. С. 18..

§ 2 Типовая модель национальной смеховой культуры (на материале персидского языка). Иранистика накопила огромный массив теоретических знаний и практических сведений о персидской народной комике, в первую очередь, благодаря неустанному и самоотверженному труду таких учёных, как В. А. Жуковский, Ю. Н. Марр, Р. А. Галунов, Е. Э. Бертельс, Г. К. Крыжицкий, Э. А. Шварц, Дж. Х. Дорри и др. Однако большинство работ по иранской народно-смеховой культуре лежат в русле фольклористики и литературоведения, но в значительно меньшей степени касаются вопросов языка, «обслуживающего» смеховую культуру, жанрово-речевых форм повседневного бытового общения иранцев. Автор предпринял попытку отчасти восполнить этот пробел См.: Бондаренко А. В. Теория и практика народно-смеховой культуры: на материале современного персидского языка: монография / науч. рецен-ты: проф. каф. вост. языков МГЛУ д.ф.н., проф. Д. Х. Дорри и проф. каф. средневост. языков Военн. ун-та д.ф.н., проф. В. И. Миколайчик. М.: Воен. ун-т, 2008; он же: Сатира Мохаммада Али Джамаль-Задэ «Наш иранский нрав» // Азия и Африка сегодня. - 2009. - № 8. - С. 72-76., применив жанровую теорию организации смехового общения в структурировании иранской народно-смеховой культуры в следующем порядке: уровень слова > смеховая идиоматика > персидский сленг, пародии, травести > словесная игра > жанровые транспозиции > скороговорки, загадки и логогрифы > смеховые пословицы и поговорки > анекдоты > связный юмористический рассказ > персидский народный театр. Например, смеховая номинация в персидском языке и арготизация персидской речи подчиняются универсальным законам сленга в речевой культуре любого народа - предметам и явлениям, как бы, даются вторые, «смешные», имена: нахождение смеховой черты с последующей эвфемизацией по внешнему сходству: прикроватный торшер ФЗеП гЗМСЗ «свидетель происшествия»; нахождение смеховой функции: комнатные тапочки дЭСИС «бронетранспортер»; обнаружение в одной форме звучания другой: корабль КФОнХ «различение» [тдш-хис>тдhеш (его дно) хис аст (сырое; мокрое)]; обнаружение в структуре слова значащей части: Афганистан гМбУ ЪТЗПЗСн «траурная церемония» [дфґан (стон, плач)]; осмысленное созвучие: туалет гЦШСЗИ «беспокойное место», а не гУКСЗН «место для отдыха». Типовой классификации и толкованию были подвергнуты и иные смеховые явления в культуре иранцев.

§ 3 Криптолокуция сленга: О тайноречии и обособляющей силе смеха (на материале английского языка). Онтология сленга свидетельствует о его тотальной сущности: фактически вся сфера неформальной, неподцензурной коммуникации становится благоприятной почвой для возникновения сленга. В настоящем параграфе на примере английского языка автор продемонстрировал инкорпорирующие и обособляющие коллектив посвящённых потенции сленга, его криптолокутивную функцию. За основу может быть принято определение сленга, данное английскими лексикографами Уитни (W. D. Whitney), Мюрреем (James A. H. Murray) и Брэдли (Henry Bradley): “an informal, nonstandard, nontechnical vocabulary composed chiefly of novel-sounding synonyms for standard words and phrases” Historical Dictionary of American Slang / Editor J. E. Lighter, assistant editors J. Ball, J. O'Connor. Volumes 1, 2. New York: Random House, 1994. P. XI.. В определении ключевыми свойствами сленга предстают неофициальность, новизна и креативность, а также его поразительная способность давать вторую жизнь единицам нормативного языка. Сленг поникает во все слои языка и жанры его бытования. Но более всего он встречается в устной речи. Сленг становится маркером культурной принадлежности. На языковой базе сленга формируются целые субкультуры (например, по расовому, половому или этническому принципу). Сферы бытования сленга детерминируют выработку релевантных жанрово-речевых форм и риторических приёмов. Сленг травестирует иноязычные формы. «Заимствованные языковые формы имеют свои собственные коннотации, отражающие наше отношение к иностранцам. Отличительные признаки этих форм могут заключаться в звуковых особенностях или в фонетическом моделировании… Подобные коннотации обыгрываются при создании шуточных, пародийных иностранных форм, таких как nix come erouse «ничего не выходит»; ish gabible «не моё дело» (по-видимому, подражание еврейско-немецкому). Школьники используют шутливые псевдолатинизмы, употребляя например, ничего не значащую форму quid sidi quidit или макаронические стишки: Boyibus kissibus priti girlorum, girlibus likibus, wanti somorum Травестирование англ. Boys kiss pretty girls, girls like it, want some more `Юноши целуют хорошеньких девушек, девушкам это нравится, хотят ещё'.» Блумфилд Л. Язык / Пер. с англ. Е. С. Кубряковой и В. П. Мурат; комм. Е. С. Кубряковой, под ред. и с пред. М. М. Гухман. М.: Прогресс, 1968. С. 159.. Л. Блумфилд выделяет и специфическую коннотацию сленговых форм: «В противовес коннотациям книжно-иностранным, коннотации сленговых форм носят шутливый и непринуждённый характер: используют эти формы молодёжь, спортсмены, игроки, деклассированные элементы, преступники, а также в известной мере и многие другие говорящие, причём в неофициальной и свободной обстановке. Примеры такого рода хорошо известны: это английские guy, gink, gazebo, gazook, bloke, bird - для обозначения мужчины, rod или gat - для обозначения пистолета и т. д.; сленговая форма может одновременно являться и заимствованной, например: loco «тронутый», sabby «кумекать», vamoose «смываться» взяты из испанского языка. Эти формы имеют в основном шутливый характер. Когда сленговая форма находится в употреблении довольно долго, её начинает вытеснять какая-нибудь новая шутка или острота» Блумфилд Л. Указ. соч. С. 160.. Сленг, таким образом, выказывает свою криптолокутивную сущность - предназначение быть тайным языком коллектива посвящённых. Истоки сленга - в культуре самого народа. В действительности сленг - это наиболее яркое и вербально оформленное проявление исконной народно-смеховой культуры. «Что касается сленга, то я целиком на его стороне! Некоторые беспокоятся, что сленг каким-то образом «испортит» язык. Эта «порча» была бы для нас большим везением. Но большинство сленговой лексики ревностно оберегается «посвящёнными» её субкультуры как опознавательный знак для «своих». А присмотревшись к этой лексики, ни один истинный любитель языка не может не восхититься блестящей игрой слов и остроумием: Zorro-belly `пациент, перенесший операцию на животе'; crispy critter `пациент с ожогами (от названия сухого завтрака)'; prune `некто неприятный, тупой, упрямый' букв. `чернослив' (студенты-медики); jaw-jacking `разговаривающий' (от jaw - челюсть); dissing `неуважительный' (происходит от отрицательной приставки dis-) (рэперы); studmuffin `обаяшка (о мужчинах)' (от stud `племенной жеребец'); veg out `бездумно и бездейственно проводить время' (происходит от слова vegetable `овощ'); blow off `нарушить обещание' букв. `сдуть' (студенты); gnarlacious `отличный' (первое значение - `хорошая для катания волна'); geeklified `занудный' (от geek `цирковой урод') (серфингисты); to flame `лицемерно протестовать' букв. `воспламеняться' (хакеры). Когда устаревшие термины отбрасываются субкультурой и присоединяются к основному потоку языка, они зачастую прекрасно заполняют пробелы выразительности в языке» Пинкер С. Язык как инстинкт: пер. с англ. / Пер. с англ. Е. В. Кайдаловой; под общ. ред. В. Д. Мазо. М.: Едиториал УРСС, 2004. С. 381-382.. Сленг дарует новую жизнь отмирающим структурам нормативного языка. Сленг, как мы сумели убедиться, есть не что иное, как ярчайшее проявление народной смеховой культуры, её идеальное и максимально полное воплощение в языковой форме.