Когнитивно-дискурсивные основы фразеологической семантики (на материале русского языка)

Художественная литература: кисейная барышня, с открытым забралом, медовый месяц, лебединая песня, путёвка в жизнь и др.

Фольклор, народная речь, юмор: на авось, не ахти какой, по щучьему велению, тише воды, ниже травы, красна девица, кровь с молоком, рожки да ножки, ни слуху ни духу, вверх тормашками, за тридевять земель, при царе Горохе, ворон считать, дать берёзовой каши и др.

Дискурсивное пространство русской фраземики обусловлено ценностно-коммуникативной сущностью смыслового пространства культуры, которое не только обнаруживается, но и формируется в дискурсе. Можно выделить следующие разновидности дискурсивного пространства русской фраземики:

дискурсивное пространство Библии;

дискурсивное пространство мифологии;

дискурсивное пространство русского фольклора;

дискурсивное пространство ритуалов;

дискурсивное пространство обрядов и обычаев;

дискурсивное пространство древнерусского языка;

дискурсивное пространство христианской религии;

дискурсивное пространство литературы;

дискурсивное пространство профессий;

дискурсивное пространство речи известных деятелей;

дискурсивное пространство исторических событий;

дискурсивное пространство русских антропонимов;

дискурсивное пространство топонимики и др.

Итак, под дискурсивным пространством русской фраземики мы понимаем речемыслительный ареал существования знаков косвенно-производной номинации, внутри которого образуется дискурсивное поле - пространственная идиоэтническая категория, в пределах которой проявляется генетическая связь фразеологической семантики и дискурса.

Фраземы как знаки косвенно-производной номинации репрезентируют культурно значимые элементы менталитета русского народа. В них отражаются правдоподобные и воображаемые представления о реальном мире, обычаи и верования, давно забытые мифы и легенды. Например, фразема до морковкиного (морковина) заговенья - `неопределенно долго, до времени, которое никогда не наступит; до бесконечности' - связана с обычаем обильного угощения перед постом. На лицо скрытый смысловой оксюморон: сочетание слова заговенье (последний день, когда разрешалось есть молочную и мясную пищу, на которую во время наступившего затем поста устанавливался запрет) с «постной» морковкой осознавалось как шутливая формула невозможного. Фразема хождение по мукам - `тяжелые жизненные испытания, которым кто-л. подвергается в течение длительного времени' - восходит к древнему верованию христиан в хождение умерших грешников по мукам, или по «мытарствам», в продолжение сорока дней, когда бесы подвергают их всяческим истязаниям.

Культурная информация, закодированная во фраземах, далеко не обязательно ограничена рамками одного языка и национально-специфическими средствами выражения. Так, один из самых мощных источников культурной маркированности и культурной информации в фраземике - Библия - присутствует в культуре и языках разных народов, признающий Ветхий и новый Заветы Священными книгами. Поэтому идиомы библейского происхождения имеют в разных языках одинаковые образные основания. Ср.: русск. испить горькую чашу, испить чашу до дна и франц. boire le calice jusqu' alie - `перенести все невзгоды, тяжелые испытания до конца'; русск. соль земли и франц. sel de la terra - `наиболее активная, творческая сила народа'. Однако обнаруживается (а) национально-культурная специфика библеизмов в русской и французской культурах, обусловленная канонами православного и католического вероучений, и (б) их влияние на семантику и прагматику современных библеизмов в сравниваемых культурах. Так, влияние православной культуры на принципы устроения домашнего очага во главе с мужчиной и зависимой от него женщиной нашли свое выражение в современной интерпретации культурного концепта «Женщина», вербализованного идиомой ребро Адама с ироничными или пренебрежительными коннотациями в русской культуре и французским аналогом cte d'Adam с нейтральными коннотациями. Употребительный в книжном регистре речи библеизм сосуд скудельный, устойчиво ассоциируемый в русском менталитете с греховной сущностью женщины, не имеет фразеологического аналога в современной французской речевой культуре.

Репрезентируемые фраземами этнокультурные знания воспринимаются этнокультурной общностью как нечто очевидное, как бесспорно принятые нравственные аксиомы. Таким образом, знание превращается в семиотический элемент социальной жизни, и в данном качестве все формы знания, соответствующие социально-культурной структурированности мира, становятся одновременно элементами фразеологической семантики.

Этнокультурные знания, объективированные фраземами, форматируются определённым набором фасет, каждая из которых по-своему упорядочивает ФКМ каждого языка. Понятие фасеты (франц. facette - букв. `грань'; ср. филигранный - `отличающийся отделкой мельчайших деталей, тонко сработанный'), на наш взгляд, является оптимальным для выделения интерпретанты дискурсивного поля, внутри которого рождается и с которым сохраняет свою генетическую связь фразема, преобразующая соответствующее семиотическое содержание объекта культуры в семантику фраземы. Под фразеологической фасетой нами понимается аспектное представление дискурсивного смысла «когнитивного многогранника», содержащего одну из лингвокреативных интерпретаций фразеологического концепта - импликационала соответствующего фразеологического значения.

Фразеологическую семантику русского языка представляют следующие фасеты:

«верования», содержащие знания древних (например, языческие верования или религия Древней Греции) и современных религий; знания о предметах культа, оккультные знания, различных исторических, общественных и личностных факторов;

«обряды», содержащие знания о традиционном порядке совершения каких-либо действий, связанных с определенными днями года (например, жатва) и бытовыми событиями (например, свадьба или похороны);

«обычаи», содержащие знания традиционных правил поведения в определенных ситуациях, знания о традиционном порядке совершения каких-либо общественных действий;

«нравственные ценности», содержащие знания о правосознании, морали, об отношении людей к свободе и собственности и т.п.;

«искусство», содержащие знания, связанные с понятиями, оборудованием, действиями в различных видах искусства;

«исторические события», содержащие знания об исторических фактах и датах, об именах, вошедших в историю и память народа;

«душа народа», содержащие знания о жизненных установках народа и его ментальности, знания образа жизни народа, правил социального поведения;

«мифология», содержащие знания о древних богах и мифологических персонажах, праздниках, обрядах, основных понятиях и символах народной духовной культуры;

«имя», содержащие знания ономастики;

«архаизм», содержащие этимологические знания;

«труд», содержащие знания о современных профессиях и древних ремёслах.

Перечень фасет, несомненно, можно было бы продолжить за счёт масштабности фразеологической интерпретации мира («быт», «природа», «колористика» и др.).

Дискурсивное пространство можно представить в виде многогранника, каждая грань которого является одновременно местом слияния когниции и преобразования этих знаний в фасеты как составляющие дискурсивное поле (в схеме: треугольники - дискурсивные поля), которое можно считать интерпретационной базой фразеологического значения. Когнитивно-дискурсивный анализ фразеологического оязыковления объектов культуры свидетельствует о том, что фраземикой отображаются наиболее глубинные слои языкового сознания (см. рис. 4).

Рис. 4. Схема дискурсивного пространства

Когнитивной основой эмотивно-оценочной репрезентации культурного знания является символическое представление, формирующееся в период преобразования предметно-практического познания в семиотическое мышление, когда в ценностно-смысловом ориентировании человека происходит разрыв между предметом и его прямым значением.

Так, крест и ромб - неолитические знаки земли. Символ земли в виде перекрещенного квадрата свидетельствует, что понятие «четыре стороны света» связывалось с понятием «четыре страны света» или «четыре области земли». Ассирийские цари и правители Древнего Перу инки называли свои империи одинаково: «четыре стороны света». В этом случае знак воспринимается как часть предметной ситуации, в которой находится и сам человек. Это так называемая субъективная форма означивания. Возникновение языкового знака косвенно-производного характера идти на все четыре стороны - `полностью располагать собой; будучи независимым, свободным от каких-либо обязанностей, поступать так, как хочется' - связано, как нам представляется, с символическим мышлением. В основе фразеологического значения лежат адгерентные ассоциации, сопряжённые со способностью человеческого сознания к познанию мира за счёт аналогий со свойствами иноприродных объектов, т.е. за счёт создания гипотез о сходстве непредметной действительности и элементов предметного ряда. Таким образом, в значении фраземы идти на все четыре стороны актуализируются семы `неограниченность в действиях', `независимость', `свобода выбора', `простор деятельности'. Знаковые символы мышления невербального характера подвергаются вербализации путём переноса уже существующих в языке номинантов на вновь сформированные когнитивные структуры - продукт концептуальной логики.

Таким образом, через вербализованные фраземами когнитивные структуры язык начинает принимать самое активное участие в познавательной деятельности человека. Сам процесс фразеологической номинации обусловливается той мыслительной информацией, которая является лингвокреативным продуктом когнитивной деятельности. Деятельностный подход к исследованию фразем позволил раскрыть их этнокультурную природу, выявить когнитивно-дискурсивную базу фразеологической семантики и её двойственную лингво-когнитивную сущность.

Вторая глава «Проблемы когнитивно-семантического моделирования фразеологического значения» в посвящена выявлению соотношения и взаимодействия семантики фраземы и лежащих в ее основе знаний. В результате такого моделирования становится возможным реконструкция самих когнитивных структур, их внутренней организации и внешних связей со смысловым содержанием соответствующего дискурса, рассмотрение вопроса моделирования фразеологического значения и концепта.

Когнитивно-семантическое моделирование фразеологического содержания предполагает в качестве исходного этапа выявление соотношения и взаимодействия семантики языковых единиц и лежащих в ее основе знаний. Такое моделирование направлено на реконструкцию самих когнитивных структур в их внутренних и внешних связях со смысловым содержанием соответствующего дискурсивного поля. Поэтому моделирование фразеологического значения осуществляется в сопряжении с моделированием структуры соответствующего концепта. Их совокупность образует дискурсивные поля, входящие в состав дискурсивных пространств, которые соотносятся с этническими картинами мира. Фразеологическое моделирование картины мира - это моделирование собственно ценностно-смыслового субстрата образа мира, создаваемого фразеологическими средствами. Когниция - действенная креативная сила, моделирующая при помощи символов новые представления о мироустройстве См.: Алефиренко Н.Ф. Язык, познание и культура: Монография. - Волгоград: Перемена, 2006. С. 51..

Реконструкция образа, ведущей когнитивной структуры в семантике фраземы, направлена на выявление типичного представления, лежащего в ее основе. Носителями такого типичного представления являются входящие в их компонентный состав символы - этнокультурные эталоны мировосприятия. В них заложен выработанный веками опыт коллективного представления о познаваемом объекте, сфокусированный в языковом сознании русского народа. Поэтому систему фразеологических значений как интерпретированного в ценностно-смысловой парадигме субъективного компонента русской ментальности можно соотнести с лингвокультурной компетенцией человека, в основе которой лежат (а) стереотипность, символичность и (б) образность фраземы. Это, в свою очередь, обусловливает лингвокультурную специфику на разных этапах формирования фразеологической семантики, важнейшими механизмами которой являются процессы взаимодействия и отражения.

Когнитивно-дискурсивная сущность фраземы определяется внутренним взаимодействием компонентов их свободносинтаксического прототипа, которые по своему семантическому содержанию представляют собой результат соотнесения с первично-денотативными объектами внешнего мира - типичными для данного этноязыкового коллектива обобщениями предметно-чувственного опыта. Так, рассматривая фразеологическую модель как типовую схему взаимодействия знаковой структуры фраземы со структурой её прототипа Мелерович А.М. Роль структурно-семантических моделей фразеологических единиц в категоризации и концептуализации действительности // XI Конгресс международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы «Мир русского слова и русское слово в мире». Варна, 2007. С. 212., становится возможным выявить дискурсивное поле фраземы, выявить её порождающую модель. Ср: один в значении прилагательного `без других, в отдельности' и архаизм перст `палец руки'. Древнеславянское слово палец, которое первоначально использовалось в выражении один как перст - `о том, кто не имеет семьи, близких; о совершенно одиноком человеке', имело значение «большой палец, находящийся в стороне от остальных четырех пальцев» (ср. польск. sam jak palec). Символика одиночества основывается здесь, как видим, на факте обособленности большого пальца. Являясь одной из базовых смыслообразующих категорий большинства фразем как феноменов этнокультурного характера, символ, имеет отражательно-смысловой характер и отличается активной ролью в познании действительности. Переосмысление и модификация уже существующих знаковых отношений между различными видами эмпирических сущностей (А.В. Кравченко) - это база символической вербализации фразеологического концепта.

В разных дискурсивных ситуациях реализация фразеологического значения может актуализировать речевые смыслы как продукты контекстуальной семантики и внеречевые смыслы как продукты когнитивной семантики. Ср.: [Юрий]: - А он, видишь ли, сильно удивился: откуда, говорит, у тебя родственница? Ты же, говорит, один как перст... Далась ему эта родственница! Даже странно... - А чего тут странного, - сказал Петрович, облизывая с ножа паштет. - Я тебе все время про это толкую, с самого первого дня. Ты один как перст, и я такой же - ни родни, никого... - Ну и что? - А то, Юрик, что таких перстов у нас в бригаде было двадцать пять душ. Уж это ты мне поверь. Я как-то раз у Петлюры в вагончике исхитрился личные дела пролистать. Ни одного женатика, все без роду без племени. Вот так-то, Юрик. А ты говоришь - странно (А. Воронин. Высокое напряжение). Контекстуальные синонимы - один как перст, без роду без племени - выступают в качестве речевой метафоры как индивидуально-авторское средство репрезентации окказионального речевого смысла, «как своеобразное порождение смыслового напряжения между <…> суппозициями (актуальным содержанием высказывания) и пресуппозициями (скрытым общим опытом, фондом общих знаний общающихся, их фоновыми знаниями)» Алефиренко Н.Ф. Там же. С. 174.

Взаимодействие (а) как всеобщая связь фраземы с элементами других уровней языковой системы и (б) как способ образования и функционирования знаков косвенно-производной номинации позволяет в аспекте когнитивного принципа рассматривать знание и значение в их генетической соотнесенности и корреляции. К примеру, формирование значения фраземы ни к селу ни к городу представляет собой сложный процесс взаимодействия результатов категоризации окружающего мира с мыслительными и языковыми средствами, неязыковых и языковых знаний. Этот процесс, разумеется, не сводится к простому суммированию значений составляющих компонентов - село `большое крестьянское селение' и город `крупный населенный пункт, административный торговый, промышленный и культурный центр'. Предполагается их интеграция в единое сложное целое, базируясь на познавательно-репрезентативной функции языка - свойстве опосредованно выражать, закреплять и хранить результаты социально-исторического опыта и познавательной деятельности его носителей. Так, в XIX в. всё население России было приписано к определенному приходу - в селе или в городе. О бродягах и нищих в полицейских документах была особая графа: «Ни к селу, ни к городу не приписаны». Не последнюю роль здесь играет синтаксическая модель репрезентации данного концепта. Повторяющаяся частица-союз ни … ни в структуре отрицательного предложения, совмещая в себе значение и функции частицы (усиление отрицания) и значение и функции союза (соединение однородных членов предложения), явилась в данном выражении смыслоразличителем и выразителем отношений, обозначенных компонентами - знаменательными частями речи. Актуализация негативной деонтической оценки приводит в соответствие новое содержание и способ его фразеологической объективации ни к селу ни к городу - `совершенно не к месту, некстати, невпопад' (отрицание, отвергающее что-нибудь).

Фразеологическая семантика как отражательная категория воспроизводит соответствующие реалии не непосредственно, не прямо, а косвенно, используя ту содержательную информацию, которая содержится в лексической и грамматической семантике взаимодействующих компонентов. Чтобы показать такого рода взаимодействие, обратимся к исторической фразеологии, в частности к фраземам с архаичным числительным в своей структуре. Так, деривационной базой фразеологического сращения тьма тем является свободное словосочетание древнерусского языка со значением `сто тысяч'. Со временем количественное числительное трансформировалось во фразему тьма тем - `очень много, бесчисленное множество кого-л., чего-л.', сохраняя в своей семантике категориальное значение количественного числительного. Ср.: «Сторонка Русь крещенная, народу в ней тьма тем» (Некрасов) или «Тьма тем людей думают, что они любят, но только двум из них посылает бог любовь» (Куприн) В современном русском языке как производная фразема тьма тьмущая, которая связана с эпидигматикой числительного тьма `десять тысяч' отличается высокой продуктивностью по степени своего употребления и принадлежности разным стилям, реализуя значение `о большом количестве чего-л.'. Данная фразема формировала свое значение путем косвенного включения лексической семантики древнерусского числительного тьма `десять тысяч' и грамматической семантики тавтологической модели тьма тем, косвенно указывающую на несчетно большое количество чего-либо. В грамматике современного русского языка подобные тавтологические модели представлены свободными бессоюзными соединениями, употребляющимися как в относительно независимой позиции, так и в позиции зависимой - в качестве частей сложного предложения, типа негодяй из негодяев, из чудаков чудак, дружба дружбой и т.п. со значением высокой степени признака.

Таким образом, можно выделить следующие когнитивно-дискурсивные аспекты фразеологического значения: (1) имплицитные смыслы; (2) продукты преобразования процессов первичного отражения (формирования первичного денотата) во вторичное представление (через внутреннюю форму фраземы) результатов осмысления и интерпретации отраженного когнитивного содержания, т.е. фасет как минимальных когнитивных структур дискурсивного поля (см. рис. 5):

Рис. 5. Схема исследования когнитивно-дискурсивного механизма фразеологического значения

Итак, взаимодействие фраземообразующих компонентов - это не что иное, как специфическое выражение связи фраземообразующих компонентов с обозначаемыми фрагментами дискурсивного поля, соотносимыми с компонентным составом фраземы.

Регулярный характер речемыслительных процессов обусловливает, по нашему мнению, закономерность лингвосемиотической корреляции фраземообразующего взаимодействия и отражения во фразеологической семантике. Возникновение и развитие любого раздельнооформленного знака косвенно-производной номинации, элементы деривационной базы которого находятся в определенном двуедином взаимодействии (а) между собой и (б) с объектами своей первичной номинации, представляют собой не что иное, как интериоризацию.

Интериоризация во фраземообразовании - это процесс преобразования внешнего (дискурсивного) во внутреннее (семантическое), которое с закономерной необходимостью в преобразованном виде содержит в себе соответствующий фрагмент дискурсивного пространства. Так, в образовании фраземы хоть святых выноси - `нет сил терпеть что-л.; нестерпимо, невыносимо для окружающих' - участвует фасета «религия», содержащая культовые знания. Дело в том, что к святым, под которыми в древнерусском обиходе подразумевались иконы, относились с глубоким почтением. Древнее культовое убеждение оберегало иконы от созерцания всего непристойного, греховного или от присутствия при неприличных событиях. Выносить святых или хотя бы задергивать занавеской, как это было принято у старообрядцев, - такие меры принимались верующими, чтобы святые не видели творимых людьми безобразий: пьянства, драк, домашних дрязг. Фразема дело в шляпе - прост., часто шутл. `кончено, решено, улажено, все в порядке, все удачно закончилось' - связана с фасетой «обычай», когда в старину решали всякие спорные дела жеребьёвкой: в шляпу бросали монеты, кусочки свинца или другие мелкие предметы, из которых один был с меткой. Каждый из участников жеребьёвки брал по одному предмету из шляпы, надеясь на то, что дело будет решено в его пользу. Кому посчастливится, у того «дело в шляпе», т.е. никто уже не может у него отнять полученного волею судьбы. Современная интерпретация дискурсивного пространства этой фраземы наглядно представлена в финале кинофильма «Гараж» (авторы сценария Э. Брагинский и Э. Рязанов). Таким образом, кодирование в семантике фраземы отражательного содержания дискурсивного пространства осуществляется взаимодействием знаков свободносинтаксического прототипа, регулярно, хотя и косвенно, вовлекающегося в речемыслительную деятельность человека.

Если следовать концепции Н.Д. Арутюновой, базой для образования фразеологических концептов служат такие явления реальной действительности, которые становятся объектами оценочно-образного отражения действительности в языковом сознании говорящих. Фразеологический концепт, хотя и признается ментальной единицей, всегда связан с культурой. В этом отношении напрашивается вопрос: все ли базовые концепты, выделенные в фундаментальном труде Ю.С. Степанова «Константы: Словарь русской культуры», объективируются фразеологическими единицами? В поисках ответа на этот вопрос были проанализированы 5 тысяч фразем (730 синонимических рядов) из «Толкового словаря фразеологических синонимов» под ред. В.П. Жукова и 4-х тысяч фразем из «Фразеологического словаря русского языка» под ред. А.И. Молоткова. Нами было выявлено 38 концептов, объективированных фраземами (в словаре Ю.С. Степанова «Константы» представлено 66 базовых концептов), которые условно распределены нами по частотности их вербализации русскими фраземами по 4-м группам.

I группу составили концепты с частотностью объективации от 10% до 4 % (всего 9 концептов). Это концепты «Правда» и «Истина»: краеугольный камень , как будто пелена (чешуя) упала с глаз , выводить / вывести на чистую воду, раскрывать/раскрыть (открывать/открыть) <свои> карты, не в бровь, а <прямо> в глаз (в глаза), на мякине не проведешь, бабушка <еще> на двое сказала, вилами на воде писано, темна вода во облацех и др. - более 150 фразеологических единиц. В структуре концептов «Правда» и «Истина» выявляется субконцепт «Обман» (В Словаре Ю.С. Степанова такой концепт не выделен), ср.: потемкинская деревня, бабушкины < бабьи > сказки, бред сивой кобылы и др. Концепты «Совесть», «Нравственный закон», «Мораль»: черное (темное) пятно, провалиться мне на этом месте <сквозь землю, в тартарары>, волк в овечьей шкуре, смотреть сквозь пальцы и др. Концепты «Свои» - «Чужие»: сиамские близнецы, дочки-матери, из одного теста, сбоку припека (припёку), седьмая (десятая) вода на киселе и др.

Концепт «Знание»: ни аза в глаза <не знать (видеть, смыслить)>, темный лес, зондировать/прозондировать почву и др. Необходимо отметить, что в объективации концепта фраземами прослеживается его эволюция. Например, в базовом концепте «Знание» выявляется субконцепт «Умственные способности человека», который состоит из таких смысловых слоев, как «Ум», «Разум», «Глупость». Процесс объективации фраземами концепта «Умственные способности» дает возможность говорить о нем как базовом в русской фраземике. Например, фраземы олух царя небесного, звезд с неба не хватает, ни в зуб <ногой> <толкнуть>, дубина стоеросовая и др. вербализуют субконцепт «Глупость», а такие фраземы, как уходить/уйти с головой, шевелить/пошевелить мозгами и др. являются результатом процесса вербализации субконцепта «Ум».

Концепты I группы составили интенсионал фразеологического фрагмента концептосферы русского языка.

II группа объединяет концепты, объективированные от 3,9 % до 2 % фраземами современного русского языка (всего 13 концептов).

Концепт «Деньги», «Бизнес»: барашек в бумажке, набивать/набить карман (мошну), баш на баш, презренный металл, как одна копейка (копеечка), вылетать/вылететь в трубу и др. Концепт «Страх», «Тоска»: ад кромешный; душа в пятки ушла; не находить <себе> места; поджимать/поджать хвост и др. Концепт «Душа»: витать (парить) в облаках; чистая душа; душа нараспашку; святым духом питаться; входить/войти в чью душу; загадочная русская душа и др.

Концепты II группы представляют околоядерную зону фразеологического фрагмента концептосферы русского языка.

III-я группа объединяет концепты с частотностью объективации от 1,9 % до 0,7 % (всего 11 концептов). Это концепт «Чёрт, Бес», ср.: чем чёрт не шутит; ни к чёрту и др. Необходимо отметить, что концепт «Черт (Бес)», участвуя в формировании семантической структуры фраземы, как центр дискурсивного пространства является образным стержнем фразеологического значения, но не единственным компонентом фраземообразования. В формировании фразеологического значения участвуют и другие компоненты дискурсивного пространства. Это особенность фраземики в отличие от лексики, где лексическое значение объективирует собственно концепты. Ср.: черт - `в старинных суеверных представлениях: злой дух, сверхъестественное существо, олицетворяющее злое начало (в образе человека с рогами, копытами и хвостом)'; бес - `старых народных поверьях: злой дух'. Следовательно, фраземами объективируются не столько концепты, сколько то дискурсивно-смысловое пространство, генерирующим центром которого выступает тот или иной концепт.

В эту группу входит концепт «Радость»: надрывать/надорвать кишки (живот, животы, животики) от смеха (со смеху); на седьмом небе и др. Концепт «Дом, Уют»: дворянское гнездо, бросить (кинуть) якорь. Концепт «Язык»: птичий язык; эзоповский (эзопов, рабий) язык.

Концепты III группы представляют импликационал фразеологического фрагмента концептосферы русского языка.

IV группа представлена такими концептами, как «Русь, Россия, русские, россияне», «Интернационализм» и «Космополитизм», «Родная земля», «Интеллигенция», «Гений» и «Ангел», объективация которых фразеологическими единицами ниже 0,7 %, например: тихий ангел пролетел, плоть и кровь, плоть от плоти, кость от кости, кровь от крови.

Многие концепты-константы оказываются практически невербализуемыми в русской фраземике или редко вербализуемыми. Также в процессе вербализации возможно соотнести одну фразему с несколькими концептами. Например, фразема куры не клюют - «Количество» и «Деньги», фразема с три короба - «Количество» и «Болтливость». Это свидетельствует об подвижности концепта и принадлежности к сфере индивидуального мышления.

В список базовых концептов русской фраземики, на наш взгляд, представляется возможным включить концепты, не представленные в Словаре Ю.С. Степанова, но репрезентированные довольно большим количеством фразем. В процессе осмысления можно подобрать или сконструировать необходимую номинацию концепта, репрезентированного русской фраземикой.

Иерархически упорядоченный фразеологический фрагмент концептосферы русского языка можно изобразить в виде «поля», где возможно выделить ядро и периферию:

Рис. 6. Классификация базовых концептов фразеологического фрагмента концептосферы русского языка

Данные нашего исследования позволяют дополнить интенсиональную и околоядерную зоны фразеологического фрагмента концептосферы русского языка.

Сложная и противоречивая природа фразеологического концепта обусловливается его способностью отражать глубинные результаты всего человеческого опыта, существованием инвариантного и вариативных смыслов. Кроме этого, концепт, требующий фразеологической объективации, включает в себя лишь часть актуализированных смыслов, которые соотносятся с той или иной фасетой дискурсивного поля. Другими словами, при вербализации концепта фраземой объективируются не все его смысловые компоненты, а лишь актуальные в определённой коммуникативно-прагматической ситуации.

В третьей главе «Фразеологическая семантика и дискурс» рассматриваются дискурсивно-событийные механизмы формирования фразеологического значения, в котором проецируются все слои концепта, служащие когнитивной основой семантической структуры фразем. Поскольку ядро содержательной структуры концепта образуют когнитивно-культурные смыслы, скрытые, но важные для национально-языкового менталитета.

Формирование фразеологического значения осуществляется на базе зафиксированного в языковом сознании концепта, отражающего соответствующее дискурсивное событие. Поэтому фразеологический концепт является единицей этноязыкового сознания, проецирующей его этнокультурную специфику на внутреннюю форму, коннотацию, социально значимую оценочность, образный фон и культурно-прагматический потенциал. Внутренняя форма фраземы определяется соотношением фразеологического значения и доязыкового предметного смысла фразем, что онтологически связано с особенностями вербализации фразеологического концепта. Кроме этого, возникновение и развитие внутренней формы во многом зависит от способа вербализации концепта, когда смыслы, содержащиеся в свободносинтаксическом прототипе фраземы, попадая в новое дискурсивное поле, подвергаются воздействию когнитивной метафоризации или метонимизации. Модифицированная таким образом внутренняя форма порождает смысловую конфигурацию фразеологического значения. Так, благодаря реформам Петра I в русский язык была заимствована немецкая калька etwas auf die lange Bank Schieben (букв. “положить что-либо в долгий сундук”). Её появление в немецком языке связано с общественным осуждением чиновничье-бюрократической медлительности в средневековом немецком судопроизводстве. Данная внутренняя форма вскоре была соотнесена с аналогичными явлениями в русском обществе, в результате чего фразема отложить в долгий ящик - `откладывать решение какого-либо дела на неопределенный срок' - стала использоваться для обозначения волокитства при рассмотрении челобитных. Такое метонимическое переосмысление по «бюрократической смежности» осуждаемого явления в разных лингвокультурах сделало эту фразему яркой национальной идиомой, поскольку в результате такой метонимии произошло со временем забвение немецкой внутренней формы и актуализация русской. Целостный образ, совмещающий чувственное и рациональное познание, а также объединяющий динамику и статику познаваемого объекта, формирует гештальт как культурный субконцепт данной фраземы.

Наиболее представительными дискурсивными пространствами идиом, заимствованных из романо-германских языков можно назвать следующие:

пространство историко-политического дискурса (нести галиматью; потерпеть фиаско; холодная война; звездные войны; жить на вулкане; старая гвардия; колокольный дворянин; закон Линча; железный занавес; голубая кровь; железная леди; золотая лихорадка; золотая молодежь; коричневая чума и др.);

пространство военного дискурса (с шиком; удариться в бегство; в лоб; манжеты трясутся; разбить/разбивать наголову; брать/взять штурмом; ставить/поставить кордоны; тихой сапой; на цугундер (притянуть) и др.);

дискурсивное пространство «морских» профессий (брать/взять на абордаж; стоять на вахте, встать на вахту; каким ветром занесло?; бежать, как крысы с тонущего корабля; брать/взять курс; объявлять/объявить аврал; плыть (идти, следовать) в кильватере; семь футов под килем и др.);

дискурсивное пространство искусства (мистер икс; фигаро здесь, фигаро там; Агент 007; Акела промахнулся; тихий американец; базар житейской суеты; править бал; вернемся к нашим баранам; башня из слоновой кости; белокурая бестия; блеск и нищета <куртизанок>; синяя борода; брак по-итальянски; братцы-кролики; бремя белого человека; железный век; унесенные ветром; владычица морей; вождь краснокожих; игра в бисер; быть под колпаком; человеческая комедия и др.);

дискурсивное пространство СМИ (Америка для американцев; мозговая атака (мозговой штурм); новая волна; верхние десять [тысяч]; клей и ножницы; клочок бумаги; кто есть кто; в одной лодке; в крупном (большом) масштабе; мозговой трест; утечка мозгов; мыльная опера; газетная утка; вторая древнейшая профессия и др.);

дискурсивное пространство быта (вот где собака зарыта, быть не в своей тарелке; под шефе (шофе, шафе); грош цена <в базарный день>; цирлих-манирлих; пить на брудершафт; заморить червячка; действовать/ подействовать как на быка красная тряпка и др.);

дискурсивное пространство интержаргона (смешивать/смешать карты; капут пришел; вести/повести двойную игру; игра стоит свеч, игра не стоит свеч (свечей); зуб иметь; стоять на атасе; дать/быть по блату; идти/пойти ва-банк; брать/взять на понт; давать сто очков вперед; давать/ дать фору; с оника и др.).

Когнитивно-дискурсивные механизмы формирования ценностно-смыслового содержания русской фраземики предполагают обращение к дискурсивной деятельности человека, которая осуществляется посредством сложнейшего механизма взаимодействия апеллятивов и онимов. Наиболее продуктивными фраземообразующими лексемами являются профессиональные апеллятивы (7,8%). Это объясняется фраземообразовательной активностью терминологических сочетаний, обусловленных во многом общеизвестностью в прошлом тех процессов, которые ими обозначились, и потенциальной возможностью к совмещению их номинативной и экспрессивно-эмоциональной функции. Именно такими свойствами обладали апеллятивы, связанные со столярным делом: без сучка без задоринки, разделать под орех, топорная работа, снять стружку и др.; сапожным ремеслом: два сапога пара, на одну колодку сделаны, пьян в стельку и др.; скорняжным делом: небо с овчинку показалось, овчинка выделки не стоит и др.; рыболовством и охотой: ловить рыбку в мутной воде, мутить воду, попасться на удочку, закидывать удочку, заметать следы, держать нос по ветру и т.д.

Фраземообразовательная активность присуща и некоторым знакам топонимической семиотики, личным именам, прежде всего библейским, мифологическим, историческим и литературным, а также кличкам и прозвищам. Например: в Греции все есть, дама из Амстердама, Алеха сельский, Арина бесполденная, Каинова печать, Соломоново решение, быть под Бахусом, двуликий Янус, бочка Диогена, потемкинские деревни, демьянова уха, от Ромула до наших дней, барон фон Мыльников и др. (460 фразем (8,6%).

Фраземы, дискурсивно-когнитивной основой которых явилась фасета «имя бога», репрезентируют как борьбу и победу космоса над хаосом, так и единство картины мира и личного переживания. Например: узы (цепи) Гименея - книжн. `брачные узы, брак, супружество'. Гименей - в древнегреческой мифологии бог брака, освященного религией и законом, в отличие от Эроса, бога свободной любви. Гименей обычно изображался с ярмом, путами на ногах, символизирующими прочность брачного союза. Фразема храм Фемиды - книжн.-поэт. высок. `суд' - восходит к имени Фемиды - богини правосудия в греческой мифологии. Фразема объятия Морфея - поэт. и ирон. `сон', быть в объятиях Морфея - поэт. и ирон. `cпать' В греческой мифологии Морфей - сын бога сна Гипноса, крылатый бог сновидений. Такие фасеты обладают фраземообразующим потенциалом, поскольку герои мифов (боги и полубоги) вошли в языковое сознание как «культурные герои», создающие жизненно важные объекты: солнце, луну, звезды, землю с узнаваемым ландшафтом. Например, фразема век Астреи - устар. книжн. `1. О счастливой, радостной поре. 2. О времени расцвета искусства, науки, подъема в истории какого-л. народа' - связана с греческой мифологией, где Астрея - богиня справедливости. В языковом сознании этот оним сохраняет эпидигматическую связь с архетипами того времени, когда богиня пребывала на Земле, - счастливым, золотым веком. Архетипы явились одной из причин активного функционирования фразем-универсалий, генетически связанных с дискурсивным пространством античной мифологии.

Миф связан с дискурсивным пространством фраземы. У Гомера, например, слова mnuos - `миф' и ergon - `речь, рассказ, разговор, приказание и содержание, предмет речи (ср. вещь)' - противопоставляются делу; у Платона миф определяется как logos - `баснословный, вымышленный или дошедший по преданию рассказ'. А в рамках конкретного дискурсивного поля возникают и функционируют фраземы. Так, фразема архимедов рычаг - `двигательная сила вообще; самое могучее средство для выполнения той или иной задачи' - бытует в дискурсивном поле, связанном с открытием закона рычага древнегреческим математиком и механиком Архимедом Сиракузским (ок. 287 - 212 гг. до н. э.). Закрепление этой фраземы в языковом сознании подкрепляется приписываемым Архимеду крылатым выражением: «Дайте мне точку опоры, и я сдвину Землю (или: и я переверну мир)».

Опираясь на многомерность и многовалентность реалий, человеческое сознание достраивает их связи и отношения в «возможных мирах». В процессе их семиотизации лежат фасеты, определяющие вектор дискурсивного поля, в границах которого вербализуется фразеологический концепт.

Дискурсивно-культурологическое порождение фразеологического значения обусловливается культурно-историческим сознанием народа. Во фразеологической семантике отображаются закреплённые в дискурсивном пространстве обычаи, обряды, поверья, быт, воззрения на религию, социальная организация общества, окружающий мир и представления о нем и т.п. Во фразео-дискурсивном пространстве «обычаи» в результате анализа основных дискурсивных полей можно выделить следующие фразеосемантические группы:

фраземы, вошедшие в жизнь благодаря регулярной повторяемости обычая. Например, в дискурсивном поле «обычай клясться землей как самым священным» отразился в образном выражении чтоб сквозь землю провалиться к о м у, модифицированном впоследствии в разговорную экспрессивную фразему готов сквозь землю провалиться - `выражение, означающее острое желание исчезнуть, скрыться куда-либо от стыда, страха и т.п.'. В древности во время клятвы ели землю, изображая породнение с ней, как бы жертвуя собой при этом. И этот обычай закрепился во фраземике. Ср.: есть землю - `клятвоприношение' (употребляется также в современном воровском жаргоне). Однако связь той или иной фраземы с обычаем не всегда прозрачна. При выявлении дискурсивного поля учитываются сведения, добытые лингвистикой, этнографией и археологией;

фраземы, образовавшиеся путём вербализации символики, представляющей тот или иной обычай. Так, обычай снимать головной убор при встрече в знак уважения повлек за собой рождение фраземы снимать шляпу перед кем, который деривационными корнями восходит к символике головного убора. Шапка на Руси, как и у многих других народов, была не только предметом одежды, но и символом независимости и добропорядочности. В обыденном сознании фразема снять шапку находится в смысловой аналогией с сочетанием дать по шее в значении «наказать, избить». Поэтому смысл его несколько изменился и явился, согласно «Историко-этимологическому словарю» (М., 2005) по русской фразеологии, прототипом просторечной фраземы дать по шапке кому - `наказывать кого-либо за проступок; выгонять, прогонять кого-либо откуда-либо; увольнять, снимать с должности кого-либо'. К той же символике головного убора восходит и фразема ломать шапку перед кем - `заискивать, угодничать перед кем-либо'. Первоначально ломать шапку перед кем-либо значило «приветствовать с поклоном и снятием головного убора». Обычно так приветствовал в знак уважения младший старшего или низший по чину или социальному положению - высшего;

фраземы, отражающие обычаи, связанные с суевериями и явлениями табу, которые не сохраняют смысловой мотивированности. Поэтому такие фраземы употребляются по традиции. Так, фраземы ни волоска не пропало, до единого волоска - `полная, абсолютная сохранность чего-либо'; ни один волос не упадет (не упал) с головы - `кто-либо будет в полной безопасности, совсем не пострадает' - отражают суеверное представление, согласно которому, обстригая волосы, их, как и ногти, надо беречь в особом месте. Обычно их необходимо было класть в гроб, с верой в то, что на том свете нужно будет отчитаться о каждом волоске. Эти фраземы когнитивно-дискурсивным основанием содержат фасету «суеверный обычай».

Фраземы данного дискурсивного поля возникли, прежде всего, путем метонимического переноса значения с конкретной ситуации на более широкий круг явлений, например: разговорная экспрессивная фразема засучив рукава - `усердно, старательно, энергично (делать что-либо)'; ироничная фразема единым миром мазаны - `похожи друг на друга по характеру, по поведению, по своим качествам и т.п.' (перенос с действия на его результат). Многие из них имеют соотносительные омонимичные свободные словосочетания.

Фраземы, порождаемые в процессе дискурсивной деятельности, способны удерживать смысловые установки и вне существования породившего их дискурса. В силу этого, фразеологическая семантика способна выступать основным средством представления ценностно-смысловых отношений как основы лингвокультуры.

В четвертой главе «Смысловая реализация фразеологического значения в текстах различных жанров и стилей» представлена специфика фразеологической семантики как явления вторичного семиозиса. Проявляется она, с одной стороны, в процессе семантического преобразования слов-компонентов, синтезирующих довербальные смыслы их лексических значений, что приводит к образованию качественно новой семантической категории - фразеологического значения. С другой стороны, попадая в высказывание и превращаясь в его часть, фразеологическое значение обогащается дискурсивными смыслами.

Когнитивной предпосылкой целостности фразеологического значения является способность фразем представлять в неком пространственно-временном континууме типовые денотативные ситуации и события, элементы которых находятся в активе языкового сознания. Соотнесённость фраземы с обозначаемой денотативной ситуацией образует объективный уровень ее смысловой структуры, которая интерпретируется нами как реализующаяся в речи семантическая структура. Так, фраземы русского языка, возникшие в речи музыкантов, артистов, немногочисленны, однако по степени вхождения в другие функционально-стилистические сферы такие фраземы являются активно употребляемыми. Ср.: как по нотам разыгрывать `делать, осуществлять что-либо без затруднений, чётко, как по заранее разработанному плану'; петь/пропеть с чужого голоса `не имея своего мнения высказывать, повторять и т.п. чужое; быть несамостоятельным в своих суждениях'; старая песня `о чем-либо надоевшем, много раз слышанном'. Речевая активность таких фразем объясняется, на наш взгляд, несколькими факторами:

1-й фактор - эмоциональный регистр той части концептосферы, в недрах которой возникают обозначаемые денотативные ситуации - связан с областью многообразных отношений, возникающих между людьми на эмоциональной основе: тронуть (задеть) чувствительную (больную, деликатную) струну `коснуться вопроса, особенно задевающего кого-либо'; задать тон `дать нужное направление ходу, течению чего-либо; показать пример в чем-либо, стать образцом для других'. Значение фраземы включает внеязыковые смыслы дискурсивного поля: тон (букв. от греч. фпнпт “натяжение, напряжение”): `в музыкальной акустике - наименьший элемент спектра сложного звука'.

2-й фактор - коммуникативно-прагматический потенциал речевых клише обусловлен коммуникативно-прагматической семантикой фразем, формирующейся в языковом сознании в результате комбинаторного взаимодействия когнитивных и речевых смыслов ее разноуровневых компонентов (лексических и грамматических). Ср.: петь с чужого голоса `не имея своего мнения, высказать, повторять и т.п. чужое; быть несамостоятельным в своих суждениях' В значении этой фраземы реализуется представление о несамостоятельном действии, напоминающего заучивание мотива за кем-либо.

3-й фактор - яркие экспрессивно-образные ассоциации, порождаемые дискурсивным взаимодействием вторичных и первичных денотатов: фразеологизация речевых стереотипов происходит не столько в речевом, сколько в дискурсно-ассоциативном контексте, где, собственно, и кодируются социально значимые нормы, ценности и представления. Например, фразема отставной козы барабанщик - `человек, не заслуживающий никакого внимания, никому не нужный, такой, с которым не считаются' - идет от широко распространенной в старину ярмочной забавы водить напоказ ручного медведя, которого сопровождали пляшущий мальчик, наряженный козой, и барабанщик, который бил в барабан, как бы аккомпанируя этой пляске. Это и был «козы барабанщик».

4-й фактор - прозрачность внутренней формы фразем: культурная составляющая внутренней формы фразем воспринимается, передается и обогащается в процессе её переосмысления и различных интерпретаций, зависящих от этнокультурного своеобразия языкового сознания. Ср. фразему на аккорд `(устар.) на условиях договора, соглашения (брать, захватывать, сдавать и т.п.)' и современное значение слова аккорд `сочетание нескольких музыкальных звуков различной высоты, воспринимаемых как звуковое единство'. В словаре В. Даля: «АКОРДЪ» - (1) `фриц. согласіе, соглашеніе, условіе, сделка'; (2) `муз. Созвучіе, согласіе, полногласіе, стройность совместных звуковъ'; (3) `ладъ, строй, по различію мягкихъ и твердыхъ созвучій (моль и дуръ, или миноръ и мажоръ'; (4) `полный подбор струнъ для какого-либо музык. орудія'. Действительно, в Петровское время выражение на аккорд употреблялось как военный термин, обозначавший капитуляцию противника на условиях, которые он оговаривал для себя перед победителем, в отличие от выражения «на дискрецию» - на произвол победителя. В музыкальном смысле аккорд употребляется несколько позднее и восходит, в конечном счёте, к греч. чпсдЮ > лат. сhorda - `кишка', откуда струна (сделанная из кишки). Так, в значении фраземы заключительный аккорд чего, к чему - `какое-либо событие, явление, действие и т.п., которым завершается что-либо' - внутренней формой выступает признак «завершающее созвучие», содержащийся в омонимичном терминосочетании заключительный аккорд - `самостоятельное созвучие, построенное по определенному принципу, согласно сущности данной гармонической системы'. Наличие омонимии таких единиц обеспечивает прозрачность внутренней формы, служащей средством их структурно-семантической дифференциации.

5-й фактор - коннотативная насыщенность импликационала фразеологического значения предопределяется коммуникативно-прагматической аурой дискурсивного поля. В итоге соответствующие смысловые связи ассоциативно-образного характера приобретают в структуре языкового сознания статус экспрессивно-образной доминанты и переводятся из импликационала словосочетания-прототипа в интенсионал фразеологического значения. Это, собственно, и обеспечивает адгерентные ассоциативные связи между удаленными предметами мысли, которые опосредованно объединяются образовавшимся в процессе фразеологизации гештальтом. Таким способом смысловую гармонию приобретает на первый взгляд семантически несовместимые лексемы: имя существительное струна с другими компонентами в структуре следующих фразем: слабая струнка (струна), натянутая струна, держать в струне, натянуть струну. В данном случае фразеологизация связана с ингерентными ассоциациями периферийных сем, представленных изначально несовместимыми лексемами. Так, из всего набора сем в семантической структуре слова струна в ингерентную ассоциацию с коннотативными семами других компонентов вступает только периферийная сема `напряженность'. Ср.: по струне ходить, вытягиваться в струнку (струну), как натянутая струна и т.д. (значения)

С точки зрения экспрессивно-образных свойств подобные фраземы могут выражать достаточно широкую стилистическую гамму дискурсивного поля с многообразными коннотативными смыслами. Ср.: высокие, торжественные - петь славу кому-чему - `прославлять, воспевать кого-, что-либо'; петь дифирамбы кому, чему - `неумеренно, восторженно хвалить, восхвалять кого-либо или чего-либо'; неодобрительные - завести шарманку - прост. `надоедливо говорить, повторять одно и то же; многократно возобновлять один и тот же разговор'. Так, в последней фраземе экспрессивная образность возникает благодаря адгерентной ассоциации надоедливого повторения одного и того же с монотонностью звучания шарманки. Ср.: шарманка - `механический инструмент в виде небольшого органа без клавиатуры'. При вращении валика рукоятки шпильки, зацепляя специальный механизм, открывали доступ воздуха к звучащие трубам. Одновременное накачивание в меха воздуха образовывало монотонное звучание.

Новые семантико-стилистические элементы во фразеологическом значении только тогда служит инструментом актуализации опыта, ранее запечатленного в нашем сознании, когда фраземы становятся элементами дискурсивного (событийного) мышления и выходят за рамки языка специальности. С другой стороны, коммуникативно-прагматический потенциал таких фразем, так или иначе, определяется коммуникативными стратегиями именно языка специальности.

Употребление фразем в речи всегда прагматически ориентированы на определенную коммуникативно-прагматическую ситуацию. В процессе восприятия фраземы актуализируются речевые стереотипы, этноязыковое сознание коммуникантов, их фоновые знания. Все это определяет прагматический характер смысловой реализации фразеологического значения в дискурсах разных типов и степень воздействия на получателя информации. Так, в современном художественном дискурсе модификация фразеологической семантики предопределяется смысловой деструкцией: автор предлагает читателю найти в своей памяти заявленный концепт, который является частью их общего знания. Существенная зависимость фразеологического смысла от контекста, выбор автором необходимой позиции в высказывании, конкретное фразеологическое окружение - основные причины, обусловливающие понимание фраземы читателем. Например: