По поставленным задачам, и в еще большей степени по методам исследования, настоящая работа может восприниматься как «психолингвистическая». Я, однако, вижу другое место для своего исследования в системе языковедческих дисциплин.

Для того чтобы классифицировать науки, нужно преодолеть противоречие между неразрывностью знаний и конечным, строго ограниченным набором терминов. Думается, что для преодоления этого противоречия при отнесении исследования к той или иной научной дисциплине следует просто «или» заменить на «и». Нет никаких противоречий в том, что одно и то же исследование является «своим» И для психологов, И для нейрофизиологов, И для лингвистов. Сказанное в первую очередь относится к полученным результатам. Если они могут быть встроены в здание какой-либо науки и способствовать движению вперед, то эти новые знания и следует признать достоянием этой науки независимо от того, в какие еще научные системы они могут быть встроены.

Полученные в ходе разнообразных по методам научных исследований факты, которые традиционно считаются психолингвистическими, могут встраиваться и в собственно лингвистическую теорию, и в системы психологических и нейрофизиологических знаний.

Несмотря на условность, создание таксономии научных знаний не безразлично для развития научных дисциплин. При назывании отдельных участков любого континуума у человека, и в частности у научного сотрудника, складываются представления о самостоятельном статусе названных словом, оформленных терминологически фрагментов. Поэтому появление и существование “ярлыка” для новой научной дисциплины может быть оправданным в том случае, если оно стимулирует консолидацию исследователей, думающих в определенном направлении. Думаю, что в настоящее время уже нет необходимости в специальном термине, который давал бы толчок для развития изучения речевой деятельности и индивидуальных языковых систем человека.

В этих условиях сохранение термина психолингвистика может оказаться не только бесполезным, но и вредным, поскольку этот термин поддерживает иллюзию «островного» положения психолингвистики в пространстве наук о человеке. Сохранение этого термина может только препятствовать интеграции знаний, полученных разными способами, но подчиняющихся общим задачам, что в свою очередь будет мешать построению единой ориентированной на человека лингвистической теории.

Если какие-то границы и следует проводить, то думаю, что более целесообразно отграничить от остальной лингвистики те теории, которые не ориентированы на человека, и выделить в рамках языкознания «непсихолингвистику». Думается, тем самым, что слово психолингвистика является избыточным и поддерживает как "традиционных" лингвистов, так и психолингвистов в ошибочном на настоящий момент убеждении, что перед ними стоят разные задачи. Также полагаю, что уже и сейчас начинать определение термина лингвистика, по крайней мере в русских словарях, следует так: «Лингвистика - антропоцентрическая наука…».

Представляется, что именно «психолингвисты» больше всех должны быть заинтересованы в том, чтобы употребление термина психолингвистика постепенно сошло на нет. Именно постепенное исчезновение этого термина из научной практики будет способствовать тому, что ценнейшие результаты многочисленных психолингвистических исследований «на равных правах» войдут в систему знаний о языке и в той мере, в которой это окажется оправданным, будут включены в соответствующие языковедческие дисциплины, в частности - в грамматику.

Настоящая работа воспринимается мной как собственно лингвистическая, функциональная по духу. Ее результаты могут быть встроены в теорию словоизменения, морфологию и морфосинтаксис, некоторые результаты могут быть также встроены в синтаксис и лексикологию русского языка.

Несмотря на то, что повлиять на закономерности использования слова, пусть даже и термина, один человек не может, в настоящей работе слово “психолингвистика” будет употребляться, поелику возможно, редко.

ГЛАВА 2. Конкуренция стратегий и механизмов в процессе говорения

Обращение к речевым сбоям как метод исследования

(3) Информация из Соединенных Штатах.

(4) Давай дойдем до этого скамейка.

(5) Теперь как-то мало стало этих немецких овчарк[ь]х.

Регулярно в русской разговорной речи встречается даже согласование между словоформами, не входящими в синтаксические конструкции, предполагающие внутреннее согласование.

(6) Там есть две девицы, одну зовут Аню, другую Вику.

Использование стратегии согласовывания, видимо, является естественным глобальным механизмом морфологического оформления словоформы в русском языке, что и приводит к гипертрофированному употреблению этой стратегии. В то же время в моем корпусе как будто бы не обнаруживается таких явлений, которые указывали бы на применение стратегии рассогласовывания.

Результаты, полученные в этой Главе, используются в последующих частях исследований. В Главах 3-6 анализируются проблемы русской грамматики, не поддающиеся однозначному решению в рамках традиционной грамматического анализа. В Главе 3 и 4 рассматриваются именные и глагольные категории соответственно. Глава 5 посвящена речевым процессам, происходящим на стыке различных языковых компонентов, а глава 6 - функционированию языковых элементов в письменной речи.

Глава 3. Имя и именные категории: речевые реализации и языковой статус

Падеж

О роли случайного в падежной грамматике. Длительная и непрекращающаяся полемика вокруг природы категории падежа заставляет признать, что невозможно решить проблемы падежа ни в рамках «синтаксического» подхода, ни в рамках «морфологического» подхода, ни в рамках синтеза двух направлений.

Так, например, анализ различных словосочетаний, включающих словоформу в творительном падеже, показал, что, будучи семантически наполненной в одних контекстах (прежде всего, в контекстах с творительным орудия), русский творительный в других контекстах выступает как семантически и прагматически не нагруженный, что дает основание говорить о его синтаксической связанности. Закрепленность употребления творительного падежа в некоторых контекстах в значительной степени является результатом исторической случайности.

Подобная картина характеризует, конечно, не только творительный, но и другие падежи русского языка и большинство других грамматических явлений. Рассмотрим, например, лексико-семантическую группу существительных, обозначающих заведения общественного питания: ресторан, кафе, буфет, столовая, закусочная, забегаловка, рюмочная, чайная, пирожковая и т.д. Кафе, ресторан, буфет - немотивированные существительные, остальные слова производные, но элементы значения мотивирующих лексем, легшие в основу словообразования, весьма разнородны и тем самым во многом случайны Хотя все-таки, заведения общественного питания в русском языке не называются кроватная, подушечная или, скажем, засыпаловка.. Ситуация с этой лексико-семантической группой напоминает ситуацию с категорией падежа.

Итак, для построения адекватной теории грамматической категории необходимо признать закономерным существование в ее рамках компонента случайности. Однако, при выявлении семантики грамматической категории необходимо опираться именно на ее неслучайные компоненты.

Стратегии падежного оформления в русском языке (анализ речевых отклонений). Размышления лингвистов по поводу природы категории падежа позволяют теоретически исчислить две возможные стратегии (предложно_)падежного оформления субстантивной словоформы: с опорой на предикатную лексему и без опоры на предикатную лексему.

Неадекватное предложно-падежное оформление словоформы существительного является одним из самых частотных сбоев в русской речи.

Иногда говорящие указывают на то, что сбои в именных словоформах произошли вследствие лексического или синтаксического перепланирования высказывания и замены одной предикатной лексемы (чаще всего, глагола) другой.

(7) Я об этом уже обсуждала (о том, что N приглашен на конференцию; интроспективный отчет: «хотела сказать говорила, но тогда бы вышло, что я рассказывала, а я с самим N и говорила, потом хотела сказать разговаривала, но это значит, просто разговаривала»).

Гораздо чаще, однако, интроспективные отчеты говорящих свидетельствуют о том, что никакой конкуренции предикативных лексем при подготовке высказываний не было.

(8) Ну просто если ты набредешь что-нибудь (интроспективный отчет: «никакого другого глагола не было»).

Существенно то, что наблюдения над другими типами сбоев и интроспективными отчетами к ним показывают, что, когда такая конкуренция есть, она может быть с легкостью отрефлектирована говорящим.

Следовательно, порождая (предложно-)падежную форму, говорящие могут и не ориентироваться ни на предикат, уже извлеченный из лексикона, ни на другой, возможный в том же высказывании. Механизм, используемый в данном случае, заключается в том, чтобы в определенной семантической (конструкционной) позиции употреблять именную словоформу в определенном предложно-падежном оформлении. Это значит, что у носителей русского языка существуют механизмы, позволяющие морфологически оформлять предложно-падежную форму в соответствии с тем, какое место она должна занять в семантической (в широком смысле) структуре высказывания, а не путем формального подчинения существительного управляющему элементу.

Невозможно допустить, что носители русского языка применяют эту стратегию только тогда, когда это заведомо ведет к неуспеху.

Следовательно, можно с уверенностью утверждать, что стратегия независимого от предиката предложно-падежного оформления именной словоформы используется и тогда, когда ее применение приводит к успеху, является вполне обычной.

Если при помощи языкового средства в определенных (стандартных) ситуациях можно передавать элемент смысла, то именно передача смысла и является основным предназначением этого средства в системе языка. Следовательно, категория падежа в русском языке является значимой, а не формально-синтаксической.

Два и другие малые количества в мыслительном пространстве, языке и речи

Известно, что релевантность для говорящего информации о количестве обратно пропорциональна количеству обозначаемых в речи объектов. Это косвенно проявляется уже в частотности различных числительных в текстах, см. Диаграмму 1, данные в которой основаны на подсчетах по текстам современных русских детективов.

Диаграмма 1 Частотность числительных в тексте

В работе выдвигается гипотеза о том, что для носителей современного русского языка (несмотря на то, что в нем отсутствует морфологическое двойственное число) мыслительное отражение множества, состоящего из двух объектов, является когнитивно более "выпуклым", чем все бульшие множества, и это находит свое систематическое языковое выражение. Эта гипотеза проверялась в двух экспериментах.

Первый эксперимент Эксперимент проведен и частично обработан Софьей Оскольской.. Согласно экспериментальному заданию, испытуемые должны были рассказать, что они видят на картинке:

Испытуемые давали четыре типа ответов: 1) ответ, содержащий счетную конструкцию, т.е. указание на количество объектов (Три девочки сидят с книжкой на скамейке), 2) ответ, в котором употребляется существительное в форме мн.ч. (Спорящие коты), 3) ответ, в котором испытуемые демонстрируют восприятие объектов, как неоднородных (Кот обиделся на кошку), 4) ответ, в котором испытуемые демонстрируют восприятие объектов как представляющих собой единое целое, а не расчлененное множество (Что-то вкусное и приятное).

Были получены следующие статистически значимые результаты.

1. Количество ответов разных типов для разных картинок варьирует.

2. Релевантность информации о точном малом количестве стимульных объектов оказалась высокой для всех типов картинок. В зависимости от картинки выбор счетной конструкции составлял от 37% до более двух третей от общего числа ответов.

3. Степень предпочтения выбора счетной конструкции выбору формы множественного числа при обозначении малых количеств статистически значимым образом различается для разных стимулов.

Было сделано предположение, что вероятность выбора формы множественного числа зависит от определенных факторов. В выявлении этих факторов заключается задача второго эксперимента.

Второй эксперимент. Для того чтобы устранить факторы, зашумляющие результаты первого эксперимента (пространственная организованность и не полное тождество изображенных объектов), было создано 6 примитивных картинок. По инструкции испытуемые должны были описать картинки, используя не более 8 слов.

Подавляющая часть ответов распалась на две неравные по объему группы: 1) ответы, содержащие словоформу множественного числа: 7 ответов, 2) ответы, содержащие счетную конструкцию: 554 ответа. Таким образом, абсолютное большинство испытуемых сочло необходимым указать на количество объектов, изображенных на картинке.

Выводы по экспериментам и обсуждение.

1. На снижение релевантности информации о количестве объектов влияет их неоднородность, а также объединенность в единое целое.

2. Эксплицитное указание с использованием числительного на равное двум и трем количество исчисляемых однородных не объединенных в единое целое объектов является практически облигаторным для носителей русского языка в некоторых речевых ситуациях. Напротив, граммема множественного числа в этих речевых ситуациях не используется. Тем самым, выявленная закономерность имеет непосредственное отношение к грамматике категории числа в русском языке.

3. Результаты двух экспериментов подтвердили идею «выпуклости» малых количеств в когнитивном пространстве и позволили оценить степень релевантности соответствующей информации: в зависимости от ситуации информация о том, что объектов два или три, выражается в большом количестве случаев - от 37% до 100% от общего количества возможностей эту информацию выразить.

Наблюдения над естественной коммуникацией подкрепляют результаты экспериментов. Факт облигаторности числительного два в некоторых контекстах означает, что в такого рода контекстах - в высшей степени типичных - формы множественного числа значат не только "больше, чем один", но также и "больше, чем два". Тем самым, граммема множественного числа имеет (по крайней мере) два значения: 1) больше, чем один, 2) больше, чем 2.

Таким образом, мыслительная категория дискретного количества и ее отражение в языке представляют собой сложную систему и отнюдь не сводятся ни к противопоставлению "один - много", репрезентированному, на первый взгляд, в морфологии существительного, ни к противопоставлению количеств однородных объектов, реализующемуся в употреблении числительных.

Категория одушевленности/неодушевленности

Основное внимание в этом разделе будет посвящено семантике категории одушевленности / неодушевленности (далее н/о) в русском языке. Сначала на основе ряда экспериментов и наблюдений над корпусом будет рассматриваться вопрос о формально-грамматическом или семантически наполненном характере этой категории. Далее будет обсужден характер периферии в области категории н/о. В третьем подразделе будет рассмотрена внутренняя семантическая структура категории н/о в терминах «степени одушевленности».

Формально-грамматическая vs. семантическая наполненная категория. Для того чтобы обратиться к вопросу, вынесенному в подзаголовок, с опорой на «антропоцентрические ценности», была проведена серия экспериментов.

Два эксперимента были проведены по методике «Рассказ по картинке» Благодарю Ирину Чирковскую за помощь в проведении и обработке экспериментов.. В ходе первого эксперимента испытуемые описывали то, что они видели на отдельных картинках. Стимульным существительным в инструкции к эксперименту приписывались новые значения, противоположные исконным по признаку живой/неживой. Так, на рисунках первой серии были изображены неживые объекты: цветок, конфеты и телевизор. Испытуемым сообщалось, что вместо этих обозначений надо употреблять (соответственно) существительные: гусь, кошки, волшебник. На рисунках второй серии были изображены живые объекты: гусь, кошки, волшебник. Испытуемым сообщалось, что для обозначения этих объектов надо употреблять (соответственно) существительные: цветок, конфеты, телевизор. Стимульный материал был организован так, что провоцировал испытуемых использовать стимульные существительные в винительном падеже. Как и ожидалось, испытуемые использовали формы двух типов: 1) оформляли существительные в соответствии с закрепленной в языке модели (гуся, цветок), 2) оформляли существительное в соответствии с приобретенным в эксперименте значением (гусь, цветка). Было зафиксировано 344 (98%) ответов первого типа и всего 7 (2%) ответов второго типа.

В ходе второго эксперимента испытуемые строили связный рассказ по серии картинок. В эксперименте исследовались неодушевлённые существительные. Рассказывая «историю» о зонтике и стуле в первой серии и о Кошельке и Пенале - во второй, испытуемые должны были употреблять глаголы, подписанные под рисунками (см. рисунок). Информантами выступили те же испытуемые, что и в первом эксперименте.

увидел позвал узнал поприветствовал

увидел позвал узнал поприветствовал

Выполнение задания второго эксперимента многих испытуемых часто ставило в тупик. Это проявлялось в суждениях типа: «Я не знаю…. В каком падеже это говорить?», а также в порождении несуществующих форм, например, «зонтик увидел… стулу».

Обращает на себя внимание тот факт, что в этом эксперименте доля форм, оформленных в соответствии с тем значением стимульного слова, которое приписывалось ему в инструкции (т.е. в данном случае оформленных по одушевленной модели), оказалась гораздо выше, чем в первом эксперименте и составила 35% (181 словоформа против 334 словоформ-реакций, оформленных по неодушевленному типу). Такой результат уже сам по себе говорит о том, что наличие связного сюжета способствует употреблению семантически мотивированного, а не лексически закрепленного варианта оформления существительного.

Эта закономерность особенно заметна, если рассмотреть, каким образом менялись предпочтения испытуемых по ходу выполнения экспериментального задания. Выполняя задание эксперимента 2, испытуемый должен был использовать «проблемные» существительные в форме винительного падежа в общей сложности 8 раз. На следующем графике видно, что вероятность выбора одушевленной, т. е. семантически мотивированной, модели возрастала начиная с третьего столкновения с словом-стимулом и далее уже существенно не понижалась. Тем самым, можно говорить о роли «привыкания» при освоении лексемой-существительным новых свойств, с связанных с категорией н/о.

График 1 Изменение доли оформления существительных по одушевленной модели по ходу выполнения задания

Третий эксперимент был обращен к метаязыковой способности носителей русского языка. Испытуемыми в эксперименте были 202 участника городской олимпиады по русскому языку - ученики 8-9 классов. Экспериментальное «задание» было следующим: «Раскройте скобки: Маша смотрела на (куклы), лежавшие в дальнем конце зала. Одушевлённым или неодушевленным является слово кукла? Свой ответ объясните». Результаты эксперимента представлены на Диаграмме 2.

Диаграмма 2 Распределение количества ответов кукол и куклы

На Диаграмме 2 видно, что большинство испытуемых предпочли форму кукол. Ни один испытуемый не отметил, что выбранная им форма не единственно возможная. Объясняя свой ответ на вопрос об одушевленности слова кукла, 50 испытуемых основывались на совпадении выбранной ими же формы винительного падежа с формой именительного либо родительного падежа (то есть на усвоенные грамматические представления), большинство же испытуемых (152) опирались на собственные научные или наивно-реалистические представления о куклах. Среди этих 152 испытуемых только у 69 (меньше половины) ответ на вопрос об одушевленности соответствовал форме слова кукла, выбранной ими при раскрытии скобок.

Таким образом, результаты эксперимента показали, что 1) носители языка не чувствуют присущей слову кукла вариативности, и 2) выбор формы винительного падежа (множественного числа) слова кукла не связан с тем, что носители языка думают по поводу н/о обозначаемого объекта.

Полученные в эксперименте результаты сравнивались с данными небольшого корпусного исследования. Из Национального корпуса русского языка (НКРЯ) методом сплошной выборки были извлечены все контексты, содержащие слово кукла, употребленное в разных формах винительного падежа множественного числа. Контексты, содержащие эти формы, были условно разделены на `одушевленные' (например, если говорится о кукле в ситуации игры в дочки-матери), `неодушевленные' (например, если говорится об изготовлении простых глиняных кукол) и нейтральные. Распределение форм винительного падежа кукол и куклы по трем типам контекстов показано на Диаграммах 3 и 4.

Диаграмма 3 Распределение реализаций формы кукол в контекстах различных типов

Диаграмма 4 Распределение реализаций формы куклы в контекстах различных типов

Данные корпусного исследования показывают: форма кукол не выражает ни значения одушевленности, ни значения неодушевленности. Форма же куклы является маркированной по этому признаку и употребляется в тех случаях, когда говорящие мыслят о куклах как о неодушевленных объектах.

По результатам трех экспериментов в сопоставлении с корпусным исследованиям можно сделать следующие выводы: 1) Функция передавать смысл в сфере противопоставления «одушевленный - неодушевленный» присуща формам существительных винительного падежа единственного числа мужского рода и множественного числа существительных всех родов. 2) В процессе речи совершается оценка объекта по признаку «живой - неживой», однако переход лексической единицы на новую, семантически мотивированную, модель грамматического поведения обычно происходит не сразу, а по мере употребления слова в речи. 3) Принципы выбора одушевленного или неодушевленного варианта не могут быть полностью осмыслены и вербализованы носителями языка. 4) К лингвистической трактовке различных аспектов природы категории н/о в полной мере применим не искажающий суть явлений «И, а не ИЛИ принцип»: в одних случаях она реализуется как формально-грамматическая, в других как семантически наполненная.

В процессе речевого общения говорящие часто оказываются в ситуациях, подобных тем, в которых оказались испытуемые в первых двух экспериментах (рассказ по картинке). Это происходит в тех случаях, когда одушевленные или неодушевленные существительные путем переноса значения начинают обозначать объект противоположного онтологического класса. При употреблении таких единиц с переносным значением наблюдаются закономерности, близкие к обнаруженным в экспериментах. Рассмотрим это на примере идиоматических сочетаний белый воротничок и синий воротничок.

При употреблении обоих сочетаний наблюдается вариативность оформления в категории н/о. Однако существенно то, что количественные характеристики реализации вариативности у рассматриваемых сочетаний статистически значимо разнятся: сочетание белый воротничок употребляется по одушевленному варианту гораздо чаще (ч², р < 0,01).

Диаграмма 5 Распределение форм винительного падежа сочетаний белый воротничок и синий воротничок

Существенно то, что сочетание белый воротничок появилось в русском языке раньше, чем синий воротничок. Полученные факты свидетельствуют о том, что производная комплексная единица с переносным значением в своем развитии двигается от реализации категории н/о в соответствии с исходной формой к реализации этой категории в соответствии с результирующим (производным) значением. Эта яркая закономерность грамматики русского языка наблюдается в различных вариациях и при использовании других единиц с переносным значением (ср. с результатами второго эксперимента).