Уральское городское просторечие как лингвокультурный феномен

Размещено на http://www.allbest.ru/

На правах рукописи

Автореферат диссертации

на соискание ученой степени доктора филологических наук

Уральское городское просторечие как лингвокультурный феномен

Шалина Ирина Владимировна

10.02.01 - русский язык

Екатеринбург, 2010

Работа выполнена на кафедре риторики и стилистики русского языка Государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Уральский государственный университет имени А. М. Горького».

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Купина Наталия Александровна.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Борисова Ирина Николаевна,

доктор филологических наук, профессор Ерофеева Тамара Ивановна,

доктор филологических наук, профессор Химик Василий Васильевич.

Ведущая организация ГОУ ВПО «Саратовский государственный и университет имени Н. Г. Чернышевского».

Защита состоится в апреле 2010 года на заседании диссертационного совета Д 212. 286.03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А. М. Горького» (620000, Екатеринбург, пр. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. А.М. Горького».

Автореферат разослан: март 2010 года.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор М. А. Литовская.

Общая характеристика работы

Являясь подсистемой русского национального языка и разновидностью городской речи, просторечие представляет собой уникальный материал для разработки актуальных проблем русистики - собственно лингвистических, лингвокультурологических, этнолингвистических, социолингвистических, лингвогеографических и др. Настоящее исследование посвящено изучению уральского городского просторечия.

Описание подсистем национального русского языка в их становлении и взаимовлиянии (Л. И. Баранникова, В. В. Виноградов, Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, С. П. Обнорский, Ф. П. Филин, А. А. Шахматов, Л. П. Якубинский и др.) стимулировало интерес лингвистов к собственно просторечию, определению его статуса, истоков, социальной базы, выявлению его языковых особенностей. В фундаментальной коллективной монографии «Городское просторечие: проблемы изучения» (1984) просторечие было определено как «речь городских жителей, не владеющих нормами литературного языка» (Е. А. Земская, М. В. Китайгородская). На материале записей живой речи авторами были обобщены результаты системно-языкового анализа просторечия, осмыслен его статус.

В последующие годы в научной литературе освещались результаты системно-структурного, лексико-семантического, функционально-стилевого, социолингвистического, регионального, культурно-речевого, лексикографического описания просторечия и его элементов (Ю. А. Бельчиков, К. А. Войлова, А. Н. Еремин, О. П. Ермакова, Е. В. Ерофеева, Т. И. Ерофеева, Живая речь уральского города, Живое слово в русской речи Прикамья, Е. А. Земская, З. Кестер-Тома, М. В. Китайгородская, Л. П. Крысин, Н. А. Купина, Б. И. Осипов, Н. А. Прокуровская, Н. Н. Розанова, Г. Н. Скляревская, А. А. Скребнева, В. В. Химик, В. Д. Черняк, А. А. Юнаковская, Языковой облик уральского города и др.). Можно утверждать, что время опровергает трактовку просторечия как маргинального явления. Из современного поликультурного пространства России просторечие не вытеснено. Напротив, оно «помолодело» и «социально окрепло».

Описание структуры и состояния современного русского языка, немыслимое без создания объективной картины функционирования его нелитературных подсистем, одной из которых является просторечие, требует исчерпывающего набора «собственно лингвистических, социолингвистических и прагматических характеристик этого функционирования» (Е. Н. Ширяев).

Формирование антропоцентрической парадигмы гуманитарного знания привело к развороту лингвистической проблематики в сторону человека и его места в культуре. Антропологическую направленность получила лингвокультурология, в границах которой осуществляется описание вербализованных культурных ценностей, т.е. получающих языковое воплощение нравственных и эстетических идеалов, норм и образцов коммуникативного поведения, национальных обычаев и традиций (Е. М. Верещагин, В. В. Воробьев, Е. И. Зиновьева, В. И. Карасик, В. В. Красных, В. Г. Костомаров, В. А. Маслова, Л. Н. Мурзин, Ю. Е. Прохоров, Г. Г. Слышкин, И. А. Стернин, З. К. Тарланов, В. Н. Телия, Е. Е. Юрков и др.). Необходимость исследования просторечия как явления культуры, а лиц, говорящих на просторечии, как носителей «культурно-языковых и коммуникативно-деятельностных ценностей, знаний, установок и поведенческих реакций» (В. И. Карасик) обоснована в работах В. Е. Гольдина, Е. А. Земской, О. А. Михайловой, А. Ф. Прияткиной, Н. И. Толстого, А. Д. Шмелева и др. Рассмотрение языка и культуры как явлений, связанных отношениями равнозначности и равноправности, позволило обнаружить изоморфизм структур в функциональном и внутрииерархическом (системно-стратиграфическом) плане: литературный язык был соотнесен с культурой образованного слоя, диалекты - с культурой народной, крестьянской, а просторечие - с культурой промежуточной, которую обычно называют «третьей культурой» (Н. И. Толстой). Наметилась перспектива открытия новых граней разноаспектного описания городского просторечия как особого ментально-психологического и социального мира, вырабатывающего своеобразный кодекс речевого поведения (Е. А. Земская).

Объект диссертационного исследования - уральское городское просторечие. Предмет анализа - извлекаемые из живого речевого взаимодействия горожан-уральцев коммуникативно-этические константы просторечия как лингвокультуры.

Основная гипотеза исследования: просторечная лингвокультура выступает как городской вариант культуры народной.

Утрата духовных ориентиров, обусловленная идеологическими катаклизмами рубежа веков, привела к кризису идентичности, возникновению мозаичности ценностной картины мира. В этих условиях актуальным становится описание речевого быта групп горожан, сохраняющих традиции национальной культуры, ее ценности и установки.

Наши информанты - это горожане-уральцы, люди разных возрастов, жители Екатеринбурга, районных рабочих городов и поселков Свердловской области: квалифицированные рабочие, разнорабочие, мелкие служащие, работники торговли, домашние хозяйки, милиционеры, пенсионеры, а также заключенные. Вслед за Л. П. Крысиным дифференцируем носителей просторечия-1 (горожане старшего возраста, не имеющие образования, речь которых обнаруживает явные связи с диалектом или полудиалектом) и носителей просторечия-2 (горожане среднего и молодого возраста, как правило, имеющие среднее образование, речь которых лишена диалектной окраски и в значительной степени жаргонизирована).

Формальный критерий «образование» не всегда является показательным. Среди пожилых носителей просторечия-1 есть люди полуграмотные, но есть и те, кто имеет законченное среднее или среднее специальное образование. Среди носителей просторечия-2 много людей с незаконченным средним образованием, но есть и те, кто учится заочно в колледжах и вузах. Последние активно или пассивно владеют литературным языком. Включаясь в просторечную коммуникацию, молодые могут реализовывать просторечные языковые варианты, намеренно использовать просторечную манеру ведения диалога для поддержания доверительности разговора. В реальном коммуникативном взаимодействии «коэффициент просторечности» индивидуально варьируется (М. В. Китайгородская).

Исследуемые материалы - устные тексты-разговоры (Н. А. Купина), дневники, частная переписка, письма, адресованные Президенту РФ, представителям городской администрации, а также письменные высказывания на заданную тему. Материал собран автором настоящей диссертации. К анализу частично привлекаются записи текстов, осуществленные проживающими в городах и поселках Свердловской области студентами-заочниками М. О. Махнутиным, К. А. Барановой и др М. О. Махнутин, оператор-наладчик станков с числовым программным управлением, с 1994 по 2000 гг. учившийся без отрыва от производства на филологическом факультете Уральского государственного университета, записал разговоры рабочих Первоуральского новотрубного завода. . Объем исследуемого материала во временной протяженности его звучания около 50 часов, что в письменной фиксации составляет около 400 страниц печатного текста. Расшифровка звучащей речи сделана с опорой на методику оформления разговорных текстов, принятую на кафедре риторики и стилистики русского языка Уральского государственного университета, в целом преемственную по отношению к методике, разработанной коллективом ученых Института русского языка им. В. В. Виноградова Российской академии наук и реализованной в книге «Русская разговорная речь. Тексты» (1978).

В диссертации анализируются преимущественно тексты-разговоры и письма пожилых людей. Демонстрационно представлены образцы речи людей молодых, сохраняющих в ситуациях профессионального или семейного общения приверженность ценностям и традициям унаследованной от родителей культуры, а иногда - отторжение этих ценностей. Последнее позволяет судить о межпоколенческих связях и прогнозировать судьбу просторечия. Устные и письменные тексты рассматриваются как документы эпохи, правдиво воссоздающие биографию целого поколения людей, входивших в одну типизированную лингвосоциокультурную общность и перешедших в другую лингвосоциокультурную среду.

Цель диссертационного исследования - выявление, описание и систематизация коммуникативно-этических констант просторечной лингвокультуры. Для достижения этой цели поставлены следующие задачи:

- собрать и обработать монологический, диалогический и полилогический текстовой материал, отражающий живое речевое взаимодействие носителей уральского городского просторечия;

- представить очерк языковых особенностей уральского городского просторечия;

- уточнить необходимые для описания лингвокультуры составляющие ее когнитивного фундамента;

- реконструировать и описать типовые культурные сценарии, их фрагменты и звенья;

- выявить имеющие речевую оформленность презумпции, представления, стереотипы, установки, определяющие поведение носителей просторечия в типовых коммуникативных ситуациях;

- охарактеризовать специфику речеповеденческих практик, отражающих существующие в просторечной лингвокультурной среде представления о коммуникативных и этических нормах;

- выявить и описать характерные для определенных микроколлективов лингвокультурные типажи.

Методы и приемы исследования. Сбор живого разговорного материала производился в течение десяти лет (1999-2009) способом включенного наблюдения методами скрытой («скрытый микрофон») и открытой («открытый микрофон») магнитофонной записи. Достоверность собранного устного материала обеспечивается знанием описываемой социальной среды «изнутри», личным знакомством со многими информантами, воспринимавшими собирателя текстов как члена «своего круга». В процессе записи устной речи, протекающей в условиях неофициального неподготовленного общения, автор диссертации переходил на просторечный код.

Анализ текстов осуществлялся с помощью метода реконструкции культурных сценариев. В процессе сценарной реконструкции использовалась группа методов и приемов лингвистической диагностики языковых средств текста, контекстологического анализа, стилистического комментирования, лингвокультурологической интерпретации речевых элементов текста, сценарных фрагментов и звеньев, а также лингвокультурологического портретирования.

Научная новизна исследования. Лингвокультурологический анализ корпуса текстов, отражающих современное состояние определенного среза языкового существования уральского города, позволил охарактеризовать городское просторечие как тип лингвокультуры, выявить особенности мировидения носителей уральского просторечия, описать ценностные опоры, коммуникативно-этические константы просторечной лингвокультуры, сближающие ее с народной крестьянской культурой.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Взгляд «извне» и взгляд «изнутри» - принципиально разные подходы к исследованию просторечия. Взгляд «извне» способствует выявлению языковых неправильностей, которые становятся яркими диагностическими пятнами речевого портрета, особенно в ситуации взаимодействия просторечия с литературным языком. Для внутрикультурной коммуникации, осуществляемой в рамках того или иного микроколлектива, структурно-ортологическая ущербность речи нерелевантна. Взгляд «изнутри», направленный на поиск ментально значимых ценностных объектов, получающих вербализацию в речеповеденческих практиках носителей просторечия, дает возможность описать просторечие как лингвокультуру.

2. Находящая воплощение в речеповеденческих практиках, ролевом поведении, репертуаре жанров традиционная система ценностей, стереотипов, установок образует когнитивный фундамент просторечной лингвокультуры, позволяющий определить последнюю как городской вариант народной культуры.

3. «Полиглотизм горожанина» (Б. А. Ларин) обусловливает кодовые переключения, которые осуществляются в границах оппозиции свой - чужой в процессе речевой деятельности и обнаруживают пересечение просторечия с литературным языком, диалектом, жаргонами.

4. Для осмысления лингвокультуры оказывается существенной ее коммуникативно-этическая составляющая (нормы, оценки, презумпции, запреты, предписания), исследование которой открывает перспективы выявления основ внутренней коммуникативной ортологии.

5. Социоцентризм, обеспечивающий устойчивость коллективной идентичности, проявляется в чувстве принадлежности к семейной, дружеской, профессиональной общностям, выступает как константа просторечной лингвокультуры, находящая воплощение в культурных представлениях, языковых предпочтениях, речеповеденческих практиках.

6. Культурный сценарий является способом представления и описания разномасштабных событий жизни носителей просторечия. Он имеет особый хронотоп, композицию и типовую субъектную организацию. Реконструкция общего и частных культурных сценариев позволяет выявить набор находящих воплощение в кооперативном и конфликтном речевом взаимодействии ценностных представлений, доминантных установок, охарактеризовать лингвокультурные типажи (учитель жизни, защитница семьи, разрушительница семьи, настоящий мужик, энтузиаст своего дела, балагур и др.).

7. Речеповеденческая и ментальная специфика просторечной лингвокультуры наиболее ярко проявляется в коммуникативном взаимодействии представителей разных лингвокультур, объединенных не только во временный (например, очередь в поликлинике к врачу), но и постоянный (например, семейный) микроколлектив.

8. Целостность просторечной лингвокультуры обеспечивается устойчивостью коммуникативно-этических констант, системностью установок, внутрикультурной преемственностью, эволюционным характером развития: от культурно-языкового консерватизма (просторечие-1) к свободе, не отвергающей целесообразности сложившихся традиций (просторечие-2).

Теоретическая значимость исследования. Интерпретация уральского городского просторечия как лингвокультурного феномена углубляет сложившиеся теоретические представления о национальном коммуникативно-культурном пространстве, способствует решению задачи полномасштабного описания общенародной лингвокультуры.

Практическая значимость исследования. Результаты исследования внедрены в практику преподавания лингвокультурологии, русского языка и культуры речи в Уральском государственном университете. Материалы диссертации составили основу разработанного автором спецкурса «Живая речь уральского города».

Апробация результатов исследования. Основные положения работы излагались автором в докладах на международных научных конференциях («Русский язык в контексте современной культуры» (Екатеринбург, октябрь 1998); «Лингвокультурологические проблемы толерантности» (Екатеринбург, октябрь 2001); «Современный город: межкультурные коммуникации и практики толерантности» (Екатеринбург, ноябрь 2004); «Риторика и риторизация образования» (Москва, МПГУ, 2004); «Риторика в системе коммуникативных дисциплин» (Санкт-Петербург, апрель 2005); конференции, посвященной 90-летию со дня рождения проф. Лидии Ивановны Баранниковой (Саратов, ноябрь 2005); «Язык города» (Бийск, ноябрь 2007); Российско-Белорусском семинаре «Языковое существование Урала и Республики Беларусь: проблемы идентичности и толерантности» (Екатеринбург, май 2007); «Славянские языки: аспекты исследования. VI Cупруновские чтения» (Минск, декабрь 2008); «Советская культура в современном социопространстве России: трансформации и перспективы» (Екатеринбург, октябрь 2008)); всероссийских научных конференциях («Язык. Система. Личность» (Екатеринбург, апрель 2006); «Взаимодействие национальных художественных культур: литература и лингвистика (проблемы изучения и обучения) (Екатеринбург, октябрь 2007)); региональных конференциях и семинарах в Екатеринбурге (май 1999; октябрь 2000; апрель 2007; май 2008; апрель 2009 и др.).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, словарей и приложения, включающего основные сведения об информантах.

просторечный языковой уральский лингвокультура

Основное содержание диссертации

Введение содержит обоснование актуальности темы, формулировки гипотезы исследования, цели и вытекающих из нее задач, общую характеристику работы.

В главе 1. ПРОСТОРЕЧИЕ В ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ И ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ ОСВЕЩЕНИИ разрабатываются принципы лингвокультурологического описания городского просторечия. Композиционное деление главы обусловлено составом аспектных подходов к описанию объекта - собственно лингвистического и лингвокультурологического. Исследовательская логика отражает переход от традиционной лингвоортологической характеристики просторечия к выявлению когнитивного фундамента просторечия как лингвокультуры.

В разделе Просторечие как объект лингвистического анализа раскрыта социально-историческая обусловленность просторечия как подсистемы в составе национального русского языка. Языковым фундаментом просторечия являются территориальные диалекты и городские койне; «верхние этажи» просторечного «здания» смыкаются с литературно-разговорной речью (Л. И. Баранникова, В. В. Виноградов, К. А. Войлова, Е. А. Земская, Л. Г. Капанадзе, Г. П. Князькова, В. И. Собинникова, Э. Г. Туманян, Ф. П. Филин и др.). Пестрота социальной базы, смешение разнородных общеупотребительных языковых элементов, обслуживающих устное обиходно-бытовое общение, - все это обусловливает проницаемость границ языковых подсистем, объясняет нечеткость критериев выделения просторечия.

На первый план исследования просторечия как подсистемы национального языка выдвигается комплекс ортологических проблем, изучению которых соответствует взгляд «извне», позволяющий осуществить поуровневый анализ языковых единиц некодифицированной речи горожан. В настоящее время накоплен опыт описания просторечной фонетики (Е. В. Ерофеева, Н. Н. Розанова и др.), просторечной морфологии (Е. А. Земская, М. В. Китайгородская и др.), просторечной лексики и фразеологии (О. П. Ермакова, Л. Г. Капанадзе, З. Кёстер-Тома, Н. А. Прокуровская, А. А. Скребнева, В. В. Химик и др.), просторечного синтаксиса (М. В. Китайгородская, Т. С. Морозова, А. Ф. Прияткина и др.), проведено комплексное поуровневое описание просторечия (Е. А. Земская, Л. П. Крысин). Обсуждается вопрос о существовании ядра общерусского просторечия и региональных вариантов подсистемы - воронежского, ижевского, омского, калужского, томского, прикамского, приамурского (Т. Б. Банкова, Л. А. Грузберг, А. Н. Еремин, Е. В. Ерофеева, Т. И. Ерофеева, В. В. Пирко, Н. А. Прокуровская, Ф. Л. Скитова, А. А. Юнаковская и др.).

Уральское городское просторечие рассматривается в диссертации как региональный вариант общерусского просторечия. В его составе выделяются абсолютно специфические, относительно специфические и неспецифические языковые единицы (Ю. М. Скребнев). Специфика уральского просторечия, обусловленная влиянием окающих старожильческих говоров, выявляется преимущественно на фонетическом уровне, например, неполное оканье, выпадение [j] в интервокальном положении (помог[ат]); «щеканье» (по[щ]ерк); отвердение мягкого долгого шипящего (прита[шшы]ла); утрата интервокального [в] в положении между гласными (б[ау]шка); переход [э] в [о] в безударном положении на конце слова после шипящего (уж[о]) и др. Диалектные черты наиболее устойчивы в речи пожилых горожан, живущих в отдаленных от Екатеринбурга районных городах и поселках. В языковом сознании носителей просторечия-2 речь городская и речь деревенская дифференцируются. Об этом свидетельствует наблюдаемая в текстах-разговорах игровая стилизация речи сельских жителей с акцентированием интонационных особенностей, выделением диалектизмов как «не своих» элементов: У меня прабабке 115 лет // (карикатурно воспроизводится сильное оканье, выпадение интервокального [j], висячая интонация) «Мужиков-то у меня / милок / знашь / скоко было?»

В работе в очерковом виде на примере устных и письменных текстов проводится описание урализмов, а также просторечных единиц, маркирующих общерусское городское просторечие Отдельные просторечные элементы выделяются в диалогических фрагментах символом *, их сочетания - символом *…*. :

М.И. В баню-то / в баню я даве* пришла / *ужас чё деется* // Бабы-то* в перчатках / в лифчиках // Я зашла / *слушай / не могу* / вся обожглася* // *Едрит твою мать* // <…> А.Ф. Холодной водой обливайся / я всегда так // Парюсь / парюсь / холодной водой обливаюсь // Здоровье // М.И. [перебивает] Да ну како* здоровье // Там одна ходит рыжая // Нынче чё-то* белая / перекрасилась // Маленькая / толстая / кудрявая // Все время в парилке сидит // То коленки / то поясницу / то задницу* парит без конца // Её х[л'ошш]ут* / х[л'ошш]ут* / еле оттудова* выходит // А.Ф. *Она уже атрофировалася* // Ни холод / ни жару не чувствует // <…> *Деньги заплатили / и замечания не сделай* // Я заплатила / сколь* хочу / столь* и моюся* // Для чего парилка? Пари[т'ся]* надо // М.И. Слушай* / дак* жгет* руки // *Они в варежках / и б[узгал'те]р* черный на ей* / как на пляжу* // А.Ф. А б[узгал'тер]-то* зачем? М.И. А [шш'ы]пки-то* знаете как жгет*? *А крестики дак во рту* // Крестик в рот / он горит у них тама* // Золото во рту / пошел хлеста[т'ся]* // *Вот ведь жись-та* // *Страшное дело!* Слушайте / вчера захожу / храп такой у нас в подъезде // Я поднялася* / на третьем этаже лежит мужичошка* / храпит на весь дом // В рабочей одежде / работяга / видать* // Скорчился у батареи / жопу* греет / видать* тепло ему тама*// А.Ф. *Жопу греет / голова спит* // <…> В связи с ограниченным объемом автореферата реплики-высказывания коммуникативных партнеров даются в линейном (горизонтальном) следовании друг за другом.

В рассматриваемом фрагменте выделены урализмы (пари[т'ся], хлеста[т'ся], х[л'ошш]ут, како (здоровье) и др.); относительно специфические просторечные элементы (чё (чё-то), дак и др.); неспецифические просторечные единицы (жгет, на пляжу, на ей; оттудова, сколь, тама; жопа, мужичошка и др). В выделяемых просторечных конструкциях наблюдается свободная сочетаемость лексем, мена видов синтаксической связи, нарушение видо-временной соотнесенности. Плотность просторечных элементов и их сочетаний в тексте может быть различной. Просторечные вкрапления в нейтральную канву текста маркируют этот текст как просторечный.

Манера ведения диалога обнаруживает активную жизненную позицию носителей просторечия, личностное отношение к происходящему, острую реакцию на все, что отклоняется от привычного положения дел. Устная обиходно-бытовая речь горожан насыщается эмоционально-оценочной лексикой, обсценизмами и / или стереотипизированными эвфемистическими номинациями, афористичными хлесткими выражениями, отражающими свойственную народному языковому сознанию образность. Речь часто сопровождается выразительной жестикуляцией.

В письменной коммуникации носителей просторечия проявляется установка «пишу, как говорю», находящая воплощение не только в типовых орфографических аномалиях, но и в живых интонационно-грамматических структурах просторечно-разговорного характера, тематических повторах и скачках, избыточности и противоречивости смысла на отдельных участках текстового пространства.

По нашим данным, носители просторечия-1 в большинстве случаев не задумываются о правильности и чистоте речи, но осознают необходимость кодовых переключений, обусловленных характером коммуникативной ситуации (официальная / неофициальная) и образом адресата (свой - чужой). Например, в телефонном разговоре бывшая медсестра Ф.П., демонстрируя владение коммуникативно-жанровыми нормами, дает профессиональный совет родственнице Т.А., которая является врачом. Ф.П. контролирует свою речь, учитывая интенции и статус адресата. Функцию кодовых переключателей выполняют медицинские клише. Полного переключения на литературный код все же не происходит. Этому препятствуют автоматически проскальзывающие просторечные вкрапления, плеонастический монтаж слов, высокая частотность диминутивов (О. П. Ермакова), «небрежный» синтаксис:

Ф.П. Руки мойте все время / потому что Вы можете занести инфекцию // Марганец тоже хорошо / сам Бог велел / он же дезинфицирует инфекцию / слабый раствор / чтоб не щипало / крепкий будет щипать / еще дополнительно можете сделать ожог // Слабенький-слабенький* / прям чуть розовый // В кипяченой водичке* немного / где-нить* в мензурочке* или столовой ложечке* ненужной // *Такая вот / чтобы прокипятили / и раз-раз-раз тихонечко / или в баночке* / аhа // *Не волнуйтесь давайте* / Тамар Санна // Площадь-то большая? Да? Кошмар! И третьей степени пузыри / *спали дак* // Возвышение такое / да? Возвышается над кожей // Ну ярко-красное / да? Ну вот / значит / первой степени // Ну давайте тихонечко // *Если чё надо / дак* эт самое / я* // Если чё есь* / дак* я Вам отправлю / угу-угу // <…>

Осознанные установки в отношении к языку / речи, представления о правильном и целесообразном выборе языковых средств выявляются на материале речевого взаимодействия носителей просторечия-2, активно или пассивно владеющих литературным языком. В «своем кругу», однако, контроль за литературной правильностью речи отсутствует. В смешанном коллективе молодые толерантно относятся к консерватизму старших, которые отстаивают речевые употребления, укоренившиеся в просторечной среде, осознающиеся как узуальные и поэтому позволительные / желательные. Стереотип как хочу, так и говорю в исследованных нами разговорах ревизии со стороны молодых людей не подвергается. Установка на понимание сказанного обусловливает обратную связь между коммуникантами, выявляемую, например, в диалоге пожилого (В.И.) и молодого (Д.) рабочих: В.И. Знаешь / что в Арабах* / не празднуют 8-е Марта // Д. В Арабах? Ты хотел сказать в арабских странах? В.И. Ну / может и так / Ну ты меня понял //

Диалогический материал позволяет утверждать, что язык воспринимается носителями просторечия как духовная ценность. Анализ метаязыковых высказываний-рефлексивов (И. Т. Вепрева) обнаруживает ценностное отношение к языку, сформированное семьей и школой: Нас с детства приучили // Я русский люблю только за то <…>; Великий и могучий / с им все высказать можно //

Неотъемлемой составляющей просторечного быта являются обсценизмы. Обсценная лексика воспринимается как ментально значимый ценностный объект. Сам факт ее существования характеризуется как достояние нации: Дак ты понимаешь / ты это самое / даже сматериться по-русски не можешь // - упрек в излишней вежливости. Умение материться оценивается с эстетических позиций: Матерятся … / одни красиво / другие нет //. Критерием ограниченности употребления мата является адресат как носитель культуры: Ну / с культурным человеком по-культурному //; женщина: Тут женщина / помолчи! Не выражайся! Очевидна также установка на производство необсценированного диалога как способа намеренного отчуждения, демонстрации нерасположения к адресату. Свои (исключение составляют отдельные ситуации межличностных конфликтов) не воспринимают на свой счет обсценизмы, которые употребляются не в номинативной, а в экспрессивной функции. Стихийная лингвистическая оценка матизмов носителями просторечия-1 / 2 показывает, что обсценированный диалог выступает как непременное условие доверительного мужского общения: …в мужской компании сидим / употребляем // Осознается особый репертуар функций обсценизмов, служащих для эмоциональной разрядки (матерятся со злости), выражения чувств (излить душу, душу отвожу); заполнения пауз (для связки слов); восполнения бедности речи (У его [о рабочем] слов нету / он начинает матом крыть / слов не находит //). Основной признается функция интимизации коммуникации: … нам друг другу не обидно / да?

На материале диалогов пожилых и молодых носителей просторечия рассматриваются механизмы языковой игры, подтверждающие наличие креативной составляющей диалогического взаимодействия.

Специально анализируется базирующаяся на идеях Н. И. Толстого типология речевых культур (В. Е. Гольдин, И. А. Иванчук, Т. В. Кочеткова, О. Б. Сиротинина и др.) и место просторечия в ней. Подчеркивается недостаточность полномасштабного описания просторечия с позиции «просвещенного лингвиста». Мотивируется выбор лингвокультурологического описания объекта.

В разделе Базовые лингвокультурологические понятия, используемые при анализе просторечия осуществляется поиск теоретических оснований решения целевой установки работы. Освещается проблема взаимоотношения языка и культуры (Ш. Балли, В. Гумбольдт, А. А. Потебня, Э. Сепир, Б. Л. Уорф и др.), характеризуются современные гуманитарные подходы к ее решению. Наблюдения и обобщения показывают, что культурная реальность со свойственным ей набором организованных форм и видов деятельности, процессов и состояний становится одновременно естественным средоточием духовного, социального бытия людей и средой их речевого существования, взращивает, наполняет, формирует и обновляет человека как личность, в которой интегрируются значимые в социокультурном и языковом отношениях черты (А. Г. Асмолов, Б. С. Ерасов, Л. Н. Коган, Н. Н. Козлова, А. Я. Флиер, Л. А. Шумихина и др.).

Представлен обзор лингвистических исследований, рассматривающих культуру как результат и процесс рефлексии над ценностно значимыми условиями природного, социального и духовного бытия человека, который предстает как творец создаваемых им окультуренных представлений (В. Н. Телия). Язык фиксирует и сохраняет информацию о постигнутой человеком действительности, служит для формирования культуры мышления, создает тексты как явления культуры (Н. Д. Арутюнова, Н. Д. Бурвикова, Е. М. Верещагин, В. И. Карасик, В. Г. Костомаров, Ю. Н. Караулов, В. А. Маслова, Л. Н. Мурзин, Ю. Е. Прохоров, Г. Г. Слышкин, Ю. С. Степанов, И. А. Стернин и др.).

Обосновывается целесообразность лингвокультурологического и лингвокогнитивного исследования просторечия. В опоре на современные научные концепции уточняются базовые лингвокультурологические понятия. Подчеркивается, что личностные / коллективные представления, презумпции, ценностные установки, стереотипы находят отражение в речевой коммуникации и составляют когнитивный фундамент лингвокультуры.

Просторечие как особая лингвокультура имеет свой набор лингвокультурных типажей (О. А. Дмитриева, В. И. Карасик и др.), каждый из которых отличается выраженными в речи перцептивно-образными, понятийно-дефиниционными характеристиками, ценностными предпочтениями и соответствующими знаковыми маркерами вербального и невербального поведения, отражающего специфику мировидения личности, входящей в лингвосоциокультурную общность.

Речевая действительность обнаруживает наличие констант - «неких постоянных принципов культуры» (Ю. С. Степанов), обеспечивающих устойчивость и адаптационные возможности культурной реальности. Необходимым признается выявление констант просторечной лингвокультуры.

В разделе Этические основания культуры обосновывается выбор для анализа этической (нравственной) составляющей коммуникации. Рассматриваются философские положения о нравственности - важнейшем мировоззренческом комплексе, который формируется на основе коллективной деятельности и регулирует общение. Обсуждаются принципы отбора существенных для исследования этических категорий и понятий, позволяющих осмыслить речевой мир носителей просторечия. Выделяются базовые характеристики этического сознания как компонента сознания обыденного, в том числе: автономный статус, рефлексивность, субъективность, нормативно-оценочная природа (Р. Г. Апресян, Н. В. Голик, А. А. Гусейнов, О. Г. Дробницкий и др.). Функцией этического сознания является коллективная культурная память, нацеленная на запоминание значимых фактов и событий в жизни членов социума, обеспечивающая коллективную идентичность. Этическое сознание формирует важный участок языковой картины мира, реконструирующий иерархии ценностей, ценностные ориентации, морально-нравственные предпочтения членов социума. Моменты осознания своих или чужих моральных состояний эксплицируются в коммуникативных практиках в виде проговаривания предписаний и запретов, этических тезисов, моральных принципов и оценок, метаязыковых комментариев, которые служат для выявления этических констант культуры.

Категории этического сознания - ценности, оценки и нормы. Ценности входят в ядро культуры, являются ее стержневым элементом, определяют ментальную сферу и мировоззрение как отдельной личности, так и социума. Наиболее существенные для культуры ценности организуются в ценностную картину мира, под которой понимается «система культурных концептов, рассматриваемая в ценностном измерении» (В. И. Карасик). Выявление ценностных доминант, существующих как в коллективном, так и индивидуальном сознании, - путь к описанию типологии лингвокультур, портретирования их представителей (Н. Д. Арутюнова, Н. А. Бердяев, Н. Я. Данилевский, А. А. Зализняк, К. Касьянова, И. Б. Левонтина, Д. С. Лихачев, Н. О. Лосский, В. С. Соловьев, Ю. С. Степанов, Н. В. Уфимцева, А. Д. Шмелев и др.). Этические ценности и антиценности эксплицируются с помощью оценок. Обобщение положений философской и лингвистической аксиологии помогает осознать роль оценки в реконструкции константных культурных смыслов, выявить связь ценностно-нормативной системы социума и оценок, выполняющих функцию регуляторов поведения членов лингвокультурной общности, описать структуру и функции оценочного высказывания (Е. М. Вольф, А. А. Ивин, Н. А. Лукьянова, М. В. Ляпон, Т. В. Маркелова, Т. В. Матвеева, В. Н. Телия, М. А. Ягубова и др.).

Коммуникативные нормы рассматриваются как правила речевого поведения, получившие форму предписаний для определенной коммуникативной ситуации и конвенционально закрепившиеся в культуре. Этические нормы понимаются как правила должного речевого поведения, основанного на нормах морали и национально-культурных традициях (Л. К. Граудина, А. Едличка, О. Б. Сиротинина; Е. Н. Ширяев и др.). Целесообразно разделять всеобщие этические нормы общения и нормы общения, принятые в определенных микроколлективах. Понятия «норма», «правила поведения», «принцип», с помощью которых описывается общение внутри социокультурной общности, коррелируют с понятием «конвенция». Этические конвенции, являясь разновидностью конвенций социокультурных, обнаруживают себя в виде запретов, табу, ограничений, которые налагают на участников коммуникативного взаимодействия определенные рече-ролевые обязательства, предписывают тот или иной (негласно узаконенный социальной средой) тип поведения, выполняют функцию прагматических регуляторов (М. В. Колтунова, К. Ф. Седов, Н. И. Формановская и др.). Выделенные исследовательские аспекты нормы мы связываем с представлением о коммуникативной ортологии культуры.

Прослеживается историческая обусловленность этического сознания русских, которое на современном этапе характеризуется противоречивостью, ориентацией не только на национальные, но и на западные ценности. В то же время правомерно предположить, что отложившиеся нравственные установки, будучи глубинными структурами сознания, не могут быть подвержены радикальным изменениям.

В разделе Культурный сценарий: определение понятия и общая типология анализируются имеющиеся в аспектных лингвистических исследованиях подходы к понятию «сценарий» (Р. Абельсон, Н. Ф. Алефиренко, Дейк ванн, К. А. Долинин, М. Минский, М. Л. Макаров, В. В. Петров, Попова, И. А. Стернин, В. В. Красных, Р. Шенк и др.). Подчеркивается, что в отличие от когнитивного сценария, для которого характерна идея абстрактности, всеобщности, внеконтекстуальности репрезентируемого знания о реалиях действительности, культурный сценарий содержит выраженную аксиологическую доминанту, включающую коммуникативные предписания, ценностные установки культуры (А. Вежбицкая, К. Годдард), мнения, оценки людей как носителей лингвокультуры, воспринимающих и интерпретирующих конкретные ситуации и события.

Разрабатывая понятие «культурный сценарий», мы опираемся не на лингвоспецифические слова (А. А. Зализняк, И. Б. Левонтина, А. Д. Шмелев), а на корпус текстов-разговоров, представляющих частные истории жизни людей, связанных поколенческой общностью. Прослеживается совпадение событийной канвы биографий информантов, ценностных ориентаций в моделировании отношений с членами собственной семьи и окружающими. Общими оказываются социокультурные предпочтения, оценки важных явлений общественной и личной жизни. Тексты-разговоры показывают, что в жизненные истории так или иначе вписываются сходные события, совершающиеся в рамках того социального целого, членом которого является информант. Эти события переживаются людьми, обнажая связь настоящего с прошлым и будущим. Сценарная органика коммуникативных событий, вербализованность устойчивых представлений об объектах различных сфер жизни позволяют выявить нормативно-ценностные установки, стереотипы, описать типажи, характерные для данной лингвокультуры. Параметры культурного сценария отбираются на основе сущностных характеристик, вмонтированных в сценарий.

Хронотоп устанавливает пространственно-временные рамки события. Прикрепленность человека к определенному локусу (деревенский дом, районный город, городская квартира) в значительной мере задает развитие событийного действия и формирование ролей: Я родилась в деревне Каменка // В 1951 году я попала в город и там вышла замуж // Там и осталась // Базовая оппозиция город - деревня идентифицирует участников коммуникации как носителей социального статуса, исполнителей конвенциональных ролей, специфицирует культурные сценарии. Время, маркируя переломные этапы жизни человека, играет культуросозидающую роль. Темпоральная оппозиция раньше - теперь, сквозь призму которой многими пожилыми носителями просторечия осмысляются события, носит сквозной характер. Она поляризует прошлое и настоящее. Например, важное событие (вступление в партию) в устной передаче рассказчицы окрашено ностальгией по советскому времени: Раньше это было достижение / что секретарь [имеет в виду секретаря партийной организации фабрики. - И. Ш.] как бы агитирует // Это щас все стоптали под ногами / все перемололи / перевернули и черте чё / ничё не существует // «Эластичность» сценарного времени проявляется в его возможности замедляться и ускоряться, длиться и проживаться вновь и вновь. События жизненной сферы передаются как продолженные или точечные. Выделяется два типа сценарного времени: ретроспективное (отдаленное и ближайшее) и реальное текущее настоящее, с позиций которого осуществляется оценка, а нередко ревизия прошедших событий. Кроме того, задается в общем виде благоприятная / неблагоприятная сценарная перспектива.

Анализ субъектной организации культурного сценария позволяет выявить виды идентичности: семейная, родовая (папка, мамка, доча, дедко, свекровка, не косолаповской породы); социальная (деревенские, городские, бедные, зажиточные, бомж); гендерная (девка, парень, мужик, бабешка); профессиональная (плотник, слесарь, шо?фер); региональная (свердловские, сибирский парень, уральцы); этническая (русские, немцы, татарка, евреечка). Типовые функционально-ролевые характеристики героев сценария - важный критерий выделения лингвокультурного типажа, например: мать-заботница, мастер на все руки, закадычная подруга, сварливая свекровь, лучшая работница и др. Статусно-ролевые номинации и предикации субъектов группируются на основании обобщенной идентификационной формулы: Имя (местоимение) + таксономический / характеризующий предикат. Таксономический предикат выделяет лицо в границах какой-либо группы, микроколлектива: социальной (Ты ж деревенская //); конфессиональной (Мама староверка / кержачка была //; Папа у нас атеист был //); гендерной (Таська в молодости девка шибко завлекательная была //); возрастной (Я старуха старухой //; У нас песок из жопы сыпется //) и др. Характеризующий предикат несет в себе спроецированную на образец оценку, в том числе нравственную. Формульность подчеркивает важность идентификационных моделей, определяющих основания дихотомии свой - чужой, способствует реализации наиболее устойчивых культурных смыслов, вычленение которых позволяет судить о специфике мировидения носителей лингвокультуры. Прослеживается параллель: речевая формула - культурный стереотип, стереотипная оценка. Вербальные указатели идентичности в отвлечении от текстов складываются в большие и малые парадигмы, включающие опорные имена и глаголы физической / рече-ментальной деятельности. Парадигматические ряды дают возможность проследить сюжетную и композиционную организацию сценария, осмыслить нормативную основу статусно-ролевого поведения лица как представителя определенного макро / микроколлектива.

Систематизация собранных текстов, детализированно или точечно воспроизводящих разномасштабные события, позволяет разграничить общий и частный культурные сценарии. Культурный сценарий, взятый в общей проекции на жизнь носителя лингвокультуры, не дает разверстку событий, а лишь фиксирует важные вехи жизни. Отмеченность того или иного события («встреча с будущим избранником», «рождение ребенка», «строительство дома» и др.) обусловливается рядом факторов, в том числе влиянием традиционных культурных представлений о смысложизненных ценностях. Динамичность сценария создается за счет смены рубежных этапов, идеи преемственности поколений и повторяемости событий, цикличности жизненного круга. В частных культурных сценариях, укрупняющих конкретные типовые событийные участки семейной, профессиональной, досуговой и других сфер жизни, личность предстает не как нечто константное и определившееся, а непременно как динамическое (Г. О. Винокур).

В нарративах, служащих базой для реконструкции культурного сценария, события как бы заново проживаются рассказчиками, проигрываются, как в пьесе или как по напоминающему пьесу киносценарию (Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров). Повествование получает композиционную организацию: выделяются фрагменты, соответствующие экспозиции, завязке, развитию действия, кульминации, развязке. В ходе анализа реконструируются целостные культурные сценарии, их фрагменты и звенья. Производитель текста-нарратива выступает как монтажер, «осуществляя неожиданные перебросы в пространстве и времени, варьируя крупность плана, сжимая или растягивая время» (И. А. Мартьянова), совершая отбор, комбинацию и рекомбинацию пережитого. Это позволяет динамизировать повествование, укрупнить и подчеркнуть существенное, психологически важное, ценное. Специфика «монтажного мышления» зависит от ряда объективных и субъективных факторов: масштабности события, психологического состояния коммуниканта, специфики памяти, призванной «собирать» мир в сознании человека. Одни информанты способны воскресить события прошлого в мельчайших подробностях, передать их динамику; «осколочная память» других позволяет представить лишь общий план события, «вырвать» на временной оси жизни «куски», звенья, не позволяющие сложиться целостной картине. Во всех случаях реконструкции сценариев выявляется когнитивный фундамент лингвокультуры.

В разделе Общий культурный сценарий: опыт реконструкции представлен взгляд носителя просторечной лингвокультуры на основополагающие явления жизни. Сценарий выстраивается в виде цепочки событий, в своей целостной совокупности осмысляемых как судьба. Он одновременно ретроспективен и проспективен: прошедшее или будущее соотносится с настоящим, оценивается, причем оценка собственной жизни дается с точки зрения соответствия / несоответствия идеальной модели, на которую человек опирается и которую пытается воплотить в реальности.

Общий сценарий позволяет точечно представить развертывающийся на оси времени в рамках рубежных этапов (детство > юность > молодость > зрелость > старость) основной событийно-фактологический ряд жизни-судьбы, недетализированно укладывающийся в условно-обобщенную формулу «родился - учился - создал семью - обустраивал быт - поднимал детей - работал - вышел на пенсию - обзавелся внуками». Факт рождения становится точкой отсчета событийного ряда; разномасштабные события фиксируют рубежи, пороги или склоны жизни, которая выступает «режиссером» культурного сценария. Возрастные этапы связываются с представлениями о статусно-ролевых позициях субъектов, например, молодость - это время расцвета, пора влюбленности, проектирования будущего, «примерки» ролей жениха и невесты. Этическая основа брака - любовь (стереотип жениться по любви). Материальный достаток молодоженов не обсуждается. Цель жизни связывается с преодолением трудностей, борьбой за выживание. Нравственные концепты труд, жизнь, семья осмысляются в границах эквиполентных оппозиций: полнота бытия реализуется в единении трудовой и семейной жизни.

Опорные звенья сценария группируются вокруг ценностных объектов, трех констант, обусловливающих нормальное (идеальное) функционирование семейной жизни. Дом (сад) - первая константа. Дом представляется оплотом хозяйственной и нравственной жизни семьи. Сад (садик) символизирует результаты труда. Культурно-фоновые знания участников коммуникации позволяют интерпретировать слово садик в соответствии с реалиями жизни: `небольшой участок земли (4-6 соток), используемый для подсобного хозяйства, а также неблагоустроенный дом'. Важно, что в саду трудится вся семья. Выращенными плодами питаются всю зиму. Детишки (внучата) - вторая культурная константа. Дети и внуки - слава и радость, залог продолжения рода, свидетельство признания выполненной родителями жизненной миссии. Родители - третья культурная константа. Они дают жизнь, являются символом защиты, помощи, духовного покровительства. Сохраняется христианская заповедь «Чти отца своего и мать свою». Смысл жизни задается самой жизнью, поступенчатым проживанием каждого из ее этапов. Общий сценарий развивается и конкретизируется в границах «своего круга», что подчеркивает значимость общности социального происхождения (деревенские) и общности испытаний в прошлом и настоящем.

Отмечается диалектическая связь концептов жизнь, смерть, судьба (О. П. Ипанова, А. А. Осипова, А. Д. Шмелев, С. В. Щербицкая и др.). Лексемы жизнь и судьба часто предстают как контекстные партнеры: (Из диалога мужа С. и жены О.) О. Как ты докатился до жизни такой? С. Не я такой / жись* такая! О. Кто ее делает такой? С. Судьба есь* // Ну / не то что судьба / что гнет тебя // Сопротивляться не будешь / дак* согнет / будешь сопротивляться / чё-то* получится // Судьба воспринимается как объективная данность, сила, определяющая жизнь и обычно не благоволящая человеку. Ее можно побороть - для этого нужно поднять «планку жизни», преодолеть обстоятельства. В рассуждениях о судьбе отсутствует абсолютный фатализм: модальность возможного обнаруживает непредопределенность результатов сопротивления. Однако установка Сопротивляйся жизненным обстоятельствам, судьбе часто реализуется лишь на уровне рефлексии, в реальности жизнь-судьба «сносит» человека. Формируется установка на примирение с действительностью: человек «проигрывает» уготованное ему судьбой.