Уральское городское просторечие как лингвокультурный феномен

Выводятся этические установки носительницы просторечия-1, способствующие сохранению семейного лада: Супруги должны помнить о семейном долге; Непозволительно разрушать чужую семью; С женатым мужчиной нельзя вступать в интимные отношения - это стыдно; Муж, отец детей не должен встречаться с другой женщиной, тратить на нее деньги; Не пристало отцу и мужу забывать о детях, которых нужно кормить; Непозволительно все заботы о детях взваливать на жену; В ситуации распада семьи для женщины хороши все средства, позволяющие вернуть мужа; Соперницу нужно поставить на место и проучить; Необходимо выговориться, высказать наболевшее, а потом простить близкого человека. Базовые установки вступают в оппозицию с установками, направленными на разрушение семьи: Женщина может на время пренебречь семейным долгом; Не стыдно вступать в интимные отношения с женатым мужчиной; Можно скрыть от мужа любовную связь. Согласно нашим данным, эти установки носят ситуативный характер. При столкновении типажей защитница семьи - разлучница (соблазнительница) актуализируется система установок, направленных на созидание / разрушение семьи.

В разделе Трудовая деятельность и общественная работа: культурного сценария-3 и его фрагменты выявляются представления и ценностные установки носителей посторечной лингвокультуры в отношении труда и человека труда, а также общественной деятельности. Выделяются номинативные парадигмы профессий субъектов сценария: машинист компрессорной, электрик, слесарь, токарь, станочник, грузчик, кочегар, дворник, разнорабочий, дробильщица, ветфельдшер, учетчица, уборщица, нянечка, санитарка, резчица бумаги, посудомойка и др. Анализируются вписанные в определенный хронотоп ситуации каждодневного исполнения трудовых обязанностей: [Из письма Президенту РФ] Я ветеран тыла и труда и инвалид II группы проработала на ж.д. транспорте 40 лет и 21 день <…>

Труд в сознании носителя просторечной лингвокультуры сопряжен с тяжестью, интенсивностью, травмами, болезнями. Женщина наравне с мужчиной выполняет тяжелую физическую работу: Всю жись в тяжести / Всю жись тяжелое // Установка Работать надо / чё делать эксплицирует представление об осознанной необходимости труда - источника жизни, естественного состояния человека. Труд дает возможность не унижаться, не попрошайничать, является основой самоуважения и профессиональной гордости. Отношение к результатам труда этноспецифично (М. М. Громыко, В. И. Карасик, В. В. Колесов): важен не только результат, но и сам процесс, а также мотивации труда.

Выделен набор типизированных, преемственных по отношению к деревенской культуре свойств, конструирующих идеальный образ человека труда - типаж энтузиаста своего дела: трудолюбие; скромность; расторопность, активность (Я на месте никада не сижу //; И я всё успевала сделать //; … в отстающих не числились //); умение стать лучшим в трудовом коллективе (передовик производства; первая дробильщица); добросовестность, проявляемая, в частности, в знании своей и смежных профессий (Я много знающая //; … у меня широкого профиля //); чувство локтя, взаимопомощь (И вот так всегда всех выручаю //). В пучок базовых свойств попадают терпеливость, коммуникативное умение ладить с членами трудового коллектива.

Носитель просторечия-1 выступает как советский человек, оценивая отношение к труду с идеологически заданных позиций. В его сознании устойчивы представления о трудовом энтузиазме, готовности жертвовать своими интересами во благо страны, относиться к производственному коллективу как семье. В текстах-разговорах, объединенных темой трудовой этики и служащих основой для реконструкции частного сценария, наблюдаем взаимодействие концепта труд с рядом концептов: уважение, почет, скромность, честность, достоинство, бескорыстие. Речевой стереотип почет и уважение (висеть на Доске почета; работать с почетом; быть на почете) регулярно включается в высказывания для выражения справедливой оценки результатов труда, признания трудовых заслуг. Плата за самоотверженный труд (установка Не все измеряется деньгами) - почет и уважение, общественное признание трудовых заслуг, публичные уверения в значительности трудовых результатов, чувство «глубокого удовлетворения».

Обесценивание советских образцов отношения к труду, утилитарно-прагматический подход к делу, сформировавшийся в молодежной среде, вызывает осуждение стариков, вступает в противоречие с установкой на бескорыстный труд.

Описывается рубежный этап в жизни советского человека - вступление в партию. Это судьбоносное событие позволяет простой работнице / простому рабочему овладеть идеологическим (партийным) кодом, занять определенную ступень в социальной иерархии. Социально-политическое чутье - важный фактор, способствующий новой инициации - выражено в установке: Щас-то как на жись надо смотреть / коли продвигают / шагай вперед / не бойся. Специально характеризуется типаж коммунист.

Анализируются лексемы-советизмы (Н. А. Купина), воссоздающие ритуал вступления в партию. Характеризуется идеологическое сознание субъекта, обработанное идеями и мифами, рожденными советской политической системой. Систематизируются идеологические установки: Верить в идеи марксизма-ленинизма (…мы верили / мы всегда кричали «ура» //… заложён у нас этот фундамент//); Отстаивать эти идеи, проявляя ответственность, бдительность, стойкость, отточенность политического сознания (И вот я всю эту ответственность / всю эту нагрузку оправдала //); Проявлять активную гражданскую и жизненную позицию (Шагали вперед / в ногу / шагали рядом с жизнью //); Добросовестно трудиться, принимая посильное участие в строительстве нового общества (… работала честно и с почетом //; …работала без всяких замечаний //); Ответственно относиться к партийным поручениям (Ой побегала / будь здоров //; …это такая ответственность //); Выступать публично (Очень часто вела я председательскую работу / на партсобрании меня выбирали председателем //); Прибегая к идеологическим атрибутам-символам революционных идей и побед, демонстрировать гражданскую идентичность (Я флаг вывешивала всегда // Леня Морозов [сосед] вывешивал и я //; Песни пели / конечно / мы наших ревлюционных лет //). Наблюдается «пропитывание» идеологическими смыслами этических концептов ответственность, честность, трудолюбие, доверие, правда.

Отмечается идеологическое упрямство носителей просторечия-1, в постперестроечное время сохраняющих верность многим ментальным советским образцам (А в душе-то мы все равно держим //), оценивающих новую российскую действительность с советских позиций. Свое, наше (советское) отстаивается как лучшее, как воплощение социальной справедливости и духовности. Иное, не свое не всегда понимается, часто не принимается и в ряде случаев получает негативную оценку как воплощение несправедливости, бездуховности, жестокости: Раньше ить это / знаешь / это седни депутаты наши стоят / шило на мыло // А тада строго было / попробуй-ка не выполни чё-нить // Продленное прошлое обусловливает отсутствие развязки сценария: У меня и седня партбилет // В границах непрошедшего времени мифологизируется партийная жизнь, идеализируется партийная работа на благо людей. Вместе с тем приобщение к каналам общекультурной информации, политическая гласность обусловливают переоценку ценностей советского времени. Актуализируется дихотомия правда - ложь: Попробуй-ка / за трибуну встанешь / да чё-нить соврешь / глаза выцарапают / а щас … //; Мы верили / «За Сталина / за Родину» / а что творилося / это двояко //; Это ложь //

В целом реконструкция культурных сценариев части I «Освоение города» показывает, что вторичная социализация субъекта происходит в опоре на базовые ментальные установки, выработанные не только деревенской культурой, но и культурой советской. Крестьянский подход к жизни в основных ее проявлениях является доминирующим, сохраняется в отношении к обустройству дома, работе, семье, труду. Советский подход к жизни, базирующийся на идеологическом воспитании членов общества, проявляется в чувстве локтя, пролетарском отношении к труду и его результатам. В условиях крушения ценностно-смысловых систем социалистические установки, советская идентичность сохраняются.

Часть II Городская жизнь сегодня и сейчас включает два раздела. Описываются звенья культурного сценария, отражающие постсоветское время жизни носителей просторечия-1 - пенсионеров, ведущих размеренный образ жизни, занимающихся внуками, хозяйством, садоводческими работами. Специфика их деятельности обусловливает пространственную организацию сценария: коммуникативное взаимодействие ограничено локусами квартиры, магазина, бани, подъезда, двора, электрички. Реальное настоящее для большей части пожилых носителей просторечной лингвокультуры является малособытийным либо бессобытийным. Хронотоп и субъектная организация сценария - значимые параметры выделения типов микроколлективов.

Описание субъектной организации «своего круга» выявляет костяк регулярно воспроизводимых номинаций членов собственно семейного круга, близких и дальних родственников, соседей, друзей, бывших сотрудников. Выделяются нейтральные (отец, мать, ребята, дедушка, соседка, подруга и др.) и ограниченные в употреблении (сродственники, брательник, ребятенок, пацанка, мало?й, племяш, свекруха) языковые обозначения, набор которых позволяет определить состав и структуру «своего круга». Социоцентризм сознания носителя просторечной лингвокультуры проявляется в потребности обозначить, подчеркнуть статусно-ролевую позицию человека, который признается своим (Юра Дусин, т.е. `Юра, муж соседки Дуси'; моя сватья). Наполнение парадигмальных рядов номинаций членов «своего круга» свидетельствует об устойчивости его субъектной организации.

В разделе Культурные представления носителей просторечия о пространстве, времени и событиях настоящего с позиций прожитой жизни выявляются коммуникативно-этические константы просторечной лингвокультуры. Прожившие трудную жизнь коммуниканты осознают свой преклонный возраст (старпёр, старье, песок из задницы сыпется) и плохое физическое состояние (инвалидка, развалина развалиной). Действует установка: Старость заслуживает уважения; Болезни и физические страдания - основание для помощи и сочувствия. В устных и письменных текстах стереотипизируется описание болезней и социальных тягот. Например, в письмах Президенту РФ речевые стереотипы используются для весомого обоснования излагаемой просьбы: Мы с мамой живем. Здоровья нет. Больные, болеем. Помогите пожалуйста или напишите письмо.

Темпоральная оппозиция раньше - теперь предстает как аксиологическая. Поляризация хорошего и плохого преемственна по отношению к деревенской культуре и прошлому, в том числе советскому. Идеализируются некоторые стороны общественной жизни, этика семейных, дружеских, трудовых отношений, эстетика быта и речевого поведения, физического облика человека, например: А.Ф. У меня Володя [сын] подрабатывал / на автобазе сторожил // Ну хотя он все время на стипендию учился / а все равно подрабатывал // М.П. Не гри* // Раньше ить* праздно не проводили вот так / не шастали* по этим // А.Ф. Где там шастать* // Жись* такая трудная у нас была //

Анализ показывает, что отдельные культурные установки не абсолютизируются. Так, установка Жить - значит работать реализуется в потребности пенсионера наполнить свою жизнь трудом, полезными делами: Никакой работы не будет / что же это такое? В то же время актуальны и установки в отношении к активному отдыху и компанейскому общению: Отдыхай и веселись от души, чтоб было о чем вспомнить; Не избегай общества людей, стремись организовать общение и поддержать компанию. Описан типаж заводилы компании с присущим ему неиссякаемым жизнелюбием, непосредственностью, коммуникативной раскованностью. Типаж певуньи и плясуньи (поведенческая формула Плечи распыляю и пошла //), обнажает умение показать себя, радоваться проявлениям жизни, быть веселой, естественной и открытой в любом возрасте.

Культурными константами остаются гостеприимство и щедрость. Бедность пожилых, живущих на скромную пенсию, заставляет экономить (Дак ты поменьше мяса-то покупай / да парь / да жарь // Вот захотела я ись / постную похлебку сварила / наелась / и как хорошо / с майонезом //), однако осуждаются скупость и жадность, особенно если они распространяются на членов «своего круга» (установки На своих не экономь; Если пришли гости / родственники, обязательно угости их от души, не скупись, не жалей денег): А.И. [о дне рождения невестки] Она / «Ну давай чаем попою» // «Ну давай / стакан чаю выпью я» // Ну и эт самое / налила да конфет поло?жила // И я две конфетки съела с чаем / и всё / чё эт // На день рожденья приехала // И смех / и грех //

Разговоры о земном демонстрируют отношение носителей просторечия-1 к деньгам и богатству. Обнищавшие пожилые люди транслируют сохранность советского идеологического предписания Жить как все, не выделяться, формирующего негативное отношение к новым богатым. Идентификаторы типа новая русская, богач, кулачка выделяют новый социальный слой, противопоставленный бедным. Образ богатого вызывает открытую неприязнь и зависть, выплеск речевой агрессии. Вместе с тем отмечается формирование следующих ментальных установок: Богатым быть незазорно; Активный, хозяйственный, мастеровитый человек в наши дни может разбогатеть: Вот если бы щас нашим мужикам // Я больше чем уверена / что мой Илюшка какое-нить дело бы открыл / или по дереву / или по машинам / хоть бы какое-нить // И конечно / мы бы тоже имели деньги //

Объектом описания становится правосознание носителя просторечной лингвокультуры, сформированное тоталитарной системой. Оно основывается на страхе перед государством, непонимании политических перемен (…не понимали / чё такое перестройка //; …боялись; Я не верила в это //). Содержательные смыслы предписания Жить по советским законам объясняют политическую пассивность (не требовать, не жаловаться, не выступать, не ходить, не митинговать, быть довольным, получать (крохи), радоваться (тому, что есть), мириться (со всем), думать (что так и надо); слушаться). Политические предписания и лозунги новейшего времени в обыденном сознании простого человека примитивизируются, свертываются до утопических представлений об экономическом благополучии и рае: Вот всего будет изобилие / ты токо приходи и выбирай / чё те надо //

Представления о справедливости / несправедливости вербализуются в письмах-литаниях (Н. Рис) носителей просторечия-1, адресованных представителям власти. Письма содержат просьбы о помощи не только близким, но и посторонним людям. Концепт справедливость является этической константой. Анализ выявляет типажи правдоискатель, поборник справедливости. Авторы писем исходят из презумпции попранной справедливости (А. Д. Шмелев). Выявляется установка Справедливость должна быть восстановлена: [Из письма Президенту РФ] Но возмутило нас опубликование в газете Егоршинские Вести о ветеране великой отечественной войны <…> наш солдат живет в таких условиях без холодной воды и тепла. <…> Таких участников ВОВ осталось совсем немного хотя перед смертью создайте им условия умереть в человеческих условиях. <…> Но встает сердце узнаешь когда люди находятся в таких условиях, а главное солдат который защищал нас от врага Мне тоже 75 лет я пережила войну в ужасных условиях военного времени но сейчас все есть и я не жалуюсь на свою судьбу. Но с такой жизнью солдата я и все мы не можем смириться!

Социоцентризм народного сознания проявляется в экспликации сопричастности общей судьбе страны, единении с другим(и). Оппозиция стыдно - не стыдно разделяет народ и тех, кто от него оторвался: стыдно нашей стране - мэру города Корелину В.П. не стыдно. Объектами этической оценки становятся чиновники, которые предстают бездушными людьми, попирающими нравственные ценности, нарушающими коммуникативные нормы: [Из писем представителям власти] Они по своим законам живут, у них свой устав; Мне не нравятся [чиновники], объяснять нужно по-человечески; Когда кончится такое издевательство над нами; Им не понять там на верху как нам тяжело; Мы уже не знаем к кому обращаться, бьемся лбом в стену.

Обобщенная оценка поведения власть имущих передается метафорически в письменных текстах носителей просторечия-2: У них в душе пусто. Представители власти ассоциируются с неведомой силой, жестокой, циничной, изворотливой: То что они говорят это лиш вызубренные фразы для утешения народа; Больше всего на что я зол на власть, которая беспредельно обходится с людьми, нашим народом; Правду правительство утаило от народа.

Чиновникам противостоит Президент, воплощающий высшую государственную власть, которая должна защитить, гарантировать порядок и безопасность. В простом человеке жива надежда на «сильную руку: Ну кто-то нам старым, убогим должен помогать и защищать. Помогите пожалуйста или напишите письмо Я буду молить за вас днем и ночью. В Президенте страны видят живого человека, которому можно доверить свою беду и боль, с которым можно установить коммуникативный контакт, поговорить по душам: Здравствуйте, дорогой всеми уважаемый Владимир Владиморович наш президент Генералиус, а главное совсеми простой добродушный обходительный человек, я по телевизеру смотрю, ежедневно ваши выступления и как бы я поговорила с Вами.

Ценностное отношение к историческим событиям страны и ее героям формирует гражданскую идентичность. Этические высказывания Стыдно нашей стране; Унизительно и страшно за нашу Россию отражают свойственные носителям просторечной лингвокультуры патриотизм и соборность: [Из письменных работ носителей просторечия-2] На 100 % уверен что если бы солдату предоставилась возможность сражатся в бою за свою родину. И без вопросов и восклицаний, раздумий он бы пошол в него и сражался до последней капли крови; И эти парни которые бесстрашно сражались в этих боях навсегда останутся в наших сердцах. И мы будем до конца своих дней чтить их благородные поступки. Одним словом «Патриотизм».

Эксплицируется межпоколенческая установка в отношении воинской обязанности: Молодому человеку необходимо отслужить в армии: Мой приятель прежде чем пойти служить, подумал, стоит-ли идти служить или нет? Но у него не было выбора так как его отец сказал ему. Настоящий мужик тот, кто отслужит в армии [из письменной работы носителя просторечия-2]. Важными составляющими сознания носителя просторечия являются интернационализм и гуманизм: необходимо просто напросто обьединение всех народов и наций независимо от цвета кожи. Ведь когда все будут дружные между собой конфликтовать будет неиззачего.

Механизмы коллективной культурной памяти включаются при обсуждении событий прошлого, «наследия» социалистической идеологии. Прослеживается опора на «идеологемы-святыни» (Н. А. Купина) и соответствующие знаки советского идеологического кода.

В разделе Свои и чужие: микроколлективы и типажи устанавливается зависимость между типизированными локусами, где «кипит и бьется» повседневная жизнь субъектов сценария, и микроколлективами. Охарактеризованы принципы формирования семейного микроколлектива, микроколлектива соседей, дружеского микроколлектива, временного микроколлектива.

Описание семейного микроколлектива выявляет представления и установки носителей просторечной лингвокультуры в отношении семьи как смысложизненной ценности, позволяет проследить их общность с ценностными установками деревенской культуры. Семейная идентичность осознается как ключевой конструкт личности. Материальный достаток (все купила; оделася; в квартире стенка есть) не может служить заменой семейному счастью. Стереотип заиметь семью имплицитно передает представления о наличии комплекса константных культурных конвенций о семейной иерархии, ролевом поведении членов семьи.

Ролевые права и обязанности мужчины как главы семейства обобщены в типаже нормальный мужик. Нормальный мужик - это хороший семьянин. За ним сохраняются роли добытчика, кормильца, хозяина, на нем лежит основная мужская работа по дому: [Жена о муже] Знал / что работа и семья на первом месте / вкалывал физически / деньги в дом приносил / кормил одевал // Ключевой лексемой с положительной оценкой становится признаковое имя работящий (трудяга, работяга, хозяйственный, мастер, мастер на все руки, золотые руки). Нормальному мужику даются «скидки»: право на употребление спиртного после выполнения тяжелой физической работы, право иметь заначку ('место, где что-нибудь спрятано, убрано от других, про запас`). Противоположный типаж - никчемный мужик - тот, кто не выполняет ролевые обязанности: [Жена о муже] Чё вот он / приходил пил и все // Хоть проблемы / чтобы накормить ребенка или хоть копейку дать ему / нету / что ты // Вот так вот всю жись! В стереотипе повезти / не повезти с мужем обобщаются представления об идеальном муже: работает, зарплату приносит жене, не пьет, не бьет, не матерится, не ворует деньги из дома: Ну не повезло ей / блин / в личной жизни / не повезло // Такой тунеядец и алкаш попался //; Нине повезло в замужестве // Николай отличный мужик / отличный // Он даже и материться не умеет // Вот у Раи Николай / тот был бандюга // Она каждый день была битая //

Женщина (мать / бабушка) предстает не только как хозяйка и воспитательница детей, но и спутница мужа. Стереотип быть в чистоте и обиходе отражает результат усилий женщины, направленных на создание бытовых условий, поддерживающих внешнюю форму мужа и состояние внутренней удовлетворенности. Мужская точка зрения (повезти с женой) основывается на работоспособности женщины, ее умении ухаживать за мужем, смотреть за ним, готовить, стирать, а также принимать его слабости. Анализ устных и письменных текстов позволяет выявить устойчивость типажа заботница, обобщающего архетипические представления о жене и матери, ее силе (могучая женщина), жертвенности.

Объектом отдельного анализа становятся отраженные на разных участках культурного сценария ролевые функции матери / бабушки - берегини рода и семьи, защитницы, жалостливицы. Женский взгляд на семью обобщен в установках: У детей должен быть отец; Плохо, если член семьи уходит из жизни от отчаяния; Нельзя сидеть сложа руки, если близкому человеку трудно и плохо; Нужно помогать членам семьи морально и материально; Дом служит оплотом семьи; Помочь в семейной беде может конкретный человек, обладающий властью; Не стыдись «идти на поклон» ради близких.

Об устойчивости модели семейных отношений, выработанных старшими, свидетельствуют письменные и устные тексты носителей просторечия-2. Молодыми отторгаются инокультурные сценарии семейной жизни («Жена содержит мужа»; «Главное в семейных отношениях - секс» и др.). В письмах заключенных, покинувших «свое» пространство, семья, родители, мать, жена, ребенок остаются ценностными ориентирами. Формируется цепочка хода мысли: жизнь, любовь и счастье близкого человека важнее материального благополучия: Выплатили им [родителям погибшего в Чечне солдата. - И. Ш.] 300 тыс. руб. и двух комнатную квартиру. А что эти деньги, квартира. Ведь сына и нашего товарища этим не вернешь; А многих Солдатов матеря потеряли своих сыновей им на сердце было очень ни ловко самого дрогоценого сына потеряли просто это нельзя описать; Заставляет задуматся даже те несчасные матери которые после нелепой, трагической смерти своего сына будут потом всю жизнь в огромных страданиях. Регулярно вербализуется идея духовной связи родителей и детей. Реализуется установка: Долг детей - отблагодарить родителей за все, что они сделали. Концепт родители вступает в отношения наложения и включения с этическими концептами благодарность, вина, раскаяние, долг, память, стыд, помощь: [Из письма Президенту РФ] Прошу рассмотреть мое заявление <…> на приобретение мраморного памятника отцу инвалиду Великой Отечественной войны к 60 летию Победы над фашизмом, отец имел два ранения (потверждается документом) он умер в 1981 г. <…> Я сама не в состоянии, пенсия 2153 руб, я сирота родилась в 1942 г, меня воспитали приемные родители, короче подобрали в лесу во время войны, нас 6 девочек высадили на этой станции. Я жертва войны. Мне стыдно что я не могу помочь родителям, до слез обидно перед предками, что ихнии могилы как у безымянных солдат пусты <…>

Семейную идентичность поддерживают входящие в речевой репертуар старших членов семьи «дидактические» жанры (Н. В. Орлова) наставления, совета, замечания. Они направлены на регуляцию поведения младших членов семьи, часто содержат моральную оценку их действий и поступков: А.Б. [дает наказ внуку-студенту] Не шатайся там / не пей // Да не кури / Миша / у нас ить никто в семье не курит // Учись хорошо / занятий не прогуливай / а то будешь / как Толя Рыжий / дворником робить //

Нарушение семейного этического кодекса, конвенциональных правил ролевого поведения, соответствующих ожиданиям близких, становится потенциально конфликтным. Интерпретируются речеповеденческие практики семейных конфликтов. Анализ показывает, что причиной конфликта свекрови и невестки, тещи и зятя становится идеализация модели внутреннего семейного мироустройства старшими членами семьи, консервативное сознание которых не приемлет сдвигов в распределении ролей, коммуникативных практик, кроме тех, которые ими усвоены. Теща / свекровь чувствуют себя наиболее опытными, компетентными (А. В. Занадворова) в вопросах внутрисемейных отношений, поэтому открыто поучают зятя / невестку. Ролевая иерархия как способ регламентации семейных отношений ярко проявляется в конфликтной ситуации. На этом основана этическая сторона взаимодействия. Старший использует ролевое право на критику младшего члена семьи: [Теща - зятю] Я ни разу не видела / чтобы вы с женой обсудили сели / чё купить / чё сделать //; Ешь всегда один / никада жену не ждешь // Младший отвергает менторство: [Невестка - свекрови] Нечё навязывать нахально / я все равно при своем мнении //; [Зять - теще] Не понимаете ничё / дак не лезьте //

Тексты-разговоры носителей просторечия подтверждают общекультурное представление о неуживчивости сварливой свекрови и строптивой невестки, живущих под одной крышей: Там / где две женщины / у одной плиты не сварят // Там все равно дележка начнется // Общее пространство существования, объединяющее невестку и свекровь, заставляет каждую отстаивать ролевое право быть хозяйкой дома, что неизбежно приводит к ущемлению коммуникативных прав старшего или младшего члена семьи. По представлениям свекрови, невестка должна соблюдать семейные конвенции: уважать устои / порядок дома, в который ее приняли, перестроиться; приспособиться, а потом внедрять свое; не грубить; не лениться; не лежать до 12 часов; помогать в работе по дому; ладом стирать / готовить; следить за детьми. По представлениям невестки, хорошая свекровь не критикует в пух и прах / «Вот / дескать / манную кашу за три минуты сварила / как так можно» //; …относится по-хорошему / не как поганка //; проявляет деликатность; не настраивает сына против жены (…мужа чтоб на свою сторону не склонила //). Ролевое противоборство воплощается в культурном сценарии «Семейный конфликт» и его конкретных разновидностях: «Свекровь ссорится с невесткой»; «Свекровь ссорит молодых»; «Невестка сживает свекровь со свету».

Обобщаются результаты анализа культурного сценария «Свекровь ссорится с невесткой». Устанавливается ситуативное разрушение ролевой иерархии (бывшие свекровь и невестка вынужденно живут под одной крышей), что делает возможным выплеск вербальной агрессии с обеих сторон. Описывается механизм ссоры: инициальная реплика вызывает ответный отклик в заданной тональности, начинается перебранка, которая, набирая обороты, развивается лавинообразно. Подобная схема повторяется и в ситуации взаимодействия бывших супругов. Привычность эмоциональной разрядки сглаживает ссору, поэтому инвективы и даже рукоприкладство воспринимаются участницами ссоры менее остро, чем сторонним наблюдателем. Проникновение в чужую личную сферу затрагивает преимущественно нравственное достоинство коммуникативного партнера. Остро воспринимаются упреки, связанные с отношением к труду, заботой о доме и семье (засранка; ничё не делала; пыль и грязь). Ярлыковый характер идентификаторов (бомж, неработень, бомжиха, тельтёха, квашня и др.), свидетельствует о стереотипном характере языкового способа понижения социального и морального статуса человека. Сценарий ссоры демонстрирует утрату специфики речевых гендерных практик: обсценизмы становятся для женщины, так же как и для мужчины, типичным способом выражения вербальной агрессии. Десоциализация, нехватка средств для содержания дома - социальные причины утраты межличностного уважения и - шире - нарушения этических норм.

Обобщаются и характеризуются речевые жанры конфликтного общения: инвективы ([свекровь - невестке] Ты нищая //), упреки ([теща - зятю] Кто сына-то будет кормить? Всё на жену свалил?), попреки ([теща - зятю] Пришел на все готовенькое //), угрозы ([муж - жене] Подожди / я вот не вытерпю / я тебя подыму и на жопу опущу //), проклятия ([невестка - свекрови] Да чтоб ты сдохла!), наговоры и др.

Описание микроколлектива соседей отражает речевое взаимодействие жителей многоквартирного дома, образующих микроколлектив на основе постоянных контактов и пространственной близости. Образная составляющая концепта сосед отражает восприятие субъекта как человека общительного, открытого, приветливого, реже - конфликтного. Выявлен типаж душевная соседка. Это хороший человек, обладающий высокой нравственностью, проявляющейся прежде всего в общении. Описаны содержательные смыслы этического предиката душевная: добрая, скромная, общительная, рассудительная, гостеприимная, хозяйственная, например: …обо всем-обо всем можно было говорить / и про политику / и про всё //; Мы угощались то пирогами / то блинами //; Чистюля / дома всегда чисто у нее было / прибрано // Взгляд со стороны фиксирует такие важные составляющие типажа, как верность мужу, преданность семье, опрятный внешний вид и умение следить за собой.

В сознании коммуникантов-соседей не концептуализируются представления о закрытости жизни отдельной семьи (Всё про всех знаем //). Социоцентризм носителей просторечной лингвокультуры проявляется в житийной формуле, обобщающей эмоционально-этический опыт взаимодействия соседей: скоко пережито / и в горе и в радости // Стереотип жить по-соседски объединяет группу кооперативных практик, к числу которых относятся: угощение приготовленными блюдами и обмен кулинарными рецептами (Фаина / открывай / уху горячую несу //); совместные встречи праздников (Как Новый год / стол на площадку вытаскиваем / закусочка / бутылочка // И пошло-поехало // Музыку включим / танцуем // Ой / весело как у нас всегда было //); поминовение умерших; посещение соседки (реже соседа) с целью обсуждения текущих дел и новостей (Заходи ко мне / расскажешь / как ты в деревню съездила //). Установки Следует заботиться о своих; Своим можно доверять делают возможными доставку соседкой почтовых отправлений (Глаша / открывай! Почтальон Печкин пришел // Газеты возьми и жировку [`квитанция о квартплате']), покупку для соседей продуктов. Соседям оставляют ключи от квартиры, в их присутствии ведут личные разговоры по телефону. В отдельных случаях наблюдается перерастание соседских отношений в дружеские и даже родственные. Основания такой трансформации - нравственные: Галя из первого подъезда за три дня до смерти отписала соседке свою квартиру // Ну дак чё / дружили они скоко лет // Она ей как сестра была / в последнее время ухаживала за ней / Галя уже не вставала //

Гармонизирующие и конфликтные коммуникативные практики соседских посиделок выявляют жанрово-тематический репертуар, типовые ролевые позиции, этические конвенции взаимодействия. Описаны типажи душа компании, конфидент, балагур, конфликтер.

Установки на кооперативность общения, другоцентричность (Н. В. Уфимцева) исключают коммуникативный эгоцентризм. Внутри микроколлектива избегают тех, кто не умеет слушать других, ущемляет права адресата, захватывает права на Я-тему (Т. В. Матвеева), навязывает свою точку зрения как единственно возможную, использует жестовые позы, нарушающие гармонию коммуникативного пространства и эстетику разговора: Нина Федоровна вышла гулять / все соседки разбежались / никто не хочет с ней общаться // Дак чё / невозможно / это больной чек [человек] // Всем рот затыкает / руками машет / в грудь тыкает «Я / я / я! Я ходячая энциклопедия! Я все знаю!» Повседневное общение с соседями - неотъемлемая сторона языкового существования носителей просторечия-1.

Описание дружеского микроколлектива показывает, что в просторечной лингвокультуре дружба выступает как неподвластная времени культурная константа (деревенские подружки детства / юности / и всей нашей жизни). Дружеские связи формируются в молодые годы, поддерживаются в течение жизни, угасают или активизируются на разных отрезках времени. Типажи подруга / друг (неразлучные подруги, закадычная подруга) акцентируют степень глубины нравственно-эмоциональных и коммуникативных связей субъектов сценария. От друга / подруги ждут помощи, моральной и материальной поддержки, сочувствия; друг - это тот, кто поможет бескорыстно, посочувствует, с кем можно общаться, кому можно доверять. Напротив, типаж подруги-предательницы связывается с нарушением общекультурных конвенций.

Выявлены составляющие культурной практики дружеского общения (мужского и женского) в просторечном кругу - организация застолья со спиртным (Они приходили / у нас и выпивка / и стол / все было хорошо), разговор по душам (А. Вежбицкая, В. В. Дементьев, А. Д. Шмелев и др.).

Установки на эмоциональную отзывчивость, душевную чуткость, коммуникативную поддержку друга зафиксированы и в письменных работах носителей просторечия-2: Он [друг] тАк это рассказывал что его чувства, эмоции, страдания, страх, боль в душе передавались мне. И я не мог найти слов, чтобы посочувствовать ему. Мне токо оставалось кивать головой и больше не чего сделать не мог. Отмечается внутрикультурная преемственность представлений о дружбе.

В разделе Временный коллектив анализируются ситуации взаимодействия незнакомых людей, вынужденных вступать в коммуникативный контакт, демонстрируя «технологию культуры» (Ю. Е. Прохоров). Анализ маркеров, фиксирующих проявление и переработку чужого в своем и своего в чужом, выявляет черты типового портрета носителя просторечной лингвокультуры. Разговоры членов временного коллектива характеризуются гармонизирующим / дисгармонизирующим коммуникативным результатом. Выявляются разговоры о вечном (судьбе, смысле жизни, справедливости, счастье, памяти) и о земном, сиюминутном (шубе, колбасе, стиральной машине и т.п.).

Анализ гармонизирующих текстов-разговоров случайных попутчиков показывает, что коммуникативными ориентирами, обеспечивающими комфорт речевого общения, служат общекультурные этикетные нормы, в основе которых лежат установки в отношении проявления вежливости / грубости (Е. А. Земская, И. М. Кобозева, Н. И. Формановская, Г. Р. Шамьенова и др.), представления о достойном / недостойном речевом поведении. Ментальные образцы отливаются в речеповеденческие стереотипы, конвенциональные способы означивания своего / чужого коммуникативного статуса, позволяющие охарактеризовать собственное поведение носителя просторечной лингвокультуры, обнаруживающее отношение к другим / чужим. Коммуникативное сближение с попутчиком осуществляется носителем просторечной лингвокультуры на основе знания статусных правил поведения (формы «Вы-общения»), употребления этикетных речевых формул, в частности извинения (Вы далёко едете / извините? Вы извините / что я спросил //), утешения, комплиментарности (Да где уж Вам доживать / рано пока //), сочувствия (Одной-то все равно тяжко //), смягчения возражения (Дак это не токо у вас / согласитесь //). Субъект-деятель исходит из презумпции доверия к коммуникативному партнеру, который обладает достоверной информацией: А это правда / что Борик [о Б. Н. Ельцине - И. Ш.] для вашей школы компьютеры закупил? Установки на кооперативность, неформальность и доверительность общения, разделяемые коммуникантами, диктуют стремление задавать вопросы, проявляя заинтересованность (Вы в Талице живете? Это чё ж / родина царя Бориса?), и отвечать на них искренне, эмоционально реагировать (Судьба! Да Вы чё?!). Подобная манера речевого поведения характерна для типажа благодушного.

Открытость коммуникативных контактов с незнакомым, экстравертивность интерпретативно-оценочной деятельности по осмыслению жизненных впечатлений, отсутствие условностей - яркие особенности речевого поведения человека из народа. В культурном сценарии отражены искренность, открытость убеждений носителя просторечной лингвокультуры, его стремление к неформальности общения, готовность «впустить» в личное пространство, что обусловливает допустимость вопросов и ответов интимно-личностного характера (А муж? - Муж умер //). Очевидно, что зона этически допустимого в просторечном общении шире, чем в общении литературно-разговорном.

Воспроизводство субкультурных стереотипов в ситуации общения с незнакомым / малознакомым человеком детерминируется своеобразными представлениями носителей просторечной культуры о мире, о себе и других людях. Например, к относительно специфическим стереотипным номинациям, бытующим как в народной, так и просторечной культуре, можно отнести интимно-личностные вопросы, обращенные к незнакомому, антропонимы - уменьшительные (уничижительные, фамильярные) формы от имен публичных людей (Борик, Наиська - Борис и Наина Ельцины).

Записи разговоров незнакомых людей, носителей просторечной культуры, собранные в общественном транспорте, в очередях, поликлинике и т.п., выявляют еще одну особенность коммуникации внутри временных коллективов - настороженность, агрессивность, неприятие чужого, подозрительное отношение к чужаку, навязывание своего мнения, безапелляционность в оценках, суждениях. Темой «прекословных» разговоров нередко становится общественно-политическая ситуация в стране, деятельность лиц, облеченных властными полномочиями, и власти в целом, а также собственная жизнь, включенная в социальный контекст. Пожилые люди, живущие за чертой бедности, обиженные равнодушием властей, испытывающие чувство попранной справедливости, вызванное столкновением советских и постсоветских реалий (Н. А. Купина), часто проявляют речевую несдержанность. Например, ментально значимые стереотипы Раньше жили лучше / Раньше жили хуже поляризуют мнения, повышают конфликтогенность общения, провоцирует перебранку и разрыв коммуникативного контакта: Вот седня в очереди стояла на улице [ речь идет о продаже продуктов «с машин», без наценки] / и вот там одни / одни старухи стоят / одни бабки / за этой / мукой приехали // И начали там / вот одна / «Оне там все отъелись / их там поубивать надо» / да другая / «Да чё / мы плохо живем / ли чё ли? Вы вспомните / чё мы раньше ели / и траву ели» // А тут все как налетели на нее / «Мы с Вами не разговариваем» // Характерный для просторечной лингвокультуры стереотип коммуникативной компенсации основывается на ожидании коммуникативного отклика незнакомого человека, прогнозировании унисонности эмоционально-оценочных реакций. Возможен и прямой отказ от коммуникативного контакта: А одна тетка / «Женщина / а Вы у нас спросили / нам интересно это слушать или нет? Нам неинтересно / замолчите»! Она раз / и сразу замолчала //

По нашим данным, типажи конфликтера (характеризуется догматичность отстаивания расхожих, обывательских стереотипов) и кликуши (характеризуется крикливая, визгливая манера речи, употребление клише-обобщений: Кругом одни евреи //; Разграбили страну / довели до нищеты //) распространены в просторечной лингвокультуре.

Выявлен круг детабуированных тем (болезни, смерть, секс, частная жизнь близких, публичных людей и др.). Проведен анализ речевого поведения, исключающего «церемониальный этикет» (Т. В. Крылова, И. А. Шаронов), который предписывает коммуниканту учитывать свой и чужой статусы, задает жесткую ролевую обусловленность каждого участника упорядоченного действа.

Обобщаются приметы просторечной манеры коммуникативного взаимодействия. Например, А. (женщина приблизительно 50 лет) и Б. (женщина приблизительно 40 лет) стоят на остановке в ожидании автобуса. А. пристально и долго разглядывает Б., потом решается заговорить: А. [сначала робко, потом увереннее] *Дама / у Вас шуба дорогая? Слушайте* / чё стоит?* Б. [уклоняясь от ответа] Да нет / не очень // А. А я свою цигейковую до?ху* токо* по праздникам / а на постоянную носку [показывает] в транспорте-то трепать / в пальтушке* зиму пробегаю // А чё* это за мех такой? Б. Да это кролик крашеный // А. [несколько разочарованно] Ты скажи / научились // Но красиво! [Подходит автобус, коммуникантки расстаются].

Носитель просторечной лингвокультуры считает нормальным беззастенчиво разглядывать незнакомого человека, задавать ему вопросы, бесцеремонно рассказывать о фактах личной жизни и интересоваться подробностями жизни незнакомого, откровенно говорить о собственных эмоциональных переживаниях, прямо выражать свое отношение к происходящему и собеседнику. Прямооценочность - одна из ярких характеристик просторечной коммуникации.

В Заключении обобщаются результаты проведенного исследования.

Основное содержание диссертации отражено в следующих работах

Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ

1. Современное просторечие: взгляд изнутри // Рус. яз. в науч. освещении. - 2004. - № 7. - С. 23-62. (В соавт. с Н. А. Купиной; 1, 25 п. л. / 1, 25 п. л.).

2. Просторечная речевая культура: стереотипы и ценности // Изв. Урал. ун-та. - 2005. - Вып. 9, № 35. - С. 203-216. (Сер. Гуманитарные науки. Филология. Языкознание).

3. Жизненный сценарий носителя просторечной культуры: общий взгляд // Вест. Челяб. гос. ун-та. - 2009. - № 5 (143). - С. 143-148. (Сер. Филология. Искусствоведение ; вып. 29).

4. Уральское городское просторечие: возможности лингвокультурологической интерпретации // Изв. Урал. ун-та. - 2009. - № 1/2 (63). - С. 15-23. (Сер.2. Гуманитарные науки. Филология. Языкознание).

5. Культурный сценарий «Жизнь в деревенской семье»: из опыта лингвокультурологической интерпретации // Вестн. Томск. гос. ун-та. - 2009. - № 320, март. - С. 31-37.

6. Уральское городское просторечие: лингвокультурные типажи // Изв. Урал. ун-та. - 2009. - № 4 (70) . - С. 144-150 (Сер. 2. Гуманитарные науки. Филология. Языкознание).

Монография

7. Уральское городское просторечие: культурные сценарии. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2009. - 444 с.

Главы в коллективных монографиях

8. Коммуникативно-культурное пространство: общий взгляд и возможности интерпретации // Русский язык в контексте культуры / под ред. Н. А. Купиной. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. - С. 60-72.

9. Причины и виды культурно-речевой дисгармонии // Культурно-речевая ситуация в современной России / под ред. Н. А. Купиной. - Екатеринбург: Урал. ун-т, 2000. - С. 272-287.

10. Ошибка как средство установления коммуникативного контакта // Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: коллект. монография / отв. ред. Н. А. Купина и М. Б. Хомяков. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. - С. 410-419.

11. Толерантность / интолерантность в просторечной семейной культуре // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: коллект. монография / отв. ред. Н. А. Купина, О. А. Михайлова. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2004. - С. 489-516.

12. Вражда и согласие в повседневной культуре // Язык вражды и язык согласия в социокультурном контексте современности: коллект. монография / отв. ред. И. Т. Вепрева, Н. А. Купина, О. А. Михайлова. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2006. - С. 485-515.

13. Советская составляющая уральской просторечной культуры // Советское прошлое и культура настоящего: монография: в 2 т. / отв. ред. Н. А. Купина, О. А. Михайлова. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2009. - Т. 2. - С. 304-321.

Учебные пособия

14. Русский язык: репетиционные тесты: учеб. пособие для выпускников и абитуриентов. - Екатеринбург: Изд-во ООО «УралЭкоЦентр», 2003. - 144 с. (Сер. «Приложение к учебнику»). (В соавт. с Л. В. Ениной, С. Ю. Даниловым; 3 п. л. / 3 п. л. / 3 п. л.).

15. Речевая культура молодого специалиста: учеб. Пособие. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2008. - 164 с. (В соавт. с Н. С. Павловой, Ю. Б. Пикулевой; 3, 5 п. л. / 3, 5 п. л. / 3, 5 п. л.).

16. Собственно речевые и речеповеденческие конфликты: их источники и проблемы лингвистической диагностики // Речевая конфликтология: учеб. пособие / отв. ред. М. Я. Дымарский. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2008. - С. 17-32. (В соавт. с Н. А. Купиной; 0, 45 п. л. / 0, 45 п. л. / 0, 45 п. л.).

Статьи, материалы докладов, тезисы

17. О формировании культурно-аксиологической компетенции // Актуальные проблемы культурно-речевого воспитания: тезисы докл. науч.-практ. Конф. Екатеринбург, 27-28 марта 1996 г. - Екатеринбург: УрГУ, 1996. - С. 78-79.

18. Типы оценочных реакций // Актуальные проблемы лингвистики в вузе и школе: материалы школы молодых лингвистов (Пенза, 25-29 марта 1997 г.). - Пенза: Изд-во ПГУ, 1997. - Вып. 2. - С. 46-47.

19. Речевые стереотипы в динамическом пространстве русской культуры // Стилистика и прагматика: тез. докл. науч. конф. Пермь, 25-27 ноября 1997 г. - Пермь: Изд-во Перм. гос. ун-та, 1997. - С. 17-18. (В соавт. с Н. А. Купиной; 0, 025 п. л. / 0, 025 п. л.).

20. Отражение русского типа в мужской речи горожан-провинциалов // Теоретические и прикладные аспекты речевого общения: науч.-метод. бюл. - Красноярск ; Ачинск, 1998. - Вып. 6. - С. 48-56. (В соавт. с Н. А. Купиной; 0, 25 п. л. / 0, 25 п. л.).

21. Коммуникативно-культурное пространство: общий взгляд // Русский язык в контексте современной культуры: тез. докл. междунар. конф. Екатеринбург, 29-31 октября 1998 г. - Екатеринбург: УрГУ, 1998. - С. 140-141.