Репрезентация масонской символики в языке русской художественной литературы XVIII - начала XXI веков

Всё это выводит МС на новый уровень интертекстуального взаимодействия и совместно с их включением в тексты, которые со временем становятся неотъемлемым компонентом языковой компетенции квалифицированного носителя языка, способствует тому, что они закрепляются в языковом сознании не только локального коллектива масонов, но и широкой совокупности носителей русского языка. Одновременно насыщенная интертекстуальность (репрезентация в различных типах известных текстов) продуцирует возникновение в рамках ЯРХЛ масонского гипертекста, объединяющего и концентрирующего в себе отсылки к масонству в различных произведениях.

Гипертекст занимает функциональное место (или выступает) в языковом сознании вместе с исходной системой МС. Получается, что последующие употребления МС в ЯРХЛ в своей совокупности продуцируются не одним, как это было в XVIII веке, а уже двумя языковыми объектами: исходной системой МС и масонским гипертекстом в ЯРХЛ. При этом конкретное словоупотребление, в зависимости от компетенции автора, может быть ориентировано как на оба объекта, так и на один из них, при том, что ориентация на второй объективно способствует все большему и большему размыванию семантики и отрыву единиц от их первоначально заданной семантики и аксиоматики. Это положение важно подчеркнуть, так как для дальнейшего развития системы МС оно предстает в качестве решающего, формально и содержательно определяющего динамику ее дальнейшего существования.

Способы трансляции МС оказываются во взаимодействии с большим количеством разнообразных факторов: интенциями писателя и языкового коллектива, идеологическим контекстом социума, особенностями развития ЯРХЛ. Из числа этих факторов главенствующую роль продолжают играть внутриязыковые; экстралингвистические факторы, связанные с идеологическими запретами на масонство, не оказывают видимого воздействия на распространение и укрепление системы МС в ЯРХЛ, не приводят к ее редукции или резкой смене аксиоматики. Отсутствие зависимости от экстралингвистической сферы при наличии изменений в трансляции само по себе указывает на приоритетность внутриязыковой.

Имманентные законы развития системы МС выступают в качестве определяющих и диктуют такое взаимодействие с ЯРХЛ, при котором совокупность единиц через текстовые репрезентации подвергается детальному осмыслению коллективом, испытанию на семантическую глубину, функциональные возможности, прочность и долговечность. Аналитические и художественные устремления конкретных авторов в своей совокупности приводят к тому, что система МС теряет изначально присущие ей черты ограниченного в идеологическом, конфессиональном и тематическом смысле лексикона, становится полиупотребительной, в чем можно усмотреть связь с ее исходной полифункциональностью. На это важно обратить внимание, так как констатируемые особенности, связанные с изменениями, расширениями сферы, функций, способов воплощения МС непосредственно соотносятся с присущими ей изначально чертами и существенно ими определяются, поскольку эти черты задают начальный импульс динамике последующего развития.

Четвертая глава «Вербальное переосмысление масонской символики в языке русской художественной литературы XX - начала XXI веков» включает в себя пять параграфов: «Конституирующая роль масонских символов в языке М. Волошина», «Масонская символика в функции эстетической модели в языке А. Белого», «Полифункциональное включение масонских символов в тексты Н. Гумилева», «Репрезентации масонских символов в иронических контекстах С. Черного», «Масонская символика в художественных текстах конца XX - начала XXI веков».

В первом параграфе «Конституирующая роль масонских символов в языке М. Волошина» раскрыта специфика семантических трансформаций МС в языке поэта и их конституирующая роль. Показано, что языковое наследие поэта может восприниматься как пространство, в рамках которого совмещены все возможные способы вербализации МС, то есть такой сегмент ЯРХЛ, где конкретные словоупотребления и развернутые текстовые репрезентации в своей совокупности демонстрируют общий набор инвариантных приемов использования единиц.

В этом смысле языковое наследие с учетом его ретроспективных, синхронных и перспективных связей можно считать представительным и полным типом эстетически значимых реализаций МС. Среди них особый интерес в рамках рассматриваемой проблемы представляют такие, в которых текстовая семантика МС существенно отличается от канонического или исходного значения. Наблюдающиеся в данных случаях содержательные сдвиги означающего наглядно демонстрируют то, что исходная единица подверглась переосмыслению. Например, в строчках Ни наш экстаз безвыходной тюрьмы // Не отдадим за все забвенья Леты! // Грааль скорбей несём по миру мы, - // Изгнанники, скитальцы и поэты! фиксируется далекая от канонической семантика символа Грааль.

Трансформации исходной семантики символа осуществляются за счет помещения его в рамки специфических контекстных связей, репрезентирующих наличие особого (индивидуально авторского) понимания или восприятия единицы, присутствие определенных изменений или семантических сдвигов непосредственно в ее номинативном значении. Контекстные связи деформируют исходную семантику МС, добавляя новые компоненты значений.

Репрезентации некоторых символов рассредоточены по множеству текстов. Так, устойчивое употребление метафор с семантикой, отсылающей к термической обработке металлов и демонстрирующей особенности самосознания автора, может быть интерпретировано как фиксация единого символического содержания, связанного с именем Тубалкаин. Такие рассредоточенные фиксации знаменуют собой конституирующую функцию МС по отношению к идиостилю и демонстрируют усложнения форм их непосредственного включения в тексты, за которыми стоят не только трансформации семантики, но и ее индивидуальная специализация. Семантика становится выразительницей индивидуальной картины мира и ее доминирующих черт. Наметившееся в поэтическом языке Ап. А. Григорьева использование описательных репрезентаций, не дублирующихся прямыми, стало преобладающим.

Еще одной специфической особенностью становятся тексты, в которых прямые номинации МС полностью отсутствуют и тем не менее их общая семантика, возникающая из совокупности синтагматических связей единиц, указывает на связь с масонством. Таково стихотворение «Обманите меня…» - изображение масонской инициации, выполненное на таком уровне абстрактности, который, с одной стороны, снимает практически всю конкретику (прямые номинации актуальных для масонства объектов), а с другой - в синтагматическом аспекте оставляет все необходимые ориентиры, исключающие доказательную возможность иных прочтений.

Отдельный интерес представляет сопоставление характера воплощения единого семантического комплекса, связанного с обрядом посвящения, в ряде текстов: «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, «Пророк» А. С. Пушкина, «Импровизатор» В. Ф. Одоевского, «Масоны» А. Ф. Писемского, «Война и мир» Л. Н. Толстого, «Обманите меня…» М. Волошина, «Заблудившийся трамвай» Н. Гумилева, «Посвящение» С. К. Маковского, «Вольный каменщик» М. А. Осоргина, «Мастер и Маргарита» М. А. Булгакова.

Во втором параграфе «Масонская символика в функции эстетической модели в языке А. Белого» проанализировано сложное взаимодействие различных оценочных планов при воплощении МС и трансформация их общей оценки в языке автора, сопровождаемая изменением способов их экспликации. Что продемонстрировано через сопоставление функционирования МС в повести «Котик Летаев» и романе-трилогии «Москва», при котором учитывалась дифференциация по следующим параметрам: 1. Характер адресации символа. 2. Авторская оценка используемого символа. 3. Специфика лексического контекста, который окружает символ. 4. Семантическое наполнение символа. 5. Тематическая отнесенность символа. 6. Функции символа. Сама по себе совокупность этих параметров может восприниматься как достаточный для выявлений оценочного плана инструментарий.

Показаны случаи симультанной реализации полисемии. Например, при реализации МС череп в едином контексте локализованного сегмента повести «Котик Летаев» актуализируются следующие значения: 1. `Череп как знак смерти, необходимой для возрождения'. 2. `Человеческий череп как физический (анатомический) объект'. 3. `Череп как знак микрокосма, вместилище характеристик личности'. 4. `Череп как знак макрокосма'. 5. `Череп как место проникновения божественного света'. 6. `Череп как внутренний храм'. 7. `Череп как внешний храм'. Все они оказываются связаны между собой компонентами масонской семантики.

Отдельно проанализирована определяющая роль МС для языкового пространства романа «Петербург». Здесь в репрезентации МС возрастает роль фонетики и сложно реализованных итертекстуальных связей. На смену связи «канонический масонский текст - художественный текст» приходит связь «канонический масонский текст - художественный текст-посредник - художественный текст». Трансформация связи в новое качество приводит и к тому, что масонская семантика, четко сохраняясь, при восприятии приёмником, условно говоря, становится менее различима и очевидна. Изначально связанные с масонством семантические комплексы утверждаются в характере своего самостоятельного бытования. Они становятся в чем-то самодостаточными изобразительными единицами, сохраняя свою диахроническую связь с масонством, но, базируя свою эстетическую и ценностную значимость уже, в первую очередь, на важности тех текстов, в которых они дублируются.

Например: Тройственная атрибуция формулы Слетела повязка со всех ощущений показывает, как и из чего складывается ее совокупная семантика: общеязыковой компонент базируется на наличии метафорического переноса и синонимичных общеупотребительных формул, эстетический - на перекличке с Пушкиным и мере оригинальности выбранного сочетания, а эзотерический - на связи с инициацией. В данном случае МС переходит в некое новое качество в том смысле, что перед приёмником не просто развернутое или перифрастическое описание некоего МС, который хорошо известен языковой традиции, но по сути новый, изначально не представленный в масонской традиции в качестве самостоятельной единицы МС, фиксируемый сочетанием слов и получающий в то же время существенную часть своей семантики за счет связи с традицией.

Важным представляется, что соединение попыток аналитического осмысления природы символов с их художественными трансформациями приводит к тому, что эстетическая модель использования МС становится главенствующей и продуцирует языковое пространство, в котором само присутствие МС становится далеко не так очевидно, как это было в канонических текстах.

В третьем параграфе «Полифункциональное включение масонских символов в тексты Н. Гумилева» воспроизведен анализ текстов «Пророки», «Заблудившийся трамвай», «Молитва мастеров», «Слово», «Два Адама», «Душа и тело», «Средневековье». Показано, что МС в этих и других текстах организуют один из семантических планов повествования, стимулируя тем самым его многозначность, и выступают как один из маркеров, учет которого позволяет полнее воспринять сложное текстовое содержание.

Например, в стихотворении «Заблудившийся трамвай» одновременно присутствуют, по крайней мере, три семантических плана: 1. Реально-бытовой. 2. Мифолого-поэтический (литературный). 3. Масонско-аллегорический, выражающийся в передаче ритуала масонской инициации. В организации третьего плана принимают участие семантические компоненты (семы) общеупотребительных единиц, отдельные лексемы и интертекстуальные свзяи с предшествующей традицией.

Высокая степень насыщенности одного из текстовых планов масонской символикой проявляется не только в количестве символов, но, что не менее важно, в том, что языковые единицы называют разные по объему сегменты действительности: отдельные символы с предельно абстрактной семантикой (свет, свобода), одновременно символ и символическое действие (земля, огонь, вода, воздух и испытания ими, свет и дарование света), совокупно символ, его материальное воплощение и связанное с ним символическое действие (череп, ковер, связанная с ними символическая смерть). Этому разнообразию фиксируемых объектов соответствует многообразие способов включения символов в текст: от семантических компонентов слов и отдельных лексем до высказывания. А в совокупности то и другое продуцирует сложную семантику текста, противопоставленную его внешней (кажущейся) простоте; и этот языковой контраст между формой и содержанием способствует повышению эстетического потенциала текста.

Тексты, в которых репрезентированы МС, подразделяются по степени детализации и полноты их воплощений, в ряде случаев реализации МС становятся базой для воплощения собственных взглядов на координацию объектов с учетом актуальных для него атрибутов. Но в большинстве случаев представлены непрямые номинации с семантическими сдвигами, предполагающимися как самим фактом отсутствия канонического означающего, так и тем, что семантика МС может быть рассредоточена в текстовых сегментах.

В четвертом параграфе «Репрезентации масонских символов в иронических контекстах С. Черного» показано использование МС в текстах: «Песнь песней», «Базар в Аuteuil», «Колбасный оккультизм», «Пушкин в Париже», «Узаконенное любительство», «Новейший самоучитель рекламы». Весь корпус рассмотренных фактов демонстрирует, что С. Черный, употребляя масонскую терминологию в ироническом контексте, продолжает линию стилистических преобразований, начатую В. Ф. Одоевским. При этом, в отличие от своего старшего предшественника, он концентрирует внимание на одном оценочном плане.

Избирая в качестве доминирующего оценочного плана иронию, автор конструирует контексты, в которых МС и сам факт их употребления наряду с другими изобразительными средствами используются как база для создания эффекта комического. В аналогичной функции МС пентаграмма используется в романе Б. Пильняка «Голый год». Как правило, сам эффект продуцируется за счет контактного совмещения единиц двух диаметрально противоположных семантических планов: приземленно бытового и возвышенно таин-ственного. Контраст между единицами, репрезентирующими планы, становится более показательным и ярким благодаря тому, что они представлены компонентами, фиксирующими их центр. В этом смысле МС оказываются очень эффективным материалом.

Присутствуют в текстах и элементы игры, в основе которой двойственное восприятие МС и актуализация семантики, связанная с их использованием в разговорной речи. При этом, авторская ирония, как правило, имеет два вектора направленности. С одной стороны, ей прямо подвергаются непосредственные объекты номинаций. С другой - в ее поле оказываются те, кто в языковом коллективе продуцирует неверное представление об этих объектах. Воспроизведение стереотипной оценки в определенном контексте само становится оценкой тех, кто эту оценку продуцирует применительно к определенному объекту. Такое сложное непрямое использование оценочного плана становится возможным только в языке художественной литературы: осведомленный автор фиксирует восприятие взгляда через упоминание о нем применительно к постороннему объекту.

В своей совокупности словоупотребления приводят к тому, что в начале XX века у слова масонство в его нетерминологическом или речевом употреблении понятийное поле размывается и расширяется, его начинают составлять часто повторяющиеся в тех или иных сферах атрибуты, и оно приобретает вид `могущественная тайная сила, своими почти неограниченными возможностями воздействующая на социум с той или иной целью'. В семантическом плане с этим словом происходит то же, что со словами франкмасон или фармазон в начале XIX века.

В ЯРХЛ компоненты семантического поля «масонство» использу-ются по-разному: нейтрально, сопровождаясь положительной оценкой, отрицательной оценкой, или иронически. Эти оценочные планы применительно к конкретным единицам могут быть реализованы самостоятельно, а также совмещаться: нейтральный + ирониче-ский, положительный + иронический, отрицательный + иронический - и дополняться конкретизирующими их показателями отношения говорящего к объекту: отрицательный + иронический + оттенок страха, положительный + иронический + оттенок изумления и т. д. В этом многообразии оценок место словоупотреблений С. Черного определяется достаточно четко. Связанные с масонством понятия он употребляет в оценочном ключе нейтральный + иронический. Писатель использует единицы в иронических контекстах, реализуя при этом один из способов их употребления в разговорной речи.

В пятом параграфе «Масонская символика в художественных текстах конца XX - начала XXI веков» рассмотрены тексты Б. Акунина, О. Арефьевой, А. Наймана, О. Николаевой, В. Пелевина, Ю. Полякова, В. Сорокина и других авторов. Все они проанализированы с точки зрения реализации с помощью МС трех различных коммуникативных установок: воспроизведение стереотипов массового сознания, воспроизведение исторических реалий, воспроизведение личностной авторской рефлексии.

При воплощении этих установок, имеющих различные разновидности, но тесно связанных между собой, на первый план в коммуникативном и текстовом отношениях выходят различные эгоцентрические категории в несходном семантическом наполнении. Именно они определяют специфику реализации установок и наделяют их специфическими чертами. В первом и втором случаях личностный план семантики упоминаемой единицы определяется категорией мы, то есть `языковой коллектив или его часть' и реализует установку `коллектив так считает', в третьем случае - категорией я, то есть `конкретный представитель языкового коллектива, автор' и реализует установку `я так считаю'. В первом и третьем случаях временной план, как правило, локализуется настоящим временем, во втором случае - прошедшим временем.

Но во всех этих случаях МС оказываются в текстовой среде, принципиально отличной от характера среды их первоначальной репрезентации - они попадают в строго эгоцентрические тексты, что становится одним из базовых условий их переосмысления. Доминирование различных способов воплощения эгоцентрических категорий и их актуализация порождают особые контексты, отчетливо группирующиеся в большие совокупности типологически сходных способов использования языкового материала. Эти способы в своей совокупности репрезентируют основные черты восприятия языковым коллективом тематически сходных единиц, а сам факт их наличия и представленности у различных авторов свидетельствует о том, что эти единицы приобрели статус межстилевой лексики.

Воспроизведение стереотипов массового сознания осуществляется за счет того, что единицы воспроизводятся в общеупотребительном значении, в том значении, в котором они встречаются в обиходной массовой разговорной речи и в определенной части публицистики. Такое использование может быть двух типов, существенно разнящихся в модальном плане: прямая номинация вне контекста, прямо репрезентирующего авторское отношение, и прямая номинация в контексте, демонстрирующем авторское отношение. Особенно интересны в этих случаях различные типы идентификации посредством упоминания МС.

Функции упоминаний, связанные с воспроизведением исторических реалий, достаточно четко локализованы задачами создания исторического колорита повествования или исторически достоверного фона излагаемых событий. Исходя из этого и осуществляется отбор тех или иных единиц. Он подчинен задачам воспроизведения тех реалий, которые представляются автору актуальными для художественного воссоздания описываемого сегмента реальности. Номинации масонских реалий (и масонства вообще) стали не просто маркерами определенного ассоциативного плана, они приобрели статус единиц, конституирующих этот план.

Воспроизведение личностной авторской рефлексии предполагает, что исходная семантика МС подвергается автором осмыслению или переосмыслению. Реализуется в текстах различного объема, продуцирующих несходные меры воплощения единых семантических процессов. Сама авторская рефлексия, основное содержание которой - переосмысление символа или конструирование нового символа, может быть оформлена и как собственно авторская, и как персонажная речь, и как речь автора-рассказчика. Основным содержанием такой речи, которое не зависит от того, кто непосредственно говорит в тексте, становится не воспроизведение бытующих стереотипов и не буквальное указание на символы (как это происходит в случаях с первыми двумя установками), а формулировка индивидуальных воззрений, которые так или иначе отталкиваются от МС.

Показано, в частности, что из всего арсенала МС предпочтительными для репрезентации стали именно те, которые связаны не с внутренними доктринами, а с внешними формами масонства. Это перемещение в сфере номинаций очень показательно в плане изменения фокуса внимания языкового коллектива. При этом само использование продолжается часто без учета исходного денотативного значения МС, что приводит к формированию на их базе содержательно иных единиц, самостоятельно существующих в ЯРХЛ.

Воспроизведенный в IV главе анализ материала позволяет сделать следующие выводы. Из четырех общих сфер трансляции МС, связанных с исходными стимулами их использования в текстах и целевыми установками авторов - идеологической, коммуникативной, эстетической и когнитивной, - для ЯРХЛ XX - начала XXI веков наиболее актуальной становится эстетическая область. Она занимает главенствующую позицию и подчиняет себе все остальные сферы, реализации которых либо сопутствуют ей в качестве частных и дополнительных, либо включаются в нее в качестве вспомогательных или базовых компонентов для ее конструирования и экспликации в художественной ткани текста. Использование МС подчиняется, в первую очередь, художественным задачам и целям индивидуальной языковой самореализации авторов, ориентированной не на диахронические характеристики, познавательную силу, коммуникативные возможности и собственно идеологическую отнесенность используемого им языкового материала, а на его предполагаемые и реальные изобразительные потенции, которые становятся основным мерилом и стимулом его использования в тексте, воспринимаются в качестве основного ориентира и стимулятора авторской работы с материалом. Применительно к МС это проявляется в реализации эстетической модели при их репрезентации.

Эстетическая модель предполагает, что при создании или воссоздании языковыми средствами воображаемого мира художественного текста исходными импульсами или основой для компонентов этой работы становятся МС. На их базе конструируются основные ориентиры или константы текста, с их помощью реализуется структура, объединяющая различные уровни текста, дающая ему целостность и выразительную силу. При этом часто с внешней точки зрения для приёмника информации наличие такой модели неочевидно, поскольку отдельно она может не эксплицироваться и проявляться через сложную систему рассредоточенных в тексте ориентиров. Эстетическая модель, базирующаяся на МС, ложится в основу порождения многих текстов, давая на выходе образцы сложных и многомерных текстовых образований.

Главенствующее положение эстетической модели в языковом сознании авторов вместе с развитием и упрочением тех тенденций, которые были отмечены в III главе, приводят к существенным изменениям в восприятии и использовании МС. Их исходная семантика начинает в разной степени переосмысливаться: от частных деформаций значения до энантиосемии. Переосмысление семантики МС происходит под воздействием самых различных и в то же время тесно связанных между собой контекстных преобразований. В их числе необходимо назвать отсутствие четких указаний на использование МС в тексте и репрезентацию их посредством описательных конструкций, не сопровождаемых обязательной прямой номинацией; прямые новые характеристики МС и использование при их употреблении нехарактерной для них атрибутики; возникновение новых контекстных семантических связей (широкая сочетаемость); имплицитно приписываемые им значения; декларируемые ряды соположений с иными единицами; различные параллели, внутритекстовые уподобления с иными единицами; контрастность по способу и фактуре с предшествующим типом употребления; симультанные наделения одной единицы отнесенностью к различным тематическим сферам; размывание предметной семантики текста или его намеренная ориентация на сферу, не связанную с МС; обнародование новых аксеологических характеристик. Вместе эти преобразования в одном тексте, как правило, не представлены и могут соседствовать с традиционными словоупотреблениями.

В своей совокупности эти различные преобразования приводят к тому, что языковая ткань текстов, отражая и воплощая художественный мир, определяющим образом влияет на значение МС, деформируя его под своим воздействием. Сама же деформация или переосмысление семантики выражается в том, что возникает, по сути, единица с новым значением: на смену каноническому МС в ряде случаев приходит образно-художественный МС, который оторван от своего прототипа или демонстрирует тенденцию к такому отрыву по различным показателям, не может восприниматься в качестве единицы исходной символической системы.

Доминирующее воздействие на использование МС оказывает индивидуализированное авторское начало, совмещенное со стремлением к языковому мифотворчеству. И как результат этого наблюдается любопытный языковой феномен. Система МС первоначально находилась в воображаемой сфере масонских догматов, обслуживала и выражала ее; в ЯРХЛ XVIII и XIX веков она часто просто фиксировала именно ее, перенося в контекст литературных произведений. В XX - начале XXI веков актуальные для языкового авторского сознания категории воображаемых миров подчиняют себе языковой материал - МС, который с самого начала находился в воображаемой сфере. Это не повышает меру воображаемости, но, поскольку сам материал оказывается очень продуктивным в этом смысле, способствует умножению этих воображаемых миров. МС, включаясь в конструирование воображаемых реальностей, оказываются в привычной для себя языковой и категориальной среде, органически взаимодействуют, семантически резонируют с ней и способствуют двунаправленному взаимному обогащению в приращении новых смысловых потенциалов языка.

МС принимают участие в формировании особого семантического плана, воздействие которого на адресата зависит уже в большей части от меры его художественной достоверности, а не от внешне декларируемых характеристик. В рамках ЯРХЛ репрезентируется набор самостоятельных единиц, связанных со своими прототипами в системе МС только внешней формой. Происходит такое слияние эстетических и эзотерических компонентов содержания, при котором реальная денотативная сфера оказывается деактуализирована. При этом содержание символов и фиксация их наличия часто настолько последовательно и полно уходят в подтекст произведения, что во внешней форме языкового выражения остаются только косвенные указания на них, заведомо предполагающие несколько интерпретаций одновременно. Отсюда устойчивое симультанное совмещение плана МС с иными планами и совместное решение ими нескольких задач.

Возникающие при этом семантические взаимодействия потенциально продуцируют еще большее рассредоточение семантики исходных единиц и их дальнейшую специализацию. Можно предположить, что функционирование МС демонстрирует общие закономерности существования символических систем в ЯРХЛ.

При всей сложности охарактеризованных выше семантических и прагматических процессов, коренящихся в языковом сознании и продуцируемых имманентными законами существования системы МС, приводящих к переосмыслению семантики МС, в ЯРХЛ XX - начала XXI веков сохраняются все типы использования, выработанные языковой традицией XVIII - XIX веков.

Заключение

Содержит наиболее значительные выводы из тех, которые были получены в ходе анализа языкового материала и затрагивают общие закономерности функционирования языковых форм в художественных текстах различной временной отнесенности, оказывающихся объединенными сходными типами репрезентации единиц и их диахронического и синхронного варьирования.

Разноаспектный и предельно широкий по охвату материала, основанный на различных методах анализ функционирования МС в пространстве русского языка позволяет сделать несколько основных выводов, репрезентирующих как особенности бытования локальной символической системы в естественном языке, так и специфику идеологической доктрины, которую эта символическая система последовательно и точно демонстрирует. Необходимо подчеркнуть двунаправленность этих выводов, которые, раскрывая языковые особенности и показывая специфику существования и развития языковых форм, одновременно (или - и тем самым) прямо указывают на экстралингвистические особенности порождающего эту систему объекта.

Языковая картина мира масонов, базирующаяся на семиотическом представлении о символе характеризуется тем, что она состоит из символов и конституируется ими. В аксеологическом плане эти символы подразделяются на две группы: символы, за которыми всегда закреплена одна положительная или отрицательная оценка (оценочные символы), и символы, оценка которых зависит от контекста использования (внеоценочные символы). Символов второго типа большинство. Получая широкое распространение в языке, они способствуют формированию дуалистического представления о мире у носителей языка.

Используясь в текстах различных типов, эти символы выполняют различные функции, восприятие которых зависит от ракурса их рассмотрения. Творческая практика масонов показывает, что при работе с языковым материалом первостепенно значимым для них был прагматический аспект, рассматриваемый в плане воздействия слова на носителя языка. Именно с опорой на этот аспект формировался и развивался стереотип языковых представлений, в соответствии с которым творчество - один из способов поиска, воплощения и реализации магической функции слова, а использование слова (символа, текста) - один из способов воздействия на окружающий мир с целью его трансформации, основанной на определенных мировоззренческих принципах.

Этот языковой стереотип получал реализацию в сфере мистических поисков, в сфере индивидуальных работ и в области пропаганды, то есть внутренних и внешних работ. Во всех этих сферах МС становились отправными точками, инструментами и способами трансляции индивидуальной и групповой деятельности, которая часто, но не всегда замыкалась в собственно языковых формах, структурировалась непосредственно ими, направлялась с их помощью, осуществлялась через них. Разнообразную языковую деятельность масонов, предопределяющуюся организационными формами, можно считать одной из основ развития эффективных средств современной пропаганды и одной из причин существующего в современном обществе стереотипа восприятия писателя.

При наличии достаточно четких представлений о символе (слове) языковая картина мира масонов включает в себя несколько вербализуемых в различном виде масонами XVIII века противоречий. В ряде случаев примат внеконфессиональных и внерелигиозных ценностей, предельная веротерпимость противоречат акцентированному вниманию к христианству. Декларируемый безусловный примат сверхчувственного познания противоречит предрасположенности к рационализму, реализуемой при создании текстов логичности, стремлению к четкости и точности. Постулат о непостижимости Бога противоречит предписанию его постигать. Отрицание роли и значения романа как жанра противоречит собственной творческой практике. Приоритет, отдаваемый русскому языку как лучшему средству для реализации творческих потенций, вступает в противоречие с общей космополитичностью, которая вопрос о предпочтительности того или иного национального языка снимает.

Интерпретация этих внутриязыковых противоречий представляет самостоятельный интерес. Каждое из них имеет конкретные исторические объяснения, коренящиеся в формах политической реальности. Но у всех них есть общее - они, демонстрируя противоречия между абстрактным и конкретным, показывая (проявляя) адаптацию системы к конкретному национальному языковому материалу, одновременно являются прямым свидетельством того, что языковая картина масонства не мертвая схема, а живое явление, где личностная рефлексия испытывает на степень прочности догмат. Думается, что именно эти противоречия, с одной стороны, послужили одним из стимулов возникновения и существования диаметрально противоположных оценок масонства, а с другой - являются одной из основ активизации в языковом сознании идей относительности, допустимости симультанного существования различных взглядов на объект.

Обладающая сформулированными выше особенностями и предопределяемая ими, система МС вошла в ЯРХЛ и проделала в нем путь, специфику которого можно воспринимать в качестве экспликации закономерностей функционирования символической системы в языке. Этот путь подчиняется закону функционирования символической системы.

В соответствии с этим законом в процессе своего бытования в языке символы последовательно проходят три этапа: усвоение (включение в язык) - осмысление (анализ посредством языковых форм) - переосмысление (деформация посредством языковых форм). Эти этапы выявляются через однородность способов и особенностей включения символов в тексты на каждом из них, то есть через специфику использования единиц и типы их координации с текстом и носителем языка. Механизмы, определяющие существование этих этапов происходят (осуществляются) на уровне сознания языкового коллектива. При формализации характеристик этапов важен не столько удельный вес того или иного типа словоупотреблений, сколько факт полного отсутствия в предшествующем этапе таких словоупотреблений, которые определяют специфику последующего.

Этап усвоения предполагает, что единицы включаются в тексты в своем исходном каноническом значении, представленном в системе-источнике, которое определяет их использование в новой среде. Они буквально и последовательно реализуют ту картину мира, репрезентаторами которой являются. Автор исполняет роль транслятора единиц из одной функциональной сферы в другую, реализуя установку на буквальный перенос, подчиняясь исходной семантике. Включение символов в текст становится переменой места их фиксации, но не переменой их содержательных и формальных особенностей. Оценочные планы использования едины и четко поляризованы между строго положительной и строго отрицательной оценками.

Этап осмысления предполагает, что наряду с единицами в исходном каноническом значении появляются словоупотребления, которые демонстрируют различного рода интерпретации этого исходного значения, остающиеся по своей суммарной семантике в рамках строгого канона и демонстрирующие способы анализа или адаптации семантики к конкретным текстовым ситуациям. Автор в ряде случаев становится не простым транслятором, а интерпретатором, с различными целями апробирующим актуальный для него символический материал, исследующим его на содержательную глубину. Наблюдаются незначительные содержательные изменения символов. Оценочные планы теряют единство и четкую поляризацию, становятся более разнообразными.

Этап переосмысления предполагает, что наряду с единицами в исходном значении и единицами интерпретативно частично преобразованными появляются единицы, у которых исходное значение деформировано до такой степени, что оно уже не соответствует первоначальному канону, а является новообразованием. Автор становится создателем новых символов. По своему содержанию новые символы связаны с исходными только означающим и закрепленной за ним традицией употребления. Оценочные планы смешиваются. Символы по характеру суммарного функционирования приобретают черты общеупотребительных единиц.

Для анализируемого материала эти переходящие друг в друга этапы имеют следующие хронологические границы: 1-ый - XVIII - начало XIX века, 2-ой - XIX век, 3-ий - XX - начало XXI века. Границы между этапами размыты, поскольку значительных перерывов в трансляции МС не было, предшествующая литературная традиция всегда существует наряду с настоящей и процесс бытования МС совмещен с непрерывными процессами развития ЯРХЛ и национального языкового сознания. Сопоставление с единицами иных символических систем показывает, что вслед за этими этапами, если МС сохранят актуальность для языкового коллектива, продолжится их функционирование, одновременно характерное для всех этапов и типов восприятия. С учетом того, что до сих пор наблюдается неизменный интерес языкового коллектива к МС, на который не оказывают существенного влияния внешние условия, этот прогноз можно считать достаточно достоверным.

На эти этапы накладываются, с ними содержательно совмещаются иные механизмы, являющиеся одновременно и их отражением, и их преломлением применительно к тем или иным особенностям бытования МС. Среди таких механизмов можно назвать:

- увеличение количества единиц, симультанно реализующих несколько значений;

- увеличение вариативности в реализации конкретных единиц, связанное с усилением личностного начала при их использовании;

- потерю символом части своих функций, связанную с тем, что он покидает пределы локальной системы и выходит в широкое языковое пространство;

- замену преимущественно обязательного неединичного употребления распространенным обособленным (единичным) употреблением, демонстрирующую большую самостоятельность единиц;

- изменение коммуникативной установки пользователя: от преимущественной прямой трансляции, которая сохраняется всегда, к преобразованию и трансформации;

- изменение типа трансляции или проникновения в новый текст: от канонический текст - художественный текст к канонический текст - художественный текст (посредник) - художественный текст;

- усложнение конституирующей роли в рамках художественного текста: 1. Организация одного семантического плана. 2. Организация нескольких изначально взаимосвязанных планов. 3. Организация нескольких изначально разнородных планов.

В своей совокупности символическая система на первоначальных этапах своего проникновения в языковой коллектив для языкового сознания играет роль когнитивной модели, а затем к ней прибавляется функция эстетической модели, которая с течением времени для большой части языкового коллектива становится господствующей. Преимущественное использование для познания окружающего мира заменяется главенствующим использованием для его эстетического осмысления.

Следует подчеркнуть, что при реализации всех этих механизмов появление нового качества не уничтожает (не отменяет) исходного: новое добавляется к уже существующему и воплощается в языке вместе с ним, а оба они в своей совокупности демонстрируют диахронически расширяющуюся сферу бытования единиц в различных аспектах. Увеличение количества этих соположенных в языковом пространстве реализаций, используя масонскую символику, можно сравнить с источником света, луч от которого с течением времени рассредоточивается по пространству, захватывает большее количество новых областей, но не теряет при этом своей силы и не уступает тени уже освещенных ранее мест.

Основное содержание работы отражено в следующих публикациях

Публикации в ведущих научных журналах и изданиях, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией:

1. Шунейко А. А. Фармазон // Русская речь. - 1992. - № 3. - С. 109 - 113.

2. Шунейко А. А. Пройти огонь, воду и медные трубы // Русская речь. - 1995. - № 5. - С. 108 - 112.

3. Шунейко А. А. Научная конференция «Масонство и русская литература XVIII - начала XIX веков» // Филологические науки. - 1995 - № 5-6. - C. 120 - 122.

4. Шунейко А. А. «Мне было сказано: …ты будешь подмастерьем…» (Масонская символика в творчестве М. Волошина) // Русская речь. - 1997. - №№ 2 - 3. - С 18 - 24; 13 - 21.

Монографии:

5. Шунейко А. А. Символы и термины масонов: Словарь. - Хабаровск: Изд-во ДВГГУ, 2006. - 396 с.

6. Шунейко А. А. Масонская символика в языке русской художественной литературы XVIII - начала XXI веков. - Хабаровск: Изд-во ДВГГУ, 2006. - 400 с.

Публикации в других изданиях:

7. Шунейко А. А. Масонская символика в языке русской художественной литературы XVIII - XX веков (к постановке проблемы) // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В. П. Григорьева. - М.: ИРЯ РАН, 1996. - С. 325 - 330.

8. Шунейко А. А. Масонская символика в творчестве А. С. Пушкина // Пушкин и поэтический язык XX века: Сборник статей, посвященный 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина. - М.: Наука, 1999. - С. 116 - 130.

9. Шунейко А. А. «Масонство» в творчестве Ф. М. Достоевского // Слово Достоевского.- М.: Азбуковник, 2001. - С. 384 - 400.

10. Шунейко А. А. Лексикографическая репрезентация масонской символики и терминологии // От словаря В. И. Даля к лексикографии XXI века. - Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2002. - С. 377 - 382.

11. Шунейко А. А. Масонская символика и терминология в языке художественных текстов Андрея Белого // Литература и философия: постижение человека. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КнАГТУ, 2003. - С. 110 - 118.

12. Шунейко А. А. Масонская символика в поэтическом языке Н. Гумилева // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы V международной научно-методической конференции. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2003. - С. 120 - 124.

13. Шунейко А. А. К проблеме элиминирования лакун в художественной литературе (на материале масонской символики и терминологии) // Лакуны в языке и речи. - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2003. - С. 231 - 242.

14. Шунейко А. А. Модель картины мира масонов // Язык, культура, этнос: опыт диалога. - Хабаровск: Изд-во ХГПУ, 2004. - С. 38 - 46.

15. Шунейко А. А. Семантическое поле «масонство» в творчестве Саши Черного // Дальний восток: наука, образование. XXI век. - Том 2. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КГПУ, 2004. - С. 380 - 385.

16. Шунейко А. А. Масонский текст (проблемы идентификации) // Языковая картина мира: лингвистические и культурологические аспекты. - Том 2. - Бийск: Изд-во НИЦ БПГУ, 2004. - С. 202 - 207.

17. Шунейко А. А. Языковые и коммуникативные особенности масонской клятвы // Наука о человеке, обществе и культуре: история, современность, перспективы. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КнАГТУ, 2004. - С. 184 - 192.

18. Шунейко А. А. Масонская семантика оды Ф. П. Ключарева // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы VI международной научно-методической конференции. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2004. - С. 129 - 133.

19. Шунейко А. А. Старообрядчество и масонство // Старообрядчество Сибири и Дальнего Востока. История и современность. Местные традиции. Русские и зарубежные связи. - Владивосток: Краски, 2004. - С. 12 - 15.

20. Шунейко А. А. Повесть В. Ф. Одоевского «Импровизатор» в контексте масонских идей // Художественный текст: варианты интерпретации. - Ч. 2. - Бийск: Изд-во РИО БПГУ, 2005. - С. 220 - 228.

21. Шунейко А. А. Книга как компонент текста II // Наука о человеке, обществе и культуре: история, современность, перспективы. - Часть II. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КНАГТУ, 2005. - С. 94 - 97.

22. Шунейко А. А. Символ в картине мира масонов // Картина мира: язык, литература, культура. - Бийск: Изд-во РИО БПГУ, 2005. - С. 241 - 247.

23. Шунейко А. А. Слово и поэзия в восприятии российских масонов // Культура тихоокеанского побережья. - Владивосток: Изд-во ДГТУ, 2005. - С. 242 - 247.

24. Шунейко А. А. Масонские символы в стихотворных текстах А. А. Григорьева // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы VII международной научно-методической конференции. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2005. - С. 227 - 231.

25. Шунейко А. А. Языковые особенности российской масонской поэзии XVIII - начала XIX веков // Гуманитарные науки в контексте международного сотрудничества. - Владивосток: Изд-во ДВГТУ, 2005. - С. 233 - 242.

26. Шунейко А. А. Коммуникация в практике масонских работ // Дальний Восток: проблемы межкультурной коммуникации. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КнАГТУ, 2006. - С. 155 - 159.

27. Шунейко А. А. Коммуникативные приемы в трансляции масонских знаний // Проблемы языка и коммуникации в традиционной и современной культуре. - Хабаровск: Изд-во ДВГГУ, 2006. - С. 55 - 63.

28. Шунейко А. А. Картина мира масонов в сопоставлении с иными картинами мира // Картина мира: язык, литература, культура. - Вып. 2. - Бийск: РИО БПГУ, 2006. - С. 268 - 273.

29. Шунейко А. А. Символ в восприятии Андрея Белого (характеристика и пример речевой тактики неопределенности) // Культура: традиции и современность. - Хабаровск: Изд-во ДВГГУ, 2006. - С. 46 - 54.

30. Шунейко А. А. Масонские символы в романе А. Д. Скалдина // Наука о человеке, обществе и культуре: история, современность, перспективы. - Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КнАГТУ, 2006. - С. 181 - 184.

31. Шунейко А. А. Лакуны во внутрисистемных отношениях лексики // Лакуны в языке и речи. - Вып. 3. - Благовещенск: Изд-во БГПУ, 2006. - С.231 - 242.

32. Шунейко А. А. Масонские символы в больших жанрах стихотворных текстов XVIII века // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы VIII международной научно-методической конференции. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2006. - C. 157 - 161.

33. Шунейко А. А. Обезвелволпала А. М. Ремизова и масонство // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы IX международной научно-методической конференции. - Уссурийск: Изд-во УГПИ, 2007. - С. 166 - 170.

Размещено на Allbest.ru