Лингвокультурологические характеристики категории посессивности в русском и немецком языках

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

Лингвокультурологические характеристики категории посессивности в русском и немецком языках

10.02.20 - Сравнительно-историческое,

типологическое и сопоставительное языкознание

доктора филологических наук

Милованова Марина Васильевна

Волгоград - 2007

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Волгоградский государственный педагогический университет»

Научный консультант - доктор филологических наук, профессор Владимир Ильич Карасик

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Олег Анатольевич Радченко;

доктор филологических наук, профессор Сергей Петрович Хижняк;

доктор филологических наук, профессор Елена Викторовна Якимович.

Ведущая организация - Кемеровский государственный университет.

Защита состоится «13» ноября 2007 г. в 10.00 ч. на заседании диссертационного совета Д 212. 027. 01 в Волгоградском государственном педагогическом университете по адресу: 400131, г. Волгоград, пр. им. В.И. Ленина, 27.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан августа 2007 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук,

доцент Н.Н. Остринская

посессивность немецкий язык предикативный

Общая характеристика работы

Данная работа выполнена в русле категориальной лингвокультурологии. Объектом исследования является категория посессивности - комплексного отношения принадлежности и обладания. Предметом изучения выступают ее лингвокультурологические характеристики, закрепленные в семантике глагольных единиц в русском и немецком языках.

Проблема изучения репрезентации в языке универсальных категорий человеческого сознания и культуры всегда привлекала внимание лингвистов, поскольку именно из этих категорий и строится в каждой культуре своя особая модель мира (Гак 1998; Гуревич 1984; Топоров 1983; Чинчлей 1996; Яковлева 1994).

Человек - одушевленный субъект - существует в определенном пространстве, где его окружает множество разнообразных объектов, с которыми он вступает в различного рода отношения. Одними из ведущих в процессе познания человеком окружающей действительности являются отношения посессивности. Универсальная категория посессивности исследуется с различных сторон: с точки зрения структуры (Бондарко 1996; Копров 2002; Чинчлей 1996; Heine 1997; Seiler 1983), различных способов выражения (Журинская 1979; Кибрик 2003; Николаева 2000; Селиверстова 2004; Herslund, Baron 2001), характеристики выражающих ее языковых средств, набор которых для каждого языка индивидуален (Бирюкович 1990; Друзина 2005; Мелиг 2004; Циммерлинг 2000; Bolkestein 1983; Lehmann 1996). Однако, если посессивные местоимения во многих языках - это нечто неоспоримое, то вопрос о семантической области посессивности в целом до сих пор остается неизученным.

Многоаспектные посессивные отношения в силу своей универсальности находят отражение во всех языках, однако представлены они могут быть по-разному, что обусловлено спецификой восприятия действительности представителями разных культур. В связи с этим весьма актуальным является исследование проблемы отражения в семантике языковых единиц национально-культурных особенностей. Данная проблематика активно разрабатывается в таких развивающихся в современной лингвистике направлениях, как когнитивная лингвистика и лингвокультурология (см.: Воробьев 1998; Кравченко 1996; Кубрякова 1997; Kirkeby 1994; Taylor 1996; Wierzbicka 1999). В центре внимания исследователей находятся разнообразные концепты, составляющие языковую картину мира определенного этноса (Воркачев 2005; Карасик 2002; Слышкин 2000; Красавский 2001; Пименов 2006; Пименова 2005; Попова, Стернин 2000); фреймы и гештальты как единицы хранящейся в памяти информации (Демьянков 1996; Красных 1998; Минский 1979; Фрумкина 2001; Lakoff, Johnson 1980); национально-культурные стереотипы, отраженные в языке (Левонтина, Шмелев 2000; Кобозева 2000; Прохоров 1997); собственно характеристика языковой картины мира представителей определенной культуры через описание устойчивых мотивов, норм поведения, правил (Бабаева 2004; Вежбицкая 1992; Шаховский 1998; Шмелев 2002). Исследования, проводимые в русле обозначенной проблематики, опираются, в свою очередь, на важнейшие философские и лингвистические концепции (Гумбольдт 1984; Есперсен 1958; Сэпир 1993; Потебня 1913; Радченко 1997; Brentano 1874; Brunot 1936 и др.), постулирующие необходимость рассматривать реальную действительность в соотнесении с ее отражением в содержании языковых форм.

Носители разных языков и культур по-разному видят и структурируют окружающую действительность. Одни и те же концепты могут интерпретироваться неоднозначно (см.: Карасик 1992). В связи с этим весьма актуальными в рамках отражения в языке национально-культурных особенностей являются сопоставительные исследования базовых универсальных категорий, особенно на материале неблизкородственных языков, в частности, русского и немецкого. Универсальные категории, по мнению А.Я. Гуревича, представляют сетку координат, наложенную на действительность, через которую люди воспринимают мир (Гуревич 1984).

Категория посессивности играет исключительно важную роль в концептосфере человека. На протяжении всей своей жизни человек всегда чем-то и кем-то владел. Вместе с развитием института собственности развивались и средства отражения этого понятия в языке. Мы исходим из того, что осмысление становления посессивных отношений, их развития в процессе поступательной деятельности человека происходило в каждой культуре по-разному, будучи обусловлено определенной иерархией ценностей, прежде всего национально-культурной спецификой, что нашло отражение в русском и немецком языках. Несмотря на интерес лингвистов к проблемам репрезентации в языке посессивности, многие аспекты этой сложной категории еще не получили должного освещения в науке. В частности, не существует однозначной трактовки понятия посессивности; не систематизированы разноуровневые средства выражения посессивных отношений; не достаточно освещены предикативные способы выражения в языках поступательного динамического развития отношений посессии, в которых центральной языковой единицей выступает глагол. Все вышесказанное определяет выбор темы и актуальность предпринятого исследования.

В основу выполненного исследования положена следующая гипотеза:

категория посессивности представляет собой особый тип ментальных образований, содержанием которого является динамика сферы субъекта, эта динамика находит отражение в семантике глагольных единиц и обладает лингвокультурной спецификой.

Цель исследования - установить и описать лингвокультурологические характеристики категории посессивности применительно к семантике русских и немецких глаголов.

Достижение цели предполагает решение следующих задач:

- определить категориальную специфику посессивности;

- построить фрейм посессивности;

- систематизировать предикативные средства выражения категории посессивности в русском и немецком языках;

- охарактеризовать закономерности репрезентации посессивности в семантике русских и немецких глаголов;

- выявить диахронические характеристики базовых посессивных предикативных конструкций в сравниваемых языках;

- установить лингвокультурную специфику категоризации посессивности в русском и немецком языках.

Используемые методы анализа, направленные на сопоставительное лингвокультурологическое изучение русских и немецких предикативных средств выражения категории посессивности, базируются на тех методологических принципах, в основе которых лежит понимание языка как важнейшего средства общения и признание единства сущностного и функционального в языке (см.: Будагов 1983; Кацнельсон 1984; Слюсарева 1981; Солнцев 1977), а также взаимосвязи таких фундаментальных свойств языка, как системность, социальность, исторический характер развития и психологическая сущность (Караулов 1987). При рассмотрении языковых явлений с позиций лингвокультурологического подхода привлекался аспект диахронии.

При анализе языковых фактов мы учитываем такие принципы исследования содержательной стороны языка, которые базируются на представлении о постоянном взаимодействии лексических и грамматических явлений (Виноградов 1969; Кубрякова 1981; 1995; Маслов 1984; Милославский 1981; Серебренников 1983; Шведова 1985; Шелякин 1987; Ярцева 1968 и др.).

Названные методологические принципы лежат в основе комплексной методики описания материала. Для решения поставленных задач использованы общенаучные методы - наблюдение, анализ, синтез, сравнение, моделирование, интроспекция, а также частные лингвистические методы компонентного, контекстуального, этимологического анализа. Функционирование глаголов как средств выражения посессивных отношений рассматривается нами в составе предложения как коммуникативной и предикативной единицы (Сиротинина 1980) и одновременно единицы текста - высказывания (Степанов 1995).

Материалом для исследования послужили тексты художественной литературы русских и немецких авторов (и в некоторых случаях их переводы). Всего анализу было подвергнуто более 10000 словоупотреблений. В том числе источником для сплошной выборки глаголов в русском языке послужили тексты Успенского сборника (XII-XIII в.), Апракоса Мстислава Великого (XI в.), Изборника Святослава 1076 г., Повести временных лет, Летописи Новгородской (первой) по Синодальному списку (XIII-XIV в.); в немецком языке - тексты «Песнь о Нибелунгах» (Das Nibelungenlied) (XII в.), «Хроника императоров одного регенсбургского священника» (Die Kaiserchronik eines Regensburger Geistlichen) (XII в.), а также произведения некоторых наиболее известных немецких поэтов раннего средневековья (XI-XIII в.). Nibelungenlied относится к наиболее читаемым и переписываемым поэтическим произведениям позднего средневековья. В настоящее время существует десять полных (или почти полных) списков, а примерно двадцать рукописей сохранились лишь фрагментарно. Наиболее важными рукописями являются Санкт-Галленерская (St. Gallener Handschrift) (B), Хохенэмс-Ласбергская (Hohenems-LaЯbergische Handschrift) (C) и Хохенэмс-Мюнхенская (Hohenems-Mьnchener Handschrift) (A). Нами была привлечена для отбора фактического материала методом сплошной выборки рукопись С - Хохенэмс-Ласбергская (Hohenems-LaЯbergische Handschrift), как наиболее древняя и полная (она содержит 38 песен, около 2500 четверостиший). Песнь о Нибелунгах была сложена около 1200 года, т.е. на стыке древневерхненемецкого и средневерхненемецкого периода истории немецкого языка. Хроника императоров (Kaiserchronik) представляет собой стихотворное описание деяний римских и германских императоров, в нее включены разного рода легенды и фантастические рассказы. Это произведение, написанное приблизительно в середине XII века, содержит около 17000 стихов. При цитировании памятника (немецкий язык) цифра, стоящая перед примером, обозначает номер строфы (Kaiserchronik) или номер четверостишия (Das Nibelungenlied).

Кроме этого, привлекались материалы толковых исторических и современных словарей русского и немецкого языков.

Научная новизна исследования заключается в том, что впервые категория посессивности рассматривается как особый тип ментального образования, фиксирующий динамику сферы субъекта в различных аспектах: 1) принадлежность, обладание, включение объекта в сферу субъекта, 2) абстрактная и конкретная посессивность, 3) статическая и динамическая посессивность. Разработана типология предикативных средств выражения посессивных отношений в русском и немецком языках. Установлена динамическая фреймовая структура посессивности, позволяющая выявить лингвокультурную специфику вербализации в неблизкородственных языках становления и развития отношений посессии. Охарактеризовано отражение в семантике глагольных единиц процессов про-активного и ре-активного освоения объектов внешнего мира. Выявлены диахронические характеристики базовых посессивных предикативных конструкций в сопоставляемых языках.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что данная работа вносит вклад в развитие категориальной лингвокультурологии, характеризуя репрезентацию посессивности в неблизкородственных языках. Проанализирована связь категории посессивности с локативностью, систематизированы глагольные средства выражения посессивных отношений в сопоставляемых языках, концептуально обоснованы сходства и различия в семантической структуре русских и немецких глаголов, выражающих посессивные отношения, базирующиеся на сходствах и различиях в восприятии окружающего мира представителями разных культур.

Полученные результаты исследования способствуют дальнейшей разработке лингвокультурологического подхода к описанию понятийных и языковых категорий и могут выступить основой при построении типологии способов репрезентации этих категорий как в родственных, так и в неродственных языках.

Практическая значимость. Результаты исследования могут в вузовских курсах по общему языкознанию, теории межкультурной коммуникации, лингвострановедению, теории и практики перевода, в спецкурсах по современному русскому языку и его истории, современному немецкому языку и его истории, по когнитивной лингвистике, в практике преподавания специальных дисциплин сравнительно-исторического цикла, при описании лексического строя русского и немецкого языков, а также на занятиях по русскому языку как иностранному.

Апробация работы. Основные положения, а также выводы по отдельным проблемам неоднократно докладывались на научных конференциях: международных - конференция МАПРЯЛ «Актуальные проблемы социальной лингвистики и лингводидактики на пороге XXI века» (Ульяновск, 1999); «Единство системного и функционального анализа языковых единиц» (Белгород, 2004); «Человек в современных философских концепциях» (Волгоград 2000; 2004; 2007); конгресс «Культура, наука, образование на пороге III тысячелетия» (Волгоград 2000; 2004); «Проблемы обучения иностранных граждан на современном этапе: лингвистические и методологические (Волгоград, 2000); «Россия и Запад: диалог культур» (Москва, 2001); школа-семинар «Язык. Культура. Словари» (Иваново, 2001); «Язык в пространстве и времени» (Самара, 2002); «Русский язык, литература и культура в современном обществе» (Иваново, 2002); «Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов» (Волгоград, 2005; 2007); «Язык. Культура. Коммуникация» (Волгоград, 2006); «Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике» (Кемерово, 2006); всероссийских - «Актуальные проблемы психологии, этнопсихолингвистики и фоностилистики» (Москва, 1999); «Медико-биологические, культурологические и психолого-педагогические аспекты адаптации зарубежных студентов» (Волгоград, 2001); «Проблемы изучения живого русского слова на рубеже тысячелетий» (Воронеж, 2001); «Язык, культура, общество: социально-культурные аспекты развития регионов Российской Федерации» (Ульяновск, 2002); «Актуальные проблемы обучения русскому языку как иностранному и дисциплинам специализации» (Нижний Новгород, 2003); «Межкультурная коммуникация: современные тенденции и опыт» (Нижний Тагил, 2003); «Язык. Система. Личность» (Екатеринбург, 2006); межвузовских и вузовских - «Актуальные проблемы филологии в вузе и школе» (Тверь, 1992); «Функционирование языковых единиц в разных речевых сферах: факторы, модели» (Волгоград, 1995); «Язык и межкультурная коммуникация» (Санкт-Петербург, 2004); Борковские чтения (Волгоград, 2004; 2005; 2006; 2007). Работа обсуждалась на заседании научно-исследовательской лаборатории «Аксиологическая лингвистика» в Волгоградском государственном педагогическом университете. По теме диссертации опубликовано 40 работ общим объемом 47,1 п.л.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Категория посессивности представляет собой ментальное образование, содержанием которого является динамика сферы субъекта, уточняемая в следующих направлениях: 1) принадлежность, обладание, включение объекта в сферу субъекта, 2) степень абстрактности посессивных отношений, 3) динамика посессивных отношений.

2. Динамика посессивных отношений, отраженных в глагольной семантике, моделируется в виде фрейма, конститутивными компонентами которого являются субфреймы «начало посессии», «собственно посессия», «окончание посессии».

3. Субфрейм «начало посессии» характеризуется наибольшей номинативной плотностью в общей структуре фрейма посессивности, это объясняется особой значимостью инициальной стадии освоения мира человеком. Наибольшая вариативность в фрейме посессивности в рамках субфрейма «начало посессии» установлена у слота «вступление в посессию». При вербализации этого слота в семантике глаголов преобладающим в русском языке является квалификация характера объекта, в немецком языке - направленность вступления в посессию (преобладание компонента her-) и структурирование способов приобщения объекта.

4. В рамках субфрейма «начало посессии» при вербализации слотов «предпосессия» и «зарождение посессии» релевантными для русского языка выступают лингвокультурологические признаки «преимущественно объектно-ориентированный поиск и нахождение объекта», для немецкого языка - «преимущественно субъектно-ориентированный поиск и нахождение объекта».

5. В рамках субфрейма «собственно посессия» релевантным для русского языка является терминал «накопление» (слот «владение-становление»), для немецкого языка - терминал «сохранение» (слот «собственно владение»).

6. В рамках субфрейма «окончание посессии» актуализируются следующие лингвокультурологические признаки: в русском языке - количественные характеристики объекта, в немецком языке - нерациональное, нецелесообразное утрачивание объекта. При этом терминал «передача» в аспекте диахронии в русском языке характеризуется разграничением процессов «даяния» и «дарения», направленных на адресата, в немецком языке - недифференцированностью данных процессов, имеющих целью утверждение статуса субъекта.

7. В аспекте диахронии в немецком языке понятие «имения объекта в своей сфере» включает как составляющий компонент момент захватывания объекта, что находит отражение в семантике ядерного глагола haben (иметь). В русском языке «имение» и «захватывание» закрепляются за разными этимологически родственными глаголами (t/7nb, bvfnb - взять, схватить, брать и bv4nb - иметь).

8. Предикативные конструкции с ядерным глаголом иметь - haben выражают включение денотата объекта в денотат субъекта. Это включение имеет двоякий характер: если место-релятум не принадлежит субъекту (не включается в его денотацию), объект является его собственностью, между субъектом и объектом устанавливаются собственно посессивные отношения; если место-релятум принадлежит субъекту (включается в его денотацию), объект может и не включаться в сферу субъекта, не быть его собственностью, тогда отношения между субъектом и объектом могут не квалифицироваться как посессивные.

9. В семантике предикативных конструкций, выражающих посессивные отношения, в русском языке находит отражение про-активный процесс освоения объектов внешнего мира, не включающий в себя момент ре-активности, поэтому связанный с настоящим и обращенный к прошлому. В немецком языке - это про-активный процесс освоения объектов внешнего мира, включающий в себя момент ре-активности, поэтому направленный в будущее.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии, списка источников, словарей и принятых сокращений.

Основное содержание работы

В первой главе «Посессивность как универсальная категория в языковой картине мира» рассматривается ряд важнейших теоретических вопросов, связанных с отражением в языке категории посессивности - универсальной понятийной категории, определяющей субъектно-объектные отношения; характеризуются основные способы выражения посессивности в языках; устанавливаются принципы фреймового подхода к анализу категории посессивности.

Обзор представленных в научной литературе различных подходов к исследованию категории посессивности (Baron and Herslund 1997; Chappell, McGregor 1996; Heine 1997; Lehmann 1996; Seiler 1973; 1982; 1883; Taylor 1996) позволяет говорить об актуальности изучения различных способов репрезентации посессивности в языках. В зарубежной лингвистике большинством грамматистов и лексикологов посессивность исследуется прежде всего с позиций ономасиологического подхода. Взяв за основу интуитивное понимание концепта посессивности, ученые уточняют его, описывая различные типы отношений, включаемые в общее понятие посессивности (см.: Heine 1997; Herslund, Baron 2001 и др.). Так, посессивность характеризуется прежде всего как концепт, причем наполняемость данного концепта весьма объемная: «Семантически посессивность можно отнести к биокультурным концептам. Это отношение человека с его родственниками, частями тела, материальной собственностью, культурными и интеллектуальными продуктами его деятельности. В более широком смысле - это отношение между организмом в целом и его частями» (Seiler 1983: 4).

В отечественной лингвистической традиции наиболее полное описание посессивности представлено в работах А.В. Бондарко, К.Г. Чинчлей (Бондарко 1996; Чинчлей 1996), где посессивность характеризуется как функционально-семантическое поле. Данное поле имеет бицентрическую структуру, что обусловлено наличием в языках атрибутивных и предикативных посессивных конструкций (Бондарко 1996: 99).

Посессивность может выражаться в языках различными розноуровневыми языковыми единицами. В большей степени исследован синтаксический аспект выражения посессивности (Беличова 1988; Друзина 2005; Копров 2002; Шатуновский 1996; Babby 1980; Clausner, Croft 1999 и др.). Что касается лексического аспекта, то он наименее исследован. Это, по-видимому, можно объяснить тем, что на синтаксическом уровне посессивность проявляется достаточно ярко (субъект, объект, предикат).

В так называемых Habeo-языках (см.: Benveniste 1966) прототипические случаи выражения атрибутивной и предикативной посессивности - это прежде всего генетив, притяжательные местоимения и конструкции с глаголом иметь. В Esse-языках наблюдается аналогичная выраженность атрибутивной посессивности, конструкции же с глаголом иметь относятся к периферии средств выражения посессивных отношений, центральное место занимают конструкции с глаголом быть.

В прототипических посессивных конструкциях в качестве субъекта-посессора выступает одушевленное лицо, объект (в зависимости от типов отношений) может быть как неодушевленным, так и одушевленным. Прототипические случаи выражения посессивности отражены в следующих примерах из неблизкородственных и близкородственных языков - немецкого, английского, чешского (Habeo-языки) и русского (Esse-язык) соответственно:

(1) Peters Sohn, Peter hat einen Sohn; Peterґs son, Peter has a son; Petrщv syn, Petr mб syna; сын Петра, у Петра есть сын;

(2) Peters Haus, Peter hat ein Haus; Peterґs house, Peter has a house; Petrщv dщm, Petr mб dщm; дом Петра, у Петра есть дом;

(3) Peters Kugelschreiber, Peter hat einen Kugelschreiber; Peterґs pen, Peter has a pen; Petrovo pero, Petr mб pero; ручка Петра, у Петра есть ручка.

В приведенных примерах в атрибутивных посессивных конструкциях в немецком и английском языках представлен родительный падеж. В немецком языке возможен также дательный падеж (если объект является одушевленным): dem Peter sein Sohn (букв.: Петру его сын), однако такие конструкции ограничены и характерны, в основном, для сельских районов Германии. Помимо этого в немецком языке может быть употреблена стилистически маркированная конструкция (книжный высокий стиль) der Sohn von Peter (ср. в английском: the son of Peter). Однако что касается двух видов генетива в английском языке, то обычно генетив типа Peterґs son используется в основном с одушевленным посессором, который уже известен, а объект посессивности вводится как новая информация; конструкции же с of используются, если объект посессивности известен, а посессор является новой информацией. В чешском языке для выражения атрибутивной посессивности большее распространение получили конструкции с притяжательными прилагательными. Как известно, притяжательные прилагательные с суффиксом -щv, -in в чешском языке выражают прямую принадлежность единичному конкретному владельцу (otcщv klobouk - шляпа отца, sestшina kniha - книга сестры). В русском языке, в отличие от чешского, притяжательные прилагательные не получили такого широкого распространения. Хотя в старославянском языке притяжательные прилагательные могли образовываться от каждого существительного, обозначающего одушевленное существо (Трубецкой 1987). Аналогичная картина наблюдается и в древнерусском языке (Мароjевић 1985), где в качестве производных были отмечены суффиксы -инъ-, -овъ- (Ивановъ, Ильинъ). Особая посессивная форма этого типа входила в парадигму имени также в старочешском (см. об этом: Ермакова 1986; Иванов 1990; Ревзин 1973).

В примере 1 значение существительного сын определяет родственные отношения, очевидные как в предикативной, так и в атрибутивной конструкции. В примере 2 существительное дом определяет отношение собственно владения в предикативной конструкции, но атрибутивная конструкция требует уточнения, поскольку дом Петра (во всех приведенных языках) может означать «дом, в котором он живет в данный момент, не обязательно его собственность». И, наконец, в примере 3 существительное ручка может в предикативной конструкции выражать не только значение собственно владения (принадлежности), но и значение доступности, то есть «в настоящий момент Петр имеет доступ к ручке, может ею воспользоваться, но она ему может и не принадлежать».

Однако посессивность не ограничивается только этими случаями, поскольку субъектно-объектные отношения посессии весьма разнообразны. Более сложные случаи передачи в языке идеи посессивности обусловлены прежде всего изначально полисемантичной природой глаголов, употребляемых в предикативных посессивных конструкциях, таких, как немецкий глагол haben, английский have, чешский mнt, русские иметь, быть.

Исследователи отмечают соотнесенность экзистенциальных, локативных и посессивных конструкций как внутри одного языка, так и в типологическом аспекте (Гиро-Вебер, Микаэлян 2004). В качестве доводов локативной интерпретации посессивности лингвисты приводят тот факт, что во многих языках наблюдается структурное сходство между локативными, посессивными и экзистенциальными конструкциями (см.: Lyons 1967; Christie 1970; Clark 1978).

Мы придерживаемся точки зрения, что посессивность тесным образом связана с локативностью. Основным доводом в пользу такого утверждения является то, что посессивность, как и локативность, является бинарным объединяющим отношением между двумя сущностями, которые приобретают семантическую интерпретацию только в связи друг с другом. Здесь мы можем говорить о параллелизме, существующем между посессивностью, локативностью и опытом. Посессивность имеет релевантные общие черты с локативностью и опытом. Но это, конечно, не означает, что посессивность, будучи комплексным и многосторонним понятием, может быть сведена к локативности. Более того, мы считает, что локативность ввиду своего основного статуса «примитивного» и очень конкретного понятия, действительно является основным компонентом посессивности. Любое обладание субъекта объектом - в различных его фазах: начало, собственно обладание, завершение - осуществляется в определенном пространственно-временном континууме. Понятия локализации, экзистенции объекта в сфере субъекта являются важными, но не определяющими для выражения отношений посессии. Мы считаем посессивность самостоятельным феноменом, включающим прежде всего в свою структуру три компонента: субъект, объект, отношение посессии между ними. В нашем исследовании категория посессивности характеризуется как особый тип ментальных образований, отражающий реально существующие связи между субъектами и объектами окружающего мира.

С нашей точки зрения, наиболее перспективным при выявлении национально-специфических особенностей восприятия мира представителями той или иной культуры, в частности, посессивных отношений, и отражения этого восприятия в языке является лингвокультурологический подход. Именно с позиций данного подхода возможно проследить и всесторонне охарактеризовать закономерности вербализации в языках различных посессивных ситуаций: приобретения, получения, воровства, дарения и др. Для лингвокультурологии «существенно не только употребление языковой единицы, но и ее культурный смысл» (Аврамова 2002: 377). Как известно, каждый естественный язык по-своему членит мир, то есть имеет специфический способ его концептуализации. В основе каждого конкретного языка лежит особая модель, или картина мира. Этому никак не противоречит тот факт, что все национально-специфические модели мира имеют и общие универсальные черты (Урысон 1998: 3). Понятия «картина мира», «языковая картина мира» являются центральными для лингвокультурологии (о различных подходах к трактовке проблемы определения специфики отражения бытия через язык см.: Карасик 2002: 118-120).

При лингвокультурологическом подходе за единицу исследования принимаются лингвокультуремы (Воробьев 1996), прецедентные тексты (Караулов 1986; Захаренко 1997), логоэпистемы (Костомаров, Бурвикова 1994), стереотипы общения (Прохоров 1997), фреймы (ван Дейк 1989; Соболева 2000; Minsky 1977), гештальты (Lakoff, Johnson 1980). Активно разрабатываются исследования в области дискурсологии (Карасик 1992; 2005а; Олянич 2006; Шейгал 2000).

В настоящий период развития лингвокультурологии и когнитологии в качестве одной из основных единиц, используемых для описания структур сознания, является концепт (определение концепта, подходы к исследованию концептов см.: Карасик 1996, 2001, 2006, 2007; Карасик, Слышкин 2005; Красавский 2007; Бабаева 2003). «В современной лингвистике, - как отмечает В.И. Карасик, - предметно-образная сторона концепта моделируется в виде фрейма… Фрейм как понятие заимствован из когнитивной семантики для обозначения того, как человеческие представления хранятся и функционируют в памяти» (Карасик 2002: 152).

Одним из первых направление фреймовой семантики начал разрабатывать Ч. Филлмор, в работах которого термин "фрейм" постепенно расширялся от чисто лингвистического толкования до когнитивного (Fillmore 1968). Фрейм, как известно, в переводе с английского языка означает «рамка, каркас, структура». В научной литературе представлены различные определения фрейма (см.: Баранов 2003; Болдырев 2001; Кобозева 2000; Красных 2003; Попова, Стернин 2003). Мы, вслед за В.И. Карасиком, понимаем под фреймом модель «для измерения и описания знаний (ментальных репрезентаций), хранящихся в памяти людей» (Карасик 2002: 152). Для нашей работы релевантным является также положение В.И. Карасика о динамике фрейма: «Фрейм акцентирует подход к изучению хранимой в памяти информации, выделяет части, т.е. структурирует информацию, конкретизируя ее по мере разворачивания фрейма…» (Карасик 2002: 152-153).

Фреймы имеют сложную структуру, в составе которой авторы выделяют, в частности, такие концептуальные единицы, как субфреймы и терминалы; фрейм может рассматриваться как матрица слотов, актуализирующих аспекты фрагмента действительности, содержащая оценку того фрагмента картины мира, который репрезентируется данным фреймом (Минский 1988; Minsky 1977).

Исходя из цели и задач нашего исследования, фреймовый подход позволяет более глубоко выявить категориальную семантику посессивности; вскрыть некоторые новые факты, которые не обнаруживаются при использовании традиционных методов.

Важным для нашего исследования является также понятие «лингвокультурный компонент значения», который эксплицирует в языке культурные и национальные особенности восприятия окружающего мира; применительно к анализируемому материалу лингвокультурный компонент значения глаголов, выражающих посессивные отношения, эксплицирует культурные и национальные особенности восприятия категории посессивности носителями русского и немецкого языков, что, соответственно, находит отражение в сопоставляемых языках.

В главе II «Субфрейм «начало посессии» в русском и немецком языках» устанавливается сложный фрейм посессивности; дается подробная характеристика субфрейма «начало посессии»; определяется наибольшая номинативная плотность слота «вступление в посессию» в сопоставляемых языках.

Исходя из поступательного развития отношений одушевленного субъекта с объектами, окружающими его в действительности, мы считаем, что категориальные отношения посессивности имеют сложную фреймовую структуру, представляющую собой определенную иерархию субфреймов, слотов и терминалов. Фрейм посессивности включает в себя субфреймы: начало посессии, собственно посессия, окончание посессии, представленные слотами, обозначающими последовательно различные фазы обладания, внутри которых, в свою очередь, выделяются терминалы, «заполняемые» соответствующими способами репрезентации данных фаз обладания. В результате посессивность представляется как сложное отношение, развивающееся по следующим основным фазам (от предпосессии до окончания посессии), которые обозначают соответствующие слоты: 1) «предпосессия» (базовый глагол искать в русском языке и suchen в немецком языке; далее в скобках указываются базовые глаголы в русском и, соответственно, в немецком языках); 2) «зарождение посессии» (найти, finden); 3) «вступление в посессию» (взять; nehmen); 4) «владение с фазой становления» (нажить, erwerben); 5) «собственно владение» (иметь; haben); 6) «владение с фазой утраты» (тратить, ausgeben); 7) «собственно окончание посессии» (потерять, verlieren); 8) «окончание посессии как переход к другому лицу» (дать, geben). Поскольку мы, опираясь на мнение В.И. Карасика (Карасик 2002), исходим из структуры фрейма как динамической, в центре нашего внимания находятся глагольные единицы. При выборе глаголов, составляющих фактический материал, мы опирались на Толковый словарь русских глаголов под ред. Л.Г. Бабенко (1999), словарь - справочник «Лексико-семантические группы русских глаголов» (1988), толковые словари немецкого языка (WDG, DUW) и исходили из построенной нами фреймовой структуры посессивных отношений, отражающей динамическое восприятие субъектом окружающей его действительности.

Каждый из выделенных слотов, характеризующих развитие посессивных отношений, описывается с точки зрения различных параметров, находящих отражение в семантике глаголов, представляющих данный слот. В контексте нашей работы определенную значимость приобретают признаки, характеризующие анализируемые глаголы в русском и немецком языках в лингвокультурологическом аспекте, то есть с точки зрения экспликации в семантике глаголов, выражающих посессивные отношения, культурных и национальных особенностей восприятия окружающего мира, в частности категории посессивности. Семантическая структура глаголов рассматривается как иерархия категориально-лексической, интегральных и дифференциальных сем.

Слот «предпосессия» представлен в сопоставляемых языках терминалом «поиск», который репрезентируется в русском языке глаголами искать (базовый глагол), а также конкретизирующими значение поиска префиксальными глаголами разыскивать, отыскивать, выискивать, изыскивать; в немецком языке базовым глаголом suchen и префиксальными глаголами, производными от suchen. Слот «зарождение посессии» представлен терминалом «нахождение», который реализуется в русском языке, соответственно, видовыми парами - разыскать, отыскать, выискать, изыскать, базовый глагол - найти (находить); в немецком языке - базовым глаголом finden и префиксальными глаголами, производными от finden. Помимо этого в последний терминал включаются также глаголы обыскивать (обыскать), выслеживать (выследить) и глаголы обрести (обретать), обнаружить (обнаруживать). В немецком языке данные слоты теснее связаны друг с другом, поскольку различные аспектуальные значения могут быть выражены одним глаголом.

Базовые глаголы искать, найти (находить) были широко распространены в древнерусском языке и имели по сравнению с современным русским языком свои особенности в употреблении. Так, глагол bcrfnb, помимо выражения ситуаций собственно поиска конкретного объекта, мог передавать также настоятельность, желание не только найти, но и забрать уже имеющееся у кого-то: Rfrj tvje bpbnb bp uhflf d] lfkmy5z cnhfys b -njk4 bcrfnb цhndf (СС, 1, 1114). В такого рода случаях речь идет о желании получить, добиваясь этого различными способами, определенного положения, большей власти, участок земли в собственность и т.д. Глагол искать передает здесь уже не значение предпосессии, а вступление в посессию. Глагол yfbnb (yf[jlbnb) был первоначально глаголом движения (это еще раз доказывает тесную связь понятий поиска и движения). Причем значение движения, передаваемого глаголом yfbnb (yf[jlbnb) было тесно связано с посессивным значением, поскольку движение часто осуществлялось с целью приобретения власти над кем-, чем-либо: K'jy] wfhm yfяn] euhs yf ,k]ufhs, euhb ;', yfi'li', dc. p'vk. <k]ufhcre. gjgk4ybif (СРЯ XI-XVII, 10, 299). Значение нахождения объекта у глагола yfbnb (yf[jlbnb) вторичное, случаи такого употребления указанного глагола относятся уже к более позднему периоду развития языка.

Базовый глагол suchen - эквивалент русского глагола искать - с точки зрения этимологии первоначально имел узкое значение: «идти вслед за кем-, чем-либо нюхая, выслеживая» (DHW, 694), таким образом, предполагал целенаправленную и последовательную деятельность субъекта согласно своим намерениям найти желаемое, необходимое. В качестве глагола движения suchen употребляется вплоть до новейшего времени (ср.: den Weg suchen - (идя) искать дорогу; das Weite suchen - бежать, спасаться бегством, удирать). Вместе с тем у этого глагола уже в двн. отмечается переносное значение.: „[er]streben, nach etw. trachten“ - стремиться к чему-л., добиваться чего-л., желать чего-л. (DHW, 694). В истории немецкого языка глагол suchen обозначал идею целенаправленного поиска в самом общем виде: her Stoc, ir sit ыf schaden her gesant, / daz ir ыz tiuschen liuten suochet tњrinne unde narren - господин Сток, вас прислали сюда для вреда / чтобы вы искали среди немецких людей глупых и шутов (Walther von der Vogelweide).

Базовый глагол finden в средневерхненемецком передавал значение нахождения объекта, подчеркивая при этом видимость, «зрительность» этого действия - не просто найти, но прежде всего увидеть собственными глазами:

40. Lutzel deheinen varnden / armen man da vant / мало путников /

бедных тут (можно) было найти (Nibelungenlied).

В большинстве примеров в привлекаемом нами фактическом материале из истории немецкого языка объект при глаголе finden носит одушевленный характер, в семантической структуре этого глагола актуализируется сема целенаправленного нахождения одушевленного объекта с целью включения его в свою сферу и дальнейшей совместной деятельности с ним:

20. hey waz er sneller degene / sit ze Buregonden vant - эх, каких быстрых воинов / он нашел у Бургундцев (Nibelungenlied).

Проведенный анализ репрезентации терминалов «поиск объекта» и «нахождение объекта» позволяет говорить о том, что для носителей русского языка определяющим в процессе поиска и нахождения является характер объекта - его скрытность, его труднодоступность, дополнительный характер: Высоко в небе парит орел, плавно описывая круги. Ему все видно. Он зорко смотрит вниз и выискивает добычу (ССРЛЯ, 2, 1048); Успех в бою будет в большей степени зависеть от умелого управления кораблем, и надо изыскивать всякие средства, чтобы приучить личный состав к маневрированию корабля (ССРЯ, 1, 438), а также характер пространства поиска, предполагающий множественность выбора: На четвертый день отряд белых выехал на поля разыскивать запрятанный там хлеб и скот (Марков).

Для носителей немецкого языка релевантным, значимым является личная сфера субъекта, собственные его усилия по поиску и нахождению объекта. Именно это находит языковое отражение в системе немецкого языка в многочисленных префиксальных глаголах, называющих конкретные шаги субъекта, который ищет и стремится найти тот или иной объект: `искать, собирая': Jeden Frьhling mussten wir das Ackerfeld nach Steinen absuchen (Musil) - Каждую весну мы должны были искать, собирая (или собирать, отыскивая), камни на пахотном поле; `искать, собирая в одно место': Er suchte ein paar Nдgel, das Handwerkzeug zusammen (WDG, 4518) - Он искал, собирая (в кучу) гвозди и инструмент; `искать, собирая и поднимая': Splitter, Stecknadeln, Geldstьcke vom Erdboden aufsuchen (WDG, 286) - искать, поднимая с земли (пола), осколки, булавки, монетки; `искать, выискивая и оценивая': … diejenige Gattin, die ich unter den angesehenen Tцchtern der Stadt fьr Sie aussuchen werde (Keller) - …ту супругу, которую я выберу (буду искать, оценивая) для Вас из уважаемых дочерей города; `искать, вынимая': Er hatte das gewьnschte Buch schnell herausgesucht (WDG, 1797) - Он быстро нашел нужную книгу (вынув ее из числа других); `искать, вытаскивая и помещая перед собой': Er hat in dem Schubladen endlich das Tuch hervorgesucht (Becher) - Он наконец-то нашел в выдвижном ящике шкафа платок (то есть нашел и вытащил, «поместил» перед собой).

Такая структурированность действий субъекта во многом объясняется особым отношением представителей немецкой культуры к времени и пространству. Являясь представителями так называемой дуинговой культуры (doing-culture), немцы очень бережно относятся ко времени, заранее планируя все свои шаги. В силу ограниченной территории проживания по сравнению с бескрайними русскими просторами (о которых уже так много написано), субъект стремится структурировать свои виды деятельности, четко обозначив их в рамках ограниченного пространства. Так, в немецком языке в рамках терминала «нахождение» отдельно квалифицируется ориентация субъекта в конкретном пространстве: нахождение пути домой: Er konnte mit Mьhe und Not heimfinden, weil er hier seit zwanzig Jahren nicht mehr war und vieles fand er fremd (Musil) - Он с большим трудом нашел дорогу домой, потому что он не был здесь уже двадцать лет и многое нашел чужим; нахождение правильного пути в чужой местности: Wir wollten sie hinbringen, aber sie sagte, sie werde sich allein zurechtfinden (WDG, 4498) - Мы хотели ее доставить, но она сказала, что найдет сама дорогу (доберется сама); нахождение дороги к отправному пункту: Du kannst umkehren, ich finde jetzt allein zurьck (WDG, 4503) - Можешь возвращаться, я теперь сам найду дорогу назад; собственно ориентирование в пространстве: Aber er findet beim besten Willen nicht mehr durch (Renn) - Но он при всем желании уже не выберется (не найдет выход, не сориентируется).

Слот «вступление в посессию» является сложным и многоаспектным, что обусловлено различными способами приобщения объекта. Человек издавна стремился включить в свою сферу различные объекты (не только в силу желания, но и в силу насущных жизненных потребностей) и изобретал для этого различные пути. Именно поэтому слот «вступление в посессию» представлен в сопоставляемых языках наибольшим, по сравнению с другими слотами, разнообразием глагольных рядов, заполняющих соответствующие терминалы: «приобщение объекта непосредственно в руки, руками»; «извлечение объекта откуда-либо»; «с помощью специальных средств или действий»; «против воли кого-, чего-либо и/или незаконным путем», «включение объекта в свою сферу», эти терминалы репрезентируются глаголами, в семантике которых находят отражение разнообразные посессивные ситуации вступления в посессию.

Глаголы, входящие в состав языковых средств, репрезентирующих слот вступления в посессию, выражают определенные действия субъекта по приобщению к себе какого-либо объекта, часто с применением определенных усилий; включение объекта в сферу своей деятельности, своего состояния.

Следует заметить, что вхождение глаголов в тот или иной терминал во многом условно, поскольку некоторые глаголы могут быть включены в состав нескольких микрогрупп, особенно это касается глаголов с более общим значением (например, взять, поймать и др.). Внутри самих микрогрупп также можно говорить об отдельных объединениях глаголов, что обусловлено особенностями их семантической структуры.

Базовым глаголом, выражающим слот «вступление в посессию», является глагол взять (брать) в русском языке и nehmen в немецком языке.

В отличие от немецкого языка в истории русского языка ситуация «взятия» объекта могла обозначаться целым рядом родственных глаголов. Так, базовый глагол d]p7nb (d]pbvfnb) был тесно связан с родственными ему глаголами 7nb, bvfnb, bv4nb, gj7nb (gjbvfnb), ghb7nb (ghbbvfnb), которые обнаруживают структурно-грамматическую общность (генезис корневой морфемы, характер парадигм, соотношение основ и суффиксов-флексий). В результате проведенного анализа установлено, что релевантной интегральной семой для древнерусских глаголов приобщения объекта является сема `взять в руки с целью дальнейших действий', которая отражает обязательную валентность данных глаголов: с целью совместного движения: вземше оружье поидоша на нь (ПВЛ, с. 58); речевой деятельности: имъ м# епифанъ за роукоу рече (Усп. сб., 159а28); физического воздействия: они же поимше убиша я (ЛН XIII-XIV, 93) и др. Данные контексты были широко распространены, что свидетельствует о значимости для древнего русича не собственно момента взятия объекта, а прежде всего дальнейшего действия с этим объектом, попавшим в личную сферу субъекта.

В немецком языке базовый глагол nehmen является, как и русский глагол взять, многозначным глаголом, однако не обнаруживает такой сложной структурно-грамматической общности с другими глаголами, как это прослеживается в истории русского языка. Глагол nehmen восходит к индоевропейскому корню *nem- «выделять кому-л. что-л., оделять кого-л. чем-л.», а также опосредовано (посредством чего-л.) «выделять себе», «оделять себя самого» (DHW, 464). Особенностью употребления глагола nehmen в анализируемых нами текстах истории немецкого языка является обозначение им ситуации приобщения объекта как «включение объекта в свою сферу», поскольку в большинстве зафиксированных примеров объект носит одушевленный характер: