Среднее число производных в парадигме, так же как и у глагольных и субстантивных СМ - два. Среднее число производных в парадигме для всей массы адъективных СМ равно единице.

Поскольку в парадигмах отадъективных СМ реализуются только два типа производных - синтаксические дериваты nomina abstracta и наречия, семантического насыщения не происходит. В этом смысле прилагательные резко противопоставлены отглагольным и отсубстантивным словообразовательным парадигмам, где наблюдается семантическая трансформация СМ. Наличие только данных типов производных является причиной того, что адъективные СМ не образуют словообразовательных цепочек: структурно-смысловое развитие заканчивается на наречиях и отвлеченных существительных.

Некоторые прилагательные не реализуют словообразовательного потенциала. Основная причина - морфонологическая несочетаемость аффиксов: горластый `обладающий громким, крикливым голосом', драконовский `крайне жестокий, беспощадный' (от данных прилагательных потенциально возможно образовать только наречия: горласто, драконовски), загребущий `стремящийся много захватить; очень жадный', продувной `хитрый, плутоватый'.

Состав парадигмы глагольных СМ зависит прежде всего от частеречной принадлежности производящего слова: отглагольные и отсубстантивные производные имеют разный набор дериватов.

Типовую парадигму отглагольных словообразовательных метафор составляют отглагольные прилагательные (адъективированные причастия), nomina actionis и гораздо реже - nomina agentis: взвинтить `привести в крайне возбужденное, нервозное состояние' > взвинченный > взвинченность; возродить > возродиться, возрожденный, возрождение; переродиться `стать совсем иным, измениться; преобразиться' > перерождение, перерожденец > перерожденка, перерожденческий, перерожденчество и др.

Деривационным разнообразием производные не обладают: метафорическое значение передается в основном синтаксическим дериватам (возрождение, перерождение, развенчание, неизгладимость). Единичными случаями представлены наименования лица (перерожденец) и существительное с собирательной семантикой (издержки). Т.о., дальнейшего смыслового насыщения в гнездах метафорических глаголов не происходит.

Глубина гнезда также оказывается в общем небольшой - не далее первой-второй ступени. Однако причина тому не столько семантическая, сколько формальная: производящие СМ-глаголы сами являются производными словами, иногда со сложным морфемным составом.

Отсубстантивные производные имеют различный состав парадигм, в зависимости от способа словообразования.

Суффиксальные производные стремятся реализовать в парадигме прежде всего различные префиксальные типы, так или иначе уточняющие, конкретизирующие семантику глагола. Сочетаемость с приставками достаточно узкая, поскольку отыменные глаголы в отличие от непроизводных выборочно сочетаются с приставками. Выбор префикса зависит прежде всего от словообразовательного типа глагола: бычиться > набычиться `нахмурившись и слегка опустив голову, смотреть исподлобья; насупиться', сбычиться `принять угрюмый вид, наклонив голову'; ёжиться > поёжиться `ёжиться некоторое время'; химичить > схимичить `сделать что-л. предосудительное'; нахимичить `наделать чего-то непонятного, ненужного; сделать то, что приводит к негативным последствиям'; цыганить > выцыганить `выпросить, выклянчить' и под.

В отсубстантивных парадигмах, таким образом, за счет приставочных образований и их производных происходит смысловое обогащение гнезда.

Конфиксальные производные, как и отглагольные дериваты, образуют прилагательные и nomina actionis: озадачить > озадаченный ; искоренить > неискоренимый, искоренение; овеществить > овеществление; окрылить > окрылённый > окрылённость; разбазарить > разбазаривание.

Глагольные словообразовательные метафоры обладают - в общей массе - невысоким словообразовательным потенциалом: среднее число производных в парадигме - два. При этом мы учитывали производные, образующие собственную парадигму. Среднее число производных в СП для всех глагольных СМ составляет величину меньше единицы (0,79).

Однако гораздо чаще, чем у существительных, значения передаются дальше по цепочке (в 18 случаях). Отличие отглагольных СМ проявляется также в том, что члены парадигмы образуют свои СП из двух-трех производных (перерожденец, осоветь, остолбенеть, одеревенеть, оцепенеть, петушиться), что способствует структурно-смысловому обогащению гнезд.

Обращает на себя внимание тот факт, что от глагольных СМ практически не образуются производные nomina agentis.От глаголов, обозначающих состояние, наименования лиц не образуются вообще В парадигме непроизводных глаголов эта словообразовательная лакуна восполняется субстантивированными причастиями: Слышно было только, как фыркали и жевали лошади да похрапывали спящие (А.Чехов). Отадъективные глаголы типа стареть, слабеть, тупеть, веселиться и др. не образуют имена лиц, поскольку они образуются непосредственно от прилагательных: старик, слабак, тупица, весельчак и под. . Глаголы поведения мотивируются либо наименованиями лиц (франт, школьник), либо зоонимами (бык, обезьяна, петух), содержащими характеристику человека. Образование nomina agentis в этом случае привело бы к появлению словообразовательного круга: франт > франтить > <франтитель>.

Половина глаголов (45 единиц) из общего числа производных (88), не реализуют словообразовательного потенциала. В большинстве своем это глаголы, имеющие приставку, что создает препятствие для образования приставочных производных.

Одна из основных причин словообразовательной неактивности производных - крайне слабая семантическая связь с производящим: изжить `избавиться, освободиться от чего-либо дурного, нежелательного; устранить, искоренить', намахать `написать, нарисовать и т.п. быстро и небрежно', огреть `сильно ударить', подмахнуть `поставить свою подпись под чем-либо; подписать что-либо наспех или не читая подписываемого', проморгать `упустить, не заметить прозевать', угрохать `убить', улизнуть `уйти, скрыться незаметно, потихоньку'.

Важным фактором, тормозящим реализацию словообразовательных потенций, является стилистическая окраска производных. Так, например, от имперфективных форм многих глаголов потенциально возможны образования nomina actionis: подмахивать > <подмахивание>; просаживать > <просаживание>; раскошеливаться > <раскошеливание>, однако разговорно-просторечные основы стилистически не согласуются с книжным суффиксом -ниj(е).

Способ словообразования также влияет на деривационный потенциал производных: конфиксальные или префиксально-суффиксально-постфиксальные производные гораздо реже образуют парадигмы, так как они обнаруживают большую семантическую декорреляцию с производящими, по сравнению с приставочными образованиями, поскольку семантика конфикса более чётка, определённа и чаще всего моносемична: зарапортоваться `запутаться, наговорить лишнего, вздорного, рассказывая что-л.', прошвырнуться `пройтись, прогуляться', окрыситься `в раздражении, в злобе наброситься на кого-л.; раздражённо, злобно ответить кому-л.', рассиропиться `разнежиться, впасть в сентиментальное настроение', прикарманить `присвоить, взять себе' и др.

Небольшое число суффиксальных и постфиксальных производных также не образует СП: чугунеть `становиться тяжёлым', гвоздить `упорно, с силой бить, колотить', ишачить `выполнять тяжёлую работу', школьничать `вести себя так, как это свойственно школьнику, ребячиться', гусарить `вести себя подобно гусару; проявлять молодечество, удаль'. Основная причина - стилистически сниженная окраска производных, которая ограничивает сочетаемость аффиксов с основой, а также сужает сферу речевого употребления СМ, поэтому потенциально возможные приставочные образования оказываются невостребованными.

СМ-наречия обладают нулевым словообразовательным потенциалом: развитие семантики корневого слова останавливается на них. Они завершают структурно-смысловое развитие исходного слова. Однако данная особенность характерна для всех производных наречий вообще: они являются замыкающим звеном словообразовательной цепи. Фактор морфонологической и стилистической сочетаемости аффиксов оказывается в этом случае нерелевантным: вполголоса `не громко, не полным, пониженным голосом'; вполуха `без достаточного внимания (слушать)', мертвецки `совершенно, до бесчувствия', вполноги `не в полную силу; слабее, чем можно было бы', подчистую `полностью, без остатка', припеваючи `хорошо, в довольстве, в полном благополучии' и др.

Таким образом, СМ обладают невысоким словообразовательным потенциалом. Общее число производных в СП для всех частей речи (за исключением наречий) составляет два. Для всей массы производных (в том числе не реализующих словообразовательного потенциала) средняя величина составляет 0,7 единицы.

Основная причина слабого словообразовательного потенциала СМ нам видится в следующем. При образовании СМ происходят существенные семантические сдвиги (иногда семантика производящего в производном настолько трансформируется, что установить смысловую связь между ними очень сложно); огромная энергия затрачивается на создание нового смысла и в большинстве случаев на этом этапе она и иссякает, возникает своего рода семантическая энтропия.

Вследствие этого деривационное продолжение обычно не приводит к семантическому обогащению парадигмы: все производные относятся либо к синтаксическим дериватам (в адъективных СП - только к ним), либо к модификационным типам. Большее разнообразие в этом смысле наблюдается в глагольных СП, где незначительные трансформации семантики производящего осуществляются за счет приставочных образований и их производных. Некоторые смысловые сдвиги в глагольных парадигмах дают толчок к дальнейшему деривационному развитию уже в словообразовательной цепи, тогда как субстантивные СМ передают свое значение по цепи всего в двух случаях, а прилагательные СЦ вообще не образуют.

Помимо смыслового расхождения производного и производящего, к общим причинам, тормозящим словообразовательную активность СМ, относятся: 1) морфонологическая и/или семантическая несочетаемость морфем; 2) стилистически сниженный характер производных основ. Стилистическая окраска сужает сферу употребления слова и накладывает ограничения на сочетаемость аффиксов; 3) фактор прагматики, проявляющийся в невозможности образования каких-либо типов производных или их функциональной «ненадобности».

Мы установили также непосредственную связь между деривационной активностью производных и типом СМ, однако для каждой части речи эта связь проявляется по-разному.

Из всего количества субстантивных производных, образующих СП (29), только четыре относятся к внешней и внутренней СМ, т.е. обнаруживают тесную связь с производящим. Остальные СМ относятся к ассоциативному типу. Следовательно, деривационный потенциал возрастает в тех случаях, когда производное обнаруживает значительное смысловое расхождение с производящим. Но при этом для всей массы субстантивных СМ слабая смысловая связь между словами является основной причиной невысокой деривационной активности.

У адъективных и глагольных производных, в отличие от субстантивных, наибольшим словообразовательным потенциалом обладают СМ внутреннего типа: из всех глаголов, образующих парадигму (38) пятнадцать относятся к внутренней метафоре. Тем не менее ассоциативные СМ также проявляют большую продуктивность, по сравнению с внутренней и экспрессивной СМ: одиннадцать производных этого типа передают значения дальше по цепочке.

Во втором параграфе исследуется семантический потенциал словообразовательных метафор.

Одна из центральных проблем семантики - исследование механизмов языкового расширения, т.е. причин и условий развития вторичных значений, развития полисемии. Традиционно полисемия изучалась как результат актуализации различных смысловых компонентов базового слова, в результате чего была создана теория иерархии сем в структуре слова (ядерные, дифференциальные, периферийные, потенцииальные) [Стернин 1979; Васильев 1971; Чудинов 1988], а само описание сводилось к инвентаризации и классификации существующих значений.

Когнитивная семантика, начиная с Дж. Лакоффа, Ч. Филлмора и др. развивает прототипную теорию значения, главная идея которой - «не пытаться определить значение слова в виде конечного списка признаков <…>, а описать значение слова как прототипический каркас, т.е. набор свойств прототипического денотата» [Кобозева 2007: 160], в связи с этим полисемия понимается как осваивание человеком «нового, неосвоенного через данное, освоенное им известное, моделирование новых объектов и ситуаций с помощью уже имеющихся у него семантических структур» [Кустова 2004: 23].

Проблема семантического потенциала рассматривалась в основном на материале непроизводной лексики, что вполне объяснимо: непроиз-водное слово обладает немотивированным значением, т.е. условными названием соответствующих явлений объективной действительности (является инвариантом, точкой отсчета смыслопорождения), тогда как семантика производного слова так или иначе рассматривается через значение своего мотивирующего.

Однако проблема в том, что производные слова могут не только усваивать (или не усваивать) значения производящего, но и развивать собственные значения, т.е. обладать собственным семантическим потенциалом.

Понятие семантического потенциала слова «включает два аспекта: что можно извлечь из исходного значения и связанной с ним ситуации и на что можно «распространить» знак, какие новые ситуации вовлекаются в его семантическую орбиту» [Кустова 2004: 11].

При исследовании семантического потенциала словообразова-тельных метафор мы опирались не только на данные различных словарей, но и на текстовые источники, поскольку «взаимоотношения лексического значения слова в языке и речевые условия его реализации» имеют весьма подвижную, зыбкую границу, и не всегда возможно установить, является ли данное употребление только «модификацией словесной семантики в пределах одного значения» [Чудинов 1988: 18-38] или же это изменение отражается в парадигматике, т.е. на уровне всего слова. Кроме того, текстовый материал позволяет проиллюстрировать значения (или оттенки значений), не зафиксированные в словарях. Важным является также тот факт, что для формирования семантики производного слова первосте-пенное значение имеют лексическая и синтаксическая сочетаемость исходного слова. Именно в определённом синтаксическом (или лексическом) окружении актуализируются «скрытые семы» мотивирующего слова, составляющие в производном так называемые «семантические приращения», в которых «в скрытом, имплицитно не выраженном виде» содержится та информация, «которая была связана с лексической сочетаемостью мотивирующего слова в исходной мотивирующей структуре» [Кубрякова 1981: 165-170].

Основными задачами данного параграфа явились следующие: 1) выявление общих и частных причин развития вторичных значений у словообразовательных метафор, а также причин, ослабляющих семантический потенциал производных; 2) установление степени семантической близости между значениями внутри одной лексемы. Указанный анализ проводился в связи с учетом двух типов связи значений словообразовательных метафор - последовательная и параллельная мотивации (иными словами, цепочечная и радиальная связь значений).

Под последовательной мотивацией мы понимаем образование вторичного значения производного от исходного значения, т.е. его обусловленность первичным значением: подножие. 1. Место у самого низа, основания чего-либо возвышающегося: Через пять минут уже стояли у подножья. Заросший мелкой порослью пригорок был по-русски неухожен (Г. Щербакова). 2. То же, что пьедестал: К постаменту была прислонена деревянная лесенка. Места наверху хватало только на одного, поэтому остальные активисты и агитаторы сгрудились у подножия (М. Веллер). В основу вторичного значения кладется сема `основание'.

Параллельная мотивация - развитие нескольких значений производного слова, связанных либо с различными значениями производящего, либо образовавшихся в результате реализации различных значений аффикса: змеевик. 1. Трубка, обычно изогнутая спирально, употребляемая при перегонке жидкостей в различных тепловых установках: Кроме установки змеевика, нашему маэстро пришлось еще заниматься утоплением труб в стену в ванной комнате (И.Курьянова). 2. Плотная горная порода зеленого цвета, с пятнами: В последние десятилетия возникли промыслы, связанные с обработкой твердых пород уральского камня, среди которых самые популярные - змеевик, яшма, родонит, мрамор, лабрадорит (Жизнь национальностей, 2004). 3. Травянистое растение семейства гречишных, с толстым, змеевидно изогнутым корневищем: Змеевик имеет мощную корнеотпрысковую систему (Репортер). В первом и третьем ЛСВ значение производного базируется на семантическом элементе `напоминающий по форме змею', второе ЛСВ - результат актуализации периферийной семы `окраска'. Такие значения находятся между собой в отношениях семантической смежности, они «являются результатом неоднократного действия словообразовательной модели» [Ермакова 1984: 118].

При описании соотношения лексических значений одного слова исследователь сталкивается с несколькими трудностями. Во-первых, это установление инварианта значения, во-вторых, выявление типов связи - параллельная или последовательная: в производном слове эта задача осложняется наличием словообразовательного значения, нередко «затмевающего» лексическое, в-третьих, установление степени «производности» - является ли данное значение самостоятельным ЛСВ или оно представляет собой оттеночное значение. Опора только на словарные дефиниции не поможет преодолеть эти трудности, так как известно, что лексикографическая практика толкования слов-полисемантов далека от идеала, поэтому в каждом конкретном случае данные словарей подвергались тщательному анализу. Поскольку и при этом условии невозможно избежать субъективного фактора, мы не настаиваем на однозначности решения задач в описании семантики конкретного производного слова.

Проведенный анализ показал, что словообразовательные метафоры обладают невысоким семантическим потенциалом. Это проявляется не только в том, что СМ редко развивают вторичные значения, но и в том, что большинство из этих значений развиваются в результате варьирования семантики исходного ЛСВ, а не за счет актуализации разных смысловых компонентов производящего, т.е. последовательная мотивация преобладает над параллельной.

Основная причина слабого деривационного потенциала СМ видится нам в следующем: формирование метафорического значения происходит одновременно с изменением морфологической структуры слова, в результате чего создается огромное семантическое напряжение, и весь семантический заряд тратится на создание нового смысла.

Семантический потенциал производных с метафорической мотивацией связана с типами СМ по степени их смысловой связи с производящим: наибольшим семантическим потенциалом обладают СМ внутреннего типа и некоторые производные ассоциативного типа, сохраняющие прозрачную связь с производящим, т.е. потенциал ослабляется на крайних точках семантической связи: когда связь достаточно сильная (внешняя СМ) и очень слабая (большинство ассоциативных СМ и экспрессивные СМ).

Семантическая неактивность связана также с частеречной принадлежностью СМ и особенностями конкретных словообразо-вательных типов. Так, более высоким семантическим потенциалом обладают имена прилагательные, т.к. их «расплывчатая» семантическая структура дает больше возможностей для смыслового варьирования.

Для глаголов важным условием реализации / нереализации семантического потенциала является принадлежность слова к той или иной сфере внеязыковой реальности: слова, обозначающие конкретные действия (движения, созидания, разрушения), семантически более богаты, чем глаголы, описывающие не наблюдаемые внутренние состояния и поведение.

Наименьшую семантическую активность проявляют сложные слова, что связано со спецификой их значения, обусловленной, в свою очередь, их словообразовательной структурой, содержащей отсылку минимум к двум производящим. Наличие двух корней, отражающих взаимосвязь различных понятий, предопределяет достаточно узкое лексическое значение композита и, естественно, тормозит его семантический потенциал.

У глаголов нулевой семантический потенциал характерен для конфиксальных производных, имеющих не только сложный морфемный состав, но и вполне четкое лексическое значение, обусловленное его словообразовательной структурой.

В четвёртой главе «Словообразовательная метафора в истории русского языка»

В первом параграфе кратко рассматриваются проблемы, связанные с тремя основными подходами в изучении производных слов - синхроническим, диахроническим и синхронно-диахроническим.

Особенность нашего исследования в том, что сначала мы описали синхронное состояние словообразовательной метафоры, а затем проследили историю ее развития. Выбор подобного подхода обусловлен своеобразием, разнородностью материала: совмещение двух подходов в один привело бы к размытости описания, постоянному «крену» в ту или иную сторону. На наш взгляд, изучение фактов языка в диахронии представляет интерес прежде всего для выявления того, почему системные отношения между языковыми единицами выглядят именно таким образом, а также для раскрытия причин системных отклонений в современном состоянии языка. В нашем случае реализовать такой подход было возможно лишь описав сначала современное состояние анализируемых слов, а затем проследив историю их возникновения и семантического развития.

Во втором параграфе («История формирования словообразова-тельных метафор») рассматриваются различные способы образования СМ. Словообразовательная метафора - явление весьма разнородное по своему происхождению; она могла возникать: 1) в самом деривационном акте; 2) вследствие утраты первичного (прямого) значения производного; 3) СМ - результат словообразовательного или семантического калькирования.

Во многих случаях компоненты производного слова получили метафорическое переосмысление в самом деривационном акте. Т.е. образное значение производного базировалось непосредственно на словообразовательном значении слова, не получившем лексической реализации. Исторические словари фиксируют только переносную мотивацию таких производных. Словообразовательный анализ данной группы слов был проведен нами в п. 2.2. Второй главы, поэтому ограничимся простым перечислением некоторых примеров с указанием времени первой фиксации.

Древнерусский период (XI-XV века): издержати, проныръ, uслаждати (XI в.), възыграти, ижитис#, (XII-XIII в.), кровопивьць, безмятежныи (XIII в.), безчеловhчный (XIII-XIV в.), отщепеньць (XV в.), привънести (XV в.).

Старорусский период (XVI-XVII века): скоротечный (XVI в.), крохоборъ, пронюхать, приземистый, простосердечный (XVII в.).

XVIII век: безмозглый, белоручка, бумагомаратель, бычиться, верхогляд, взбеленить, вполголоса, головорез, дармоед, глубокомысленный, двоедушный, ежиться, захребетник, завалящий, змеистый, колесить, мешковатый, маячить, нахлебник, окрыситься, остроглазый, перешеек, плевый, предвкушать, приструнить, прихлебатель, ребячиться, сатанеть, сердцевина, стекленеть, хлебосол, чревоугодие, школить, юлить и др.

XIX век: беспредметный, бесследный, буквоед, бумагомарака, взгорбиться, волнолом, волнорез, всепожирающий, вулканизировать, головоломка, головомойка, горлодер, гусарить, душераздирающий, ершистый, змеиться, колпачить, лапать, лоботряс, лицевать, мальчишество, миндальничать, мироед, меднолобый, низкопробный, новоиспеченный, отрог, прикарманить, пружинистый, разбазарить, раскошелиться, роговик, сердцеед, собачить, советь, столбенеть, тупоголовый, цепенеть, цыганить, чинодрал, школьничать и др.

ХХ век: аллилуйщик, аховый, безликий, беспочвенный, бронзоветь, вполноги, вполуха, вразрез, вчистую, выкаблучиваться, гробить, забегаловка, занюханный, запселый, ишачить, лавинорез, молнировать, назубок, нервотрепка, песочить, подтекст, подчистую, позарез, проморгать, прошвырнуться, прошляпить, спиногрыз, тугодум, тугоухий, футболить, химичить, шкуродер, штурмовщина и др.

Многие словообразовательные метафоры исторически восходят к метафорам лексическим, т.е. их переносное значение исконно - результат внутрисловной деривации: быстротечный `текущий, льющийся быстро', легковесный `имеющий малый или недостаточный вес', веский `имеющий много весу при малом объеме' [БАС], молокосос `питающийся материнским молоком' [СРЯ ХVIII]. В настоящее время эти значения считаются устаревшими или мыслятся как окказиональные (молокосос). В новых толковых словарях они вообще не фиксируются.

Утрата первичного значения производного слова происходила: а) вследствие архаизации первичного значения; б) вследствие изменения значения морфемы (аффиксальная декорреляция).

Архаизация первичного значения и развитие метафорической мотивации происходит по разным причинам.

Прежде всего оно утрачивается вместе с теми реалиями, которые были свойственны для определенного исторического периода: социальными явлениями, профессиями и др. Так, существительное мешочник `шьющий мешки, торгующий ими' [Даль], означавшее достаточно узкую специализацию лица, также семантически переориентировалось после утраты соответствующего рода занятия. В настоящее время мешочником называют `человека, занимающегося скупкой, перевозкой вручную и продажей каких-н. товаров', при этом чаще всего слово употребляется с негативной оценкой: Мы <…> пришли к заключению, что от девальвации никто не пострадает, даже торговцы импортным товаром и мешочники (А.Тарасов). Отрицательная оценка была унаследована от ныне исчезнувшего значения, актуального в годы гражданской войны - `человек, скупавший и перевозивший в голодные годы хлеб' [ТСУ]: Если же мы рассмотрим данные о провозе хлеба мешочниками, - были недели, когда приходилось разрешать свободный провоз, - то окажется, что за те же три недели мешочники могут провезти не более 200 тысяч пудов (Л. Каганович). Если говорить точнее, значение не исчезло, а расширило свое употребление и стало обозначать вообще спекулянта.

Аналогичный процесс наблюдался у производных вуалировать намеренно делать неясным, затемнять суть чего-либо' (< `прикрывать, покрывать вуалью, скрывать от взоров'); первостатейный `превосходящий всех других себе подобных' и `имеющий основное значение' (< `относящийся к первой статье, к первому разряду'); застрельщик `тот, кому принадлежит почин в каком-л. деле' (< `солдат в рассыпном строю, который первый встречался с противником'); барствовать `жить в роскоши, праздности; бездельничать' (< `жить барином'); бичевать `резко изобличать, подвергать суровой, жестокой критике' (< `наносить удары бичом, сечь') и др.

Первичное значение утрачивалось также в результате «конкуренции» синонимов: оно замещалось: а) однокоренным словом с синонимичным формантом; б) словом аналогичной словообразовательной структуры; в) неоднокоренным словом с иной словообразовательной структурой.

Прямое значение слова могло исчезать прежде всего в том случае, если производное имело однокорневой синоним с семантически более «нейтральным» аффиксом. Этот синоним и закреплял за собой прямое употребление, переводя другое производное в этом же значении в разряд архаизмов. В основном синонимичная замена происходила среди имен прилагательных. Например: блестящий `сверкающий' - блистательный `издающий блеск, сверкающий, блестящий' [БАС]: И тамо, где металл блистательный сокрыт, там роет землю он глубокими корнями (Ф.Тютчев) и `яркий, выдающийся': Его великолепный логический аппарат и блистательное умение формулировать (Д.Рубина); мелкий `небольшой по величине, объему' - мелочный `мелкий по величине, объему, размерам' [СРЯ ХVIII]: Хозяйка <…> могла избавить себя от хлопот за мелочными потребностями домоводства (Н.Бестужев) и `придающий значение пустякам, мелким, не имеющим значения фактам': Не подумайте, будто краснопресненский руководитель мелочно следил за подчиненными (Ю.Поляков) и др.

Иногда прямое значение закреплялось за стилистически окрашенным производным. Прилагательные механичный и механический обозначали `связанный с законами и явлениями механики': На самомъ шпицерh вратъ поставихомъ палладу богиню всякихъ художествъ свободныхъ и механичныхъ; При академии искуснаго мастера механических дhл никогда не бывало [СРЯ ХVIII]. Оба прилагательных развивают метафорическое значение `производимый, действующий без участия сознания; машинальный': Совершенно ошеломленные, мы механически оделись и вышли из клуба (М. Зощенко); Любовь была зла, повторяема, механична, пока смех не раздул ноздри, и он засмеялся (Ю. Тынянов). В дальнейшем прямое, «техническое» значение закрепилось за формой с суффиксом -ическ-, так как этот морф широко используется при образовании слов книжного стиля, в т.ч. различных терминов: технический, циклический, математический, хореографический, хронометрический и др. Прилагательное механичный сохранило только качественное значение.

Первичное значение могло вытесняться производным аналогичной словообразовательной структуры, содержащим более нейтральный корень: бесхребетный `не имеющий хребта' [БАС] - беспозвоночный `не имеющий позвоночника'. Прилагательное бесхребетный стало обозначать `беспринципного человека, не имеющего твердого характера': Мое поколение выросло бесхребетным - это все произошло из-за перемены времени (А. Братерский).

Прямое значение производного могло вытесняться синонимом с другим корнем и словообразовательной структурой.

Слово поветрие в древнерусском языке имело следующие значения: 1 `попутный ветер', 2 `наветренная сторона', 3 `воздух', 4 `эпидемия, мор' [СРЯ XI-XVII]. В «Словаре Академии Российской» фиксируется уже только одно значение - `заразительный воздух, причиняющий повальные болезни скоту или людям' [САР]: Поветрия на людей хотя по большей части в южных пределах здешнего государства случаются, однако всякие способы против того употребляться должны (М. Ломоносов).

По наблюдениям В.В. Виноградова, «на основе этого значения развилось к середине XIX в. переносное, носившее резкий отпечаток неодобрения `модное течение, модное пристрастие к чему-нибудь, носящийся в воздухе и вызывающий временное общественное увлечение образ мыслей'» [Виноградов 1999: 84]: Поддавшись общему поветрию, я решил приобрести себе собственный транспорт (Ф. Искандер). Переносное значение слова быстро вытеснило прямое, которое стало обозначаться иноязычным заимствованием эпидемия.

Во всех рассмотренных случаях важным сопутствующим фактором утраты первичного значения являлось возраставшая частотность употребления переносного значения. В некоторых случаях этот фактор выступает в качестве основной причины архаизации исходного значения. Метафорический ЛСВ становился более актуальным и отодвигал на второй план базовое значение. При этом утверждавшаяся метафора меняла стилевой регистр слова - либо в сторону книжной, либо - разговорно-бытовой лексики.

Например, значение существительного живоглот отчасти выводилось из его словообразовательной структуры - `хищник, проглатывающий добычу в живом состоянии': Сом, с большим усом, да живоглот щука (В.Даль). Это слово могло употребляться и по отношению к человеку: Гришка поймал из воды пескарика и проглотил живого, а Денис и сказал ему: «Ишь ты, живоглот!» (И. Шмелев). В словаре В.И. Даля впервые фиксируется переносный оттенок `корыстный, хапала, обидчик, взяточник, грабитель'. В [БАС] представлены прямое и оттеночное значение слова, однако в словаре под ред. Д.Н.Ушакова фиксируется только метафорическое значение - `эксплуататор, мироед, кулак', т.е. прямое употребление слова уже тогда осознавалось как неактуальное. При этом на первое место выдвигалась классовая оценка: - Бери! Не стесняйся! Чего там! / Бог вспомнил про нас, бедняков. / Была тут на днях живоглотам / Ревизия их сундуков (Д.Бедный). Со временем классовая оценка из значения выветрилась, осталась только общая негативная оценка: `беспощадный и жестокий человек, притесняющий других, наживающийся за их счет' [БТС]: - Одно жалею, - говорил он, - не я ему, живоглоту любимому, гроб делал (Г. Владимов). Перейдя в разряд СМ, слово приобрело стилистически сниженную окраску - оно дается в словарях с пометами «просторечное», «разговорно-сниженное».

Фактор высокой частотности образного значения привел к архаизации прямых значений производных животрепещущий `живой, затрагивающий острые и важные стороны современности; злободневный, актуальный' (< `бьющийся и подпрыгивающий, трепыхающийся'; двуликий `заключающий в себе два противоречивых свойства, начала' (< `имеющий два лица'); окрылить `привести в состояние душевного подъема' (< `давать крылья'); афишировать `выставлять напоказ, подчеркивать своим поведением' (< `объявлять в афише'); молокосос `очень молодой, неопытный, не знающий жизни человек' (< `питающийся материнским молоком') и др.

Первичное значение может архаизироваться в результате аффиксальной декорреляции, т.е. изменения значения форманта или значения словообразовательного типа. Словообразовательный тип, как и любая языковая единица, - явление динамическое. Он может как расширять, так и сужать объем мотивирующих слов. Расширение/сужение объема происходит не только в количественном, но и в качественном плане - меняется лексический состав производящих основ, смысловое соотношение между производным и производящим.

Изменения семантики формантов наблюдаем прежде всего в производных глаголах. Так, глаголы огреть и взгреть обозначали `сделать теплым, нагреть' и `разогреть' соответственно: И се на лици пустыни аки сhмя бhло и аки ледъ на земли… идhже огрhяше солнце, растаяше; Всякие суды, ковши и братини, воды взгрhвъ изутра, избу затопивъ, перемыти и вытерти [СРЯ XI-XVII]. Эти значения фиксируются еще в [БАС] без каких бы то ни было помет. Однако уже в словаре под редакцией Д.Н. Ушакова [ТСУ] слово взгреть дается как словообразовательная метафора - `отколотить, побить; выругать': Взгреют, конечно, за каждый лишний денёк, будь готов! (О. Павлов), а прямое значение глагола огреть `обогреть' дано с пометой «областное». Причем именно в этом словаре впервые фиксируется переносное значение глагола взгреть, тогда как значение `ударить' глагола огреть существовало уже в старорусском языке: Пришол Давид, почел ерша давить; пришол Андрей да ерша агрел [СРЯ XI-XVII]. Форманты о- и вз- какое-то время конкурируют с другими префиксами, имеющими подобное значение - раз-, на-, подо- (разогреть, нагреть, подогреть), но в итоге конкуренции не выдерживают, поскольку в процессе языковой эволюции за ними закрепляются другие значения.

Аффиксальная декорреляция стала причиной утраты прямых значений производных слов избегать `уклоняться от чего-л.' (< `уходить, убегать'); казниться `испытывать нравственные страдания, терзаться, сознавая свою вину и раскаиваясь' (< `страд. к казнить'); щекотливый `требующий большой осмотрительности' (< `боящийся щекотки'); змеистый `напоминающий движущуюся змею, извилистый' (< `обильный змеями') и др.

Таким образом, архаизация первичного значения приводит не только к вытеснению прямого значения переносным, но и установлению новых мотивационных отношений между производным и производящим - метафорических. Степень образности метафорического значения обусловливает характер смысловой связи между словами, которая в некоторых случаях достаточно прозрачна (щекотать - щекотливый, змея - змеистый), но иногда почти не ощущается (греть - взгреть, садить - всадить). Слабая связь между производным и производящим приводит к семантическому опрощению, и только четко осознаваемая расчлененность структуры производного позволяет сохранять в языковом сознании его структурно-смысловую связь с производящим.

Данный способ возникновения СМ оказывает существенное влияние на формирование лексической системы в целом, поскольку в метафорическое пространство языка вовлекаются новые слова и значения, расширяются ассоциативные связи между как между отдельными словами, так и между лексическими объединениями.

История развития из безобразного, базировавшегося непосредственно на словообразовательном акте, значения метафорического, образного, в диахронии предстает как длительный процесс, а в синхронии - как внутренний механизм взаимодействия деривационной и лексической семантики.

Небольшая группа словообразовательных метафор представляет собой словообразовательные или семантические кальки.

Большая часть калек - результат перевода с греческого языка церковных книг. В основном это сложные слова: жестокосердие `безжалостность' < уклзспкЬсдйпт (уклзсьт `жестокий' и кЬсдЯб `сердце'), сердцевед `знаток человеческого сердца, душевных движений человека' < кбсдйгпнюуфзт (кбсдЯб `сердце' и гнюуфзб `знаток'), сладкогласный `обладающий приятным, нежным голосом' < здьцщнпт (здэт `сладкий' и цщнЮ `голос'), сластолюбие `стремление к чувственным наслаждениям' < цйлЮдпнпт (цйлЭщ `люблю' и здпнЮ `наслаждение, удовольствие'), кровопийца < бЯмпрьфзт (бъмб `кровь' и рпфзт `много пьющий'), злоязычие < кбкпглщффЯб (кбкпт `злой' и глюууб `язык, речь, слово'); раболепство `рабский образ мыслей' < дпхлпрсЭрейб (дпэлйпт `рабский' и рсЭрщ `(я) приличен'), бессердечный `жестокий, бездушный' < бкбсдЯпт (б `не, без' и кбсдЯб `сердце') и др.

Кальки с греческого впервые употреблялись в текстах церковных книг, что наложило отпечаток на их стилистическую окраску - почти все они относятся к книжной лексике. Обращает на себя внимание также семантическая цельность слов данной группы: они называют лицо по характерным для него признакам или качества характера человека.

Незначительное количество СМ являются более поздними кальками с других европейских языков.

В первой трети XVIII века в русский язык входит масса иноязычных заимствований, в том числе из немецкого языка; вместе с лексическими заимствованиями появляются и словообразовательные кальки: дальновидный `предусмотрительный, предвидящий возможные последствия' < weitsehend (Weitе `даль' и sehen `видеть, смотреть'); даровитый `обладающий способностями к чему-либо, талантливый' < begabt `одаренный'; глубокомыслие < tiefe Einsicht (tief `глубокий' и Einsicht `благоразумие'); неприкрашенный < ungefдrbt `некрашеный, неприкрашенный' (un `без, не' и fдrben `красить').

Во второй половине XVIII века огромное влияние на формирование русского литературного языка, в том числе лексической его системы, оказывал французский язык. СМ отразила этот процесс словообразо-вательными кальками буквальный `дословный' < litteral (< лат. littera `буква'); змеевик `изогнутая спиралью трубка для охлаждения пара' < serpentin (serpent `змея'); чистокровный `настоящий, подлинный' < pur sang.

В XX веке появилась калька из английского языка: небоскреб `высотное здание' < skyscraper (sky `небо' и scrape `скрести').

Различные способы возникновения словообразовательной метафоры приводят тем не менее к единому результату: внутренняя форма получает метафорическое переосмысление, а прямое употребление слова является окказиональным.

Метафорическая мотивация сопровождается ослаблением смысловых связей между производным и производящим связь между производным и производящим, что нередко приводит к опрощению. Так произошло, например, со словами гребень, крыльцо, коньки, черепок. На наш взгляд, тенденция к опрощению наблюдается в СМ буквальный, веский, маячить, мироед, отрог, проныра, смазливый, где связь с производящим словом уже сейчас едва ощутима; препятствует этой тенденции пока еще прозрачная морфологическая структура этих производных.

Описание различных способов образования СМ в истории языка отчасти проливает свет на причины словообразовательной асистемности производных с метафорической мотивацией: словообразовательная метафора в целом формировалась под влиянием лексико-семантической системы, семантические изменения которой, в свою очередь, часто являлись результатом внеязыковых процессов.

В третьем параграфе («Динамика словообразовательной метафоры в диахронии») ставилась задача выяснить общие семантические закономерности в развитии СМ как особой лексико-семантической подсистемы, т.е. проследить динамику развития.

Предварительный хронологический анализ СМ подсказал нам соответствующую периодизацию материала: 1) XI -XVII вв., 2) XVIII в., 3) XIX в., 4) XX в.

Древнерусский период характеризуется слабой активностью в образовании СМ метафоры: нами зафиксировано всего 77 производных.

Количественное соотношение слов разных частей речи примерно одинаковое.

Существительные - 26 слов; имена лиц: бhлоручка, безсребрьникъ, безчеловhчи~, доухоборьць, кровопивьць, крохоборъ, отъщепеньць, подвижьникъ, сьрдьцевhдьць, сластолюбьць; наименования предметов: сердечникъ, пожитъкъ; отвлеченные имена: издержки, остроuми~, отъщепенство, простосьрдечи~, раболhпи~, скотьство, сластолюби~.

Прилагательные - 23 слова; обозначающие физические характеристики предмета: едкий, приземистый, сuхорuкыи; обозначающие характер человека: безмозглыи, безотвязныи, бесьрдыи, безчеловhчьныи, пронырьливыи, раболhпныи; характеризующие отвлеченный предмет: безличьныи, безоглядныи, безповоротныи, нерuшимыи, неоудьржимыи, неоуклоньныи, скоротечьныи, сладкогласныи.

Глаголы - 22 слова; глаголы уничтожения и траты: издьржати, издьржатис#, ижитис#, изгладитис#; состояния: възиграти, възкрилитис#, насладитис#, оцhпhнhти, окаменhти; отношения: избhгати, притhсн"ти; психического воздействия: възкрилити, uсладити; другие: очеловhчити, праздьнословити, превзойти, привънести.

Наречия - 6 слов: навеселе, наглухо, наголову, напроломъ, наутекъ, начерно.

Словообразовательные метафоры уже в этот период формировались словообразовательными комплексами - гнездами, парадигмами: безмозглыи > безмозглость; безчеловhчьныи > бесчеловhчи~; издьржати > издьржатис#, издержки; крохоборъ > крохоборничати; окаменети > окаменелыи, окаменени~; проныръ > пронырьство, пронырьливыи, сластолюбивыи > сластолюбецъ, сластолюби~.

СМ, образовавшиеся в древнерусский период, имеют следующие особенности.

Во-первых, в основном все они служат для характеристики человека, его внутренних качеств, особенностей поведения, состояния. В них отражены самые разные качества человека: лень (бhлоручка), жадность (крохоборъ), жестокость (безчеловhчныи, бесьрдыи), доброта (мягкосьрдьчи~), бескорыстие (безсребрьникъ), хитрость (проныръ), угодливость (раболhпи~) и др.

Таким образом, уже в древнерусском языке словообразовательная метафора была противопоставлена лексической своим ярко выраженным антропоцентризмом: лексическая метафора активно развивалась и в сфере «вещного мира» [Балашова 1998].

Антропоцентризм словообразовательной метафоры древнерусского периода проявлялся и в том, что в качестве производящих основ выступали в подавляющем большинстве слова, так или иначе связанные с человеком: наименования лица и соматизмы - раб, человек; рука, голова, сердце, кровь, лицо, мозг; слова, выражающие духовную сферу человека: ум, дух, слава; прилагательные восприятия: сладкий, острый, тесный, глухой, черный; глаголы бытия, состояния, движения, деятельности - жить, любить, ведать, есть, бегать, взойти, подвигаться, повернуть, пронырнуть, нести, играть, издержать, рушить, проломить, отщеплять.

Во-вторых, большая часть СМ относится к книжной лексике, в частности к церковнославянизмам, поскольку изначально появлялись в текстах богослужебных книг (Псалтырь, Апостол, Евангелие) и церковных песнопений (стихир, ирмосов) и молитв: безсребрьникъ, безчеловhчи~, доухоборьцъ, отщепеньцъ, подвижьникъ, сьрдьцевhдьць, простосьрдечи~, раболhпи~, неуклонныи, скоротечьныи, сладкогласныи, възкрилити, избhгати, изгладитис#, насладитис#, очеловhчити, превзойти, uсладити и др. Свою книжную окраску они сохранили и в настоящее время.

В-третьих, - и это обусловлено двумя предыдущими причинами -подавляющее большинство СМ относится к ассоциативному типу, т.е. образованы на основе потенциальных сем и ассоциаций.

Уже в древнерусском языке намечается основная тенденция в развитии словообразовательных метафор: они создаются прежде всего для выполнения характеризующей функции, т.е. обогащают экспрессивно-оценочную систему языка.

В XVIII веке лексикон пополняется 130 словообразовательными метафорами, из них возникшими в деривационном акте - 124; образовавшимися путем утраты прямого значения - 6; общее количество - 207. В отличие от древнерусского языка, СМ, появившиеся в русском языке в XVIII веке, представляют собой довольно пеструю в семантическом и стилистическом плане группу слов.

Существительные продолжают пополняться наименованиями лица и отвлеченных предметов.

Наименования лица расширяются не только за счет слов чисто оценочного характера - верхогляд, дармоед, хлебосол, головорез, горлан, недотрога, нахлебник, захребетник, острослов, подлипала, пустозвон, пустомеля, они пополняются также наименованиями, обозначающими социальную функцию: бумагомаратель, крючкотвор, чернорабочий.

Отвлеченные имена представляли в основном производные от уже существовавших или появившихся словообразовательных метафор, т.е. усложняли структуру словообразовательных гнезд: а) отыменные образования: бесчеловечность, двоедушие, дальновидность, криводушие, крючкотворство, легкомыслие, оцепенелость, пронзительность, хладнокровие, хлебосольство, чистосердечность, щекотливость; б) отглагольные образования: возрождение, одеревенение, остолбенение, оцепенение, предвкушение, пустословие, услаждение.

Небольшая часть отвлеченных имен представляет собой собственно словообразовательные метафоры: варваризм, всеоружие, кривотолки, мозголом, рифмачество, упадок, хищничество, чревоугодие.

Наименования конкретных предметов составляют незначительную часть всех субстантивных СМ: глазунья, душегрейка, заваль, змеевик, сердцевина.

Большинство СМ-прилагательных, как и в древнерусском языке, обозначают характер человека, свойства натуры, интеллектуальные способности: воинствующий, дальновидный, двоедушный, двуличный, закоренелый, запальчивый, криводушный, легкомысленный, невозмутимый, одержимый, пустоголовый, слабодушный, хладнокровный, хлебосольный.