Когнитивные и эпистемические аспекты представления мира в языке (на материале кабардинского, русского и английского языков)

Размещено на http://www.allbest.ru/

10.02.19 - теория языка

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

КОГНИТИВНЫЕ И ЭПИСТЕМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ МИРА В ЯЗЫКЕ

Кимов Р.С.

Нальчик 2010

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Башиева Светлана Конакбиевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Болдырев Николай Николаевич

доктор филологических наук, профессор Новодранова Валентина Федоровна

доктор филологических наук, профессор Бижева Зара Хаджимуратовна

Ведущая организация: Институт языкознания РАН

Защита состоится 23 декабря 2010 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.076.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата филологических наук при Кабардино-Балкарском государственном университете им. Х.М. Бербекова по адресу: 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского 173.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бербекова.

Автореферат разослан 2010 года.

Ученый секретарь диссертационного совета Чепракова Т.А.

1. Общая характеристика работы

Реферируемая диссертация посвящена рассмотрению на материале разносистемных языков - кабардино-черкесского (в дальнейшем - кабардинского), английского и русского - некоторых общетеоретических вопросов, связанных с ролью и вкладом соматической лексики в когнитивные процессы формирования языковой картины мира, а значит в процессы концептуализации и категоризации мира вообще и его фрагментов в частности.

Актуальность диссертационного исследования

Актуальность предпринятого исследования предопределяется особой значимостью когнитивной парадигмы знания на современном этапе развития науки и таких методологически важных вопросов, как категоризация и концептуализация, способы представления знаний в языке, грамматикализация лексических единиц и т.д., которые еще не получили однозначного решения в теории языка. До настоящего времени многие из этих проблем, в том числе способы выражения пространственных отношений в языках, грамматикализация лексических единиц, рассматривались в основном при опоре на индоевропейские языки, что с неизбежностью приводило и привело к однобокому и предвзятому освещению проблемы. Это обусловливает вовлечение в научные исследования как можно большего количества языков, чтобы максимально полного представить их языковое разнообразие [Svorou 2007:745]. Кроме этого, сейчас особую актуальность представляет восполнение серьезной лакуны современной семантики - «практически полное отсутствие работ по теме, которую можно было назвать «лексической типологией» и сравнить весь объем сведений, необходимых для употребления семантически близких слов в разных языках» [Рахилина 2000:27]. Соматическая лексика, в связи с обращением к когнитивным аспектам изучения языка и, особенно к такому его важнейшему свойству, как антропоцентричность, оказывается благодатной областью исследования, поскольку она играет чрезвычайно важную роль в формировании языковой или наивной картины мира (вслед за Ю. Д. Апресяном в работе мы используем эти термины в качестве синонимичных) [Апресян 2006:35]. Правда, значимость и роль этих средств в формировании языковой картины мира (ЯКМ) является далеко не одинаковой при переходе от языка к языку, и их выявление предопределяет своевременность и актуальность вовлечения в предлагаемое описание, помимо русского и английского, одного из кавказских языков, а именно кабардинского языка. Более того, на материале кавказских языков подобные исследования проводились недостаточно.

Объектом работы является исследование реализации естественным языком двух его важнейших функций - когнитивной и эпистемической (наряду с коммуникативной) - и выявление того, каким образом в единицах языка в виде гносеологических образов закрепляются элементы действительности, выделенные, отображенные и обработанные сознанием человека (эпистемологический аспект), и как в тех же единицах языка и их свойствах материализуются структура и динамика мысли (когнитивный аспект) [Кибрик 2005: 9-10].

Предметом анализа послужило выявление особенностей встраивания денотатов исследуемой группы слов в семантику естественного языка.

Материал исследования - соматическая лексика кабардинского, русского и английского языков - извлечен из лексикографических источников, в том числе из интернет-версий известных словарей последних двух языков, а также получен в результате многочисленных лингвистических экспериментов в ходе работы с информантами. За опорный язык мы взяли кабардинский, поскольку для него когнитивная роль соматизмов в формировании картины мира и их эпистемическая функция более значимы и значительны по сравнению с английским и русским.

Выбор материала исследования связан, прежде всего, с тем, что, представляя собой древнейший пласт лексики любого естественного языка, данная группа слов является носителем самого начального когнитивного опыта человека, вследствие чего важнейшие принципы когниции: от конкретного к абстрактному, от известного к неизвестному, от простого к сложному наиболее адекватно, на наш взгляд, могут быть описаны при опоре именно на означаемые исследуемых единиц.

На этом материале верифицируется одна общая гипотеза, заключающаяся в том, что особенности формирования ЯКМ детеминируются преимущественной опорой языка на одну из моделей концептуализации - зооморфную vs антропоморфную и три частные гипотезы исследования, связанные с тем, что:

- в языке со связанными формами (превербами, восходящими к соматизмам), концептульно коррелирущими со свободными (предлогами), пространственная ситуация кодируется более дробно и разнообразно;

- в пространственных конструкциях кабардинского языка выбор преверба предопределяется топологическим осмыслением области локализации (фона);

- ограничения на избирательность позиционного глагола накладываются когнитивными характеристиками локализуемого объекта (фигуры);

Цель исследования - комплексное семантическое и когнитивное описание соматической лексики - предопределяет решение следующих специальных задач:

- изучить и обобщить теоретическую литературу по поднимаемым в работе проблемам, а также уточнить некоторые наиболее важные понятия и термины, при опоре на которые осуществляется предлагаемый анализ;

- существенно дополнить и восстановить семантический «портрет» соматизмов кабардинского языка, отталкиваясь от наиболее полного лексикографического представления этих единиц в английском и русском языках, а также опираясь на опрос информантов и лингвистические эксперименты;

- выявить степень представленности одной из двух моделей концептуализации мира и его фрагментов - антропоморфной и зооморфной - в рассматриваемых языках и определить, какие последствия имеет преимущественная опора языка на одну из этих моделей и каким образом это связано с расширением ономасиологической и когнитивной базы той или иной лексемы;

- рассмотреть в связи с предыдущей задачей, каким образом расширение когнитивной базы соматизма создает условия для его использования в качестве грамматического элемента;

- проанализировать роль метафоры и метонимии как вторичных средств ономасиологического ресурса естественного языка пространственной и временной концептуализации мира, а также их роли в создании условий для перехода лексем-соматизмов в разряд грамматикализованных элементов;

- провести концептуальный анализ «родственных» соматизмов и рассмотреть особенности «встраивания» (Е.В. Рахилина) их денотатов в семантику естественного языка, в результате которого образуется «ментальная проекция окружающего мира» (Н.Н. Болдырев) или «cпроецированный мир» (`projected world', `experienced world' `phenomenal world' по Р. Джакендоффу) и сравнить «спроецированные» миры в исследуемых языках;

- выявить основные тенденции знакообразования в структурно сложных соматизмах (соматизм+ соматизм) и предложить их новую классификацию с когнитивных позиций при опоре на идеи Э. Бенвениста;

- рассмотреть когнитивные основания, пути и условия грамматикализации соматизмов и установить вектор процесса превращения лексической единицы в грамматический элемент со всеми вытекающими отсюда последствиями;

- определить принципиальную разницу между кодированием пространственной ситуации в английском и русском как языках со свободными формами (предлогами) и кабардинском как языке со связанными формами (превербами) и выявить концептуальную корреляцию предлогов и превербов на основе анализа пространственных или реляционных конструкций (relational constructions - S. Svorou);

- выявить когнитивные основания выбора преверба в зависимости от топологических характеристик области локализации (фон, ориентир, или релятум, в другой терминологии) и выбора позиционного глагола в зависимости от когнитивного осмысления локализуемого объекта (фигуры);

Теоретическую базу предпринятого исследования составляют достижения отечественных и зарубежных лингвистов в следующих областях лингвистического знания: языковая картина мира (В. Гумбольдт, Б. Уорф, Ю.Д. Апресян, Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, В.И. Постовалова, Б. А. Серебренников, и др.); когнитивная лингвистика и семантика (Н.Н. Болдырев, В.З. Демьянков, А.В. Кравченко, Е.С. Кубрякова, Е.В. Рахилина, Ю.С. Степанов, J. Lakoff, R. Langacker, L. Talmy, R. Jackendoff и др.); моделирование пространства в естественном языке ( М.В.Всеволодова, Е.Ю.Владимирский, В.А. Плунгян, Е.В. Рахилина,О.Н. Селиверстова, Е.В. Мазурова, L. Talmy, S. Svorou, B. Heine и др.); теория грамматикализации (Е. Курилович, В. А. Плунгян, Т.А. Майсак, B. Heine, P. J. Hopper, S. Svorou, T. Stoltz, E. Traugott и др); теория метафоры и метонимии (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, М.В. Никитин, Г.Н. Скляревская, В.Н. Телия, J. Lakoff, M. Johnson и др.); теория лексического значения и полисемии ( Ю. Д. Апресян, И. В. Арнольд, И.К. Архипов, В.В. Виноградов, В. Г. Гак, В.А. Звегинцев, С.Д. Кацнельсон, А.А. Уфимцева, Д.Н. Шмелев, Л.В. Щерба); теория словообразования, морфология вообще и адыгская, в частности ( Е.С. Кубрякова, В.А.Плунгян, З.И. Керашева, М.А. Кумахов, Г.В. Рогава , Х.Ш.Урусов и др.);

Теоретическая значимость работы состоит в рассмотрении актуальных вопросов семантики и когнитивной лингвистики, пространственного моделирования в языке, метафоры и метонимии как основных средств формирования семантической структуры слова (эпистемологический аспект), как одних из наиболее мощных языковых механизмов концептуализации и категоризации информации, приходящей к человеку извне (когнитивный аспект) и уточнении некоторых понятий применительно к настоящему исследованию. Результаты исследования могут послужить, на наш взгляд, вкладом в дальнейшую разработку теоретических вопросов, связанных с формированием картины мира в естественном языке, предопределяемых его наличными ресурсами (свободные и связанные формы), на которые он опирается при членении пространственного и временного континуума.

Практическая значимость работы обусловлена ее теоретической значимостью и заключается в том, что результаты наших наблюдений могут быть использованы в курсах лекций по общему языкознанию, когнитивной семантике; общему и адыгскому словообразованию, при дальнейшей разработке вопросов и анализе практического материала, связанного с типологией представления пространства в естественном языке и при исследовании проблем грамматикализации лексических единиц, в лексикографической практике языков, вовлеченных в анализ, в особенности при составлении нового, усовершенствованного толкового словаря кабардинского языка, а также при разработке метаязыка такого словаря.

Научная новизна исследования заключается в том, что здесь впервые в теории языка в орбиту комплексного исследования, проводимого в терминах когнитивной лингвистики, вовлекается язык другой типологической группы - представитель одного из западнокавказских языков;

через лексикографические данные английского и русского языков реконструируются лексические концепты, обозначаемые соматизмами в кабардинском языке;

на материале соматизмов кабардинского языка изучаются вопросы антропоморфной и зооморфной модели концептуализации мира и устанавливается, какие последствия имеет преимущественная опора естественного языка на зооморфную модель при формировании наивной картины мира;

с когнитивных позиций предлагается новая классификация эндоцентрических сложных слов (по классификации Э. Бенвениста) и рассматриваются когнитивные основания их формирования и функционирования в кабардинском языке;

вводится понятие локативного комплекса, обуславливающего этноспецифичность реляционных (пространственных) конструкций и особую роль позиционных глаголов кабардинского языка в кодировании пространственной ситуации вообще и в процессах категоризации мира и его фрагментов, в частности;

соматизмы кабардинского языка изучаются на предмет выявления путей и способов превращения полнозначной лексической единицы-соматизма в грамматикализованный элемент и устанавливается концептуальная корреляция предлога в английском и русском языках с превербом в кабардинском языке;

особенности расположения разных частей и органов тела с точки зрения наивной анатомии интерпретируются в терминах перцептивных свойств фигуры и фона;

выявляется ряд уникальных (= редко встречающихся в других языках) и (=единственных в своем роде, неповторимых) особенностей знакообразования, связанных с функционированием метафорических и метонимических наименований в системе номинативных средств кабардинского языка; в соматическом лексиконе кабардинского языка выявляется особая разновидность метафтонимии.

На защиту выносятся следующие положения:

1.Соматическая лексика любого языка представляет собой один из наиболее важных и когнитивно значимых участков языка, при опоре на который можно проследить усложнение и развитие когнитивного опыта человека.

2. Понятийный уровень мышления и, следовательно, синтезируюущая и анализирующая деятельность человеческого сознания не зависят от конкретного языка, в то время как концептуализация мира и отдельных его фрагментов лингво- и этноспецифичны и предопределяются многими факторами, в числе которых важную роль играют наличные ресурсы языка и та модель концептуализации, на которую он опирается.

2. Антропоморфная и зооморфная (пастушеская) модели концептуализации мира с разной степенью широты представлены во всех трех языках, но в кабардинском языке ведущая роль принадлежит последней; при этом обе модели концептуализации мира обнаруживаются здесь в тесном взаимопереплетении, зачастую образуя ономасиологическую осцилляцию (ср. каб. дамэ крыло как обозначение части тела человека и животного).

4. Пастушеская модель состоит не столько в том, что человек как двуногое существо уподобляется животному, сколько в том, что пространственный и временной континуум концептуализируются и категоризируются по принципу их уподобления животным.

5. Некоторые соматизмы кабардинского языка, функционирующие в качестве метафорических наименований, могут регулярно использоваться в нем в целях метонимической номинации.

6. В какой бы парадигме знания (логическая, традиционная, антропоцентрическая) не изучалась и в каких бы терминах метафора не интепретировалась (номинативная, стершаяся, образная, живая, авторская, генетивная и т.д.), она всегда основывается на взаимодействии двух областей: источника и цели, в то время как метонимия (включая синекдоху) опирается на концептуальную смежность.

7. В локативной конструкции топологические характеристики области локализации (релятум, фон) предопределяют выбор преверба, в то время как когнитивные характеристики локализуемого объекта накладывают ограничения на выбор предиката локативного состояния; при этом относительно выражения местонахождения объекта русский и английские языки можно назвать универсальными, в то время как кабардинский язык является «сильно классифицирующим» (Е.В. Рахилина).

8. Грамматикализация - превращение соматизма, обладающего самостоятельной номинативной ценностью в преверб, - явление векторное, однонаправленное (от конкретного к абстрактному); до приобретения лексической единицей статуса грамматикализованной, она, как правило, используется в целях вторичной (метафорической) номинации, причем с широким ономасиологическим диапазоном.

В реферируемой работе использованы разнообразные методы исследования, выбор которых продиктован спецификой анализируемого материала. Интроспективный метод применялся нами при порождении и оценке примеров в кабардинском языке. Мы также широко опирались на различные методы обращения к интуиции около 200 информантов- носителей кабардинского языка разного возраста, пола, в основном проживающих в сельской местности, с целью перепроверки погрешностей, возникающих при использовании интроспективного метода (метод наблюдения, интевьюирование, метод подстановок). Кроме этого, при работе с информантами мы использовали лингвистический эксперимент, с помощью которого нами было составлено большое количество «отрицательного языкового материала» (Л.В. Щерба), особенно при анализе «языкового поведения» соматизмов в качестве грамматикализованных элементов; при исследовании материала русского и английского языков мы опирались на компонентный и концептуальный анализ, дефиниционный анализ и такие его разновидности, как: метод цепочки словарных дефиниций, метод развертывания словарной дефиниции, метод ступенчатой идентификации, а также метод лексических трансформаций (особенно при идентификации метонимических значений).

Апробация работы.

Основные положения диссертации были апробированы в виде докладов и сообщений на круглых столах по проблемам когнитивной лингвистики в Институте языкознания РАН, (г. Москва) совместно с Тамбовским госуниверситетом и Российской ассоциацией лингвистов-когнитологов и в 2006, 2007, 2008 и 2009 гг.; Международных научных и научно-практических конференциях: (Екатеринбург, 2006 г). (Владикавказ, 2006); (Ульяновск, 2006 г.); (Майкоп, 2007); (Пятигорск, 2008); Международных симпозиумах и конгрессах (Пятигорск, 2006); (Тбилиси, 2008); (Тамбов, 2008), а также на межкафедральных лингвистических семинарах (Нальчик, 2005-2009) и научно-методических семинарах кафедры английского языка.

Объем и структура: работа состоит из введения, заключения, пяти глав, приложения и библиографии, насчитывающей свыше 400 наименований отечественных и зарубежных авторов.

Первая глава «Теоретические предпосылки исследования» состоит из семи взаимосвязанных и взаимообусловленных разделов, которые представляют собой теоретический фундамент, на котором строится собственно анализ языкового материала.

В первом разделе Концептуализация и категоризация как базовые понятия когнитивной лингвистики при опоре на работы отечественных и зарубежных лингвистов освещаются основополагающие проблемы когнитивной лингвистики (когнитивной семантики) как определенного направления современных исследований значения, в центре внимания которого находится антропоцентрический фактор, т.е. человек как носитель когниции. Понятия концептуализации и категоризации, составляющие начала когнитивной семантики, рассматриваются как взаимообусловленные стороны классификационной деятельности человеческого разума, но при этом различающиеся по своим целям и результату. Концептуализация как одна из сторон когнитивной деятельности человека представляет собой осмысление информации, поступающей к человеку извне, которое приводит к образованию определенных представлений о мире в виде концептов [Болдырев 2000; Кубрякова 2004). Обобщая анализ разных точек зрения, приведенных в работе, подчеркнем, что отправным моментом в понимании различия терминов «понятие» и «концепт» для нас является определение: «понятие - конструкт, а концепт - реконструкт» (понятия конструируются для того, чтобы «иметь общий язык» при обсуждении проблем, в то время как концепты существуют сами по себе и реконструируются людьми «с той или иной степенью не/уверенности», чем и объясняется «диффузность, гипотетичность, размытость таких реконструкций» [Демьянков 2007: 27]. При этом под значением, традиционно рассматриваемом в качестве еще одного, не менее важного члена триады значение - понятие - концепт, мы понимаем ту часть концепта, которая «схвачена знаком» [Кубрякова 1991]. Эта идея получила развитие в теоретических разработках Н.Н. Болдырева, который вполне обоснованно полагает, что «языковые средства своими значениями передают лишь часть концепта, что подтверждается существованием многочисленных синонимов, разных дефиниций, определений и текстовых описаний одного и того же концепта [Болдырев 2001: 40]. В то же время другая сторона классификационной деятельности человеческого сознания связана с процессом категоризации, суть которой заключается в мысленном отнесении «концептуализованного» объекта к какой-либо категории, а следовательно, его означивании языковыми (графическими и звуковыми) средствами [Болдырев 2000].

Второй раздел Языковая картина мира как отражение многогранных связей между языком и мышлением посвящен рассмотрению простой, на первый взгляд, но довольно сложной проблемы, не получившей еще однозначного решения в рамках ни одной из наук, которые так или иначе занимаются изучением связи языка и сознания: психологии, философии и лингвистике. Кажущаяся простота проблемы, решение которой, как представляется некоторым исследователям, лежит «на поверхности» и вызывает, по-видимому, к жизни лаконичные определения, в соответствии с которыми, языковая картина мира (ЯКМ) понимается как мир, представленный в языке человека, или же мир, воспринимаемый сквозь призму языка. Вместе с тем взаимосвязь объективной действительности и языка, которая опосредована мышлением, многие годы ставит перед лингвистами трудноразрешимую задачу: дан ли нам мир «в непосредственной эмпирии» [Фрумкина 1999:90] или мы его интерпретируем или, как говорят когнитологи, прежде всего, американские, мы его «конструируем». Считая положение о значимости субъективной позиции «человека в видении им окружающей действительности, ее членения, ее категоризации и понимания им смысла происходящего» вполне приемлемыми для лингвистического анализа до определенного предела, Е.С. Кубрякова отмечает, что, идя по пути гипостазирования принципа субъективности восприятия, можно прийти к отрицанию объективности существования мира «вне (выделено автором) нашего сознания» [Кубрякова 2000:15-16]. Прямо согласуется с этими мыслями и более «радикальное» мнение о том, что «ни на одном этапе своего становления или развития язык не выступает в качестве самостоятельной креативной силы <…> он лишь фиксирует концептуальный мир человека, имеющий своим первоначальным источником реальный мир (выделено нами - Р.К.) и деятельность в этом мире [Колшанский 1990:32]». В этой связи в реферируемом разделе рассматриваются различные точки зрения на понятие «картины мира», соотношение ЯКМ и концептуальной картины мира (ККМ), придерживаясь точки зрения, в соответствии с которой ККМ шире, богаче и разнообразнее ЯКМ, поскольку в ее образовании участвуют различные типы мышления [Серебренников 1988: 107]. При этом мы следуем методологически важному мнению Е.С. Кубряковой о том, что при исследовании проблемы языковой картины мира необходимо учитывать «те глубокие связи и зависимость, которые существуют между отдельными участками картины мира» и следовательно направить свои поиски «на обнаружение таких общих черт, аспектов, сторон и областей знания (доменов), которые отражали бы своеобразие и неповторимость членения мира в изучаемом языке (выделено нами - Р.К.), что предопределяется принципами сортировки опыта, его обработки, его классификации, принятыми в данном языке» [Кубрякова 2006: ]. В этой связи, как отмечает Ю.Д. Апресян, материалом для реконструкции ЯКМ могут служить как факты языка, так и «любые тексты культуры в самом широком смысле этого слова» [Апресян 2006:34]. Реконструируя ЯКМ, мы согласно задачам исследования опираемся только на языковые факты, т.е. на идею языковой (или «наивной») картины мира, развиваемую Ю.Д. Апресяном, оставляя в стороне важные и ценные разыскания, проводимые в русле ряда других направлений (см. работы Н.Д. Арутюновой, В.И. Карасика, Ю.С. Степанова, И.А. Стернина, В.Н. Телия, С.М. Толстой, Т.В. Цивьян, и др.), для которых главным предметом исследования, как отмечает Ю.Д. Апресян, являются «культурные концепты» [Апресян там же: 34].

Языковая картина мира - это метафора и важным следствием этой «картинной» метафоры (помимо прочих) является, по мнению Е.В. Рахилиной, то, что «картина не копирует, а отображает действительность» (курсив наш -Р.К.) [Рахилина 2000:12], что с неизбежностью сопряжено с искажением, огрублением, отсеиванием многих свойств и параметров объекта в широком смысле при его «встраивании» (Е.В. Рахилина) или «ментальной проекции» (Н.Н.Болдырев) в семантику естественного языка. Вопрос этот тесно связан с теорией языкового детерминизма или так называемой гипотезой Сепира-Уорфа, зародившейся в Америке независимо от европейской традиции и восходящей к идеям В. Гумбольдта о промежуточном языковом мире (Sprachliche Zwischenwelt), впоследствии развитых в трудах Э. Кассирера и Л. Вайсгербера. Данная гипотеза, в соответствии с которой «логический строй мышления и познание определяются соответствующим языком» [Кронгауз 2001:106], имеет столько же адептов, сколько и оппонентов. Так, например, Дж. Лакофф полагает, что серия замечательных экспериментов Э. Рош «поставила под сомнение одну из гипотез Уорфа, а именно, что язык определяет концептуальную систему тех, кто говорит на нем» [Лакофф 2004: 65]. Мы вслед за многими учеными причисляем себя к оппонентам этой гипотезы по следующим основаниям. Так, общеизвестно, что один и тот же язык предоставляет его носителю «массу» возможностей: альтернативным способом описать одну и ту же ситуацию с разной степенью детализации [Langacker 1987] и разной перспективизацией [Taylor 1995]; «взглянуть» на актуальный референт с разных сторон в дискурсивных актах; осмыслить динамическую ситуацию как опредмеченный процесс, опираясь на прономинализацию и реификацию, или означить ее посредством особого знака - производного слова; представить один и тот же концепт в виде «многочисленных синонимов, разных дефиниций, определений и текстовых описаний» [см. работы Гака, Кубряковой, Болдырева и др.]. Если наши рассуждения верны, то почему же носителям разных языков (особенно в разных уголках земли) надо отказывать в праве по-своему смотреть на мир и осмысливать одни и те же его сущности «в терминах своих собственных языков», предопределяемых их «наличными ресурсами» (Б.А. Серебренников). Что мир един - общеизвестно, принципы организации анализирующей и синтезирующей деятельности человеческого разума, тем более, одни и те же; сущности этого мира в известном смысле одни и те же (в частности, части нашего тела обладают одними и теми же денотативными или референциальными характеристиками, которые «закладывают» основу концептуального ядра, «кластера», понятийного сгустка и т.д., обеспечивая тем самым взаимопонимание людей, пользующихся разными языками), а вот в процессе же «встраивания» или «проецирования» этих сущностей в семантику естественного языка (явление в высшей степени психологичное) они могут обрастать значительным количеством концептуальных признаков, предопределяемых географическими, климатическими, культурно-историческими и т.д. условиями бытования языка, но ни в коем случае не «навязываемых» или диктуемых языком. Креативность - это свойство субъекта, а не самого языка, который, как правильно отмечается, не обладает самостоятельной креативной силой (ср. метафорическую и метонимическую «оси» мышления как «атрибутов» когнитивной деятельности). Так, метафорическое мышление, «предоставляя» субъекту когниции полную и неограниченную свободу в его когнитивной и креативной деятельности, создает обилие метафор разного рода, делая возможным рассмотрение сквозь призму «области-источника» самых разнообразных «областей-мишеней». С другой же стороны, метонимическое мышление, опираясь на принципиально иные когнитивные конструкты, до известных пределов сужает эту самую креативную деятельность субъекта, вынуждая его действовать в пределах одной области и заставляя тем самым оперировать такими понятиями, как pars pro totо или toto pro pars, выбирая один салиентный признак и делая его заместителем всего предмета. И что удивительно, практически все языки мира, как нам подсказывает интуиция, работают на одних и тех же метонимических формулах с вовлечением одних и тех же объектов и их признаков (ср., например, такой «метафорически» в определенном смысле уникальный кабардинский язык и такой же «метонимически» ничем не отличающийся от многих языков мира). И еще один аргумент в защиту нашей точки зрения: многие языки мира демонстрируют большое разнообразие в кодировании взаимодействия фигуры и фона (ср. птичка на дереве и the bird is in the tree), но ни один язык мира не может навязать своему носителю воспринимать фон на основе фигуры.

Третий раздел Проблемы полисемии и организации семантической структуры многозначной лексемы посвящен краткому анализу различных точек зрения, связанных с вопросами полисемии, эпидигматических отношений в смысловой структуре полисеманта, соотношения широкозначности и многозначности и т.д.

По широко распространенному мнению современных зарубежных когнитологов, полисемия находилась на периферии интересов структуралистcкого и генеративного направлений, каждое из которых по своим известным соображениям считало ее помехой для теории языка (an obstacle to linguistic theory). И лишь спустя пятьдесят и сто лет после выхода известных работ [Breal 1897;Ullmann 1957] c появлением когнитивного направления, а также новых теорий в антропологии и психологии эта самая «помеха», вполне закономерно оказавшись в центре внимания ученых, переросла в благоприятную возможность (obstacle became an opportunity) доступа к пониманию важных аспектов познавательной деятельности человека, в особенности, категоризации, опирающейся на ключевые понятия прототипов и `семейного сходства'[Nerlich and Clarke 2003]. В этой связи в рамках когнитивной лингвистики полисемант выделяется в качестве отдельной языковой категории с сетью значений (каждое из которых является членом категории), взаимосвязанных по общим когнитивным основаниям (principles): образ-схематические трансформации (image-schema transformations), метафора, метонимия, расширение, сужение. Соглашаясь с тем, что полисемия действительно находилась на задворках теоретических построений в указанных направлениях, мы одновременно пытаемся показать, что, представляя собой важнейшее и неотъемлемое свойство естественного языка как особой семиотической системы, она никогда не оказывалась в роли маргинала в отечественном языкознании: достаточно отметить глубокие работы, которые увидели свет именно в пик господства на Западе структурализма и генеративной грамматики (Ю.Д. Апресян, И.В. Арнольд, В.В. Виноградов, С.Д. Кацнельсон, Г.В.Колшанский, М.В.Никитин, А.И.Смирницкий, Ю.С. Степанов, А.А.Уфимцева, Д.Н.Шмелев и др.). Особенно плодотворными оказались замечательные идеи 70-х годов прошлого столетия, заложенные в работах ономасиологического направления (Н.Д. Арутюнова, В.Г. Гак, Г.В. Колшанский, Е.С.Кубрякова, Б.А.Серебренников, Ю.С. Степанов, В.Н. Телия, А.А.Уфимцева и др.), которое, согласно справедливому мнению Е.С. Кубряковой, по праву считается ранней версией когнитивизма как альтернативного и довольно перспективного с теоретической точки зрения подхода к изучению значения слова вообще и многозначного слова, в частности, подхода, в рамках которого особое внимание уделялось языку как средству материализации мысли. Уже именно тогда, еще до возникновения, или, скорее, становления когнитивной парадигмы знания на особую значимость субъективного начала в процессе номинации обращал внимание В.Г. Гак, справедливо указывая на то, что в традиционной триаде из поля зрения исследователей зачастую необоснованно выпадает познающий субъект (номинатор), которому принадлежит активная роль в формировании значений языковых единиц с учетом внешнелингвистических оснований номинации [Гак 1972]. Однако при этом проблема полисемии упирается в один, на наш взгляд, существенный вопрос:, что же способствует «удержанию» двух и более значений в пределах одного и того же формального тождества, т.е. каковы основания объединения столь разных денотативных областей, а отсюда и значений под одним именем. По этому поводу в лингвистике до настоящего времени существует множество точек зрения, и в зависимости от теоретических установок исследователей даются разные ответы на поставленный вопрос. В этой связи в качестве оснований традиционно выдвигаются идеи общего и частных значений, инвариантного значения, смыслового ядра, смыслового стержня, семантического центра (ср. новые понятия фамильного сходства, семантической сети) и т.д. Все эти понятия, по нашему мнению, имеют равное право на существование, равное право на то, чтобы быть использованными при интерпретации означаемого (семантической структуры) полисеманта, но при этом с учетом одного важного факта - они не взаимозаменяемы, ввиду того что в их терминах описывается разная «семантика». Вследствие этого неправомерно категорически отвергать, как это делается в литературе вопроса, ни один из этих терминов и стоящие за ними понятия в угоду своим теоретическим установкам как научную фикцию, неприемлемую для лингвистического описания. То, что мир проецируется в семантику естественного языка и что семантика психологична, известная истина. Но при этом необходимо учитывать, что в семантику «встраиваются» разные формы существования материи, разные отношения между этими формами, разные типы взаимодействия между ними: ведь предметные сущности проецируются не так, как процессуальные, событийные или признаковые [Кубрякова 2003]. Если правилен тезис о том (а мы с этим полностью согласны), что язык именует безусловно значимое для человека и, следовательно, «отсутствие названий для незначимого - это не исключение, а правило, действующее в языке повсеместно» (Е.В. Рахилина), то в языке, наверняка, не существовало бы сочетаний типа «семантика существительного», «глагольная семантика», «адъективная семантика», «предложная семантика», поэтому мы вправе, по-видимому, говорить соответственно о разных «полисемиях». В самом деле, оправданно ли интерпретировать связь значений прилагательного «печальный», которые находятся в явной метонимической (импликационной) связи друг с другом (ср. печальный парень, печальный случай) в терминах «фамильного» сходства. Ср. разные значения слова «разбить» в разбить стакан и разбить жизнь, семью и т.д., отношения между которыми могут быть успешно описаны в терминах инвариантных отношений (общего значения, смыслового стержня и т.д.), лексического прототипа или же радиальной полисемии. Более того, если интерпретировать само понятие лексико-грамматического класса (существительное, например) как когнитивную категорию, мы вправе выстроить известную структуру со своим центром, со своими прототипами в качестве эталонных представителей категории существительных (предметная лексика) и периферией, на которой находятся абстрактные имена, деадъективы и девербативы (в широком смысле). При этом мы с легкостью обнаружим «разную» полисемию у членов ядра и периферии. Точно также, рассматривая «ПОЛИСЕМИЮ» как когнитивную категорию в рамках явно предметной лексики, мы можем, по-видимому, говорить об «эталонных» полисемантах, каковыми в силу целого ряда причин являются соматизмы. Иными словами, даже оставаясь на когнитивных позициях (что мы делаем в своей работе), не совсем правомерно, по-видимому, описывать семантику «явно» предметных имен (включая искомые соматизмы) только лишь в терминах «фамильного сходства» или семантических сетей, которые предлагают когнитологи для описания, например, семантики слова ring [Langacker 1991] с весьма, на наш взгляд, расплывчатой денотативной отнесенностью. Так, словарь под редакцией Апресяна [1999] для первого значения слова ring фиксирует по крайней мере пять подзначений, каждое из которых равновелико может быть подведено под значение, обозначенное цифрой “1”: ср. 1. кольцо; 2. обруч, ободок, оправа; 3. pl. Спорт кольца; 4. кольцо для спуска (альпинизм) и 5. кольцо корзины (баскетбола). Остается при этом неясным: концептуальное осмысление какого из указанных денотатов этого слова легло в основу таких значений, как клика, шайка (воровская) и букмекеры (на скачках). Представляется, что семантическая структура данного полисеманта и ему подобных могла бы быть более адекватно описана в терминах радиально-цепочечной полисемии в духе Ю. Д. Апресяна.

Тем более неприемлемым для нашего материала, как предлагают когнитологи, представляется анализ означаемого частиц и предлогов up и out [Lindner 1981], over [Brugman 1981], проводимых в терминах тех же семантических сетей. В этой связи отметим, что Дж. Лакофф [2004: 541-593], развивая идеи К. Бругман и предлагая свое видение семантики over, но уже в терминах «траектора» и «ориентира» (Р. Лангакер) [Langacker 1986], «радиальных категорий», «образ-схем», «идеализированных когнитивных (метафорических и метонимических моделей», в постановочной части проблемы приводит более десяти примеров, предваряющих собственно анализ, в которых реализуется лишь небольшая часть значений over, с тем, чтобы дать представление о чрезвычайной, по его словам, сложности проблемы. И эта сложность, по его мнению, «не является только семантической», а проистекает еще оттого, что over в этих примерах выступает в различных категориальных испостасях: «в одном случае это предлог, в другом - частица, в третьем - наречие, в четвертом - префикс и т.д.» [там же: 542]. В результате анализа автор приходит к бесспорному, по его мнению, выводу о том, что «исследование Бругман, так же, как исследования Линднер и Янды (имеется в виду работа Лоры Янды, посвященной русским глагольным префиксам [Janda 1984] - Р.К.), показывают, что в лексике гораздо меньше произвольности, чем это раньше было принято думать». Здесь, однако, возникает один момент, который научной справедливости ради, требует комментариев. Признавая вслед за ведущими отечественными учеными тот неоспоримый научный вклад, который внесли западные когнитологи (в том числе и Дж. Лакофф) в новое осмысление многих теоретических проблем (в общем смысле), хотелось бы дополнить, что огромное количество исследований, проведенных отечественными учеными (правда, в других терминах) в области семантической деривации (эпидигматика) и собственно словообразования (дериватология), убедительно и перспективно сняли многие существовавшие долгие годы сомнения относительно произвольности связи между формой и значением (ср. работы выше). В дополнение к сказанному укажем еще на одно допущение Дж. Лакоффа о том, что классическая теория категорий «плохо подходит для случаев полисемии» на том основании, что при установлении границ формального тождества многозначной лексической единицы данная теория «должна трактовать все связанные значения как имеющие некоторое общее абстрактное значение - обычно настолько абстрактное, что оно охватывает все эти случаи, и настолько лишенное реального значения, что оно не может быть опознано (выделено нами - Р.К.) как то, о чем люди думают как о значении слова» [Лакофф 2004:538]. Уважая мнение известного ученого, рассмотрим семантическую структуру кабардинского полисеманта фэ кожа, сравнив его с коррелятами в английском и русском языках языках: ср. кожа, шкура - leather, skin; кожура (апельсина)- skin; кожица (листьев) - epidermis; оболочка (семян) - cover; кора - bark, rind; шелуха - husk, peel; лузга- husk; стручок - pod; оболочка (кабеля) - sheath; корка (на ране) - crust; корка (сыра) - rind; скорлупа, панцирь - shell. Нетрудно заметить, что означаемое всех лексем в английском и русском языке может быть равновелико и безусловно подведено под формальное тождество кабардинской лексемы на основании идентификатора `покрывать' (англ. cover), который в явном или косвенном виде можно обнаружить, пользуясь методом ступенчатой идентификации, в дефиниции всех значений искомой кабардинской лексемы. В этой связи возникает сомнение: настолько ли абстрактным и лишенным значения являются основания семантической производности или, говоря современными терминами, когнитивные основания подведения всех этих значений под одно и то же формальное тождество. В случае с кабардинской лексемой, как кажется, вполне приемлемы традиционные понятия инвариантного значения, смыслового стержня, смыслового ядра и т.д. без привлечения понятия семейного сходства, которое лучше подходит для интерпретации эзотерических оснований формирования категории «игра» и ей подобных. При всем желании, вряд ли в каком -либо из значений слова Spiel, составляющих эту категорию, можно обнаружить исходную («донорскую») денотативную область, например, такую же, как у лексемы фэ кожа, концептуализация которой послужила основанием семантической производности и создала условия для ее многочисленного использования в целях метафорической номинации в кабардинском языке. Тем более трудно (если вообще можно) обнаружить такую же «ресурсную» зону в семантике слов типа over, поскольку эти слова по своей сути реляторы (в общем смысле), лишенные самостоятельной номинативной ценности и не имеющие, следовательно, строгой денотативной привязки. Тем не менее, семантику этого слова Дж. Лакофф описывает с опорой (наряду с другими) на метафорические и метонимические модели.

В этой связи в следующем четвертом разделе первой главы Метафорические и метонимические значения как основные составляющие смысловой структуры полисеманта обсуждается вопрос о том, «какие метафоры» мы изучаем в реферируемом исследовании и анализируем на фоне тех, которые предложены в концепции Дж. Лакоффа, поскольку все исследования, проведенные в терминах полисемии, а также метафоры и метонимии как основных составляющих (наряду с расширением и сужением) полисеманта в сравнении с этой концепцией, квалифицируются как лежащие в русле традиционной семасиологии.

Существует мнение [Dirven 2002:4] о том, что мировая лингвистика обязана возрождением интереса к метафоре и метонимии Р. Якобсону, а именно его в высшей степени программной (higly programmic) небольшой работе “The metaphoric and metonymic poles” [Jakobson 1956]. В этой связи отмечается, что теория метафоры Лакоффа-Джонсона [ Lakoff & Johnson 1980; Лакофф, Джонсон 2004;] вызвана к жизни благодаря лекциям Р. Якобсона в Гарвардском университете, слушателем которых был Дж. Лакофф [Dirven 2002:1]. Новаторский подход Р. Якобсона к интерпретации метафоры и метонимии заключается в том, что он был первым, кто рассмотрел эти явления с точки зрения афатических нарушений деятельности головного мозга. Так, исходя из допущения о том, что «речевое событие может развиваться по двум смысловым линиям: одна тема может переходить в другую либо по подобию (сходству), либо по смежности», он ввел два термина: "ось метафоры" (основанная на селекции и субституции) и "ось метонимии" (основанная на комбинации), поскольку эти линии «находят свое наиболее концентрированное выражение в метафоре и метонимии соответственно» [Якобсон 1991: 110-132]. Развивая Р. Якобсона, по мнению Р. Дирвена, спустя 55 лет оказалось возможным описать эти две фундаментальные возможности структурирования “поведения” человека (two fundamental possibilities of structuring human `behaviour' (термин Р. Якобсона, на который ссылается Р. Дирвен)», оперируя термином «концептуализация». Таким образом, выстраивая собственное понимание явлений метафоры и метонимии, Р. Дирвен приходит к выводу о том, что эти два полюса как операционные принципы концептуализации (operation principles) могут быть описаны с привлечением понятий парадигматики и синтагматики в соссюрианском смысле: отсюда метафора в широком понимании связывается им с парадигматической осью, так как она дает возможность альтернативной концептуализации одного и того же феномена (alternative conceptualization for the same phenomenon), в то время как метонимия - с синтагматической, поскольку механизм метонимии позволяет связывать явления, так или иначе находящиеся в отношениях смежности (links phenomena which are somehow contiguous to each other) [Dirven 2002:75-113]. Эти же идеи Р.Якобсона, по мнению Р. Дирвена, заложили и основы концепции когнитивной метафоры Лакоффа-Джонсона, которая опирается на взаимодействие, как принято говорить в терминах этой теории, двух концепутальных доменов (областей). Исходя из положения о том, что эти две концепции не взаимоисключают, а дополняют друг друга, мы и рассматриваем теорию Дж. Лакоффа, имея в виду Лакоффа-Джонсона. Оригинальность его подхода к пониманию метафоры заключается в том, что «к обычно проводящемуся различению метафор на мертвые (стершиеся, банальные) и живые (свежие, образные) добавляется еще один вид метафор - когнитивные (познавательные)» [Худяков 2007: 206]. Когнитивные метафоры двукомпонентны и основаны на взаимодействии двух концептуальных областей (систем): области-источника и области-цели (в этой связи их синонимично именуют «концептуальными» метафорами). При этом область-источник, как правило, более конкретен, более известен и «экспериенциально» осмыслен, нагляден, лучше доступен для восприятия, что позволяет ему служить в качестве концептуального ресурса для постижения, познания, концептуализации и категоризации другой области, менее доступной для восприятия, менее видимой и менее изученной. Так, если рассмотреть широко эксплуатируемую метафору Love is a journey (любовь - это путешествие), становится ясно, что здесь речь идет не о метафоре как переносе наименования, т.е. не о метафоре как механизме, обуславливающем эпидигматические внутрилексемные связи, а о метафоре, предоставляющей «возможность использовать одно высоко структурированное и четко выделимое понятие для структурирования другого» [Лакофф, Джонсон 1987: 129]. В самом деле, в словарной статье лексемы journey (путешествие), которая служит для обозначения «высокоструктурированного и четко выделимого понятия», нет ни одного значения, которое можно было бы прямо или косвенно связать хотя бы с одним из значений слова love. В этой связи, «согласно ТКМ (теории когнитивной метафоры - Р.К.), «переносу» подвергается не изолированное имя (с присущим ему прямым номинативым значением - выделено нами - Р.К. ), а целостная концептуальная структура (схема, фрейм, модель, сценарий), активируемая некоторым словом (фокусом метафоры) в сознании носителя языка, благодаря конвенциональной связи данного слова с данной концептуальной структурой [Кобозева 2002].

Предлагаемое же нами исследование основывается, с одной стороны, на эпидигматических, внутрилексемных связях, мотивированных механизмами метафоры и метонимии и направлено на выявление их эпистемологической природы, с другой стороны, призвано рассмотреть эти же понятия в терминах когнитивных механизмов в «руках» субъекта когниции, обеспечивающих расширение и обогащение семантической структуры лексемы, предопределяемое специфическими когнитивными задачами (ср. термины, используемые современными когнитологами - metaphorical and metonymic extension). В этой связи, подходя к пониманию метафоры с ономасиологических позиций, мы считаем, что «когда слово, не теряя прежней связи с денотатом, получает и новую связь, с новым денотатом, - перед нами метафора (выделено нами - Р.К.) как явление языка» [Степанов 1975: 19]. Метафоры, которые мы изучаем, основываются на особом когнитивном механизме, ментальной операции соотнесения двух сущностей предметного, процессуального или признакового характера в силу каких-либо сходных черт, «откровенных» или «сокровенных» (Арутюнова), присущих им по природе или приписываемых познающим субъектом, но при этом с обязательным использованием одного и того же имени. При этом, думается, мы не нарушаем тождества понимания метафоры как языкового явления. В общем случае, в каких бы построениях ни рассматривалась метафора (риторика, диахронная/синхронная семасиология, когнитивная лингвистика), в каких бы терминах она при этом ни интерпретировалась (живая, образная, окказиональная vs мертвая, стершаяся, узуальная, историческая и генетивная, когнитивная и концептуальная с такими разновидностями как онтологическая, ориентационная и т.д.), механизм этот всегда опирается на две денотативные области - исходную и целевую (ср. термины: донорская и реципиентная, ресурс или мишень). Источник и цель при этом могут быть представлены сколь угодно «ограниченными» концептуальными областями (нога человека - ножка стола) до самых широких и размытых (ср. области `путешествие' и `любовь'). Главное условие сохранения метафорой как языковым явлением своего тождества независимо от парадигмы, в которую она вовлечена (логическая или экспериенциальная), на наш взгляд, заключается в той возможности, которую она предоставляет: в возможности концептуализации одной сущности через призму другой (вспомним парадигматическую ось Р. Якобсона). Следуя за современными когнитивными концепциями (теория фамильного сходства и теория прототипов), можно, по-видимому, считать, что все типы метафор образуют языковую категорию МЕТАФОРА, объединяемую чертами «фамильного сходства», и, выделив центр и периферию, обнаружить более или менее прототипические метафоры, обусловленные спецификой подхода к изучению языка: в XIX веке, например, по-видимому, были свои прототипические метафоры, в XXI веке - это когнитивные метафоры и т.д., но при этом все они члены одной «метафорической» семьи. Следует особо указать и на то, что «нашим метафорам», т.е. тем, которые составляют предмет изучения реферируемого исследования, Дж. Лакофф не отказывает в праве носить имя «метафора». Так, выражения «the foot of the mountain `подножие горы', a head of cabbage `кочан (букв. голова) капусты', the leg of a table `ножка стола'» (все примеры взяты из [Лакофф, Джонсон 2004:91]) один из основателей теории когнитивной метафоры называет идиосинкретическими метафорическими выражениями в силу того, что использование их «в языке и мышлении не имеет системного характера» [там же]. Так, следуя своим теоретическим построениям, выдержанным в духе анализа целостных метафорических систем (см. выше), ученый отмечает, что эти выражения «представляют собой изолированные примеры метафорических концептов (выделено нами - Р.К.), когда в метафоре используется только одна часть концепта (или, может быть, две или три)». По его мнению, при этом «в выражении the foot of the mountain `подножие горы' представлена единственная используемая часть метафоры (целостной метафорической системы - Р.К.) ГОРА- ЭТО ЧЕЛОВЕК» [там же: 91]. Отмечая при этом, что метафоры типа ГОРА- ЭТО ЧЕЛОВЕК «маргинальны в нашей культуре и языке (американской культуре (?) и английском языке - Р.К.)» и их «используемая часть» очень мала, «их взаимодействие с другими метафорическими концептами не имеет системного характера». Полагая, что это серьезное теоретическое допущение, которое нуждается, на наш взгляд, в дальнейшем исследовании, отметим два важных момента. Оставляя в стороне наши сомнения относительно возможности усмотрения «культурного начала» в концептуальной структуре выражения `подножие горы' и ему подобных, укажем на то, что проведенное исследование убеждает нас в том, что процесс «встраивания» мира и его фрагментов в семантику кабардинского языка, основанный на таких сторонах когнитивной деятельности человека, как концептуализация и категоризация, опирается в большой степени на те метафорические концепты, которые являются «асистемными», идиосинкретическими (по Дж. Лакоффу), в силу чего рассматриваются как маргинальные в английском языке. Другое дело, насколько правомерно подводить эти концепты под такую целостную систему (обобщенную метафору) как ГОРА- ЭТО ЧЕЛОВЕК. Так, с точки зрения кабардинского языка денотат слова `дом' осмысляется как имеющий буквально: `голову'(ср. русск `крыша'); ` грудь'; `спину'; `зад (ягодицы)'; `бок'; `глаза'; `губы'; `рот'; `ступню'). Следует ли при этом интерпретировать все эти концепты в терминах метафорической системы ДОМ-ЭТО ЧЕЛОВЕК? Более того, два кабардинских соматизма пэ нос и кIэ хвост, широко используемые в виде метафорических обозначений пространства, в соответствии с известной концептуализацией ПРОСТРАНСТВО>ВРЕМЯ, «перескочив» через пространственный категориальный «барьер», регулярно функционируют в этом языке для метафорического обозначения соответственно начала и конца временных отрезков. Отсюда мы имеем буквально `нос/хвост года/осени/месяца/недели' (см. об этом гл. 2-5 работы). Дают ли эти метафорические выражения, являющиеся буквальными переводами с кабардинского языка, основание для их подведения под «эзотерическую» рубрику ВРЕМЯ - ЭТО ЖИВОТНОЕ? Здесь уместно для сравнения привести пример концептуализации денотата слова axe (русск. топор), у которого английский язык «обнаруживает» носок (toe) , щеку (cheek), плечо (shoulder), бороду (beard), глаз (eye), пятку (heel) [Wickipedia]. Подытоживая свои рассуждения и не делая при этом больших метафорических обобщений типа ГОРА- ЭТО ЧЕЛОВЕК или ВРЕМЯ - ЭТО ЖИВОТНОЕ, мы хотели бы отметить, что в анализируемом языковом материале в качестве ресурсного источника или концептуального домена выступает семантика соматической лексики трех языков. Иными словами, мы рассматриваем особенности концептуализации частей тела (человека и животных) в процессе их встраивания в семантику естественного языка, что, с одной стороны, обусловливает специфику знакообразования в системе соматизмов, предопределяемых особыми правилами словообразования (главным образом, - словосложения): 90% соматизмов кабардинского языка, как оказалось, - сложные образования, а с другой, закладывает когнитивные основания использования соматизмов в качестве вторичных метафорических и метонимических наименований при наречении сущностей, окружающих человека, создавая тем самым (что очень важно в нашем случае) возможность превращения этих же наименований (метафорических) в грамматикализованные элементы, участвующие в виде разнообразных реляторов в языковом моделировании пространства.