Когнитивные и эпистемические аспекты представления мира в языке (на материале кабардинского, русского и английского языков)

Высказанные соображения свидетельствуют еще об одной уникальной в типологическом отношении особенности кабардинского словообразования. Примеры подобного рода довольно многочисленны. При этом в качестве превербов в локативных комплексах также могут выступать и превербы несоматического происхождения, которые кодируют концепты в и на. Но нам здесь, как и во всем диссертационном исследовании, важно показать в соответствии с целью и задачами работы, прежде всего, роль соматизмов в категоризации и концептуализации мира.

Третья глава Изучение смысловой структуры многозначных соматизмов с точки зрения когнитивной парадигмы знания посвящена в общем смысле процедуре описания ЯКМ, что связано с реконструкцией определенной подсистемы знаний человека (соматизмов разных языков), вследствие чего ее называют когнитивным анализом, термин, который получил распространение, прежде всего, в работах E.С. Кубряковой и ее школы.

В соответствии с этим анализом при опоре на многочисленные примеры (см. ресурсы и методы сбора материала во вводной части работы) мы восстановили «семантический портрет» всех многозначных соматизмов кабардинского языка. В диссертации, однако, представлены результаты анализа тех соматизмов, которые наиболее убедительно, на наш взгляд, демонстрируют «принципы сортировки опыта, его обработки, его классификации, принятые в данном языке» (Е.С. Кубрякова). При этом каждому из соматизмов посвящается самостоятельный раздел. Ниже приводятся результаты анализа некоторых из них. Так, денотат лексемы (=слова) голова концептуализируется в данном языке в определенном смысле уникально: кроме того, что слово щхьэ голова служит в качестве метафорического обозначения верхней части многих объектов мира (что связано с канонической вертикальной организацией строения человека и находит отражение практически во всех языках мира), в кабардинском языке для обозначения концепта «верх» других средств не существует (ср. англ. surface, up, upper part, upwards и русск. поверхность, верх, наверху, сверху и т.д.). Отсюда части всех объектов мира, которые представляются как «верхние» или как «поверхности» с точки зрения других языков, в кабардинском языке обозначаются только этой лексемой, занимающей правовершинную позицию (см. гл 2.). Ср. буквальный перевод на русский язык вполне нормативных кабардинских фраз со словом щхьэ голова, которое обозначает:

верхнюю часть «твердых» объектов (ср. голова горы, дерева, дома, комнаты, столба, двери и т.д.); покрытие любых емкостей (голова кастрюли, фляги, сундука, чайника); поверхность жидкостей (голова масла, воды, бульона, молока и т.д.); верхний слой сыпучих веществ (голова муки, соли, сахара,пшена и т.д.); верховье реки - букв. голова реки; первоначально вложенная в бизнес сумма <для извлечения прибыли> (ты возьми голову денег, а я - прибыль); высшая, крайняя степень чего-либо (твои слова показались мне головой всего <того, что ты сказал мне до сих пор>); ср. русск. `верх наглости, совершенства'); верхний предел, граница (сверх головы < суммы, которую я определил > я тебе не заплачу ни копейки больше); понедельник голова семи <дней> ср. блыщхьэ [семь+голова] и др.

Помимо широко распространенного в языках мира метонимического использования лексем-коррелятов слова щхьэ голова (ср.голова в значениях `единица счета скота' и `ум, рассудок'), в данном языке она используется для обозначения таких концептов, как `сам' (ср. англ. self), `лицо' (в значении `человек', ср. англ. person). Отсюда, в кабардинском языке обилие вполне нормативных фраз, которые мы представим в буквальном переводе: *хочешь заслужить уважение людей, уважь, в первую очередь, свою голову <себя>; * головно я <лично я > туда не пойду. Примеры эти, демонстрируя своеобразную концептуальную смежность (в отличие от русского и английского), укладываются, как нам кажется, в метонимическую формулу ГОЛОВА <ЧАСТЬ ТЕЛА > - ЧЕЛОВЕК. При анализе особенностей концептуализации, а отсюда и встраивания денотата слова голова в семантику кабардинского языка мы сделали определенные выводы, которые могут быть, на наш взгляд, релевантными и для объяснения метафорического «видения» мира во многих языках. Так, под прямое (основное) значение любых слов в любом языке мира, которые обозначают искомый денотат, можно подвести как голову человека, так и голову всех животных, которые разительно отличаются от этой части человека прежде всего по месту расположения и форме (ср. голову лошади, кошки (которая изображается в детских рисунках в виде треугольника с перевернутым основанием), птиц, рептилий, пресмыкающихся, рыб и даже гусениц). Вместе с тем, отражение «проецирования» этого, казалось бы, самого «привычного», «главного» денотата в семантику языка вызывает у лексикографов большие затруднения. Так, английские лексикографы единодушно, но, с разной степенью детализации отмечая количество концептуальных признаков, подают первое значение лексемы head как foremost part of body of animal, upper part of human body, containing mouth, sense organs and brains (1) [СOD]; в [Ожегов 1970] это же значение слова голова определяется как «часть тела человека (или животного), состоящая из черепной коробки и лица (или морды животного) (2). Практически все английские словари, в отличие от [Ожегов 1970], с завидным упорством подчеркивают разное расположение головы человека и животных (ср. uppermost vs foremost). Таким же образом в новом издании [Ожегов, Шведова 2000] авторы, пытаясь усовершенствовать дефиницию (2), через точку с запятой добавили: «у беспозвоночных животных - передний, относительно обособленный участок тела с органами чувств и ротовым отверстием». При этом авторами-составителями не снято, как нам кажется, одно важное противоречие. Так, раскрывая методом подстановок толкование значения словосочетания «черепная коробка» в [Ожегов, Шведова 2000], получаем «костное вместилище головного мозга». Но ведь в таком случае мы отказываем гусеницам в праве носить «голову» (ср. значение слова гусеница, которое определяется этим же словарем как «продолговатое, мягкотелое, бескостное ( выделено нами - Р.К.) животное». Более того, ни в одном из английских и русских словарей в толковании первого значения искомой лексемы не дается указания на форму головы (круглая) как раз по причине того, что под это значение подведены разные «головы» с разными формами. В этой связи мы полагаем, что именно в данном случае когнитивное направление, опирающееся на теорию «семейного сходства» и концепцию прототипов, поможет в некотором смысле снять возникающие противоречия. Так, если в пределах первого значения выстроить когнитивную категорию ГОЛОВА (по типу естественных категорий), то в центре окажется прототипическая голова человека, которая мыслится как самая верхняя часть тела (округлой формы), содержащая мозги и органы чувств (отсюда - метафорические значения, реализуемые во фразах типа «глава города», «голова сыру», the head of a cabbage и метонимические - «ум, рассудок», seat of intellect), в периферийную же зону войдут головы разных животных, концептуализация которых как «передней части тела» порождает метафоры, вызванные к жизни зооморфной моделью мира (ср. «головной вагон», «идти во главе колонны», а также: «плестись в хвосте»; he marched at the head of the parade). Мы также считаем, что метафорическое использование названия головы для обозначения «головных» частей артефактов во многих языках опирается также на зооморфную модель концептуализации, а именно на «формы» голов разнообразных животных и их расположение (ср. head of а hammer, axe и их кабардинские эквиваленты, которые в переводе звучат буквально как голова молотка, топора, косы и т.д.). Из этого ряда выбывает, впрочем, пример the head of an arrow, spear, который на кабардинском буквально звучит как *нос стрелы (ср. русск. острие стрелы, копья). Это связано с тем, что в кабардинском языке денотаты лексем нос и хвост подвергаются особой концептуализации, чем и объясняется их чрезвычайная активность в метафорическом моделировании пространства и времени.

Так, в кабардинской ЯКМ лексема пэ нос служит для метафорического обозначения дула любого огнестрельного оружия (*нос револьвера, автомата); передней части чего-нибудь движущегося или вытянутого(*нос поезда, кометы (ср. русск. голова кометы и англ. head of a comet и comet's head); *нос пехотной колонны; *нос потока <воды, водной массы>; *нос слова и предложения. При помощи этой же лексемы концептуализируется как внутренний, так и внешний угол объекта (англ. hollow angle vs. projecting angle). Одним из наших наблюдений, объясняющих особую «сортировку, концептуализацию и классификацию» опыта носителей кабардинского языка, является также и то, что конец любого острого, колющего или режущего «орудийного» объекта (в широком смысле) от простой иголки до железного лома (=ручной ударный и рычажный инструмент) осмысляется при опоре на денотат лексемы нос. В этой связи получается, что все части этих объектов, которые мыслятся в английском и русском языках как их «концы» (ср. кончик иглы, пера, ножа и tip of a knife, cigar, stick, spear), в кабардинском языке обозначаются лексемой пэ нос. Ср. *нос иглы, пера, ножа, меча, ручки, карандаша, палки, шеста, хворостины, гвоздя, шурупа, болта («нос» любого из этих объектов имеет свое функциональное предназначение, что важно подчеркнуть, как мы увидим далее). На первый взгляд, может показаться, что здесь наблюдается какая-то особая, прямо противоположная европейской (в широком смысле) концептуализация фрагментов мира (ср начало VS конец), навязанная языком (вывод, к которому можно прийти, возведя в абсолют понятие языкового детерминизма). На самом деле, все объясняется «сильным» ориентированием кабардинского языка на зооморфную модель концептуализации мира. Так, если выстроить когнитивную категорию НОС по принципу естественных категорий (ср. категорию ГОЛОВА), то в центре окажется нос человека, а на периферии - носы разных животных и птиц. При усложнении когнитивного опыта и возникновении необходимости наречения новых объектов (кончик иглы, ножа, например) кабардинский язык, оказывается, в отличие от русского и английского языков (нос корабля, носик чайника), опирается помимо формы и расположения и на другой, безусловно, важный салиентный признак, а именно на функциональное предназначение денотата лексемы нос (прежде всего у птиц). В кабардинском языке есть только одно слово для обозначения носа человека и клюва птиц (ср. русск. клюв и нос и англ. nose, beak (у хищных птиц) и bill (у голубей, уток и т.д.; любопытными представляются английские сочетания: aircraft nose `нос самолета' , beaks of warships - букв. `клювы военных кораблей' и beak of a turtle - букв. `клюв черепахи' ; ср. при этом довольно странную дефиницию слова bill во втором значении, которое определяется как a mouthpart (as the beak of a turtle) that resembles a bird's bill.)

Ни русский, ни английский язык, однако, (как и большинство языков мира) осознавая и «видя» «орудийное» предназначение этой части тела (ср. иллюстративные примеры из [Ушаков 1989]: «дятел, долбя клювом кору деревьев, добывает насекомых» и дятел долбит носом), не опираются на него при дальнейшем «освоении» пространства, поскольку их наивные картины ориентируются, главным образом, на антропоморфное видение мира. С этим связано и широкое метафорическое использование лексемы пэ нос для означивания более мелких частей тела в кабардинском языке ( ср. русск. кончик крыла, языка, пальца и каб. букв. *нос крыла, языка, пальца; подбородок и губы с точки зрения кабардинского языка это соответственно *нос челюсти, а губы - *нос рта). В отличие от многих языков, кабардинский выстраивает свою собственную и неповторимую «картину» при опоре на иную экспериенциальную базу: на каноническое горизонтальное расположение животного (при этом нос обращен вперед, а хвост - назад) относительно поверхности земли (ср. голову, нос, шею бегущей лисы, например, и те же части стоящего человека). Вместе с тем в соответствии с еще одним нашим наблюдением, если «языку» передняя часть объекта представляется недостаточно заостренной или же выдающейся (англ. protruding), чтобы его можно было бы осмыслить как «нос», дав ему одноименное метафорическое обозначение, носители языка в качестве концептуального источника привлекают денотат слова шея (четвероногих животных). Отсюда мы имеем *шея села (начало села относительно течения реки), *шейное село (расположенное дальше и выше <относительно течения реки> того села, в котором находится наблюдатель); ср. также *шейная улица, дом и * шейный/носовой вагон поезда (кстати, «молодые» информанты до 40 лет больше склонны считать, что это «нос вагона», видимо, под влиянием русско-кабардинского билингвизма - проблема, которая, бесспорно, заслуживает внимания и требует дальнейших разысканий под углом зрения концептуализации мира в условиях билингвизма). Еще одним важным следствием преимущественной ориентации кабардинского языка на зооморфную модель (по сравнению с антропоморфной) представления мира является также и то, что при членении временного континуума он широко или даже исключительно опирается на денотаты слов «нос» и «хвост». Ср. *нос дня, недели, года, осени, зимы и их соответствующие «хвосты»: *хвост дня…зимы и т.д.

Отсюда следует наше допущение, - важное, как нам кажется, для теории лексической типологии: языки типа кабардинского, которые «сильно» ориентированы на зооморфную модель восприятия мира, при кодировании начала и конца временных отрезков, в первую очередь, прибегают к концептам «нос» и «хвост» (именно к концептам, поскольку для их обозначения языки могут привлекать разные названия). Возвращаясь, однако, к использованию лексемы пэ нос в пространственном значении, обратим внимание на один важный момент: в кабардинском языке все приведенные объекты (образующие топологический тип «стержней»), имея «нос» (русск. конец/кончик), не имеют такого же «хвоста», что можно было бы теоретически ожидать, исходя из наших рассуждений. Объяснение этому кроется в выводе, сделанном на материале русского языка в [Рахилина 2000]. Так, автор считает, что «стержни» (например, палка) в русском языке могут иметь «конец», но не имеют «начала» на том основании, что «начало» палки совпадает с той «точкой отсчета», в качестве которой используется положение наблюдателя (говорящего), что делает невозможным использование слова начало в пространственном значении (ср. конец палки, трубы, нитки, но *начало палки, трубы, нитки) [Рахилина 2000: 246]. Вместе с тем, пара «начало-конец» вполне нормативно используется в русском языке для обозначения начала и конца временных отрезков (ср. начало и конец года, недели, дня). Но если при осмыслении некоторых объектов в качестве салиентных признаков выступает идея процессуальности или «динамичности», то вполне возможны сочетания типа: начало фильма, рассказа, пути и конец фильма, рассказа, пути. Обоснованность этой мысли ученого мы подтвердили на материале кабардинского языка: «стержни» имеют метафорический «нос» (пространственное значение), но не имеют «хвоста» (пространственное значение), в то время как ономасиологическая пара «нос-хвост» служит для кодирования соответствующих частей отрезков времени (ср. букв. нос недели, месяца, осени, пути, рассказа, предложения и их соответствующие «хвосты»). Как видно, логика мышления носителей разных языков абсолютно одинакова, но при этом концептуальные ресурсы, на которые опираются языки, - лингво- и этно-специфичны.

Глава 4 Особенности словосложения внутри соматического лексикона посвящена, с одной стороны, анализу того, как углублялся процесс познания и осмысления человеком самого себя, т.е. каким образом простые соматизмы, интегрируясь и объединяясь в сложные комплексы по особым формальным и концептуальным комбинаторным правилам, предопределяемым типологическими особенностями кабардинского языка, репрезентируют буквально все анатомическое устройство человека с точки зрения его наивного сознания (см. справку). С другой стороны, в данной главе рассматривается также и то, каким образом эти новые комплексы, получив статус самостоятельных номинативных единиц, обладающих свойством двойной референции, - будучи обращенные, с одной стороны, к миру слов (в основном соматизмов), а с другой - к миру действительности (Е.С. Кубрякова), обретают новую функцию в языке, выступая в качестве метафорических обозначений фрагментов действительности.

В этой связи в первом разделе Соматизмы в соматизмах нами рассматриваются когнитивные основания, а также пути и особенности вторичного знакообразования внутри самого соматического лексикона. При этом уже на данном этапе можно наблюдать опору кабардинского языка на обе модели концептуализации мира - антропоморфную и зооморфную. Так, первоначально «имея» в своем распоряжении, как мы уже указали (см. гл.2), 20 простых соматизмов, которые составляют всего 8% искомого лексикона, в ходе неизбежного усложнения когнитивного опыта носителей языка, а следовательно, при возникновении необходимости наречения других частей тела, они начинают вступать в разнообразные концептуальные конфигурации, образуя различные комбинаторные варианты, загадочные и малопонятные, а порой и непостижимые для неносителей кабардинского языка. Это заставляет нас прибегать к эквивалентам (если они есть), различного рода дескрипциям, к буквальному переводу или квадратным скобкам, в которые мы заключаем компоненты сложного слова в своих прямых значениях: (гу-щхьэ верхняя часть сердца [сердце+голова]; кIа-пэ кончик хвоста [хвост+нос]; нэкIу-щхьэ щека, верхняя часть щеки [щека+голова]; Iэ-ф-ра-кIэ - букв. `хвост кожи руки', т.е. кусочек кожи, который при разгибании локтя «легко» оттягивается <напоминая хвостик> [рука+кожа+ра (соединительный элемент) + хвост]; кстати, и сам локтевой сустав метонимически обозначается этим же словом). Одним из наиболее активных соматизмов, который, используясь в метафорической функции, служит для означивания других частей тела, является лексема щхьэ голова. В главе представлено подробное описание соматизмов под обозначенным углом зрения, здесь мы рассмотрим лишь некоторые из них. Так, часть туловища от шеи до руки, <на которой носят охапку хвороста, сапетки: ср. нести что-л. на плечах> в кабардинском языке именуется дама-щхьэ, что в буквальном переводе означает `голова крыла' [крыло+голова], т.е. кабардинская лексема дамэ, обозначающая в своем прямом значении денотат слова «крыло», вполне нормативно используется и для именования плеча <человека> (ср. букв. перевод с кабардинского: он на своем крыле перетаскал много груза и русск. *крыло человека и *wing of a human): другого обозначения этот денотат не имеет. В случаях, подобных данным, не представляется возможным установить направление концептуализации, в связи с чем такие случаи названы нами концептуальной «осцилляцией» (человек-животное). Далее, кабардинский композит лъы-щхьэ букв. главная кровь [кровь+голова] служит для обозначения генов человека, которые могут проявиться через несколько поколений. Это слово, кстати, широко используется в языке адыгской (черкесской) диаспоры в таких контекстах, как куда бы судьба ни забросила черкеса, «головная кровь» <кровь предков, которая течет в его жилах> обязательно даст о себе знать с положительной стороны<этикет, высокая культура>.

Кабардинский язык широко опирается и на лексему пэ нос при означивании других (более мелких частей тела). Так, выступая в данном языке в качестве метафорического обозначения передней части любого объекта, она «легко» соединяется с другими соматизмами, например, Iэ рука, и образует комплекс Iэ-пэ, букв. «нос руки» [рука+нос], который получает статус самостоятельной номинативной единицы. Функционируя в таком статусе, эта структурно сложная лексема получает своеобразное концептуальное развитие, служащее основой двух самостоятельных значений, соотносящихся по метонимическому типу ЧАСТЬ-ЦЕЛОЕ. Ср. Iэ-пэ в значениях: 1. `<отдельно взятый >палец' и 2. `передняя часть<всех пальцев вместе взятых за исключением большого> кисти рук' Затем, когда в культурном опыте носителей языка появились ударно-клавишные музыкальные инструменты (фортепиано), это слово стало использоваться для обозначения клавиш, т.е. клавиши мыслятся как «пальцы рук» (ср. Iэ-пэ в значении часть тела и клавиша). Расположение самих клавиш, кстати, осмысляется в этом языке по зооморфной модели: крайние левые клавиши (для извлечения низких звуков) - это буквальное «шейные», в то время как крайние правые - это «хвостовые» клавиши. Здесь мы также наблюдаем уникальное взаимодействие двух концептуальных моделей: с одной стороны, клавиша получила свое название в соответствии с антропоморфным «видением» мира (ср. палец человека и “палец” пианино), с другой же, сама клавиатура получает «зооморфное» осмысление (ср. шея и хвост). Ср. также комплекс пхъэ-Iэпэ, русск. грабли ( пхъэ `дерево'+ Iэпэ букв. `палец'), которое служит яркой иллюстрацией процесса знакообразования, основанноого на особом проецировании некоторых денотатов в семантику данного языка: метафорически используемая лексема пэ нос, соединяясь с основой Iэ рука, дает название пальцу (см. выше), затем это название, используемое метафорически, дает название зубьям граблей, которые напоминают пальцы (ср. Iэпэ в значении `пальцы' <граблей>), далее композит Iэпэ, соединяясь со словом пхъэ дерево (в кабардинском дерево, доски, изделия из него обозначаются одним этим словом) образует комплекс пхъэ-Iэпэ [деревопалец], значение которого можно условно передать как `палец, сделанный из дерева'; далее в силу концептуальной смежности, сложный концепт [деревопалец] служит когнитивным основанием для метонимического использования комплекса пхъэ-Iэпэ грабли. И, наконец, в силу концептуальной аттракции этим же словом теперь обозначают железные грабли. Когнитивная схема образования структурно сложных соматизмов (ср. название соматизмы в соматизмах) и их встраивание в семантику этого языка может, естественно, иметь разные конфигурации, здесь мы показали основную тенденцию (подробно см. гл. 3).

Раздел второй Классификация Э.Бенвениста применительно к сложным соматизмам кабардинского языка в когнитивном аспекте посвящен рассмотрению структурно сложных соматизмов кабардинского языка, а также некоторых сложных образований, которые содержат соматический компонент с точки зрения когнитивной деятельности человека. При этом за основу взята хорошо известная специалистам классификация эндоцентрических сложных слов по четырем типам, предложенная Э. Бенвенистом [1974], которая опиралась на синтаксические основания связей элементов сложных образований. Следуя за известным ученым, мы исходим из принципиального положения о том, что сложная лексическая единица всегда образуется двумя компонентами, притом независимо от их структурной простоты/сложности (ср. нем. Bleistifthalter и англ. cocktail-mixer в кабардинском количество корневых морфем может доходить до четырех). Первый тип сложных образований, по классификации ученого, это имена с простой бинарной структурой, называемые “двандва”, классические примеры которого представлены в ведийском языке: dyвvвpєthivо «небо-земля» и pitбrвmвtбrв «мать-отец» (ср. русск. хлеб-соль, гуси-лебеди, которые современными исследователями относятся к данному типу, но описываются в иных терминах, как-то: «аппозитивные сочетания», «парные слова», «геминация»). Анализ материала позволил нам сделать допущение о том, что язык прибегает к образованиям типа двандва для того, чтобы компенсировать отсутствие терминов суперординатного уровня категоризации. Так, в кабардинском языке функционирует довольно сложное (со структурной и концептуальной точек зрения) образование Iэпкълъэпкъ [(Iэ рука + пкъы кость) + (лъэ нога, ступня + пкъы кость)], которое служит в качестве метонимического обозначения всех конечностей человека, которых, с точки зрения наивной анатомии, всего 12 (ср. I am aching all over, у меня болит все тело <все кости> и букв. перевод у меня болят все 12 Iэ-пкъ-лъэ-пкъ). Попутно отметим, что в число 12 входят: 2 кисти рук, 2 предплечья, 2 плеча, 2 ступни, 2 голени и 2 бедра. Компонент пкъы (мы условно передали его значение через русский эквивалент `кость') один из самых сложных членов всей соматической системы, который требует специального исследования (ведь в кабардинском языке есть самостоятельное слово для обозначения кости). Пока что ограничимся указанием на то, что это сложное концептуальное образование, своего рода гештальт, который может быть передан на русский язык как: основа, остов, каркас, тело, скелет. Другой тип сложных слов (ср. poisson-chat “сом”; oiseau-mouche “колибри”) отличается от двандва, по его определению, в том, что композиты первого типа всегда обозначают (выделено нами - Р.К.) два реальных предмета (ср. мать-отец), в то время как композиты второго типа - один реальный предмет. Интерпретируя второй тип сложных образований (созданных при опоре на соматизмы) с позиций когнитивной лингвистики, мы выявили, что их важное отличие от первого типа заключается в том, что если двандва создается в целях именования членов суперординатного уровня естественных категорий, то композиты второго типа выполняют двоякую и при этом одинаково важную функцию в языке: с одной стороны, они служат для обозначения конституентов субординатного уровня категоризации, а с другой, являются языковыми репрезентантами нарушений естественных норм природы. При этом под нормой, вслед за Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1998: 75], мы понимаем все виды и формы порядка, включая как естественные нормы природы, так и созданные человеком правила и законы. «Нормальный» нос, голова, лоб, как известно, не имеют атрибутов, выраженных в языковой форме, но при этом любое отклонение от нормы «охотно» фиксируется языком. Ср., например, щхьэ-къэб [щхьэ голова + къэб тыква] - для обозначения неестественно большой головы и жьэкъэб [ жьэ рот +къэб тыква] - для обозначения неестественно большого рта (нижней челюсти).

Пятая глава Новый когнитивный статус соматизмов. Грамматикализация реферируемой работы состоит из двух разделов, первый из которых посвящен изучению вопросов, связанных с грамматикализацией соматизмов, следствием чего является приобретение ими нового когнитивного статуса, позволяющего им в качестве связанных форм, традиционно именуемых превербами, выступать для кодирования пространственной ситуации в кабардинском языке в сравнении со свободными формами (предлогами), на которые опираются русский и английский языки для описания тех же пространственных ситуаций. Данный раздел состоит из нескольких самостоятельных подразделов, каждый из которых посвящен способам кодирования разнообразных концептов при помощи соматизмов.

Анализ материала позволил нам выдвинуть гипотезу о том, что концептуально коррелируя, предлоги и превербы являются альтернативными способами репрезентации «онтологически тождественных» (Е.С. Кубрякова) пространственных ситуаций. В этой связи мы кратко останавливаемся на разных подходах (геометрический, топологический и функциональный) к описанию предложной семантики, которая лучше и полнее разработана на сегодняшний день по сравнению с семантикой связанных форм в виду давних традиций изучения первой [Филиппенко 2000; Д. Пайар 2000; Плунгян 2000; Селиверстова, Маляр 1996; Gougenheim 1959; Clark 1973; Leech 1969; Welsche 1988; Hottenroth 1991; Hawkins 1988; Vandeloise 1994 и др.]. Поскольку, однако, впервые в орбиту теоретических разысканий вводится изучение особой роли и участия превербов в представлении пространственных ситуаций и - шире - в формировании картины мира кабардинского языка, изучаемого изнутри, мы также осветили некоторые вопросы, связанные с природой преверба, как с традиционной (морфосинтаксической), так и когнитивной точек зрения. Из известных 25 превербов кабардинского языка 16 восходят к собственно соматизмам, т. е. представляют собой «грамматикализованные соматизмы» или «превербы-соматизмы». В работе нас интересуют именно последние, хотя мы также привлекаем и «обыкновенные» превербы «несоматического» происхождения по нескольким причинам: во-первых, кодирование пространственной ситуации осуществляется с вовлечением тех и других по разным когнитивным основаниям, чему и посвящен собственно анализ этого раздела данной главы; во-вторых, при концептуализации пространственного соположения частей тела и органов (ср. русск. голова на плечах, зубы во рту), а также жидкостей внутри человека (слезы на/в глазах), кабардинский язык опирается на те и другие. Пространственные ситуации, кодируемые при помощи тех или иных соматизмов, снабжены нами специальными картинками для облегчения восприятия материала.

Пространственная ситуация соотношения двух объектов в европейских языках, как правило, кодируется при опоре на локативные, пространственные или же реляционные конструкции (в работе они используются синонимично), которые могут быть представлены в виде обобщенной формулы Х R Y (ср. Die Blumen sind in der Vase; яблоко в вазе; le livre est sur la table; the boy is at the window). Позицию X занимает локализуемый объект, Y - область локализации; R - элемент (ср. релятор - О.Н. Селиверстова, грам (relational gram) - С.Свороу), задающий соотношение X-а и Y-а, которое плодотворно описывается в терминах: фигура и фон [Talmy 1978]; траектора и ориентира [Langacker 1987;1981]; локализуемый объект и релятум [Селиверстова 2000]. Ввиду того, что данный раздел работы посвящен изучению статических пространственных конструкций мы будем пользоваться в основном терминами Л. Талми, поскольку коррелирующие термины Р. Лангакра опираются на динамическое осмысление ситуации. Для облегчения восприятия материала все примеры из кабардинского языка глоссируются при опоре на концепты локализации (IN ` пространство внутри ориентира' (LOC_IN); SUPER `пространство выше ориентира'(LOC_SUPER); ANTE `пространство перед ориентиром' (LOC_ ANTE) и т.д.), предложенные в [Плунгян 2002 ], и глоссы, представленные в [Мазурова 2007 ]. В простейшем случае статическая пространственная ситуация (ср. яблоко в вазе) в кабардинском языке выглядит следующим образом:

МыIэрысэ-р вазэ-м и- лъ - щ

Яблоко- ABS ваза-ERG LOC_IN лежать - 3 SG

Средствами русского языка ситуацию, выраженную в данном примере, можно буквально передать как “яблоко ваза влежит”.

Эта конструкция имеет ряд очевидных особенностей, предопределяемых типологическими чертами данного языка, а именно: во-первых, «нарушен» доминирующий «европейский» порядок слов (ср. две формулы X RY vs. X Y R); во-вторых, фигура кодируется существительным в абсолютиве (ABS), фон - в эргативе (ERG); в-третьих, что, пожалуй, самое главное, сама идея соотношения фигуры и фона задается не “простыми” реляторами - предлогами, на которые опираются указанные языки (ср. также арабские предлоги fi, 9ala и др.), а «локативным комплексом», состоящим из преверба (это может быть как грамматикализованный соматизм, так и «обыкновенный»), выражающего соответствующий пространственный концепт (в нашем примере это преверб и-, кодирующий концепт IN `пространство внутри фона', представленный в виде глоссы LOC_IN) и обязательно одним из позиционных глаголов (русск. сидеть, лежать, стоять), которые в составе комплекса выступают всегда в связанном виде (см. -лъ-). При этом, если европейские языки при кодировании пространственной ситуации в общем случае опираются на широкий и «безликий» локативный предикат (ср. to be и его аналоги) или вообще обходятся без него (ср. факультативность предикатов «быть», «находиться» для русского языка), то кабардинский язык должен не только задать локализацию фигуры относительно фона при помощи преверба, но в обязательном порядке должен передать информацию о способе расположения фигуры по отношению к фону (ср. сидеть, лежать, стоять) и это имеет, как нам кажется, далеко идущие последствия для этого языка, что заставило нас, исходя из допущения о концептуальной корреляции свободных и связанных форм, выдвинуть еще две гипотезы. В соответствии с первой из них мы полагаем, что выбор конкретного преверба предопределяется в каждом случае когнитивными характеристиками Y-а (фона). Вторая гипотеза связана с нашим предположением о том, что, все-таки, использование одного из позиционных глаголов (posture verbs в терминологии западных исследователей) в качестве обязательного элемента при кодировании любой пространственной ситуации, любой простоты и сложности,- факт неслучайный и связан он с особой концептуализацией и категоризацией Х-а (фигуры). Иными словами, если Х, как мы полагаем, накладывает ограничения на выбор позиционного предиката, то Y предопределяет выбор преверба в конкретной ситуации. Так, в соответствии с первой гипотезой обнаружено, что кабардинский язык, в зависимости от когнитивного осмысления области локализации, использует пять разных превербов для кодирования концепта IN, в то время как индоевропейские языки прибегают к предлогу in и его аналогам (ср. русск. в). Данное положение связано с тем, что кабардинский язык, помимо опоры на собственно топологические характеристики объекта как контейнера, привлекает большее разнообразие салиентных его признаков, зачастую комбинируя их, что и позволяет выделить в этом языке пять подтипов контейнеров, каждый из которых описывается в контексте соответствующего преверба:

а) преверб и- (LOC_IN) для контейнеров-объектов типа стакан, ведро, бак;

б)преверб хэ-(LOC_INTER) для контейнеров-субстанций (газообразные вещества, сыпучие продукты, жидкости, “континуумы”, “множественные сущности” типа толпа, стадо, коровы; ср. mass - multiplex entities [Brugman, Lakoff 1988: 507], абстрактные понятия типа радость, горе );

в) преверб дэ- (LOC_IN-BETWEEN) для контейнеров типа шкаф, сундук, моллюски, имеющих “створки” или представляющих собой огороженные пространства типа двор, город (русск. во дворе, в городе), названные нами обобщенно «створчатые контейнеры»;

г) преверб щIэ- (LOC_IN-SUB) для контейнеров-жилищ или зданий;

д) преверб кIуэцIы- (грамматикализованный соматизм живот) для контейнеров типа сверток, узел <с вещами>, содержимое которых недоступно прямому наблюдению; основное отличие от подтипа (а) заключается в том, что объекты в них запакованы, завернуты или закутаны (ср. пироги в узелке, деньги в свертке); в примерах глоссируется как LOC_INTERIOR.

Выявлено также, что некоторые объекты концептуализируются в данном языке в терминах совмещенной топологии (русск. в озере и по озеру<плыла яхта>): так, денотат слова лес при «встраивании» в семантику кабардинского языка осмысляется в терминах двух топологических подтипов, а именно: подтипы `б' и `г' (ср. лес как множественная сущность (LOC_INTER) и как здание (LOC_IN-SUB).

В соответствии со второй гипотезой мы выявили, что, как и в русском языке, позиционный предикат кабардинского языка со значением лежать обслуживает объекты, «выключенные» из жизни [Рахилина 2000; Кравченко 1998]. Кроме этого, животные и насекомые, даже рыбы, как правило, сидят, жидкости всегда стоят (ср. русск. вода < в бутылке> стоит в холодильнике, но *вода стоит в бутылке, *вино стоит в бурдюке; англ. *the water stands in the bottle); звезды < в небе> сидят, фрукты <на дереве> сидят.

Нами проанализированы все локативные превербы (как те, которые восходят к соматизмам, так и превербы «несоматического» происхождения), в работе представлены результаты анализа некоторых из них. Здесь же мы имеем возможность продемонстрировать лишь малую часть грамматикализованных соматизмов, которые участвуют в кодировании концептов пространственной локализации:

щхьэ- голова в составе локативного комплекса (т.е. вкупе с одним из позиционных глаголов) служит для кодирования концептов SUPER `фигура на фоне, в контакте с фоном'; SUPER- ABOVE `фигура над фоном, но без контакта';

Iу- губы - концепты ANTE, APUD `рядом с фоном, у передней стороны, края фона ( в контакте с фоном или без контакта)';

пы- нос - концепт END, APEX CONT `фигура на самом конце фона, в контакте с ним' ;

пэ- нос - концепт ANTE, OPPOSITE `фигура перед фоном, прямо напротив него';

бгъэ- грудь - концепт OPPOSITE `фигура перед фоном, но необязательно напротив' ;

кIэ- хвост - концепт SUB, APUD `фигура рядом с фоном, в нижней части фона в обязательном контакте с ним'.

Выявлено, что при репрезентации динамических пространственных ситуаций принимают участие все превербы-соматизмы, поскольку эти ситуации с когнитивной точки зрения гораздо более вариативны, в то время как при означивании статических пространственных ситуаций оказываются задействованными гораздо меньшее количество превербов. Так, например, статическая ситуация нахождения фигуры сзади фона (велосипед за домом) обслуживается только лексически, т.е. соматизмом в метафорическом значении, а не соматизмом, получившим статус преверба и т.д.

Второй раздел данной главы Наивная анатомия и реликтовые знания об устройстве мира в свете когнитивных характеристик превербов посвящен решению двух задач: с одной стороны, рассмотреть особенности концептуализации и категоризации отдельных частей тела, а также того, как язык видит пространственное расположение частей и органов тела друг относительно друга. Описание материала проводится в терминах тех же реляционных конструкций с опорой на две гипотезы, выдвинутые нами в том же разделе. В соответствии с первой задачей нами выявлено, что некоторые части тела получают такое же осмысление, что и в других языках. Так, тело, голова, горло, рот, ухо, нос, глаз, печень, почки, легкие и т.д. в общем смысле с точки зрения английского и русского языков представляют собой контейнеры, правда, с разной степенью прототипичности (ср. могзи в голове, камни в печени, боль во всем теле). Кабардинский язык (= носители языка), опять-таки, исходя из специфических принципов концептуализации и категоризации объектов мира и - шире - сортировки информации о мире, что, собственно, и обусловило выдвижение указанных выше гипотез, осмысляет как само тело, так и его части в терминах разных топологических подтипов. Здесь мы наблюдаем еще одну уникальную (= редко встречающуюся в других языках) особенность кабардинского языка как с точки зрения грамматической, так и лексической типологии. Так, зачастую соматизмы, грамматикализуясь и приобретая статус преверба с одноименным названием (ср. пкъы как соматизм в значении `тело' и пкъы- преверб с одноименным названием), служат в качестве идентификатора, или, скорее, классификатора топологии объекта. Например, для описания ситуации хворь в теле кабардинский язык прибегает к локативному комплексу (преверб пкъы - + позиционный глагол `стоять'), поскольку при концептуализации тела как особого рода контейнера «выдвигается» салиентный признак «распространение чего-л. во всем объекте». Отсюда болезнь <инфекция> мыслится как особая сущность, которая <равномерно?> распространяется по всему телу (ср. букв. перевод с каб. `болезнь телостоит'). Этот же самый преверб используется для описания ситуаций типа `сыр (мясо) еще недостаточно пропитались рассолом', т.е. буквально `раствор соли еще недостаточно распространился в теле сыра или мяса'.

Части же тела осмысляются в терминах следующих топологических подтипов: подтип А контейнеры - объекты: живот, голова, ухо, нос, почки; подтип Б контейнеры - субстанции: кровь, моча, лимфа, печень, легкие, мозги, мышцы, волосяной покров; подтип В - створчатые контейнеры: рот, гениталии (женск.); подтип Г - глаз (соринка лежит в глазу, но при этом под <веком>). Особняком стоит горло, которое встраивается в семантику кабардинского языка в терминах топологического типа плоскостей, а не контейнеров, как в других языках (ср. русск. кость в горле и букв. каб. *кость на горле).

В соответствии со второй задачей мы также рассмотрели, с одной стороны, концептуализацию пространственного расположения частей и органов тела друг относительно друга (ср. голова на плечах), а с другой, в каком локативном состоянии (ср. сидеть, стоять, лежать) пребывает та или иная часть тела. Здесь мы также обнаружили ряд уникальных особенностей проецирования денотатов некоторых соматизмов в семантику кабардинского языка. Так, в общем случае пространственное расположение частей тела кодируется при помощи реляционных конструкций (ср. мозги в голове и букв. перевод мозг влежит голова;) Лексема, обозначающая мозг в значениях «орган» и «кушанье» с точки кабардинского языка не имеет множественного числа, поскольку это субстанция; мы полагаем, что это тот самый момент, где встречается грамматика с лексикой (с семантикой), на что необходимо обращать, по мнению Е.С. Кубряковой, особое внимание при изучении проблемы связи образа мира и его отражения в словообразовании и грамматике [Кубрякова 2006]..

Приведенный пример представляет собой реализацию прототипической реляционной конструкции кабардинского языка, которая названа нами «полной», поскольку здесь присутствуют все элементы: фигура, фон, локативный комплекс. Вместе с тем в некоторых случаях фон или область локализации (Y) устраняется (такие конструкции названы нами «усеченные»), поскольку, видимо, язык «считает», что его легко идентифицировать, исходя из «фундаментальных» знаний человека, или же это само собой разумеющийся факт (ср. *мясо належит<кожа?>, *кожа належит<мясо?>, уши настоят). В других случаях лексема, обозначающая фон, соединяется с лексемой, обозначающей фигуру, образуя сложное слово (щхьэ-ц `голова + волосы', букв. *`головные волосы', *волосы головы). Такие сложные слова репрезентируют субординатный уровень категоризации (ср. цы волосы - название для базового уровня категоризации и щхьэ-ц - терм для субординатного уровня категоризации, т.е. для обозначения “разновидности” волос, предопределяемой мереологическими отношениями (Е.В. Рахилина) или областью локализации.) Отсюда мы имеем фразу, которая в буквальном переводе звучит как: `головные волосы настоят'. Ясно, что областью локализации `головных волос' является сама голова, поэтому и оказывается неидентифицированной. В этой связи мы имеем букв. шейные, запястные, икроножные, ушные, носовые и т.д. волосы. Локализация носа также кодируется при помощи `усеченной' конструкции, т.е. его расположение относительно неидентифицированного языком фона (голова? лицо?) кодируется при помощи локативного комплекса с грамматикализованным превербом пы- нос и предикатом стоять (ср. пы-т-щ , где преверб передает концепт END, APEX CONT `фигура на самом конце фона, в контакте с ним'). В этой связи мы также обнаруживаем еще одну типологическую особенность кабардинского языка: соматизмы (например, пэ нос), приобретая статус преверба с одноименным названием (преверб пэ/пы нос) и выступая в составе локативного комплекса, служат для кодирования локализации денотата этого соматизма по отношению к денотатам других соматизмов (расположение носа по отношению к лицу другие языки никак не выражают). Кабардинский язык, кстати, “видит” ситуацию фрукты на дереве в терминах этого же комплекса пы-т-щ (? стоят <прикрепленные> носом к ветке). Именно так (через грамматикализованный соматизм пэ- нос) язык кодирует расположение всех «концевых» частей тела, как-то: пальцы на руке/ноге, кисти рук, ступни (причем в иерархической последовательности: палец по отношению к кисти, кисть - к руке, рука к телу), шея, голова, гениталии (мужск.), хвост, ягодицы и даже ресницы (а брови настоят !) Иными словами, для кодирования расположения всех этих X-ов по отношению к соответствующим Y-ам (которые зачастую оказываются неидентифицированными), язык прибегает к тому же комплексу, при помощи которого он описывает расположение “концевых” частей протяженных вытянутых артефактов (ср. русск. кончик ножа, пера и их буквальные переводы на кабардинский как `нос ножа' и `нос пера' ). Анализ особенностей кодирования пространственных ситуаций позволил сделать нам еще одно важное, на наш взгляд, допущение. Так, для того, чтобы тот или иной преверб (например, преверб пэ-/пы нос), образованный от одноименного соматизма (пэ нос), оказался задействованным в определенном локативном комплексе (пы-т-щ), в семантической структуре этого соматизма, как правило, должно присутствовать метафорическое значение. Так, если у ножа есть метафорический `нос', то прикрепление этого носа к объекту обозначается через локативный комплекс с одноименным превербом. Таким же образом, для того, чтобы, например, описать ситуацию `стоять у < ворот>', кабардинский язык использует соматизм Iу рот дважды: сперва язык обязательно идентифицирует у объекта Y (фон) метафорические `губы', т.е. наделяет его `губами' (ср. бжэ-Iу-пэ букв. ворота+губы), затем использует локативный комплекс с этим же соматизмом, но уже в виде грамматикализованного элемента (преверба) в составе локативного комплекса (ср. Iу-тын в значении `стоять у < ворот>', букв. губы+стоять).