Инвективы-композиты в системно-функциональном аспекте (на материале немецкого, русского и татарского языков)

Номинация - в высшей степени ответственный когнитивный акт, требующий от языкового субъекта мобилизации всех имеющихся у него знаний о действительности. Дело в том, что имя концепта всегда мотивировано пониманием того, какое место занимает в окружающей действительности соответствующий предмет, явление, признак, процесс и т т.д., с какими другими предметами, признаками или процессами он связан, какие яркие особенности имеет [Берестнев 2002: 28].

Эта мотивация служит как предварительное знание носителей языка о соответствующей части действительности и позволяет произвести акт номинации - дать концепту имя.

Конкретный признак, положенный в основу номинации при образовании нового слова, называется внутренней формой слова. Иначе внутреннюю форму слова называют мотивирующим признаком. Внутренняя форма слова - это отличительный признак, который носитель языка избирает в процессе номинации представляемой им сущности. Выбор этого признака - результат познавательной деятельности, потому что он выбирается из множества признаков, которыми обладает именуемая сущность, как наиболее репрезентативный в данном случае. Но в других случаях и под влиянием дополнительных обстоятельств номинации этой же сущности могут произвестись иначе. Например, нем. Bierbauch (досл. Bier - пиво, Bauch - живот) - толстопуз; Dickbauch (досл. dick - толстый, Bauch - живот) - толстопуз; тат. буш баш (досл. буш - пустая, баш - голова) - дурак; ил?к баш (досл. ил?к - решето, баш - голова) - дурак, болван и др.

Примеры показывают, что в языке подвергаются номинации не все элементы действительности, а результаты ее познания человеком. И сама номинация - это познавательный акт, в котором в формах языка закрепляются имеющиеся у человека знания о мире. Изучая языковые номинации, можно постигать знания человека о мире, знания о самом человеке (его внешности, характере, поведении, состоянии и т.д.), закрепившиеся в форме языкового знака.

Психологи считают, что сознание человека обладает несколькими фундаментальными когнитивными способностями. Прежде всего, это его способность к анализу. В том или ином целом человек может выделить части и отдельные признаковые характеристики, которые затем он мыслит независимо от целого. Так, рассматривая человека, мы стараемся определить его рост, возраст, черты характера; а также внимательно рассматриваем его внешность. Вторая когнитивная способность человеческого сознания - его способность производить сравнения. Человек не только выделяет отдельные характеристики у тех ментальных сущностей, которые он мыслит, но и сравнивает их по этим характеристикам, формируя на этой основе мысль об их классах. Так мы определяем людей

- по гендерному типу: Betthase - сожительница, Diskotorte - «герла», деваха; ат карагы - конокрад, башкис?р - головорез (основание сравнения - половые или гендерные различия);

- по возрастным особенностям: нем. Gelbschnabel - молокосос, Graubart - аксакал; тат. йомышчы малай - мальчик на побегушках, (основание сравнения - возраст); кычыткан чыпчыгы - егоза, юла; чуар й?р?к - непостоянный, любвеобильный;

- по физическим данным: нем. Hamsterbacke - человек с полными щеками, Knochengerьst - кожа да кости - как агач; Schnutzbart - усатый мужчина - мыекбай (основание сравнения - внешние достоинства или недостатки человека);

- по профессии: Hausperle - (золотая) домработница, Himmelsgucker - астроном, Himmelskutscher - летчик, Verseschmied - стихоплет; остабик? - учительница, шагыйрь кис?ге - рифмоплет и др. (основание сравнения - род деятельности человека). Таким же образом могут сравниваться конкретные и абстрактные сущности.

Всем этим обусловливается третья способность человеческого сознания, касающаяся уже собственно языка и объясняющая суть языковой метафоры.

Изучение метафоры позволяет увидеть то «сырье, из которого делается значение слова. Рассматриваемый в перспективе механизм действия метафоры ведет к конвенсионализации значения. Этим определяется роль метафоры в развитии техники смыслообразования, которая включает ее в круг интересов лингвистики» [Арутюнова 1990: 10]. При образовании метафорических сложных слов происходит активная творческая работа сознания, создающего образные представления. Метафора больше тяготеет к сфере субъективного, гносеологическая природа ее дает экстралингвистическое обоснование образованию сложных номинативных единиц. Именно при метафорическом переосмыслении при образовании сложных слов более ярко проявляется национальное своеобразие каждого языка, поэтому особое внимание в нашем исследовании уделено метафорическим инвективным единицам.

Анализ материалов работы со всей очевидностью подтверждают преобладание пейоративной оценки в метафорических номинациях- характеристиках человека.

Метафорические номинации пейоративной оценки обнаруживают большое семантическое разнообразие и языковую устойчивость: отрицательно оцениваются пороки, низкое общественное положение, физические недостатки, некоторые качества, объективно не являющиеся отрицательными, но обладающие избыточностью, чрезмерным проявлением, а также неблаговидное, недостойное поведение.

Поведение есть совокупность поступков человека, имеющих морально-культурное значение, совершаемых им в различных условиях. Поведение охватывает все поступки человека, и они могут быть подвергнуты разным оценкам.

Любое поведение, естественно, подлежит оценке со стороны другого человека, ибо оценочная деятельность столь же естественна для человеческого сознания, как и познавательная. «Познавательный акт как некоторый фрагмент мыслительной деятельности человека уже по своей природе содержит так называемый оценочный момент…. Оценка содержится… повсюду, где происходит, какое бы то не было, соприкосновение субъекта познания с объективным миром» [Мягкова 1981: 88].

В своей работе мы и будем рассматривать ту лексику, которая позволяет понять, как отражается оценочная деятельность в языковой картине мира немецкого, русского и татарского языков, как эта оценка влияет на восприятие людьми друг друга. «Картина мира формирует тип отношения человека к миру - природе, другим людям, самому себе как члену этого мира, определяет его отношение к жизненному пространству» [Роль человеческого фактора 1988: 26].

В первую очередь человек воспринимает другого человека зрительно. И эта зрительная оценка позволяет одному человеку сделать выводы относительно другого человека. К примеру: «Какой-то командир, пробегая рядом, поносил, на чем свет стоит, взводного. - Долболоб, ты, а не командир! Почему твои люди отстали?! Вперед!» (Квеселевич 2005: 181). Или: «Тебе надо было его в Склифософского сразу вести, не сюда, там знают, что в таких случаях делать, там-то специалисты! ... А здесь не врачи, живодеры! Иначе не назовешь» (Квеселевич 2005: 215).

Различные слова и фразеологические обороты закрепляют эту первичную оценку в языке, приписывая определенным наборам внешних выражений свойства внешнего мира. Определенным деталям внешности у различных народов приписываются разные признаки, связанные с проявлением характера, волеизъявления, поведения, привычек человека - всего того, что характеризует его психоэмоциональную деятельность, интеллектуальные способности. Например: «Ты не ходи вокруг да около! - велел Лапшин. - Ты прямо говори. Не человек, а каша-размазня» (Квеселевич 2005: 362). «Главный теоретик! Только такой единицы в нашем институте не существует! Ты просто дойная корова, и все, кому не лень, тебя доят!» (Квеселевич 2005: 395).

В.М. Богуславский отмечает, что внешность человека имеет тесную связь с его биологическими характеристиками (физическое здоровье), социальным статусом (внешность как отражение представителя определенной группы), характером (черты и формы лица как свидетельство определенных черт характера), национальными характеристиками и др. Аксиологические характеристики внешности имеют ярко выраженный национальный характер. В их основе лежит национально-культурный стереотип. Поведение и внешность человека соотносятся со сложившимися стереотипами, принятыми как образец достойного поведения в каждом социальном классе. «Вакх Иванович сделал сам себе рожу в зеркало. Мордоворот, - подумал он, - с нынешнего дня сажусь на одни лимоны, похудею пуда на два…» (Квеселевич 2005: 486).

Эти эталоны национально специфичны, они формируют «национальный образ внешности».

Воплощением национально-культурного представления о человеке является менталитет, представляющий сердцевину этнокультуры, систему типичных проявлений понимания человеком внешнего и внутреннего мира в категориях родного языка, специфическое проявление в процессах познания интеллектуальных, духовных и волевых качеств национального характера.

Национальная ментальность, понимаемая современной философией как глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, непременно включающий и бессознательное, формируется в зависимости от традиций, культуры, социальной среды и всей среды обитания в целом, но при этом важно учитывать то, что и она сама, в свою очередь, их формирует.

В языковых картинах мира немецкого, русского и татарского языков можно проследить сложность процесса ментального характера, отражающую разницу в менталитете народов.

«Dieser Halsabschneider kennt keine Nachsicht» (Девкин1993: 285) - Этот душегуб, живодер, головорез ни с чем не считается.

«So ein Dickkopf! Die Meinung der anderen ist Luft fьr ihn» (Девкин 1993: 159) - Такой упрямец! Мнение других для него пустое место.

«Теге солдат ирг? аптыраган бер?р ч?пр?к баш очраса, ?йл?н?д?н бер д? качачак кеше т?гел, имеш» (Фатих Х?сни Гыйльмениса ??м аны? к?ршел?ре: 35). - Поговаривают, будто тот солдат совсем не против жениться на какой-либо бабе, которая соскучилась по мужской ласке.

«Имг?к ?й тавыгы булып кына яш?? тора-бара аны? саруын кайната башлады» (А.Гыйл??ев, 4 т.: 41). - Со временем ей надоело быть домоседкой.

«??л?р ул В?сим?. Шыр тиле. ?ен алыштырган аны. Мен? шул». (Туфан Ми?нуллин 6 т.: 210). - Дура эта Васима. Совсем безмозглая. Бес ее попутал. Вот так.

«Альбина, дочь одной из наших сотрудниц, разозлившись на своего часто выпивающего отца, вдруг выпалила: «Папу не люблю, потому что он - биокретин!». Здесь наблюдается подражание рекламе, материалом которой является «биокефир», но неодушевленность перенесена на одушевленность, т.е. на человека.

Своеобразно-разными и символическими бывают даже имена - названия людей. Имена приобретают в языке определенную национальную и социально-культурную коннотацию. Их конкретное содержание определяется лицами, носящими данные имена, однако они имеют свойства выполнять не только назывную функцию, но и обозначать менталитет народа.

Имена или наименования могут служить своеобразным инструментом для измерения культурных доминант в языке. Культурно-языковые характеристики наименований людей являются важной составной частью культуры народа, отражают специфику восприятия мира и могут быть измерены в межъязыковом сопоставлении при помощи культурных концептов. К примеру, у Н. В. Гоголя:

«Городничий: У! Щелкоперы, либералы проклятые! Чертово семя!». (Гоголь, Ревизор: 1051).

У Ю. Полякова это: «Жадный, как черт, прости Господи! На всем готовом жил, а как собираться стал, даже духи - на донышке оставалось - забрал… Скопидомок… (Квеселевич 2002: 850).

Или у А. Рондарева встречаем: «Грабли прибери, скотобаза, - минуя первую и вторую стадию отшивания, сразу перешла в атаку замужняя женщина Зинка» (Квеселевич 2002: 851).

Ценностные предпочтения, выраженные в содержании наименований людей, создают специфическую картину мира в немецкой, русской и татарской культурах:

«So ein Dickkopf! Die Meinung der anderen ist Luft fьr ihn». (Девкин 1993: 159) - Такой упрямый тугодум! Мнение других для него пустое место.

«Kennst du „Die drei Dickwдnste“?» (Девкин 1993: 159) - Знаешь «Трех толстяков»?

«Der Dreckskerl hat schon wieder ein Mдdchen sitzen lassen» (Девкин 1993: 168) - Этот поганец снова бросил свою девчонку.

Единицей для сопоставления культурно-языковых различий, зафиксированных в содержании имен, выступают культурные концепты. Предметом сопоставления культурно-языковых характеристик наименований человека выступают общечеловеческие, этнические, групповые и индивидуальные ценности. Наименования человека являются одним из средств выражения культурных доминант в языке и могут быть описаны посредством сопоставительного освещения культурных концептов - многомерных смысловых образований, включающий ценностный компонент.

«Один мужик, постарше, интеллигентного вида, в очках, типичный лох из яйцеголовых, а другой, тоже крепко за тридцать, был похож, скорее на монтера или сантехника» (Квеселевич 2005: 1021).

Тот же самый феномен, та же лексема-инвектива употребляется и наблюдается в немецком тексте: «Eierkцpfe werden nicht alle» (Девкин 1993:184) - Не все такие яйцеголовые (т.е. идиоты).

«Bleib lieber still, du Blцdmann!» (Девкин 1993: 128) - Помолчи, идиот-пустозвон!

В инвективной лексике, содержащей характеристику человека, указания на его качества встречаются достаточно регулярно, причем эти качества становятся объектами не только номинации, но и оценочных описаний. В круг объектов оценки входит все, что включено в сферу человеческой деятельности, в том числе, и, прежде всего, сам человек, который оценивается более дифференцированно. Н.Д. Арутюнова считает, что для того, чтобы оценить объект, человек должен «пропустить» его через себя: природа оценки отвечает природе человека. Оценивается то, что нужно человеку и оценке подлежит все, что доступно человеку, однако чаще оценочное отношение проявляется к человеку. Оценка не может быть независима от человека. Оценка является универсальной категорией.

Однако в способах выражения оценочных значений языки проявляют свою индивидуальность. Это объясняется в первую очередь тем, что оценка относится к интенсиональному аспекту языка, где преломление картины мира в сознании говорящего осложняется целым рядом факторов [Вольф 2002: 9].

Особенность оценки состоит в том, что объект оценки соотносится по какому-либо признаку или параметру (основанию оценки) с некоторой шкалой или эталоном качественного или количественного сравнения объектов, имеющихся в распоряжении человека, дающего оценку. Оценочные суждения имеют характер высказываемого мнения и не основываются на точном или полном знании. Они лежат в промежуточной области между сознанием и убеждением, между предположением и установленным знанием, между верой и доказательством [Никитин 2003: 70].

Внешность человека - это то, что в первую очередь бросается в глаза и подвергается нами оценке.

Внешность «ненормативного человека» может оцениваться как отталкивающаяся без конкретизации каких-либо определенных недостатков. Инвектант в данном случае не осуждает своего оппонента, а выражает свое негативное эмоциональное отношение к его внешности, считает А. Ю. Позолотин [Позолотин 2005: 67]. Объект оценки сравнивается с чем-либо неприятным, вызывающим сходные ощущения. Например: нем. Brillenschlange (досл. Brille - очки, Schlange - змея, рус. очковая змея, тат. к?злекле елан (досл. к?злек - очки, елан - змея); нем. Dreckschwein (досл. Dreck - грязь, Schwein - свинья), рус. грязная свинья, тат. сасы ду?гыз (досл. сасы - вонючая, ду?гыз - свинья); нем. Giftkrцte (досл. Gift - яд, Krцte - жаба), рус. гадюка, тат. з?h?р елан (досл. з?h?р - ядовитая, вредная, елан - змея) и др. В приведенных примерах змея ассоциируется с коварностью, жаба омерзительна, вид свиньи вызывает презрение своей нечистоплотностью.

У «внешнего человека» в первую очередь оценивается тело. Основные критерии оценки человеческого тела - это объем, размер и рост. В исследуемых нами языках фактически отсутствуют лексические единицы, указывающие на обычное, нормальное значение данных параметров. По мнению

1. Объем тела. Исследования показывают, что лексические единицы, указывающие на объем тела человека составляют самую большую группу инвектив-композитов, которые группируются в два противоположных класса.

Первый класс составляют лексические единицы, обозначающие большой объем тела человека, т.е. человека толстого.

Наше приложение содержит 12 немецких наименований, указывающих на полноту человека: Bierbauch, Dickbauch, Dickwanst, FettkloЯ, Dicksack, Dicktuer, Fettbauch, Fettklumpen, Fettsack, Fettwanst, Fleischberg, FleischerkloЯ;

- в русском языке их 10: жиртрест, салохранилище, толстобрюхий, толстозадый, толстомордый, толстомясый, толстопуз, толсторожий, толсторылый, толстожопый;

- в татарском языке - 11: б?р??ге корсак, ду?гыз т?шк?се, капкорсак, май баскан, май кисм?ге, мичк? корсак, ит б?к?не, кышлау умарта, апара чил?ге, буаз сыер, сыра мичк?се и др.

Все приведенные примеры в сопоставляемых языках без исключения содержат отрицательную оценку, но немецкая, русская и татарская языковая картина мира «рисует» в своем языковом сознании различные образы «толстяков».

Второй класс составляют антонимичные лексические единицы к первому классу, т.е. «худой». Второй класс гораздо скромнее, чем первый, но в то же время тяготеет к выражению разнообразной отрицательной оценки. Например, в немецком языке: Knochengerьst (скелет), Klappergestell (вешалка), Gartenzwerg (чучело), Storchbein (журавль), Vogelscheuche (пугало огородное);

- в русском языке: кожа да кости, страхолюд, страхоморда;

- в татарском языке: как агач (досл. высохшее дерево), коры с?як (досл. голые кости), шыр с?як (досл. одни кости), кипк?н таракан (досл. высохший таракан), кием элгече (досл. вешалка), бакча карачкысы (досл. пугало огородное), салам сыйрак (досл. соломенные ноги), торна сыйрак (досл. журавль), чел?н аяк (досл. цапля).

Из приведенных примеров следует, что немецкое и татарское языковое сознание одинаково презрительно пренебрежительно именует худых людей.

2. Рост. Объему тела человека и его росту другим человеком в основном дается только оценка отрицательная, данные показатели не являются объектом брани, ругательства, поэтому инвективная лексика, характеризующая рост человека, крайне малочисленна. В то же время во всех нами исследованных сопоставляемых языках наблюдается пренебрежительное отношение, как к низкорослым, так и чересчур высоким людям. Например, в немецком языке: Dreikдsehoch (от горшка три вершка), Meterprьgel (метр с кепкой) - Hopfenstange (каланча), Schreckschraube; в русском языке: от горшка три вершка, недомерок, маломерок, мелкокалиберный - долговязый, в татарском языке: бот буе (досл. до пояса), ?ирд?н бер карыш (досл. вершок от земли), орчык буе (досл. высотой с веретено) - колга баганасы (каланча), торна сыйрак (журавль).

В процессе взаимодействия с окружающей действительностью человек, как правило, подвергается, таким образом, оценочным классификациям не только со стороны социума, а также собственной самооценке.

Вышеизложенное позволяет заключить, что большинство инвективных композитов содержат отрицательную оценку, придают слову неодобрительный оттенок значения, ибо инвективы всегда экспрессивны и связаны с выражением эмоций.

В XXI веке, когда в мире много говорится о когнитивной революции, новым является качественное смещение парадигмы современного языкознания в сторону антропоцентризма, или ментальной семантики. А в когнитивистике, прежде всего, внимание должно уделяться познанию человека, его внутреннего мироощущения и внутреннего представления.

Внутренний мир человека - это уникальный объект познания. Будучи фрагментом языковой картины мира, языковой образ внутреннего человека имеет все присущие ей существенные отличия от традиционных, научных, философских, религиозных и других концептуальных моделей мира, выработанных в процессе познавательной деятельности человека.

В лингвистической литературе встречается мнение, что образу внутреннего человека, подобно другим фрагментам языковой картины мира, присущи относительная устойчивость и стереотипность. Однако, как показывают наши исследования, образ внутреннего человека как функционально-речевое явление демонстрирует свою изменчивость, гибкую приспособляемость. Языковые средства, имеющиеся в распоряжении носителей языка, активны по отношению к речевому замыслу, могут заполняться самым разнообразным содержанием, получать ту или иную своеобразную прагматическую и стилистическую нагрузку, в том числе и негативную, сниженно-обсценную.

Изучение опыта отечественной лингвоантропологии позволяет выделить основные аспекты наименования внутреннего человека. Языковая картина внутреннего мира человека может быть представлена следующими лексико-семантическими полями:

1)«анатомия» и «физиология» человека;

2)симптомы внутренних состояний;

3)черты ментальности народа.

1.«Анатомия» и «физиология» человека. Внутренний человек моделируется «по образу и подобию» человека внешнего. Причем этот принцип предполагает не визуальное подобие, а схожесть устройства и функционирования целого. «Анатомическую» интерпретацию концептов психики можно обнаружить в следующих инвективах: нем. Dreckseele (досл. Dreck - грязь, Seele - душа) - рус. подлец - тат. эт ?ан (досл. эт - собака, ?ан - душа); нем. Hasenherz (досл. Hase - заяц, Herz - сердце) - рус. трус - тат. куян й?р?к (досл. куян - заяц, й?р?к - сердце) ; нем. Herzdieb (досл. Herz - сердце, Dieb - вор) - рус. сердцеед - тат. чуар й?р?к (досл. чуар - пестрый, й?р?к - сердце); нем. Seelenklo (Seele - душа, Klo - туалет, отхожее место) - рус. человек, терпеливо выслушивающий чьи-то душевные излияния - тат. мо?-зар ?ыючы (досл. мо?-зар - печаль, горе, ?ыючы - собиратель); нем. Gehirnkasten (Gehirn - мозг, Kasten - ящик) - рус. «котелок» - тат. ми ч?лм?ге (ми - мозг, ч?лм?к - горшок), где «Seele - душа - ?ан», «Herz - сердце - й?р?к», «Gehirn - мозг - ми» представлены в виде органов, функционирующих внутри человека и, подобно обычным органам тела, отвечающих за определенные качества и способности человека.

Устройство «внутреннего человека», таким образом, включает концепты такие как душа, дух, сердце, ум (разум, рассудок), память, совесть, фантазия, воля, способности, мозг, инстинкт, печень и грудь.

Наиболее распространенная классификация органов “душевной” жизни строится с учетом их природы. Одни концепты, например сердце, печень, мозг, относятся к материальным, реально существующим органам, которым сознание приписывает дополнительные, имеющие отношение к психике человека функции: тат. кара й?р?к (досл. кара - черный, й?р?к - сердце) -зложелатель, злопыхатель; ту? й?р?к (досл. ту? - мерзлый, застывший, й?р?к - сердце) - хладнокровный, бесчувственный; чуар й?р?к (досл. чуар - пестрый, разный, й?р?к - сердце) - непостоянный, любвеобильный, сердцеед; каты б?гырьле (досл. каты - твердый, крепкий, жесткий, б?гырь - печень) - жестокий, бессердечный; черек ми (досл. черек - гнилой, ми - мозг) - безмозглый.

Другие же концепты душа, дух, ум и др. могут быть причислены к нематериальным, «представляемым» органам психики. В предлагаемых примерах из татарского языка акылга сай, акылга з?гыйфь (досл. акыл - ум, сай - неглубокий, з?гыйфь - слабый, бессильный, немощный) - придурковатый, недалекий; вак ?анлы (досл. вак - мелкий, ?ан - душа) - бесчеловечный, нечестный; кара ?ан (досл. кара - черный, ?ан - душа) - зложелатель; кара эчле (досл. кара - черный, эч - живот, нутро) - злой, завистник, завистливый; куркак ?ан (досл. куркак - трусливый, ?ан - душа) - трус; тар эчле (досл. тар - узкий, эч - нутро) - злой, недоброжелательный; из немецкого языка Quдlgeist (досл. quдlen - мучить, Geist - дух) - мучитель все эти номинации обладают всеми признаками типичного органа человека. Ум имеет два признака, душа - четыре, а дух - один признак.

Вместе с тем следует отметить, что исследуемые языки по-разному «реагируют» на все негативное: бесчеловечность, нечестность, недоброжелательность и др., в чем и проявляется ментальность народов. Как показывают инвективные наименования нашего исследования, в своем менталитете татарский народ более критичен к внутреннему миру человека, чем русские и немцы.

2. Симптомы внутренних состояний. Внешние проявления внутренних состояний и качеств человека, которые формируют наивную языковую картину мира, заложены

- в поступках человека: тат. кире бетк?н (досл. кире - обратный, в обратную сторону, бетк?н - гл. законченный) - упрямый, несговорчивый, своенравный; ?и?ел акыллы (досл. ?и?ел - легкий, акыл - ум) - легкомысленный, несерьзный; нем. Haarspalter (досл. Haar - волос, spalten - делить) - рус. крохобор;

- в его мимике: тат. кара?гы чырай (досл. кара?гы - темный, чырай - лицо) - угрюмый, неприветливый; нем. Nervenwrack (досл. Nerven - нервы, Wrack - обломки, развалина) - комок нервов, нервный; Rцntgenblick (досл. Rцntgen - рентген, Blick - взгляд) - остроглазый;

- в жестах, позе: ата к?рк? (досл. ата - самец, к?рк? - индюк) - высокомерный;

- в движениях: авыр аяк (досл. авыр - тяжелый, аяк - нога) - медлительный; речи: буш с?зле (буш - пустой, с?з - слово) - пустомеля; агач тел (агач - дерево, тел - язык) - невежливый; нем. Kopfhдnger (Kopf - голова, hдngen - вешать) - пессимист, нытик, Leichtfuss (leicht - легкий, Fuss - нога) - легкомысленный, пустой и т.п.

3.Черты ментальности народа. Ментальная деятельность является основным параметром характеристики человека.

Словарь концептов русской культуры Ю.С. Степанова определяет, что ментальность - это миросозерцание в категориях и формах родного языка, которые соединяют в себе интеллектуальные, духовные и волевые качества

Язык и мышление, духовная и материальная культура, разные типы поведения и мировоззрение, выражающиеся в знаниях, убеждениях, идеалах, философии, религии, присущи всем людям на Земле. Все это и отражает общечеловеческую и частную ментальность, которые присутствуют во всех языках, в том числе, и в сравниваемых немецком, русском и татарском языках.

Язык не только отражает действительность, но и интерпретирует ее, создавая особую реальность, в которой живет человек. Поскольку культура неотделима от закрепленной в языке картины мира, отражающей мировоззрение человека, то информация о культуре находит отражение в структуре языковых номинаций, подчас и негативных, как результаты когнитивной деятельности и ментальных представлений определенной лингвокультурной общности о вербализуемом объекте.

Среди всех субстанций, локализованных внутри человека, особое место занимают душа, дух и сердце.

Концепт ?ан непосредственно связан с миром эмоций: ?ан к?еге (?ан - душа, к?ек - огарок) - жалкое существо, обуза. ?ан - своего рода орган внутренней жизни человека, не связанный непосредственно с физиологической стороной. С ним связан внутренний мир человека, его чувства и переживания: ?ан ??фасы (досл. ?ан - душа, ??фа - мучение, страдание) - мучитель; явыз ?ан (досл. явыз - злой, ?ан - душа) - злодей, душегуб; пошмас жан (досл. пошмас - неторопливый, ?ан - душа) - беспечная душа, эт ?ан (досл. эт - собака, ?ан - душа) - жестокий, бессердечный.

Как видно из приведенных примеров, в татарском языке множество инвектив-наименований, которые несут в своем составе компонент ?ан, что свидетельствует о его чрезвычайно важной роли для характеристики внутреннего человека в татарской языковой картине мира.

Для обозначения концепта душа, а также внутреннего, духовного мира человека в татарском языке существует особая лексема кунел. Этот концепт не имеет точного эквивалента как в русском, так и в немецком языках, и безусловно, относится к области безэквивалентной лексики.

Концепт к??ел представляется местом внутри человека, которое скрыто от посторонних глаз, это - источник человеческих чувств, переживаний, это - сфера эмоций и настроения. Например: т?шенке к??ел (досл. т?шенке - пониженная, подавленная, к??ел - душа) - пессимист. В данном примере представлено вертикальное измерение, где отрицательные эмоции связаны с движением вниз, положительные - вверх, которые прямо характеризуют человека. К??ел в татарском языке может иметь и другие измерения, или свойства, например:

- внутренний объем или внутреннее пространство человека, пространство внутреннего мира: тар к??елле (досл. тар - узкий, к??ел - душа, сердце) - неуживчивый, бездушный;

- физические характеристики: каты к??елле (досл. каты - твердый, жесткий, к??ел - душа, сердце) - жестокий, бессердечный;

- чистоту: кара к??елле (досл. кара - черный, к??ел - душа) - грязная душа;

- целостность / может быть поломан: китек к??ел (досл. китек - отломанный, отколотый, к??ел - сердце) - разбитое сердце.

Исключительно важную роль в языковой картине мира сопоставляемых в данной работе языках в качестве средоточия духовной жизни человека, источника и вместилища чувств и эмоций играет концепт сердце.

Е.В. Урысон отмечает, что в русской языковой картине мира концепт «сердце» - невидимый орган добрых чувств» [Урысон 2003: 27]. Сердце - это внутренний мир человека, душа, память, но оно становится видимым и познаваемым опосредованно через поступки человека - его обладателя. Например, нем. Herzdieb (досл. Herz - сердце, Dieb - вор) - рус. сердцеед, донжуан - тат. чуар й?р?к (досл. чуар - пестрый, разный, й?р?к - сердце) - сердцеед, любвеобильный; нем. Hasenherz (досл. Hase - заяц, Herz - сердце) - рус. «заячья душа», трус - тат. куян й?р?к (досл. куян - заяц, й?р?к - сердце) - трус. В зависимости от человека, если он не способен испытывать сильные, глубокие чувства, сердце может быть разным. Например, в татарском языке, таш й?р?к (досл. таш - камень, й?р?к - сердце) - жестокий, бессердечный; ту? й?р?к (досл. ту? - мерзлый, й?р?к - сердце) - бездушный, бессердечный.

Как видим, татарский язык свидетельствует о высоком уровне эмоциональности, сентиментальности народа - его носителя, что находит свое выражение в существовании особых концептов, соотносимых с миром эмоций человека. Как показывают рассмотренные концепты, национальный менталитет, остается величиной относительно постоянной.

Что касается немецкого языка, то к типичным характеристикам немецкого менталитета относятся, как отмечает большинство исследователей, любовь к порядку и трудолюбие. И это утверждение мыслится в немецком общественном сознании в широком диапазоне: в строгом соблюдении норм закона, уважительном отношении к приказу, неприязни к расхлябанности, уважение к пунктуальности, точности, аккуратности, целеустремленности, основательности. Исследования показывают, что концепты, характеризующие немецкий менталитет меньше всего отражают внутреннего человека. Русская ментальность меньше всего отражается в инвективах-композитах - наименованиях человека в силу меньшей «дееспособности» русского языка к композитообразованию.

В третьей главе раскрываются причины, способствующие развитию интереса к ненормативному пласту языка, нарушающему в массовой коммуникации нормы общественной морали. В данной главе автором дается определение так называемой «ненормативной лексике» и объясняются причины использования в речи бранной, инвективной лексики. В этой главе определенное место отводится и тем функциям, которые выполняют инвективы-композиты. Инвективы представляют интерес также как вариантность образной номинации концепта «человек».

Лексика любого языка, как известно, представляет собой сложную систему, элементы которой выполняют разные функции и обслуживают различные сферы человеческой коммуникации. Перед языковыми личностями - носителями языка предстает огромное количество языковых средств, которые обеспечивают их взаимодействие с окружающим миром.

В языковой системе присутствует огромный пласт лексем, который потенциально может служить средством выражения негативной оценки в отношении к другому человеку, т.е. ненормативная лексика, ругательства.

На наш взгляд, есть две причины, способствующие развитию интереса к ненормативному пласту языка. Первая из них социальная. Демократические процессы, идущие в обществе, повлекли за собой снятие многих ограничений в употреблении слов и «спровоцировали» истинный бум в ненормативной лексике. С демократизацией языка связана вторая причина, являющаяся ее порождением: изменение отношения к ненорме. Отклонения от нормы нужно рассматривать не как лишнее, ненужное или запретное в языке, а параллельно с нормой. Этот поток брани, нецензурных, «грязных» и грубых слов в различных языках в наши дни объяснить трудно. Нет сомнений, что это отражение социокультурных изменений в обществе, как в российском, так и за рубежом.

Этот лексический слой в языковом сознании на ранних стадиях языковой личности соседствует с элементами табуированной лексики. Уже в самом начале своего формирования языковая личность, наряду с просторечными словами, узнает слова бранные и матерные. В ходе языковой эволюции личности эта речевая стихия закрепляется за ситуациями конфликтного общения, отражающего запретно-запредельную сферу инвективно-конфликтного социального взаимодействия людей [Седов 2004: 232]. Потому что коммуникативный процесс, основанный на понимании, таким образом, не всегда такой, каким закладывает его коммуникант, и содержит конфликтный потенциал.

Элементы человеческого общения, которые потенциально ведут к созданию напряжений и к конфликту, нарушают конвенцию общения, приводят к несоблюдению коммуникативного кодекса и к коммуникативной неудаче, к конфликту общения. Конфликтогенный экстремизм языка заложен в его низкооценочном, пейоративном потенциале, зафиксированном в бульшей части словаря и реализуется в инвективных речевых актах. Конфликтными элементами человеческого общения являются намеки на недостатки и неуспехи, брань, употребление вульгаризмов, непонятного сленга, оскорблений, ругательства.

Употребление этих слов по отношению к конкретному человеку в конкретной коммуникативной ситуации противоречит нормам общественной морали. Вполне «литературные» слова, как например, «корова», «козел» в русском языке: «Kuh -корова», «Schwein - свинья» в немецком языке; «к??? т?к?се - козел», «алаша - лошадь», «ду?гыз - свинья» в татарском языке звучат как ругательства, значительно расширяя состав ненормативной лексики. Понятие ненормативности выражает несоответствие того или иного слова нормам литературного языка.

Однако ненормативная лексика - это часть словарного состава языка, кроме того “...в языке ничего нельзя разрешать или запрещать, он живет и развивается по своим законам. Безусловно, употребление данной лексики речь не украшает, однако урезывать, умалчивать отдельные факты живого языка филолог не имеет права” [Русский мат, Антология 1994: 5]. Именно в защиту «неприличных» слов великий языковед И. А. Бодуэн де Куртенэ писал: «Та же полная лексикографическая объективность требует внесения в серьезный словарь «живого языка» так называемых «неприличных» слов, «сквернословий», «ругательств», «мерзостей площадного жаргона» и т.д. Лексикограф не имеет право урезывать и кастрировать «живой язык» Мы не вправе переделывать русский язык, мы не вправе скрывать из него то, что в нем действительно есть, и, что в нем бьется интенсивной жизнью» [Бодуэн де Куртенэ 1912: 10 - 11].

Специалисты придерживаются мнения, что ругательства несут значимую социальную функцию. Они играют роль социального сглаживания, вносят долю иронии и сомнения в вопрос о правильности устоев и непогрешимости богов и вождей, которые, на наш взгляд, необходимы любому здоровому обществу.

Данное исследование рассматривает термин «инвектива» в качестве синонима слова «оскорбление» для сравниваемых в работе языков. Сопоставление немецкого, русского и татарского языков оправдано тем, что, во-первых, по определению В.И. Жельвиса «речевая инвектива представляет собой своеобразную культурную универсалию для всего человечества» [Жельвис 1991: 9]. Во-вторых, в ней предпринимается попытка найти связь исследуемых языковых явлений с явлениями окружающего мира. Для достижения этой цели необходимо было подобрать наиболее убедительный материал, что можно найти в разносистемных языках.

С юридической точки зрения, инвективная лексика - это слова и выражения, заключающие в своей семантике, экспрессивной окраске и оценочном компоненте интенцию (намерение) говорящего или пишущего унизить, оскорбить, обесчестить, опозорить адресата речи или третье лицо, обычно сопровождаемое намерением сделать это как можно в более резкой и циничной форме.

С лингвистической точки зрения различают два вида инвективы: агрессивную и эксплетивную. Эксплетивная инвектива представляет собой своеобразную «междометную инвективу», которая обозначает использование табуированной лексики для выражения особого отношения к описываемой ситуации. При этом «неприличное выражение» теряет свое прямое лексическое значение, сохраняя лишь коннотативное, необходимое для передачи тех или иных эмоций. Следует отметить, что эксплетивная инвективная лексика в последнее время развивается наиболее активно, чем агрессивная.

В.И. Жельвис признает наличие двух принципиальных трактовок термина «инвектива»: «В широком смысле инвектива - любое словесно выраженное проявление агрессивного отношения к оппоненту … инвективу в узком смысле слова можно определить как способ существования словесной агрессии, воспринимаемый в данной социальной (под) группе как резкий или табуированный. В несколько ином ракурсе инвективой можно назвать вербальное (словесное) нарушение этического табу, осуществленное некодифицированными (запрещенными) средствами» [Жельвис 2001: 13].

Отечественные инвектологи В.И. Жельвис, И.А. Стернин, С. Г. Воркачев, А.Ю. Позолотин, Г.В. Кусов в своих трудах доказывают и экспериментально подтверждают, что инвектива - это намеренное воздействие на речь слушающего.

А.Ю. Позолотин предлагает называть инвективой ругательство, употребленное в функции оскорбления [Позолотин 2005: 17]. Таким образом, можно дать следующую дефиницию, что инвектива - это любое грубое, вульгарное, некодифицированное, табуированное обозначение человека с оценочной семантикой, которое своей формой или значением может оскорбить объект оценки.

А.А. Леонтьев признает в качестве инвективной лексики следующую классификацию:

- обсценную, ругательную, матерную лексику: нем. «Arschlecker» -рус. «жополиз» - тат. «буклы к?т» (в нашей работе матерная лексика встречается крайне редко; в дальнейшем все примеры подобраны нами - автор);

- диалектную, жаргонную, просторечную лексику (напр. рус. “стрекозел”, “блохолов”, “шут гороховый”; в тат. “аракы колы” - алкоголик, “г?рс-м?рс” - большой человек, “исерекбаш, салметдин” - пропойца; нем. “Angsthase“ - трус, “Disko-Torte“ - телка, “герла”);

- грубо просторечную лексику разговорного литературного языка (напр. рус. “рыловорот”, “мокрохвостка”; тат. “урам эте” - лоботряс);

- лексику, констатирующую номинации лица, обозначающие негативную с точки зрения интересов общества деятельность, занятие, поступки, поведение (напр. в тат. “уйнашчы хатын” - прелюбодейка, “?ан кыючы” - душегуб, “юлбасар” - разбойник);

- слова и словосочетания, в семантике которых содержится негативная оценка деятельности, занятий, поведения кого-либо, сопровождаемая экспрессивной окраской публицистического характера: напр. в тат. “алладан ??я?л?п качкан” (досл. от бога пешком удрал) - безбожник, антихрист, “сатлык ?ан” (досл. продажная душа) - предатель, изменник, “олы баш” (досл. большая голова) - большой начальник;

- нейтральные номинации лица по его профессии, роду занятий, которые в переносных значениях приобретают негативную оценку, обычно сопровождаемую экспрессией неодобрения, презрения: напр. в тат. “икей?зле” (досл. двуличный) - лицемер, “к?газь корты”(досл. бумажный червь) - бюрократ, “к?з буяучы” (досл. пускающий в глаза краски) - крючкотвор;

- зоосемантические метафоры, содержащие негативные оценки адресата речи и грубую экспрессию неодобрения, презрения и пренебрежения, например в татарском языке: “?ер айгыры” - жеребец, кобель; “котырган эт” - стервец; “ сукыр тавык” - слепая курица;

- слова, обозначающие действия или качества, свойства кого-либо или чего-либо, например: “Gebissschlosser” - “сантехник зубной”, т.е. стоматолог; “теш алучы” - тот, кто вырывает зубы, т.е. стоматолог; “кеше яручы” - тот, кто “режет” людей, т.е. патологоанатом [Леонтьев 1997: 3 - 4].

Вышеизложенные понимания инвективы позволяют нам относить к инвективной лексике следующие разряды слов в трех сопоставляемых языках:

- обсценную, ругательную лексику в форме номинаций человека;

- зоосемантические метафоры и метонимии, содержащие негативные оценки адресата речи и грубую экспрессию неодобрения, презрения и пренебрежения.

Просторечные, жаргонные или диалектные номинации таковыми становятся в литературном языке. В своем нормальном окружении эти слова выполняют функцию средств номинации, оставаясь при этом нормативными.

Установление имени всегда индивидуально. Искусство создания имени связано, прежде всего, с подражанием сущности. Правильное создание имен предполагает опору на имеющиеся языковые средства. Образование новых имен на материале старых для называния новых свойств вещей, требует сравнения; а это значит, что метафорические переносы есть основа творчества, метафора есть способ образования наименования концепта «человек».

Метафоры в ряду других тропов относятся к единицам вторичной косвенной номинации и являются доминантным способом образования инвектив, что обусловлено наличием в ее структуре также образно-ценностного компонента.

Инвективные метафоры отражают в своей семантике достаточно пеструю картину человеческих недостатков, так или иначе причастных к нарушению нормы в широком смысле слова. Примечательно, что часть из них номинирует объективные пороки людей, например, глупость: Dusselkopf - дурак, болван, остолоп; кабак баш - дурень, лень: Schlaffmьtze - соня; эт ялкавы - лодырь; распущенность: Marktweib - базарная баба; азгын к??ел - прелюбодейка; нечистоплотность: Dreckeimer - грязнуля, замарашка; дегет чил?ге - помойное ведро; другие же представляют слова, обозначающие всевозможные физические недостатки человека: Klumpfuss - косолапый - камыт аяк, чалыш аяк; хромоножка - чатан т?ре. Инвективы-композиты в своей семантике указыают на наиболее осуждаемые качества человека, так что анализ их значений определяет национальную специфику.

Наши исследования свидетельствуют о том, что любая область лексики способна дать интересный материал для образования метафорических инвективных наименований человека.

Изучение инвективной лексики позволило выявить, во-первых, культурно обусловленный компонент языковых значений и, во-вторых, рассмотреть когнитивные механизмы формирования важнейших стереотипов в языковом сознании. Функционируя как средство хранения и передачи народного опыта, инвективные единицы обнаруживают органическую связь с концептами как культурно-специфическими вариантами понятий, которые составляют когнитивный базис национальной языковой картины мира. Несмотря на различные мнения по вопросу сосуществования вариантов, считается, что отказ от вариантов неминуемо приведет к обеднению речи. Нереально устранить из литературного языка все колебания и все грамматические и лексические дублеты. Это и нецелесообразно, так как, с одной стороны, стремление к стабилизации литературного языка не должно приводить к устранению необходимого функционального стилистического разнообразия литературного языка.

Четвертая глава посвящена сравнительно-типологическому исследованию семантико-стилистических особенностей инвективных композитов в разноструктурных языках.

Типология рассматриваемых инвектив-композитов может быть построена по признакам структуры (формы), содержания и функций. К наиболее значимым для сравнительного анализа содержательным признакам мы отнесли структурные и семантические особенности, а также функциональные и тематические характеристики исследуемой лексики.

Композит как интеграция двух и более полнозначных слов с точки зрения композиции и номинации представляет собой иную по семантическим и структурным признакам единицу. Сложность его структуры уже предполагает сложность его содержания. В творческом акте номинации - композиции объединяются результаты различных когнитивных операций и структур, поэтому инвективный композит-наименование выступает как целостная характеристика человека (физическая, интеллектуальная, психическая): тат. сыра мичк?се (досл. пивная бочка) “пьяница” - рус. богодул “пропойца” - нем. Bierfrдse (досл. пивная кружка) “пропойца”.

Представители когнитивного направления в языкознании исходят из того, что при формировании семантической структуры любой языковой единицы между когнитивными конструктами устанавливаются многочисленные связи (пространственные, временные, причинно-следственные и др.). По теории концептуальной интеграции в результате слияния ментальных пространств, возникают интегрированные пространства, которые, наследуя роли и свойства от нескольких исходных пространств, приобретают собственную структуру и новые свойства [Геляева 2002: 172]. По мнению американских лингвистов - представителей теории концептуальной интеграции, вышеприведенные примеры Betthase, козел отпущения, т?ре баласы представляют собой «концептуальные коктейли».

В качестве иллюстрации проведем анализ сложного инвективного наименования человека - номинанта “?ирбит” - “бессовестный” в татарском языке.

- “К?н аралаш Гайфи абыйны шул сыйлый бит х?зер! Кич? д? ... Тагын к?бендереп чыгып китте, ?ирбит”! - Он же сейчас через день угощает Моего Гайфи абый. Вчера тоже. … Опять напоил его, рыловорот!» [Гилязев 2002: 243].

В данном случае интегрированное пространство - семантическая структура слова “?ирбит” (досл. земля, лицо) - представляет собой результат объединения нескольких пространств: природы (абстрактное пространство), цвета (признаковое пространство) и части тела человека (предметное пространство). Эти пространства совокупности составляют когнитивное пространство «лицо, испачканное землей» или «лицо земляного цвета». Возникшее таким образом новое интегрированное пространство «бессовестный» выдвигает на первый план абсолютно другие свойства, нежели свойства исходных пространств, т.е. человека, потерявшего свое «лицо» - свою совесть.

В словарной системе все единицы находятся в разнообразных отношениях друг к другу, определенным образом взаимодействуют между собой, образуя разнообразные лексико-семантические объединения.

Путь к изучению словарного состава с точки зрения смысловых связей должен лежать через выявление этих связей между дискретными единицами в составе всего целого.

Классификация инвектив-композитов концепта «человек» демонстрирует тот аспект системной организации инвективной лексики, который связан с синонимией и антонимией.

Синонимические ряды обнаруживают большое разнообразие и многочленность. Сравним для примера синонимический ряд инвектив-апеллятивов концепта «человек» с семантическим посредником метафоризации «дурак»:

- в немецком языке: Affenarsch, Blцdarsch, Blцdhammel, Blцdmann, Doofkopf, Doofnase, Dummkopf, Dusselkopf, Hansguckindiewelt, Hansnarr, Hanswurst, Hohlkopf, Holzkopf, Kalbskopf, Klapsmann, Kleindoofi, Klotzkopf, Knallkopp, Knallkopf, Mondkalb, Nachgeburt, Pfeifenheini, Pfeifenkopf, Schafskopf, Schafsnase, SchifferscheiЯe, Spдtmerker, Spдtzьnder, Strohkopf, Wasserkopf - 30 наименований;

- в русском языке: твердолобый, дуролом, дуропляс, дуралей, дурошлеп, Иванушка-дурачок, шут гороховый, межеумок, дубина стоеросовая, туподрын, тупорылый, долболоб, долбоклюй, долболом, дуботол, дурак-дураком, дурак набитый, дуролень - 18 наименований;

- в татарском языке: акылга ?и?ел, акылга з?гыйфь, акылга таман, акылга сай, акылга тулмаган, акылдан язган, алты-биш, а?гыра баш, а?гыра б?р?н, а?гыра сарык, а?гыра тавык, ?итми туган, ил?к баш, иш?к колагы, кабак баш, кабык баш, киб?к баш, мие черег?н, ми?гер?? баш, м?кин? баш, надан баш, потка тулмаган, тавык баш, тавык мие ашаган, таш ма?гай, тилеб?р?н орлыгы ашаган, тиле к?кк?к, тиле т?ре, тиле торна, тишек баш, ту? баш, ту? тумран, уйсыз баш, унга бер тулмаган, туксан тугызлы, черек баш, черек ми, ч?бек баш, ч?пр?к баш - 40 наименований.

Наиболее частотные из синонимических рядов инвективных номинаций относятся к характеристике человека со стороны его разных признаков и свойств, причем эти признаки и свойства, как показывают примеры, выступают во всех сопоставляемых языках в виде метафорических номинаций существительных, в которых категория характеристики явно превалирует над категорией предметности.

Это позволяет изложить основную идею данного диссертационного исследования, которая заключается в показе как собственно значения слов, так и эмоционального восприятия и уместность их употребления. Ознакомление и сопоставительное изучение инвективной лексики дает возможность прочувствовать, «насколько способ выражения мыслей, включая самые вульгарные, у людей близок» [Московцев 2004: 15] .

В соответствии с поставленными задачами данное диссертационное исследование преследовало цель проанализировать инвективную лексику - наименования человека татарского языка и ее оссобенностей, лексику, ранее не подвергавшуюся изучению, выявить ее национально-культурную специфику.

Для реализации поставленных целей мы решили, прежде всего, обратиться в мифологию татарского народа. Мифотворчество рассматривается как важнейшее явление в культурной истории человечества.

Главными предпосылками своеобразной мифологии является то, что первобытный человек не выделял себя из окружающей среды. Следствием этого явилось наивное очеловечивание окружающей природной среды и вытекающая отсюда всеобщая персонификация в мифах и широкое «метафорическое» сопоставление природных и культурных (социальных) объектов. Человек переносил природные объекты на свои собственные свойства, приписывал им жизнь, человеческие чувства, и это порождало причудливую мифологическую фантастику.

...