Лингвистика, закон и "понятия". О лингвистических проблемах юстиции и общества

Размещено на http://www.allbest.ru/

Лингвистика, закон и «понятия». О лингвистических проблемах юстиции и общества

Винников Алексей Вениаминович

кандидат технических наук

директор, ООО "Открытый мир"

Аннотация

полицейский переводчик судебный компетенция

Лингвистические проблемы юстиции лежат в плоскостях судебно-полицейского перевода, тайноречия с помощи национальных языков и тенденцией к отрицанию закона и жизни «по понятиям», нарастающей по мере овладения обществом русским блатным жаргоном. Проведен сравнительный анализ институтов полицейских и переводчиков в России, и развитых зарубежных странах. Повсюду законодательство позволяет привлекать в качестве переводчиков любых лиц, владеющих необходимыми языками. Присяжные, сертифицированные и иные аттестованные и лицензированные переводчики, участие которых в процессе не обязательно, саботируют разлитие правоохранительной системы. Сделан вывод о целесообразности дальнейшего развития существующих в РФ судебно-переводческих организаций и их сотрудничества с полицией, и о недопустимости механического заимствования зарубежного опыта. Предложены критерии компетенции переводчиков. Констатировано обоюдное отрицание закона российской властью и обществом. Для проведения исследования использован лингвистический метод.

Ключевые слова: полицейский перевод, судебный перевод, присяжные переводчики, тайные языки, судебно-переводческие, криминальная лингвосфера, понятия, криминальные языки, феня, жаргон

Abstract

Linguistic issues of justice include problems with judicial and police translations, secret speeches when national languages are used and the tendency towards denial of law and 'life according social standards' as the society starts to speak slang more. The author of the article carries out a comparative analysis of institutions of police officers and translators in Russia and developed foreign countries. All over the world the law allows to use translation services conducted by any physical entities speaking a foreign languae. Sworn, certified and licensed translators whose participation is not required by the law sabotage the split in the system of law enforcement. At the end of the article the author concludes that it would be advisable to further develop existing judicial translation agencies and their cooperation with pthe police. The author underlines that it is impossible just to borrow foreign experience without adjusting it to the needs of the Russian Feeration. The author also offers his own criteria for defining a translator's competence and states that both the Russian government and society tend to deny the law.

Keywords: 'police' translation, judicial translation, sworn translator, secret languages, judicial translators, criminal lingvosphere, terms, criminal languages, gangster language, slang

Отечественная и зарубежная юридическая практика часто с удивлением обнаруживает себя в заложниках у лингвистики. Это объясняется недооценкой практической юстицией ее объективной включенности в среду мировой и локальной лингвосферы. Одно из объяснений такого явления состоит в том, что лингвистические проблемы юстиции имеют отношение к этнокриминологии и поэтому чрезвычайно латентны. В литературе есть упоминание об этнологической экспедиции 30-х годов в один из горных районов СССР, имевшей целью установить взаимосвязь языков, развития и культуры горных народов. Отчет о результатах экспедиции сразу засекретили, а об ее участниках больше ничего не было слышно.

Отождествление членов триады «действительность -- мышление -- язык» имеет длительную традицию (Гумбольдт, Потебня, Хайдеггер). Для человека мир его родного языка - это «дом бытия», «самое интимное лоно культуры» (Хайдеггер). Это естественная психологическая «среда обитания» человека, тот образный и мыслительный «воздух», которым дышит, в котором живет его сознание. Например, в местах заключения существует целая языковая система (своя политика), которая регулирует отношения между заключёнными ^[1]. Повседневная реальность убеждает в решающем значении языка не только для индивида, применительно к которому язык часто определяется как сама жизнь, но и для целых этно-государственных образований. Актуальный пример: при нарастающих центробежных тенденциях в Королевстве Испания к отделению от собственно Испании (Мадрида) сегодня активно и официально стремятся те провинции, в которых сильны национальные языки: Баскония, Балеарские острова, Каталония и Галисия; в Великобритании аналогичная позиция у Шотландии, в Канаде - у франкофонов Квебека, в Бельгии - у фламандцев Фландрии и т.п.

Язык - важнейший компонент лингвосферы (по Д.Долби). Она, в свою очередь, является компонентом логосферы - совокупности материальных и нематериальных плодов человеческой цивилизации (по Т. де Шардену). Описывать языковую среду современной юстиции удобно при помощи понятия лингвосферы - «коммуникационной мантии, развернутой над нашей планетой» ^[2]. Все письменные и бесписьменные языки образуют органический континуум - глобальную среду человеческих коммуникаций и обращения идей. При этом непрерывность коммуникации между контактирующими языковыми общностями всегда обеспечивалась теми, кто говорит более чем на одном языке, теми, чей мозг пытался сгладить различия между позициями и выражениями, обусловленные разноязычностью общин. Поскольку обеспечение права граждан на национальный язык судопроизводства соблюдается во всех демократических странах, упомянутый выше принцип «сглаживания» разноязычия приобретает для правосудия глобальный характер, а лингвистика и юриспруденция оказываются в органической связи, причем методологически лингвистика даже может выступить в роли инструмента криминологии.

Взаимодействие юстиции с криминальной лингвосферой происходит в плоскости полицейского и судебного перевода (на предварительном и судебном следствии в уголовном процессе) - относительно национальных языков этнических групп - и в области тайных языков преступности, изобретенных ей специально для противостояния закону. Наконец, лингвистика интересует криминологию в той особой социальной ситуации, когда тайный блатной язык становится повседневным, а общество переходит к жизни «по понятиям». Все виды лингвокриминалистического контакта причудливо переплетены, как следует из дальнейшего исследования. Их объединяет то, что они протекают в условиях острого конфликта субъектов соответствующего языка - общепринятого или тайноречия - с органами правосудия, с властью или с остальным обществом.

Методологически лингвистические проблемы юстиции можно рассматривать через призму судебного перевода и конфликтологии. Это позволяет, в частности, опровергнуть точку зрения о том, что: «Использование языков иных народов в функции "тайных языков" в том полиэтничном языковом континууме, где в функции языка межэтнического общения выступает русский язык, не наблюдается и во всяком случае не является типичной ситуацией» ^[3].

Рассмотрим, прежде всего, самые насущные организационные вопросы полицейской и судебной практики, связанные непосредственно с переводом.

Полицейский и судебный перевод и его языки. Зарубежные полицейские переводчики.

У российских специалистов нет единства мнений о том, что такое полицейский и официальный перевод, как его организовывать, какие требования к нему предъявлять, кто может быть переводчиком. Подражатели Запада (в число которых попали и некоторые члены Госдумы!) требуют, с целью «защиты государственных интересов и прав человека, повышения качества перевода и экономии средств федерального бюджета», учреждения особого института присяжных переводчиков - как правило, дипломированных специалистов, - которые аттестуются и лицензируются уполномоченными государственными органами или состоят в профессиональных саморегулируемых организациях (СРО), готовить их в государственных ВУЗах и финансировать подразделения переводчиков в структуре МВД за счет федерального бюджета. Однако нам не удалось найти серьезных аргументов в подтверждение этой точки зрения.

Автором ^[4], показано следующее:

1) В зависимости от цели применения судебно-полицейский перевод разделяется на два вида:

а) перевод как средство добычи доказательств (далее также - вид А, перевод А).

б) перевод как средство обеспечения конституционного права гражданина знать, в чем его обвиняют (далее также - вид Б, перевод Б); нормы права, регламентирующие оформление письменного перевода вида Б, отсутствуют;

Разница между этими видами принципиальна, ее не учет может даже привести к неправосудным решениям судов и освобождению подсудимых.

2) письменный перевод вида Б процессуального документа, написанного на русском языке, не считается процессуальным документом, так как прямого указания закона на процессуальную форму письменного перевода Б нет;

3) письменный перевод Б процессуального документа, написанного на русском языке, не имеет юридической силы. Письменный перевод Б сам процессуальным документом не является, установленный порядок его оформления отсутствует, значит, юридической силы у рассматриваемого акта нет;

4) субъектами договоров о возмездном оказании переводческих услуг должны выступать три лица: судебно-переводческая организация, оказывающая услуги, плательщик или заказчик услуг - учреждение, управляющее правоохранительными органами, и потребитель услуг - процессуальное лицо, которое выносит постановление или определение о привлечении переводчика (следователь, судья или дознаватель);

6) целью перевода Б является только соблюдение прав человека, а предметом конкурсов и тендеров, согласно диспозиции Закона от 21 июля 2005 г. № 94-ФЗ или иных актов, регламентирующих государственную контрактацию, выступает заключение договоров для удовлетворения государственных и муниципальных нужд; поэтому производство государственных конкурсов и тендеров с целью оказания возмездных услуг по переводу Б недопустимо;

7) в уголовной практике России наиболее востребованы не иностранные, а иные языки (народов России и СНГ), переводчиков которых не готовит система образования РФ; чаще всего возникает потребность в переводчиках многочисленных дагестанских языков, цыганских диалектов, чеченского, ингушского, армянского, грузинского, таджикского, кыргызского, узбекского, персидского и молдавского языков; судьи, дознаватели и следователи не могут проверить компетенцию переводчиков, поскольку сами не владеют соответствующим языком, а переводчики не могут иметь документов об образовании, подтверждающем их квалификацию;

8) представляется целесообразным сосредоточить предоставление услуг судебного и полицейского перевода в специализированных негосударственных судебно-переводческих организациях, которые располагают необходимым персоналом, специальными знаниями и навыками, опытом и авторитетом, могут обеспечить своевременное прибытие переводчика в место проведения процессуальных действий и гарантировать соответствие квалификации переводчика установленному стандарту;

9) в подтверждение правоспособности судебно-переводческой организации, рекомендуется аккредитовать ее при соответствующем органе юстиции - потребителе услуг перевода, а в подтверждение правомочности переводчика СПО должна выдавать ему собственное удостоверение для предъявления по месту требования;

10) плательщики по договорам с судебно-переводческими организациями - государственные органы дознания и следствия - не имеют право требовать от СПО предоставления им конфиденциальной информации - персональных данных физических лиц - переводчиков, трудовых договоров с ними и т.п.

Эти рекомендации могут способствовать решению некоторых, но не всех проблем судебно-полицейского перевода. Остается еще, по меньшей мере, установить, каков же стандартный предел компетенции переводчика, как и где их следует готовить.

Совершенно необходимым является исследование зарубежного опыта и его сопоставление с российскими реалиями, которое позволит дать объективную оценку предложений и ответить на иные насущные вопросы, например, о целесообразности государственной сертификации полицейских переводчиков и о том, до какой степени зарубежный опыт может служить для нас образцом. Обращение к зарубежному опыту и теории имеет резон еще и потому, что сегодня, в эпоху глобализации, объективные условия проявления тех или иных социальных и экономических феноменов и сами их явления имеют много общего. Например, кризисные явления в Европе сближают уровень жизни европейцев и россиян. Тенденции к полному обеспечению прав человека сближают уголовно-процессуальные законы различных стран по духу и букве.

Выводы из исследования зарубежного опыта свидетельствуют о том, что не все так плохо в этом отношении в нашем богоспасаемом отечестве и что, будь реализованы упомянутый выше призывы о бездумном копировании этого опыта на территории РФ, мы бы неизбежно почувствовали удар тех же граблей, которые уже прошлись по лбам наших иностранных коллег.

Криминальная лингвосфера и переводчики

В целях моделирования лингвистической среды судебного и полицейского перевода можно использовать упомянутое выше понятие лингвосферы. В ходе исторического развития лингвосфера прошла путь от «закрытого множества» культурных общностей до современного подвижного мультикультурного «открытого множества», характеризующегося взаимным проникновением языков и культур в результате интенсивной миграции и развития глобальных средств коммуникации. В структуре лингвосферы есть «фундаментальные» и «артериальные» языки, на которых говорят соответственно больше одного миллиона и больше десяти миллионов человек, причем среди последних 14 «гео-артериальных» языков, на каждом из которых говорят более 100 млн. человек. Самые распространенные языки - китайский и английский. Вместе с тем, 90% из 7000 существующих на сегодняшний день языков ограничены малыми этносами. Языки с распространением до 500000 человек называют «первичными»

Лингвосфера крайне неоднородна в линейном измерении, то есть географически: ее структура почти гомогенна, например, на просторах Китая, и пестра на территории Африки ^[5].

Институт судебно-полицейского перевода можно считать средством искусственного выравнивания неоднородности лингвосферы с целью осуществления правосудия. Правосудие интересует криминализированная часть линговосферы, т.е. языки девиантных этнических групп. В качестве примера локальной характеристики криминальной лингвосферы можно привести данные учетов частот обращений по языкам в Бюро переводов при районном суде Южного района Нью-Йорка за период с 1 июня 2001г. по 20 апреля 2011г. Всего зарегистрировано 61566 обращений за 65 языками и диалектами. Среди них число обращений за языками: испанским - 49052; китайским - 5537; русским - 1383; арабским - 1191; корейским - 595. Языки французский, урду, пенджаби, иврит, пушту, албанский, сомалийский, бенгальский, португальский, турецкий, немецкий требовались от 450 до 100 раз. Языки итальянский, греческий, японский, вьетнамский, индонезийский, персидский, украинский, литовский, тайский и ряд других использовались от 100 до 1 раза. В среднем нью-йоркская организация оказывает услуги устного и письменного судебного перевода 470 раз в месяц на 18 языках ^[6]. В этой статистике количество наименований «первичных» языков малых народов значительно больше, чем «фундаментальных» и «артериальных» языков.

Группа канадских специалистов ^[7] отмечает, что спрос на языки полицейского перевода является волнообразным.Например, ранее пользовался большим спросом тамильский язык. Воевали между собой две большие этнические устойчивые криминальные группировки. Затем преобладал спрос на пенджабский язык и урду, а также вьетнамский и румынский. Некоторые языки почти не требуются в определенный период, а затем спрос резко возрастает. Так было в Канаде с немецким и венгерским, армянским и албанским языками. Наблюдается падение спроса на переводчиков арабского, испанского и итальянского языков. Сегодня они также нужны, но значительно меньше. Структурную неустойчивость спроса на языки перевода подтверждает опыт автора 2003-2011г.г. по обслуживанию 90% всей потребности в переводах для правоохранительных органов, в основном, Ростовской области и Северного Кавказа (Табл.1.1). Лица, ходатайствующие о предоставлении им переводчика (фигуранты по уголовным делам) - по преимуществу граждане России не титульной национальности или граждане стран СНГ и ближнего зарубежья. Структура наименований и частота применения языков судебного перевода отражает национальный состав страны и протекающие в ней миграционные процессы, а в криминологическом смысле - этническую сторону преступности, и миграционную политику государства. Сравнение мировой практики судебного перевода с эмпирическими данными о судебном переводе в России доказывают единство характерных признаков криминальной лингвосферы.

Таблица 1.1.Частотные характеристики спроса на языки судебного перевода.

Часть языковой структуры перевода для правоохранительных органов находится в динамике, отражающей изменчивость миграционных процессов и миграционной политики в Российской Федерации. Это видно на примере разнонаправленности наблюдаемого изменения во времени частотности обращений к специализированной организации за китайским и кыргызским и узбекским и таджикским переводом. Например, наблюдаемое уменьшение частот обращений за языками персидским (фарси) и дари отражает не этнокриминологическую динамику, а обусловленное внешнеполитическими обстоятельствами простое снижение количества обращений граждан Афганистана в органы Федеральной миграционной службы по вопросу предоставления им статуса беженцев вследствие ужесточения в этом отношении миграционной политики российского государства. По неизвестным причинам в последнее время уменьшилось число обращений за цыганским языком перевода ^[8].

Такая неустойчивость не позволяет прогнозировать потребность в полицейских переводчиках для их подготовки. Есть и постоянная часть российской криминальной лингвосферы. В нашем случае это языки армянский, азербайджанский, грузинский, ингушский, чеченский и некоторые дагестанские. Как нам представляется, относительное постоянство потребности в этих языках отражает тот факт, что персональный состав этнических преступников - не внешние мигранты типа «гастарбайтеров», а внутренние мигранты - российские граждане или даже коренные жители России соответствующих национальностей. При этом структура запросов на судебный перевод отражает специализацию криминально-девиантного поведения соответствующей этнической группы.

Одно из первых упоминаний о судебных переводчиках содержит Уголовно-процессуальный закон Королевства Испания 1882г.: Переводчики выбираются из учителей языка или из любых лиц, понимающих язык. Похожее положение вошло в современный УПК Испании: переводчиком может быть любое лицо, знающее язык, предварительно принявшее на себя обязательство об ответственности за заведомо неправильный перевод.

Испанский присяжный судебный переводчик Фернандо Гаскун (псевдоним «Присяжный гасконец») отмечает, что в стране существует саморегулируемая организация «ASETRAD» - Испанская ассоциация письменных переводчиков, корректоров и устных переводчиков,- и комиссия при Министерстве иностранных дел, присваивающие желающим звание присяжных переводчиков. Однако спроса на таких переводчиков почти нет ^[9].

Ана Арривас Абеледо, исследуя судебный и полицейский перевод в Барселоне, не обнаружила среди переводчиков около 110 ежедневно проходящих с их участием судебных заседаний во Дворце Юстиции Каталонии ни одного испанца. Наибольшим спросом там пользуются языки: румынский, урду и арабский. Европейские языки требуются редко, кроме диалектов французского и английского, на которых часто говорят коренные жители бывших африканских колоний. Встречаются грузинский, русский, армянский, литовский, сербо-хорватский, боснийский и нидерландский языки, иногда - редкие и экзотические языки: волоф, мандинго, суахили, пенджаби, берберский, и т.д. Любой переводчик приносит перед началом судебного заседания присягу о верности перевода ^[10].

В США судебные переводчики официально делятся на категории:

а) сертифицированные - переводчики испанского языка, языка навахо (местных индейцев) и креольского гаитянского языков, прошедшие сертификационный экзамен в Административном офисе Федерального Суда США по утвержденным государственным программам сертификации письменного и устного перевода.

б) профессионально квалифицированные - переводчики иных языков, имеющие опыт работы на конференциях и сдавшие экзамен устного перевода или состоящие в специализированной организации переводчиков типа СРО, прошедшие 50-часовой курс юридической подготовки и представившие рекомендации трех переводчиков того же языка.

в) владеющими языком признают лиц, продемонстрировавших суду способность успешно переводить с/на иной язык.

В случае необходимости привлечения в процесс переводчика редкого языка, Руководство по судебной политике США, том 5, §420.40, разрешает судам обращаться к услугам переводческих агентств. Перед началом судебных заседаний переводчик дает обязательство под присягой о правильном переводе ^[11]. Обязательность присяги переводчика перед началом процесса лишает смысла существование так называемых «присяжных переводчиков». Предпочтение присяги подписке об ответственности за заведомо ложный перевод не выдерживает критики: присяга подразумевает религиозную и гражданскую составляющую (см., например, Леонтьева О.Г. О проблеме получения личных доказательств при разбирательстве гражданских дел в России, Англии и США. //"Законодательство", №12, 2010 год, стр. 70-72), которых могут быть лишены переводчики - «носители языка», например, не граждане РФ и вдобавок, мусульманского вероисповедания. Собственно термин «присяжный переводчик» происходит из Германии. Здесь, несмотря на богатую историю судебного перевода - свыше 60 лет - до сих пор нет единого закона о нем на федеральном уровне. Разрозненные нормативные акты существуют только в некоторых федеральных землях ФРГ. Судебные и полицейские переводчики в разных федеральных землях называются присяжными, общественными, уполномоченными и т.д.

Они принимают на себя обязательство сохранения конфиденциальности и должны соответствовать установленным квалификационным требованиям.

В Баварии принят Закон о переводчиках, предусматривающий их публичное привлечение в процесс и поголовное приведение к присяге. Переводчики для полицейских, судебных и официальных нужд сдают экзамен - государственный или приравненный к нему, - присягают и дают обязательство о неразглашении ставшей известной им конфиденциальной информации ^[12].

§ 1 (1) Саксонского закона о переводчиках от 16 июня 1994г. гласит: в земле Саксония судебные переводчики устные и письменные - приносят присягу. Предпосылки приведения к присяге - личная надежность и профессиональная пригодность, полученная в результате профессиональной подготовки и подтвержденная дипломом или государственным экзаменом. Экзамены присяжных и судебных переводчиков принимаются в девяти федеральных землях ФРГ, причем в земле Гессен - по 31 языку и по редким языкам и диалектам. В числе языков - амхарский, вьетнамский, фарси, индонезийский, турецкий, русский, монгольский, боснийский, тайский и др.

В то же время, профессия устного и письменного переводчика в ФРГ не лицензируется. Поэтому дилетанты, владеющие иностранными языками, также могут привлекаться судами и полицией к работе в качестве переводчиков ^[13].

Перевод при полицейских допросах понимается как составная часть институционализированной коммуникации. Председатель объединения присяжных переводчиков г. Лейпциг (ФРГ) Ирина Истомина печально констатирует, что еще в в 1999г. в Германии из 2.263.140 правонарушений 26,6% (601221) было совершено не-немцами. Она указывает на распространённость выбора переводчика полицией децентрализовано на местах, часто через бюро переводов. Полицейские переводчики могут оказаться не присяжными, каждый и без того дает подписку об ответственности за заведомо неправильный перевод. Рассматривая новизну положения, возникшего в результате сотрудничества процессуальных лиц с агентствами переводов, И.Истомина делает важный вывод о том, что «уже не может быть речи о «привлечении» переводчика в смысле процессуального закона, т.к. сама процессуальная задача привлечения специалиста-переводчика делегируется в область коммерческих отношений» ^[14]. Этот вывод совпадает с нашей оценкой современных взаимоотношений судебно-переводческих организаций и органов управления правоохранительной системой России ^[15].

Законодательство Французской Республики закрепляет процессуальный статус судебных переводчиков как судебных экспертов. Все они официально числятся в Национальном реестре судебных экспертов, к которому рекомендуется обращаться судам. Однако эксперты-переводчики оказываются недоступны гражданам в простых правовых ситуациях. В одном из циркуляров МВД Франции пояснено, что при задержании гражданина, ознакомить его с его правами и обязанностями можно на языке, который он понимает, не обязательно на его родном, особенно если речь идет о редком языке. Например, албанец должен понимать итальянский, а турок - немецкий языки. Отказ задержанных лиц подписать протоколы об ознакомлении с их правами юридически ничтожен, если установлено, что они понимают иной язык. Таким образом, требования уголовно-процессуального кодекса к переводу не распространяются на первичный протокол задержания. Привлеченный полицией переводчик не должен давать никаких подписок. Могут использоваться бланки протоколов, выпущенные Минюстом Франции на многих языках. Допускается пользоваться переводом в режиме видеоконференции или по телефону. Процессуальный Закон Франции не требует обязательного обращения к эксперту-переводчику из Национального реестра, допуская привлечение в качестве переводчика любого компетентного лица ^[16].

В Великобритании существуют несколько реестров добровольных объединений переводчиков. В Национальном регистре переводчиков для общественных нужд (NRPSI) свыше 2350 переводчиков 101 языка, имеющих минимальный уровень профессиональной подготовки. Членство платное: взнос вступительный безотзывный с одного лица за 1 язык Ј198 ( в т.ч. НДС). За каждый последующий язык Ј34. Большинство членов Ассоциации полицейских и судебных переводчиков одновременно состоят в NRPSI, приведены к присяге, проверены официальными инстанциями. Есть и иные публичные переводчики. Многие состоят в Институте лингвистов или Институте устных и письменных переводчиков ^[17].

Министерство юстиции Канады в 1999г. выпустило руководство по судебному переводу, содержащее юридическую, деонтологическую, методическую и лингвистическую части. В руководстве содержатся вопросы для экзамена кандидатов в судебные переводчики. С тех пор Минюст проводит экзамены переводчиков и сурово их отсеивает. В результате на Большой Торонто, где проживает 1,4 миллионов человек, которые не говорят ни по-английски, ни по-французски, имеется всего 73 аккредитованных и 112 условно аккредитованных судебных переводчиков. Из них только 2 переводчика португальского языка, один - итальянского, и один - мандаринского наречия китайского языка. Ни одного - корейского, турецкого, филиппинского, кхмерского, тамильского, пенджабского, африканских языков. В 2000 - 2001 г.г. при Минюсте работали более 200 переводчиков письменных и устных, аккредитованных и не аккредитованных (которые вполне допускаются к судебным заседаниям и предварительному следствию канадским УПК!). Служба переводчиков Минюста Канады предоставляет переводчиков более 60 языков и диалектов. Тем не менее, судьи буквально дерутся за переводчиков ^{[18, 19]}.

Студент факультета права Монреальского университета Ванг Гуоценг ^[20] с мудрой непосредственностью выразил свое удивление канадской системой судебного перевода: В Канаде и Квебеке система юстиции фактически не может проверить компетентность переводчика в процессе. Это заставляют делать судей, что невозможно по определению. О том же пишут Кристин Вьенс ^[21] и др. Они уточняют, что не судья должен убедиться в компетенции переводчика и его соответствии требованиям незаинтересованности и т.д. На самом деле это задача канадского Минюста, который поставляет переводчиков в суды. В данном случае Минюст выступает в роли того, что по нашему определению, является судебно-переводческой организацией с различием только в форме собственности. Аналогична российская проблема проверки компетентности переводчика на предварительном следствии и необходимость передать ее в компетенцию судебно-переводческой организации ^[22].

В связи с широкой практикой привлечения непрофессионалов, австралийские юристы К.Ластер и В.Тэйлор ^[23]указывают на один «подводный камень» при использовании двуязычных граждан как переводчиков: узкие этнические группировки могут уклоняться от сотрудничества с правосудием. Подобная проблема существует в России. Представители ряда малых народов (цыгане, дагестанцы и др.), с большим трудом соглашаются оказать услуги переводчиков правоохранительным органам ^[24].

Аккредитованными в Австралии считаются лица, числящиеся в реестрах следующих организаций:

1. Национальный государственный офис по аккредитации письменных и устных переводчиков. (NAATI). 2. Австралийский институт письменных и устных переводчиков (AUSIT) (национальное профессиональное объединение переводчиков) ^[25].

При отсутствии аккредитованных переводчиков, Инструкция Федерального Магистратного суда Австралии по политике в области судебного перевода допускает привлечение в уголовный процесс по контракту не аккредитованных переводчиков. Суд заказывает переводчика из любого источника, который целесообразен по затратам и по времени переводчика в пути. Предварительно сотрудники суда должны убедиться, что переводчик правильно понимает свою роль, что нет конфликта интересов, и что он будет сохранять тайну. Не допускается отказывать гражданам в переводчике по причине отсутствия финансирования ^[26].

В Австрии судебные переводчики являются членами Австрийского объединения присяжных и сертифицированных судебных переводчиков (Цsterreichischer Verband der allgemein beeideten und gerichtlich zertifizierten Dolmetscher). Для внесения в профессиональный реестр, переводчику необходимо доказать: профессиональные знания, полную дееспособность, честность, знание правил поведения в суде; опыт работы. Размер взноса за сдачу сертификационного экзамена 345,92 €, если членов комиссии более трех, за каждого последующего 86,48 €. Аттестация в первый раз дается на 5 лет, затем - на 10 лет. Вместе с тем, в австрийский уголовный процесс могут привлекаться нештатные специалисты и переводчики ^[27], что является не исключением, а правилом. Национальный процессуальный закон не прописывает подробно роль переводчика и не отграничивает его права, а действующий в Австрии закон об экспертах и переводчиках не определяет разрешительного принципа их деятельности; прописана только присяга переводчика и порядок его привлечения.

Всего в Австрии насчитывается более 1400 присяжных и судебных сертифицированных переводчиков по 49 языкам. Однако по некоторым языкам аккредитованных судебных переводчиков не хватает или вовсе нет. Например, есть только один официальный переводчик грузинского языка на всю Австрию. Нет многих африканских и азиатских языков. Нет переводчиков в системе исполнения наказаний, т.к. на это не предусмотрено бюджетного финансирования ^[28].

Во всех обследованных странах существует институт присяжных, судебных, сертифицированных, аккредитованных и т.п. переводчиков. Но многообразие и неустойчивость номенклатуры потребных языков перевода в национальной уголовной практике обусловливает невозможность обращения системы полицейских властей только к ним. Уголовно-процессуальные законы всех стран допускают привлечение в уголовный процесс в качестве переводчиков любых лиц, владеющих одновременно иным языком, которым владеет и подозреваемый (обвиняемый или подсудимый), и национальным языком судопроизводства соответствующего государства, что находит применение на практике.

Достоверность результатов судебного дискурса в условиях двуязычия

Практические трудности юстиции при ее соприкосновении с национальными языками не ограничивается организационными вопросами.

Основной процессуальной проблемой участия переводчика является достоверность перевода и полученных с помощью переводчика доказательств по делу (при устном переводе в процессе). Важность этого вопроса всячески подчеркивается сторонниками тезиса о выделении судебных переводчиков в привилегированную касту «присяжных». Между тем, если довести до абсурда любимый ими тезис о том, что не существует двух языков настолько тождественных, чтобы их можно было считать выразителями одной и той же социальной действительности, придется признать, что невозможно никакое единое нормотворчество для разных этнических групп, что не соответствует действительности.

Процесс правосудия с одной стороны стандартизирован процессуальными нормами, а с другой стороны отличается высокой степенью неопределенности, т.к. в качестве участников имеет людей со всеми признаками свободы воли. В частности, относительно переводчиков исследователи отмечают их неожиданные «странности». Профессор судебного перевода Х. М. Ортега Эрраес замечает, что судебные переводчики на деле играют намного более важную роль, чем им отводят. Они принимают вполне осознанные решения, которые не вписываются в стандарт «легального эквивалента» - калькирования оригинала. По его данным, 76,6% переводчиков опускают части оригинальных высказываний, которые должны переводить, или сами дополняют их, о чем судья и иные участники процесса, как правило, остаются в неведении ^[29]. Есть свидетельства того, как в судах Барселоны переводчики подменяли судей, фактически самостоятельно допрашивая подсудимых и объясняя это тем, что они не хуже судей знают процесс ^[30]. Аналогичные случаи бывают и в отечественной практике. Этому содействует несовершенство российского законодательства, не предусматривающего даже контроля дееспособности переводчиков. Известен случай в Ростове-на-Дону, когда свободно практикующий переводчик языка одной из стран СНГ, потерявший дееспособность в результате инсульта головного мозга (со всеми очевидными признаками этого), допускался, как прежде, к участию в уголовных процессах. Указанная опасность со стороны участия переводчика в процессе может быть нейтрализована путем контроля состояния их психического здоровья и строгого следования ими предлагаемому этическому кодексу:

1. Конфиденциальность. Переводчик хранит в тайне и не разглашает ставшую ему известной из уголовного процесса информацию.

2. Нейтралитет. Переводчик заботится только о качестве перевода, не обращая внимания на позиции сторон.

3. Точность и полнота перевода. Переводчик старается перевести высказывания точно и полно, а по возможности также передать эмоции и культурные отношения. Переводчик не искажает и не дает личных оценок переводимым высказываниям.

4. Профессионализм. Переводчик обязан знать границы своей роли и не преступать их, информировать о них остальных участников процесса, не вмешиваться в беседу и не принимать на себя чужие роли: допрашивающего, секретаря и т.п.).

5. Тактичность. Переводчик ведет себя тактично по отношению к прочим участникам процесса для поддержания уважительной обстановки.

6.Требование к состоянию здоровья переводчика: полная дееспособность и вменяемость.

Другой фактор неопределенности состоит в том, что вся судебная аргументация, вне зависимости от желания участников процесса, построена на софизмах - нереальных силлогистических фигурах. (Пример софизма из Аристотеля: Это пес твой? Да! Но у него есть потомство, значит он - отец? Да! Следовательно, этот пес - твой отец!) Знание в судопроизводстве не научное, а риторическое, причем данное утверждение не содержит никакой негативной или критической окраски. Риторическое знание не существует вне логосферы, вне языка и неоднозначно, как и сам обыденный язык. Например, нет ценностей там, где нет языка; их нет на планетах, лишенных жизни. Ценности - продукт сознания, насыщенного языком. Методы формальной логики мало что дают правосудию. В этой связи основной смысл правосудия усматривается в его политической независимости. Участие переводчика и добавление еще одного языка теоретически должно действовать как некий множитель собственной неопределенности процесса.

Несмотря на такую повышенную смысловую энтропию двуязычного процесса, на практике никаких дополнительных проблем правосудия касательно достоверности судебного перевода не наблюдается. Объяснить данное явление можно несколькими способами:

- эмпирически определить гибридное билингвальное сознание переводчика как такое, которое обрабатывает два смысловых контекста - родной и иноязычный - и объединяет две языковые картины мира очень эффективным способом, компенсирующим социолингвистические расхождения обслуживаемой переводчиком пары языков;

- признать, что дополнительная смысловая неопределенность дискурса, вносимая переводом, настолько меньше той, которая обусловливается другими факторами влияния - например, элементарными процессуальными нарушениями, - что ей можно пренебречь;

- учесть то компенсационное обстоятельство, что судебный дискурс достаточно жестко процессуально упорядочен и его участники, в том числе переводчик, мобилизуют в ходе дискурса все имеющиеся у них «фоновые знания», т.е. все знания, которыми они располагают на данный момент, а судья немедленно исключает из числа доказательств любые недостоверные пассажи, что не характерно для разговорной речи.

В этой связи, если переводчик ведет себя добросовестно и является дееспособным, сильно снижается вероятность и значимость ошибок переводчика, а вопрос лингвистической достоверности судебного перевода теряет актуальность.

Педагогическая наука различает компетентность и компетенцию специалиста. Первая определяется как интенция и готовность к реализации своего потенциала (знаний, умений, опыта, личностных качеств и др.) для успешной деятельности в профессиональной сфере. Вторая является узким производным понятием от компетентности и обозначает сферу приложения профессиональных знаний, умений и навыков. Применительно к задачам полицейского перевода, наибольший интерес представляют так называемые простые (базовые) компетенции, легко фиксируемые, проявляющиеся в определенных видах деятельности. Наконец, исходя из прагматико-целевой теории перевода, истинный процесс перевода направлен на учет временных, пространственных, лингвистических, культурных и прочих факторов влияния. Поэтому переводчик всегда ориентируется по конкретной цели и обстановке. В случае специализации переводчика на типовых документах полицейской практики (постановлений о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительных актов и заключений, протоколов и т.п.), или устного перевода при стандартных следственных действиях реальная потребная компетенция переводчика сводится именно к этим типовым операциям и является весьма ограниченной. Это положение важно для дальнейшего анализа вопроса рационального уровня квалификации полицейского судебного переводчика.

Государственные расходы на оплату услуг полицейских переводчиков в угоду перфекционистским требованиям их «высочайшей компетенции» достигают гигантских размеров.

Большинство переводчиков США, работающих на правоохранительную систему, работают по индивидуальным контрактам. При большой загрузке суды создают при себе штатные единицы переводчиков - почти всегда только испанского языка. Зарплаты штатных переводчиков $30,000 - $80,000 в год. Устные и письменные судебные переводчики могут получить более $100000 в год. Административный офис Федеральных судов (аналог российского Управления судебного департамента) определяет порядок использования переводчиков, их квалификацию, тарифы и т.д., поддерживает Национальную базу данных судебных переводчиков - National Court Interpreter Database (NCID).

Гонорары контрактных сертифицированных и профессионально квалифицированных/ не сертифицированных судебных переводчиков США в 2010г. были следующими: за полный день работы $388/$187, за первые полдня $210/$103, за вторые полдня $176/$103; сверхурочные (сверх 8 часов в один день) - $55/ $32 за полный или неполный час сверхурочных ^[31].

Служба письменного и устного судебного перевода Департамента юстиции штата Коннектикут выплачивает штатным устным переводчикам сдельно от $15.93/час, минимум за 4 часа, повременно - на основании коллективного договора, от $22.29/час, плюс социальный пакет для несертифицированных переводчиков; от $24.57/час - для сертифицированных ^[32].

Оплата труда переводчиков в США считается высокой на зависть их коллегам из Канады. Тем не менее, только в 2000 - 2001 г.г. затраты государства на гонорары, командировочные расходы и пр. более двухсот переводчиков письменных и устных более 60 языков и диалектов, аккредитованных и неаккредитованных, работавших в этот период при Минюсте Канады, составили почти 1 млн. долларов. Более всего работы для них было в Монреале. Переводчики в провинции Онтарио получают $25 /час, причем минимум за 3 часа ^[33].

Британская пограничная служба также не обижает своих переводчиков. За устный перевод в период с понедельника по пятницу применяются тарифные ставки оплаты труда: в 1-й час Ј48, затем: с 8.00 до 18.00 - Ј16 / час; с 18.00 до 08.00 - Ј20/час. В субботу: в 1-й час Ј72, затем: Ј26 /час. В воскресенья и праздники: в 1-й час Ј72, затем: Ј32 /час. Минимальный период оплаты - за 3 часа (например, с понедельника по пятницу 08.00 - 18.00 Ј48 + (2 x Ј16).

Оплата проезда переводчика на легковом автомобиле, если путь более 50 миль в одну сторону - Ј23,8 за каждую милю сверх 50 миль. Оплата стоянки автомобиля - до Ј13 на краткосрочной стоянке. Полная компенсация проезда в общественном транспорте по предъявленным билетам. Возможна оплата такси. Оплата питания: суточные - Ј26. Время в пути: первые 3 часа (при поездке в каждом направлении) не оплачиваются. Любые последующие часы оплачиваются по соответствующей тарифной ставке перевода .

Австралийские власти платят за устную работу в судах профессиональным и полупрофессиональным переводчикам: за полдня (10-13 час.) $135 /$90-$125; за полный день (10 - 16 час.) $178 /$150-$165; за письменный перевод юридических текстов: $36,3 за первые 100 слов и $22,8 за последующие блоки по 100 слов. В некоторых штатах Австралии есть государственные службы судебных переводчиков. Проблемы государственных переводчиков - низкий социальный статус, недостаточная оплата труда и отсутствие карьерного роста ^[34].

Значительность издержек на судебных и полицейских переводчиков вынуждает власти зарубежных стран искать пути экономии. В этой связи австралийская исследовательница Ш.Роджерс видит в спорах о том, какая модель судебно-переводческих организаций лучше - государственная или частная - не более чем слабо скрытое стремление к экономии бюджетных средств. По ее мнению, на экономию способна только частная форма собственности судебно-переводческих организаций^[35]. Этот вывод полностью совпадает с мнением автора. Любые государственные и негосударственные «разрешительные» инстанции быстро оказываются в России центрами коррупции.

Особенно часто соображениями экономии средств руководствуется полиция. В Баварии (ФРГ) каждый полицай-президиум ведет свой список переводчиков. В нем главный критерий - не квалификация, а цена услуг переводчика. В полицай-президиуме Мюнхена ставка оплаты одного часа работы переводчика в среднем €20 - €25. Тем, кто претендует на меньшее, полицейские дают нагрузку больше. Это неквалифицированные дилетанты - студенты или домохозяйки, нуждающиеся в карманных деньгах. Им возмещаются затраты за 1 час времени проезда к месту работы. В полицай-президиуме Верхней Баварии переводчик в среднем получает гонорар €25 / час и никакой компенсации проезда. Если всего поездка переводчика займет 2 часа, а работа 1 час, то часовая оплата переводчика составит €8,33. У этого полицейского учреждения большие трудности с привлечением хоть каких-то переводчиков. Для сравнения: по закону о возмещении издержек юстиции ФРГ, судебным переводчикам положено платить €55 / час; то же за все время проезда^[36]. В РФ ставка оплаты труда устного переводчика в судебно-переводческой организации обычно 200 - 300 р/час.

«Полиция неразборчива», - говорит председатель Австрийского союза судебных переводчиков Кристина Шпрингер. Полиция и юстиция часто пользуются услугами неквалифицированных переводчиков. Это не всегда гарантирует соблюдения прав граждан. Максимум в каждом 4-м случае полиция привлекает официально зарегистрированных переводчиков. Часто переводчиками при допросах служат друзья и родственники подозреваемых. Знакомить осужденных с приговорами приходится сокамерникам или охранникам. Они же переводят по иным вопросам для содержащихся в тюрьмах Австрии иностранцев, численность которых доходит до 44% всех заключенных ^{[37, 38]}.

Прокуратура Франции обратила внимание на сигналы о том, что, в результате чрезмерного усердия полиции относительно экономии оплаты труда переводчиков, здесь далеко не все в порядке. Это может привести к отказу переводчиков от сотрудничества с юстицией ^[39]. Очевидцы свидетельствуют о том, что французская полиция называет «переводчиками» тех, над которыми она имеет власть: студентов, у которых кончается учебная виза, лиц, имеющих разрешение на временное проживание на 1 год, бедных беженцев. Такие «переводчики» переводят все в три слова. Один из них говорит: «моя задача понять смысл речи и воспроизвести ее без перевода»(!). В г.Булонь-сюр-Мер совсем нет переводчиков, приписанных к судам. А те, которые работают постоянно с полицией, не беспристрастны ^[40].

Правительства Испании и Великобритании приняли радикальное решение: заключить договоры с крупнейшими национальными коммерческими переводческими агентствами для обслуживания учреждений юстиции. Цена вопроса оказалась весьма значительной. В Великобритании контракт фирмы “Applied Language Solutions”(APL) с Минюстом заключен в 2011г. на 5 лет и предусматривает экономию Ј18 млн. в год из годового бюджета Ј60 млн.

Целью контракта было высвобождение собственных административных ресурсов полиции и судов, обеспечение наличия переводчиков, экономия бюджетных средств при контроле качества перевода. Сотрудничество с агентствами переводов (аутсорсинг) систематически сокращает сферу деятельности независимых полицейских и судебных переводчиков в Великобритании. В Южном Уэльсе полиция ранее применяла 61% переводчиков с официальной квалификацией. По контрактам аутсорсинга с агентством переводов «Cintra» полиция получила 51-71% незарегистрированных переводчиков. Там, где контракты заключены с другими агентствами, удельный вес зарегистрированных переводчиков для полиции оказывается в пределах 12-49%. Это обстоятельство не в последнюю очередь работает в пользу снижения государственных издержек на судебный перевод.

По свидетельству корреспондентов газеты «Гардиан» ^{[41, 42]}, большой контракт с APL вызвал гигантскую волну саботажа со стороны «присяжных», «аккредитованных» и прочих обремененных регалиями и привыкших к большим заработкам независимых судебных переводчиков Великобритании. Более 1000 переводчиков решили бойкотировать компанию APL. Прежде всего, их неудовольствие вызывает падение тарифных ставок: устные переводчики раньше зарабатывали Ј30/час при минимальной длительности заказа 3 часа. Теперь им предлагают Ј16-Ј22/час. Провокационный бойкот переводчиками агентства APL привел к тому, что оно лишилось возможности полноценно обслуживать полицию и суды. Прессу заполнили «ужастики» о сорванных судебных заседаниях, том, как APL, в нарушение прав человека, организовала по конференц-связи перевод одному подозреваемому-поляку, который был под стражей, другим подозреваемым поляком из другой тюрьмы, появились призывы к прокуратуре возбудить в отношении APL уголовное дело по статье о неуважении к суду.… Многие судебные заседаний и в самом деле были отложены в связи с внезапным отказом от работы переводчиков некоторых редких языков, т.е. совсем не по вине контрактного агентства переводов.

В результате некоторой корректировки коммерческой политики и смены владельцев, APL поправила положение, но размер достигнутой в первый год действия контракта экономии снизился до Ј15 млн ^[43]. Ј3 млн - такова плата за саботаж «особенных» переводчиков.