Лингвистика, закон и "понятия". О лингвистических проблемах юстиции и общества

Полицейские власти отвечают на нападки однозначно: уголовно-процессуальный закон страны не требует привлечения каких-то особых переводчиков. Борьба интересов частников и государства продолжается….

Три крупных испанских агентства переводов связаны контрактами с правоохранительной системой страны. Наиболее известным из них является фирма - поставщик общественных услуг “SEPROTEC MULTILIBGUAL SOLUTIONS SL.” Это крупное предприятие, имеющее 145 штатных и 1200 нештатных сотрудников. В штате фирмы нет специальных переводчиков для полиции. Всем переводчикам читают краткий юридический курс и предоставляют материалы для самоподготовки. Любой из них может командироваться в распоряжение органов внутренних дел. По контракту, который заключается на два года, SEPROTEC обслуживает, в частности, Департамент юстиции и МВД Каталонии. От содержания собственного штата переводчиков эти структуры отказались. Фирма SEPROTEC оказывает также услуги муниципалитету Мадрида. Он устал от сотрудничества с фрилансерами, огромные счета которых многие месяцы не оплачивались, и предпочел респектабельную фирму, которая будет держать своих сотрудников в узде ^[44].

Точно так же, как в Великобритании, профсоюзы, организации переводчиков и независимые переводчики-кустари Испании немедленно двинулись в поход на защиту «прав подсудимых и задержанных, за высокое качество юридических переводов», а в сущности - за сохранение своих сверхдоходов и давно устаревшей полузаконной монополии на профессию. А терять им есть что. Общественная организация ASETRAD - Испанская ассоциация письменных переводчиков, корректоров и устных переводчиков - сетует на «недостаточную для гарантии качества перевода» оплату труда судебных переводчиков: в случае платы им как частным лицам, тариф Минюста Испании составлял €60 / час без НДС, оплата времени ожидания - 50% базового тарифа; тариф муниципалитета Мадрида для местных отделений центральных органов управления для тех же услуг - €28 / час без НДС, возмещение времени ожидания - через 90 минут43. Работа через фирму SEPROTEC значительно снижает оплату труда исполнителей. Первоклассный аттестованный переводчик Хорхе Касальдуэро жалуется: «мой опыт переводчика в суде: час езды туда и час обратно, 20 минут работы. Всего €16 на руки плюс €5,4 за время в дороге вне Мадрида. Часовой тариф получился €7,1 - почти половина заработка официанта на летней веранде. В суде у меня никогда не спрашивали подтверждения моей квалификации» ^[44].

Уже известный нам (см. часть 1) испанский «Присяжный гасконец» ^[45] возмущен «экстернализацией» услуг и исчезновением независимых судебных переводчиков как профессии. «В последние годы, - пишет он - руководство юстиции склонно поручать коммерческим предприятиям переводческое обслуживание судов. Мы стали получать €10 - 15 / час без учета времени ожидания или в пути. Многие профессионалы бросают эту работу, т.к. ее оплата стала недостойной».

«Присяжный гасконец» считает, что использование непрофессиональных переводчиков - просто досадный пробел в законодательстве, (Этот «случайный» пробел почему-то обнаруживается в законодательстве всех исследуемых нами стран. А.В. ), которым пользуются жулики-посредники; они-де обкрадывают профессионалов, преграждая им путь к заказчику, ухудшают качество обслуживания. Наконец, «Присяжный гасконец» проявляет настоящую манию величия: «Заказчики напрасно удивляются, когда слышат, что независимый переводчик в суде может получать от €90 / час. Пример: гражданское дело о спорной сумме в €50000. Если переводчик назначил цену €120 / час на плановую длительность процесса, за 2 часа он получит €240. В то же время, прокурор получил бы около €11500 без НДС с каждой из процессуальных сторон в первой и второй инстанции. Гонорар переводчика по сравнению с прокурорским гонораром ничтожно мал!» ^[45].

Сайт профсоюза предприятия SEPROTEC бьет тревогу, выдавая «секрет», что инициатор снижения доходов переводчиков - не фирма, а государство-заказчик, вынужденное экономить на своих расходах: «Произошло резкое снижение тарифов государством: с €27 до €13,33 падает часовая тарифная ставка для работника» ^[46].

Зарубежные общественные и профессиональные организации переводчиков, назначение которых часто не совсем понятно не могут скрыть зависти к агентствам переводов, которые не нуждаются в их опеке. Общественный деятель из Лейпцига И. Истомина в статье «Когда дилетанты переводят» ^[47] обрушивается на агентства переводов: они-мол, как правило, не имеют штатного персонала, набирают по дешевке переводчиков из числа домохозяек, поздних переселенцев, иностранных студентов, беженцев и т.п. по ничтожной цене. К присяжным переводчикам просто не обращаются из-за их дороговизны. Агентства сбивают цены. Суды подают в полицию списки присяжных переводчиков, составленные саморегулируемыми организациями судебных переводчиков, но из них полиция может использовать едва ли одну треть по следующим причинам: а) переводчики имеют постоянное место работы, не могут явиться в рабочее время, а вечером работать не хотят; б) переводчики на основном месте работы не всегда свободны, ездят в командировки; в) возможно наличие у переводчиц маленьких детей или их отпуск по беременности и родам; г) плохая мотивация работы переводчиков с полицией: недостаточная оплата, сверхурочная работа и т.п. д) выбытие переводчиков в связи с переездом на другое место жительства.

Для разрешения вопроса, Истомина цинично предлагает полиции и судам вместо услуг коммерческих конкурентов услуги собственного объединения: дескать, обращайтесь к нам непосредственно, мы снимем с ваших плеч несвойственные вам функции проверки и подбора переводчиков, обеспечим их наличие в нужное время, высокую квалификацию и готовность к работе ^[47].

Удивительно, что социально безответственные «борцы за права трудящихся и права человека» не понимают, что именно правительство, как инициатор реализации мер по экономии общественного богатства, ответственно за неблагоприятные для них изменения в сфере полицейского перевода. Вполне в духе патернализма, они призывают власти выполнить ряд мероприятий, фактически, по их «крышеванию». Например, в пресс-коммюнике Испанской ассоциации ASETRAD от 18/02/2010 они формулируются следующим образом:

А) обязать компетентные органы нанимать только присяжных и сертифицированных переводчиков - профессионалов;

Б) организовать базовое обучение переводчиков редких языков, по которым нет присяжных переводчиков;

В) поддерживать постоянный контакт с профессиональными объединениями и консультироваться с ними по текущим вопросам, в т.ч. по оплате и заключению контрактов;

Г) учредить строгий административный контроль за отношением зарплаты исполнителей к цене услуги предприятия - юридического лица, а также правовой контроль трудовых договоров между нанимателями и исполнителями заказов;

Д) производить анализ и прогнозирование потребности в редких языках49.

Императивный тон перечисленных призывов, обращенных к государству, звучит комично. Пункт (Г), несомненно, нарушает сразу несколько статей ГК и КоАП любой страны. Выполнение пунктов (Б) и (Д) невозможно по причине непредсказуемости потребности в редких языках. Пункты (А) и (В) не находятся в компетенции общественных организаций. Миф о судебном переводе гласит, что это некая особая профессия, требующая наличия экстраординарных знаний и практических навыков; профессионалы судебного перевода должны быть аттестованы непременно государственной компетентной комиссией и соответствовать некоему высокому стандарту требований.

На самом деле переводчик - массовая и универсальная профессия. В отношении судебного перевода, как и любого иного, речь не должна идти о достижении идеала. Необходимо знание переводчиком двух языков и предмета перевода, причем не обязательно на уровне специалиста в юриспруденции. Переводчик - не юрист; а процессуальный дискурс не монолог, а скорее конференция с участием многих лиц, вооруженных, помимо языковой коммуникации, невербальными средствами общения, которые также руководствуются логикой, интуицией, здравым смыслом и фоновыми знаниями. Это позволяет нейтрализовать возможные, и даже неизбежные, ошибки переводчика. Вспомним Сервантеса: «Перевод - это ковер, вывернутый наизнанку»…

В практике автора был случай, когда перевод постановления о привлечении в качестве обвиняемого лица даргинской национальности (имеющего только среднее образование) был поручен носителю даргинского языка с таким же образованием, а обвинительное заключение по тому же уголовному делу с русского на даргинский язык перевел профессор филологии даргинского языка. Как ни парадоксально, обвиняемый счел его перевод неправильным и невразумительным, в отличие от понятного ему даргинского перевода, выполненного «неквалифицированным» переводчиком. Таким образом, несоблюдение правила разумной достаточности квалификации переводчика могло привести к нарушению прав обвиняемого.

Даже в странах, где приоритет и необходимость «присяжных» переводчиков официально не подвергается сомнению, их аттестация низведена до уровня формального ритуала. Исследователь судебного перевода в США д-р философии Богумила Михалевич ^[48] отмечает, что обязательный там квалификационный экзамен для переводчиков языков испанского, креольско-гаитянского и навахо сдают только 8 - 24% претендентов. Никакого специального образования от них не требуется. Сдавать можно сколько угодно раз. Некоторые сдают экзамен на восьмой - девятый раз просто потому, что они надоедают экзаменационной комиссии. Одновременно, на коммерческом рынке США появилось большое количество несерьезных «сертификаций» переводчиков. (Очевидно, что таким образом мошенники зарабатывают на стереотипах массового сознания. А.В. ) Б. Михалевич негодует: переводчиков надо сертифицировать, ведь неверный перевод в суде может привести к принятию неправосудных решений, как неверный медицинский перевод - к смерти больного! ^[48]. Очень жаль, что она не уточняет, в какой области медицины нужно сертифицировать медицинских переводчиков: в гинекологии, общей хирургии или, скажем, в стоматологии? Ведь лексика в этих областях совсем не одинакова и даже сами врачи в смежных специальностях не разбираются…

Восстание независимых переводчиков против коммерческих судебно-переводческих организаций и, в конечном счете, против общественных интересов, напоминает движение английских луддитов времен технической революции под лозунгом вывода из строя станков. А по амбициозности и бессмысленности - давно известную борьбу с ветряными мельницами.

Рядовые переводчики по-прежнему работают. Вот некоторые посты с интернет-форума полицейских переводчиков Испании:

- я переводчик английского и французского языков, работаю для правоохранительных органов через две организации, заключившие договор подряда с государством. Если полицейский комиссариат нуждается в переводчике, оттуда звонит сотрудник на фирму и спрашивает, есть ли соответствующий язык. Фирма смотрит базу данных переводчиков и ищет свободного. Его отправляет немедленно в комиссариат. На месте мы переводим все для всех участников процесса. Мы приносим присягу, что будем переводить правильно и добросовестно. Никаких особых условий нет, чтобы стать судебным переводчиком. Достаточно послать на фирму резюме. Зарабатываем неплохо (зависит, конечно, от фирмы). Платит нам государство через фирму, фирма удерживает, конечно, свою долю. Платят с задержками. Но государство, хоть поздно, но платит.

- не нужно доказывать свою квалификацию, если фирма работает по контракту с государством. В Валенсии полиция работает только с одной фирмой, не знаю, является ли это контрактом на национальном уровне. Те переводчики, которые ладят с полицией, имеют работу в любом случае, даже если фирма меняется. А другие ждут работы до второго пришествия.

Аналогично, продолжают деятельность и иностранные судебно-переводческие организации. По принципу, «собака лает, а караван идет», они просто вменяют в обязанность своим операторам баз данных объяснять переводчикам, что тарифы для них, в конечном счете, устанавливает Министерство юстиции. Добросовестным исполнителям рекомендуется предлагать больше работ, а ленивых и жадных - удалять из базы данных ^[49].

Компетенция переводчика для сотрудников юстиции

Следователи, судьи и нотариусы должны проверять квалификацию (компетенцию) переводчика, который принимает участие в нотариальном или уголовном производстве, но фактически лишены этой возможности.

Педагогика различает компетентность и компетенцию специалиста. Компетенция является узким производным понятием от компетентности и обозначает сферу приложения профессиональных знаний, умений и навыков ^[50]. Применительно к задачам судебного перевода, наибольший интерес представляют так называемые простые (базовые) компетенции, легко фиксируемые, проявляющиеся в определенных видах деятельности ^[51]. Наконец, исходя из прагматико-целевой теории перевода Вермеера, истинный процесс перевода направлен на учет временных, пространственных, лингвистических, культурных и прочих факторов влияния. Поэтому переводчик всегда ориентируется по конкретной цели и обстановке ^[52]. Правильность перевода подлежит оценке только во взаимосвязи с оказывающими на него воздействие временными, пространственными, речевыми, культурными и другими факторами. Так, в случае постоянного изготовления переводчиком массовых типовых документов, чаще всего требующих нотариального заверения подписи переводчика, или устного перевода на иностранный язык при стандартных нотариальных действиях в случае участия в них иностранца, потребная компетенция переводчика сводится именно к этим типовым операциям и является весьма ограниченной. Это положение важно для дальнейшего анализа вопроса рационального уровня квалификации судебного переводчика, обслуживающего и органы внутренних дел. В этом случае правильность перевода оценивается только одним критерием, заключающимся в возможности подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, осуждённого знать, в чем его (их) обвиняют. Нетрудно заметить, что и в этом случае широкая компетенция переводчика не требуется.

Рассматривая более подробно вышеупомянутый так называемый «нотариальный перевод» документов, чтобы установить необходимые уровни компетенции переводчиков, проведем типизацию таких документов:

Тип A, простые документы: свидетельства о рождении, крещении, браке, смерти, справки о семейном положении, справки о несудимости, сертификаты, водительские удостоверения, паспорта, медицинские справки без специальной терминологии, виды на жительство, повестки, апостили (при их отдельном переводе), таможенные декларации, коносаменты, личные документы - частные письма, школьные документы (аттестаты, табели успеваемости, свидетельства об окончании и т.п.), документы о высшем образовании (дипломы об образовании, о присвоении ученых степеней), академические справки, рекомендательные письма, почетные грамоты, биографии, прочие официальные документы.

Внутри этого типа можно выделить совсем простые краткие документы на 1-2 стр. (паспорта, свидетельства и т.п.).

Тип Б, специальные документы: медицинские эпикризы, медицинские справки, содержащие специальную терминологию, решения судов, доверенности, судебные протоколы, прочие процессуальные документы, уставы предприятий, документы, содержащие научно-техническую терминологию, завещания, речи, материалы конференций и т.п.

Наш 10 - летний опыт работы по выполнению письменных переводов с последующим нотариальным свидетельствованием подписи переводчика указывает на то, что до 90% оборота составляют краткие документы типа А. Такая работа сравнительно проста и, с учетом того обстоятельства, что формы документов являются типовыми, доступна даже не профессиональному переводчику, а носителю иностранного языка со средним или высшим национальным образованием с владением русским языком на уровне чуть выше среднего. Подобные лица могут быстро овладеть нужными навыками и выпускать переводы документов высокого качества после небольшой стажировки в судебно-переводческой организации. Перевод документов типа А могут также легко освоить профессиональные переводчики иных языков, овладев весьма ограниченным набором потребных для этого лексических единиц. Такой уровень квалификации переводчиков для нотариальных целей в случае документов типа А удовлетворяет требованию разумной достаточности и устраняет потребность в дорогостоящих масштабных мероприятиях по изменению российского отраслевого законодательства и учреждению института присяжных переводчиков.

Еще одно решение предложено в письме Президента Союза переводчиков России Л.О.Гуревича в Минюст РФ от 20 декабря 2011 г. Его смысл в том, чтобы отечественная юстиция и, в частности, нотариат, наконец, перестали игнорировать коммерческие организации переводчиков. Аутентичность перевода документа, выполненного переводчиком в порядке служебного задания, по Л.Гуревичу, может считаться подтвержденной фактом наличия трудовых отношений переводчика и бюро или агентства переводов, (если последние пользуются доверием нотариуса. А.В.) В этом случае нотариусу перед совершением соответствующей надписи достаточно проверить документы, удостоверяющие личность переводчика, выданные ему этим работодателем.

В роли работодателей лиц, выполняющих письменный перевод документов граждан, могут выступить те же судебно-переводческие организации.

Изложенное показывает, что рудиментарные (к счастью, не существующие в России) зарубежные институты сертифицированных, присяжных, аккредитованных и т.п. переводчиков, их организации и профессиональные объединения, в борьбе за собственные корыстные интересы, под надуманными предлогами открыто тормозят прогресс в сфере полицейского перевода, и прежде всего, препятствуют экономии бюджетных средств. В Российской Федерации взят вполне оправданный курс на отмену бессмысленного лицензирования и сертификации. Тем более не следует, выпускать джинна из бутылки и учреждать какой-либо разрешительный порядок деятельности физических лиц в качестве судебных переводчиков, искусственно придающий ей черты эксклюзивности.

С задачами, стоящими перед институтом полицейских переводчиков, вполне могут эффективно справиться в рамках действующего российского законодательства коммерческие судебно-переводческие организации во взаимодействии с государственными потребителями их услуг.

Особые языки. Оружие и тайна от правосудия.

Язык как средство общения является понятием универсальным. Национальным языкам присуще ограничение понимаемости относительно лиц иной национальности. Кроме того, использующие язык люди могут придать ему особые свойства, придающие ему качества шифра. Непонятны дилетантам профессиональные языки - медицинский, технический, юридический и т.п., а жаргоны и особые тюремные и подобные языки маргинальных и криминальных социальных групп - большинству остального населения. Такие языки называют особыми или тайными.

Нас интересует случай применения национальных языков представителями криминализированной этнической миграции или этнических меньшинств. Здесь национальные языки могут превращаться в тайные, в основном, относительно органов правосудия. Наблюдается также обратный процесс, когда тайные языки и блатной жаргон криминала постепенно переходит в национальный обыденный и даже литературный язык масс населения.

Этничность - важный видовой признак субъекта. Ничто не мешает этому признаку стать системообразующим фактором некоторой общности. Если под этнической преступностью понимать совокупность преступлений, совершённых членами одного этноса (организованными в группы или одиночными), то к этому системообразующему фактору добавляется еще один - делинквентность членов общности. А если добавить фактор проживания членов криминальной группировки, объединенной по национальному признаку, вне исторических границ соответствующего государства или мест компактного проживания соотечественников, то получим явление диаспоральной этнической преступности ^[53].Этническая преступность малых народов на территории их оседлого проживания может быть отнесена к автохтонной. Нельзя забывать при этом, что этничность - это отнюдь не только и не столько национальная принадлежность индивида, как его национально- и социально-культурная или лингвистическая принадлежность.

Лингвистический признак этнической преступности, как правило, остается за рамками специальных исследований. Между тем, выбор лингвистического компонента как ведущего в данном случае этнокриминологического звена методически оправдано. Наука принимает на вооружение лингвистическую методологию исследований. Всеми современными учеными высказывается мысль об антропоцентрическом устройстве языка, о его «субъективности», о том, что «язык создан по мерке человека», который есть «главное действующее лицо в языке» и в соответствии с человеческим фактором и должен изучаться. Кроме того, в последние десятилетия отмечается тенденция к усилению связи лингвистики с другими науками - «экспансионизму» современной лингвистики. Системные выходы на «чужую территорию» отличают развитие лингвистики на рубеже веков ^[54]. Попробуем и мы оперировать лингвистическим методом в нетрадиционной для лингвистики области социальной криминологии.

Тайные языки с позиций конфликтологии

Наиболее известен в России общеуголовный язык тайного общения - блатной жаргон «феня» или, по выражению В.Даляё «блатная музыка». Это один из самых старых и структурно богатых тайных языков.

В интервью «Московской правде» от 23 октября 2012г. некий авторитетный представитель криминалитета назвал основным лексическим источником фени еврейские языки идиш и иврит. Этот автор, несомненно, обладает весьма ценной оригинальной информацией, является первоисточником. Он считает блатную феню - первоначально язык бродячих торговцев - плодом конфликта общества и людей, которых угнетали по национальному признаку, языком национальной несправедливости. Долгую жизнь блатной фени можно объяснить тем, что она поддерживает мировоззрение жизни «по понятиям», которое получает все большее распространение, в противоположность жизни по официальному закону. Пояснения интервьюируемого относительно происхождения лексики общеуголовного языка сгруппированы нами в приведенной ниже таблице I.1.

Таблица 4.1. Этимология языка феня

Помимо фени, в России существует еще несколько специальных тайных языков преступных сообществ социального дна: проституток, нищих, наркоманов. У этих языков сильна функция защиты от посторонних и очень ограниченный лексикон.

Создание членами маргинальных групп общества как конфликтным «антисоциумом», собственных «антиязыков», противопоставленных литературному стандарту, характерно для всего мира. Хорошо известны французский арго, американский сленг, немецкий ротвелш и т.п. языки, отвечающие определению Талейрана: «Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли». Такие языки существуют в рамках национальных языков. Особняком от них стоят национальные языки девиантных этнических групп, например, цыган и щвейцарско-австрийских енишей, которые совмещают тайную и обще коммуникационную функции.

Самими цыганами, особенно криминализированными, цыганский язык часто рассматривается в качестве естественного шифра, средства защиты от не-цыган - «гаджё» и в особенности, от правоохранительных органов - своеобразной национальной фени.

Важно отметить, что для цыган во многом характерна жизнь «по понятиям». Одним из признаков этого является категорическое нежелание помогать властям в какой бы то ни было форме - даже если речь идет о судебном переводе с целью обеспечения гражданских прав подсудимого - своего соотечественника. В беседе с автором один из цыган (с семью судимостями за плечами) сказал: «Я никому на зоне не смогу объяснить, что перевод делался на благо подсудимого». Еще более выражено речевое противостояние власти у ассирийцев, среди которых встречаются «законники».

Цыганский язык явился одним из основных лексических доноров значительно менее развитого этнического криминального жаргона енишей. Эту социально-криминальную группу называют еще «белыми цыганами», хотя этнически к цыганам она в действительности отношения не имеет. Ениши представляют собой бродячую социально-криминальную группу населения Швабии (Германия), Швейцарии, Нижней Австрии и Франции. Их характерные занятия - мелкая торговля, ремесленничество, мошенничество, воровство и т.п.

Ениши - традиционный объект ненависти властей. Еще с 1857г. известно решение местной администрации округа Мелк (Австрия) о выселении из деревни Луздорф всех енишей - «орды бродяг, мешающей трудящимся крестьянам» ^[55]. Наряду с цыганами и евреями, ениши были объектом преследования немецкими фашистами.

Этимология енишского языка восходит, помимо цыганского, к южно-немецкому швабско-баденскому криминальному жаргону, немецкому тайному языку ротвелш, а также к еврейским языкам. Заимствования енишского жаргона из этих языков довольно велики, в то время как никакого обратного влияния на них енишского языка не наблюдается. Более того, большая часть слов еврейского происхождения пришла к енишам через немецкий жаргон ротвелш. К таким словам относятся, например, существительные Bazem - яйцо (или Betzam - мужской половой член), Beiz - постоялый двор (производное Beizer - хозяин постоялого двора и т.д.), Boschert - медные деньги, пфениг, Bossert - мясо, Dofes - тюрьма, Gallach - священник, G'far - деревня, Jahre - лес, Kaff er -крестьянин, мужик, Кaim - еврей, Keif - займ, долг.

Влияние цыганского языка на енишский язык значительно превосходит влияние всех прочих языков и жаргонов. Достаточно сказать, что не-енишей называют «гаджё» - так же, как не-цыган по-цыгански! Для всех криминальных блатных жаргонов характерна дихотомия «люди» (члены группы) - «не-люди» (все остальные). Енишский язык используется этнической группой енишей численностью несколько сот тысяч человек.

В отличие от него, немецкий ротвелш этнической окраски не имеет и в этом сходен с феней и арго. Этот уходящий корнями в средневековье тайный язык идентифицировал маргинальную социальную группу бездомных, попрошаек, проституток, бездельников, бродяг, мошенников, воров и грабителей в Германии. К этой группе, естественно, принадлежали цыгане и евреи. Цыгане были еще менее социально ответственны, чем изначальные изобретатели ротвелша. Поэтому из пяти выражений ротвелша четыре носят цыганский след. Важным этимологическим источником ротвелша являются идиш и иврит. Из них заимствовано 56% лексем ротвелша, хотя их значение часто изменено, особенно в современном варианте жаргона.

Условием формирования криминального жаргона является общее жизненное пространство, причем к его историческим функциям относились возможность опознания своих, защита от посторонних и их обман. Такой жаргон (или язык) обострял чувство общности владеющих им людей, создавал их социальную близость и выражал принадлежность к ней.

4.2. Эскапистская функция национальных языков

Традиционные тайные языки сегодня включены в более широкую группу особых языков. Особый язык есть эффективнейшее средство внутреннего сплочения и внешнего профилирования групп, причем системообразующая роль принадлежит его изолятивной функции. Особый язык присущ группам, стоящим в оппозиции к другим группам или ко всему обществу. Они характеризуются особым выбором, частотностью и способом применения речевых средств. Особые языки чаще употребляются устно, чем письменно; им свойственна территориальная экспансия и движение вместе с их группой. Причина возникновения особого языка заключается в острой потребности сокрытия смысла высказываний, что важнее возможности исключения третьего лица из разговора. Так обстоит дело с жаргоном ротвелш, который вызван к жизни потребностью в выживании (защите, получении преимуществ) и особенностями существования и деятельности соответствующих резко маргинальных социальных групп. Особый язык сплачивает группы изнутри и снаружи: благодаря ему сообщество остается закрытым и тогда, когда ему извне ничто не угрожает. Иногда тайными временно становятся профессиональные языки, например, медицинский язык в присутствии пациента, если последний может, по причине дилетантизма, нарушить планы врачей относительно лечения.

Обобщая сказанное, можно сделать вывод об активной эскапистской функции особого или тайного языка, который защищает говорящих на нем людей от враждебной действительности (окружения) и дает им преимущества перед непосвящёнными. Такие свойства приобретают и обычные национальные языки этнических групп, если последние окажутся в способствующем этому положении, а именно, в положении миграции. Добровольные и вынужденные мигранты оказываются в отношениях естественного конфликта с окружающей их новой средой. Вместе с тем, они владеют непонятным для основного населения страны или данной местности языком. Поэтому национальный язык мигрантов иногда становится тайным.

В России наблюдается уникальное явление: национальный блатной жаргон все более теряет тайные свойства и активно переходит в повседневный язык российского общества - как обычных граждан, так и элит, и даже на официальном и государственном уровне («в сортире замочим»). Это явление можно отнести к снижению законопослушности всего российского социума и его стремлению к жизни «по понятиям». Упомянутый нами в главе 2 настоящей статьи «авторитетный» первоисточник сведений о русской криминальной фене описывает свою встречу с успешным бизнесменом - бывшим советским партработником, который так усердствовал перед собеседниками в блатных выражениях, что выглядел «неравным самому себе». Власть не в силах отбросить видимость соблюдения приличий и находится в оппозиции к принимаемым ей же самой нормам потому, что в них, по необходимости, содержится изрядная доля популизма. Такая констатация не имеет негативной окраски, т.к. явление находится в рамках обычной исторической борьбы общества с нормой, ее имманентной косностью и излишней общностью. Более гибкие «понятия» - уже не воровские, как в исходной «фене», но более соответствующие реальности, выполняют компенсаторную функцию при обеспечении относительной социальной стабильности.

Конфликтология миграции

Доктрина мультикультурализма, и др. современные способы, призванные обеспечить интеграцию в общество многочисленных мигрантов, терпят поражение. Развитые страны тратят колоссальные средства на процесс адаптации или интеграции мигрантов, однако именно они вносят крупный вклад в рост национальной преступности стран пребывания. Проблема стала глобальной и не прошла мимо России. Условия существования мигрантов в нашей стране не столь привлекательны, как в западных странах. В этом, как ни парадоксально, состоит наше преимущество.

За рубежом нарастает недовольство расточительностью государственной политики мультикультурализма и «неблагодарностью» мигрантов, которых пытаются втиснуть в рамки чуждой им культуры.

По положению на 2011г., Германия в год тратит около 34 миллиардов Евро на интеграцию мигрантов (в основном, мусульманского вероисповедания). Социализация чужих культур в современные культуры предполагает значительные затраты на социальную помощь, обучение языку, содержание армии переводчиков и педагогов.

Мигранты требуют оборудования молитвенных комнат в школах, всячески культурно изолируют себя, вступают в браки только с соотечественниками, составляют 80-90% (Берлин) численности контингента немецких тюрем.

Всего лишь за 2 года до кровавой бойни Брейвика норвежский журналист Фьордман писал о том, что большинство мусульманских мигрантов добровольно ограничивает свою жизнь параллельным миром, где они говорят на своем языке, смотрят свое телевидение, заключают браки только со своими, презирают приютившее их общество и контактируют с ним только посредством получаемой ими социальной помощи. Рассказ одного из мигрантов: «Я работал в лавке одного пакистанца, там все было «неофициально». Ни шеф, ни я не платили налогов норвежским властям. Вдобавок я получал 100% пенсии по инвалидности и социальную помощь. Надо урвать как можно больше денег, ведь только из-за них я живу в Норвегии…».

Размер такой помощи мигрантам на примере Осло превышает 50% всего ее годового бюджета для города.

По оценкам шведских специалистов, иммиграция обходится стране в сумму не менее 4,3 - 5,3 миллиардов Евро в год, а может быть и гораздо больше, и это угрожает банкротством первой в мире знаменитой шведской модели социализма. В 2004г. оценка расходов на обслуживание иммиграции в Швецию равна 24 млрд. Евро или 17,5% всех налоговых поступлений Швеции.

4% датских иммигрантов, в основном, из Турции, Сомали, Пакистана, Ливана и Ирака, потребляют более 40% социальной помощи страны. При этом они интегрируются не в общество, а напрямую в датскую социальную систему. Государственные расходы на них составляют около 6,7 млрд. Евро. В то же время, по уплате налогов и производству валового продукта на дущу населения, мигранты на 41% отстают от датчан. Отмечен массовый обман мигрантами налоговых органов. Например, в г. Одензее 80% бизнеса мигрантов находится в тени.

80% выплат социальной помощи в Швейцарии приходится на долю иностранцев, соискателей убежища и новых граждан из числа иммигрантов.

В 1990г. доля трудоспособных мигрантов в Швейцарию составляла 53,4% от их общего количества, а 17 лет спустя (в 2007г.) - уже 30,2%. Значит, 70% иммигрантов и не помышляют о труде, а сразу идут за социальной помощью! В результате оказывается, что системы социального обеспечения созданы для швейцарцев, но используются иностранцами.

Каждый не западный иммигрант в Италию стоит ее налогоплательщикам 45000 Евро в год. В стране особенно сильна нелегальная иммиграция. Поэтому о числе мигрантов можно судить лишь косвенно. По официальным данным, в 2007г. 10% новорожденных в Италии были не-итальянцами, причем рождаемость у мигрантов намного выше, чем у итальянцев. Большинство новорожденных мальчиков в Милане уже сегодня зовут Мухаммад; на втором месте имя Омар. Национальный состав иммигрантов четко смещается в сторону Африки, Магриба, Индии и Шри Ланки.

Изложенная выше статистика и оценки не могут не вызывать раздражение у коренного населения европейских стран. Возникает глухой антагонизм между ним и мигрантами, который время от времени выливается в кровавые бунты и эксцессы.

С другой стороны, мигранты, как и упомянутые нами выше криминализированные пользователи тайных языков, также в определенном смысле обитают на социальном дне. Социальная психология мигранта, в т.ч. в статусе маргинальной личности как «феномена окраины жизни» характеризуется сомнениями в своей личной ценности, неопределенностью связей с новым окружением, постоянным страхом быть отвергнутым, как следствие, - болезненной застенчивостью, неуверенностью в себе. Языку общества как таковому присуща репрессивная функция в отношении иноязычных меньшинств. Мигранты неизбежно испытывают «языковое давление» доминирующей нации как проявление противоречий различных культур.

Очевидно, что как общество, так и иммигранты в него испытывают друг от друга дискомфорт, находятся в постоянном вялотекущем или интенсивном конфликте.

Россия берет на вооружение концепцию не мультикультурализма, а поликультурности» - поддержания «плавучести» иных культурных ценностей при однозначном доминировании принятых в качестве определяющих ценностей иной (базовой) культуры. Способность удержать высокую планку, задаваемую подобными требованиями, вряд ли может иметь массовый характер. А наша модель «социального государства» лишь весьма отдаленно напоминает западную. Поэтому проблемы, связанные с миграцией, здесь имеют не столько экономическую, сколько выраженно криминологическую окраску.

В 2007г. по данным Федеральной миграционной службы Россия вышла на первое место в Европе по числу трудовых мигрантов и занимает второе место после США в мире. По оценкам МВД России и Федеральной миграционной службы (далее - ФМС России), к концу 2008г. на территории страны находилось от 5 до 15 миллионов незаконных мигрантов (около 10% от населения страны). При этом криминальная активность мигрантов все более выделяется в общем массиве преступности не только по количественным, но и по качественных характеристикам.

Согласно данным МВД России, в 2008 году иностранными гражданами на территории России совершено 53 876 преступлений, что составляет 1,8% от общего количества преступлений, зарегистрированных на территории Российской Федерации. За 2008 год число преступлений, совершенных иностранцами, возросло почти на восемь процентов (+7,6%). Гражданами государств - участников СНГ совершено 48 801 преступлений (1,7% от общего количества зарегистрированных преступлений). Более 90% таких правонарушений совершаются гражданами государств-участников СНГ.

Сравнительно высока преступность также среди внутренних мигрантов, особенно с северного Кавказа. Фундаментальные различия в культурах также способствуют частым трениям и крупным конфликтам между русским населением и выходцами с Кавказа. Не составляют исключения и другие внутренние мигранты. Анализ национального состава преступности сквозь призму судебного перевода сделан ниже в части II.1настоящей статьи. Еще в 2004г. важные обобщения по поводу интеграции мигрантов в южно-российском регионе были сделаны в ходе Северо-Кавказского Форума по миграции «Механизмы эффективного сотрудничества общественных организаций, государственных структур и СМИ в решении проблем миграции Южного федерального округа». Среди основных проблем было отмечено отсутствие в федеральном и региональном законодательстве идеологии интеграции мигрантов и отсутствие в современной России политической воли к решению проблемы интеграции и законодательной базы ее решения ^[56].С тех пор прошли годы, но обстановка нисколько не изменилась.

Защитная функция национальных языков мигрантов и этнической преступности

Классическим способом использования национального языка миграции и этнической преступности как особого с целью получения преимуществ и защиты от властей является злоупотребление правом граждан на национальный язык судопроизводства.

Гарантируя каждому гражданину предоставление переводчика в том случае, если он недостаточно владеет русским языком, УПК РФ устанавливает разумный срок уголовного судопроизводства (Статья 6.1). Уголовное судопроизводство осуществляется в разумный срок. При определении разумного срока уголовного судопроизводства, который включает в себя период с момента начала осуществления уголовного преследования до момента прекращения уголовного преследования или вынесения обвинительного приговора, учитываются такие обстоятельства, как правовая и фактическая сложность уголовного дела, поведение участников уголовного судопроизводства, достаточность и эффективность действий суда, прокурора, производимых в целях своевременного осуществления уголовного преследования или рассмотрения уголовного дела, и общая продолжительность уголовного судопроизводства.

Из нашей практики видно, что основные негативные последствия обеспечения мигрантам национального языка уголовного судопроизводства связаны именно с нарушением требований Статьи 6.1 УПК РФ. Затягивание сроков рассмотрения уголовных дел часто обусловлено попытками подсудимых неосновательно оспорить компетентность переводчика, т.е. злоупотребить свои правом, либо удалить переводчика из процесса путем угроз или давления со стороны третьих лиц и т.п.

Очевидно, что так проявляется особенный случай эскапизма в национальный язык. Черты тайного язык приобретает в том смысле, что субъекты, владеющие языком и находящиеся в крайней степени противостояния с обществом (под следствием или судом) притворно отрицают возможность общения на этом языке с третьими лицами, надеясь на вынужденное смягчение меры наказания или освобождение.Описанное явление «притворной некомпетенции» переводчика по отношению к обвиняемым и подсудимым наблюдается, по нашей оценке, в 60-70% случаев предоставления гражданам переводчика в порядке ст.18 и 169 УПК РФ. Оно отражает новую грань хорошо известной социолингвистике проблемы «тайных языков» криминалитета. Преступник из числа мигрантов или российских этнических меньшинств пользуется национальным языком таким же (или даже более выраженным) образом, как, например, русский преступник блатным жаргоном или «феней», французский - языком арго и т.п. Помимо изоляционистской социально-культурной функции, национальные языки этнической преступности, рассматриваемые в этом свете, призваны служить оружием «против ментов». Ведь воровские «понятия» осуждают деятельность судебного переводчика как форму помощи властям.

Обращаясь в этой связи к судебной практике, следует упомянуть результат рассмотрения Конституционным судом РФ в 2006 году жалобы гражданина М.В. Череповского на нарушение его конституционных прав ч. 2 ст. 18 УПК РФ (отказ в удовлетворении ходатайства о предоставлении переводчика). Конституционный Суд Российской Федерации (далее КС РФ), изучив представленные М.В. Череповским материалы, не нашел оснований для принятия его жалобы к рассмотрению. Одновременно своим определением от 20 июня 2006 г. N 243-О КС РФ установил, что необходимость обеспечения обвиняемому права на пользование родным языком в условиях ведения уголовного судопроизводства на русском языке не исключает того, что законодатель вправе установить с учетом положений ст. 17 ч. 3 Конституции Российской Федерации, согласно которой осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц, такие условия и порядок реализации данного права, чтобы они не препятствовали разбирательству дела и решению задач правосудия в разумные сроки, а также защите прав и свобод других участников уголовного судопроизводства. В свою очередь, органы предварительного расследования, прокурор и суд своими мотивированными решениями вправе отклонить ходатайство об обеспечении тому или иному участнику судопроизводства помощи переводчика, если материалами дела будет подтверждаться, что такое ходатайство явилось результатом злоупотребления правом.

Примерами подобного злоупотребления, встречавшимися в практике автора, были утверждения: о существовании непрозрачных друг для друга наречий армяно- и грузино-езидского языка (курманджи); о не тождественности молдавского и румынского языков; о существовании кара-махинского диалекта даргинского языка (по названию селения Кара-Махи в Дагестане), о наличии диалектических различий «горно»- и «равнинно»-чеченского языков и т.п. В этих и иных подобных случаях судебно-переводческая организация была вынуждена истребовать и предъявить заказчику официальные заключения специалистов в данном направлении лингвистической науки.

Анекдотическим примером виртуозного использования «тайного» национального языка лицами, ходатайствующих о предоставлении им переводчика в уголовном процессе, и беспомощности перед ними органов юстиции можно считать дело 1998-2000 годов полуграмотной цыганки Сары Оглы. Более двух лет суды Мордовии не могли вынести ей приговор, т.к. не находили переводчика с крымско-цыганского языка. Дело осложнилось сомнительным заключением Института языка, литературы, истории и экономики при правительстве Мордовии, которое гласило, что обвинительное заключение цыганке невозможно написать на цыганском языке, поскольку письменности у кочевого народа нет, а передать юридические термины средствами кириллицы невозможно. В результате следствие переквалифицировало статью «Сбыт поддельных билетов в крупных размерах» на просто «Сбыт». Тут же обвиняемая начала понимать русский язык, заявив, что «ей все ясно без переводчика», она получила

условный срок и была освобождена по амнистии.

Цыгане относятся к числу старейших мировых этнических групп, находящихся в состоянии постоянной миграции и постоянном конфликте с властями и многими общественными институтами мест их более или менее компактного проживания. Цыганские диалекты многочисленны. Известны язык европейских цыган синти, языки украинских и российских цыган руска рома, влашский, крымский, кэлдерарский и другие. Несмотря на это, а также на отсутствие общей литературной нормы, цыганский язык можно считать единым, а его диалекты - взаимопонимаемыми.

Следствие иногда даже вынуждено идти на сделку с подозреваемыми и обвиняемыми, переквалифицируя деяния цыган в обмен на их отказ от требования о предоставлении им переводчика. Такой случай (с цыганами - крымами) также имел место в Ростовской области.

В 2012г. в одном из районных центров Удмуртии был задержан гражданин цыганской национальности по подозрению в совершении кражи. Местные сотрудники МВД России были вынуждены выпустить его на свободу, т.к. подозреваемый оказывался понимать предоставляемых ему переводчиков цыганского языка, ссылаясь на то, что у него «не тот диалект». Вновь задержать указанное лицо полицейским удалось только через полгода. На этот раз следствие провели с привлечением опытного переводчика цыганского языка из удаленной экспертно-переводческой организации. Затем переводчик был отведен руководителем следственной структуры, поскольку неоднократно ранее судимый обвиняемый в прошлом ни разу не заявлял о своем недостаточном владении русским языком. Отвод нашел поддержку в суде.

Обвиняемые - группа лиц чеченской национальности по резонансному «Кондапожскому» делу, слушавшемуся Верховным судом Карелии в 2007г., - давали отвод многим переводчикам, «не понимая» их. А еще большее количество переводчиков самоустранились от участия в деле, ознакомившись с ним. Чеченцы, обвиняемые в убийстве, едва не оказались на свободе по причине отсутствия переводчика.

В 2010 году в одной из сибирских областей расследовалось уголовное дело по обвинению лица ингушской национальности по ст. 228 УК РФ. Семнадцать потенциальных переводчиков исчезли из поля зрения после первой встречи с обвиняемым. Оказывается, обвиняемый опознавал переводчиков и просил их старших родственников убрать их из процесса с целью его затягивания, что родственники переводчика исполняли.

При рассмотрении в Темрюкском районном суде Краснодарского края уголовного дела в отношении Алимурадова Р., судебно-переводческой организацией для участия в процессе был направлен переводчик даргинского языка - этнический даргинец. Этого переводчика сразу опознал подсудимый Алимурадов и его родственники оказали на него моральное давление. В результате после первого же перерыва судебного заседания переводчик просто не вернулся в зал. После оперативной замены переводчика, защитники подсудимого принялись оказывать моральное давление на другого переводчика и необоснованно обвинять его в некомпетентности. По указанным причинам суду приходилось откладывать рассмотрение уголовного дела на более поздние сроки и тратить время на опровержение инсинуаций защиты, что негативно сказалось, в свою очередь, на сроках рассмотрения дела и влекло за собой нарушение прав участников уголовного судопроизводства на разумные сроки рассмотрения уголовного дела, предусмотренные ст. 6.1 УПК РФ.

В Ростове-на-Дону один переводчик табасаранского языка исчез после первой же встречи с подозреваемым, поддавшись его просьбам об этом и с целью затянуть процесс.

Подсудимый араб в Таганрогском городском суде заявил об отсутствии взаимопонимаемости между суданским и ливанским диалектами арабского языка. Как только переводчик - этнический ливанец - признал, что диалекты арабского языка существуют в принципе, он тут же был отведен защитой подсудимого, хотя на самом деле различия в арабских диалектах несущественны.

На территории Таджикистана, большое число граждан которого в качестве мигрантов проживает в России, существует обособленная горная местность со столицей в городе Хорог, население которой говорит не на таджикском, а на шугнанском языке из группы памирских языков. Найти переводчика - носителя этого языка - для участия в уголовном процессе очень трудно из-за относительной малочисленности и тесных родственных связей почти всех памирцев. Если подсудимый или обвиняемый - таджикский памирец - ходатайствует о предоставлении ему переводчика с шугнанского языка, не остается иного выхода, как доказать его знание таджикского языка (учеба в школе, где преподавание ведется только на таджикском языке, и т.п.) и ограничиться предоставлением таджикского переводчика. Такой подход можно применять и в иных аналогичных случаях.

Цыганский криминалитет постоянно усиливает тайные свойства своего языка, чтобы затруднить задачи правоохранительных органов. Поэтому перевод с диалектов цыганского языка «романы чиб» требует от переводчика контекстуальной интуиции в понимании того, о чем идет речь.