Фрагментарный перевод и ценность поэзии: ранние восточнославянские стихотворные переводы из Гомера

3. (1712-1722) Гомер / Юст Липсий / Симон Кохановский

Наиболее интересный случай среди ранних восточнославянских стихотворных переводов гомеровских отрывков находится в переводе «Увещаний и прикладов политических» Юста Липсия (1547-1606; Monitaetexemplapolitica; первое издание -- Антверпен, 1605), выполненном в Киеве, Петербурге и Москве в 1712-1722 г. иеромонахом Симоном Кохановским. Наиболее подробный биографический рассказ о нем: Николаев 1999; см. также Николаев 1992; Николаев 1988.

Перевод Кохановского распространялся не менее активно, чем рассмотренный выше анонимный русский перевод хроники Стрыйковского: известно 26 списков, самый поздний из которых датируется 1780-ми годами, причем, как и в случае с хроникой Стрыйковского, списки делались с рукописей, отразивших несколько стадий работы переводчика. Текст первой из них -- завершенной в Киеве к 1712 г., когда Симон преподавал в Киевской академии, и подготовленный, по-видимому, по заказу киевского губернатора кн. Д. М. Голицына -- сохранился лишь в двух поздних (1730-х гг.) списках, восходящих к одному дефектному протографу. БАН 1.5.42; Ярославский историко-архитектурный музей-заповедник. Инв. № 15182. К списку БАН восходит позднейший (1750-е гг.) список РНБ (Собр. Титова, № 1692). Вторая редакция, по-видимому, была вчерне завершена в Петербурге к 1721 г., после того как по приглашению Феофана Прокоповича Симон был переведен в Петербург, помогал Феофану в устройстве школы в Нарве и был наконец назначен на место проповедника Санкт-Петербурга. В последний год своей петербургской жизни Симон находился в конфликтных отношениях с Феофаном, и весной 1722 г. за преждевременное раскрытие планов Синода по назначению малороссийских епископов был подвергнут суду и сослан в Златоустовский монастырь в Москве, где оставался до отправки в Киев в июле того же года и где, по-видимому, завершил работу над переводом. Рабочие рукописи были перед отъездом проданы Синоду, они хранились в Синодальной библиотеке, и с них, по-видимому, не снималось копий; ГИМ Син 115; ГИМ Син 255. вся оставшаяся традиция восходит к двум несохранившимся рукописям, созданным на их основе. Списки разделяются на две группы по отсутствию (в старшей) или наличию (в младшей) в главе 9 второй книги двух exempla, заимствованных у одного из продолжателей церковной истории Ц. Барония (Bzovius1616, 264-265; 1622, 526-627). Старшинство редакций устанавливается на основании вариантов текста. Рукописи старшей группы: РНБ FII 5; БАН 34.5.16; РГБ ф. 247, № 741; РГБ ф. 354, № 233; ГИМ Усп. 84; ГИМ Вахр. 120. Рукописи младшей группы: РНБ FII 48; РНБ FII 208; Харьковский университет, № 1775/с; ИРЛИ РАН, Древлеханилище, Перетц № 204; Ярославский историко-архитектурный музей-заповедник. Инв. № 15287; ГИМ Ув. 959; БАН 34.6.53; РГАДА Разр. 6. Оп. 1. № 219; РГБ ф. 178, № 2745; ГИМ Ув. 541; ГИМ Епарх. 480; РГАДА Ф. 1274, № 3059; Нижегородская областная универсальная научная библиотека. Ф. 1. Оп. 2. № 130. Рукописи перечислены в соответствии с последовательностью стеммы. Текст Симона приводится в реконструкции, выполненной по спискам ИРЛИ РАН, РНБ FII 48 и РНБ FII 208. Благодарю Германский исторический институт в Москве за предоставленную в 2016 г. возможность ознакомиться со всеми рукописями «Уве щаний и прикладов» и построить их стемму. В процессе работы над корректурой статьи было выявлено два списка «Увещаний и прикладов» из собрания ГИМ (Барс. 2160, Барс. 2161), познакомиться с которыми у меня не было возможности.

Последняя группа редакций включает одно из самых интересных переводческих предисловий этой эпохи, обосновывающее роль переводчика как не «порабощенного» соперника автора, противопоставляющее «штиль автора» «силе истории», и обосновывающее многочисленные изменения, внесенные в оригинальный текст (Пекарский 1862, 219). Для темы настоящей статьи представляет особый интерес, что одним из самых ярких типов этих изменений становится радикальный, подтверждающий декларации предисловия, подход Симона к стихотворным фрагментам. По большей части они исключаются вместе с сопровождающим их контекстом или заменяются собственным текстом Симона, не оставляющим памяти о древнем поэте, в духе той parodia ^ostiam, которая известна, например, по переводам Феофана Прокоповича из Горация (Николаев 2018). «Quidhaecaliudsunt, quamSidus, &occultimirandapotentiafati?» -- строкой из Ювенала (7, 200) задает, например, Липсий вопрос о фатуме, приведшем на римский престол двух пастухов, изгнанника и раба. «Вся же сия быша чудным смотрением Божиим», -- переводит это место Симон, используя библейскую форму сигматического аориста вместо несравнимо более частотной в его переводе причастной формы на -л. Глава о Божьем Cуде заканчивается у Липсия цитатой из «Энеиды» (6, 620): Discitejustitiammoniti, &nontemneredivos.Симон включает ее перевод в моральную сентенцию о последней рассказанной в главе истории, маркируя контекст тем же сигматическим аористом: «[Сия же вся собышася и написашася в наказание наше], да опасно храним правду и да не презираем отмщения Божия». В остальных случаях близость к оригинальному тексту еще меньшая.

Один из лучших филологов своего времени, эрудит, составивший себе славу, среди прочего, «Политикой», в которой его собственная теория излагается через почти центонное переплетение цитат из десятков латинских и греческих авторов, в MonitaetexemplaЛипсий почти не использует стихотворных вставок. См. современное критическое издание «Политики» с представительным биографическим очерком и сборник, специально посвященный «Уве щаниям и прикладам»: Waszink2004; DeBometal. 2011. На более чем 200 страниц книги их всего 19; среди них ни одной из Горация или Сенеки; из Вергилия и Овидия -- лишь по одной (Virg. Aen. 6, 620; Ov. Fast. 5, 23-25), зато дважды цитируются Лукан и Стаций, трижды -- Ювенал, а также добавляется один из опубликованных Липсием по рукописи фрагментов Луция Аннея Флора. Половина стихотворных цитат -- греческие: изречение Солона, Феогнид, Пиндар, Эсхил, но чаще всего -- Гомер, с латинскими переводами самого Липсия. 9 из 19-ти стихотворных отрывков исключены Симоном из перевода; в пяти случаях текст изменяется до неузнаваемости (с исключением упоминания о его поэтической природе; см. выше). Лишь пять фрагментов переведены с сохранением памяти об их источнике: один латинский, из Овидия, и четыре греческих: апофтегма Солона («Солион, мудрец Греческий, сице глаголет: блажен град, иже повеления единаго царя слушает») и три отрывка из Гомера. Один переведен в стихах: О том, что в последнем случае мы имеем дело со стихами, говорят не только рифма и попытка соблюсти равносложность стихов с цезурой, но и оформление текста (выделение стихотворных строк или цитаты в отдельный блок) в списках старших редакций или наиболее близких к несохра- нившимся авторизованным протографам.

1) Согласует сему и Омир преславный стихотворец, сице глаголющи: егда царь добрый и боящийся Бога царствует над множеством народа, ничтоже иное делает, точию правды смотрит; увидиш тогда изобилное гобзование плодов земных, доволные всем овощи, древес умножение, скотов и рыб изобилие, вся же сия Бог дарует правды ради царствующих (Od. 19, 109-114).

2) Такожде и премудрый Омир написал, яко Бог праведных и веру хранящих человеков любит, уповающих же на неправду и вероломцов всегда, аще и нескоро, казнит; аще же когда и замедлит на таковых казнь Божия, обаче послежде на жене, на чадах или внуках явится (II.4, 158-162).

3) О чем преславный стихотворец Омир тако глаголет:

Сам той, ему же Бог власть даде царствовати,

Должен есть случаи людем разсуждати (Il.2, 205-206).

Все переведенные отрывки расположены во второй части труда Липсия, разделенного на две книги, включающие, соответственно, 8 и 20 глав. Первая книга посвящена описанию добродетелей в целом; вторая говорит о том, как в самом основании должно быть установлено государство: доказывается, что лучшая форма правления -- монархическая, рассматриваются формы получения власти монархом и устанавливается значение «примера властителя» для управления; а затем в двенадцати последних главах рассматриваются добродетели, необходимые монарху. Эти последние главы -- композиционно наиболее важные в книге -- содержат лишь семь стихотворных отрывков: все пять цитат из Гомера, разбавленные двумя латинскими -- из Вергилия (автор не назван) и Овидия. «Овидий преславный стихотворец глаголет, яко гонор есть отец, почитание же мати славы и величества». Введение в политическое повествование текстов из Илиады и Одиссеи у Липсия, таким образом, не случайно: «царь поэтов» начинает вещать (все фрагменты извлечены из речей гомеровых богов и героев) там, где открывается сцена подлинной школы царей, и перед ним смолкают все иные поэты; Овидий допущен там, где его Полигимния говорит о сотворении мира, а Вергилий -- в том месте, где сивилла описывает загробные страдания грешников.

Решение Симона переводить стихотворные фрагменты в этих главах, как представляется, следует за схожим пониманием поэтического текста и его функцией в оригинале. Показателен здесь эпитет «преславный», которым Симон наделяет в своем изложении Гомера и Овидия. В латинском оригинале в соответствующих местах для его появления нет оснований («iterumHomerus», «Homerusaudiatur», «Ovidiusdecenteraperit»). Выбор для Симона был, по-видимому, не случайным. Из всего многообразия эпитетов, используемых им для характеристики лиц, вовлеченных в символическое производство и распределение знания, он выбирает один, не относящийся специально ни к мастерству («искусный», «велеречивый», «ученый»), ни к нравственному содержанию стоящего за лицом знания («утешный», «жестокий», «злой», «окаянный», «проклятый», «(не)праведный»), ни к его надежности («верный», «достоверный», «древний», «премудрый»). Вместо этих частных свойств Симон с помощью эпитетов располагает поэтов (стихотворцев, панегиристов, ораторов, риторов, грамматиков) на шкале славы: некий, знаменитый, славный, преславный. Поле этих эпитетов в рамках перевода Симона негомогенно: если низшие элементы отражают лишь степень известности и могут прилагаться, например, не только к нейтральным «мужу», «человеку» или «гражданину», но и к заведомо (в рамках этого текста) греховным «жене» и «юристу» (причем возможна формула «славнейший, но не лучший»), то высший градус -- «преславный» -- оказывается степенью, более всего соответствующей царям. Анализ лексики перевода Симона показывает, что он чрезвычайно охотно использует этот эпитет не только там, где он становится переводом оригинального латинского прилагательного (по большей части в сравнительной или превосходной степени -- illustrius, acer, optimus, nobilius, inclytus, pulcherriumus, magnus, celebris, clarus) или служит резюме обширной характеристики (14 употреблений для обоих случаев), но прежде всего -- там, где оно не предполагается оригиналом (23 употребления). Чаще всего эпитет «преславный» («преславно») сочетается в переводе со словом «вождь» (10), а также глаголом «победить» и однокоренными (победа/победитель; 11), а также с лексикой, связанной с государственным управлением (град, царь, король, царство; 3). В случаях, когда «преславный» относится к неполитической лексике (муж, дело, имя; 5), соответствующее словосочетание встречается в характеристиках правителей (единственное исключение -- жертвы Мессалины: «не изчисляю зде безчисленнаго неправеднаго кровопролития и убийства благородных и преславных мужей»). Из этого ряда выбиваются лишь два «стихотворца» -- Гомер и Овидий. Говоря о Гомере и Овидии как «преславных стихотворцах» («поэтах»), Симон не только маркирует свое знание о их сочинениях, но и усваивает им «царский» статус, связанный не только с обладанием знанием и умением искусно его представить в словах, но и с преодолением черты, отделяющей слова от дел.

Обе книги «Увещаний и прикладов» заканчиваются у Липсия главами, рассказывающими о том, что правитель обязан учиться и читать мудрые, в том числе исторические, книги, причем проявлять заботу к ученым людям, прежде всего -- к поэтам и панегиристам. В обеих главах упоминаются сведения о том, как почитал Гомера Александр Македонский. Работая с соответствующим exemplumв более ранней главе, Симон вносит изменения (в том числе введением двух фрагментов из Плутарха) в подобранные Липсием фабулы о том, как Александр всегда старался держать книги Гомера при себе, проясняя тезис оригинала об отношении правителя к поэтам -- nonamavit, sedcoluit.Степень этого почтения особенно явна в рассказе о споре Александра с приближенными относительно того, что должно храниться в уникальном ковчеге, найденном в сокровищнице Дария. Предложенные Александром сочинения Гомера предпочитаются не нейтральному (вслед за Плутархом и Липсием) alium,но вводимым Симоном символам царской власти (в цитате курсивом выделены места, не находящие соответствия в тексте Липсия):

Александр <...> не точию же в дому, но и на брани непрестанно чел книги и различные истории, наипаче же Омира преславнаго поэту греческаго, и егда долгим чтением утружден был и почити хотел, тогда вместо возглавия книгу Омира под главу себе полагал и, воспрянув от сна, абие чел, и чрез все житие свое не могл насытитися того чтения, егда же случися ему видети гроб Ахиллеса древняго и славнаго богатыря, воздохнув и рече: ни в чем тебе, преславный муж, не завижу, точию в том, яко не имею сицеваго списателя дел моих, яковаго ты имел еси (сиречь Омира). Еще же и отсюду великое его усердие и любовь ко ученым людям показуется, яко егда хотел раззорити и погубляти некий град противный, тогда повелевал приставником воинским со тщанием искати во граде том человека мудраго и, обретши, живити и хранити его безбедно, что сотворил Пиндарю славному поэте тебанскому, егда бо за долгое противление повелел всех граждан тебанских смерти предати, тогда Пиндаря со всем домом его повелел пощадети; егда же Дариа царя персицкаго победил, обретеся в сокровищах его един ковчежец, держащий паче иных сокровищ; в том егда иннии советоваху хранити венец его царский и скипетр; он отвеща: ничего зде не прилично есть хранити тако, якоже книгу возлюбленнаго Омира. Ср. Lipsius 1606, 87: «Ipse Alexander <.>Felix doctore, sed & felix ingenio. Cum non, ut plerique, leviter imbuit iis animum, nec statim, ut ad arma venit, artes fastidiit: sed & doctos in contubernio suo habuit, auditque; & ipse, cum licuit, assidue legit. Idque Homerum maxime, quem ita non amavit, sed coluit, ut cum in Dariana praeda scrinium, gemmis & auro cultissimum, repertum esset, aliique alio destinarent; Imo, inquit, Homeri carminibus reseruetur: quasi pulcherrimum opus, pulcherrimo conditorio dignum esset. Sed & incubuisse, & indormisse eum saepe Homeri libris, traditur; vel ex eo, non vulgaris scientiae aut iudicii aestimandus, qui altum & super omne vulgus poetam aestimaret».

И композицию фабул, и общую оценку значения Гомера здесь можно соотнести с тем, как он предстает, например, в суплементе к «Истории Александра» Кур- ция Руфа, составленном И. Фрейнсгеймом, издание которого оставалось влиятельным до конца XVIII века (Schmidt1964, 13-25; Ветушко-Калевич 2014, 108-109). Одна из глав первой книги здесь специально посвящена отношению Александра к Гомеру, причем сюжеты следуют в том именно порядке, как их приводит Симон, а начинается глава с такой характеристики: «Из древних писателей никого не предпочитал Омиру; о котором такого был мнения, будто один он наилучшим образом изъявил всю премудрость, к благосостоянию государств принадлежащую» (Крашенинников 1800, 22). Соответствующее место основано на II Рассуждении Диона Хрисостома о правлении.

Итак, «преславный Омир» -- непревзойденный учитель политической мудрости и непревзойденный же автор похвал царям -- представляет идеальную модель места интеллектуала в мире, определяющуюся тонкой взаимозависимостью интеллектуала и правителя в утверждении и воспроизводстве своего статуса. О развитии темы в литературе Екатерининской эпохи см. Позднев 2018. Судя по всему, именно признание за сочинениями Гомера этой исключительной позиции и приводит Симона к сохранению в переводе и его поэтических слов, и имени.

Поскольку Гомер в мире переводов политических трактатов рубежа XVII -- XVIII в. -- лучший учитель риторики, понимаемой как искусство управления, лучший наставник и идеальный автор истории, повествующей о добрых и худых примерах царей, стихотворная сторона его искусства перестает быть существенной сама по себе: христианизирующий прозаический язык оказывается подходящим для передачи его поучений без существенных потерь. Это соображение достаточно, как представляется, объясняет установку Симона на отказ от перевода стихотворных вставок оригинала, их христианизирующую апроприацию или перевод прозой. Однако почему принимается решение переводить оригинал стихами?

Для ответа на этот вопрос следует, по-видимому, учитывать, что в своем переводе Симон оказывается независимым от латинского перевода двух гомеровских стихов у Липсия, предлагая, по-видимому, собственную реконструкцию греческого текста. Приведем последний, как он читается в Monitaetexempla,перевод Липсия и текст Симона:

Unus rex, cui concessit Saturnia proles Sceptrumque & leges, ut iudicet et dominetur

Сам той, ему же Бог власть даде царствовати,

Должен есть случаи людем разсуждати.

Ключевое для контекста Симона (цитата приведена в главке об участии правителя в суде) выражение «случаи людем рассуждати» не объясняется ни опорой на Липсия (utiudicetetdominetur), ни греческим текстом второго стиха (Л. 2, 206), исключаемого в некоторых современных изданиях. Ср. West 2006, 50. Ср. Latacz 2010, 68: „Der Vers ist nur in wenigen Hss. uberliefert, dort uberdies mit dem metrisch fehlerhaften paai\eu(a)r|. Dion Chrys. Or. 1.11 liefert die v.l. pou\eur|arv. Vermutl. stammt er von einem Interpolator, der bei 5шкє in V . 205 falschlich ein Objekt erganzen zu mussen glaubte <...>; das im vorliegenden Kontext unklare ocpioi <...> durfte auf das Vorbild 9.99 zuruckgehen <...>“ Липсий приводит текст по рукописной традиции (где стих сопровождался пометой , то есть «сомнительный»), отразившейся в современных ему изданиях; используя, по-видимому, конъектуру, предполагаемую схожим стихом «Илиады»: (9, 99) или гомеровской цитатой у Диона Хрисостома в I Рассуждении о правлении: (Or. 1, ll); Текст по изд. фон Арнима 1893 г. При подготовке статьи мне остались недоступными ранние издания Диона, однако латинский перевод 1555 г. (cuisceptrumlegesquededitSaturniusipse, / Utiustepraesitpopulis, acconsulataequa) показывает, что Липсий мог иметь дело с текстом Диона, фиксирующим pou\eur|aiv, а не egpaaiXeur (sic!) как в издании 1604 г. У Диона эти два стиха оцениваются как включающие вкратце всю суть царского правления и служат отправной точкой рассуждения о нем; об их статусе в I--IIIвв. можно судить, например, по спору Оригена с Цельсом (Villani2012), однако сравнительно малое внимание к ним в раннее Новое время и отсутствие сведений о интересе в России петровской эпохи к сочинениям Диона не позволяет предполагать его влияние на Симона. Следует, впрочем, отметить, что финал второй речи Диона (тесно связанной с первой), включающий в том числе фрагмент из Гомера (II. 2, 480-484) был переведен в Московском царстве в начале XVI века Михаилом Триволисом (Максимом Греком) и попал в Кормчую Вассиана Патрикеева; в середине XVII в. греческий список речей Диона первой половины XVI в. был привезен в Москву Арсением Сухановым (Иванов 2019).в изданиях гомеровского текста соответствующие конъектуры появятся только в 1711 г. у Дж. Барнса. См. Barnes1711, 63. Появление в переводе Симона «людей» как объекта суда, предполагаемого этими чтениями и отсутствующего в переводе Липсия, указывает, как представляется, на самостоятельную рефлексию Симона над испорченным греческим текстом.

Следует отметить, что в переводе нарушена равносложность: при сохранении традиционной цезуры после шестого слога зацезурное полустишие в первом стихе «правильное» (7 слогов), а во втором сокращенное (6 слогов). Стоит ли объяснять это обстоятельство маловероятной попыткой передать сомнительность второго стиха у Гомера, ошибкой, возникшей при создании списков Читающийся в нескольких списках (в том числе старших) вариант «людеи» вм. «людем», если считать в нем финальную «и» полногласным звуком, ставит под вопрос квалификацию той же литеры в слове «тои» в первом стихе и, соответственно, его силлабическую регулярность. или нетвердостью Симона в славянской версификации, не вполне понятно. Помимо цитируемого гомеровского фрагмента нам известен еще только один стихотворный опыт Симона: в составе выполненного им в 1717-1719 гг. перевода трактата «О законе естества и народов» (Dejurenaturaeetgentium) С. Пуфендорфа читается оракул пифии из Элиана (VH3, 44):

Защищающи друга, убил еси друга.

Чисты от крови руки, едина и друга. Текст приведен по списку ГИМ Син. 255.

Обращает на себя внимание не только изощренная стихотворная форма (помимо соблюдения равносложности и цезуры после 7 слога, -- «квадратная» рифмовка, охватывающая все клаузулы стихов и полустиший, в том числе с омонимичной неграмматической рифмой в клаузуле стиха), но и исключительность этого решения. Как и в случае с «Увещаниями и прикладами», переводится стихами единственный фрагмент во всей книге, причем в данном случае -- очень обширной, в оригинале которой все без исключения стихотворные цитаты введены в прозаическую строку. Соответствующее место у Пуфендорфа читается так (Пуфендорфом использован латинский перевод Юста Вултея, 1548 г.): «SicapudAelianumV. H. l. 3. c. 44 adolescenti, quiinsociumensemimpulit, dumlatronemferireconatur, itaPythiarespondit: єктєгтас; tovETatpovaquvwv: ouo' Ј|navЈvAiqa, яєХєіс; 5Ј xQac; кабарштєрос; qnapoqqo9a. Defendens socium verso mucrone necasti: purior es manibus nunc, quam prius esse solebas».

Можно предположить, что в обоих случаях оценка собственного, «авторского» вклада в перевод (прояснение темного места в оригинале; находка рифменного созвучия) оказывалась для Симона существенной при принятии решения о стихотворном переводе, -- отношение к собственному творчеству сливалось здесь с высоким necplusultraстатусом переводимого текста. В последней главе «Увещаний и прикладов», толкующей о «великодушии» (magnitudoanimi) правителей, Симон присоединяет свой голос к Липсию, превращающему это рассуждение в проповедь необходимости государственной поддержки интеллектуалов, поскольку только они своими трудами могут обеспечить правителю «славу и бессмертие». Полное название главы -- «О великодушии: славы и безсмертия царю искати и желати подобает» (Demagnitudineanimi. Famam&immortalitatemPrincipiproposita, &expenditaesse). В финале одного из примеров об Александре Македонском, сообщающего о фантастической награде Аристотелю в «осмьсот талантов, нашим числом четыреста осмьдесят тысящей ефимков», данной учителю учеником за «историю о зверех», Симон превращает подчеркивающий удивление возглас Липсия (QuiddicitishodierniPripcipes? compelloexcitandos?) в обвинение, утверждающее ценность интеллектуального труда: «Что зде речете, ны- нешнии князие, хотящии туне без всякаго кошту мудрых мужей при себе имети?»

Один из первых читателей перевода Симона Список РНБ FII 48, происходящий из библиотеки Д. М. Голицына; судя по почерку, пометы сделаны другим лицом. обращает это обвинение (кажется, не без иронии) в арифметическую задачу и пишет на поле: «Всякой талант имеет в себе наших шесть сот ефимков или руб лев». Тот же читатель ниже на пример о Гиеро- не, отославшем Архимелу корабль с «тысящею мер пщеницы» в награду за похвалу, написанную тем на гигантский корабль, построенный царем, замечает: «Сей автор как славу, так и подарки ровно любил»; а затем из сведений о милостях, которые Ве- спасиан оказывал ученым и поэтам, «Веспасиан аще и скуп бяше, обаче учение и ученых людей велми любил, ибо (по свидетелству Светония) латинским и греческим риторам давал на всякий год жалованья по две тысячи и по пять сот ефимков; тот же Веспасиан некоему славному стихотворцу и панегиристу своему даровал дванадесять тысящей и пять сот ефимков». заключает: «Лехко всяк видить может, что любишь болше подарки, нежели славу». Читатель, таким образом, не хуже переводчика знал, что «слава» -- главное качество, отличающее мнимого поэта от истинного (или предстает таковым в прочитанной книге). Поскольку в выстроенной таким образом модели поэзии «слава» поэта всегда зависит от того, что он говорит о других (в ломоносовской Риторике эта вечно вертящаяся монета отчеканена в такую «витиеватую речь»: «Гомер, когда прославлял других своими стихами, тогда и сам себя вечной памяти предал»), оправдание поэтического и в целом интеллектуального труда требует дополнительной опоры, -- того именно качества, которое отличает стихотворца просто «славного» от «преславного», подобного Гомеру. Поэтические опыты Симона в переводах из Липсия и Пуфендорфа указывают, как представляется, что этим качеством становилось божественное вдохновение. Как бы тривиально ни звучало это объяснение, но, по-видимому, Симон переводил стихами там, где внезапно понимал, что ему удается переводить стихами.

4. (1747) Гомер/ Николя Коссен/ Сэмюель Кларк/Михаил Ломоносов

Все сказанное позволяет взглянуть в новой перспективе на известный опыт стихотворного перевода двух обширных фрагментов из «Илиады», сделанного М. В. Ломоносовым в составе «Краткого руководства к красноречию» (1747/8). См. Егунов 1962; Егунов 1964, 29-39 (2001, 30-39).Ясно, что принципиальной новостью в этом случае не были ни стихотворная форма перевода, ни (гипотетичная для Ломоносова) работа с опорой на греческий оригинал, ни обращение к дополнительному источнику при работе с одним основным пособием. Уже после того, как А. Н. Егуновым было опубликовано чрезвычайно тщательное и глубокое исследование ломоносовских переводов, был найден экземпляр «Илиады» из личной библиотеки Ломоносова (Тимохина 1974; Кулябко, Бешенковский 1975; Беляева, Леонов 2011). Мы знаем теперь наверняка, что, отказавшись переводить разрозненные фрагменты из речи Улисса к Ахиллу, приведенные в бывшей у Ломоносова на столе риторике Коссена лишь по-гречески, он использовал издание И.-Г. Хагера, включавшее латинский построчный перевод

С.Кларка. Hager1745. Первое издание перевода Кларка, ставшего для XVIII века стандартом, вышло в 1729. Из двух переведенных Ломоносовым в Риторике гомеровских фрагментов за латинским текстом Кларка следует лишь второй (§ 152; HomII.8, 1-15); Ср., например, передачу здесь стиха Il. 8.7 (Nequaigiturfoeminadeahoc, neuquismas), о ломоносовском плеонастическом переводе которого (Ни мужеск поп богов, ниже богинь поп женский) А. Н. Егунов замечает, что «в любом латинском переводе <...> грецизм [9г|\єіа бєос; <...>apor|v] непередаваем. Следовательно, Ломоносов имел здесь перед собой греческий текст».в первом не исключено дополнительное влияние другого перевода -- в том числе, возможно, старого текста Гесса. Заметным расхождением двух фрагментов оказывается различное отношение к гомеровским эпитетам: они сохраняются во втором и почти полностью игнорируются в первом, что могло быть следствием работы с (поэтическим) переводом. В частности, большая часть эпитетов, отмеченных А. Н. Егуновым применительно к фрагменту из § 115 как исключенные Ломоносовым, отсутствует у Гесса. Здесь же находит себе соответствие место в переводе Ломоносова, не отвечающее, как замечает А. Н. Егунов, гомеровскому тексту: «Уликс <...> налив чашу вина и хотя пить, говорит»; ср.: «Ulysses<.>magnumcrateraLyaeoIpseimplens, magnopraegustansfaturAchilli». Нас, однако, в данном случае будут интересовать не отдельные сопоставления, но, как и в предыдущих примерах, более общий вопрос -- что дает факт фрагментарного стихотворного перевода из Гомера, в том числе использование для такого перевода издания, содержащего полный текста поэмы, для понимания специфики представлений о поэзии в конце XVII -- первой половине XVIIIв.?

Художественный вымысел составлял, по-видимому, для Ломоносова основной теоретический интерес при работе над «Кратким руководством к красноречию». Летом 1748 г. были полным тиражом перепечатаны изданные годом ранее страницы с вводными параграфами главы «О вымыслах», где ряд положений излагался Ломоносовым по-новому (Костин, Лемешев 2017; Лемешев 2018). В их числе был и § 152, содержащий второй фрагмент из Гомера -- тот самый, что вошел в Риторику вне влияния посредствующих пособий, и был переведен для этого почти дословно по подстрочнику Кларка. В начальном варианте рассказ Гомера о том, как на заре Зевс собирает на Олимпе богов и богинь, чтобы запретить им вмешиваться в битву у Трои, служил примером «прямого вымысла» -- такого, который употребляется «героическими стихотворцами в <...> поэмах» «наподобие подлинных деяний без всяких оговорок». В ломоносовской системе классификации «прямому вымыслу» противопоставлен «косвенный», т. е. «умягченный»; такой, о котором сам автор сообщает, что это лишь вымысел, и таким образом не погрешает против правды. Примером «прямого» вымысла служат стихи из Гомера; «косвенного» -- из Ломоносова («Когда бы древни лета знали.»). Пример «нового» автора (и составителя риторики) предстает более нормативным («с правдою сопрягается и к ней ближе подходит»).

В полной мере идея, которую старается здесь представить Ломоносов, проявляется только в финальной редакции, где «прямой/косвенный» вымысел становится подвидом вымысла «частного». Разделение вымыслов на «целые» (когда вымыслом оказывается все произведение целиком) и «частные» (элемент, художественный прием, вводимый в произведение «для его возвышения») было главной новацией, ради которой Ломоносов предпринял перепечатку полного тиража восьми отпечатанных годом ранее страниц. Это различение было введено в переработанный § 150; в качестве образцов «частных вымыслов» здесь указаны примеры из §§ 153 (ломоносовский «Когда бы древни лета знали.»), а также 162 и 163 (из Цицерона и Иоанна Златоуста), -- во всех случаях вымыслов так или иначе «умягченных», сопряженных с «правдой». Гомеровский пример из § 152 может быть в таком случае рассмотрен как ненормативный, образец того, какой не должна быть поэзия, -- сочиняющей басни, предлагающей их без оговорок под видом правды. Здесь узнается ущербный Гомер из спора «древних и новых» -- автор, превращающий рассказ об историческом событии в поле битвы баснословных богов, ставящий под сомнение правду и в этом качестве неприемлемый.

Последующий опыт Ломоносова в переводе из Гомера -- передача четырех стихов о гиганте Нептуне (II. 17, 17-20) А. Н. Егунов справедливо отмечает, что первые два стиха четверостишия переведены Ломоносовым с французского перевода Буало в трактате Псевдо-Лонгина; для двух заключительных, однако, использован подстрочник Кларка, маркирующий курсивом вставку в переводимый текст: «Terquidemprotenditgessum, quartoautempassupervenitadlocumdestinatum»; ср. у Ломоносова: «Трикраты он ступил, четвертый шаг достигнул / До места, в кое гнев и дух его подвигнул». в письме к И. И. Шувалову от 16 октября 1753 г. -- связан с той же проблемой поэтического баснословия и правдоподобия. Отвечая на критику «надутых», гигантских образов в своих одах, он обращается к опыту «древних и новых стихотворцев», хотя цитирует только древних (Гомера, Вергилия, Овидия -- в таком порядке), а за опытом единственного нового (Камоэнса) отсылает к специально толкующему поэтический гигантизм параграфу собственной Риторики. Резюмирующий вывод к этим цитатам, подчеркнуто перенасыщенный ключевым для темы письма словом «великий», снимает патину с истершегося тропа: «Сим подобных высоких мыслей наполнены все великие стихотворцы, так что из них можно собрать не одну великую книгу. Того ради я весьма тому рад, что имею общую часть с толь великими людьми, и за великую честь почитаю с ними быть опорочен неправо; напротив того, за великое несчастие, ежели зоил меня похвалит» (Ломоносов 1952, 492). Величина, незримо превращающаяся в величие, наглядно объявляется здесь ключевым элементом поэтического sublime, Важные соображения о взаимосвязанности величия и величины и ее значения для поэтики Ломоносова см. в статье: Осповат 2002.-- элементом, без которого невозможна (в этой системе) подлинная поэзия, да и поэзия вообще, в том числе создающаяся «зоилами». Известно, например, что оды Сумарокова также не обходились без возвышенной (в том числе гигантской) образности, и его пародийные «Вздорные оды» отсылают к языку сумароковской поэзии не в меньшей степени, чем ломоносовской (Алексеева 2008).

За лежащим на поверхности оправданием поэтического гигантизма в письме Шувалову через практику «древних» стоит, между тем, теоретически значимая отсылка к опыту «новых». Для письма Ломоносов вновь переводит Вергилиево описание Полифема, читавшееся в «гигантическом» § 158 Риторики: через пять лет старый перевод перестал его удовлетворять. Между тем, «подражание» этому месту у Камоэнса остается неизменным, на него достаточно дать отсылку. Гиганта португальской поэмы от Полифема в описании Вергилия отличает одно важнейшее качество, -- этот вымысел «косвенный», «умягченный»; он предстает в заявленном поэтом «мечтании» -- как введенный в тот же параграф ломоносовский «грозный исполин», «духом узренный». Таким образом, и через пять лет после Риторики Гомер -- поэт остается для Ломоносова создателем исполинских басен, сомнительным с точки зрения идеальной поэтики.

Предложенный обзор первых восточнославянских опытов стихотворного перевода фрагментов из сочинений Гомера может служить, как кажется, наглядной моделью усвоения этой культурой стихотворного письма как особого типа человеческой речи со всеми ценностными и содержательными характеристиками, стоящими за формальными особенностями. Если наличие русских стихотворных переводов (в том числе с украинского) уже в начале XVII в. говорит о том, что «в 1620 -- 1630-х гг. вопрос о самой возможности стихотворного перевода был решен, и решен положительно» (Николаев 1989, 55), это вовсе не значит, что вместе с представлением о возможности использования формально выделяющейся речи для передачи стихов пришли представления о том, что поэтический оригинал должен быть преобразован в поэтический перевод. Собственно, на вопрос: «можно ли переводить стихотворный текст стихами?» -- практика XVII-- начала XVIIIвв. отвечала «можно, но можно и не...», а на вопрос: «следует ли?» -- «это как посмотреть, и потом -- что такое стихи?» Даже Ломоносов в Риторике далеко не всегда переводил стихи стихами (Костин 2017, 82-83), хотя относительно редкие случаи передачи у него стихов прозой следует, наверное, счесть скорее отступлением от принципа. Для переводчиков XVIIвека, как мы видели, этот принцип был значительно менее очевидным. Предположительно, для того, чтобы он выработался, вербальная культура должна была сжиться с представлением о том, что за стихотворной формой стоят особые эссенциально связанные с ней смыслы, невосполнимые в случае передачи текста прозой. Нужно признаться, что мы все еще плохо понимаем, когда и как формировались эти представления. Можно надеяться, что фундированный ответ на этот вопрос возможен, и материал стихотворных фрагментов в прозаическом тексте -- в связи с дополнительными условиями выбора, создающимися им, -- станет здесь одним из решающих.

Литература

восточнославянский перевод гомер поэма

1. Бовгиря А. М. «Хозары во казаки именуются по сем»: этногенетические концепты в украинских текстах XVII-XVIIIвв., в кн.: А. В. Доронин (ред.). Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства. М., Российская политическая энциклопедия, 2017, 291-306.

2. Браиловский С. Н. Один из пестрыхXVII-го столетия. СПб., Типография Имп. АН, 1902.

3. Былинин В. К., Илюшин А. А. (Изд.) Виршевая поэзия (первая половина XVII века). М., Советская Россия, 1989.

4. Ветушко-Калевич А. А. Дописывая классику: Супплементы к античным авторам XV-XVIIIвв. Древний мир и мы 2014, 5, 107-121.

5. Волков А. В. «Начало Вавилонского царства и монархии Ассирийской» в «Келейном летописце» Димитрия Ростовского: латинские источники. Чтения Отдела русской литературы XVIII века

6. 8, 202-215.

7. Державина О. А., Робинсон А. Н. и др. (ред.) Ранняя русская драматургия (XVII -- первой половины

8. в.). Вып. 1: Первые пьесы русского театра. М., Наука, 1972.

9. Дзира I. Південні слов'яни в українському літописанні XVII ст. Спеціальні історичні дисципліни: питання теорії та методики 2011, 19, 71-87.

10. Егунов А. Н. Ломоносов -- переводчик Гомера, в кн.: П. Н. Берков, И. З. Серман (ред). Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы. М. - Л., Издательство АН, 1962, 197-218.

11. Егунов А. Н. Гомер в Русских переводахXVIII -- XIX вв. М.; Л., Наука, 1964; 2. изд. М., Индрик, 2001.

12. Жиленко I. Синопсис Київський. Київ, ВІПОЛ, 2002.

13. Золтан А. Миграция одного текста: Легенда о святой Урсуле в составе русских переводов Хроники М. Стрыйковского. Труды Отдела древнерусской литературы 2006, 57, 197-208.

14. Иванов С. А. Дион из Прусы в Кормчей Вассиана Патрикеева. Древняя Русь. Вопросы медиевистики 3, 119-124.

15. КарнауховД. В. РецепцияпольскихренессансныхконцепцийпроисхожденияРусикакфакторформированияэтнокультурнойидентичностивосточнославянскихпросвещенныхэлитвовторойполовине XVII в., вкн.: T. Chynczewska-Hennel, P. Kroll, M. Nagielski (red.) 350-lecie Unii Hadziackiej (1658-2008), Warszawa, DiG, 2008, 387-397.

16. Кислова Е. И. Польский язык в российских семинариях XVIIIв.: из истории культурно-языковых контактов. Вестник Московского университета. Серия 9: Филология 2015, 3, 155-170.

17. Корешков К. С., Зельченко В. В, «Дым отечества» от Гомера до Грибоедова, в кн.: В. Е. Багно (ред.) Русская судьба крылатых слов. СПб., Наука, 2010, 461-502.

18. Костин А. А. «Тот путь топтать трудно», или спор Ломоносова с самим собой о принципах перевода, в кн.: А. П. Дмитриев, Ю. М. Прозоров (ред.-сост.) Русская классика. СПб., Росток, 2017, 71-83.

19. Костин А. А., Лемешев К. Н. «Краткое руководство к красноречию» М. В. Ломоносова: история первого издания. Slovene= Словпне 2017, 2, 310-346.

20. Кочегаров К. А. Древнерусское прошлое в политических концепциях украинской элиты второй половины XVII века. Славяноведение 2015, 2, 19-41.

21. Крашенинников С. П. (Перев.) Квинта Курция История о Александре Великом царе македонском, с дополнением Фрейнсгейма и с примечаниями. Переведена с Латинскаго языка вторично, Степаном Крашенинниковым. СПб., АН, 41800.

22. Кулябко Е. С., Бешенковский Е. Б. Судьба библиотеки и архива М. В. Ломоносова. Л., Наука, 1975.

23. Кутарев О. В. История мистификаций и домыслов в области славянского пантеона (до середины

24. в.), в кн.: Р. В. Шиженский (ред.) Язычество в современной России: опыт междисциплинарного исследования. Нижний Новгород, Поволжье, 2016, 133-161.

25. Лемешев К. Н. Теория вымысла в «Риторике» М. В. Ломоносова: две редакции теоретического текста, Русская литература 2018, 4, 47-59.

26. Леонов В. П., Беляева И. М. Каталог книг личной библиотеки М. В. Ломоносова в Библиотеке Российской Академии наук и других учреждениях Санкт-Петербурга. СПб., Издательство БАН, 2011.

27. Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. М.; Л., АН СССР, 1952.

28. Мансикка В. Й. Религия восточных славян, М., ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2005.

29. Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI-- начала XVIIIвека. СПб., Петербургское востоковедение, 1999.

30. Мыцык Ю. А. Украинские летописи XVII века. Днепропетровск, Днепропетровский государственный университет, 1976.

31. Николаев С. И. Овидий в русской литературе XVII века. Русская литература 1985, 1, 205-211.

32. Николаев С. И. Об атрибуции переводных памятников Петровской эпохи. Русская литература 1988, 1, 162-172.

33. Николаев С. И. Польская поэзия в русских переводах. Вторая половина XVII -- первая треть XVIII века. Л., Наука, 1989.

34. Николаев С. И. Симон Кохановский. Похвала истории. Литература и история: Исторический процесс в творческом сознании русских. писателей и мыслителей XVIII-XXвв. 1992, 1, 281-287.

35. Николаев С. И. Кохановский Петр. Словарь русских писателей XVIII века. СПб., Наука, 1999, 2, 137138.

36. Николаев С. И. Польско-русские литературные связи XVI-XVIIIвв.: Библиографические материалы. СПб., Нестор-История, 2008.

37. Николаев С. И. Отзвуки parodiaChristianaв русской литературе XVIII века. Чтения Отдела русской литературы XVIII века 2018, 8, 258-267.

38. Осповат К. К литературной позиции Ломоносова. Тыняновский сборник 2002, 10, 13-29.

39. Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л., Наука, 1973.

40. Пекарский П. П. Наука и литература в России при Петре Великом. Т I. СПб., АН, 1862.

41. Позднев М. М. Гомер Потемкина. PhilologiaClassica2018, 13 (2), 288-302.

42. Полное собрание русских летописей. T. 40. Густынская летопись. Текст под. Ю. В. Анхимюк и др. СПб., Дмитрий Буланин, 2003.

43. Рогов А. И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыйковский и его Хроника), М., Наука, 1966.

44. Синкевич Н. А. Два вектора православной идентичности в Украине XVII в.? Москва и московиты в двух произведениях Могилянского времени, в кн.: А. В. Доронин (ред.-сост.) Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства. М., Российская политическая энциклопедия, 2017, 272-290.

45. Соколов С. В. Роксоланская концепция происхождения русских в украинских исторических сочинениях раннего нового времени. Славянский сборник 2016, 14, 46-52.

46. Соколов С. В. О некоторых сюжетах польского историописания в украинских исторических сочинениях XVII в. Славянский сборник 2017, 15, 62-71.

47. Степанов Д. Ю. Этноконфессиональное самосознание православного населения Речи Посполитой и Гетманщины в середине -- второй половине XVII в. Дисс. канд. ист. н. М., 2016.

48. Степанов Д. Ю. Хазарский этногенетический миф в системе этнических представлений украинской казацкой старшины в конце XVII -- начале XVIII в. Славянский альманах 2017, 3-4, 31-52.

49. Татищев В. Н. Полное собрание сочинений.T. 1. М., Ладомир, 1994.

50. Татищев В. Н. Полное собрание сочинений.T. 4. М., Ладомир, 1995.

51. Темушев С. Н. Проблема образования Древнерусского государства в ранних исторических трудах (до начала XIX в.) StudiaHistoricaEuropaeOrientalis. Исследования по истории Восточной Европы 2014, 7, 65-85.

52. Тимохина Ю. П. Как была обнаружена библиотека Ломоносова. Природа 1974, 1, 38-41.

53. Толочко О. П. Український переклад «Хроніки...» Мацея Стрийковського з колекції О. Лазаревського та історіографічні пам'ятки XVIIстоліття (Український хронограф і «Синопсис»). Записки Наукового товариства імені Шевченка 1996, 231, 158-181.

54. Ульяновський В. І., Яковенко Н. М. Український переклад Хроніки Стрийковського кінця XVI -- початку XVII століття. Рукописна та книжкова спадщина України 1993, 1, 5-12.

55. Чистякова Е. В. «Скифская история» А. И. Лызлова и труды польских историков XVI--XVII вв. Труды Отдела древнерусской литературы 1963, 19, 348-357.

56. ArnimJ. von (ed.) DionisPrusaensisquemvocantChrysostomumquaeextantomnia.Berlin, Weidmann, 1893.

57. Barnes J. (ed.) Homeri Ilias et Odyssea et in easdem scholia. Cambridge, Crownfield, 1711.

58. Borowski A. Humanitas i retoryka Andrzeja Frycza Modrzewskiego. Panstwo i Spoteczenstwo 2003, 3, 33-39.

59. Bzovius A. Annales ecclesiastici post <...> Caesarem Baronium. T. 13. Koln, Boetzer, 1616; T. 15, ib., 1622.

60. Clarke S. (ed., transl.) Homeri Ilias Graece et Latine. Annotationes in usum serenissimi principis Gulielmi Augusti. London, Knapton, 1729.

61. De Bom E., Janssens M., van Houdt T., Papy J. (eds). (Un)masking the realities of power. Justus Lipsius and the dynamics of political writing in Early Modern Europe. Leiden -- Boston, Brill, 2011.

62. Finsler G. Homer in der Neuzeit von Dante bis Goethe: Italien, Frankreich, England, Deutschland. Leipzig -- Berlin, Teubner, 1912.

63. Ford Ph. De Troie a Ithaque: reception des epopees homeriques a la Renaissance. Geneve, Librairie Droz, 2007.

64. Galster I. Staroruskie przeklady z poezji antycznej. Studia z filologii rosyjskiej i stowiahskiej, Jgzykoznawstwo 1979, 3, 31-36.

65. Hager J. G. (ed.) Homeri Ilias Graece et Latine ad praestantissimas editiones accuratissime expressa. Chemnitz, Stoessel, 1745.

66. Hessus H. E. (transl.) Poetarum omnium seculorum longeprincipis Homeri Ilias. Basiliae, Winter, [1540].

67. Latacz J. (Hg.) Homers Ilias. Gesamtkommentar (Basler Kommentar/BK). Berlin -- New York, De Gruyter, 2010.

68. Lipsius J. Monita et exempla politica libri duo, qui virtutes et vitia principium spectant. Antverpiae, ex Officina Plantiniana, 1606.

69. Malinowski M. (ed.) Maciej Stryjkowski. Kronika polska, litewska, zmodska i wszystkiej Rusi. Warszawa, Glucksberg, 1846.

70. Modrzewski A. F. O poprawie Rzeczypospolitej. Losk, Lazarus Andreae, 1577.

71. Nelson E. Translation as Correction: Hobbes in the 1660s and 1670s, in: M. Burke, M. Richter (eds). Why Concepts Matter: Translating Social and Political Thought. Leiden -- Boston, Brill, 2012, 119-139.

72. Schmidt P. G. Supplemente lateinischer Prosa in der Neuzeit. Gottingen, Vandenhoeck & Ruprecht, 1964.

73. Villani A. Homer in the Debate Between Celsus and Origen. REAug 2012, 58, 113-139.

74. Waszink J. (ed.) Lipsius J. Politica: Six Books on Politics or Political Instruction. Assen, Royal Van Gorcum, 2004.

75. Watson Ch. Tradition and Translation. Maciej Stryjkowskis Polish Chronicle in Seventeenth-Century Russian Manuscripts. Uppsala, Uppsala Universitet, 2012.

76. West M. L. (ed.) Homeri Ilias. Vol. I. Munchen, Saur, 220 06.

References

1. Alekseeva N. Iu. Sumarokov's Absurd Odes as Compared to His Solemn Odes, in: XVIII vek. St. Petersburg, Nauka Publ., 2008, 4-25. (In Russian)

2. Arnim J. von (ed.) Dionis Prusaensis quem vocant Chrysostomum quae extant omnia. Berlin, Weidmann, 1893.

3. Barnes J. (ed.) Homeri Ilias et Odyssea et in easdem scholia. Cambridge, Crownfield, 1711.

4. Borowski A. Humanitas i retoryka Andrzeja Frycza Modrzewskiego. Panstwo i Spoteczenstwo 2003, 3, 33-39.

5. Bovgiria A. M. `That's how Khazars get the Name Cossaks': Notions of Ethnogenesis in Ukrainian 17th to 18th Century Texts, in: A. V. Doronin (ed.) Drevniaia Rus'posle Drevnei Rusi: diskurs vostochnoslavianskogo (ne)edinstva. Moscow, Rossiiskaia politicheskaia enciklopediia Publ, 2017, 291-306. (In Russian)

6. Brailovskii S. N. One of the 17th Century Colourful Ones. St. Petrersburg, Akademiia nauk Publ., 1902. (In Russian)

7. Bylinin V K., Iliushin A. A. (eds). The Wiersz Poetry (1st Half of the 17th c.). Moscow, Sovetskaia Rossiia Publ., 1989. (In Russian)

8. Bzovius A. Annales ecclesiasticipost <...> Caesarem Baronium. T. 13. Koln, Boetzer, 1616; T. 15, ib., 1622.

9. Chistiakova E. V Lyzlov's Scythian History and the Works of Polish Historians of 16th to 17th Centuries. Trudy otdela drevnerysskoi literatury 1963, 19, 348-357. (In Russian)

10. Clarke S. (ed., transl.) Homeri Ilias Graece et Latine. Annotationes in usum serenissimi principis Gulielmi Augusti. London, Knapton, 1729.

11. De Bom E., Janssens M., van Houdt T., Papy J. (eds). (Un)masking the realities of power. Justus Lipsius and the dynamics of political writing in Early Modern Europe. Leiden -- Boston, Brill, 2011.

12. Derzhavina O. A., Robinson A. N. et al. (eds.). The First Plays of Russian Theatre. Moscow, Nauka Publ., 1972. (In Russian)

13. Dzira I. Southern Slavs in Ukrainian 17th c. Chronicles, Spetsial'ni istorichni distsiplini: pitannia teori'i ta metodiki 2011, 19, 71-87. (In Ukrainian)

14. Egunov A. N. Homer in Russian 18th to 19th c. Translations. Moscow, Leningrad, Nauka Publ., 1964. (In Russian)

15. Egunov A. N. Lomonosov Translating Homer, in: P. N. Berkov, I. Z. Serman (eds.) Literaturnoe tvorchestvo M. V. Lomonosova: Issledovaniia i materialy. Moscow -- Leningrad, Akademiia nauk Publ., 1962, 197218. (In Russian)

16. Egunov A. N. Homer in Russian 18th to 19th c. Translations. Moscow, Indrik Publ., 2001. (In Russian)

17. Finsler G. Homer in der Neuzeit von Dante bis Goethe: Italien, Frankreich, England, Deutschland. Leipzig -- Berlin, Teubner, 1912.

18. Ford Ph. De Troie a Ithaque: reception des epopees homeriques a la Renaissance. Geneve, Librairie Droz, 2007.

19. Galster I. Staroruskie przeklady z poezji antycznej. Studia z filologii rosyjskiej i stowianskiej. Jgzykoznawstwo 1979, 3, 31-36.

20. Hager J. G. (ed.) Homeri Ilias Graece et Latine ad praestantissimas editiones accuratissime expressa. Chemnitz, Stoessel, 1745.