Понятие "особая жестокость" в уголовном праве

Во время ссоры Урсу ножом нанес Ропот удар в спину под лопатку, причинив проникающее ранение грудной клетки с повреждением левого легкого, отчего Ропот на месте скончалась. Убийство жены, Урсу совершил в доме, в котором находился и их сын.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РК при рассмотрении дела указала на следующее: «признавая Урсу виновным в убийстве с особой жестокостью, суд сослался на показания несовершеннолетнего Урсу В., о том, что он видел, как отец нанес матери удар ножом. На основании этого суд сделал вывод, что Урсу сознавал, что своими действиями причиняет мальчику особые страдания. Суд при этом не дал оценки показаниям Урсу по этому вопросу: при допросе Урсу заявил: «В момент, когда я наносил ей удар в спину, то не помню, чтобы сын был в комнате» [48].

Таким образом, независимо от того, находился ли несовершеннолетний Урсу В. в момент убийства его матери в доме или нет, причинение ему особых страданий не только не охватывалось умыслом осужденного, но и не осознавалось им.

Представляется, что кроме присутствия близких лиц потерпевшего на месте происшествия, необходимо, чтобы виновный знал о том, что близкие осознают характер происшедшего. В противном случае основания для квалификации содеянного убийства как особо жестокого могут отсутствовать.

В качестве подтверждения можно привести следующий пример.

Б. был осужден по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК за то, что убил своего отца по мотивам жестокого отношения отца к своей матери и сестре. Поскольку убитый вел себя в семье деспотично, издевался над членами семьи, никакого чувства жалости у членов семьи, в том числе у падчерицы, к нему не было. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РК осуждение Б. за убийство с особой жестокостью признала неправильным и переквалифицировала его действия на ч. 1 ст. 96 УК РК [19, 175].

По нашему мнению, при квалификации содеянного как убийства с особой жестокостью в основание оценки необходимо класть не только наличие близких на месте происшествия и то, что они испытывают мучения и страдания от происходящего, но и субъективное отношение виновного лица к возможным страданиям близких потерпевшего.

Если виновный не стремился причинить близким погибшего страдания, осознавал присутствие близких на месте происшествия, допуская, что они могут испытывать мучения и страдания или безразлично к этому относясь. В этом случае содеянное, по нашему мнению, должно квалифицироваться в зависимости от того, испытывали страдания близкие лица погибшего или нет.

В литературе нередко можно встретить утверждение о том, что как убийство с особой жестокостью следует рассматривать убийство родителей в присутствии детей и, наоборот, детей в присутствии родителей. Однако, если малолетний в силу своего возраста не осознавал характер происходящего, а виновный это понимал, то убийство матери в присутствии малолетнего ребенка не может квалифицироваться как совершенное с особой жестокостью. Особая жестокость виновного лица проявляется в самом характере совершенного убийства, она зависит от многих обстоятельств содеянного: жертвы преступления, характера действий виновного лица, его мотивов и т. д.

Так, Акмолинским областным судом Вишняков был осужден по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК. Преступление совершено при следующих обстоятельствах.

Вишнякова ругала сына за употребление спиртных напитков. Из-за этого пьяный Вишняков с целью убийства, поленом нанес лежащей на печи матери, 5 ударов по голове. Затем сбросил мать на пол, принес из коридора веревку, сделал из нее петлю, накинул на шею матери, свободный конец веревки перекинул через балку, закрепил на ручки двери, после чего, проходя по дому, несколько раз открывал и закрывал дверь, вследствие чего веревка то ослабевала, то сильнее натягивалась. Убедившись, что мать мертва (смерть наступила от механической асфиксии), Вишняков ушел из дома [37, 45].

Еще одной проблемой, подлежащей обязательному анализу, на наш взгляд, должен быть вопрос о времени проявления особой жестокости.

Выше мы рассматривали обстоятельства, свидетельствующие о проявлении виновным особой жестокости, как правило, в процессе совершения убийства. Однако следует обратить внимание на то, что в некоторых случаях об особой жестокости виновного могут свидетельствовать действия, совершенные как до момента посягательства на жизнь потерпевшего, так и после посягательства. В этих случаях и возникают сложности с оценкой действий виновного лица.

В постановлении Пленума Верховного Суда РК «О судебной практике по делам об убийстве» от 27 июля 1999г. обращается внимание на то, что «особые физические и (или) психические страдания относятся к признакам убийства, совершенного с особой жестокостью, если они были причинены как до убийства, так и в процессе его, а также в случаях, когда перед лишением жизни к потерпевшему применялись пытки, истязание или совершалось глумление над жертвой» [5].

Если виновный сначала истязал потерпевшего, а затем через некоторое время его убил, то, хотя бы было установлено, что истязания, причиненные ранее, ускорили наступление смерти, это дает возможность привлекать виновного по совокупности преступлений за простое убийство и истязание, а не за убийство, квалифицированное по способу его совершения.

Судебная практика нередко сталкивается с проблемой оценки истязаний, совершаемых до убийства потерпевшего. Характерным в этом смысле примером может служить дело Канашина.

29.04.1998 г. Канашин проник через форточку на кухне в квартиру своей жены - Канашиной. Оскорбив жену, он ударил ее в присутствии шестилетней дочери бутылкой с вином по голове. Несмотря на просьбы плачущей девочки не убивать мать, осужденный стал наносить лежавшей на полу Канашиной удары эмалированным ведром. Затем Канашин, открыв дверь, вытолкнул дочь из квартиры и вновь, продолжая избиение, задушил потерпевшую

Мотивируя квалификацию действии Канашина как простого убийства, областной суд указал на то, «что те действия, которые Канашин совершил в присутствии дочери, и то множество побоев, которые он нанес потерпевшей бутылкой и ведром, не были направлены на лишение ее жизни и, следовательно, не могут рассматриваться как обстоятельства, характеризующие убийство, которое было совершено после того, как Канашин выпустил дочь из квартиры, что свидетельствует об отсутствии у осужденного умысла на совершение преступления с особой жестокостью» [37, 61].

Верховный Суд, отменив приговор суда, признал, что «действия подсудимого необходимо квалифицировать по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК в связи с тем, что умысел на убийство возник у Канашина не тогда, когда он остался наедине с потерпевшей, после ухода из квартиры дочери, а значительно раньше. Суд, разделив преступное событие на два периода: избиение потерпевшей бутылкой и ведром и совершение самого акта убийства путем удушения, допустил отступление от фактических обстоятельств дела. То обстоятельство, что Канашин в процессе совершения убийства выпустил дочь из квартиры, и она не присутствовала при завершающих действиях, от которых непосредственно наступила смерть ее матери, не устраняет признака особой жестокости. Кроме того, особая жестокость проявлена Канашиным и в способе совершения убийства -- длительном нанесении множества ударов, что дает основание полагать об умысле Канашина причинить особые страдания потерпевшей в процессе убийства» [37, 69].

По данному делу главная проблема касалась момента возникновения умысла на убийство потерпевшего лица. Поскольку умысел на убийство у виновного возник не в момент удушения потерпевшей, а с начала процесса избиения ее, то признание убийства совершенным с особой жестокостью является обоснованным.

Квалификация убийства по совокупности с истязанием может быть лишь в ситуации, когда умысел на убийство и возник, и был осуществлен после истязания. При этом, как правило, между этими преступлениями имеется разрыв во времени. В таких случаях возможна квалификация убийства и как совершенного без отягчающих обстоятельств.

На практике возможны ситуации, когда истязание потерпевшего характеризует не способ убийства, а обстановку его совершения. Убийца может применять к потерпевшему пытки, истязать его различными способами, высказывать при этом угрозы убийством для того, чтобы он испытывал особые мучения и страдания перед смертью. К смерти же потерпевшего приводят действия, которые уже не носят характер мучений и страданий (удушение, огнестрельное ранение, удар ножом в сердце и т. д.). В подобной ситуации действия виновного также не требуют дополнительной квалификации по ст. 107 УК, поскольку они полностью охватываются диспозицией п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК.

Обобщая вышесказанное, следует сделать следующие выводы:

1) истязание, предшествующее убийству, может образовывать как способ, так и обстановку убийства с особой жестокостью;

2) для квалификации содеянного по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК необходимо установить, что убийство было совершено в процессе истязания или завершилось им;

3) содеянное может быть квалифицировано как совершенное с особой жестокостью, если смерть наступила после истязания, но в результате действий, совершенных во время истязания:

4) умысел на убийство у виновного (прямой или косвенный) должен возникнуть до момента окончания истязания;

5) реализоваться данный умысел должен или в процессе истязания, или сразу же после него;

6)между истязанием и действиями, причинившими смерть потерпевшему, не должно быть значительного разрыва во времени, свидетельствующего о наличии реальной совокупности преступлений - истязания и убийства,

7) некоторый разрыв во времени между истязанием и убийством возможен в тех случаях, когда прерывание действий виновного было обусловлено причинами, не связанными с отказом от умысла на убийство;

8) при доказанности того, что умысел на убийство возник после истязания, содеянное должно квалифицироваться по совокупности преступлений -- истязания и убийства, с учетом всех иных обстоятельств дела.

Другой проблемой, пожалуй, не менее, а может быть даже более сложной, является проблема оценки отношения виновного лица к страданиям и мучениям, наступающим у потерпевшего после посягательства на его жизнь, но в результате действий виновного.

Так, в некоторых случаях виновный объективно причиняет потерпевшему сильные, длительные страдания, которые наступают не в процессе посягательства на жизнь потерпевшего, а вслед за ним.

К примеру, приговором суда первой инстанции Ильин был признан виновным в убийстве Дмитриева из хулиганских побуждений, с особой жестокостью.

Находясь на улице Мира, Ильин и его друг Тулин (в отношении которого дело выделено в отдельное производство) попросили у встретившегося им Дмитриева закурить, который ответил, что он некурящий. После этого Ильин и Тулин сначала кулаками стали избивать Дмитриева, а затем Ильин ножом нанес многочисленные удары ему в область груди, живота и ягодиц. Дмитриев был немедленно доставлен в больницу, где, несмотря на квалифицированную медицинскую помощь, на пятые сутки умер в результате шока и перитонита.

Рассматривая уголовное дело Верховный Суд, исключил из обвинения Ильина п. «д» ст. 96 УК РК, указав, «что поскольку повреждения, причиненные Дмитриеву, вызвали его смерть через пять суток, в течение которых он находился в сознании и испытывал боли, имеются основания утверждать, что эти повреждения были связаны с особенной болью и причинены особо мучительным образом. Однако в данном случае отсутствуют доказательства того, что Ильин, нанося удары Дмитриеву, хотел не немедленной его смерти, а смерти после длительных мучений. Поэтому п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК подлежит исключению из приговора Ильина» [37, 72].

В судебной практике нередко приходиться сталкиваться с ситуациями, свидетельствующими о глумлении виновного над трупом потерпевшего.

В постановлении Пленума Верховного Суда РК «О судебной практике по делам об умышленных убийствах» от 27 июля 1999 г. обращено внимание только на то, что «уничтожение или расчленение трупа с целью сокрытия преступления не может быть основанием для квалификации убийства как совершенного с особой жестокостью. Глумление над трупом само по себе не может расцениваться в качестве обстоятельства, свидетельствующего о совершении убийства с особой жестокостью. Содеянное в таких случаях, если не имеется других данных о проявлении виновным особой жестокости перед лишением потерпевшего жизни или в процессе совершения убийства, следует квалифицировать по соответствующей части ст. 96 и по ст. 275 УК РК, предусматривающей ответственность за надругательство над телами умерших.

Уничтожение или расчленение трупа с целью сокрытия преступления не может быть основанием для квалификации убийства как совершенного с особой жестокостью» [5].

Представляется, что если при совершении убийства имеются признаки особой жестокости, а затем происходит глумление над трупом, то содеянное должно квалифицироваться по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК и дополнительно по ст. 275 УК РК.

Например, Проскуряков был признан виновным в убийстве Ибрияна, совершенном с особой жестокостью при следующих обстоятельствах.

После распития спиртных напитков Проскуряков и Ибриян поссорились. В процессе ссоры Проскуряков имевшимся у него ножом в присутствии двухлетнего сына Ибрияна убил последнего. Затем Проскуряков позвал сожительницу Ибрияна, в ее присутствии отрубил убитому голову и стал пинать ее ногами, заставляя делать это и малолетнего ребенка. На наш взгляд, в этом случае содеянное должно быть квалифицировано и по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК, и по ст. 275 УК РК [19, 97].

Если в процессе причинения потерпевшему смерти виновный стремился проявить особую жестокость (выкалывал глаза, отрезал уши и т. д.), то содеянное должно квалифицироваться как убийство с особой жестокостью, если виновный не знал о наступлении смерти потерпевшего. Напротив, если виновный ошибочно считал, что потерпевший мертв, и глумился уже над «трупом», то содеянное в этом случае не может быть квалифицировано как убийство с особой жестокостью, если он до этого особую жестокость никак не проявлял. При безразличном отношении к факту смерти потерпевшего и совершении действий, свидетельствовавших об умысле на глумление, содеянное, на наш взгляд, должно квалифицироваться в зависимости от фактических обстоятельств дела. Если потерпевший уже погиб, то признака особой жестокости убийства не будет. Если был жив -- необходимо вменять п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК.

Таким образом, на наш взгляд, следует квалифицировать проявление виновным особой жестокости в различные моменты процесса преступления.

2.2 Субъективные признаки состава преступления

Об особых физических или психических страданиях потерпевшего чаще всего свидетельствуют объективные признаки содеянного, в частности, способ совершенного преступления. Например, связанного за руки и за ноги потерпевшего посадили на кол, в результате чего он умер медленной мучительной смертью. В этом случае смерть потерпевшего наступила в результате особо жестокого способа убийства, при котором потерпевший испытывал сильнейшие физические и нравственные страдания.

Однако в других ситуациях не все бывает так очевидно. Наибольшие сложности возникают, когда одних только внешних обстоятельств содеянного бывает недостаточно для принятия решения о наличии особой жестокости в деянии виновного лица. В этих случаях установление субъективного отношения виновного к факту совершения им преступления с особой жестокостью становится определяющим. К сожалению, закон данное отношение никак не раскрывает, а в постановлении Пленума Верховного Суда РК «О судебной практике по делам об убийстве» от 27 июля 1999г. на этот счет содержится лишь указания на то, что «умыслом виновного должно охватываться совершение убийства с особой жестокостью» [5].

В постановлении Пленума Верховного Суда РК «О судебной практике по делам об умышленных убийствах» от 22 декабря 1992 г. обращалось внимание на то, что «понятие особой жестокости связывается как со способом убийства, так и с другими обстоятельствами, свидетельствующими о проявлении виновным особой жестокости» [4].

Наличие у виновного умысла на убийство с особой жестокостью необходимо оценивать в совокупности с материалами дела, позволяющими сделать вывод о содержании умысла виновного. Характерным примером может служить следующее уголовное дело.

«Жамбылским областным судом 15 мая 2000 г. Турсинбеков Р., Байгонов У. и Сембиев Д. осуждены по ст. 175 ч. 3 п. «а», «б», «в» и ст. 96 ч. 2, п. «д» УК РК за хищение семенной пшеницы со складского помещения, принадлежащего КХ «Заря» и убийство с особой жестокостью.

Осенью 2000 года Турсинбеков, Байгонов и Сембиев по предварительному сговору похитили 580 кг протравленной гроназоном семенной пшеницы, которую продали чабану крестьянского хозяйства «Кенес» Абдыкеримову, смоловшего эту пшеницу и употребившего ее пищу. В результате чего 14 декабря 2000 г. семилетняя Каленова А. скончалась от отравления, а сам Абдыкеримов и четверо других членов его семьи отравились, но в результате медицинской помощи смерть их была предотвращена.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РК 5 июня 2000г. приговор в части осуждения Турсинбекова и других по ст. 96 ч. 2, п. «д» УК РК отменила и дело прекратила, признав, что в действиях осужденных не установлено умысла на убийство потерпевших путем отравления, по следующим основаниям.

Осужденные специально предупредили потерпевшего об опасности употребления в пищу протравленной пшеницы, из чего следовало бы сделать бесспорный вывод, что несчастный случай произошел уже вследствие неосторожности самого потерпевшего. В действиях осужденных, как это видно из всех обстоятельств дела, отсутствовал умысел не только на лишение жизни, но и вообще на причинение потерпевшим особых мучений или страданий.

В рассмотренном случае у виновных не было никакого умысла на причинение смерти, ни прямого, ни косвенного [35, 24].

Анализ уголовно-правовой литературы показывает, что среди теоретиков нет единства мнений относительно субъективного отношения виновного при совершении убийства с особой жестокостью.

Так, Н. И. Загородников сделал вывод о том, что убийство с особой жестокостью совершается с умыслом, как в отношении причинения смерти, так и в отношении особо жестокого способа преступления. Однако, по его мнению, специальная цель причинения особых мучений не является обязательным признаком рассматриваемого вида убийства. В обоснование сказанного Н. И. Загородников приводит следующий пример.

Одно лицо дает другому с целью убийства яд, вызывающий особые мучения. При этом такой способ избирается не потому, что виновный стремится к причинению особых мучений своей жертве, а потому, что он надеется ссылкой на якобы естественную смерть потерпевшего избежать уголовной ответственности. Тем не менее, «такое убийство является убийством, совершенным с особой жестокостью» [20, 55].

Подход Н. И. Загородникова развил С. В. Бородин, который высказал мысль о том, что виды умысла виновного на лишение жизни и его отношение к особой жестокости могут не совпадать. Вполне возможны случаи совершения убийства с прямым умыслом и безразличного отношения к особой жестокости, свидетельствующего о косвенном умысле. С точки зрения С. В. Бородина, «виновный тогда действует с особой жестокостью, когда осознает характер действия, желает или сознательно допускает наступивший результат, которым является особая жестокость» [15, 25].

М. К. Аниянц высказался несколько противоречиво. С одной стороны, он считает характерным для убийства с особой жестокостью то, что убийца желает не только причинить смерть своей жертве, но и предварительно помучить ее, причинить перед смертью особенно тяжкие страдания. Вместе с тем, он соглашается с Н. И. Загородниковым в том, что «специальная цель причинить особые мучения не является обязательным признаком данного убийства» [8, 29].

М. И. Бажанов и В. В. Сташис пришли к заключению, что «особая жестокость совершаемых виновным действий во всех случаях должна охватываться его умыслом» [34, 110].

Свой вывод они обосновывают примером, где «не усматривают особой жестокости в деле А., который совершил убийство Р., выстрелив в него из охотничьего ружья на близком расстоянии. В результате выстрела Р. были нанесены значительные повреждения, раздроблена челюсть, зубы, нос и другие части лица. Однако суд допустил ошибку, исходя только из характера повреждений, нанесенных потерпевшему, и не учел при этом содержание умысла обвиняемого, поскольку по делу не установлено данных о том. что А. заведомо стремился причинить особые мучения и страдания потерпевшему» [34, 111].

Г. И. Чечель в результате проведенного исследования делает следующий вывод: «Совершая убийство особо жестоким способом (путем пытки, истязания, нанесения большого количества ран, применения мучительно действующего яда, совершая убийство на глазах у близких потерпевшему лиц и т. п.), виновный бесспорно должен знать, что причиняет жертве (либо его близким лицам) особые мучения либо страдания, и желает лишить потерпевшего жизни именно данным способом [42, 131].

Таким образом, квалифицируя действия виновного по п. «д» ст. 96 УК РК, органы следствия и суд обязаны установить как то, что потерпевшему объективно причинялись особые мучения и страдания, так и то, что эти мучения и страдания охватывались целью и умыслом виновного, заведомо причинялись им, и что именно данный способ лишения жизни избран с той целью, чтобы причинить потерпевшему особые мучения или страдания. Этот способ действия должен быть избран виновным специально с целью причинения особых мучений либо страданий. Если же виновный не знал, что своими действиями причиняет потерпевшему в процессе лишения жизни особые страдания и мучения, то такое убийство вряд ли можно признать совершенным с особой жестокостью.

По мнению С.И. Тишкевича для «признания убийства совершенным с особой жестокостью не обязательно, чтобы виновный осознавал особые мучения и страдания потерпевшему или его близким. Достаточно сознания им того, что своими действиями он такими мучения или страдания причиняет» [39, 75].

С точки зрения К. Садреева и И. Мухадзянова, сама постановка вопроса о виде умысла в отношении особой жестокости при убийстве неправильна. Умысел предполагает, что виновный сознает все фактические обстоятельства деяния, характер своих действий и их последствия. Они полагают, что выделять отдельно виды умысла в отношении каких-либо фактических обстоятельств, в том числе и способа совершения преступления, особо жестокого характера действий, неверно. Виновный не может, например, сознательно допускать возможность наступления смерти потерпевшего и одновременно желать его смерти с особыми мучениями. Поэтому К. Садреев и И. Мухамедзянов делают вывод о том, что «для квалификации содеянного как убийства с особой жестокостью достаточно установить, что виновный сознавал, что он совершает убийство с особой жестокостью» [36, 133].

Т. В. Кондрашова полагает, что «по отношению к смерти при убийстве с особой жестокостью возможен и прямой, и косвенный умысел, но отношение к применяемому жестокому способу лишения жизни может выражаться только в прямом умысле» [25, 131].

Нетрудно заметить, что разница в позициях авторов принципиальная, однако высказанные точки зрения можно сгруппировать на основе общих признаков. Так, один подход основывается на наличии двух видов умысла при совершении убийства с особой жестокостью. В основе другого подхода лежит то, что убийство с особой жестокостью совершается с одним умыслом виновного. Третий подход предполагает лишь доказанность осознания виновным того, что он совершает убийство с особой жестокостью.

На наш взгляд, при анализе субъективного отношения виновного к убийству и к проявлению им особой жестокости необходимо исходить из следующих принципиальных положений.

Во-первых, можем ли мы утверждать, что при совершении убийства с особой жестокостью виновный действует с двумя умыслами, одним -- по отношению к смерти, а другим -- по отношению к особой жестокости своих действий? Представляется, что этого делать нельзя, поскольку подобный подход противоречит основам учения о вине в уголовном праве. Двух видов умысла при совершении одного преступления быть не может.

Следовательно, преступление с особой жестокостью совершается только с одним умыслом, направленность и содержание которого должны устанавливаться в каждом конкретном случае.

Во-вторых, имеются ли в законе достаточные основания для утверждения о том, что убийство с особой жестокостью может быть совершенно только с прямым умыслом? Очевидно, что нет. Убийство может быть совершено с любым видом умысла, как с прямым, так и с косвенным. Никаких ограничений для квалификации убийства с особой жестокостью как совершенного с косвенным умыслом закон не содержит. Более того, анализ судебной практики убедительно показывает возможность и необходимость квалификации содеянного виновным по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК, т. е. как убийства, совершенного с особой жестокостью, и при косвенном умысле виновного к смерти потерпевшего.

Следовательно, необходимо сделать вывод о том, что убийство с особой жестокостью может быть совершено как с прямым, так и с косвенным умыслом.

Таким образом, субъективное отношение виновного к факту проявления им особой жестокости может быть раскрыто только в рамках того умысла, с которым он совершал убийство.

В настоящее время уголовный закон раскрывает содержание прямого и косвенного умысла в ст. 20 УК РК: «Преступление признается совершенным с прямым умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своего деяния, предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления.

Преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своего деяния, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично» [2, 8].

В законе говорится об отношении виновного лица лишь к деянию и его последствиям, однако умалчивается об отношении виновного к другим признакам преступления, таким как время, место, способ, обстановка совершаемого преступления. Означает ли это, что применительно к умыслу виновного лица они не имеют никакого значения? Отнюдь нет.

На наш взгляд, объем и характер фактических обстоятельств, охватываемых сознанием и волей субъекта, определяются признаками конкретного состава преступления.

В доктрине уголовного права правильно обращается внимание на то, что осознание лицом общественно опасного характера своих действий (бездействия) включает в себя понимание социального значения всех фактических обстоятельств совершаемого деяния.

Например, А. И. Рарог пишет следующее: «Осознанию общественно опасного характера совершаемого деяния помогает не только отражение (хотя бы в общих чертах) объекта преступления, но и понимание социального значения всех фактических свойств совершаемого деяния. К таким свойствам относятся место, время, способ, обстановка совершаемого преступления, которые, будучи включенными законодателем в объективную сторону преступления, содержат дополнительную характеристику действия или бездействия, становятся их индивидуальными фактическими признаками. Так, грабитель осознает не только факт изъятия чужого имущества, но и то, что имущество похищается им открытым способом» [36, 119].

Таким образом, фактические обстоятельства, свидетельствующие о причинении особых (дополнительных) страданий потерпевшему или его близким, должны охватываться умыслом виновного лица. Осознание фактических обстоятельств, свидетельствующих о причинении дополнительных физических и (или) нравственных страданий потерпевшему или его близким, а также их социального значения охватывается интеллектуальным признаком умысла виновного лица.

Применительно к убийству с особой жестокостью это означает, что виновный предвидит возможность наступления смерти потерпевшего и причинения ему или его близким особых (дополнительных) физических и (или) нравственных страданий.

Волевой элемент умысла характеризует направленность воли субъекта преступления. В законе она раскрывается через такие понятия как «желание», «сознательное допущение» последствий или «безразличное отношение» к их наступлению.

По нашему мнению, направленность воли субъекта преступления не может ограничиваться только его отношением к последствиям своих действий. Ее необходимо понимать гораздо шире. Волевой элемент умысла включает в себя отношение к последствиям своего деяния с учетом всех фактических обстоятельств его совершения. При этом отношение к последствиям и к фактическим обстоятельствам деяния могут отличаться. Так, виновный может желать наступления определенных последствий при сознательном допущении каких-либо фактических обстоятельств, их сопровождающих, или, наоборот, сознательно допускать какие-либо последствия своего деяния при желании действовать при наличии определенных фактических обстоятельств.

Практически это означает, что с точки зрения волевого элемента умысла, совершая убийство с особой жестокостью, виновный может желать, безразлично относиться или сознательно допускать смерть потерпевшего и желать, безразлично относиться или сознательно допускать причинение дополнительных физических и (или) нравственных страданий потерпевшему или его близким. При этом возможно различное сочетание направленности воли виновного лица по отношению к смерти потерпевшего и причинению потерпевшему или его близким особых (дополнительных) страданий.

Теоретически возможны четыре варианта характеристики отношения виновного к смерти потерпевшего и к проявлению им особой жестокости при убийстве:

1) Виновное лицо осознавало особую жестокость своего деяния, предвидело возможность наступления смерти потерпевшего и причинения ему или его близким особых (дополнительных) физических и (или) нравственных страданий, при этом желало и наступления смерти потерпевшего, и причинения ему или его близким дополнительных страданий.

2) Виновное лицо осознавало особую жестокость своего деяния, предвидело возможность наступления смерти потерпевшего и причинения ему или его близким особых (дополнительных) физических и (или) нравственных страданий, желало наступления смерти потерпевшего, при этом сознательно допускало или безразлично относилось к причинению дополнительных страданий потерпевшему или его близким.

3) Виновное лицо осознавало особую жестокость своего деяния, предвидело возможность наступления смерти потерпевшего, сознательно допускало или безразлично относилось к возможной гибели потерпевшего, при этом желало причинить потерпевшему или его близким особые страдания.

4) Виновное лицо осознавало особую жестокость своего деяния, предвидело возможность наступления смерти потерпевшего, сознательно допускало или безразлично относилось к возможной гибели потерпевшего и причинению потерпевшему или его близким особых страданий. (см. приложение D)

Во всех случаях виновный должен осознавать особую жестокость своего деяния, предвидеть возможность причинения потерпевшему смерти, а также дополнительных физических и (или) нравственных страданий, как самому потерпевшему, так и его близким, желать, сознательно допускать или безразлично относиться к наступлению смерти потерпевшего и причинению потерпевшему или его близким особых (дополнительных) страданий.

Если имеются данные, свидетельствующие о том, что виновный желал причинить потерпевшему или его близким особые (дополнительные) физические и (или) нравственные страдания, но не смог сделать этого по причинам от него не зависящим, то содеянное все равно должно квалифицироваться как совершенное с особой жестокостью.

Данный вывод следует сделать потому что, особая жестокость была фактически проявлена виновным. Закон устанавливает ответственность не за причинение потерпевшему или его близким особых страданий при убийстве, а за убийство, совершенное с особой жестокостью, которая связывается с действиями виновного при совершении преступления. Поскольку особая жестокость была проявлена виновным в процессе убийства, постольку имеются все основания для квалификации содеянного как совершенного с особой жестокостью.

Так, Панфилов был осужден по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК. Обстоятельства совершения преступления следующие.

Во время празднества 1 Мая, Панфилов обнаружил, что его жена и Меньков находятся в одной комнате, заподозрил ее в супружеской неверности и решил убить. Он выпроводил всех гостей и, оставшись вдвоем с женой, топором нанес ей 9 ударов, в том числе 7 в область шеи, два в область груди, отчленил голову от туловища.

Суд при рассмотрении уголовного дела принял во внимание ряд обстоятельств, которые указывали на проявление виновным особой жестокости как-то: конкретную обстановку совершения преступления, характер содеянного, способ действий (рубил топором потерпевшую, отчленил ей голову), силу наносимых ударов, локализацию и тяжесть телесных повреждений у потерпевшей, которым дал оценку в приговоре [35, 25].

Особая жестокость убийства связывается не с причинением боли и страданий потерпевшему, которых может фактически и не быть, а с обстоятельствами, свидетельствующими о проявлении виновным особой жестокости при совершении преступления.

В литературе высказываются разные точки зрения относительно того, какими мотивами руководствуется виновный при совершении убийства с особой жестокостью. Например, Н. И. Загородников обращает внимание на то, что «убийство с особой жестокостью может быть совершено с различными мотивами, в частности, в целях поддержания или приобретения авторитета у других преступников» [20, 83].

Ю. М. Антонян пришел к выводу, что мотивы при совершении убийства с особой жестокостью, как правило, носят бессознательный характер. В целом ряде уголовных дел об убийствах он установил такой мотив, как «полное физическое уничтожение потерпевшего (чаще потерпевшей) как источника тяжелейшей психотравмы. Бессознательный мотив уничтожения человека или полного господства над ним наличествует при пытках в целях вымогательства денег и материальных ценностей» [9, 91].

Авторы коллективной работы «Преступления, совершаемые с особой жестокостью» в результате своего исследования мотивов этих преступлений пришли к выводу, что «особая жестокость чаще всего применялась не с самостоятельной целью причинения дополнительных страданий потерпевшему или его близким, а в качестве средства его устрашения, подавления для достижения той цели, которой подчинено само преступление. Такая ее мотивация, называемая инструментальной, наиболее характерна для многих насильственных преступлений, в том числе и убийств, у которых мотив лишения жизни не был основным либо смерть стала следствием «неумеренного» применения насилия. В то же время в двух третях изученных убийств, мотив особой жестокости соединялся с мотивом преступления, то есть она выступала в качестве самоцели причинения мучения, страдания потерпевшему или его близким, как результат враждебно-агрессивного отношения к ним. Подобная «целевая» жестокость получила название «операциональной» [21, 143].

Исследование показало, что лишь в одном преступлении из десяти особая жестокость как бы не была связана с мотивом преступления и обусловливалась привычным поведением, садистскими наклонностями, аномалиями психики и проч. Данные выводы заставляют обращать особое внимание на мотив убийства, совершенного с особой жестокостью, поскольку чаще всего особая жестокость неразрывна с движущим мотивом преступления.

С точки зрения конструкции состава преступления, мотивы убийства с особой жестокостью не являются его обязательным признаком, но они обязательно должны устанавливаться и учитываться и при квалификации содеянного, и при назначении наказания виновному лицу.

Убийство с признаками особой жестокости, допустим, с нанесением множественных повреждений, может быть совершено и при обстоятельствах, смягчающих ответственность, например, в состоянии аффекта или при превышении пределов необходимой обороны. В этих случаях содеянное не может быть квалифицировано как убийство, совершенное с особой жестокостью.

Все это заставляет внимательно относиться к выявлению всех возможных мотивов убийства, имеющего признаки проявления виновным особой жестокости при лишении потерпевшего жизни. Поскольку именно мотив и может определить окончательную квалификацию содеянного виновным.

Кроме того, нельзя забывать, что с точки зрения уголовно-процессуального кодекса к «обстоятельствам, подлежащим обязательному доказыванию, относится мотив действий виновного лица» [3, 22].



3. Отличие убийства, совершенного с особой жестокостью от смежных составов преступлений

3.1 Соотношение убийства, совершенного с особой жестокостью и убийства лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии

В судебно-следственной практике приходиться отграничивать убийство с особой жестокостью от иных убийств, совершенных при смягчающих обстоятельствах в ситуациях, свидетельствующих о наличии каких-либо признаков проявления виновным особой жестокости.

Например, убийство, сопровождаемое нанесением потерпевшему множественных ранений, может быть совершено в состоянии аффекта, а убийство в присутствии близких потерпевшего-- при превышении пределов необходимой обороны.

Иногда убийство с особой жестокостью приходиться отграничивать от другого квалифицированного вида убийства, предусмотренного п. «в» ч. 2 ст. 96 УК РК (убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии), потому что причинение смерти лицу, заведомо для виновного находящемуся в беспомощном состоянии, может свидетельствовать об особой жестокости виновного. Чаще всего убийство с особой жестокостью приходиться разграничивать с простым убийством, потому что о наличии особой жестокости приходиться судить на основании всех признаков, как объективных, так и субъективных, и не всегда это можно сделать безошибочно. Однако, поскольку последняя проблема нами уже освещалась при рассмотрении субъективных и объективных признаков убийства с особой жестокостью, обратимся только к тем, на которых мы еще не останавливались.

В начале 60-х годов С.В.Бородин высказал мнение о том, что «практика идет по пути признания убийства совершенным с особой жестокостью, когда виновный использовал при убийстве беспомощное положение потерпевшего, который сознавал, что его лишают жизни, но по возрасту или в силу других причин не мог оказать сопротивление» [15, 112].

М. К. Аниянц заявил свое категорическое несогласие с данным подходом. По его мнению, «судебная практика не может идти по данному пути, потому что он противоречит закону. УК РСФСР 1960 г. не предусматривал повышенной ответственности за убийство с использованием беспомощного положения потерпевшего и убийство лицом, на обязанности которого лежала особая забота об убитом, относя их к так называемым простым убийствам. Квалификация их по п. «г» ст. 102 УК РСФСР возможна только в том случае, если они были совершены с особой жестокостью. Само же беспомощное положение потерпевшего, который сознавал, что его лишают жизни, но по возрасту или в силу других причин не мог оказать сопротивления, не является ни единственным, ни достаточным основанием для подобной квалификации» [8, 172].

Л. А. Андреева указывала, что «квалификация убийства физически беспомощного человека, как совершенного с особой жестокостью, должна иметь место только тогда, когда убийца сознает, что вследствие беспомощности потерпевшего его действия доставляют тому особые страдания (например, на глазах беспомощного человека приготавливаются орудия убийства)» [7, 105].

Ю. М. Антонян присоединился к дискуссии, высказывая следующие аргументы: «Вполне справедливо признание убийства как совершенного с особой жестокостью в тех случаях, когда виновный при осуществлении своего намерения использует беспомощное состояние потерпевшего, который сознает, что его лишают жизни, но не способен сопротивляться. Здесь жестокость проявляется в безжалостности и в заведомых для виновного особых страданиях потерпевшего. Не может быть признано совершенным с особой жестокостью убийство спящего человека, хотя он тоже находился в беспомощном состоянии, но не мог осознать грозящую опасность. Следовательно, необходимо осознание жертвой опасности, но если этого нет в силу ее возраста, болезни и иных факторов, то нет и особой жестокости» [9, 100].

Несколько иначе подошел к решению проблемы С. И. Тишкевич. Он считает, что «убийство может быть квалифицировано как совершенное с особой жестокостью, например, при использовании в процессе убийства беспомощного состояния потерпевшего, в том числе его малолетства» [39, 200].

В качестве подтверждения доводов, он приводит следующий пример.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ признала правильной квалификацию как покушение на убийство с особой жестокостью действия Иванова, выбросившего малолетнего сына из окна, расположенного между 3-м и 4-м этажами жилого дома. При этом коллегия указала в определении, что о проявлении особой жестокости в данном случае свидетельствует сам способ совершения преступления в отношении малолетнего [39, 201].

Совершенными с особой жестокостью вполне обоснованно, по нашему мнению, признаются убийства и в тех случаях, когда виновный для осуществления своего намерения использовал беспомощное состояние потерпевшего, который сознавал, что его лишают жизни, но по возрасту или в силу других причин не мог оказать сопротивление. По новому УК беспомощность отнесена к обстоятельствам, отягчающим убийство, но это значения для рассматриваемого вопроса не имеет. По существу же было бы не логично признавать особые страдания других лиц, близких к потерпевшему, в присутствии которых совершается убийство, свидетельством особой жестокости, а особые страдания самого потерпевшего (ребенка, престарелого, больного), которого лишают жизни и который не может себя защитить, таковым не считать.

Как мы видим, подавляющее большинство авторов исходит из того, что убийство потерпевшего, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, должно быть квалифицировано как совершенное с особой жестокостью, если потерпевший при этом осознавал происходящее посягательство на свою жизнь и свою неспособность защитить себя, оказать сопротивление виновному. В противном случае, когда потерпевший не осознавал происходящее, находясь в беспомощном состоянии (например, спал), содеянное предлагается квалифицировать по п. «в» ч. 2 ст. 96 УК РК. Представляется, что данный подход наиболее правильный.

При квалификации содеянного как убийства с особой жестокостью необходимо учитывать и наличие беспомощности потерпевшего, и осознание им процесса убийства.

Однако, в одних случаях судами содеянное квалифицируется как убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, а в других -- суды не усматривают в действиях виновного этого квалифицирующего признака.

Так, по приговору суда Павлодарского областного суда Назаров и Фомичев были признаны виновными в убийстве и разбойном нападении на Пахомова. Они его убили, предварительно связав. Содеянное суд квалифицировал (наряду с другими квалифицирующими признаками ч. 2 ст. 96 УК РК по п. «в» как убийство лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии. Аппеляционная инстанция исключила п. «в» ч. 2 ст. 96 УК РК из приговора, поскольку до беспомощного состояния потерпевший был доведен самими виновными в процессе разбойного нападения [35, 34].

В другом случае суд не усмотрел указанного квалифицирующего признака в действиях Клешаева, который во время разбойного нападения на Лаврененко и Левашова связал потерпевшим руки и ноги, уложил их на землю и убил выстрелами из обреза.

Судебная коллегия Верховного Суда РК считает, что оба областных суда вынесли правильное решение, исключив из приговора и «в» ч. 2 ст. 96 УК РК. Однако она отмечает, что «при определенных условиях виновный, перед убийством лишивший насильственным путем потерпевшего возможности защитить себя, оказать сопротивление, может быть осужден за убийство с особой жестокостью»[35, 43].

Представляется, что если потерпевший находился в заведомо беспомощном состоянии (состоянии сильного алкогольного опьянения), а при совершении убийства виновный проявил особую жестокость, то содеянное должно квалифицироваться по п. «в» и «д» ч. 2 ст. 96 УК РК.

Примером правильного решения проблемы может быть дело Хайруллина, По нашему мнению, суд обоснованно признал Хайруллина виновным в убийстве с особой жестокостью потерпевшего, заведомо находившегося в беспомощном состоянии. Обстоятельства дела следующие.

Хайруллин в ходе возникшей ссоры ударил Хисматуллина в грудь, отчего тот упал. Затем Хайруллин стал избивать его ногами, обутыми в зимние сапоги, нанося удары по различным частям тела: голове, шее, грудной клетке, животу. Свои действия он не прекращал и после вмешательства подошедшего Гильмутдинова, пытавшегося его успокоить и вывести из дома на улицу. Напротив, он обеими ногами прыгнул на грудь лежащему потерпевшему. От полученных телесных повреждений Хисматуллин скончался на месте происшествия.

По заключению судебно-медицинского эксперта, смерть потерпевшего Хисматуллина наступила от сочетанной травмы груди, живота, головы с повреждением внутренних органов: сердца, печени, оболочно-желудочной связки, сопровождавшимся внутриплевральным и внутрибрюшным кровотечением и шоком. Из заключения эксперта усматривается, что на трупе было обнаружено, без учета повреждений в области живота, не менее 16 тяжких телесных повреждений: закрытая тупая внутричерепная травма с ушибом головного мозга, ограниченные переломы ребер с обеих сторон, двойной перелом тела грудины, переломы ребер с нарушением пристеночной плевры, разрыв сердечной сорочки, сердца, ушиб легких.

Исходя из характера действий Хайруллина, причинившего Хисматуллину указанные телесные повреждения ногами, суд пришел к правильному выводу: виновный действовал с прямым умыслом на лишение жизни потерпевшего.

Помимо этого, согласно заключению судебно-медицинского эксперта, показаниям представителя потерпевшего Хисматуллиной и свидетеля Гильмутдинова, потерпевший Хисматулин находился в сильной степени алкогольного опьянения, а Хайруллин по своим физическим данным имел явное превосходство над ним.

При таких обстоятельствах суд обоснованно признал, что потерпевший Хисматуллин заведомо для Хайруллина находился в беспомощном состоянии. [35, 50]

Исходя из анализа уголовно-правовой литературы и судебной практики, на наш взгляд, проблема соотношения убийства с особой жестокостью и убийства лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, может быть решена следующим образом:

1) убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, само по себе не может быть квалифицировано как убийство с особой жестокостью;

2) убийство должно квалифицироваться и как совершенное в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, и как совершенное с особой жестокостью, в тех случаях, когда до убийства или в процессе лишения потерпевшего жизни, виновный каким-либо образом проявил особую жестокость;

3) частным случаем проявления особой жестокости при совершении убийства лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, может быть признано убийство человека, который находясь в беспомощном состоянии, осознавал процесс или приготовления к убийству, или лишения его жизни, испытывая особые мучения и страдания оттого, что он не может оказать сопротивления виновному;

4)убийство должно квалифицироваться только как совершенное

в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии в тех случаях, когда потерпевший не осознавал характер происходящего, а виновный никаким иным образом при совершении преступления не проявил особую жестокость;

5)убийство спящего, находящегося в состоянии сильного алкогольного опьянения, когда потерпевший не мог оказывать сопротивление виновному, должно квалифицироваться по п. «в» ч. 2 ст. 96 УК РК. Если при этом виновный каким-либо образом проявил особую жестокость, то дополнительно содеянное должно квалифицироваться и по п. «д» ч. 2 ст. 96 УК РК.

3.2 Отличие убийства, совершенного с особой жестокостью от убийства, совершенного в состоянии аффекта

В п. 16 постановления Пленума Верховного Суда РК «О судебной практике по делам об убийстве» от 27 июля 1999 г. указывается следующее: «по смыслу закона убийство не должно расцениваться как преступления, предусмотренных п. «а», «г», «е», «н» ч. 2 ст. 96 УК РК, а также при обстоятельствах, с которыми обычно связано представление об особой жестокости (в частности, множественность ранений, убийство в присутствии близких потерпевшему лиц), если оно совершено в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения либо при превышении пределов необходимой обороны» [5].

В судебной практике данная проблема встречается нередко. Частыми ошибками оказываются следующие:

1) «завышение» квалификации, когда содеянное необходимо было квалифицировать как убийство в состоянии аффекта, а квалифицировали как убийство с особой жестокостью;

2) «занижение» квалификации, когда содеянное необходимо было квалифицировать как убийство с особой жестокостью, а квалифицировали как убийство в состоянии аффекта;

3) ошибочная квалификация, когда вменяют или убийство с особой жестокостью, или убийство в состоянии аффекта при отсутствии признаков и первого, и второго состава.

Самой распространенной ошибкой в настоящее время является «завышение» квалификации. Примером «завышенной» квалификации может служить приговор суда в отношении Климовой, которая признана виновной в умышленном убийстве Г. с особой жестокостью.

Климова, не имея средств к существованию и возможности найти работу, в конце июля 2000 г. приехала из села для проживания в город.

6 августа 2000г. она вместе со своей подругой с целью занятия проституцией сняла квартиру у Г., который забрал у нее паспорт, в обращении с ней был груб и жесток, подвергал частым побоям, понуждал к действиям сексуального характера против ее воли. Испытывая постоянный страх перед Г., Климова ощущала себя незащищенной, а сложившуюся для нее ситуацию считала безысходной.

Вечером 13 августа 2000 г. Климова и Г. находились в квартире вдвоем. Узнав о том, что ее разыскивают работники милиции, Г. разозлился и стал ее избивать, затем снял с себя и с нее одежду, порвав на ней нижнее белье, ударил головой о шкаф и, не обращая внимания на ее крик, совершил насильственные действия сексуального характера. Климова выбежала на кухню, взяла кухонный нож и из мести, с умыслом на убийство Г., сознавая, что своими действиями причиняет особые мучения и страдания, нанесла ему множественные удары двумя кухонными ножами и двумя вилками, причинив 78 колото-резаных ран лица, шеи, груди, живота, рук и ног, 28 из которых были проникающими в брюшную и грудную полость с повреждением сердца, легких, печени и правой почки, относящиеся к тяжким телесным повреждениям по признаку опасности для жизни. От полученных ранений Г', скончался на месте происшествия.

...