Обычное право российских крестьян второй половины XIX - начала XX века: историко-правовой аспект

Общие принципы права категориально идентифицированы автором как обобщенные положения или правила, извлеченные из закона или обычая при помощи толкования, предполагающие бесконечный ряд применений в судебной практике и распространяющиеся на всю систему права. Корни общих принципов права можно обнаружить в письменном праве, обычае и в судебной практике. Обычное право наделяет общие принципы авторитетом, силой и властью, присущей традиционным установлениям. Правовые принципы часто выражены в форме правил или сентенций, сформулированных в народной среде. Диссертант подчеркивает, что общие принципы способствуют интеграции и адаптации новых норм и испытывают обратное воздействие со стороны различных обстоятельств, изменяющих направленность отдельных принципов и способствующих их эволюции. Автор считает, что выявление общих принципов права необходимо для стабилизации правовой системы, установления элементов, соединяющих ее разнородные структурные части и создающих фундамент национальной правокультурной модели. По сфере действия общие принципы разделены на общечеловеческие, действующие на международно-правовом и государственном уровнях, и общенациональные, функционирующие в рамках национальной правовой системы.

Для изучения соотношения общих принципов обычного и официального права диссертант счел продуктивной классификацию принципов на «идеальные» и «пережитые». Первые составляют своего рода идеологическую основу принципата. Высокий морально-нравственный потенциал этих принципов превращает их в ориентир, на который устремлено развитие права, идеальная модель правового порядка - общепризнанная, но труднодостижимая. В обычно-правовых системах к «идеальным» принципам обращались в сложных, нестандартных, трудноразрешимых ситуациях, когда невозможно было применить общераспространенные нормы-принципы или когда объективные обстоятельства заставляли принимать решение, нарушающее общепринятые обычаи. Общеправовые принципы, воплощенные в нормы, правовые обычаи или судебные решения, автор обозначил «пережитыми». В традиционном обществе они являются обязательной императивной нормой и составляют каркас обычного права.

В заключение параграфа делается вывод об исторически сложившейся взаимосвязи общеправовых принципов обычного права и основ законодательства. На практике выявление общего и различного между ними позволяет корректировать позитивное право, приводить его в соответствие с этнокультурными правовыми традициями, онтологической сущностью человека, а также обеспечить преемственность в развитии национального права.

В третьем параграфе «Сущностные характеристики обычного права» внесены коррективы в теорию общих признаков обычного права.

Сущностные характеристики обычного права автором подразделены на специфические черты и признаки, в равной мере присущие обычному и позитивному праву. Устойчивость обычного права обеспечивалась органическим сочетанием в нем старого и нового, наличием реальной возможности оперативной микроновации и адаптации нововведений, непосредственным характером обычного правотворчества. Обычное право укрепляет единство социума, так как насыщено коллективными ритуалами, объединяющими их участников и эмоционально, и духовно, и организационно.

Общепризнанность как одна из основных черт обычного права включает в себя калейдоскоп следующих свойств: обязательность, добровольность, осознанность применения, детерминированность социальными, экономическими, культурно-историческими факторами и ментальными особенностями, доминирование воли коллектива над интересами личности.

В диссертации отмечается, что символический характер придавал крестьянским правовым обычаям форму конкретных юридических казусов. Каждая процедура, формула, действие, знак выполняли свою функцию (вследствие этого неосведомленному человеку они казались чередой хаотичных, бессмысленных, противоречивых, архаичных актов), а в совокупности складывались в систему. Форма обычного права соответствовала чувственно-осязательному, конкретному, образному мышлению членов традиционного социума. Процедура в обычном праве имела не меньшее значение, чем норма. Символизм, ритуальность, обрядовость и поэтизм - это черты, которые способствовали материализации и формализации обычного права, а также объективации накопленных правовых знаний. Слово, ритуал, обряд, символ, процедура объемно раскрывали ментальный смысл обычно-правовых дефиниций и одновременно запускали механизм правовой коммуникации.

Тесная взаимосвязь, взаимопроникновение и взаимопереплетение обычно-правовых норм с другими структурными элементами народной культуры, конкретно-историческими условиями и общественным сознанием, осознанность и переосмысленность совокупности предправовых образов и представлений и их неотделимость от традиционных общинных норм обусловили такое качество обычного права, как синкретизм. Синкретизм, по мнению автора, стал не только чертой, но и средством для достижения целей. Крестьянская масса могла использовать реформы в своих интересах. Захватывая чужеродные элементы, наслаивая их на свои глубинные породы, крестьянская культура трансформировала и адаптировала их.

Обычное право, как и государственное, институционализировано, но по-другому. Институциональность связана с признанием социумом правил поведения, возникающих в обществе в процессе совместного общежития. Институционализированная обычно-правовая система упорядочивала жизнь людей, при сохранении иллюзии неизменности изменялась, обеспечивая устойчивость общественным отношениям и делая их предсказуемыми, устраняла произвол и хаос в социальной системе.

Диссертант полагает, что проблема распознавания на практике обычно-правовых норм существует и является одной из самых сложных для его применения. Разнообразие, неоднородность и отсутствие иерархически выстроенных и четко определенных источников обычного права препятствуют обобщению, упорядочению, объективации обычно-правовой практики.

Автор приходит к выводу, что главным условием эффективности обычного права является соответствие его институтов специфике внутренних институциональных связей социума, определяющих целостность материальных, культурных и ментальных составляющих обычно-правовой системы.

Вторая глава «Соотношение государства и обычного права на примере России во второй половине XIX - начале XX века» состоит из трех параграфов, в которых осуществлено междисциплинарное исследование и предложено авторское видение одного из спорных вопросов теории права о влиянии государства на возникновение, формирование и эволюцию обычного права.

В первом параграфе «Методологическая синхронизация государственной политики в отношении обычного права» проанализированы роль и значение обычного права в становлении и развитии российской правовой системы, систематизирован процесс взаимодействия государства и обычного права и выделены особенности легализации обычно-правовых норм.

Государство, его целостность, легитимность, функциональность на этапе формирования обеспечивались и цементировались обычаями и традициями. Автор полагает, что именно общность мировосприятия правовых и иных представлений, составлявших единую систему ценностей народа и достигших стадии институционализации и культивирования, способствовали формированию на территории Древней Руси государственности.

Санкционирование государством обычно-правовых норм автор расценивает как закономерный этап развития права, значение которого советскими и некоторыми современными юристами явно преувеличено. Признание и покровительство власти значительно расширило территорию действия и способствовало систематизации локальных правовых обычаев. Однако непосредственная связь между санкционированием и приданием обычаям правовой формы не прослеживается.

Отношение государства к обычно-правовым нормам диссертант избрал в качестве критерия периодизации истории российского права и выделил следующие периоды: позитивного признания, использования и санкционирования государством норм обычного права (IX-XIV вв.); вытеснения государством обычного права из юридической практики (XV?середина XVII в.); официального запрета на использование правовых обычаев в качестве источников права и государственной монополии на правотворчество (конец XVII-первая треть XVIII в.); индифферентного отношения Российского государства к функционированию обычно-правовых норм в рамках крестьянского сообщества (вторая половина XVIII-первая половина XIX вв.); легализации автономного функционирования обычного права как регулятора крестьянских правоотношений, торговых и коммерческих споров (середина XIX в. - октябрь 1917 г.); неупорядоченного сосуществования различных источников права, в том числе обычного права и закона (конец 1917 г.-20-е гг. ХХ в.); игнорирования государством самодостаточности и правовой природы обычаев, отрицание их в качестве самостоятельного источника права (30-е гг. ХХ в.-1993 г.); демократизации правовой политики Российского государства и частичной реанимации обычно-правовых регуляторов.

В доимперский период политика Российского государства в отношении обычного права прошла путь от беспрекословного признания, почитания и письменного закрепления до максимально возможного вытеснения из официальной юридической практики. Результатом крестьянской реформы стало: «двоеначалие» закона и обычая в крестьянском правовом быту; антиномия системы сельского управления, основанная на двух взаимоисключающих принципах самоуправления и подчиненности полицейским и административным властям; бюрократизация общинной организации; разрушение традиционного правового менталитета при низком уровне индивидуального правосознания сельских обывателей; разочарование крестьян условиями освобождения и как следствие - противостояние крестьянства и государственной власти, активизация «тупиковых» форм народного протеста.

В заключение автор отмечает, что для гармонизации интересов общества, государства и личности правовое регулирование должно соединить различия и равенство, частное и общее, не следуя рутине прошлого. Равный правовой подход в неравных социальных условиях не создает равенства, а сложность и многообразие не приводят необходимым образом к неравенству и могут быть востребованы в поисках справедливости.

Во втором параграфе «Правовая природа российской модернизации и агродеспотии первой четверти XX века» путем соотношения аграрного законодательства и народного правотворчества выявлены реакция крестьянского традиционализма на инновационные способы сосуществования с властью, а также правовая природа общинной революции начала XX в.

Всплеск деревенских возмущений первых лет ХХ века изменил направленность аграрной политики и законодательства. Манифест от 3 ноября 1905 г. об отмене выкупных платежей диссертант считает юридическим основанием изменения направленности крестьянской политики. Правовые акты столыпинской реформы нанесли серьезный удар по фундаментальным положениям обычного права. В ходе реформы в невиданных масштабах стали распространяться среди крестьян взгляды на землю как на объект купли-продажи. Место совокупного субъекта правоотношений с государством - крестьянского «мира» ? занял отдельный субъект, имеющий определенные права и обязанности. Под натиском победившего в деревне традиционализма царское правительство вынуждено было в 1916 г. свернуть все мероприятия столыпинской аграрной реформы.

Противостояние Временного правительства крестьянскому радикализму превратилось в борьбу принципов власти с аппетитами крестьян. Постсамодержавная администрация не только не сумела предотвратить девальвацию высшей власти, но и способствовала децентрализации системы управления и возрастанию местного сепаратизма. Падение политического авторитета правительства объясняется и противоречивой правовой политикой новой власти, выразившейся в дискредитации основных царских законов и отсутствии собственного права. Тем не менее, стоя перед дилеммой ? проводить насильственные действия или уступить требованиям крестьян ? правительство охотнее уступало. Вялая правовая деятельность государства активизировала правотворчество масс, особенно крестьянства.

Наиболее наглядно отношение большевиков к обычно-правовым институтам прослеживается на примере советского земельного законодательства 1917-1930 гг. Политика советского государства в отношении к обычному праву на данном этапе прошла следующие стадии: 1) полного воплощения обычно-правовых идеалов в правовых актах, активизации крестьянского правотворчества и оживления социалистического инстинкта мелких землевладельцев (октябрь 1917-январь 1918 г.); 2) осуществления обычно-правовых устремлений социалистическими методами (февраль-май 1918 г.); 3) вмешательства советской власти в сферу крестьянских правоотношений, игнорирования традиционных принципов и применения чрезвычайных мер государственного регулирования (лето 1918?1920 гг.); 4) сужения сферы действия обычно-правовых норм путем законодательного ограничения властных полномочий крестьянской общины и ликвидации земельного общества как сферы легального действия обычного права (1921-1930 гг.).

В период становления советского государства обычное право сохраняет статус действующего источника права. Предоставленная советской властью крестьянству возможность реализовать обычно-правовые идеалы на практике в конце 1917-начале 1918 гг. отчетливо продемонстрировала эклектичность крестьянского правосознания и несоответствие мелкособственнических и местничковых устремлений общинников планам молодого социалистического государства. С начала 20-х гг. советское законодательство было направлено на форсирование процесса разложения общины и уничтожение обычного права, противоречащего потребностям нового строя и нового правосознания.

В третьем параграфе «Дихотомия закона и обычая в правовой жизни российских крестьян» на примере юридической практики российского крестьянства второй половины XIX-начала XX века выявлены потенциальные возможности взаимодействия закона и обычая как основных источников российского права.

Сопоставление роли обычного права и законодательства на различных этапах истории российской государственности не согласуется с утверждением о том, что основные характеристики закона имеют для развития права большее значение, чем отличительные черты обычая. Проанализировав конкретно-исторический и нормативный материал, автор приходит к выводу о самостоятельности анализируемых источников права и, одновременно, их взаимообусловленности, взаимосвязи, взаимодействии и взаимопроникновении на всех стадиях истории права. Более четко соотношение закона и обычая, по мнению диссертанта, характеризуется понятием «дихотомия», т. е. сопоставленность или противопоставленность двух частей целого.

Признание обычного права в качестве основы права не умаляет значение закона как источника права, а лишь возвращает позитивному праву его историческую почву. В обществах, где ценностные установки усвоены через традиции, а правовое бытие человека выражается в наиболее целесообразных формах общения и поведения, регламентация, основанная на законе, не может распространяться на все элементы социальной системы. Для общества традиционного типа обычаи ? не «живая старина» или пережиток, а действующее право, которое активно регулирует жизнь людей, подчас вопреки действующему законодательству, насаждаемому, как правило, политическими элитами, ориентирующимися на соответствие эталону «цивилизации».

Диссертант полагает, что сила обычного права заключена не в дерогаторном потенциале. Нарушения законодательства вследствие его несоответствия бытующим в народе представлениям о нравственности и справедливости неизбежны. Поэтому государству необходимо признать правотворческий потенциал общества и выработать разумные способы взаимодействия законов и норм общественного происхождения.

Законодательству о крестьянах второй половины ХIХ-начала ХХ в. присущи некоторые особенности, одна из них - непоследовательность. На начальном этапе крестьянству были предоставлены самоуправление и абсолютная свобода, граничащая с бесконтрольностью. Затем государство начало опекать «сельских обывателей» путем внедрения штата чиновников, контролировавших деревенский быт и вмешивавшихся даже в семейные раздоры. В начале ХХ века власть стимулирует разрушение общины и поощряет развитие у крестьян самодеятельности, предприимчивости и чувства гражданственности. Другая характерная черта законов о крестьянах - длительность процесса внедрения их в жизнь, поэтапность и общая медлительность. Не менее важными являются и несоответствие законов о крестьянах народным правовоззрениям, сословность, несвоевременность, консервативность, неопределенность и низкий уровень юридической техники.

В работе показано, что появившаяся к концу ХIХ столетия тяга крестьян к законам упиралась, помимо прочего, в их несовершенство. В России продолжали править люди, а не законы, что препятствовало образованию единого правового государства, единой правовой культуры.

Обычное право в течение нескольких десятилетий превратилось из системы привычных, неотъемлемых от крестьянского мировосприятия и образа жизни правил и процедур, воззрений на справедливость и правду в официальный источник права. Стремительная метаморфоза в государственных воззрениях на обычное право активизировала правотворчество крестьян в направлении развития норм обычного права и приспособления их к функционированию в созданных властью судебных органах. Вторжение закона в мир крестьянских правоотношений нарушило монополию и снизило авторитет обычно-правовых норм и представлений. Потенциальная возможность обжаловать незыблемые ранее решения сельских судов и даже избежать «мирского» правосудия расстраивала сложившуюся систему правовых ценностей.

Живучесть обычно-правовых форм автор объясняет их тесной взаимосвязью с другими элементами народной культуры, осознанностью и переосмысленностью совокупности правовых образов и представлений, наличием в обычно-правовой системе адаптационных механизмов для сохранения социальной стабильности и жизнеспособности общины др. Обычное право диссертант видит как неотъемлемый компонент крестьянской системы ценностей, способствующий сохранению целостности мировосприятия.

Третья глава «Правовое регулирование имущественных отношений российских крестьян во второй половине XIX - начале XX века» подразделяется на четыре параграфа, в которых выявлены, проанализированы и сопоставлены с базовыми законодательными положениями основные обычно-правовые установки и традиционные модели правового поведения в сфере регулирования имущественных отношений.

В первом параграфе «Право собственности в системе земельно-распределительной деятельности русской общины» проведен сравнительный анализ обычно-правовых и официально-властных способов обоснования права собственности, концептуально обобщено правовое и психоментальное восприятие русскими крестьянами данного института.

Автор полагает, что общинный порядок землепользования порождал у крестьян психологию коллективного собственника, гарантировал определенное количество и равномерное распределение земли, страховал земледельца от безработицы, поощрял инертность, низкий уровень потребностей и рост семьи, задерживал имущественное расслоение, снимал с членов «мира» заботу о будущем своих детей и не исключал вмешательства коллектива в частные дела общинников, ограничивал самодеятельность крестьян.

В диссертации подчеркнуто, что земельное регулирование общинной собственностью базировалось на обычно-правовых принципах приоритета коллективных интересов над личными, уравнительности, солидарности интересов, необходимого трудового участия в обработке земли, «глядя по человеку и по хозяйству».

Целью уравнительности было достижение гармонии интересов «мира» в целом, отдельных крестьян и фискальных устремлений государства, а также предоставление равных возможностей при использовании членами общины объектов общинной собственности

Диссертант констатирует, что обычно-правовой характер земельного регулирования «мира» обусловил основные черты общинной собственности, которая до начала ХХ века оставалась условной и неформальной. Законодательство лишь признает факт существования данного феномена, а его правовая регламентация отсутствует. Доминирование общинной собственности и ее легитимация признанием и защитой основной массы крестьянского населения тормозили развитие других форм собственности на недвижимость.

Соискатель приходит к выводу, что государство в рамках крестьянской реформы нарушило монополию «мира» на регулирование имущественных отношений, но не обеспечило укрепляющиеся в крестьянской среде отношения собственности своей правовой защитой. Столкновение обычно-правовых принципов с новым правопорядком активизировало крестьянское правотворчество в направлении закрепления собственных прав на землю.

Главным итогом столыпинской реформы в сфере развития частнособственнических инстинктов в деревне автор называет усиление индивидуализма, вовлечение крестьян лично или в составе коллектива в процесс купли-продажи земли и «привыкание» к понятию платы за землю, укрепление уверенности в прочности владения землей и появлении заинтересованности в повышении производительности труда.

Государство, вступив в начале ХХ в. в противоборство с общиной за получение поддержки со стороны крестьян, безнадежно проиграло. Однобокое правовое регулирование, нацеленное на соблюдение государственного интереса и игнорирующее потребности общества, по мнению диссертанта, одна из основных причин этого поражения.

Советская власть в период своего становления повторила многовековую историю взаимоотношений царского правительства и общины. Путь от абсолютного признания автономии земельных обществ, затем вмешательства государства в дела крестьянских общин и до ликвидации «мира» уместился в хронологические рамки конца 1917-1930 гг.

Представления о социалистическом потенциале общины и ее возможном перерождении в коммуну оказались ошибочными. Постоянно воссоздаваемая русскими земледельцами общинная целостность опиралась на коллективную собственность и индивидуально-семейный тип хозяйствования. На первый взгляд, способы упорядочения советской властью земельных отношений соответствуют обычно-правовым устремлениям крестьян. Однако различными оказались не только цели преобразований, но и отношение, понимание, содержание формулы справедливого распределения собственности.

Во втором параграфе «Социальная реконструкция обычно-правовой системы договорных отношений» составлена научная модель системы договорных отношений традиционного общества на примере российских крестьян второй половины XIX ? начала XX века.

Понятия «договор», «обязательство» и «сделка» во второй половине XIX - начале XX века не имели четких различий ни по закону, ни по обычному праву. В крестьянской терминологии под сделкой понимался договор или какое-либо соглашение.

Договор означал то же, что и уговор, взаимное соглашение, условие, обязательство. Процедура обрядов, сопровождавших заключение договоров, выражала нравственное и физическое единение сторон, объединившихся для достижения определенной договором цели.

Свидетельские показания при заключении крестьянских договоров имели первостепенное значение, а свидетели играли почетную роль. Во-первых, они придавали сделке легитимность. Во-вторых, служили доказательством (причем основным) действительности договоров на суде. В-третьих, гарантировали осуществление прав сторон.

Автор обращает внимание на своеобразное понимание поручительства в обычном праве, которое рассматривалось как ручательное одобрение от однообщественников, подтверждение хорошей репутации, имущественной состоятельности лица, вступающего в договорные отношения, его возможности выполнить принимаемые условия. Поручительство требовалось при вступлении крестьян в частные и, особенно, казенные обязательства.

Принцип конверсии сделок в крестьянском юридическом быту зачастую прикрывал собой нарушение законных запретов. Анализируя крестьянские сделки купли-продажи, автор пришел к выводу, что, помимо купли-продажи в общепринятом смысле, встречаются случаи подмены куплей других договоров, например, аренды, пожизненного содержания, мены и т. п.

Купля-продажа недвижимости, и прежде всего земли, существенно трансформировала обычное право. Придание государством земле статуса объекта купли-продажи раскололо крестьянское правосознание. С одной стороны, купля-продажа утоляла непреодолимую жажду земли у крестьян и поддерживала традиционную форму землепользования, с другой - противоречила обычно-правовому принципу справедливости. Частные владельцы земли лишались защиты общины, но и государство не стало на стражу их интересов. Неприятие крестьянством взглядов законодателей на землю как на товар стало, по мнению диссертанта, одной из причин октябрьских событий. Отменив частную собственность на землю в октябре 1917 г., большевики обеспечили себе поддержку в деревне.

До начала ХХ в. крестьянские долги носили государственный характер, поскольку основная масса денежных займов предназначалась для выполнения обязательств перед государством. После отмены выкупных платежей и подушной подати целевое использование займов связано с решением проблемы земельного обеспечения. Все разновидности кредита, распространенные в крестьянской среде, носили потребительский, накопительный, разорительный характер. Отсутствие государственных программ по внедрению цивилизованных форм кредита создавало благоприятную почву для процветания в деревне самых безобразных форм ростовщичества.

К причинам подмены арендой других сделок автор относит отсутствие развитых, цивилизованных, устоявшихся обязательственных отношений, свободных капиталов, рынков сбыта сельскохозяйственной продукции, прослойки опытных и зажиточных землевладельцев-арендаторов, а также бедность и невежество населения.

Широкую трактовку арендных отношений диссертант объясняет неэффективностью государственного правового регулирования. Легальная купля-продажа крестьянской земли была под запретом до 1906 г. Развитие кредитных отношений сдерживалось искусственным занижением государством процентных ставок, а также невозможностью использования земель, приобретенных сельскими обществами или отдельными крестьянскими дворами (до погашения выкупной ссуды), в качестве залога для получения ссуды. Аренда земли крестьянами оставалась свободной от государственных ограничений и регулировалась в большей степени нормами обычного права. В деревне появилась когорта людей, умело пользовавшихся двойственностью нормирования гражданско-правовых отношений и противоречиями между законом и обычаем. Крестьяне приобрели новый правовой обычай - нарушать, обходить и игнорировать закон.

В третьем параграфе «Правовая роль семьи в системе крестьянских имущественных отношений» выявлены существенные признаки «крестьянского двора» и «семьи» как субъектов обычного права и реконструирована их роль в системе крестьянских имущественных отношений.

Институт крестьянского двора был известен как обычному праву, так и законодательству. Несмотря на продолжительную правовую историю, понятие крестьянского двора как субъекта права не было четко сформулировано ни в законах, ни в толкованиях Сената, ни в работах ведущих юристов.

Для определения признаков крестьянского двора автор счел необходимым соотнести его с понятием «семья». Двойственность терминологии семейной организации определяется ее спецификой не только как родственного или супружеского союза, но и как хозяйственно-производственной ячейки. В состав двора могли войти посторонние семье лица, а на имущественные права членов семьи влияла мера их участия в совместном хозяйстве.

Для характеристики крестьянской семьи (двора) как субъекта обычного права диссертант применяет следующие критерии: продолжительность существования, характер взаимоотношений между членами семьи, наличие и количество детей, волевой признак, определяющая систему имущественных отношений семьи, форма собственности. Выделение временного критерия автор объясняет существованием в крестьянской юридической практике договорных семей - своеобразных семейных товариществ, создаваемых на определенный срок (как правило, 10 лет). Исходя из характера взаимоотношений членов семьи, определяемого во многом личностью домохозяина, крестьянские семьи диссертант разделяет на авторитарные и эгалитарные.

Крестьянские семьи второй половины XIX - начала XX века по форме собственности подразделялись и соответственно основывались на частной, общей или семейной собственности. На правах общей собственности распоряжались члены договорной семьи, предполагавшей соединение имуществ, принадлежавших до этого разным собственникам. После принятия закона 14 июля 1910 г. к ним присоединились семейные коллективы, состоящие из боковых родственников. Право частной собственности принадлежало домохозяевам хозяйств, выделившимся из общины в ходе столыпинской аграрной реформы. И наконец, основная масса крестьянских дворов осуществляла свои имущественные права и интересы в рамках семейной собственности.

Автор приходит к выводу, что крестьянский двор выступал подсистемой общинной организации, институтом, посредством участия в котором крестьяне получали статус субъекта права и возможность осуществить правовые интересы и цели. Считать крестьянский двор юридическим лицом не правомерно, так как он не являлся самостоятельной организацией, а подчинялся интересам, распоряжениям и правилам поведения сельского общества. Скорее двор - союз физических лиц, закрепленный принятой в общинах системой распределения «мирской» собственности. Публично-правовая сторона института «крестьянский двор» сформировалась путем оформления в законах, а частноправовая сложилась на основе семейной собственности.

Изменение отношения государства к общине предопределило судьбу и крестьянского двора, и семейной собственности. Замена семейной собственности совершалась не вследствие заявлений о том заинтересованных лиц или распоряжений крестьянских учреждений, а силой закона. Община обеспечивала защиту семейной собственности ввиду особой значимости крестьянской семьи в системе мирского общественного устройства.

Семья представляла собой своеобразную трудовую ассоциацию и тем самым привносила в институт брака экономический элемент. Брачный союз имел и юридическую природу, потому что между супругами устанавливались определенные личные и имущественные правоотношения. В крестьянской среде, несмотря на все усилия духовенства, не утвердилось значение брака как таинства или священнодейства. Брак отличался договорным характером и имел форму соглашения. В отличие от законодательства, последовательно проводившего принцип раздельности имущественных прав супругов, обычное право отдавало приоритет общесемейным интересам перед собственническими притязаниями отдельных членов семьи.

В четвертом параграфе «Антропологическая интерпретация обычно-правового порядка преемственности имущественных прав» проанализированы традиционно сложившиеся способы и модели имущественного правопреемства, сопоставлены обычно-правовые нормы о наследовании и положения законов, а также определены пределы их взаимовлияния.

Наследование по обычному праву принципиально не изменило своего характера со времен Русской Правды и представляло собой имущественную сторону разделения семьи на несколько самостоятельных. Открытие наследства наступало тогда, когда умирал глава семьи, олицетворявший семейный авторитет. Смерть подчиненного члена семьи не могла дать повода распаду семьи и наследованию. В связи с этим ? устранение восходящих родственников из круга лиц, призываемых к наследству. Данный принцип прошел через все историческое развитие русского наследственного права.

Во второй половине XIX?начале XX века законным поводом открытия наследства считалась смерть человека. Другие основания покоились на фикции или презумпции смерти человека. Основанием права наследования служило кровное родство, завещание. Обычное право в число требований к наследнику включало, помимо кровного или иного родства, фактическую принадлежность к семье, трудовое участие в семейном хозяйстве, а перечень оснований наследования расширяло брачным или другим договором.

Диссертант указывает на узкую сферу применения завещания в крестьянском юридическом быту. Право владельца распорядиться судьбой вещи было ограничено рамками семьи, рода и «мира». Передача благоприобретенного имущества посторонним лицам, разрешаемая по закону, обычным правом категорически воспрещалась. Институт завещания находился в совместном ведении обычая и закона. При этом он выходил за пределы господства обычного права и мог регулироваться официальным законодательством.

Анализ роли завещания как источника субъективного волеизъявления привел автора к выводу о том, что данный тип юридических отношений в обычном праве был максимально огражден от произвола частных лиц и случайностей их личностного бытия. Источники, содержащие нормы обычного права второй половины XIX - начала XX века, не содержат четких правил наследования, аналогичных порядку наследования по закону.

Классификация обычно-правового наследования разнообразнее наследования по законодательству. Наследование после отца и матери регламентировалось только обычаями, хотя в законах принцип раздельности имущественных прав супругов проведен более последовательно. В крестьянском наследовании существенно отличался порядок передачи движимого и недвижимого имущества, особенно земли, которая вплоть до полного изъятия ее из частного оборота большевиками передавалась по наследству с ограничениями и под контролем общины. По содержанию наследственной массы у крестьян автор выделяет наследование семейного имущества и личного. По основанию к открытию наследства крестьянское наследование разделено на договорное, по завещанию или по обычаю. Обычно-правовой порядок наследования зависел и от положения наследника, а именно наследование члена семьи, отделенных и боковых родственников, а также от статуса наследодателя (наследование после домохозяина или других членов семьи).

Далее в работе отмечается, что регулирование советским государством крестьянских наследственных отношений характеризуется продолжением и углублением традиций второй половины XIX-начала XX в., которые проявлялись в обеспечении законодателем преимущественного применения обычного права. Первые декреты советской власти в полной мере отражали народное отношение к институту наследования как к переходу трудового хозяйства от одних членов семейной организации к другим.

Автор приходит к выводу, что с конца 20-х гг. в советском праве возобладали традиции русской системы наследования, а именно: приоритет кровного родства как основания наследования нисходящих родственников; равноправие законных наследников; ограничение воли завещателя и право законных наследников ее обжаловать; социальная ориентированность правил наследования; ограничение передачи недвижимости по наследству; контрольно-охранительные полномочия публичных организаций при передаче имущественных прав.

Четвертая глава «?Преступление” и ?наказание” в обычном праве российских крестьян второй половины XIX ? начала XX века» состоит из трех параграфов. В них выявлены и проанализированы наиболее устойчивые и распространенные обычно-правовые представления о преступлении и наказании, а также установлено влияние трансформации традиционной уголовно-правовой ментальности на уровень и характер крестьянской преступности.

В первом параграфе «Криминологический анализ коллективных правовых представлений о преступлении в обществе традиционного типа» раскрывается теоретическое и практическое значение обычно-правовых институтов в конструкции уголовного права, восстановлен и изучен комплекс устойчивых правовых представлений о преступлении.

Пронизанность уголовного права архетипическими формами и морально-этическими стандартами, обусловленность правовых особенностей общества как предшествующими, так и современными культурными влияниями предопределяет необходимость учета устойчивых элементов правосознания. К ним в первую очередь относятся правовые представления. Правовые представления связаны с господствующими в обществе представлениями о добре и зле и выражают жизненные потребности человека и присущие ему социально-культурные ориентиры, восходящие к историческим устоям общества. Выяснение причин и глубины противоречий между социокультурными ценностями россиян и легальными способами их достижения позволит максимально сбалансировать интересы и безопасность личности, общества и государства при минимальном вмешательстве власти в сферу частной жизни.

В диссертации отмечается, что среди российского крестьянства слово «преступление» употреблялось редко, его заменяли выражения «вина», «проступок», «злодеяние». Приписываемое русской традиции понятие «обиды» как обозначение преступности деяния в крестьянском правовом быту имело другое значение. Это не само деяние, а скорее реакция потерпевшего или последствия от него. Понятие о преступлении в народном правовом быту тесно соприкасалось с понятием греха. Грех порождается несовершенством духовной природы человека, выразившимся или не проявившимся во внешнем мире. Изначально грех лежит на всех и, участвуя в конфликтных ситуациях, человек провоцирует новые проявления греховности мира.

Обычно-правовая восприимчивость к субъективной стороне преступления направлена на поиск накопленных коллективной памятью образцов выхода из аномальных ситуаций для справедливого решения конфликта и предотвращения «потаенной» обиды с целью предупреждения будущего греха, а также создания новых обычно-правовых эталонов выхода - решения.

Диссертант полагает, что в отличие от категории «субъект преступления» официального законодательства обычное право опирается на понятие «личность преступника». Личность преступника ? более широкое и емкое понятие, включающее сложный комплекс социально-психологических, духовно-культурных и нравственных признаков, свойств, связей, отношений, рассматриваемых во взаимодействии с индивидуальными особенностями и жизненными фактами, лежащими в основе преступного поведения.

Исследование крестьянских представлений о преступлениях приводит автора к следующим выводам. Широкие границы, устанавливаемые народными воззрениями между нормой и аномалией, не позволяют сформулировать абстрактно-формального определения преступления. Противоправное деяние для крестьян - это, прежде всего, конфликт, дестабилизирующий фактор, угрожающий целостности социума. Для крестьян важно не формальное проявление действия, а степень причиненного им вреда, т. е. оставленной обиды. Установленный общиной перечень аномальных деяний не позволяет однозначно отнести их к категории преступления, поскольку преступно не то, что определено, а то, что вызывает негативную реакцию и оценку со стороны коллектива. Отсюда двойственность отношения к внешне одинаковым проявлениям девиантного поведения.

В переломные периоды модификации народной культуры, трансформации и деформации общественного правосознания, правовые представления испытывают мощное внешнее воздействие, приходят в столкновение с нормативными суждениями власти, доводят до крайности неприятие чужого права и разрушают государственно установленный правопорядок.

Во втором параграфе «Трансформация ментальных особенностей сельской девиантности во второй половине XIX?начале XX века» на примере крестьянской преступности обозначенного периода обоснована необходимость развития такого направления в юриспруденции, как криминальная этнология, которое в поисках причин появления и модификации преступности основное внимание уделяет факторам психоментального свойства, а характер девиантных отклонений связывает с трансформацией основных правоаксиологических установок в обществе.

История российского права дает не только фактический базис, но и конкретно-исторический опыт уничтожающего и деформирующего действия преступности. Преступность, ее состояние, формы и размах есть лишь внешнее проявление кризиса коммуникативных общественных связей и взаимоотношений личности с социальной средой. Соответствие правовых представлений большинства населения легальным нормативным суждениям и правовым предписаниям власти является залогом правопорядка в обществе.

В диссертации подчеркивается, что во второй половине XIX века две существовавшие ранее, если не параллельно, то с ограниченным количеством точек соприкосновения, ипостаси российской правовой культуры (крестьянская и элитарная) вступили в активное и не контролируемое государством взаимодействие. Переход от одних социокультурных форм к другим спровоцировал появление правового вакуума, так как ни обычно-правовые нормы, ни положения закона не могли стать эффективными регуляторами существенно изменившихся общественных отношений. Несоответствие российской нормативной базы реалиям общественного бытия привело к резкому росту преступности, причем, прежде всего, среди крестьянского населения.

Девиантность толпы порождалась несправедливыми с точки зрения народа мероприятиями власти, решениями судебных органов или действиями чиновников. Ужесточение карательных санкций усиливало погромное движение и порождало месть общинников за арестованных соучастников восстановления нарушенной справедливости. Высокая эффективность насильственных способов разрешения конфликтов превратила насилие в норму общественной жизни и один из основных регуляторов взаимоотношений не только с властью, но и между общинниками. В результате в начале XX века увеличилось число осужденных по всем видам преступлений против личности.

Количество осужденных женщин в указанный период сопоставимо с ростом населения, что доказывает факт высокой социальной интегрированности женщин и лучшей приспособляемости к новым условиям. Женщина как основной инструмент неформального контроля и транслятор накопленного поколениями опыта в меньшей степени склонна к девиантному выбору, поэтому тормозила развитие криминальных субкультур в традиционном обществе.

Кризис традиционной крестьянской морали, ломка патриархальных основ деревенской жизни, рост денежного хозяйства и разрушение солидарности интересов членов крестьянского двора, автономии и замкнутости семьи расшатали многовековой уклад общинной жизни и сформировали новую культурную группу, не отождествлявшую себя с системой уголовного правосудия большинства. Энергетика представителей новой субкультуры сублимировалась в девиантную деятельность, направленную на разрушение существующих общественных устоев и названную хулиганством.

Большевики, выступившие против складывавшегося в течение многих веков в России государственного строя, порядка управления и власти, переквалифицировали некоторые формы отклоняющегося поведения из патологии в норму. Советская власть жестко требовала соблюдения возложенных на крестьян многочисленных обязанностей, подавляя любые попытки сопротивления. Поэтому у крестьян понятия «закон» и «право» стали восприниматься только как обязанности личности перед государством. Одним из проявлений такой дезорганизации стала преступность и иные виды социальной аномалии. Массовое правосознание расценивало репрессивную сторону права как более важную по сравнению с гарантированной. Законодательное приписывание статуса «девианта» зажиточному, экономически и хозяйственно состоятельному крестьянину и легализация уравнительного перераспределения привели к обнищанию сельского населения и его резкому сокращению.

Сформированная на основе прошлого опыта предрасположенность воспринимать и оценивать какой-либо объект определенным способом и готовность действовать в отношении него в соответствии с этой оценкой весьма устойчива. Относительная неизменность обыденного правосознания в указанных отношениях говорит о том, что и позитивные, и негативные аспекты данного сознания не поддаются значительным колебаниям.

В третьем параграфе «Социальные функции института наказания в обычно-правовой системе» исследуются обычно-правовые основания института наказания и характерные особенности социального контроля в обществе традиционного типа.

Сравнение официальной и крестьянской карательных систем во второй половине XIX - начале XX века, по мнению автора, необходимо для выяснения традиционных приемов восстановления справедливости, ограничения насилия и урегулирования конфликтов, а также степени защиты интересов потерпевших, частных и общественных интересов, обстоятельств, принимаемых во внимание при определении кары за преступление, изменения отношения народа к вопросам боли и смерти, технологии причинения страданий и т. п.

Автор считает, что наказание в крестьянской среде воспринималось как самая радикальная мера разрешения конфликта. Обеспечение социального контроля в общине осуществлялось по воссоединяющей модели, посредством публичного и опосредованного осознания чувства стыда, развития внутрисемейного регулирования и неформального контроля над противоправным поведением. «Мир» относился к преступнику как сложной целостной личности и простому грешнику. Общество предоставляло ему возможность выбора: ответить на попытки окружающих реинтегрировать его в общину или совершить преступление и присоединиться к преступной субкультуре.

Соискатель полагает, что элемент возмездия присутствовал при определении наказания. Отмщение считалось священным долгом, а его неисполнение влекло всеобщее презрение. Месть в крестьянском коллективе относилась к категории репрессивных санкций частного характера, но осуществлялась в условиях жесткого социального контроля. Данная модель ответственности основывалась на обмене равнозначными действиями и мыслями для восстановления выведенного из равновесия миропорядка и воспроизводства традиционных структур мышления, норм и образцов поведения.

Карательные санкции, применявшиеся в общине, автор классифицирует в соответствии с их действием, а также в связи с их влиянием на другие явления социальной жизни. Некоторые санкции являлись прямым выражением социальных чувств и предотвращали состояние общественной дисфории, вызванной противоправным деянием. Другие наказания применялись для компенсации моральных и материальных потерь пострадавшего от преступления и восстановления общинной гармонии. Основной целью обычно-правовых наказаний диссертант считает исправление нарушителя и реинтеграцию его в общину до того, как девиантность успевала стать основной характеристикой человека.

В отличие от государственной карательной системы, ориентированной в своих действиях на природное чувство страха перед наказанием у людей, обычно-правовые санкции воздействуют на самую значимую ценность у индивида в традиционном обществе - его доброе имя, репутацию. Нарушители общепринятого уклада крестьянской жизни вызывают неодобрение и становятся предметом всеобщего осуждения. Форма общественного порицания зависит от характера совершенного деяния, уровня эмоционального потрясения и интенсивности коллективных переживаний, вызванных проступком.

Проведенное исследование позволило автору сформулировать несколько уроков аксиоматического характера.

Во-первых, в условиях, когда уголовно-правовая норма обусловлена не общественными потребностями, а субъективной оценкой деяний, различного рода интересами элиты, неизбежен конфликт между общественным сознанием и уголовными запретами.

Во-вторых, расширение диапазона применения уголовного права и внедрения суровых наказаний без учета социально-исторического контекста и культурологических особенностей провоцирует различные формы общественного сопротивления: от пассивного неприятия и игнорирования до социальной агрессии.

В-третьих, система мер уголовно-репрессивного воздействия со стороны государства на общество не имеет универсального характера, так как ее эффективность обусловлена ментальными особенностями этноса, спецификой его мировосприятия, набором соционормативных установок.

В-четвертых, система наказаний современных обществ должна базироваться на традиционных принципах и опыте. Обращение к традициям и их осознание дают возможность отнестись к ним критически и использовать их конструктивный и творческий потенциал. Игнорирование традиции делает ее власть бесконтрольной и оставляет за границами рефлексии.

Пятая глава «Реализация обычно-правовых установок в системе российского правосудия второй половины XIX?начала XX века» предметно разделена на три параграфа, в которых показаны особенности реализации обычного права в традиционной и государственной судебной практике, выявлены возможности адаптации обычно-правовой системы к государственно организованному правосудию, реконструированы и продемонстрированы традиционные модели правового поведения в судебном процессе.

В первом параграфе «Правовые основы традиционного правосудия» синтезированы правовые представления российских крестьян о справедливом характере суда, а также формы, процедуры и основания традиционного правосудия.

До введения Общего положения о крестьянах от 19 февраля 1861 г. российские крестьяне формально не имели общего сословного суда. Разрешение конфликтных ситуаций в деревне осуществлялось посредством традиционных судов. Опираясь на отзывы крестьян, архивные документы и сведения народоведов, автор выделил следующие формы общинных судов: суд сельского схода, суд стариков, семейный суд, суд соседей, суд старосты, самосуды, суд волостного схода. В различных местностях существовала одна или несколько из вышеперечисленных форм общинных судов. Формально крестьянские суды не находились в инстанционной зависимости. Однако определенная иерархия, взаимосвязь и взаимодействие между ними наблюдаются.

Диссертант обращает внимание на то, что основной задачей правосудия крестьяне считали компенсацию пострадавшему нанесенного материального ущерба. Род наказания зависел от размеров причиненного вреда, а также от того, кто совершил правонарушение - «глядя по человеку». Потеря репутации в результате судимости имела серьезные последствия для общественного статуса крестьянина, поэтому при рассмотрении дела крестьяне-судьи большое внимание уделяли качеству предъявляемых доказательств.