ЕСПЧ посчитал, что лишение военнослужащих-мужчин права на отпуск по уходу за ребенком, когда женщины-военнослужащие имеют право на такой отпуск, является дискриминацией по признаку пола и нарушает право на уважение семейной жизни и право на свободу от дискриминации по признаку пола, закрепленные в ст. 8 и ст. 14 Конвенции. В результате толкование ЕСПЧ прав, гарантированных Конвенцией, пошло вразрез с конституционными идеями, придающими смысл этим правам в Российской Федерации. Возникновение противоречивых подходов также стало неизбежно в деле «Анчугов и Гладков против России».

Согласно статье 32 Конституции РФ не имеют права избирать и быть избранными граждане, признанные судом недееспособными, а также содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда. Голосовать имеют право лишь заключенные следственных изоляторов временного содержания, получившие открепительное удостоверение через доверенное лицо, поскольку в отношении этих лиц ещё нет вступившего в силу приговора. Заключенные подали жалобу в ЕСПЧ по причине ограничения их избирательных прав. По мнению Страсбургского суда, такое положение плохо соотносится с требованиями ст. 3 Протокола № 1 к Конвенции, толкуя данные требования довольно широко, суд констатировал непропорциональный подход российского законодателя к лишению своих граждан избирательного права.

Представляется справедливым установить механизмы реализации принципа соразмерности в вопросе лишения заключенных избирательного права. То есть не распространять запрет на всех лиц, содержащихся в местах лишения свободы, без учета особенностей их личности, тяжести совершенного преступления и иных аспектов индивидуальной ситуации, а установить пропорциональную дифференциацию.

В 2015 году группа депутатов Госдумы обратилась в КС с просьбой оценить возможности признания и исполнения постановлений ЕСПЧ, противоречащих положениям Конституции и правовым позициям КС. В ответ КС отметил в своём постановлении, что Россия может в порядке исключения отступить от выполнения возлагаемых на нее обязательств, когда такое отступление является единственно возможным способом избежать нарушения норм Конституции.

Такое положение относится не к самому международному договору, а к истолкованию соответствующей нормы Страсбургским судом в рамках рассмотрения конкретного дела. КС пошёл по пути Великобритании, которая в 2004 году отказалась исполнять решение ЕСПЧ по аналогичному делу «Херст против Великобритании», которое закончилось признанием Европейским судом за заключенными права голоса. Основополагающий принцип действия конвенции заключается в том, что ответственность за соблюдение закрепленных в ней прав возлагается на подписавшие ее государства. Члены Конвенции также взяли на себя обязательства по исполнению решений ЕСПЧ, установив приоритет международных договоров над национальным законом.

Гармоничное взаимодействие европейского и конституционного правопорядка невозможно в условиях субординации, поскольку только диалог между различными правовыми системами является основой их надлежащего равновесия. Выработав механизм по неисполнению постановлений ЕСПЧ, наше государство дистанцировалось от очень значимого инструмента толкования конвенционных гарантий, создав препятствие для имплементации Конвенции.

В рассмотренных делах ЕСПЧ отстаивает прогрессивные идеи равенства женщин и мужчин в правах, недопустимость дискриминации, уважение семейной жизни, а также избирательные права, закрепленные в Конвенции. Таким образом, толкование ЕСПЧ соответствует существующей правовой действительности. На данном этапе развития общества в оговоренных изменениях явно назрела потребность, однако наш законодатель силится сохранить консервативные нормы, уменьшая эффективность международного права, которая зависит от готовности государств пожертвовать частью своих суверенных полномочий в интересах расширения международного контроля.

2.2 Европейская система защиты прав человека

В рамках Декларации ООН, утвержденной 8 сентября 2000 г., а также итогового документа Всемирного саммита 2005 г., принятого резолюцией в сентябре 2005 г. Которая в числе всего прочего напоминает всему мировому сообществу, что все Мы (государства -- члены ООН) вновь обязуемся активно защищать и поощрять все права человека, верховенство права; Мы вновь подтверждаем торжественно взятые нашими государствами обязательства содействовать всеобщему уважению, соблюдению и защите всех прав человека и основных свобод.

Основополагающим документом в Российской Федерации является Конституция Российской Федерации. Место и значение Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, как и других международных норм, определяются Конституцией РФ. В соответствии с п. 4 ст. 15 Конституции РФ, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотрены законом, то применяются правила международного договора. Отметим также и тот момент, что ст. 15 Конституции РФ находится в разделе

Основы конституционного строя, означающее, что другие нормы Конституции не должны противоречить статьям в этом разделе. Нельзя не отметить, что существует сложность в определении места международных договоров в системе российского законодательства, так как не сказано об этом в Конституции РФ, что вызывает дискуссии. В иерархии нормативно-правовых актов нужно четко определить место международных договоров, а соответственно Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод и решений Европейского суда по правам человека. И по этому поводу существуют различные мнения.

Д.А. Шлянцев считает, что «…нормы международного права, инкорпорированные в российское законодательство, подчиняются приоритету Конституции РФ, т.е. применяются в России постольку, поскольку это не противоречит Конституции РФ».

В.Д. Зорькин указывал, что Конституционный Суд защищает основные права, предусмотренные Конституцией, которые по существу такие же, как права человека в Конвенции, за соблюдением которой следит ЕСПЧ.

И Конституция, и Конвенция исходят из того, что общепризнанные в современном правовом государстве основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения и не могут быть отменены. Вследствие этого, по его мнению, «Конвенция занимает особое место по сравнению с традиционными нормам международного права и международными договорами. И Европейским Судом, и господствующей среди юристов доктриной она характеризуется как конституционно признаваемый на национальном уровне инструмент европейского правопорядка. Уникально место Конвенции и в России. На основании ст. 15 Конституции Конвенция включена в российскую правовую систему в качестве международного договора, имеющего приоритет над внутренним законодательством.

В России Конвенция -- в силу ст. 17 Конституции -- действует в качестве конституционного инструмента признания и защиты прав и свобод человека и гражданина, т.е. в качестве конституционного права» . Так же, взглянув на п. 2 ст. 125 Конституции РФ, увидим проверку Конституционным Судом РФ на предмет соответствия Конституции РФ не вступивших в силу международных договоров Российской Федерации. Вельяминов говорит о невозможности заключения международного договора с нарушением собственной конституции.

Приоритет международного права над Конституцией сомнителен, поскольку международный договор заключается часто от имени правительства, реже от имени самого государства, а Конституция России принята всенародным референдумом и изменение всенародной воли волей исполнительной власти (и даже путем ратификации парламентом) не представляется достаточно корректным. Действующий в США принцип приоритета национального закона, Конституции, перед международным договором видится гораздо более предпочтительным в духе демократического правосознания.

Следующий лагерь ученых признает такое положение, при котором международные договоры имеют приоритет над Конституцией РФ . В частности, по мнению Л.А. Окунькова, О.Н. Хлестова международные договоры РФ превосходят по юридической силе Конституцию РФ независимо от их внутреннего содержания. Свою позицию они отстаивают ссылаясь на правила Венской конвенции о праве международных договоров, согласно которым участник международного договора не может ссылаться на положения своего внутреннего законодательства для отказа от выполнения им международного договора, в отличие, скажем от США, где национальное законодательство превыше международного.

Конституционный Суд РФ, порой поддерживал аналогичные позиции в приоритете международного права над национальным. В своем определении от 3 июля 1997 г. «Об отказе в принятии к рассмотрению запроса судьи Московского областного суда Н.В Григорьевой» указал, что при установлении расхождения между нормой международного договора РФ и нормами национального законодательства последние при осуществлении уголовного судопроизводства применению не подлежат. Но считаю, что речь тут идет о всех других нормах России, но не о Конституции. Сославшись на ч. 6 ст. 125 Конституции РФ международный договор действует при его соответствии высшему законодательному акту Российской Федерации, и не может противоречить Конституции РФ, которая обладает верховенством и высшей юридической силой.

Также ст. 79 Конституции РФ гласит, что Российская Федерация может участвовать в межгосударственных объединениях и передавать им часть своих полномочий в соответствии с международными договорами, если это не влечет ограничения прав и свобод человека и гражданина и не противоречит основам конституционного строя Российской Федерации. Рассмотрим ст. 15 Конституции; толкование этой части может заставить нас определиться в том, что Конституция РФ имеет приоритет исключительно над внутригосударственными актами, начиная от федеральных конституционных законов, но никак не обладает верховенством над международными договорами.

Конституция РФ имеет высшую юридическую силу, исходя хотя бы из того, что международное право, в частности Европейская конвенция, становится частью правовой системы России, в которой четко определено, что Конституция РФ имеет высшую юридическую силу. Также мы можем подтвердить данное обоснование ч. 6 ст. 125 Конституции РФ, которая императивно устанавливает, что не являющиеся соответствующими, Конституции Российской Федерации, международные договоры Российской Федерации не подлежат введению в действие и применению.

И прежде чем ратифицировать Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод, Конституционным Судом РФ проводилась проверка на ее конституционность, что изначально предопределяет под конституционное место ЕКПЧ, как и любого другого международного договора РФ, в системе источников права. Международный договор действует на территории России и не может противоречить Конституции РФ, которая обладает верховенством и высшей юридической силой. Ст. 79 Конституции РФ гласит, что Российская Федерация может участвовать в межгосударственных объединениях и передавать им часть своих полномочий в соответствии с международными договорами, если это не влечет ограничения прав и свобод человека и гражданина и не противоречит основам конституционного строя Российской Федерации.

Россия выполняет обязательства по международным договорам, но в первую очередь ставит свои интересы, так же, как права и свободы человека и гражданина. В последние годы Конституционный Суд активно прибегает к толкованию норм Конституции через прецедентную практику Европейского Суда по правам человека. Это можно объяснить позицией Председателя Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькина, который считает, что в процессе интеграции европейского конституционного пространства, Конвенция в силу конституционного развития России на основе Конституции РФ 1993 г. становится, по сути, частью Конституции. Из этого исходит Конституционный Суд РФ в своих решениях и правовых позициях. Именно на основе объединенных суверенитетов «наращивается интеграция европейского конституционного пространства».

Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются частью ее правовой системы. На основании этого Российская Федерация относится к странам с монической системой права, поэтому нет необходимости трансформировать принципы и нормы международного права, а так же международные договоры РФ во внутреннюю правовую систему, например издавать закон, дублирующий содержание норм международного договора, либо встраивать нормы международного договора в национальное законодательство, как это обязательно должны делать страны с дуалистической правовой системой.

В соответствии с п. 3 ст. 46 Конституции РФ, каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты. Но эта статья не содержит положения, определяющие последствия международных судебных органов для России. Рассмотрим федеральный закон «О международных договорах Российской Федерации», который содержит статьи, дублирующие Конституцию РФ, что международные договоры являются частью правовой системы Российской Федерации.

Указанный ФЗ регулирует порядок возникновения международных обязательств Российской Федерации и не указывает на обязательства выполнения постановлений международных судебных органов, но содержит принцип добросовестности исполнения международных обязательств. В свою очередь, этот пробел заполняет федеральный конституционный закон «О судебной системе Российской Федерации»; в ч. 3 ст. 6 он определяет, что обязательность на территории Российской Федерации постановлений судов иностранных государств, международных судов и арбитражей определяется международными договорами Российской Федерации.

Учитывая моническую систему права, законодатель не в полной мере, но закрепляет нормы международного права в национальном законодательстве для более простого или надежного понимания нормы международного права. Несмотря на закрепление механизма исполнения постановлений, в частности международных судов, в ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации», он не был в достаточной степени закреплен и развит в процессуальном законодательстве Российской Федерации. В Уголовно-процессуальном кодексе, Гражданско-процессуальном кодексе нормы о признании обязательности актов международных судов отсутствуют.

При рассмотрении процессуального законодательства видим, что не присутствует в достаточной мере единый подход к законодательной технике закрепления последствий вынесенных решений отдельных международных органов, хотя было бы логично внести в процессуальные кодексы положение касательно исполнения решений международных судов, упомянутое в ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации». Несмотря на это, работа по трансформации и пониманию принципа обязательности решений некоторых международных судов, определенных в международных договорах Российской Федерации, или же по упоминанию необходимости признавать решения некоторых международных судов в процессуальных кодексах ведется.

Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в ст. 413 предусмотрел последствия постановлений Европейского Суда по правам человека и механизм применения в отношении возобновления производства по делу. Но кодекс не регламентирует действий властных органов по приведению законодательства в соответствие с Европейской Конвенцией о защите прав человека и основных свобод по первому основанию возобновления производства -- применение закона не соответствующего ЕКПЧ.

Гражданский процессуальный кодекс так же подвергся изменениям; например, ст. 392 ГПК относит в п. 4 к новым обстоятельствам: - установление Европейским Судом по правам человека нарушения положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод при рассмотрении судом конкретного дела, в связи с принятием решения по которому заявитель обращался в Европейский Суд по правам человека.

Работа по некой трансформации национального законодательства, несмотря на наличие монической системы права, возможно не достаточно быстро, но ведется и из года в год.

Рассмотрим Федеральный закон «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и протоколов к ней», который определил основы обязательности исполнения постановлений Европейского Суда по правам человека. В вопросах толкования и применения Конвенции и протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действия в отношении Российской Федерации. В постановлении Европейского Суда по правам человека присутствует вывод о нарушении соответствующих норм ЕКПЧ и о действиях по восстановлению прав (например, о присуждаемой компенсации), либо об отсутствии нарушений.

Но наиболее важной для нашего исследования является позиция ЕСПЧ к нарушению. В текст постановления включается характеристика нарушения, которая достаточно точно и четко определяет нарушение, выявленное ЕКПЧ. Она, ориентируя государство на пересмотр законодательства и практики судов, которые обязаны единообразно применять законодательство, в соответствии, в том числе, и с решениями ЕСПЧ, не допуская в дальнейшем вынесения решений, которые будут противоречить в аналогичных случаях решениям ЕСПЧ. Но здесь видится сложность ввиду отнесения России к Романо-германской системе права, т.е. суды должны действовать в пределах своей компетенции для выполнения обязательств государства, связанных с участием в ЕКПЧ.

Так как в правоприменительной практике ЕСПЧ сложилась прецедентная система права, необходимо тщательно исследовать практику ЕСПЧ по определенному вопросу. Военные суды, очень редко обращают внимание как на ЕКПЧ, так и на вынесенные решения ЕСПЧ, в большинстве случаев опираются только на национальное законодательство, несмотря на то, что Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод стоит по иерархии нормативных актов примерно между Конституцией РФ и федеральными законами РФ.

Не совсем однозначно положение Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод в системе источников права России. Тем не менее, нормы, определяющие права и свободы человека в Конституции РФ и ЕКПЧ практически одинаковы, что говорит о влиянии европейской интеграции на Россию, учитывая, что Конституция РФ 1993 г. создавалась с учетом международного правового опыта последних десятилетий. Несмотря на это, необходима законодательная инициатива о введении нормативного акта, ставящего четко на место в иерархии нормативных актов международные договоры РФ, исключающий любые тени сомнений.

2.3 Американская система защиты прав человека

Американская система защиты прав человека действует в рамках Организации американских государств, образованной в 1948 г. Задачами данной организации является мирное разрешение споров и сотрудничество между странами региона. Органами ОАГ являются Генеральная ассамблея, Генеральный секретариат, встречи министров иностранных дел, Административный совет.

Американский автор Митчелл Х. Рубинштейн определяет диффамацию как ложное заявление о лице, которое подвергает его общественному презрению, насмешке, отвращению, позорит или вызывает недоброе мнение в умах благонамеренных людей и лишает это лицо дружественного восприятия в обществе.

Условиями защиты от диффамации являются:

1) ложные и порочащие высказывания о фактах;

2) высказывания в отношении заявителя;

3) высказывания должны стать известны третьей стороне;

4) наличие вреда;

5) высказывание не должно подпадать под категорию привилегированного;

6) вина.

В американском праве выделяют диффамацию письменную и устную. В свою очередь, нарушенное право, деликт делится на две формы: диффамация устная или письменная, то есть порочность налицо и порочащие высказывания, которые необходимо доказать ссылками на факты.

К диффамации, то есть самой по себе, наиболее часто относят:

1) обвинения в совершении преступления;

2) обвинения в наличии венерического заболевания;

3) негативные высказывания о работе, профессии, торговле или бизнесе;

4) обвинения в супружеской неверности, непристойности. Не всякое из вышеприведенных обвинений может считаться порочащим.

Только «серьезные обвинения» соответствуют этому критерию. Для бизнеса и профессии исключения ограничиваются диффамацией, которая не совместима с надлежащим ведением бизнеса, торговли, профессии. Например, обвинение в пьянстве или других аморальных проступках может повлиять на священника, однако такое же обвинение в адрес предпринимателя не может затронуть его бизнес или профессию

В американском праве выделяют абсолютные и относительные привилегии. Право признает, что определенные заявления, хотя они и носят порочащий характер, должны быть ограждены от судебных разбирательств. Признание относительной привилегии возникает из общественных интересов в поощрении полных и справедливых заявлений лиц, имеющих юридическую или моральную обязанность делать такие сообщения. Например, относительной привилегией защищены заявления работодателей перед сотрудниками относительно производительности, заявления профсоюзных чиновников руководству, заявления сотрудников работодателям, критикующим других сотрудников.

Против такого заявления можно выдвинуть требование, однако в этом случае необходимо доказывать злой умысел. Понятие абсолютной привилегии - древняя доктрина. В соответствии с английским общим правом абсолютная привилегия была признана средством защиты дебатов в парламенте. Понятие абсолютной привилегии было позже воплощено в конституциях штатов. В настоящее время круг заявлений, на которые распространяются абсолютные привилегии, шире.

К данной категории привилегий относятся: заявления, сделанные высшими правительственными чиновниками, депутатами в ходе дебатов, во время политических передач или речи, между супругами. В российской доктрине и практике обсуждаются такие вопросы как идентификация субъекта в информации, восприятие общественностью порочности распространенных сведений. Одно из самых известных американских дел касалось Нью-Йоркского издателя Джона Питера Зингера 1734 года.

Случай Зингера создал прецедент, по которому гражданские дела о диффамации могут рассматриваться с участием присяжных, которые решают, имеется ли в публикации информация, порочащая кого-либо. Если да, то присяжные также решают насколько индивид пострадал и какую денежную компенсацию может получить. В случае если истцом по делу является должностное лицо, общественный деятель или дело относятся к сфере общественного интереса, то требования к виновности ответчика выше, чем в делах между частными лицами. Для частных лиц достаточно доказать небрежность.

В гражданском деле № 95-36-P-C, рассмотренном Окружным судом штата Мэн от 31 марта 1998 года, по иску компании LEVINSKY'S против WALMART STORES суд решал вопрос о том, попадают ли распространенные сведения в сферу общественного интереса или нет. При этом наиболее полному и последовательному рассмотрению подверглись: форма распространения сведений, контекст и содержание.

Заявитель оспаривал следующие фразы: (1) Портлендский магазин Levinsky's «дрянь» и (2) когда вы звоните в магазин Levinsky's в Портленде, «вас заставляют ждать 20 минут, или телефон вообще не берут». Первую фразу суд квалифицировал как мнение и не рассматривал в дальнейшем. Вторая фраза прозвучала в интервью, инициированном Майклом Дж. Бордманом, репортером газеты BIZ, с менеджером магазина Wal-Mart Гилбертом Олсоном.

Исследуя множество факторов, таких как личные взаимоотношения Гилберта Олсона с фирмой заявителя, имеющего неудачный опыт покупок в магазине Levinsky's. Рекламную компанию Levinsky's, построенную на сравнении цен продукции с Wal-Mart в пользу Levinsky's, а также то, какой общественный резонанс вызвало появление Wal-Mart на рынке Америки, суд все же пришел к выводу, что в данной ситуации необходимо акцентировать внимание на содержании конкретной фразы, в которой основной акцент делается на обслуживании клиентов, а также на проблеме конкуренции двух компаний. И все эти факторы позволили суду заключить, что фраза попадает в сферу общественного интереса.

Американский ученый Джеймс Х. Халм описывает три нематериальных способа защиты чести, достоинства и деловой репутации, которые, на его взгляд, не позволяют восстановить нарушенное право. Первый нематериальный способ, который был известен в США - предписание редакции СМИ о запрете на публикацию выпуска, в котором имеется клеветническое утверждение. Однако данный способ был отменен Верховным судом как не соответствующий праву на свободу слова. Опровержение также стоит под вопросом в американском праве, поскольку считается, что диффамация наносит необратимый ущерб и опровержение является оправданным только в том случае, если оно является немедленным и достаточным, чтобы полностью исключить влияние диффамационного заявления. Но даже если эффект возможен, то доступность этого средства полностью зависит от сотрудничества с ответчиком: по закону он не может быть принужден отказаться от своих слов. Если ответчик отказывается отозвать заявление, истец должен действовать в соответствии с традиционной процедурой возмещения убытков.

Право на ответ в американском праве также не применяется, так как наложение на издателя обязательств опубликовать ответ противоречит свободе прессы.

В США основным способом защиты от диффамации, позволяющим восстановить положение лица, право которого нарушено, считается возмещение убытков. Первый вид убытков - общие убытки. Они не подлежат доказыванию и взыскиваются, когда сведения априори порочащие, так как считается, что если распространены ложные сведения, то репутация пострадала.

Специальные убытки соответствуют понятию реальный ущерб. Первоначально состав был идентичен составу договорного права (денежная потеря, вина ответчика и причинная связь). Однако позже Верховный суд указал, что для возмещения убытков необходимо привести достаточные доказательства причинения ущерба, но не требуется никаких доказательств, которые бы указывали фактический ущерб в долларах. Таким образом, необходимо доказать, что ущерб имел место.

Штрафные убытки могут быть взысканы в том случае, если доказан злой умысел распространителя сведений. Возмещение номинального ущерба - это получение решения о том, что распространенные сведения были ложными и порочащими. Вышеизложенные положения необходимо подвергнуть тщательному изучению на предмет возможности использования отечественным правопорядком. На наш взгляд, ряд приведенных положений позволит добиться соблюдения баланса между правом на свободу слова и правом на защиту деловой репутации.

Одной из причин невысокой эффективности межамериканской системы можно считать то, что при её создании авторы Конвенции постарались скопировать, механически перенести на американский континент многие элементы Европейской конвенции. Причиной неэффективности является и отсутствие схожесть политических и правовых систем, исторического опыта, близость уровней социально-экономического развития и общих правовых традиций. Важным фактором, подрывающим эффективность конвенционной системы является нежелание США присоединиться к Межамериканской конвенции по правам человека.

3. МЕЖДУНАРОДНЫЙ МЕХАНИЗМ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРАВ И СВОБОД ОТДЕЛЬНЫХ КАТЕГОРИЙ ЛИЦ

3.1 Обеспечение прав детей

Основным международным стандартом в области прав ребёнка является Конвенция о правах ребёнка, принятая резолюцией 44/25 Генеральной Ассамблеи от 20 ноября 1989 г., которая закрепила весь комплекс прав и свобод ребёнка, в том числе культурные права и свободы детей.

Глубокий экономический кризис особенно сильно отразился на ситуации с соблюдением, гарантированием и защитой прав детей, к числу которых относятся и позитивно закреплённые культурные права.

Е.М. Павленко и А.В. Тарасова, отмечают, что культурные права являются основными и представляют собой единую систему. «Находясь в тесной взаимосвязи с другими правами и свободами, прежде всего с личными (гражданскими), они способствуют упорядочиванию важнейших общественных отношений. Данная группа прав имеет особую значимость, как для конкретного человека, так и для общества и государства в целом, поскольку призвана обеспечить всестороннее духовное развитие личности и различных социальных слоев и групп в обществе».

Важное научное и практическое значение имеет приведение украинского законодательства, гарантирующего культурные права ребёнка, в соответствие с международными стандартами в этой сфере. Важным является тот факт, что в Конвенции о правах ребёнка понятие «ребёнок» используется в том же значении, что и в украинском ювенальном законодательстве. Так, Закон РФ от 26 апреля 2001 г. «Об охране детства» закрепляет положение, согласно которому ребёнок - это лицо в возрасте до 18 лет (совершеннолетия), если в соответствии с законом, примененным к нему, он не достигает прав совершеннолетнего раньше».

Для сравнения, статья 1 Конвенции о правах ребёнка предусматривает, что «для целей настоящей Конвенции ребёнком является каждое человеческое существо до достижения 18-летнего возраста, если по закону, применимому к данному ребёнку, он не достигает совершеннолетия ранее». Итак, культурные права ребёнка гарантированы Конституцией РФ, а также прямо закреплены в ратифицированных международных договорах и в национальном законодательстве страны. Это полностью соответствует обобщению, сделанному М. Мацкевичем о том, что «регламентация конституционных культурных прав и свобод человека и гражданина в РФ осуществляется на трех взаимодополняющих нормативных уровнях: конституционном, законодательном и международном».

В Конвенции о права ребёнка культурным правам детей уделено весомое внимание. Так, в Преамбуле размещены отсылочные нормы к Всеобщей декларации прав человека 1948 г. и к Международным пактам о правах человека 1966 г., в которых содержатся, в т.ч., и статьи о культурных правах человека.

В Преамбуле идет речь о том, что ребёнок должен быть полностью подготовлен к самостоятельной жизни в обществе и воспитан в духе идеалов, провозглашенных в Уставе Организации Объединенных Наций. А также в духе мира, достоинства, терпимости, свободы, равенства и солидарности, и о необходимости учета важности традиций и культурных ценностей каждого народа для защиты и гармоничного развития ребёнка.

Анализируя текст основной части Конвенции о правах ребёнка, необходимо отметить, что в ней закреплены следующие культурные права и свободы:

- статья 28 и статья 29 посвящены праву на образование;

- статья 30 предусматривает право ребёнка, в т.ч. совместно с другими членами своего этнического, религиозного или языкового меньшинства, группы коренного населения, пользоваться своей культурой, а также родным языком;

- статья 31 закрепляет право ребёнка на отдых и досуг, право участвовать в играх и развлекательных мероприятиях, соответствующих его возрасту, и свободно участвовать в культурной жизни и заниматься искусством.

Следует акцентировать внимание на таком общепринятом принципе анализа текста документов, как принцип системности. Он имеет особое значение для более глубокого понимания и практической реализации норм Конвенции о правах ребёнка, о чем свидетельствуют научные исследования в этой сфере. Например, в отношении статьи 31 Конвенции о правах ребёнка, которая в т.ч. гарантирует право ребёнка участвовать в играх, ученые отмечают: «не только статья 31, но и другие статьи Конвенции имеют непосредственное отношение к праву ребёнка участвовать в играх.

Статья 3 провозглашает, что во всех действиях в отношении детей первоочередное внимание уделяется наилучшему обеспечению интересов ребёнка. Статья 12 дает детям право свободно выражать свои взгляды по всем вопросам, их затрагивающим» … И это только несколько примеров норм Конвенции о правах ребёнка, тесно связанных со статьей 31»6 . Конвенция о правах ребёнка ратифицирована Верховным Советом РФ 27 февраля 1991 г.

В соответствии с Конституцией РФ 1996 г., «действующие международные договоры, согласие на обязательность которых дано Верховным Советом (Радой), являются частью национального законодательства РФ». Однако, в РФ достаточно часто возникает ситуация, когда нормы актов национального законодательства входят в противоречие с нормами ратифицированного международного договора. При этом, на практике используются положения не международного договора, а акта национального законодательства (например, отдельные положения Европейской хартии местного самоуправления 1985 г. и отдельные статьи Закона РФ от 21 мая 1997 г. «О местном самоуправлении в РФ»).

В подобной ситуации важным является отсутствие противоречий между нормами международного договора и Основным законом - Конституцией РФ. С тех пор, как начал функционировать Конституционный Суд РФ, дача предварительных и последующих (сделанных после ратификации) заключений по этому вопросу отнесено к компетенции этого единственного органа конституционной юрисдикции в РФ.

На дату ратификации Конвенции о правах ребёнка Конституционный Суд еще не функционировал, и Конституция 1996 г. не была принята. Сравнительный анализ положений Конвенции о правах ребёнка и Конституции 1996 г. в части культурных прав ребёнка дает основания прийти к выводу о том, что противоречия между соответствующими нормами данных актов отсутствуют.

В Конституции в контексте прав и свобод личности детям посвящены статья 51, которая провозглашает охрану детства государством, и статья 52, которая имеет отношения к правам ребёнка, но не к культурным правам. Что же касается культурных прав, то в Основном законе РФ им посвящены статьи 53-54, однако содержащиеся в этих статьях культурные права сформулированы без учета возрастных особенностей их субъектов. Конституционные нормы о культурных правах конкретизированы в текущем законодательстве. Закон РФ от 14 декабря 2010 г. «О культуре» практически не содержит норм, в которых бы упоминались особенности культурных прав детей. О детях упоминается лишь в статье 8 «Право на доступ к культурным ценностям и культурным благам», где эта категория субъектов упомянутого права рассмотрена вместе с другими категориями субъектов, имеющих право на льготных условиях посещать государственные и коммунальные учреждения культуры, внешкольные учреждения образования области культуры.

Вступление в силу Закона «О культуре» сопровождалось прекращением действия Основ законодательства Украины о культуре от 14 февраля 1992 г., в которых регламентации культурных прав детей внимания также практически не уделялось. Наиболее детален в отношении культурных прав детей Закон от 26 апреля 2001 г. «Об охране детства».

Именно в нем нашло закрепление большинство норм, гарантирующих данную группу прав ребёнка (хотя, как отмечалось выше, подобные действия законодателя закреплено, что эта система в РФ включает, в т.ч., обеспечение надлежащих условий для обучения, духовного и интеллектуального развития детей. В статье 19 «Право на образование» конкретизированы конституционные нормы об этом праве; статья 20 «Привлечение ребёнка к национальной и мировой культуре» детализирует право на доступ к культурным ценностям по отношению к детям.

Существуют и другие законы, в которых речь идет о культурных правах ребёнка. Однако с точки зрения систематизации прав ребёнка, основным из текущих законов является именно Закон РФ «Об охране детства». Итак, сравним номенклатуру культурных прав ребёнка, закрепленных в Конвенции о правах ребёнка и в Законе «Об охране детства». Праву на образование в Конвенции о правах ребёнка посвящены статьи 28-29, а в Законе «Об охране детства» - статья 19. (идентичная статья по объему).

Большинство норм статей 28-29 Конвенции о правах ребёнка, касающиеся права ребёнка на образования, нашли свое отражение в рассматриваемой статье Закона «Об охране детства»: и само признание этого права, и наличие бесплатного образования определенного уровня, и указание на возможность получить образование в разных формах (полное общее среднее, профессионально-техническое и т.д.).

А также финансовую и другую поддержку со стороны государства, в случае необходимости, и гарантирование доступности образования, и контроль со стороны местных органов исполнительной власти и органов местного самоуправления за посещаемостью общеобразовательных учреждений детьми.

В этой статье закреплены специальные гарантии реализации права на образование детьми-инвалидами, детьми-сиротами, детьми, лишенными родительской опеки, детьми из многодетных семей и другими категориями детей, которые требуют социальной защиты.

Но ни в статье 19, ни в других статьях Закона «Об охране детства» не нашли отражения такие нормы статей 28-29 Конвенции о правах ребёнка, как обеспечение доступности информации и материалов в области образования и профессиональной подготовки для всех детей; обеспечение того, чтобы школьная дисциплина поддерживалась с помощью методов, отражающих уважение человеческого достоинства ребёнка.

Направленность образования ребёнка на развитие личности, талантов и умственных и физических способностей ребёнка в их самом полном объеме; воспитание уважения к правам человека и основным свободам, а также принципам, провозглашенным в Уставе Организации Объединенных Наций; воспитание уважения к родителям ребёнка, его культурной самобытности, языку и ценностям, к национальным ценностям страны, в которой ребёнок проживает, страны его происхождения и к цивилизациям, отличным от его собственной; подготовку ребёнка к сознательной жизни в свободном обществе в духе понимания, мира, 89 терпимости, равноправия мужчин и женщин и дружбы между всеми народами, этническими, национальными и религиозными группами, а также лицами из числа коренного населения; воспитание уважения к окружающей природе.

Существуют отдельные законы, посвященные конкретизации права на образование в РФ (Закон от 23 мая 1991 г. «Об образовании», Закон от 11 июня 2001 г. «О дошкольном образовании», Закон от 13 марта 1999 г. «Об общем среднем школьном образовании» и другие). Однако, учитывая системообразующий характер норм Закона «Об охране детства» в сфере прав ребёнка, целесообразным было бы или разместить в нем отсылку к Конвенции о правах ребёнка, или отразить сжато, тезисно, те акценты, которые расставлены Конвенции о правах ребёнка применительно к праву ребёнка на образование.

Еще одна статья Закона «Об охране детства» о культурных правах ребёнка, статья 20, посвящена праву на доступ детей к культурным ценностям. Это полностью отражает современные тенденции в сфере культурных прав, т.к. в литературе высказывается мнение о том, что «особо пристальное внимание сегодня следует уделять созданию правовых основ реализации культурных прав человека и для доступа к культурному наследию уязвимых групп населения».

В статье 20 Закона «Об охране детства» о культурных правах ребёнка нашли свое отражение нормы Конвенции о правах ребёнка из статьи 30 в части права совместно с другими членами своей группы пользоваться своей культурой, родным языком. А также из статьи 31 о том, что государство поощряет право ребёнка на всестороннее участие в культурной и творческой жизни и содействует предоставлению соответствующих и равных возможностей для культурной и творческой деятельности.

Не нашли своего отражения в Законе «Об охране детства» такие нормы Конвенции о правах ребёнка, посвященные культурным правам ребёнка, как положения статьи 31 о том, что признается право ребёнка на отдых и досуг, право участвовать в играх и развлекательных мероприятиях, соответствующих его возрасту.

И свободно участвовать в культурной жизни и заниматься искусством; уважается и поощряется право ребёнка на всестороннее участие в культурной и творческой жизни, предоставляются соответствующие и равные возможности для культурной и творческой деятельности, досуга и отдыха. Поэтому дальнейшая гармонизация законодательного регулирования прав ребёнка с Конвенцией о правах ребёнка 1989 года представляется важной именно на уровне такого комплексного, системного акта, как Закон «Об охране детства»

3.2 Обеспечение прав женщин

По утверждению современных правоведов, подлинная свобода личности предполагает не только равенство прав, но и равенство реальных возможностей их осуществления. Если обратиться в этом плане к проблеме положения женщин, то придется признать тот факт, что на протяжении всей эпохи патриархата, который по-прежнему сохраняет свои позиции и в настоящее время, таких возможностей у женщины не было и нет. Заметим, что в данном случае речь идет не просто о конкретно взятой личности, а о женщинах как определенной социальной группе и в рамках отдельного государства (в т.ч. России), и в масштабах всего мирового сообщества.

Испокон веков удел женщины определялся мужчинами, в руках которых были сосредоточены экономическая, политическая и другие типы власти, и мыслился как выполнение детородной функции и ведение домашнего хозяйства. Причем по справедливому утверждению Симоны де Бовуар, ни один мужчина ни за что на свете не согласился бы разделить «предначертанную» женщине долю. Уже в древности сложились до сих пор широко распространенные в современном мире практики исключения женщин из активной социальной жизни, при этом они были, как правило, нормированы и законодательно закреплены. Как отмечал Пулен де ля Барр, «те, кто составлял законы и своды законов, будучи мужчинами, обратили их на пользу своему полу, а юрисконсульты превратили законы в принципы».

Только с сер. XIX в. женщины постепенно начали обретать права, частично уравнивающие их с мужчинами. Немалую роль в этом процессе сыграли общественные женские движения, а также поддержка со стороны некоторых политических и научных деятелей, разделяющих позицию Шарля Фурье, согласно которой расширение прав женщин признавалось базовым принципом всего общественного прогресса.

Стремление женщин выйти из тени частной приватной сферы в широкое пространство социальной жизни в кон. XIX в. было созвучно идеям ряда прогрессивных философов, осуждающих условия, при которых половина человечества ведет недостойное человека существование. Вот что писал по этому поводу в 1894 г. Рудольф Штайнер: «Социальное положение женщины чаще всего оттого и бывает таким недостойным, что оно во многих отношениях, где это должно было бы быть так, обусловлено не индивидуальными особенностями отдельной женщины, а общими представлениями, составленными себе относительно естественной задачи и потребностей женщины.

Участие мужчины в жизни сообразуется с его индивидуальными способностями и склонностями; участие же женщины почему-то должно быть обусловлено исключительно тем обстоятельством, что она именно женщина. …Пока мужчины спорят о том, годится ли женщина или не годится «по своим естественным задаткам» к тому или иному призванию, до тех пор так называемый женский вопрос не сможет выйти из своей самой элементарной стадии. Чего может хотеть женщина по своей природе - решение этого вопроса следует предоставить самой женщине. Если верно, что женщины годятся только к тому призванию, которое им сейчас полагается, то едва ли они достигнут сами по себе чего-либо другого. Но они должны быть сами в состоянии решать, что свойственно их природе».

Применительно к нашей стране решение вопроса относительно прав женщин берет свое начало в 1917 г., когда россиянки получили политические права. Политика равноправия была закреплена в Конституции 1918 года, также как затем во всех советских Конституциях. Кроме того, в СССР были ратифицированы международные акты - Конвенция ООН о политических правах женщин (1952), Конвенция ООН о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (1979).

Особое значение в плане защиты прав женщин имела ст. 1 Конвенции ООН 1979 г., где было обозначено понятие «дискриминация в отношении женщин», означает «любое различие, исключение или ограничение по признаку пола. Оно направлено на ослабление или сводит на нет признание или осуществление женщинами независимо от их семейного положения, на основе равноправия мужчин и женщин, прав человека и основных свобод в политической, экономической, социальной, культурной, гражданской или любой другой области».

Существенный вклад в трактовку «равенство полов» внесла Всемирная конференция по положению женщин (Найроби, Кения, 1985). Равенство стало рассматриваться не просто как правовое понятие, т.е. ликвидация дискриминации, но и как равенство прав, обязанностей и возможностей для участия женщин в процессе развития общества не только в качестве пользователей его благами, но и в качестве активной действующей силы, в том числе и в политической жизни. Последний факт в частности справедливо рассматривать как необходимое условие построения правового государства.

В начале XXI в. в нашей стране, также как и в большинстве стран мира (за исключением может быть только Скандинавских государств), паритетная демократия отсутствует, а значит налицо ситуация, когда женщины являются скорее объектами, а не субъектами государственной политики. При сложившейся ситуации политические права современных россиянок реализуются далеко не в полной мере: как правило, их реализация осуществляется в основном пассивно (участие в выборах), тогда как активное участие в принятии решений на всех уровнях законодательной и исполнительной власти реализуется не полностью. Так, если в 1985 г. доля женщин в Верховном Совете СССР составляла 32%, то в 1993 г. их доля в Федеральном Собрании Российской Федерации составляла 11%, а в 1995 г. всего лишь 7%.

На 1 января 2012 г. в Совете Федерации женщины составляю всего 6% от общего числа сенаторов (10 женщин против 153 мужчин), в то время как представительство 71 женщин в Государственной Думе созыва 2012-2016 гг. составляет 14% от общего числа депутатов (61 женщина против 388 мужчин), в том числе по фракциям: «Единая Россия» - 18% женщин на 82% мужчин, «Коммунистическая партия Российской Федерации» - 4% и 96% соответственно, «Справедливая Россия» - 16% женщин и 84% мужчин, «Либерально-демократическая партия России» - 9% против 91% соответственно.

И это в то время как по данным за 2012 г. женщины составляют 54% населения России. Такой же дискриминационной является ситуация и в исполнительных органах власти. Генеральные секретари и президенты в Советском Союзе и России всегда были представлены мужчинами. За всю постсоветскую историю президентских выборов среди кандидатов лишь один раз была женщина (Ирина Хакамада).

Ни в Совете безопасности, ни в Совете Обороны женщины не представлены. Лишь единицы заняты на среднем уровне руководства в статусе руководителей департаментов администрации президента. В этой связи, вслед за Т.В. Пермяковой мы разделяем позицию Г.Г. Силласте, 14 лет назад определившей высшую политическую власть в России, следующим образом: «Высший президентский уровень власти в России - это замкнутый, очень влиятельный элитарный мужской клуб, отличающийся силовым стилем руководства». И как это не печально и не прискорбно, подобная ситуация в настоящее время ничуть не изменилась.

При этом можно констатировать факт скрытой дискриминации в отношении доступа женщин в сферу законодательной и исполнительной власти РФ. Дело в том, что общая доля женщин на государственных должностях и должностях гражданской службы на 1 октября 2011 г. по России в целом составляла 71% от общего числа служащих. Из них в органах законодательной власти женщины составляли 58%, а в исполнительной власти - аж 70%.

Явное общее численное доминирование женщин сохранялось как в федеральных государственных органах власти, так и в государственных органах субъектов РФ (по 71% в целом на обоих уровнях; законодательная - по 54% на обоих уровнях, исполнительная - по 70% на обоих уровнях).

Позитивная ситуация с представленностью женщин на государственных должностях РФ и должностях федеральной гражданской службы обнаруживает себя и в случае общих показателей распределения женщин и мужчин по руководящим должностям: женщины составляют 63% от общего числа руководителей. Однако, столь благостная картина резко меняется при детальном анализе распределения женщин и мужчин по группам руководящих должностей: высшие руководители - 23% женщин и 77% мужчин, главные - 41% женщин и 59% мужчин, ведущие - 65% женщин и 35% мужчин.

Данные свидетельствуют, что чем выше статусная позиция руководителей, чем большими властными ресурсами они обладают, тем меньше среди них наблюдается представительство женщин. Еще более явно подобная тенденция обнаруживается при детальном разборе распределения женщин и мужчин по категориям помощников (советников), специалистов и обеспечивающих специалистов, представленном в таблице 1.

Таблица 1

Кадры органов государственной власти

В органах государственной власти женщины по-прежнему сосредоточены на низко статусных позициях, лишающих их возможности определять политику и идеологию страны, отстаивать сферу собственных приоритетов и потребностей, традиционно выполняя обслуживающие функции, осуществляя «невидимую» мало престижную работу.

При таком положении дел вполне понятно, что ни о каком подлинно правовом государстве не может идти и речи, поскольку для достижения истинной демократии представительство мужчин и женщин на высших постах органов государственной власти должно быть пропорционально численности лиц каждого пола среди населения страны. Не достигнуто в современном российском обществе и гендерное равноправие в сфере трудовых отношений.

63% женщин в возрасте от 15 до 72 лет являются экономически активными гражданами. Из числа которых 59,2% заняты в экономике. У мужчин экономической активностью в данной возрастной группе характеризуются 74,4%, среди которых 69,2% заняты в экономике.

Мужская активность в экономической сфере несколько выше женской. Как, впрочем, хоть и не столь значительно, но и общая доля среди работающих (женщины - 49%, мужчины - 51%). При этом по-прежнему сохраняется жесткая сегрегация по признаку пола, геттоизация женщин в так называемых «женских» отраслях.