Гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, в системе правовых мер противодействия коррупции

Размещено на http://www.allbest.ru/

4

Гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, в системе правовых мер противодействия коррупции

Чорновол Евгений Петрович

кандидат юридических наук

профессор, кафедра частного права, Уральский институт управления (филиал), ГБОУ ВО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации»

Аннотация

Предметом исследования выступают национальные гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, которые представлены системой установленных законом мер, определяющих границы юридически возможного и необходимого поведения субъектов соответствующих социальных связей. Характеризуются гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, которые по своему содержанию дифференцируются на нормативно-правовые, индивидуально-правовые и правосубъектные правовые формы. Вместе с тем значительное внимание уделяется определению объема (размера), способам и характеру возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями. На основании проведенного исследования формируются отдельные предложения по совершенствованию гражданско-правового регулирования возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями. Методологическую основу исследования составляет совокупность общенаучных и частно-научных методов: системно-структурный, синтеза и анализа, формально-юридический, логический, сравнительно-правовой, статистический и другие. Нормативно-правовые формы выражены нормами гражданско-правового института предупреждения причинения, возмещения и компенсации вреда, которые по признаку характера противоправного деяния составляют отдельный субинститут возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями. Индивидуальные гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного правонарушениями коррупционной направленности, представлены правоотношениями - деликтными обязательствами, в которых формируются и осуществляются (исполняются) субъективные права потерпевших и юридические обязанности причинителей. Правосубъектные гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными деяниями, состоят в право- дееспо-собности лиц, участвующих в указанных деликтных обязательствах. Сообразно этому каждая из них подвергнуты самостоятельному анализу.

Ключевые слова: правовое противодействие коррупции, возмещение имущественного вреда, компенсация морального вреда, деликтные обязательства, юридический факт (состав), коррупционные правонарушения (деяния), виды коррупционных правонарушений, коррупционные деликты, объем (размер) вреда, принципы компенсации вреда

The research subject contains national civil law forms of compensation for damage, caused by corruption offences, represented in the system of legal provisions, defining the limits of legally approved and necessary behavior of subjects of social linkages. The author characterizes civil law forms of compensation for damage, caused by corruption offences, which are differentiated to legal and regulatory, individual and regulatory and personable legal provisions according to their content. Special attention is given to the establishment of the extent of damage, the ways and the character of compensation for damage caused by corruption offences. Based on the research, the author formulates the proposals about the improvement of civil law regulation of compensation for damage caused by corruption offences. The research methodology in based on the set of general scientific and special methods: synthesis, analysis, the system-structural, formal-legal, logical, comparative-legal, statistical and other methods. Regulatory forms are expressed in the forms of a civil law institution of prevention of causing and compensation of damage, which, according to the character of the offence, form a specific sub-institution of compensation for damage caused by corruption offences. Individual civil law forms of compensation for damage, caused by corruption offences, are represented by legal relations - tort liabilities, in which the subjective rights of the injured and the legal responsibilities of the wrongdoers are formed and implemented. Personable civil law forms of compensation for damage, caused by corruption offences, consist in legal capacity and active capacity of persons involved in the mentioned tort liabilities. Each of them is analyzed.

Keywords:

principles of compensation for harm, extent of damage, corruption delicts, types of corruption offences, corruption offence , dispositive fact, tort liability, compensation for moral harm, compensation for property damages, legal anti-corruption measures

коррупционное правонарушение компенсация возмещение вред

1. Доктринальные подходы к правовому регулированию возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями

Одним из наиболее действенных правовых средств противодействия коррупции ^{[1, c. 3]} является возмещение и компенсация вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, т.к. их применение apriory устраняет мотив совершения подобных деяний - получение коррупционером незаконной выгоды. Ибо "коррупция" (от лат. corrumpere - "растлевать") - термин, обозначающий обычно использование должностным лицом своих властных полномочий и доверенных ему прав в целях личной выгоды, противоречащее законодательству и моральным установкам общества ^[2]. В соответствии со Стратегией национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года, утвержденной Указом Президента РФ от 12.05.2009 № 537 ^[3], коррупция определена в числе главных стратегических рисков и угроз в экономической сфере страны. Поэтому одним из принципов Национальной стратегии противодействия коррупции, утвержденной Указом Президента РФ от 13.04.2010 № 460 (в ред. Указа Президента РФ от 13.03.2012 № 297) ^[4], являются «использование в противодействии коррупции системы мер, включающей в себя меры по предупреждению коррупции, по уголовному преследованию лиц, совершивших коррупционные преступления, и по минимизации и (или) ликвидации последствий коррупционных деяний (под. «б» п. 2). Исходя из этого в Указе Президента РФ от 11.04.2014 № 226 «О Национальном плане противодействия коррупции на 2014-2015 годы» ^[5] ставиться задача разработки комплекса мер, направленных на снижение заинтересованности, в том числе экономической, в совершении коррупционных правонарушений (подп. «з» п. 2). На решение данной задачи направлены также отдельные мероприятия Национального плана противодействия коррупции на 2016-2017 годы, утвержденного Указом Президента РФ от 01.04.2016 № 147 ^[6]. Следует однако отметить, что в отечественной юриспруденции не сформировалось единого подхода к решению данного вопроса. Большинство ученых-юристов и практических работников правоохранительных органов возмещение вреда вследствие совершения указанных правонарушений связывают с действием преимущественно уголовно-правового института конфискации имущества. К примеру, Н. В. Хлонова предлагает «реформировать применение института конфискации имущества путем закрепления обязанности суда назначать меру конфискации в случае совершения лицом коррупционных преступлений и отладить механизмы обнаружения имущества, подлежащего конфискации» ^{[7, c. 73]}. Об этом свидетельствуют также материалы как международных ^[8], так и региональных ^[9] конференций по проблемам борьбы с коррупцией. Так, участники круглого стола Совета Федерации Федерального Собрания РФ 8 декабря 2011 года «О совершенствовании правового регулирования выявления коррупционных правонарушений и возмещения причиненного ими ущерба» прямо указывают на необходимость совершенствования «института конфискации имущества в целях его эффективного использования при возмещении ущерба от коррупционных правонарушений» ^[10]. Нельзя не обратить внимания и на то, что в рекомендациях России Группы государств против коррупции (ГРЕКО) внимание акцентируется также на уголовно-правовые аспекты решения этой проблемы, о чем свидетельствуют Доклады по итогам первого и второго раундов оценки, принятые на 58-ом пленарном заседании ГРЕКО (Страсбург, 3-7 декабря 2012 года), а также третьего раунда оценки, представленный на 64-м пленарном заседании ГРЕКО (Страсбург,16-20июня 2014 года) ^[11]. Между тем легальная направленность уголовно-правовой конфискации имущества, равно как и процедура ее осуществления, а главное - разнообразие общественной опасности правонарушений коррупционного характера (дисциплинарные проступки, административные правонарушения, уголовные преступления и гражданские правонарушения) не способствуют минимизации и ликвидации их имущественных последствий исключительно посредством уголовно-правовых мер, на что при анализе антикоррупционных стандартов ГРЕКО обоснованно обратили внимание С. Е. Нарышкин и Т. Я. Хабриева ^{[12, с. 5-12]}. Это обусловлено особенностями мер ответственности уголовного права, о которых еще в 1909 году российский правовед и философ права Н. М. Коркунов писал, что «уголовная репрессия слишком дорого обходится обществу и материально и нравственно, вместе с тем сама уголовная кара не уничтожает совершившегося правонарушения, сама по себе не восстанавливает попранного права, не возмещает причиненного преступником вреда. К карательным мерам приходится прибегать, когда нет других способов противодействия правонарушению или способы эти недостаточны, не соответствуют тяжести противозаконного посягательства. В связи с чем недаром законы с карательной санкцией называются менее совершенными законами» ^{[13, с. 694]}. «Уголовное право, - как справедливо отмечают А. В. Устинков и Е. Н. Козилов, - вряд ли может претендовать на роль примы в противодействии коррупции, по крайней мере, если мыслить количеством осужденных... Поэтому роль уголовного права состоит в предании суду наиболее одиозных и высокопоставленных коррупционеров, при условии широкого прогосударственного освещения в СМИ и интернете хода процесса. Уголовное право может взять свое только качеством, но не количеством!» ^[14]. К тому же противодействие коррупции лишь мерами уголовно-правового характера не позволяет решить проблемы профессиональной и моральной подготовки государственных служащих к осуществлению их профессиональной деятельности без коррупции. Вместе с тем вряд ли институт конфискации имущества "in rem" может быть легализован в рамках УК РФ, для этого имеются глава 60 ГК РФ и подп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ, согласно которым в доход Российской Федерации по решению суда может быть обращено имущество, в отношении которого не представлены в соответствии с российским законодательством о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы. Правовые и организационные основы осуществления контроля за соответствием расходов лица, замещающего государственную должность (иного лица), расходов его супруги (супруга) и несовершеннолетних детей и механизм обращения в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлено сведений, подтверждающих его приобретение на законные доходы, определены Федеральным законом от 03.12.2012 № 230-ФЗ «О контроле за соответствием расходов лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц их доходам» ^[15]. Согласно ст. 17 данного закона Генеральный прокурор России или подчиненные ему прокуроры при получении материалов, предусмотренных ч. 3 ст. 16 настоящего Федерального закона, в порядке, установленном законодательством о гражданском судопроизводстве, обращаются в суд с заявлением о взыскании в доход Российской Федерации земельных участков, других объектов недвижимости, транспортных средств, ценных бумаг, акций (долей участия, паев в уставных (складочных) капиталах организаций), в отношении которых лицом, замещающим (занимающим) одну из должностей, указанных в п. 1 ч. 1 ст. 2 настоящего Федерального закона, не представлено сведений, подтверждающих их приобретение на законные доходы. С учетом этого Генеральный прокуратур РФ Приказом от 29.08.2014 № 454 «Об организации прокурорского надзора за исполнением законодательства о противодействии коррупции» ^[16] обязал прокуроров активно использовать данное полномочие в ходе проводимых проверок. Однако при внимательном рассмотрении указанных выше правовых механизмов можно сделать вывод о том, что они носят декоративный характер. Ибо сама формулировка п. 1 ст. 4 Закона от 03.12.2012 дает возможность безнаказанно приобретать имущество, по стоимости втрое превышающее законные доходы чиновника, т.к. основанием для принятия решения об осуществлении контроля за расходами чиновника является достаточная информация о том, что данным лицом в течение отчетного периода совершены сделки по приобретению земельного участка, другого объекта недвижимости, транспортного средства, ценных бумаг, акций на общую сумму, превышающую общий доход данного лица и его супруги (супруга) за три последних года, предшествующих отчетному периоду. Более того, даже если будет установлено, что стоимость имущества превышает законные возможности чиновника, то согласно ст. 16 и 17 указанного закона Генеральный прокурор РФ или подчиненные ему прокуроры в порядке, установленном законодательством о гражданском судопроизводстве, обращаются в суд с заявлением об изъятии в доход России земельных участков, других объектов недвижимости, транспортных средств, ценных бумаг, акций, в отношении которых государственными или муниципальными служащими не представлено сведений, подтверждающих их приобретение на законные доходы. «Это, - как верно отмечает М. В. Кирсанов, - значит, что незаконные активы - лишь те, что вышли за пределы объяснимых в связи с их получением суммарных доходов чиновника за три года. Очевидно, при таком механизме изъятия незаконно полученного имущества чиновник рискует далеко не всем имуществом, нажитым противоправным путем» ^{[17, с. 67]}. Кроме того, в соответствии с Законом о контроле за расходами названные лица обязаны представлять сведения о своих расходах, о расходах своих супруги (супруга) и несовершеннолетних детей, касающихся приобретения только с трех видов объектов гражданских прав: недвижимости, транспортных средств и ценных бумаг. Это значит, что подпадающие под действие закона лица смогут, как верно отмечает Н.А. Исакова, расходовать любые суммы на получение услуг без требования с них отчета об источниках получения потраченных средств, а также на приобретение драгоценных металлов, камней, предметов искусства, коллекционных вещей и иных объектов вне зависимости от их стоимости ^{[18, с. 89]}. Очевидно, указанные лица обязаны представлять сведения о расходах на приобретение любых благ, относящихся к объектам гражданских прав (вещей, включая наличные деньги и документарные ценные бумаги, иное имущество, в том числе безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги, имущественных права; результатов работ и оказание услуг; охраняемых результатов интеллектуальной деятельности и приравненных к ним средств индивидуализации (интеллектуальная собственность); нематериальных благ - ст. 128 ГК РФ), а Закон о контроле должен содержать указание на минимальную их стоимость (цену). Нельзя не обратить внимание также на то, что предписания подп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ имеют локальное значение: они действуют лишь в отношении лиц, перечисленных в п. 1 ст. 2 Закона от 03.12.2012, и не распространяются на иных субъектов, которые могут получить неосновательное обогащениие вследствие совершения коррупционных правонарушений. В указанной норме сказано, что принудительное изъятие у собственника имущества не допускается, кроме случаев, когда по основаниям, предусмотренным законом, производится, в частности, «обращение по решению суда в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы». Поэтому представляется необходимым дополнить ст. 1102 ГК РФ пунктом третьим, имеющим на этот счет общее значение, следующего содержания: «3. Имущество, приобретенное лицом в результате совершения противоправных действий, а также в отношении которого не представлены сведения, подтверждающие законность его приобретения, либо за счет другого лица, личность которого не установлена, если оно не подлежит конфискации, взыскивается в доход государства». В контексте гражданско-правовой презумпции вины это в полной мере согласуется с общими положения Конвенция ООН против коррупции 31.10.2003 ^[19] о конфискации имущества вне уголовного производства. Согласно п. 1 ст. 54 Конвенции каждое государство-участник «рассматривает вопрос о принятии мер, какие могут потребоваться для того, чтобы создать возможность конфискации такого имущества без вынесения приговора в уголовном порядке по делам в том случае, когда преступник не может быть подвергнут преследованию по причине смерти, укрывательства либо отсутствия или в других соответствующих случаях». Аналогичная мера противодействия коррупции закреплена также ст. 16 Модельного закона «О борьбе с коррупцией», принятого на 13-ом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ (Постановление № 13-4 от 03.04.1999) ^[20], в соответствии с которой незаконно полученное коррупционерами имущество или стоимость незаконно предоставленных услуг взыскиваются в доход государства. В свою очередь, это позволить снять установленные применительно к сфере уголовной ответственности презумпцией невиновности (ст. 49 Конституции РФ) ограничения реализации в России ст. 20 Конвенции ООН против коррупции, согласно которой «при условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое Государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, т.е. значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать». Ибо «уголовное и уголовно-процессуальное законодательство Российской Федерации в принципе не способно обеспечить реализацию положений ст. 20 Конвенции по ряду причин. Во-первых, в силу отсутствия указания на деяние, приведшее к определенному результату (в данном случае - обогащению), совершение которого подлежит криминализации. Фактически в ст. 20 Конвенции содержится требование признать преступлением положение (в данном случае - наличие активов), в котором оказалось соответствующие лицо. Действия, в результате которых могут образоваться такие активы (хищения, злоупотребление и т.д.), уже криминализованы. Во-вторых, УПК РФ предусматривает возможность доказывания только события преступления и только органами следствия и дознания. Пытаться включить в российское уголовное законодательство норму о незаконном обогащении равносильно попытке приделать к трактору крылья. Трактор все равно не полетит» ^{[21, с.116]}. Вместе с тем «неосновательное обогащение, - как справедливо указывает профессор Е. В. Селина, - имеет значение не изолированно, а в качестве элемента юридического состава, но для России криминализация означает изменения именно в Уголовном кодексе и дополнения по фактическому составу к тем составам, которые уже существуют в УК РФ (а составов для этого дополнения в УК не существует)», а изолированная криминализация незаконного обогащения противоречит конституционному принципу презумпции невиновности ^{[22, с. 37]}. Правда, относительно данной нормы в юридической литературе широко распространенно мнение о том, что она якобы не ратифицирована Российской Федерацией ^[23] и поэтому предлагаются на этот счет отдельные законопроекты, в частности, проект Федерального закона № 474238-5 депутатов Государственной Думы ФС РФ А. Д. Куликова, С. П. Обухова от 17.12.2010 «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон "О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции"» ^[24]. Между тем, как верно отмечает В. Михайлов, «При оценке Федерального закона о ратификации необходимо учитывать, что в соответствии с подп. "d" п. 1 ст. 2 и ст. 19 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 г., п. "е" ч. 1 ст. 2 и ст. 25 Федерального закона от 15 июля 1995 г. № 101-ФЗ "О международных договорах Российской Федерации" исключение действия ст. 20 Конвенции в ее применении к России должно быть оформлено в виде оговорки при ратификации Конвенции. Закон о ратификации никаких оговорок не содержит. Таким образом, применительно к Российской Федерации Конвенция действует в полном объеме» ^{[21, с. 117]}. Реализация данного предложения позволить ставить вопрос об изъятии незаконного обогащения не только у публичных должностных лиц, но и других субъектов коррупционных правонарушений, в том числе у юридических лиц. Ведь ст. 26 Конвенции ООН против коррупции предполагает, что при условии соблюдения правовых принципов Государства-участника ответственность юридических лиц может быть уголовной, гражданско-правовой или административной: в отношении к ним допускается применение эффективных, соразмерных и оказывающих сдерживающее воздействие уголовных или неуголовных санкций, включая денежные санкции. Поэтому неудивительно, что многие страны (Бельгия, Финляндия, Норвегия, США, Швеция) отказались от имплементации ст. 20 Конвенции в свое национальное законодательство в связи с тем, что, во-первых, положения этой статьи не согласуются с презумпцией невиновности и, во-вторых, ответственность за незаконное обогащение закреплена в законодательстве о налогах, труде и государственной службе. В юриспруденции современных цивилизованных стран идея гражданской конфискации приобретенного вследствие коррупционного правонарушения основана на юридической фикции, согласно которой используемое или появившееся в связи с нарушением закона имущество "виновно", а поэтому может быть конфисковано ^{[25, с. 186-199]}. В мировой практике такая конфискация в гражданском порядке не требует осуждения и не ограничена собственностью виновного, т.е. может применяться к собственности третьих лиц, например, родственников или соучастников совершённых преступлений. Не является для такой конфискации препятствием и недоступность для правосудия подозреваемого в совершении преступления. В гражданском порядке на самого подозреваемого в совершении преступления, в том числе и коррупционного, переносится бремя доказательства того, что деньги, ценные бумаги и имущество, подлежащие конфискации, имеют законное происхождение. В современном мире конфискация имущества в гражданском порядке у подозреваемых в совершении преступлений применяется во многих странах мира, и стала существенным фактором снижения уровня организованной преступности и коррупции. Институт конфискации денежных средств и имущества, полученного преступным путем, имеется в законодательстве Австрии, Австралии, Великобритании, Италии, Малайзии, Новой Зеландии, США, ФРГ, Швейцарии, Филиппины, Японии и других стран ^[26]. В связи с этим представляются неуместными высказывания С. А. Синицына и Е. В. Позднышевой об абсурдности идеи «автономного существования механизма конфискации в гражданском законодательстве в отрыве от законодательства уголовного и административного» ^{[27, с. 7]}. Ведь даже приоритет возмещения причиненного ущерба потерпевшему, установленный ст. 104.3 УК РФ по отношению к конфискации имущества в доход государства, не придает ему общего значения в системе правовых мер противодействия коррупции, поскольку, вопреки утверждению указанных авторов, коррупционные правонарушения не сводятся к преступлениям. К тому же при конфискации изъятию подлежит, прежде всего, имущество (и доходы от него), полученное преступным путем в результате совершения названных в ст. 104.1 УК РФ, в том числе коррупционных, преступлений, стоимость которого, а также имущество, в которое имущество, полученное в результате совершения указанных деяний (и доходы от него), частично или полностью превращено или преобразовано, не всегда может быть достаточным для возмещения и (или) компенсации вреда, причиненного коррупционным преступлением. Наконец, следует отметить, что гражданская конфискация не позиционируется в качестве альтернативы или замены уголовного преследования коррупционера. Однако, во многих случаях, особенно когда речь идет о коррупции государственных должностных лиц, обладающих иммунитетом, это единственный способ изъятия криминальных доходов коррупционеров безотносительно к публично-правовым аспектам противодействия коррупции. Невостребованность в России гражданско-правовых форм возмещения и компенсации вреда в сфере правового противодействия коррупции в определенной мере обусловлена характером используемых здесь правовых санкций. Поскольку современные правовосстановительные антикоррупционные меры связаны, прежде всего, с назначением (кратных) штрафов за совершение коррупционных правонарушений, альтернативных мерам наказания в виде лишения свободы, постольку это создает впечатление восполнения «инструментов гражданско-правовой ответственности за коррупцию», в качестве которой и выступает возмещение имущественного и компенсация морального вреда, штрафами, предусмотренными нормами уголовного и административного права ^{[28, с. 72]}. Однако и штрафы за взятки, и требования о возмещении и компенсации вреда от коррупции должны оцениваться как самостоятельные антикоррупционные правовые меры. В противном случае, с одной стороны, происходит утрата сущности гражданско-правовой ответственности за коррупцию в условиях ее суррогатного применения, выраженной в уголовном или административном штрафе как основном виде наказания коррупционеров. С другой стороны, лицо, совершившее коррупционное правонарушение, в том числе преступление, избегает уголовного наказания в виде лишения свободы, т.к. взамен этого присуждается к уплате штрафа, который однако в связи с его непомерным размером фактически не в состоянии уплатить, и, следовательно, вообще не претерпевает какой-либо юридической ответственности. Так, по информации Генеральной прокуратуры РФ, в 2011 г. по уголовным делам коррупционной направленности предъявлено обвинений о причинении ущерба на общую сумму в 13,5 млрд. руб. Однако в добровольном порядке такой ущерб был возмещен на сумму не более 2 млрд. руб. ^[29] В связи с этим Руководитель Администрации Президента РФ С. Иванов признал, что попытка заменить уголовное наказание за коррупционные преступления штрафами фактически провалилась. По его словам, в I полугодии 2013 года суды выписали штрафов за коррупцию на 20 млрд. руб., но осужденные оплатили лишь 1% этой суммы ^[30]. Не изменилась ситуация с уплатой штрафов за данные преступления и к настоящему времени. На заседании Совета по противодействию коррупции 26.01.2016 Президент РФ отметил: «По статистике, из 15,5 миллиарда рублей, подлежащих взысканию по делам о коррупции, в прошлом году удалось вернуть только 588 миллионов рублей. Согласитесь, это достаточно скромная сумма» ^[31]. Поэтому примерно по 50 % приговоров подразделения ФССП России вынуждены, как отмечает В. В. Астанин, обращаться в суд с ходатайством о замене штрафа (ввиду отсутствия у осужденных необходимых денежных средств) на наказание, предполагающее реальное лишение свободы ^[32]. Очевидно, в связи с этим и Верховный Суд РФ Постановлением Пленума от 03.12.2013 № 33 дополнил Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 09.07.2013 № 24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях» ^[33] пунктом 36.1 следующего содержания: «При разрешении вопроса о том, какое наказание должно быть назначено осужденному, совершившему коррупционное преступление, в случае наличия в санкции статьи наказания в виде штрафа, суду необходимо обсуждать возможность его исполнения. Назначая штраф, определяя его размер и решая вопрос о рассрочке его выплаты, необходимо учитывать не только тяжесть совершенного преступления, но и имущественное положение осужденного и его семьи, а также возможность получения им заработной платы или иного дохода (часть 3 статьи 46 УК РФ). В этих целях следует иметь в виду наличие или отсутствие у осужденного основного места работы, размер его заработной платы или иного дохода, возможность трудоустройства, наличие имущества, иждивенцев и т.п.». Вместе с тем и Генеральный прокуратур РФ в Приказе от 29.08.2014 № 454 «Об организации прокурорского надзора за исполнением законодательства о противодействии коррупции» ^[34], ориентируя прокуроров при поддержании государственного обвинения по уголовным делам о преступлениях коррупционной направленности во всех случаях, в частности по преступлениям, предусмотренным п. "а" ч. 1 ст. 104.1 УК РФ, предлагать судам применение конфискации имущества, вместе с тем указал, что «Предлагая наказание виновному в виде штрафа, кратного сумме взятки или коммерческого подкупа, необходимо учитывать имущественное положение подсудимого, при наличии данных о невозможности оплаты штрафа ориентировать суды на назначение иного наказания». С учетом изложенного более логичными представляются положения п. 4.8 раздела 4 Рекомендаций по совершенствованию законодательства государств-участников СНГ в сфере противодействия коррупции, принятых в г. Санкт-Петербурге 23.11.2012 Постановлением 38-17 на 38-ом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ^[35], согласно которым в законодательстве государства в соответствии с международными стандартами должно быть установлено требование об обязательности устранения последствий коррупционных правонарушений, в том числе определены гражданско-правовые средства защиты лиц, понесших ущерб в результате актов коррупции, путем применения следующих мер: конфискация незаконно полученных денег, ценностей и иного имущества; признание недействительными нормативных правовых актов, решений, сделок и иных действий, принятых (совершенных) в результате коррупционных правонарушений; признание ничтожности сделки, заключенной вследствие коррупционного правонарушения; возмещение вреда, в том числе морального, причиненного коррупционным правонарушением; правовая защита и социальная реабилитация лиц, которым причинен вред в результате совершения коррупционного правонарушения. Но, к сожалению, юридическая наука, в том числе и цивилистика, не уделяют должного внимания гражданско-правовым проблемам возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями. Так, одни авторы, комментируя Федеральный закон от 25.12.2008 № 273-ФЗ «О противодействии коррупции» ^[36] (далее - Закон о противодействии коррупции) ^[37], либо, анализируя правовые средства противодействия коррупции на уровне кандидатских диссертаций ^[38], вообще не исследуют проблем возмещения и компенсации вреда, причиненного данными деяниями. Парадоксально, но таким же образом поступают также разработчики учебно-методической литературы о правовом противодействии коррупции, к примеру, доктор юридических наук, профессор И. Н. Кондрат, который в РУПД «Противодействие коррупции: российский и международный опыт» по направлению подготовки 030900 «Юриспруденция», квалификация (степень) «Магистр» лишь упоминает о гражданско-правовой ответственности за коррупционные правонарушения без определения ее сущность и указания на формы проявления, но при этом вычленяет только ему известный такой вид юридической ответственности как ответственность юридических лиц за коррупционные правонарушения ^{[39, с. 18]}. Другие, в частности Д. С. Корепанова-Камская, настаивают на необходимости «внесения изменений в ГК РФ, закрепив возможность возмещения пострадавшим лицам ущерба в результате акта коррупции» ^[40]. Третьи, к примеру, М. Н. Мирошниченко и В. В. Васюшкин ^[41], А. М. Цирин ^[42] и И. Н. Юсупов ^[43], ратуют за разработку эффективных правовых и экономических механизмов минимизации и (или) ликвидации последствий коррупционных правонарушений. Четвертые, решение проблемы связывают с присоединением России к Конвенция Совета Европы от 04.11.999 «О гражданско-правовой ответственности за коррупцию» ^{[44, с. 102]}. По мнению А. Н. Морозова, «участие в Конвенции положительным образом должно отразиться на международном престиже Российской Федерации и дополнить действующую правовую базу борьбы с коррупцией важным международно-правовым инструментом» ^{[45, с. 87]}, с чем с учетом состояния национального гражданского прав в этой области и современного характера отношений России и Европейского Союза трудно согласиться. Вместе с тем отдельные юристы, в частности, А. Б. Смушкин ^[46], Н. А. Власенко, С. А. Грачева и Е. Е. Рафалюк ^[47], возмещение и компенсацию вреда ассоциируют с любыми гражданско-правовыми последствиями совершения подобных правонарушений. В то же время некоторые авторы, к примеру кандидат философских наук, заслуженный юрист Московской области, действительный советник муниципальной службы Московской области III класса М. Ф. Гацко, анализируя отдельные виды юридической ответственности государственных служащих за коррупционные правонарушения, высказывает по этому поводу вообще несуразности, когда пишет: «Гражданско-правовая ответственность государственных служащих наступает, за нарушение ими обязательств, возникающих из гражданско-правовых отношений, а также за причинение вреда личности или имуществу гражданина, либо вреда, причиненного имуществу юридического лица. Состав гражданских правонарушений по конкретным делам устанавливается самими гражданами (сторонами договора). В случае если ответчик, т.е. лицо, отвечающее перед гражданином, не согласен с выводами стороны договора - дело разбирается в суде» ^{[48, с. 63]}. Между тем возмещение и компенсация вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, уже базируется на реально функционирующих национальных гражданско-правовых формах, представляющих собой систему установленных законом мер, определенную границами юридически возможного и юридически необходимого поведения субъектов, которые по своему содержанию подразделяются на нормативно-правовые формы, индивидуальные правовые формы и правосубъектные правовые формы ^{[49, с. 19]}.

2. Нормативно-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями

Нормативно-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного правонарушениями коррупционной направленности, представлены нормами гражданско-правового института предупреждения причинения, возмещения и компенсации вреда или обязательств по предупреждению причинения и вследствие причинения вреда ^[50]. Они включают в себя нормы ст. 30, 33, 38 Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой Верховным Советом РФ 22.11.1991^[51], ст. 45, 46, 52, 53 Конституции РФ ^[52], ст. 8, 12, 13, 16, 151, гл. 59 ГК РФ, п. 3 ст. 158, гл. 24.1 БК РФ, гл. 18 УПК РФ, Указа Президиума Верховного Совета СССР от 18.05.1981 «О возмещении ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями государственных и общественных организаций, а также должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей» ^[53], Положения о порядке возмещения ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда, утвержденного Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18.05.1981^[53], Инструкции по применению этого Положения, утвержденной Минюстом СССР, Прокуратурой СССР, Минфином СССР по согласованию с Верховным Судом СССР, МВД СССР и КГБ СССР 02.03.1982 ^[54]. Сюда относятся также положения отдельных федеральных законов, определяющие последствия причинения вреда незаконными действиями (бездействием) в процессе реализации публичной власти, которые, правда, решают данный вопрос с разной степенью детализации и не всегда единообразно. В одних сказано, что возмещение вреда осуществляется за счет соответствующего бюджета (п. 3 ст. 31 Федерального закона от 21.07.1997 № 122-ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним» ^[55]), другие указывают, что ответственность за причинение вреда незаконными актами власти несут государственные органы и органы местного самоуправления, но за счет федерального бюджета, бюджета субъекта РФ или муниципального образования (п. 1 ст. 35 Налогового кодекса РФ ^[56]), третьи отсылают к законодательству Российской Федерации (п. 2 ст. 25 Федеральный закон от 27.11.2010 № 311-ФЗ «О таможенном регулировании в Российской Федерации» ^[57]) либо к гражданскому законодательству России (п. 1 ст. 22 Федерального закона от 26.12.2008 № 294-ФЗ «О защите прав юридических лиц и индивидуальных предпринимателей при осуществлении государственного контроля (надзора) и муниципального контроля» ^[58]), четвертые закрепляют право потерпевших требовать от органов федеральной службы безопасности и пограничных войск возмещения материального ущерба и морального вреда и предписывают соответствующим должностным лицам принять меры для возмещения вреда, причиненного неправомерными актами власти (ст. 6 Федерального закона от 03.04.1995 № 40-ФЗ «О федеральной службе безопасности» ^[59]). Сюда также относятся многочисленные правовые акты субъектов Российской Федерации ^[60]. Представленные правоположения в полной мере отвечают нормам Конвенции ООН против коррупции, являющимся составной частью правовой системы России (п. 4 ст. 15 Конституции РФ), а также Модельных законов «О борьбе с коррупцией» и «Основы законодательства об антикоррупционной политике», принятому на 22-ом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ (Постановлением 22-15 от 15.11.2003) ^[59]. Согласно ст. 35 Конвенции ООН против коррупции государство-участник принимает меры «для обеспечения того, чтобы юридические или физические лица, которые понесли ущерб в результате какого-либо коррупционного деяния, имели право возбудить производство в отношении лиц, несущих ответственность за этот ущерб, для получения компенсации». В свою очередь ст. 13 Модельного закона «Основы законодательства об анти-коррупционной политике» гласит: «1. Вред, причиненный коррупционными правонарушениями, подле-жит возмещению в соответствии с законодательством государства. 2. Вред, причиненный коррупционными правонарушениями лиц, замещающих государственные должности либо должности государственной или муниципальной службы, подлежит возмещению из соответствующей казны в порядке, предусмотренном гражданским законодательством. 3. Вред, причиненный гражданам государства, учреждениям и организациям коррупционными правонарушениями лиц, обладающих публичным статусом в зарубежных и международных организациях, подлежит возмещению в соответствии с международными правовыми нормами, в том числе международными договорами государства. 4. При возмещении вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, учитывается моральный вред». Отсюда следует, что указанный гражданско-правовой институт уже включает в себя положения Конвенции Совета Европы о гражданско-правовой ответственности за коррупцию, на что обращают внимание многие ученые-юристы, в частности, О. Н. Садиков ^{[62, с. 82]}, И. С. Алакшина ^[63]. Поэтому нельзя согласиться с С. Н. Шишкаревым о том, что «Конвенция о гражданско-правовой ответственности за коррупцию от 4 ноября 1999 г. уникальна» ^[64]. Но, к сожалению, «ни гражданское общество, ни государственные органы не готовы использовать имеющиеся в российском законодательстве гражданско-правовые механизмы возмещения вреда, возникшего в результате совершения коррупционного деяния. Перспектива активизации использования института гражданско-правовой ответственности за коррупцию лежит не в сфере совершенствования законодательства, а в сфере, - как верно отмечают авторы коллективного научно-практического пособия о борьбе с коррупцией, - подготовки государственных служащих и разъяснений гражданам их возможностей, развития их правовой культуры» ^{[64, с. 21]}, однако сами на этот счет, к сожалению, ограничиваются общим указанием на возможность использования здесь лишь ст. 1069 ГК РФ. В Европейской Конвенции о гражданско-правовой ответственности за коррупцию решаются те же вопросы, что и в отечественном праве. Так, Конвенция предусматривает гражданско-правовые средства защиты лиц, понесших ущерб в результате актов коррупции, в частности возмещение ущерба в исковом судопроизводстве, которое включает в себя реальный ущерб, упущенную выгоду, компенсацию морального вреда (ст. 3); определение условий наступления ответственности: акт коррупции, причиненный ущерб, причинно-следственная связь между ними (ст. 4); требование возмещения ущерба от государства при совершении акта коррупции должностными лицами при исполнении ими своих полномочий (ст. 5); освобождение от гражданско-правовой ответственности или уменьшение возмещения при вине истца (ст. 6); срок исковой давности по таким правонарушениям, который составляет не менее трех лет (ст. 7). С учетом этого уместным представляется вопрос Н. И. Добряковой, «Насколько целесообразно принимать Конвенцию, которая будет эффективно (и даже скандально) работать на международное сообщество, но никак не скажется ни на национальном законодательстве, ни на правоприменительной практике, ни на гражданском правосознании?». К тому же, согласно ст. 140 ГПК РФ и ст. 91 АПК РФ национальные суды располагают обеспечительными мерами для рассмотрения дела, о которых ведет речь Конвенция ^{[66, с. 82]}. Если же «исходить из того, что гражданско-правовые коррупционные деликты не ограничиваются спорами, в которых одной из сторон выступают - публичные органы власти», то, по мнению Н. И. Добряковой, предпочтительными здесь являются «положения конвенции Организации экономического сотрудничества и развития о борьбе с подкупом иностранных должно-стных лиц при осуществлении международных сделок ^[67]. В данном случае исполнение этой конвенции может показать возможности реализации неприменяемых на сегодняшний день гражданско-правовых механизмов, но в иной сфере - частной коммерческой, где субъектами коррупции (как в роли пострадавших, так и виновных) выступают субъекты частных коммерческих компаний» ^{[68, с. 47]}. С приведенными суждениями автора можно согласиться лишь частично, т.к. номы вышеназванного института отечественного гражданского права распространяются на подобные отношения с участием любых субъектов права. При этом ст. 30 Декларации прав и свобод человека и гражданина и ст. 45, 46 Конституции РФ, в развитие признания человека, его прав и свобод высшей ценностью российского общества (ст. 2, 17 Конституции РФ), закрепляют общие нормы по обеспечению государством потерпевшим от любых правонарушений доступ к правосудию, в том числе в межгосударственные органы, возмещению и компенсации причиненного вреда. Однако основополагающее значение для регулирования анализируемых связей принадлежит нормам коди-фицированных правовых актов и прежде всего ГК РФ. К отношения вследствие причинения вреда, осложненным иностранным элементом, указанные предписания применяются с учетом положений ст. 1219,1220, 1223.1 ГК РФ и международных договоров России ^[67]. В то же время квалификация возмещения и компенсации вреда, причиненного вследствие коррупционных правонарушений, по конкретным предписаниям ГК РФ должна осуществляться с учетом ст. 13 и 14 Закона о противодействии коррупции, первая из которых говорит о юридической, в том числе гражданско-правовой, ответственности физических лиц, а вторая - юридических лиц, реализуемой, прежде всего, в форме возмещения и компенсации вреда. Сообразно этому имущественный вред, причиненный коррупционными правонарушениями физических и юридических лиц, подлежит возмещению на основании соответственно ст. 1064, 1068 ГК РФ в порядке общих положений гражданского судопроизводства. Имущественный вред, причиненный государственными органами и органами местного самоуправления, лицами, замещающими государственные должности либо должности государственной или муниципальной службы, возмещается по нормам ст. 33, 38 Декларации прав и свобод человека и гражданина, ст. 52, 53 Конституции РФ, абз. 2 ст. 13, ст. 16, 1069-1701 ГК РФ в порядке, предусмотренном п. 3 ст. 158, гл. 24.1 БК РФ, гл. 18 УПК РФ, Указа Президиума Верховного Совета СССР, Положения от 18.05.1981 и Инструкции от 02.03.1982. Компенсация морального вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, базируется на положениях ст. 151, 1099-1101 ГК РФ в субсидиарной взаимосвязи по принципу аналогии с указанными нормами о возмещении имущественного вреда (§ 1-3 гл. 59 ГК РФ) в плане определения юридико-фактического основания, субъектного состава и структуры правовых связей, однако лишь в той мере, в какой это соответствует их социальной природе ^{[70, с. 54-59]}, в порядке отмеченных выше процедур. В связи с изложенным необоснованной представляется позиция И. Е. Кабановой и Э. В. Талапиной ^[71], которые, подобно другим исследователям проблемы, нормативно-правовые предписания о возмещении и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, сводят к положениям ст. 52, 53 Конституции РФ и ст. 1069 ГК РФ. Вместе с тем нельзя не отметить, что предписания указанного гражданско-правового института недостаточно адекватно скорректированы между собой, поскольку, с одной стороны, § 4 гл. 59 ГК РФ не содержит норм о компенсации морального вреда, причиненного отдельными противоправными действиями (бездействием), в частности незаконными актами власти в том числе коррупционной направленности, а с другой, ст. 1064 ГК РФ не в полной мере указывает на моральный компонент вреда. В целях устранения этой неопределенности представляется необходимым: 1) в абз. 1 п. 1 ст. 1064 ГК РФ после слов «имуществу юридического лица» включить слова «нематериальным благам гражданина и юридического лица, подлежит возмещению в полном объеме или компенсации лицом, причинившим вред»; 2) в абз. 2 п. 1 ст. 1064 ГК РФ после слов «обязанность возмещения» включить слова «или компенсации»; 3) во втором предложении п. 2 ст. 1064 ГК РФ после слов «предусмотрено возмещение» включить слова «или компенсации». Далее, несмотря на то, что предписания главы 59 ГК РФ и отдельных правовых актов (ст. 133-139 УПК, п. 2 ст. 27.1 КоАП, п. 3 ст. 158, 242.1-242.2 БК РФ, Указа от 18.05.1981, Положения от 18.05.1981, Инструкции от 02.03.1982 и др.) о возмещении и компенсации вреда, причиненного незаконными актами власти, соотносятся как общие и специальные, тем не менее последние не являются приоритетными, т. к. согласно абз. 2 п. 2 ст. 3 ГК РФ нормы гражданского права, содержащиеся в других законах, должны соответствовать ГК РФ. К тому же они изложены преимущественно в общих чертах и дублируют нормы ст. 13, 16, 1069 или ст. 151, 1099 ГК РФ либо отсылают к ГК РФ. Поэтому по общему правилу они не могут выступать самостоятельной нормативно-правовой основой соответствующих обязательств. Их значение состоит в создании единого правового поля и социально-политического режима возмещения и компенсации вреда, причиненного незаконными актами власти, что способствует уяснению характера деяний, своеобразия юридико-фактического основания, статуса субъектов и моделей формирующихся обязательств. Функционально связанные со ст. 1070 ГК РФ предписания Указа от 18.05.1981, Положения от 18.05.1981 и Инструкции от 02.03.1982, формально сохраняя юридическую силу, de facto не действуют, т.к. они «перекрыты» нормами ст. 53 Конституции РФ, ст. 38 Декларации 1991 г., отдельных международных правовых актов, гл. 18 УПК и самой ст. 1070 ГК. (Примечательно, что Инструкция от 02.03.1982 была признана недействующей для Генеральной прокуратуры РФ еще Приказом от 03.08.1998. № 52 «О признании недействующими нормативных и организационно-распорядительных документов, изданных Прокуратурой Союза ССР» // СПС КонсультантПлюс). В то же время большинство правоположений главы 18 УПК РФ носят процедурный характер: определяют объем и порядок возмещения имущественного вреда (ст. 134, 135, 137) либо декларируют право потерпевших граждан на восстановле-ние их трудовых, пенсионных, жилищных и иных прав (ст. 138), реализация которых в конечном счете основывается все же на положениях ТК РФ, ЖК РФ, иных правовых актов. Являясь отсылочной, ст. 136 указывает на то, что компенсация морального вреда осуществляется в порядке гражданского судопроизводства. Следовательно, материально-правовыми нормами в УПК РФ являются лишь ст. 133 и 139. Первая, помимо расширения перечня названных в п. 1 ст. 1070 ГК РФ вредоносных действий, подобно тому, как и подп. 3 п. 1 ст. 30.7 КоАП, устанавливает дополнительный юридический факт возникновения обязательств по возмещению и компенсации вреда - процессуальный акт, аннулирующий юридическую силу того акта органов дознания, следствия, прокуратуры и суда, вследствие принятия и исполнения которого был причинен вред гражданину. Но ее включение в УПК привело к тому, что отдельные элементы юридического состава возникновения соответствующих деликтных обязательств оказались разобщенными по отдельным отраслям - гражданского и уголовно-процессуального права. Вместе с тем нельзя не заметить, что правило ее п. 3 не вписывается в логическую конструкцию гл. 18 УПК: совершенно ясно, что включение в состав субъектов права на реабилитацию потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика, свидетеля, эксперта, специалиста, переводчика или понятого и иных лиц, которые согласно п. 2 ст. 111 УПК РФ могут быть подвергнуты мерам процессуального принуждения, противоречит самой сути уголовно-процессуального института реабилитации. А предписания п. 5 ст. 133 УПК РФ полностью перекрываются п. 2 ст. 1070 ГК РФ. Вторая указывает, что «вред, причиненный юридическим лицам незаконными действиями (бездействием) и решениями суда, прокурора, следователя, дознавателя, органа дознания, возмещается государством в полном объеме в порядке и сроки», которые установлены гл. 18 УПК РФ. Но при этом она не определяет, на каких началах и в какой форме это осуществляется - при наличии или независимо от вины указанных лиц, в порядке, установленной гл. 18 УПК РФ для граждан, или гражданского судопроизводства. К тому же ее положения поглощаются п. 2 ст. 1070 ГК РФ. Вместе с тем положения ст. 133, 139 УПК РФ не согласуются не только со ст. 1070 ГК РФ, но и общими предписаниями гражданско-правового института предупреждения причинения, возмещения и компенсации вреда. Так, предложение второе п. 1 ст. 133 УПК РФ, указывающее на то, что возмещению подлежит «вред, причиненный гражданину в результате уголовного преследования» вообще лишено смысла. Об этом можно говорить лишь в отношении противоправных, незаконных деяний, о чем собственно и идет речь в п. 2, 3 данной статьи, а не в отношении уголовного преследования как процессуальной деятельности, осуществляемой стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ст. 5 УПК РФ). Незавершенность формулировок норм ст. 133-139 УПК РФ в целом не позволят их позиционировать как специальные по отношению к п. 1 ст. 1070 ГК РФ, скорее они дополняют друг друга. В судебной практике наблюдаются различные подходы к разрешению проблемы соотношения норм ГК РФ и УПК РФ для обоснования возмещения и компенсации вреда. В ряде случаев в качестве материально-правовой нормы, на которой основано требование о возмещении вреда, суды указывают ст. 1070 ГК РФ, а нормы УПК РФ рассматривают как процедурно-процессуальные, регламентирующие порядок возмещения вреда. Иногда они ссылаются одновременно и на положения главы 18 УПК РФ, и на ст. 1070 ГК РФ. Но довольно часто суды приводят нормы УПК РФ как правовое основание возмещения вреда, а ГК РФ используют только для указания на то, что вред возмещается за счет средств соответствующей казны РФ ^{[72, с. 106-107]}. Отсюда следует, что в правоприменительной практике до сих пор не сложился действенный механизм реализации ст. 53 Конституции РФ и положений отдельных отраслей права о возмещении и компенсации вреда, причиненного незаконными актами власти, в том числе коррупционной направленности. К тому же нормы ст. 135, 137 УПК РФ, устанавливающие смешанный порядок возмещения вреда, причиненного незаконным уголовным пре-следованием, не только не соответствуют ст. 239 БК РФ, закрепляющей им-мунитет бюджетов бюджетной системы России, согласно которому обращение взыскания на их средства осуществляется только на основании судебного акта в порядке п. 3 ст. 158, 242.1-242.2 БК РФ, о чем следовало бы сказать в ст. 1071 ГК РФ, но и не обеспечивают реального возмещения вреда гражданам, реабилитированным на досудебных стадиях уголовного судопроизводства, т.к. постановление следователя или дознавателя о производстве им выплат в возмещение вреда не обладают силой исполнительного листа. На современном этапе развития отечественного права корректировка представленных положений может быть осуществлена различным образом. Но наиболее приемлемым представляется сохранение в УПК РФ только процессуальных и сосредоточение в ГК РФ материально-правовых норм на этот счет, отмена Указа и Положения от 18.05.1981, а также Инструкции от 02.03.1982, как несоответствующих Конституции РФ, главе 59 ГК, УПК РФ и БК РФ ^{[72, с. 107-108]}. Приведенные выше нормативно-правовые предписания, закрепляя факт причинения вреда коррупционными правонарушениями как основание возникновения правоотношений по его возмещению и компенсации, по своему предметно-функциональному назначению в пределах гражданско-правового института предупреждения причинения, возмещения и компенсации вреда образуют отдельный субинститут, состоящий из общей и особенной частей. В свою очередь, последняя включает в себя две группы специальных норм: о возмещении имущественного и компенсации морального вреда, представляющих собой отдельные субсубинституты, предписания которых, безусловно, взаимодействуют с общими нормами указанного гражданско-правового института, в частности, с нормами ст. 1080-1083 ГК РФ. Отсутствие в гражданских нормативно-правовых формах конкретных предписаний о праве публично-правовых образований на возмещение и компенсацию вреда, причиненного указанными деяниями, восполняется предписаниями абз. 2 п. 1 ст. 2 ГК РФ относительно того, что в «регулируемых гражданским законодательством отношениях могут участвовать также Российская Федерация, субъекты Российской Федерации и муниципальные образования», к которым «применяются нормы, определяющие участие юридических лиц в отношениях, регулируемых гражданским законодательством, если иное не вытекает из закона или особенностей данных субъектов» (п. 2 ст. 124 ГК РФ). С учетом изложенного, не ясно, в чем выражается несовершенство отечественного института «возмещения вреда от коррупционных правонарушений, предусмотренного ст. 35 Конвенции ООН 2003 г.», о котором со ссылкой на других авторов говорит С. В. Орлова ^{[73, с. 85]}. Таким образом, перспективы использования института гражданско-правовой ответственности, в том числе в форме возмещения и компенсации вреда, за коррупцию лежит не в сфере совершенствования законодательства, а в области его реализации. Наличие достаточных гражданско-правовых правоположений в системе правовых средств противодействия коррупции в России подтверждено Докладом Управления ООН по наркотикам и преступности «Страновой доклад об обзоре Российской Федерации» от 04.06.2013, проведенный Украиной и Эквадором обзор хода осуществления Российской Федерацией статей 15-42 главы III «Криминализация и правоохранительная деятельность» и статей 44-50 главы IV «Международное сотрудничество» Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции в отношении цикла обзора 2010-2015 ^[74]. Формирование же адекватной судебной практики по данной категории дел, равно как и по иным делам, согласно ст. 126 Конституции РФ возлагается на Верховный Суд РФ путем дачи соответствующих разъяснений. Между тем Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 09.07.2013 № 24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях», ограничился указаниями лишь от-носительно уголовно-правового обеспечения противодействия коррупции. Вместе с тем отсутствие в Законе о противодействии коррупции четких по-ложений о возмещении и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, дезориентирует потерпевших и правоприменительные органы. В целях устранения этого обстоятельства представляется целесообразным в Закон о противодействии коррупции включить норму (ст. 14.1) об устранении гражданско-правовых последствий коррупционных правонарушений: восстановлении прав и законных интересов, нарушенных вследствие совершения коррупционного правонарушения; возмещения и компенсации причиненного вреда; отменены или признания незаконными в судебном порядке нормативно-правовых актов и решений, изданных в результате совершения коррупционного правонарушения; недействительности (ничтожности) сделок, заключенных вследствие коррупционного правонарушения, как это предусмотрено Законами Украины от 14.10.2014 № 1700-VII (в ред. 10.11.2015) «О предотвращении коррупции» (ст. 66-69), Республики Беларусь от 20.07.2006 № 165-З «О борьбе с коррупцией» (ст. 26), Республики Казахстан от 18.11.2015 № 410-V ЗРК «О противодействии коррупции» (ст. 25, 26), Азербайджанской Республики от 13.01.2004 № 580-IIГ (ред. от 30.04.2013) «О борьбе с коррупцией» (ст. 12, 13), Республики Таджикистан от 25.07.2005 № 100 (ред. 14.03.2014) «О борьбе с коррупцией» (ст. 15,16), Туркменистана от 01.03.2014 «О противодействии коррупции» ...