Гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, в системе правовых мер противодействия коррупции

3. Индивидуальные правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями

Индивидуальные гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными деяниями, представлены правоотношениями, в которых формируются и осуществляются (исполняются) субъективные права потерпевших и юридические обязанности причинителей. Поскольку требования о возмещении и компенсации вреда, причиненного подобными актами, посягающими на абсолютные имущественные и личные права, представляют собой притязания потерпевших к причинителям, постольку их реализация протекает в форме гражданских внедоговорных охра-нительных деликтных обязательств ^{[78, с. 550-551]}. При этом согласно структуре представленного выше субинститута система этих обязательств с учетом характера вреда включает два вида: 1) по возмещении имущественного вреда; 2) компенсации морального вреда. Причем они могут формироваться как независимо, так и во взаимосвязи друг с другом, на что указывает п. 3 ст. 1099 ГК РФ и подтверждается судебной практикой, которая четко разграничивает дела о возмещении имущественного и компенсации морального вреда ^{[79, с. 16]}. Являясь одним из видов гражданских обязательств, исследуемые обязательства обладают теми же чертами и структурными особенностями, которые характерны для гражданских обязательств в целом. Вместе с тем им как виду охранительных правовых связей присущи признаки, свойственные охранительным гражданским правоотношениям. Они являются относительными, принадлежат к правовым связям активного типа, имеют простую структуру, относятся к односторонне обязывающим: кредитор (потерпевший) имеет право требования (возмещения или компенсации вреда), должник (причинитель вреда) - корреспондирующую этому праву обязанность (возмещения имущественного вреда или выплатить определенную судом денежную сумму в счет компенсации морального вреда). Как деликтные данные обязательства обладают теми же признаками, которые присущи деликтным обязательствам в целом. По своей экономической сущности, они являются правовой формой отношений по перераспределению материальных благ, т.к. на причинителя возлагается ранее не существовавшая безэквивалентная обязанность возместить имущественный вред либо уплатить потерпевшему определенную судом денежную сумму в счет компенсации морального вреда без получения какого-либо встречного предоставления со стороны потерпевшего, и поэтому они относятся к категории имущественных. При этом однако обязательства по компенсации морального вреда, причиненного коррупционным правонарушением, моделируются законодателем как денежные: для них эта форма является единственной и исключительной (абз. 1 ст. 151 ГК), а обязательства по возмещению имущественного вреда, причиненного такими правонарушениями, принимают эту форму лишь как факультативную. На рассматриваемые обязательства распространяются положения о денежных обязательствах, в том числе, как указано в п. 23, 24 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 13 и Пленума ВАС РФ № 14 от 08.10.1998 «О практике применения положений Гражданского кодекса Российской Федерации о процентах за пользование чужими денежными средствами» ^[80], ст. 395 ГК РФ. С точки зрения юридической природы исследуемые обязательства представляют собой правовую форму реализации гражданско-правовой ответственности или мер защиты. Тем не менее реализуемые в них правовые меры не оказывают прямого воздействия на правонарушителя, он претерпевает лишь ущемление своих имущественных прав. Наконец, названные обязательства, подобно иным деликтным обязательствам, возникают вследствие причинения вреда лишь противоправными деяниями, включающими в себя коррупционную составляющую. В тоже время обязательства по возмещению имущественного и ком-пенсации морального вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, имеют ряд особенностей, отличающих их друг от друга. Их своеобразие проявляется в функциях, принципах и используемых ими начал локализации последствий нарушения прав. Так, если основная функция обязательств по возмещению имущественного вреда состоит в восстановлении имущественного положения потерпевшего, то денежная компенсация морального вреда призвана лишь сгладить отрицательные последствия ущемления личных неимущественных прав потерпевшего. Из этого следует, что обязательства по возмещению имущественного и компенсации морального вреда строятся на разных началах: восстановления и компенсации. Поэтому применительно к первым обязательствам действует принцип полного возмещения вреда, включая реальный ущерб и упущенную выгоду, а в отношении вторых - принцип добросовестной, справедливой и разумной компенсации. Сообразно этому каждый из них обладает не единой восстановительной (компенсационной) функцией охранительных обязательств, а самостоятельной: восстановительной и компенсационной соответственно. Но наиболее существенное различие между обязательствами по возмещению имущественного и компенсации морального вреда, причиненного коррупционным правонарушением, выражается в характере их бытия как таковых. Первые относятся к категории безусловных обязательств, т.к. они возникают в силу и с момента причинения имущественного вреда. Вторые же являются эвентуальными, на что прямо указывает абз. 1 ст. 151 ГК. Условный характер данных обязательств состоит в том, что, даже установив причинение морального вреда нарушением личных, а в случаях, предусмотренных законом, и имущественных прав индивида, суд вправе ограничиться констатацией этого факта и не присуждать потерпевшему денежных сумм в счет его компенсации, исходя из того, что такое решение само по себе составляет достаточное справедливое удовлетворение за него. Отсюда следует, что и юридико-фактические основания возникновения рассматриваемых обязательств различны, а не единый для них юридический факт - коррупционное правонарушение, как полагают некоторые ученые ^{[81, с. 200]}. Само по себе коррупционное правонарушение, вследствие которого причинен имущественный вред, как отдельный юридический факт выступает основанием возникновения обязательств лишь в порядке ст. 1064, 1068, 13, 16, 1069, п. 2 ст. 1070 ГК РФ. В случае причинения имущественного вреда действиями, перечисленными в п. 1 ст. 1070 ГК РФ и подп. 5 п. 2, п. 3 ст. 133 УПК РФ, для становления обязательств по его возмещению необходимо два юридических факта, т.е. юридический состав, включающий в себя противо-правное вредоносное деяние причинителя (коррупционное правонарушение), выраженное в указанных названными нормами права формах акта, и процессуальный акт, аннулирующий юридическую силу того акта следственных и судебных органов (их должностных лиц), вследствие принятия которого потерпевшему был причинен вред - п. 2, 3 ст. 133 УПК РФ и подп. 3 п. 1 ст. 30.7 КоАП РФ (акт реабилитации). В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что согласно правовой позиции Конституционного Суда РФ, выраженной в постановлении от 27.06.2000 № 11-П «По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 47 и части второй статьи 51 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В. И. Маслова» ^[82] и определении от 04.12.2003 № 440-О «По жалобе гражданки Аликиной Татьяны Николаевны на нарушение ее конституционных прав пунктом 1 статьи 1070 Гражданского кодекса Российской Федерации» ^[83], к числу названных противоправным действиям относиться также задержание гражданина в качестве подоз-реваемого. Это обусловлено тем, что применительно к обеспечению конституционных прав граждан понятия «задержанный», «обвиняемый», «предъявление обвинения» должны толковаться не в формальном узком смысле, придаваемом им уголовно-процессуальным законом, а в их конституционно-правовом значении с учетом фактического положения лица, в отношении которого осуществляется публичное уголовное преследование. Положение лица, задержанного в качестве подозреваемого и помещенного в условия изоляции, по своему правовому режиму, степени применяемых ограничений и претерпеваемых в связи с этим ущемлений тождественно положению лица, в отношении которого содержание под стражей избрано в качестве меры пресечения. Следовательно, и вред, причиненный в результате незаконного применения в отношении гражданина такой меры процессуального принуждения как задержание, должен возмещаться государством в полном объеме независимо от вины органов дознания, предварительного следствия и прокуратуры (их должностных лиц) в порядке п. 1 ст. 1070 ГК, с чем следует, безусловно, согласиться. Само собой разумеется, что для возникновения в рассматриваемых ситуациях обязательств по возмещению имущественного вреда необходимо также исполнение акта публичной власти, ибо только в этом случае может быть причинен вред, относительно возмещения которого и можно вести речь. Юридико-фактическим основанием становления обязательств по ком-пенсации морального вреда согласно ст. 13, 16, 151, 1064, 1068, 1069, 1099 ГК РФ выступает юридический состав, включающий в себя два факта: 1) противоправное вредоносное виновное деяние причинителя (коррупционное правонарушение); 2) решение суда о возложении обязанности по компенсации морального вреда на указанное в законе лицо (физическое или юридическое лицо, Российскую Федерацию, субъекта РФ или муниципальное образование). Если моральный вред причинен перечисленными в п. 1 ст. 1070 ГК РФ и подп. 5 п. 2, п. 3 ст. 133 УПК РФ действиями, для становления в порядке этих норм во взаимодействии со ст. 151, 1099, 1100 ГК РФ обязательств по его компенсации необходимо три юридических факта: два, аналогичные тем, которые имеют место применительно к причинению в данной ситуации имущественного вреда, и решение суда о возложении обязанности по компенсации морального вреда на указанное в законе лицо (Российскую Федерацию, субъекта РФ или муниципальное образование). При этом необходимо заметить, что коррупционное правонарушение как основание или элемент юридического состава возникновения обяза-тельств по возмещению и компенсации причиненного им вреда нельзя, сле-дуя нормам ст. 2 и 8 Модельного закона «Основы законодательства об антикоррупционной политике», представлять в гражданско-правовом аспекте исключительно через деликт, а последний сводить к нарушению правил дарения и предоставления услуг, предусмотренных соответствующими статьями гражданского кодекса, как допускают многие авторы, в частности, М. Н. Бакович ^{[84, с. 28]}, В. В. Астанин ^[85,с.71], Ю. А. Тихомиров и Е. Н. Трикоз ^[86,с.39], Е. В. Марьина ^{[87, с. 22]}. Так, к примеру, В. Г. Гриб и Л. Е. Окс в тезаурусе к учебному пособию, посвященному противодействию коррупции, пишут: «Коррупционный деликт гражданско-правовой (Гражданско-правовой коррупционный деликт) - обладающее признаками коррупции нарушение правил дарения, а также нарушение порядка предоставления услуг, предусмотренных законодательством РФ» ^[88]. По утверждению И. Г. Корзун, «К коррупционным гражданско-правовым деликтам относятся деяния, подпадающие под признаки злоупотребления правом (ст. 10 ГК РФ); нару-шения правил дарения (гл. 32 ГК РФ); нарушения порядка предоставления услуг (гл. 39 ГК РФ)» ^{[89, с. 99]}. Как общая правовая категория правонарушение в данном случае охватывает все противоправные деяния безотносительно к степени их общественной опасности, причем без какого-либо исключения в пределах сферы действия отдельных отраслей отечественного права. Как отмечает А. Ю. Кирьянов, коррупционные правонарушения представляют собой «действия (бездействие), направленные на незаконное использование своего должностного, служебного положения вопреки интересам службы в коммерческих и иных организациях, государственной службы и службы в органах местного самоуправления, в целях получения выгоды, а равно незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими или юридическими лицами» ^{[90, с. 47]}. «Значительный неисчисляемый правовой статистикой ущерб, - как верно отмечает В. В. Астанин, - возникает в результате конфликта интересов на государственной и муниципальной службе, которые тесно увязан с незаконным участием чиновников в предпринимательской деятельности, ограничением конкуренции, предоставлением необоснованных преференций, льгот и квот, распределением государственных и муниципальных заказов. Замешанная на коррупции аффилированность бизнес - структур с недобросовестными представителями органов исполнительной власти порождает опасные в социально-экономическом и политическом смысле последствия - «теневую экономику», так называемую «денационализацию элит», которая становится зависимой от прибыли, связанной с незаконным личным обогащением и сопутствующим ему владением зарубежной недвижимостью и размещением капиталов на счетах иностранных кредитно-финансовых организаций ^[32]. Не случайно в ст. 1 Федерального закона от 07.05.2013 № 79-ФЗ «О запрете отдельным категориям лиц открывать и иметь счета (вклады), хранить наличные денежные средства и ценности в иностранных банках, расположенных за пределами территории Российской Федерации, владеть и (или) пользоваться иностранными финансовыми инструментами» ^[91] отмечается, что запрет устанавливается «в целях обеспечения национальной безопасности Российской Федерации, упорядочения лоббистской деятельности, расширения инвестирования средств в национальную экономику и повышения эффективности противодействия коррупции». Между тем гражданско-правовой деликт - это акт причинения вреда вследствие нарушения абсолютных субъективных гражданских прав потерпевших, противоправность которого (нарушения) определяется конкретными гражданско-правовыми предписаниями, а в отдельных случаях нормами иных отраслей права ^{[92, с. 640]}. Следовательно, в качестве коррупционных правонарушений могут выступать любые противоправные деяния - дисциплинарные проступки, административные правонарушения, уголовные преступления и собственно гражданско-правовые деликты коррупционного характера, влекущие причинение вреда субъектам гражданского права. Правовая характеристика перечисленных правонарушений коррупционной направленности сообразно степени их социальной опасности представлена в многочисленных нормативных правовых актах, в частности, в Федеральных законах от 27.07.2004 № 79-ФЗ «О государственной гражданской службе Российской Федерации» ^[93], от 02.03.2007 № 25-ФЗ «О муниципальной службе в Российской Федерации» ^[94], ТК РФ, Типовом кодексе этики и служебного поведения государственных служащих Российской Федерации и муниципальных служащих, одобренном решением президиума Совета при Президенте РФ по противодействию коррупции от 23.12.2010 (протокол № 21) ^[95], КоАП РФ, УК РФ и др. В связи с этим нельзя согласиться с В. В. Астаниным, что определение «коррупции», представленное Законом о противодействии коррупции, ограничивается «небольшим рядом коррупционных деяний, предусмотренных ст.ст. 204, 290, 291, 289 УК РФ». Поэтому «когда возникают основания для возмещения ущерба либо упущенной выгоды, возникших в результате коррупционных действий (бездействия), потенциальный истец, - по мнению автора, - сталкивается с проблемой невозможности предъявления требований в гражданском процессе чаще всего по двум причинам. Либо не может быть установлен в уголовном процессе ущерб от коррупции, либо уголовно-наказуемое деяние невозможно квалифицировать как коррупционное преступление (ввиду отсутствия в законодательстве такового понятия). В тех же случаях, когда ущерб доказан, предъявить гражданский иск в уголовном процессе становится затруднительно еще и потому, что судьи, специализирующиеся на уголовном судопроизводстве не готовы к квалифицированному рассмотрению гражданско-правовых споров по преступлениям корруп-ции» ^[32]. Между тем «Категориальное определение сущности и социально-правовой природы коррупции, выражает историческую обусловленность данного феномена системой урегулированных правом общественных отношений, где правовое противодействие коррупции отражает уровень осознания обществом ее общественной опасности; позволяет преодолеть как предельно общий, так и узкий подходы к определению понятия коррупции, доминирование которых может отрицательно влиять на оценку данного явления, законотворческую практику, определение цели и задач государственно-правового регулирования противодействия коррупции», - отмечает С. Н. Шишкарёв ^{[96, с. 5]}. Несмотря на то, что, к примеру, в Германии, в отличие от России, отсутствует законодательное определение коррупции вообще, ее доктринальное, казуальное и профессиональное толкования, как верно подмечает Н. В. Хлонова ^{[7, с. 5]}, точнее, чем в России, отражают сущность и общественную опасность коррупции, соответствуют международным нормативным актам, что обеспечивает формирование в стране эффективной антикоррупционной политики. По данным Центра Трансперенси Интернешнл Германия на протяжении последних 10 лет входит в двадцатку стран с наиболее низким уровнем коррупции ^[97]. Состав рассматриваемой гражданско-правовой связи по возмещению и (или) компенсации вреда, причиненного коррупционным правонарушением, включает в себя следующие элементы, которые принято рассматривать в качестве условий возникновения соответствующих (деликтных) обязательств: 1) наличие имущественного и (или) морального вреда у потерпевшего как результата противоправного деяния причинителя; 2) противоправность поведения причинителя как выражение несоот-ветствия его поведения нормам гражданского и иных отраслей права и нарушения субъективного права потерпевшего; 3) причинная связь между противоправным поведением причинителя и наступившим вредом как выражение объективной связи между деянием причинителя и его результатом; 4) вина причинителя как психическое отношение лица к своему противоправному поведению и его результатам (за исключением случаев, предусмотренных ст. 1100 ГК РФ). При этом потерпевший должен доказать причинение ему вреда и наличие между ним и противоправным деянием причинной связи. По общему правилу, противоправность вредоносного деяния причинителя согласно ст. 56 ГПК РФ и ст. 65 АПК РФ доказывается потерпевшими, а действий судебно-следственных органов, названных в п. 1 ст. 1070 ГК РФ и подп. 5 п. 2, п. 3 ст. 133 УПК РФ, - определяется актами реабилитации, всех иных актов власти -согласно п. 2 ст. 62 КАС РФ и п. 3 ст.189, п. 6 ст. 194, п. 5 ст. 200 АПК РФ презюмируется.

В этой связи нельзя согласиться и с А. Л. Маковским, который полагает, что доказывание противоправности индивидуальных и нормативных правовых актов органов власти (их должностных лиц) возлагается на потерпевших, а правомерность актов, совершенных в форме фактических действий, должна обосновываться соответствующими органами власти ^{[97, с.107]}. Применительно к любым актам публичной власти действует процессу-альная презумпция их противоправности, что подтверждается судебной практикой ^[99]. В отношении вины причинителя во всех случаях действует материально-правовая презумпция ее наличия (ст. 1064 ГК РФ). Гражданско-правовые последствия иных коррупционных правонару-шений должны и в достаточной мере сегодня определяются нормами других институтов гражданского права - недействительности сделок, неосновательного обогащения и т.д. Это отвечает норме ст. 34 «Последствия коррупционных деяний» Конвенции ООН против коррупции, согласно которой каждое государство-участник вправе принять меры, в соответствии с основополагающими принципами своего внутреннего законодательства, для урегулирования вопроса о последствиях коррупции. В этом контексте государства-участники могут рассматривать коррупцию в качестве фактора, имеющего значение для аннулирования или расторжения контрактов, или отзыва концессий, или других аналогичных инструментов, или принятия иных мер по исправлению создавшегося положения. Поэтому воздержание России от ратификации Конвенцию о гражданско-правовой ответственности, вопреки утверждению В.А. Коновалова ^{[100, с.132]}, не свидетельствует о несостоятельности ее гражданско-правовых средств противодействия коррупции.

Судебное решение в отмеченных выше случаях является завершающим фактом материально-правового порядка юридического состава, выступающим юридико-фактическим основанием возникновения соответствующих обязательств по возмещению и компенсации вреда. Становление обязательств согласно приведенным выше нормам произойдет только после полного накопления в строгой последовательности фактов этих составов, ибо до этого их элементы остаются лишь фактами реальной действительности ^{[101, с. 62]}. Это обусловлено тем, что названные нормы, закрепляя связи между фактами юридического состава, вместе с тем отражают взаимозависимость, свойственную самим отношениям ^{[102, с. 24,86]}, складывающимся в связи с причинением и возмещением или компенсацией вреда.

4. Правосубъектные правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями

Правосубъектные гражданско-правовые формы возмещения и компенсации вреда, причиненного правонарушениями коррупционной направленности, состоят в право- дееспособности лиц, участвующих в указанных деликтных обязательствах. Ее характер и способы реализации, в свою очередь, предопределяют своеобразие правовых моделей ^[103], формирующихся согласно нормам представленного субинститута обязательств по возмещению и компенсации вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, в числе которых можно выделить четыре парных подвида, когда: 1) вред, причиненный физическому или юридическому лицу, Россий-ской Федерации, субъектам РФ или муниципальным образованиям коррупционными правонарушениями физического лица, возмещается или компенсируется данным физическим лицом (ст. 1064, ст. 151, 1099 ГК РФ); 2) вред, причиненный физическому или юридическому лицу, Российской Федерации, субъектам РФ или муниципальным образованиям коррупционными правонарушениями работника гражданина или юридического лица при исполнении трудовых (служебных, должностных) обязанностей, возмещается или компенсируется юридическим лицом либо гражданином-работодателем (ст. 1068, ст. 151, 1099 ГК РФ); 3) вред, причиненный физическому или юридическому лицу коррупционными правонарушениями органов государственной власти или местного самоуправления либо должностными лицами этих органов, возмещается или компенсируется соответственно Российской Федерацией, субъектами РФ и муниципальными образованиями (ст. 13, 16, 1069, 1070, 151, 1099 ГК РФ, п. 2, 3 ст. 133, 136, 139 УПК РФ); 4) вред, причиненный Российской Федерации, субъектам РФ или муниципальным образованиям коррупционными правонарушениями должностных лиц государственной власти или местного самоуправления, возмещается или компенсируется данным должностными лицами (ст. 1064, ст. 151, 1099 ГК РФ). Участниками этих обязательств могут быть любые субъекты гражданского права, хотя не каждый из них в равной мере может своими действиями участвовать в формировании соответствующих обязательственно-правовых связей. В рассматриваемых, как и в любых иных, обязательствах имеется две стороны - управомоченная и обязанная, представленные соответственно кредитором (creditor, creditum) и должником (debitor, debitum), понятие которых «считаются общеупотребительными, без различия происхождения обязательства (obligatio)» ^{[78, с. 54]}. Как правило, кредитором здесь выступает потер-певший, а должником - причинитель вреда. С учетом этого нельзя согласиться с К. Г. Токаревой, которая утверждает, что сторонами в данном виде обязательства «выступают потерпевший (кредитор), коим могут быть публично-правовые образования, то есть Российская Федерация, ее субъекты, муниципальные образования в лице своих органов государственной власти и местного самоуправления; физические и юридические лица; причинитель вреда (должник) - коррупционер» ^[81,с.200]. Из числа физических лиц кредиторами рассматриваемых обязательств могут быть: российские граждане, граждане иностранных государств и лица без гражданства, т.к. на них распространяется национальный правовой режим (п. 3 ст. 62 Конституции РФ, абз. 4 п. 1 ст. 2, 1196 ГК РФ, ст. 4 ФЗ от 25.07.2002 № 115-ФЗ «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации» ^[104]). Поскольку право на возмещение и компенсацию вреда является элементом правоспособности граждан (ст. 18 ГК), постольку таковыми могут быть любые физические лица независимо от объема дееспособности. Но реализация этого права как субъективного может осуществляться лишь полностью дееспособными гражданами (ст. 21 ГК РФ, п. 1 ст. 37 ГПК РФ). Граждане, не обладающие полной дееспособностью (ст. 26, 28, 29, 30 ГК РФ, п. 3-5 ст. 37 ГПК РФ), реализуют его через своих представителей - родителей (усыновителей), опекунов (попечителей), приемных родителей (ст. 32, 33 ГК РФ) ^[105], иных лиц, на которых закон возлагает обязанность по их воспитанию и защите интересов^[106]. Вместе с тем, несовершеннолетние могут лично осуществлять процессуальные права и обязанности в суде в связи с приобретением дееспособности вследствие вступления в установленном порядке в брак до достижения совершеннолетия или в порядке эмансипации (ст. 27 ГК РФ, п. 2 ст. 37 ГПК РФ). Не вызывает сомнения возможность участия в обязательствах по воз-мещению имущественного вреда, причиненного коррупционным правонарушением, в качестве кредитора юридических лиц, в том числе созданным по законодательству иностранных государств. Однако к настоящему времени не получил окончательного разрешения вопрос о выступлении на стороне кредитора юридических лиц и публично-правовых образований в обязательствах по компенсации морального вреда, причиненного подобными деяниями. С момента возрождения гражданско-правового института компенсации морального вреда (Закон СССР от 12.06.1990 «О печати и других средствах массовой информации» ^[107], далее - Закон СССР от 12.06.1990) применительно к публично-правовым образованиям он получил лишь доктринальное обозначение ^{[108,с.114-119]}, а в отношении юридических лиц - различные варианты разрешения. В ракурсе легальной трансформации понятия морального вреда как неимущественного (ст. 39 Закона СССР от 12.06.1990) к физическим и нравственным страданиям граждан (ст. 151 ГК РФ) применительно к юридическим лицам сложилось положительное понимание и применение норм о компенсации морального вреда судами общей юрисдикции и отрицательное со стороны арбитражных судов. Подобная ситуация, по замечанию Г. З. Джавакяна ^[109,с.215], во многом носила парадоксальный характер, ведь в одной и той же стране суды общей юрисдикции и арбитражные суды по-разному применяли и толковали одни и те же положения ГК РФ: первые признавали возможность компенсации морального вреда организациям, вторые - нет. Положительное отношение Верховного Суда РФ к компенсации мо-рального вреда юридическим лицам нашло выражение в ч. 1 п. 11 Постановления Пленума от 18.08.1992 № 11 (ред. от 25.04.1995) «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» ^[110] и в п. 5 Постановления Пленума от 20.12.1994 № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» ^[111]. При этом Верховный суд РФ не исследовал правовую природу морального вреда юридического лица, ограничившись ссылкой на соответствующие правоположения (п. 6 ст. 7 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик, п. 7 ст. 152 ГК РФ). Отрицательное отношение к возможности компенсации морального вреда юридическим лицам со стороны арбитражных судов было представлено в ряде постановлений Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, например, от 05.08.97 № 1509/97^[112], от 24.02.98 № 1785/97 ^[113], от 01.12.98 № 813/98 ^[114]. В таком виде оно было воспринято арбитражными судами разных уровней^[115]. В этой связи не ясно, почему Президиум ВАС РФ в Информационном письме от 23.09.1999 № 46 «Обзор практики разрешения арбитражными судами споров, связанных с защитой деловой репутации» ^[116] не дал разъяснения о реализации п. 7 ст. 152 ГК РФ. Но вместе с тем Высший Арбитражный Суд РФ не исключал компенсацию морального вреда гражданам-предпринимателям, что подтверждается, в частности постановлением Президиума ВАС РФ от 16.12.97 № 4346/97 ^[117]. При этом Высший Арбитражный Суда РФ исходил из легального определения морального вреда как физических и нравственных страданий (ст. 151 ГК РФ), которые присущи только физическому, но не юридическому лицу. Позиция арбитражных судов изменилась лишь под влиянием Конституционного Суда РФ, который первоначально признал за юридическими лицами сообразно их социальной природе конституционные права^[118], а затем сделал вывод о возможности защиты принадлежащих им неимущественных прав посредством компенсации вреда. Так, в Определении от 04.12.03 № 508-О по жалобе В.А. Шлафмана ^[119] он указал, что применимость того или иного конкретного способа защиты нарушенных гражданских прав к защите деловой репутации юридических лиц должна определяться исходя из природы юридического лица. При этом «отсутствие прямого указания в законе на способ защиты деловой репутации юридических лиц не лишает их права предъявлять требования о компенсации убытков, в том числе нематериальных, причиненных умалением деловой репутации, или нематериального вреда, имеющего свое собственное содержание (отличное от содержания мо-рального вреда, причиненного гражданину), которое вытекает из существа нарушенного нематериального права и характера последствий этого нарушения (п. 2 ст. 150 ГК РФ)». По мнению Конституционного Суда РФ, данный вывод основан на норме ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, в соответствии с которой каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом. При этом он указал, что Конвенция о защите прав человека и основных свобод, являющаяся согласно ч. 4 ст. 15 Конституции РФ составной частью правовой системы России, допускает взыскание с государства, виновного в нарушении ее положений, справедливой компенсации потерпевшей стороне, в том числе юридическому лицу, для обеспечения права на справедливое судебное разбирательство (ст. 41). Исходя из этого Конституционный Суд РФ сослался на практику Европейский Суда по правам человека, который в решении от 06.04.2000 г. по делу «Компания «Комингерсол С.А.» против Португалии» ^[120] пришел к выводу о том, что суд не может исключить возможность присуждения коммерческой компании компенсации за нематериальные убытки, которые «могут включать виды требований, яв-ляющиеся в большей или меньшей степени "объективными" или "субъективными". Среди них необходимо принять во внимание репутацию компании, неопределенность в планировании решений, препятствия в управлении компанией (для которых не существует четкого метода подсчета) и, наконец, хотя и в меньшей степени, беспокойство и неудобства, причиненные членам руководства компании», - отметил Конституционный Суд РФ. Очевидно, сообразуясь с этими положениями 10.10.2003 Верховный суд РФ принял постановление Пленума № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ» ^[121], в котором обратил внимание на то, что «Российская Федерация как участник Конвенции о защите прав человека и основных свобод признает юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случае предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после вступления их в силу в отношении Российской Федерации (статья 1 Федерального закона от 30 марта 1998 г. № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней»). Поэтому применение судами вышеназванной Конвенции должно осуществляться с учетом практики Европейского Суда по правам человека во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод» (ч. 3 п.10), в том числе о компенсации неимущественного вреда юридическим лицам - неправительственным организациям. Справедливости ради уточним, что Высший Арбитражный Суд РФ на необходимость учета положений Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод при осуществлении правосудия арбитражными судами обратил внимание еще 20.12.1999 в Информационном письме № С1-7/СМП-1341 «Об основных положениях, применяемых Европейским судом по правам человека при защите имущественных прав и права на правосудие» ^[122]. Но при этом он, к сожалению, проигнорировал вопрос о компенсации неимущественного вреда юридическим лицам. Наиболее резонансным восприятием арбитражными судами изложенной в Определении от 04.12.03 № 508-О позиции Конституционного суда РФ явилось решение Арбитражного суда г. Москвы от 27.10.2004 по иску ОАО «Альфа-банк» к ЗАО «Коммерсантъ. Издательский дом» о защите деловой репутации, согласно которому истцу ОАО "Альфа-Банк" в возмещение нематериального вреда было присуждено 30000000 рублей ^[123]. Но, поскольку компенсация морального вреда юридическим лицам ассоциировалась, пре-имущественно с защитой их деловой репутации, постольку в арбитражной практике с этого времени начали использовать такие категории, как "компенсация вреда, причиненного деловой репутации", "возмещение репутационного вреда", "компенсация нематериального (репутационного) вреда", "компенсация вреда, причиненного умалением деловой репутации" ^[124]. В связи с изложенным нельзя не обратить внимание на то, что к 2008 году Высший Арбитражный Суд РФ подготовил проекты двух Постановлений Пленума: от 19.12.2007 «О возмещении вреда, причиненного государственными органами, органами местного самоуправления, а также их должностными лицами» и от 04.04.2008 «О способах защиты прав и законных интересов участников экономического оборота в случае причинения им вреда со стороны государственных органов, органов местного самоуправления, а также их должностных лиц», которые предусматривали компенсацию нематериального вреда хозяйствующим субъектам, причем не только по делам о защите деловой репутации, но и по другим категориям дел в сфере реализации публичной власти ^[125]. В этой связи судья Т. Н. Нешатаева в интервью журналу «эж-ЮРИСТ» отметила, что Высший Арбитражный Суд РФ должен дать судам ориентир в разрешении данной категории дел. При этом примени-тельно к юридическому лицу уже недостаточно такого толкования нематериального ущерба, как репутационный вред. «Ведь во многих случаях может вообще не быть никакого репутационного вреда. Но при этом действиями госоргана предприниматель или генеральный директор доведен до инфаркта. Или, например, у него приостановлена лицензия, он не может совершать сделки и начинает платить повышенные ставки по кредитам, или после появления представителей силовых структур все работники фирмы уволились и т. д.» ^{[126, с. 5]}. Во втором из названных проектов было сказано, что «в соответствии со статьей 150 и 151 ГК РФ участники экономического оборота могут обращаться в суд в случаях причинения им беспокойства за развитие бизнеса, увеличения рисков ведения хозяйственной деятельности, нестабильности инвестиционного процесса, непредвиденных затрат времени персонала на преодоление возникших затруднений, неопределенности в планировании решений, которые нужно принимать в связи с управлением хозяйственной деятельностью; иных препятствий в управлении им, явившихся следствием действий (бездействия) субъектов власти» (п. 10). При этом, как справедливо отмечает Е. В. Гаврилов, «прослеживается некоторое доминирование категории "компенсация нематериального вреда", причем как в отношении юридических лиц, так и граждан» ^[127]. К сожалению, эти проекты так и не были реализованы, а в Информационном письме Президиума ВАС РФ от 31.05.2011 № 145 «Обзор практики рассмотрения арбитражными судами дел о возмещении вреда, причиненного государственными органами, органами местного самоуправления, а также их должностными лицами» ^[128] о компенсации неимущественного вреда уже вообще не упоминается. Тем не менее в Постановлении Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 17.07.2012 № 17528/11 по делу № А45-22134/2010 четко отмечалось, что в соответствии с подп. 5 и 7 ст. 152, п. 2 ст. 1099 ГК РФ юридическое лицо наравне с гражданином вправе требовать возмещения убытков и компенсации нематериального (репутационного) вреда, причиненных распространением сведений, порочащих его деловую репутацию^[129]. По сути, аналогичные меры частного порядка предпринял Верховный Суд РФ Постановлением Пленума от 26.09.2008 № 16 «О внесении в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации Конституционного закона "О возмещении государством вреда, причиненного нарушением права на судопроизводство в разумные сроки и права на исполнение в разумные сроки вступивших в законную силу судебных актов" и Федерального закона "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона "О возмещении государством вреда, причиненного нарушением права на судопроизводство в разумные сроки и права на исполнение в разумные сроки вступивших в законную силу судебных актов"» ^[130]. Здесь однако уместно отметить, что «право на судопроизводство в разумные сроки и право на исполнение в разумные сроки вступивших в законную силу судебных актов», обоснованно позиционируемые в доктрине элементами права на судебную защиту^[131], относящегося к категории личных неимущественных прав граждан и организаций (ст. 45-54 Конституции РФ), к этому времени уже обеспечивались защитой нормами ст. 151, 1070, 1099 ГК РФ. Конституционный Суд РФ, со ссылкой на ранее принятые решения, в Постановлении от 27.06.2013 № 15-П отметил: «право на судебную защиту признается и гарантируется в Российской Федерации согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией Российской Федерации как основное и неотчуждаемое право человека на основе принципа равенства всех перед законом и судом (статья 17, части 1 и 2; статья 19, части 1 и 2; статья 46, части 1 и 2); данное право включает в себя не только право на обращение в суд, но и гарантированную государством возможность получения реальной судебной защиты; одним из важных факторов, определяющих эффективность восстановления нарушенных прав, является своевременность защиты прав участвующих в деле лиц (постановления от 2 февраля 1996 года № 4-П, от 3 февраля 1998 года № 5-П, от 28 мая 1999 года № 9-П, от 11 мая 2005 года № 5-П, от 20 февраля 2006 года № 1-П, от 5 февраля 2007 года № 2-П и от 22 апреля 2013 года № 8-П)» ^[132]. Сообразно этому в Постановлении от 14.05.2012 № 11-П он подчеркнул: «исполнение судебного решения, в том числе вынесенного в пользу кредитора в случае нарушения должником гражданско-правового обязательства, по смыслу статьи 46 (часть 1) Конституции Российской Федерации, гарантирующей каждому судебную защиту его прав и свобод, следует рассматривать как элемент судебной защиты; соответственно, защита нарушенных прав не может быть признана действенной, если судебный акт или акт иного уполномоченного органа своевременно не исполняется…»^[133]. Кроме того, защита указанного права обеспечива-лась также ст. 2 Международного пакта от 16.12.1966 о гражданских и политических правах ^[134] и п. 1 ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 04.11.1950 ^[135], которые являются составной частью российской правовой системы (п. 4 ст. 15 Конституции РФ). В интерпретации Европейского Суда по правам человека, исполнение решения, вынесенного любым судом, должно рассматриваться как неотъемлемая часть "суда" в смысле статьи 6 Конвенции от 04.11.1950 и поэтому право каждого на судебную защиту стало бы иллюзорным, если бы правовая система государства допускала, чтобы окончательное, обязательное судебное решение оставалось недействующим к ущербу одной из сторон (постановления от 19.03.1997 по делу «Хорнсби (Hornsby) против Греции» ^[136], от 07.05.2002 по делу «Бурдов против России» ^[137], от 29.03.2006 по делу «Мостаччуоло (Mostacciuolo) против Италии (№ 2)» ^[138], от 15.02.2007 по делу «Райлян против России» ^[139] и др.). Поэтому принятие 30.04.2010 Федерального закона от № 68 «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок» ^[140] было связано не с отсутствием материально-правовых способов защиты указанного права, а в силу пилотного Постановления ЕСПЧ от 15.01.2009 по делу «Бурдов (Burdov) против Российской Федерации» № 2 (жалоба № 33509/04) ^[141] в связи с волокитой в этом вопросе российских судов и исполнения судебных актов. Трудно также объяснить действия законодателя о включении положений этого закона в главу 26 Кодекс административного судопроизводства Российской Федерации от 08.03.2015 № 21(далее - КАС РФ) ^[142]при сохранением его в силе. Дело в том, что согласно п. 5 ст. 1 КАС РФ «Положения настоящего Кодекса не распространяются на производство по делам об административных правонарушениях, а также на производство по делам об обращении взыскания на средства бюджетов бюджетной системы Российской Федерации». Но ведь удовлетворение требований физических и юридических лиц о взыскании денежной компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок предполагает удовлетворение требований истцов именно за счет обращения взыскания на средства бюджетов бюджетной системы страны, в частности России. Между тем разрешение споров о возмещении имущественного и компенсации морального вреда, причиненного незаконных актами публичной власти, по общему правилу, разрешаются в порядке гражданского судопроизводства - ГПК РФ или АПК РФ, а порядок и условия исполнения судебных актов по данной категории дел устанавливаются бюджетным законодательством РФ - главой 24.1 БК РФ. Нельзя не обратить внимания и на то, что предписания этого закона в юриспруденции традиционно позиционировались, в частности, О. В. Вишняковым ^[143], Е. П. Редько ^{[144, с. 24-25]}, Ф. А. Зайцевым ^[145], как специальные нормы о компенсации морального вреда, ибо указанные действия влекут нравственные страдания соответствующих лиц. Но поскольку Федеральный закон от 30.04.2010 № 68 не лишает заинтересованное лицо права на компенсацию морального вреда за указанные нарушения (п. 4 ст. 1), постольку законодатель допускает использование двух независимых друг от друга альтернативных способов защиты нарушенных прав индивида (как физических, так и юридических лиц) на судебную защиту: компенсацию за нарушение указанных прав или компенсацию морального вреда ^[146]. Причем каждый из названных способов защиты обладает собственной правовой природой, основаниями и формами реализации, что подтверждается цивилистической доктриной ^[147] и судебной практикой, частности, п. 1-6 Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 30 и Пленума ВАС РФ № 64 от 23.12.2010 «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок» ^[148]. Поэтому нормы ст. 151, 1099-1101 ГК и положения Федерального закона от 30.04.2010 № 68, с одной стороны, действуют на паритетных началах, а с другой, функционально взаимосвязаны с предписаниями гл. 59 ГК в целом. Вместе с тем Верховный Суд РФ, равно как и нижестоящие суды об-щей юрисдикции, не признавали самостоятельности компенсации нематериального (репутационного) вреда, они продолжали связывать компенсацию морального вреда юридическому лицу с компенсацией морального вреда гражданину. Так, в п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 20.12.1994 № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» сказано, что «Правила, регулирующие компенсацию морального вреда в связи с распространением сведений, порочащих деловую репутацию гражданина, применяются и в случаях распространения таких сведений в отношении юридического лица (пункт 6 статьи 7 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик по правоотношениям, возникшим после 3 августа 1992 г., пункт 7 статьи 152 первой части Гра-жданского кодекса Российской Федерации по правоотношениям, возникшим после 1 января 1995 г.)». Такое же указание дано судам в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 18.08.1992 № 11 (в ред. от 25.04.1995) «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц», в п. 11 которого записано: «В силу п. п. 5, 7 ст. 152 первой части Гражданского кодекса Российской Федерации гражданин, в отношении которого распространены сведения, порочащие честь, достоинство или деловую репутацию, а также юридическое лицо, в отношении которого распространены сведения, порочащие его деловую репутацию, вправе наряду с опровержением таких сведений требовать возмещения убытков и морального вреда, причиненных их распространением. Компенсация морального вреда виновным должностным лицом или гражданином либо средством массовой информации определяется судом при вынесении решения в денежном выражении». В более лаконичной форме это положение было затем воспроизведено в ч. 1 п. 15 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.02.2005 № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» ^[149]: «правила, регулирующие компенсацию морального вреда в связи с распространением сведений, порочащих деловую репутацию гражданина, применяются и в случаях распространения таких сведений в отношении юридического лица». Это однако не привело к формированию единообразной судебной практики по данной категории дел^[150], а среди ученых-юристов не прекратилась дискуссия о возможности компенсации морального вреда юридическим лицам ^{[70, с. 132-140]}. Существенные изменения в регулировании отношений компенсации морального вреда произошли, как известно, с принятием Федерального закона от 02.07.2013 № 142-ФЗ «О внесении изменений в подраздел 3 раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» ^[151]. Как в 1, так и во 2 абзацах ст. 151 ГК РФ законодатель теперь говорит исключительно о гражданах, а в п. 11 ст. 152 ГК РФ установил, что правила «настоящей статьи о защите деловой репутации гражданина, за исключением положений о компенсации морального вреда, соответственно применяются к защите деловой репутации юридического лица». При этом указанные изменения однако не получили логического завершения, ибо законодатель не разрешил вопрос в целом о способе защиты личных неимущественных прав субъектов гражданского права вообще и юридических лиц в частности, в качестве которого как зарубежные ^{[152, с. 28]}, так и отечественные ^{[153, с. 28-31]} ученые рас-сматривают компенсацию неимущественного вреда. С формальной точки зрения следует согласиться с М. В. Свинцовой, которая отмечает, что «положение п. 11 ст. 152 ГК РФ (в ред. Федерального закона № 142-ФЗ) выглядело бы вполне логично и обоснованно только в случае нормативного закрепления права на компенсацию репутационного вреда юридическому лицу, которое не будет являться составляющей возмещения убытков (имущественного вреда) и не зависит от такого возмещения» ^{[154, с. 52]}. Видимо, желая урегулировать эту ситуацию окончательно законода-тель через год Федеральным законом от 05.05.2014 № 99-ФЗ «О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Феде-рации и о признании утратившими силу отдельных положений законода-тельных актов Российской Федерации» ^[155] из определения юридического лица исключил указание, что юридическое лицо может иметь как имущественные, так и личные неимущественные права и обязанности. Согласно п.1 ст. 48 ГК РФ в редакции указанного закона «Юридическим лицом признается организация, которая имеет обособленное имущество и отвечает им по своим обязательствам, может от своего имени приобретать и осуществлять гражданские права и нести гражданские обязанности, быть истцом и ответчиком в суде». Но, сохранив первоначальную редакцию п.1 ст. 2 ГК РФ, законодатель соглашается с тем, что в предмет гражданского права, помимо прочих социальных связей, входят личные неимущественные отношения, объектом которых выступают нематериальные блага. Отсюда следует, что у любых субъектов гражданского права по поводу таких благ возникают соответствующие личные неимущественные права. Однако адекватным способом защиты - компенсацией морального вреда легально обеспеченными оказались лишь неимущественные права граждан. Между тем аналогичные по своей сущности права юридических лиц и публично-правовых образований оказались формально лишенными гражданско-правовых способов защиты. Поэтому изменения ст. 150, 151 и 152 ГК РФ не разрешили проблему компенсации морального вреда юридическим лицам и публично-правовым образованиям, которая законодательно закреплена в качестве отдельного способа защиты нематериальных прав всех субъектов гражданского права (ст. 12 ГК РФ). Простого разграничения законодателем нематериальных благ, принадлежащих гражданам, и возникающих у них по этому поводу личных неимущественных прав, к тому же не в полной мере (ст. 150, 151 ГК РФ), а также указания о нераспространении на юридические лица положений о компенсации морального вреда (ст. 152 ГК РФ) для этого недостаточно. Тем более, что в ряде нормативно-правовых актов законодатель говорит о компенсации морального вреда безотносительно к личности потерпевшего, например, в Федеральных законах от 13.03.2006 № 38-ФЗ «О рекламе» ^[156] (ст. 38), от 27.07.2006 № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» ^[157] (ст. 17). Вместе с тем в ч. 4 ст. 6 Федерального закона от 03.04.1995 № 40-ФЗ «О федеральной службе безопасности» законодатель прямо говорит о том, что «Государственные органы, предприятия, учреждения и организации независимо от форм собственности, а также общественные объединения и граждане вправе требовать от органов федеральной службы безопасности возмещения материального ущерба и морального вреда, причиненного действиями должностных лиц органов федеральной службы безопасности при исполнении ими служебных обязанностей». О необходимости учета моральных аспектов вреда при его возмещении речь идет также в п. 4 ст. 13 Модельного закона «Основы законодательства об антикоррупционной политике» и п. 2 ст. 22. Модельного закона о противодействии коррупции, принятого в г. Санкт-Петербурге 25.11.2008 Постановлением 31-20 на 31-ом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ ^[158]. К сожалению, в этой ситуации неопределенную позицию занял Вер-ховный Суд РФ как единственный высший судебный орган страны (после ликвидации с 6 августа 2014 г. Высшего Арбитражного суда РФ). Порази-тельно, но, несмотря на то, что с момента изменения ст. 152 ГК РФ прошло около двух лет, Верховный Суд РФ не внес каких-либо изменений в п. 15 Постановления Пленума от 24.02.2005 № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц» по применению указанной нормы ГК РФ, равно как и в п. 5 Постановления Пленума от 20.12.1994 № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда», в части компенсации морального вреда юридическим лицам. В этом отношении лишено какой-либо аргументации и обоснования Определение Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 17.08.2015 по делу № 309-ЭС15-8331^[159], которым отменено решение Арбитражного суда Пермского края от 17.12.2014, постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 19.02.2015 и постановление Арбитражного суда Уральского округа от 18.05.2015 по делу № А50-21226/2014 и отказано в удовлетворении требований общества с ограниченной ответственностью «МХС групп» о взыскании с Российской Федерации в лице Федеральной службы судебных приставов за счет казны России морального вреда в размере 49 666 руб. 53 коп. Ибо, если суды руководствовались ст. 15 Конституции РФ, Конвенцией о защите прав человека и основных свобод, учитывая практику Европейского Суда по правам человека (постановление от 06.04.2000 по делу "Компания Комингерсол С.А" против Португалии), а также ст. 2, 5 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве», ст.12 Федерального закона от 21.07.1997 № 118-ФЗ «О судебных приставах», ст. 151, 1101 ГК РФ, подп. 1 п. 3 ст. 158 Бюджетного кодекса Российской Федерации, разъяснениями, содержащимися в п. 1, 2 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 22.06.2006 № 23 «О некоторых вопросах применения судами норм Бюджетного кодекса Российской Федерации», то Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда РФ ограничилась воспроизведением абз.1 ст. 151 ГК РФ и абз. 4 п. 2 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20.12.1994 г. № 10. При этом она не стала утруждать себя анализом природы морального вреда юридического лица, а также обоснованием отхода по данной категории дел от позиции Конституционного Суда РФ и Европейского Суда по правам человека, а лишь констатировала: «Статья 1069 Гражданского кодекса Российской Федерации, регулирующая гражданско-правовую ответственность за вред, причиненный публичной властью, прямо не предусматривает компенсации морального вреда юридическому лицу. В действующем законодательстве отсутствует прямое указание на возможность взыскания морального вреда в пользу юридического лица, в связи с чем оснований для удовлетворения заявленных ООО "МХС групп" требований не имелось». Между тем «Верховный Суд это не та инстанция, которая, - как спра-ведливо отмечает П. Хлюстов, - может ограничиться простым переписыванием норм права. Юридическое сообщество ждет от ВС РФ глубокого анализа сложных правовых вопросов, а не формальных отписок» ^[160]. К тому же он должен оперативно реагировать на изменения законодательства и своевременно корректировать рекомендации, данные судам. Вместе с тем судебные органы и сегодня в принципе не исключают возможности присуждения юридическим лицам денежной суммы в счет компенсации морального вреда. Но при этом они исходят исключительно из мотивировочной части постановления Европейского суда по правам человека от 06.04.2000 по делу «Компания Комингерсол С.А.» против Португалии» ^[161], в которой сказано, что основанием для компенсации морального вреда в пользу юридического лица может служить «состояние длительной неопределенности» для него в связи с незаконными актами публичной власти. Но так как в большинстве случаев они этого «не усматриваю», то отказывают в удовлетворении подобных требований юридическим лицам^[162]. В то же время, исходя из п. 2 Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 30 и Пленума ВАС РФ № 64 от 23.12.2010 «О некоторых вопросах, возникших при рассмотрении дел о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок», суды, лавируя между нормами ст. 151, 1096, 1970, 1099-1101 ГК РФ и п. 4 ст.1 Федерального закона от 30.04.2010 № 68-ФЗ «О ком-пенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок», удовлетворяют требования юридических лиц о денежной компенсации за нарушения прав на судопроизводство и исполнение судебного акта в разумный срок ^[163]. В других случаях как и прежде арбитражные суды, присуждая юридическим лицам денежную компенсацию неимущественного вреда, оперируют понятием «компенсация нематериального репутационного вреда» ^[164]. Тем не менее, несмотря на изложено, среди ученых не сложилось единого мнения относительно доктринального разрешения данной проблемы. Отдельные ученые, в частности А. М. Эрдилевский, считают, что «Новая редакция ст. 151 ГК устраняет какие-либо сомнения в том, что такой способ защиты гражданских прав, как компенсация морального вреда, может применяться лишь в отношении физического, а не юридического лица. Такой же вывод следует и из п. 11 ст. 152 ГК в ее новой редакции…» ^[165]. М. Ю. Тихомиров по этому поводу пишет следующее: «Уточнение, внесенное в рассматриваемую норму (автор имеет в виду ст. 152 ГК РФ - Е.Ч.), является весьма актуальным и существенным, так как прежняя ее ре-дакция порождала трудности в правоприменительной практике» ^{[166, с. 16]}. По мнению В. А. Белова, этими изменениями ГК РФ «отвергнуты по-пытки арбитражной практики ввести институт компенсации вреда, причи-ненного деловой репутации юридических лиц, в качестве аналога морального вреда - институт репутационного вреда» ^{[167, с. 38]}. О завершении практики арбитражных судов о компенсации нематериального (репутационного) вреда юридическим лицам ведут речь также Т. Бойко ^{[168, с. 81]}, Д. А. Григорьев ^{[169, с. 95]} и другие ученые. Причем некоторые авторы выступают именно за такое развитие правоприменительной практики в рассматриваемой сфере. Так, Н. В. Козлова, в процессе анализа новелл ГК РФ о гражданской правоспособности юридического лица, отмечает: «Законом также установлено, что правила о защите деловой репутации гражданина соответственно применяются к защите деловой репутации юридического лица, за исключением положений о компенсации морального вреда (п. 11 ст. 152 ГК РФ). Тем самым прекращена далеко не бесспорная практика взыскания в судебном порядке "нематериального", "репутационного вреда" в пользу юридического лица». Далее, со ссылкой на доктрину гудвилл ^[170], она делает вывод о том, что «наименование, место нахождения и свобода перемещения юридического лица (ст. 54 ГК РФ), его деловая репутация (ст. 152 ГК РФ), коммерческая или ина...