Гражданско-правовая ответственность контролирующих лиц хозяйственных обществ

Размещено на http://www.allbest.ru//

Пермский филиал федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего образования

«Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

Социально-гуманитарный факультет

Гражданско-правовая ответственность контролирующих лиц хозяйственных обществ

Выпускная квалификационная работа - магистерская диссертация

по направлению подготовки 40.04.01 Юриспруденция

Титова Мария Тимофеевна

Пермь, 2019

Аннотация

контролирующий орган правовой

Гражданско-правовая ответственность контролирующих лиц во многом является достижением последних лет реформ гражданского законодательства, и связана с введением новых оснований ответственности, прежде в законодательстве отсутствовавших, а потому недостаточно изученных в науке. Целостное научное представление о гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц в корпоративных отношениях в настоящее время отсутствует. С целью формирования такого представления проанализированы наиболее значимые составляющие гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц. В результате исследования обоснована правовая природа ответственности контролирующих лиц применительно ко всем основаниям такой ответственности, закрепленным законом, будь то перед кредиторами или перед самой корпорацией. На основе анализа законодательства, доктрины и судебной практики выявлены признаки контролирующих лиц. Предложено понятие контролирующего лица. Выявлены основания ответственности контролирующих лиц, каждое из которых проанализировано с точки зрения состава гражданского правонарушения, с выделением присущих им особенностей. Проведенное исследование систематизирует накопленные знания о гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц, а также расширяет уже имеющиеся представления об исследуемом объекте, в частности, предлагает авторский взгляд на правовую природу ответственности контролирующих лиц.

Abstract

The civil liability of controlling persons is in many respects the achievement of the last years civil legislation reforms, and is associated with the introduction of new bases of responsibility, that were absent in the legislation and therefore insufficiently studied in science. A holistic scientific understanding of the controlling persons' civil liability in corporate relations is currently absent. In order to form scientific understanding, the most significant components of controlling persons' civil liability were analyzed. As a result of the study the legal nature of the controlling persons' responsibility is substantiated in relation to all the grounds for such liability, enshrined in law, whether to creditors or to the corporation itself. Based on the analysis of legislation, doctrine and judicial practice, the signs of controlling persons are revealed. The concept of a controlling person is proposed. The foundations of the responsibility of controlling persons are revealed, each of which is analyzed from the point of view of the composition of a civil offense, with emphasis on their inherent features. The study systematizes the accumulated knowledge of the civil liability of controlling persons, and also expands the already existing ideas about the object under study, in particular, offers the author's view of the legal nature of the responsibility of controlling persons.

Введение

Актуальность исследования. Долгое время в российском законодательстве не было прямо закрепленных норм о гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц, за исключением такой ответственности, установленной для основных обществ по сделкам и за убытки дочерних. Осуществленная в 2013-2015 гг. реформа российского гражданского законодательства отнесла к лицам, несущим аналогичную с органами юридического лица обязанность действовать добросовестно и разумно, лиц, имеющих фактическую возможность определять действия юридического лица (п.3 ст. 53.1 ГК РФ), тем самым закрепив ответственность контролирующих лиц за убытки, причиненные обществу. Кроме того, в гражданское законодательство были введены ряд оснований ответственности контролирующих лиц перед кредиторами.

Указанные нововведения в своей совокупности ознаменовали начало становления института гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц в российском праве. Ранее, до реформы ответственность контролирующих лиц фактически отсутствовала ввиду того, что нормы ст.105 ГК РФ (ныне ст.67.3 ГК РФ) об ответственности основного общества, единственно существовавшие как основание ответственности контролирующих лиц, на практике крайне редко применялись, но даже если применялись, в большинстве случаев сталкивались с рядом проблем, вызванных неудачным правовым регулированием, делавшим привлечение основного общества к ответственности практически невозможным.

Ввиду того, что положения законопроекта, предлагаемые в ходе реформы, в кодекс вошли лишь фрагментарно, а также в связи с непродолжительным периодом действия введенных норм об ответственности контролирующих лиц, какая-либо стройная концепция гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц в корпоративных отношениях либо целостное научное представление о таком виде ответственности отсутствуют.

Степень разработанности темы исследования. В зарубежной литературе вопросы, связанные с рассматриваемыми в настоящей работе, исследуются, в частности: Michael C. Jensen, Eugene F. Fama - в части обоснования в трудах указанных авторов теории фирмы, феномена отделения собственности от контроля, которые важны для правильного понимания сущности ответственности контролирующих лиц, поскольку раскрывают фундаментальные особенности корпораций; David C. Bayne - в части выводов относительно корпоративного контроля в корпорации; Colin R Moore, Keith H. Berk, Scott A. Josephson and Miriam Volchenboum - в части рассмотрения особенностей фидуциарных обязанностей теневых директоров в англо-американском праве, откуда тория фидуциарных обязанностей, воспринятая и Россией, берет начало.

В отечественной литературе вопроса привлечения к ответственности контролирующих лиц применительно к различным аспектам данного вопроса касаются в своих работах Е.А. Суханов, А.В. Габов, О.В. Гутников, Д.И. Степанов, Ю.Д. Жукова, И.С. Шиткина, А.С. Лиханов, А.Г. Согбатян, В.К. Андреев, Д.А. Спирин, А.В. Егоров, К.А. Усачева, Д.Е. Богданов, Ю.М. Полухина, Д.В. Ломакин, Т.С. Бойко, А.Н. Захаров, Д.В. Новак, Т.П. Подшивалов, Р.Т. Мифтахутдинов, А.С. Асосков, В.В. Долинская и др.

Вместе с тем, работы перечисленных авторов в большинстве своем не посвящены собственно исследованию ответственности контролирующих лиц, затрагивая лишь отдельные ее аспекты. Не имеется и среди работ названных авторов монографических или диссертационных исследований, специально посвященных ответственности контролирующих лиц в корпоративных отношениях. Ответственности контролирующих лиц на сегодняшний день посвящена лишь одна диссертация - И.Г. Касаева «Ответственность лиц, имеющих возможность определять действия юридического лица», которая была написана еще в 2005 г., ввиду чего в значительной степени утратила свою актуальность.

Основная проблема исследования состоит в неспособности существующих концепций - доктрины снятия корпоративной вуали, теории фидуциарных обязанностей перед корпорацией - объяснить правовую природу ответственности контролирующих лиц применительно ко всем случаям такой ответственности, закрепленным в российском законодательстве.

Цель исследования - сформировать научное представление о гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц хозяйственных обществ.

Для достижения указанной цели поставлены следующие задачи:

определить правовую природу ответственности контролирующих лиц в российском праве;

раскрыть содержание понятия «контролирующее лицо хозяйственного общества», определить его признаки и соотнести со смежными правовыми категориями;

проанализировать основания и условия гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц перед кредиторами;

проанализировать основания и условия гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц перед самим хозяйственным обществом.

Объект исследования - правовые отношения, возникающие в связи с привлечением контролирующих лиц хозяйственных обществ к гражданско-правовой ответственности.

Предмет исследования - правовая природа, субъектный состав, основания и условия гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц хозяйственных обществ.

Методология исследования. Исследование базируется на применении всеобщего (философского) метода познания, общенаучных и частнонаучных методов. Общенаучные методы представлены в работе, в частности, следующими: метод анализа - при исследовании элементов состава гражданского правонарушения в различных основаниях ответственности контролирующих лиц; метод синтеза - при построении понятия контролирующего лица на основе отдельных его признаков; метод сравнения - при проведении соотношения контролирующих лиц с аффилированными и контролирующими должника лицами и т.д.

Частнонаучные методы представлены в работе, в частности, следующими: сравнительно-правовой - при исследовании вопросов, связанных с применением доктрины снятия корпоративной вуали, теории фидуциарных обязанностей, ответственности теневых директоров в странах англо-саксонской правовой семьи; метод толкования правовых норм, а именно грамматическое, логическое, историко-политическое и систематическое толкование норм, закрепляющих ответственность контролирующих лиц.

Практическая значимость исследования состоит в возможности использования его результатов студентами, учеными и юристами-практиками в образовательных, научных и прикладных целях.

Авторский вклад в решение проблемы исследования состоит в выявлении и анализе всех закрепленных законодательством оснований ответственности контролирующих лиц, и обосновании правовой природы ответственности контролирующих лиц по каждому из них в отдельности. Предложенное обоснование правовой природы ответственности контролирующих лиц, в его системности, в доктрине, законодательстве или судебной практике ранее не предлагалось.

Структура выпускной квалификационной работы. Выпускная квалификационная работа - магистерская диссертация состоит из введения, двух глав, состоящих каждая из двух параграфов, заключения и библиографического списка.

Первая глава «Контролирующие лица хозяйственных обществ как субъекты гражданско-правовой ответственности» посвящена содержательному анализу исследуемой категории. В первом параграфе первой главы предпринята попытка объяснить правовую природу ответственности контролирующих лиц хозяйственных обществ. Во втором параграфе проанализировано понятие «контролирующее лицо хозяйственного общества», исходя из законодательства, доктрины и судебной практики определены его признаки, осуществлено сравнение контролирующих лиц со смежными правовыми категориями - аффилированными лицами и контролирующими должника лицами.

Вторая глава «Специфика гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц хозяйственных обществ» посвящена анализу оснований и необходимых условий для привлечения к гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц хозяйственных обществ. В первом параграфе второй главы рассмотрены основания и условия гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц перед кредиторами. Во втором параграфе второй главы рассмотрены основания и условия гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц перед самим хозяйственным обществом.

Выпускная квалификационная работа выполнена на 94 листах. Общее количество использованных источников - 87, среди которых 9 - нормативных правовых актов, 52 - источника специальной литературы, в том числе 5 на иностранном языке, 26 - источников из блока «материалы судебной практики».

Глава 1. Контролирующие лица хозяйственных обществ как субъекты гражданско-правовой ответственности

1.1 Правовая природа ответственности контролирующих лиц хозяйственных обществ

Для достижения целей настоящего исследования - формирования целостного научного представления о гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц хозяйственных обществ - представляется необходимым выяснить правовую природу ответственности указанных лиц.

Следует оговориться, что термин «правовая природа» хотя и считается, по мнению некоторых исследователей, дискуссионным и неоднозначно трактуемым [Комиссарова, 2016, с.23-27], все же может использоваться в научных исследованиях при условии определения того, что понимается автором под соответствующим понятием.

В доктрине имеются различные точки зрения на этот счет. Так, С.В. Малюгин указывает, что «правовая природа - это набор постоянных существенных характеристик юридического объекта, проявляющихся в процессе его познания, позволяющих определить смысловое значение правового явления, а также установить принадлежность юридического факта гипотезе нормы права или иного объекта, связанного с правом, соответствующей юридической категории» [Малюгин, 2017]. Автор также указывает, что «одним из критериев, позволяющих установить правовую природу, выступает общественно значимая цель, выраженная законодателем в правовом предписании» [Малюгин, 2017].

Е.Г. Комиссарова пишет, что «феноменологический анализ сочетания «правовая природа» позволяет увидеть, что речь идет о глубинных, сущностных характеристиках правового явления, а если точнее, то о его правовых корнях» [Комиссарова, 2016, с.23].

Соглашаясь с позицией указанных авторов, обозначим, что в рамках настоящего исследования под «правовой природой» нами будут иметься ввиду сущностные характеристики гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц, познаваемые, главным образом, путем телеологического толкования оснований ответственности контролирующих лиц, закрепленных в законодательстве.

Для сначала определим, что есть гражданско-правовая ответственность. Это категория законом не определена, и потому носит доктринальный характер.

Гражданско-правовая ответственность является одним из видов юридической ответственности. При этом юридическая ответственность, по устоявшемуся в доктрине мнению В.П. Грибанова, представляет собой одну из форм государственно-принудительного воздействия на нарушителей норм права, заключающуюся в применении к ним предусмотренных законом санкций - мер ответственности, влекущих для них дополнительные неблагоприятные последствия [Грибанов, 1973, с.38-39].

Гражданско-правовая ответственность в своей сущности носит восстановительный, компенсаторный характер, то есть, направлена на возмещение, чаще всего, имущественного ущерба (вреда) [Морозова, 2010, с.317] и наступает тогда, когда совершается гражданское правонарушение.

Исходя из вышеприведенных характеристик гражданско-правовой ответственности можно заключить: для возможности привлечения к гражданско-правовой ответственности необходимо, чтобы: а) законом было сформулировано правило поведения; б) это правило было адресовано для соблюдения конкретному лицу - субъекту гражданских правоотношений; в) данное лицо нарушило предписанное законом правило поведения, т.е. имело место противоправное поведение (гражданское правонарушение).

Итак, поскольку гражданско-правовая ответственность наступает за совершение конкретного гражданского правонарушения, то для привлечения контролирующих лиц хозяйственных обществ к ответственности законом должны быть предусмотрены основания ответственности таких лиц.

И такие основания в российском гражданском праве имеются.

До последней масштабной реформы гражданского законодательства, ответственность контролирующих лиц корпорации была закреплена лишь в нормах об ответственности основного общества по сделкам дочернего, заключенным во исполнение указаний или с согласия основного общества, а также в нормах об ответственности за убытки, причиненные основным обществом дочернему его действиями или бездействиями (ст.67.3 ГК РФ, до реформы - ст.105 ГК РФ, и нормы специальных законов об АО, об ООО). Указанные нормы были введены еще с принятием Гражданского кодекса РФ в 1994 г., однако, как показала практика, ими не исчерпывались все случаи осуществления контроля в корпорации с противоправным результатом.

Федеральным законом от 05.05.2014 № 99-ФЗ [Федеральный закон № 99] в Гражданский кодекс РФ была введена ст.53.1, в п.3 которой закреплено правило об ответственности лиц, имеющих фактическую возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания лицам, входящим в состав органов управления, за убытки, причиненные по его вине юридическому лицу. На таких лиц была распространена аналогичная, что и на лиц из состава органов юридического лица, обязанность действовать в интересах юридического лица разумно и добросовестно.

В ходе реформы гражданского законодательства появились также нормы, согласно которым лица, имеющие фактическую возможность определять действия юридического лица несут ответственность перед кредиторами реорганизованного юридического лица (п.3 ст.60 ГК РФ).

Кроме того, в 2017 г. законодательство о банкротстве дополнилось ст.61.20, устанавливающей основания ответственности контролирующих лиц перед кредиторами, по корпоративным основаниям [Федеральный закон № 127].

Ни в одной из вышеуказанных норм напрямую не используется понятие «контролирующее лицо». Общая норма об ответственности контролирующих лиц, закрепленная в п.3 ст.53.1 ГК РФ, не содержит прямого указания на контролирующих лиц, используя категорию «лицо, имеющее фактическую возможность определять действия или давать указания». Норма п.3 ст.60 ГК РФ, устанавливающая ответственность перед кредиторами реорганизованного юридического лица, в свою очередь, отсылает к п.3 ст.53.1 ГК РФ. Статья 67.3 ГК РФ, устанавливающая ответственность основного общества, напрямую не использует понятие «контролирующее лицо» и не отсылает при этом к п.3 ст.53.1 ГК РФ. Статья 61.20 Закона о банкротстве использует терминологию п.3 ст.53.1 ГК РФ - лицо, имеющее фактическую возможность определять действия юридического лица.

Вместе с тем, считаем, что все приведенные основания ответственности в действительности устанавливают ответственность именно контролирующих лиц.

Так, в пользу понимания п.3 ст.53.1 ГК РФ как нормы, устанавливающей ответственность для контролирующих лиц, говорит то, что законодательство о банкротстве, которому давно знакомо понятие контролирующего лица, определяет его через ту же основную формулу, что и п.3 ст.53.1 ГК РФ. Сравним:

п.3 ст.53.1 ГК РФ: лицо, имеющее фактическую возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания лицам, названным в пунктах 1 и 2 настоящей статьи, обязано действовать в интересах юридического лица разумно и добросовестно и несет ответственность за убытки, причиненные по его вине юридическому лицу [Гражданский кодекс РФ, часть первая].

п.1 ст.61.10 Закона о банкротстве: под контролирующим должника лицом понимается физическое или юридическое лицо, имеющее либо имевшее не более чем за три года, предшествующих возникновению признаков банкротства, а также после их возникновения до принятия арбитражным судом заявления о признании должника банкротом право давать обязательные для исполнения должником указания или возможность иным образом определять действия должника, в том числе по совершению сделок и определению их условий [Федеральный закон № 127].

Аналогично, об исполнении указаний и о возможности определять действия общества говорится в ст.67.3 ГК РФ об ответственности основного общества [Гражданский кодекс РФ, часть первая].

Таким образом, эта формула в самом общем виде звучит так: возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания.

Принятое в конце 2017 г. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 № 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве» в п.3 подтверждает верность этого рассуждения: «По общему правилу, необходимым условием отнесения лица к числу контролирующих должника является наличие у него фактической возможности давать должнику обязательные для исполнения указания или иным образом определять его действия (пункт 3 статьи 53.1 ГК РФ, пункт 1 статьи 61.10 Закона о банкротстве)» [Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 53].

Иными словами, разъяснения в сфере банкротного законодательства о контролирующих лицах при определении контролирующего лица отсылают к норме п.3 ст.53.1 ГК РФ, которая является более общей, и сфера применения которой банкротством не ограничивается.

Суммируя вышеизложенное, можно сделать вывод о том, что до 2014 г. в российском праве отсутствовала сколько-нибудь системная концепция гражданско-правовой ответственности контролирующих лиц, имелись лишь фрагментарные попытки ее урегулировать применительно к ответственности основных обществ.

Теперь, когда поименованы все основания ответственности контролирующих лиц, имеющиеся в гражданском законодательстве, или, иными словами - очерчен круг норм, подлежащих исследованию, можно перейти непосредственно к определению правовой природы ответственности контролирующих лиц.

Одним из подходов к определению правовой природы ответственности контролирующих лиц в доктрине является обоснование необходимости в исключительных случаях игнорирования принципа самостоятельности юридического лица, которое традиционно связано с применением доктрины «снятия корпоративной вуали» (в ее различных формулировках).

Е.А. Суханов, в этой связи отмечает следующее: «Как известно, фундамент корпоративного права (а по сути - и всего учения о юридических лицах) составляет последовательное отделение юридической личности (самостоятельной правосубъектности) и имущества корпорации от личности и имущества ее участников («принцип отделения»). На этом основополагающем принципе базируется и ограничение ответственности учредителей (участников) корпорации по ее долгам их вкладами в ее имущество, составляющее смысл самой конструкции юридического лица как «корпоративного щита», защищающего личное имущество его участников от требований третьих лиц (кредиторов корпорации). Одним из «ответов» правоприменительной практики и доктрины на эту ситуацию стало появление и обоснование в современном корпоративном праве ряда высокоразвитых правопорядков возможности использования кредиторами компании ответственности, распространяющейся на личное имущество ее участников, путем «проникновения» кредиторов к такому имуществу с целью сделать его объектом ответственности» [Суханов, 2013, с.103-104].

Однако, как видно из приведенной цитаты, Е.А. Суханов связывает применение доктрины «снятия корпоративной вуали» с защитой прав кредиторов корпорации. К такому же объяснению данной доктрины приходит, например, Т.П. Подшивалов, который пишет: «для преодоления корпоративного щита, скрывающего личность реального выгодоприобретателя, в судебной практике выработана доктрина «снятия корпоративной вуали», согласно которой в случае, если юридическое лицо создано лишь для видимости и в целях уклонения от ответственности, то по иску кредитора должен отвечать реальный владелец бизнеса, который фактически или юридически контролирует деятельность должника» [Подшивалов, 2014, с.12]. Сходную позицию поддерживают и другие исследователи [Лиханов, Согбатян, 2017, с.138; Шиткина, 2013, с.2-3; Сычев, 2013, с.21-26].

А.В. Асосков, отмечая собирательный характер данной доктрины «для массы самых различных правовых категорий и институтов, которые объединяет один функциональный признак -- возможность вовлечения участников юридического лица в правоотношения, сложившиеся между компанией и третьими лицами» [Асосков, 2013], в то же время отмечает «подлинное» и «ненастоящее» снятие корпоративных покровов, указывая, что «к подлинному снятию корпоративных покровов предлагается относить ситуации, когда участник юридического лица несет ответственность перед кредитором юридического лица при отсутствии какого-либо дополнительного обязательства» [Асосков, 2013].

На это же указывает Д.В. Ломакин: «Использование концепции снятия корпоративного покрова направлено на защиту интересов кредиторов корпорации, не способной рассчитаться собственным имуществом по принятым на себя обязательствам. Игнорирование судом юридической личности корпорации позволяет обеспечить удовлетворение потребностей ее кредиторов за счет активов контролирующих корпорацию лиц, в качестве которых в подавляющем большинстве случаев выступают мажоритарные акционеры» [Ломакин, 2012, с.20]. Вместе с тем, далее автор указывает: «однако возможна противоположная ситуация, когда игнорирование судом юридической личности корпорации происходит уже в интересах ее участников (членов). В данном случае происходит так называемое обратное снятие корпоративного покрова (reverse veil piercing)» [Ломакин, 2012, с.20].

Такое игнорирование А.В. Асосков, анализировавший применение доктрины «снятия корпоративной вуали» в различных правопорядках, характеризовал как «ненастоящее» [Асосков, 2013]. Это и логично, поскольку принцип ограничения ответственности в корпорации изначально характеризуется действием именно в отношении притязаний кредиторов по обязательствам корпорации. Так, исходя из толкования п.1 ст.2, п.2 ст.3 ФЗ об ООО, ФЗ об АО принцип ограничения ответственности установлен в отношении обязательств корпорации, в том смысле, что участники (акционеры) не отвечают по ним, и наоборот.

Вместе с тем, ответственность контролирующих лиц корпорации в российском праве простирается, как было показано выше, за пределы ответственности перед кредиторами - контролирующие лица по п.3 ст.53.1 ГК РФ и п.3 ст.67.3 ГК РФ несут ответственность и перед самим юридическим лицом за причиненные убытки.

В свою очередь ст.53.1 ГК РФ сформулирована таким образом, что контролирующие лица (к которым относится и основное общество, несущее ответственность по п.3 ст.67 ГК РФ, что будет показано далее в работе) и лица из состава органов управления несут одинаковую обязанность по добросовестному и разумному поведению и обе категории этих лиц отвечают за убытки, причиненные юридическому лицу, то есть обязанности и ответственность контролирующих лиц и лиц из состава органов управления данной статьей уравнены.

В то же время, лица из состава органов корпорации несут ответственность не в силу исключения из принципа ограниченной ответственности или игнорирования юридической личности, характерных для доктрины «снятия корпоративной вуали», а потому, что наделены так называемыми фидуциарными обязанностями по отношению к корпорации.

В законодательстве они закреплены через принцип добросовестного и разумного поведения директоров. Об этом, в частности, указывает Д.В. Новак: «В англо-американских правовых системах, как правило, это (принцип добросовестного и разумного поведения - курсив наш) называют фидуциарными обязанностями директора или участника либо лица, которое осуществляет управление. Это одна и та же правовая категория» [Новак, 2017, с.22-23].

О том же пишут Лиханов А.С., Согбатян А.Г., по мнению которых введением п.3 ст.53.1 Гражданского кодекса РФ в российское право были «имплементированы две ранее отсутствовавшие правовые идеи: 1) распространение на теневых директоров фидуциарных обязанностей действовать добросовестно и разумно и 2) установление для теневых директоров солидарной ответственности наряду с юридическими директорами» [Лиханов, Согбатян, 2017, с.139].

В зарубежной литературе об этом указывают, например, Keith H. Berk, Scott A. Josephson, and Miriam Volchenboum, анализируя фидуциарные обязанности акционеров закрытых корпораций в американском праве, откуда теория фидуциарных обязанностей и берет свое начало. Так, авторы указывают, что «корпоративные фидуциарные обязанности могут быть объединены в категории добросовестности, честности, откровенности и лояльности» [Keith H. Berk, Scott A. Josephson, and Miriam Volchenboum, 2010, с.3].

Таким образом, в тех случаях, когда ответственность установлена для контролирующих лиц перед самим юридическим лицом, она производна от ответственности директоров, в том смысле, что поскольку они вторгаются в сферу фактического руководства корпорацией, они должны нести соответствующие фидуциарные обязанности, которые несут директора де-юре. Ответственность контролирующих лиц, возникающая по указанному основанию, является по своему характеру деликтной [Суханов, 2014], поскольку возникает не в силу наличия заключенного договора между корпорацией и контролирующим лицом, а в результате причинения вреда в форме убытков.

Нельзя не отметить, что теория фидуциарных обязанностей в доктрине и при практическом применении сталкивается с некоторыми сложностями при применении их к акционерам, участникам, поскольку неизбежно ставит вопрос о границе, на которой заканчивается правомерная реализация участником корпорации своих интересов и начинается противоправное поведение.

Colin R. Moore в этой связи писал: «Проблема в том, что в то время как де-юре и де-факто директора явно обязаны нести фидуциарные обязанности перед компанией, данная позиция по отношению к теневым директорам является предметом ряда противоречивых судебных решений» [Colin R Moore, 2016, p.327-328].

Это, однако, не означает, что теория фидуциарных обязанностей не пригодна для объяснения правовой природы ответственности теневых директоров (контролирующих лиц). На наш взгляд, как уже было указано ранее, контролирующие лица несут фидуциарные обязанности в связи с фактическим осуществлением ими руководства над корпорацией. Установление и доказывание обстоятельств такого фактического руководства всегда будет осуществляться в рамках судебного разбирательства и применительно к конкретным обстоятельствам спора.

Что касается доктрины «снятия корпоративной вуали», то последняя если и могла бы объяснить правовую природу ответственности контролирующих лиц, то только для тех случаев, когда такая ответственность возникает перед кредиторами. Вместе с тем, как будет показано ниже, доктрина «снятия корпоративной вуали», в действительности при привлечении контролирующих лиц к ответственности перед кредиторами не применяется.

Так, в отношении ответственности такого контролирующего лица как основное общество, по сделкам дочернего (п.2 ст.67.3 ГК РФ) обосновывать применение доктрины «снятия корпоративной вуали» крайне сомнительно.

Здесь можно согласиться с А.В. Егоровым, К.А, Усачевой, которые указывают: «конструкция солидарной ответственности позволяет при невыполнении долга дочерним обществом обратиться с требованием о привлечении к ответственности как сначала дочернего, а потом основного общества, так и сразу основного, хотя идея и цель механизма «снятия корпоративного покрова» состоят в его применении лишь тогда, когда требование к самому юридическому лицу, признаваемому «фасадом», не может быть удовлетворено никаким иным образом и в силу этого необходимы специальные инструменты. Здесь же, получается, мы и не пытаемся их искать. Более того, не считается необходимым даже само предъявление требования об исполнении долга дочерним обществом в принудительном порядке, перед тем как предъявить требование к основному. В связи с этим подобный механизм вряд ли совпадает по своим целям и средствам их осуществления с тем, что предполагает доктрина «снятия корпоративного покрова», существующая и обладающая применимостью только в связи с ситуациями, когда никаких иных средств, кроме игнорирования корпоративной «оболочки», для достижения справедливого результата нет» [Егоров, Усачева, 2014, с.66].

Е.А. Суханов также не считает ответственность основного общества по сделкам дочернего примером применения доктрины «снятия корпоративной вуали» в ее подлинном смысле, указывая: «Классических случаев возложения имущественной ответственности по долгам хозяйственного общества на его участника (участников) с помощью «снятия корпоративных покровов» (помимо процедуры банкротства) российское право пока не знает» [Суханов, 2013, с.115].

По п.2 ст.67.3 ГК РФ основное общество несет ответственность по сделкам дочернего, совершенным по его указаниям или в силу дачи им согласия не по причине недостаточности имущества дочернего общества, позволяющей применять доктрину «снятия корпоративной вуали» как исключение из принципа ограниченной ответственности, а потому что по данной сделке возникло право требования у кредиторов, и они имеют право обратиться с ним к солидарным должникам.

По сути, ответственность по данному основанию возникает не в результате совершения основным обществом гражданского правонарушения, потому что в даче согласия или указания на заключение сделки такого признака состава гражданского правонарушения как противоправность самого по себе нет. Сущность данного вида ответственности заключается в возможности привлечения к солидарной ответственности за неисполнение обязательства не только лицо, непосредственно являющееся стороной сделки, но и лицо, фактически выразившее или сформировавшее волю на заключение соответствующей сделки, коим является основное общество. Таким образом, ответственность контролирующих лиц по данному основанию наиболее близка к договорной.

Далее, применительно к другому основанию ответственности контролирующих лиц перед кредиторами - кредиторами реорганизованного юридического лица (п.3 ст.60 ГК РФ), следует отметить, что эта ответственность, очевидно, возникает не в силу нарушения фидуциарных обязанностей действовать в интересах юридического лица добросовестно и разумно.

В то же время, под исключение из принципа ограниченной ответственности участников по долгам корпорации данная ответственность, на наш взгляд, также не попадает, поскольку в своей сущности этот принцип состоит в ответственности участника по долгам корпорации при недостаточности имущества последней. Вместе с тем, по п.3 ст.60 ГК РФ контролирующие лица несут ответственность не в силу недостаточности имущества корпорации, а потому что способствовали своими действиями наступлению неблагоприятных последствий для кредитора в виде неполучения досрочного исполнения обязательства, невозмещения реорганизуемым лицом убытков, непредставления достаточного обеспечения. То есть совершили самостоятельное гражданское правонарушение, не связанное с тем, может корпорация самостоятельно рассчитаться по долгам или нет.

По характеру указанная ответственность не может являться договорной, поскольку какой-либо договор между контролирующими лицами и кредиторами в данном случае отсутствует. Данная ответственность является деликтной: в ее основе лежит причинение вреда кредиторам, выраженное в неисполнении их требований, надлежаще заявленных в процессе реорганизации. Согласно п.1 ст.1080 ГК РФ лица, совместно причинившие вред, отвечают перед потерпевшим солидарно. Контролирующие лица здесь отвечают именно как лица, которые совместно с реорганизованными юридическими лицами причинили вред кредитору.

Что касается ответственности контролирующих лиц перед кредиторами по корпоративным основаниям в связи с банкротством подконтрольного юридического лица (ст.61.20 Закона о банкротстве), то сущность данной ответственности вновь не состоит в исключении из принципа ограниченной ответственности.

Основание данного вида ответственности то же, что и по п.3 ст.53.1 ГК РФ - нарушение контролирующими лицами фидуциарных обязанностей - обязанностей действовать добросовестно и разумно в интересах юридического лица, повлекшее причинение убытков корпорации. Иным является лишь субъект права на иск - он представлен более широким кругом лиц, включающим себя и кредиторов. Характер указанной ответственности аналогичен ответственности по п.3 ст.53.1 ГК РФ - она является деликтной.

Вышеизложенное наглядно демонстрирует неспособность доктрины «снятия корпоративной вуали» объяснить правовую природу ответственности контролирующих лиц ни перед кредиторами, ни, тем более, перед самим хозяйственным обществом.

Более того, проведенный анализ позволяет заключить, что не существует единого объяснения правовой природы ответственности контролирующих лиц применительно ко всем основаниям такой ответственности, закрепленным законом.

В большинстве случаев ответственность контролирующих лиц является деликтной и наступает за совершение гражданского правонарушения: по основаниям, установленным п.3 ст.53.1 ГК РФ, п.3 ст.67.3 ГК РФ, ст.61.20 Закона о банкротстве этим правонарушением является нарушение фидуциарных обязанностей действовать в интересах контролируемого юридического лица добросовестно и разумно, повлекшее причинение убытков; по основанию, установленному п.3 ст.60 ГК РФ - совместное с реорганизованными юридическими лицами причинение вреда кредиторам, выражающееся в способствовании своими действиями неполучению кредитором досрочного исполнения обязательства, невозмещению реорганизуемым лицом убытков, непредставлению кредитору достаточного обеспечения.

Характеристика ответственности контролирующих лиц по названным основаниям как деликтной не является бесспорно принимаемой в науке. Так, И.С. Шиткина характеризует указанную ответственность, как «особую» [Шиткина, 2018]; О.В. Гутников - как корпоративную [Гутников, 2018, с.39-52]. Вместе с тем, считаем, что в настоящее время корпоративный или иной характер ответственности контролирующих лиц еще недостаточно разработан доктриной, что не позволяет относить указанную ответственность к какому-либо иному виду. Законодатель также продолжает поддерживать подход, согласно которому ответственность контролирующих лиц является деликтной, что в частности выражается сохранением в п.3 ст.67.3 ГК РФ, введенной в ходе реформы взамен ст.105 ГК РФ, ссылки на ст.1064 ГК РФ.

Только в одном случае - по п.2 ст.67.3 ГК РФ - ответственность контролирующих лиц наступает не в связи с совершением самим контролирующим лицом гражданского правонарушения, а в силу того, что контролирующее лицо (основное общество) является лицом, выразившим либо полностью сформировавшим волю на заключение сделки дочерним обществом, а потому отвечает по ней солидарно с дочерним. Данная ответственность по своему характеру наиболее близка к договорной.

1.2 Понятие и признаки контролирующих лиц хозяйственных обществ. Соотношение контролирующих лиц со смежными правовыми категориями

Законодательное понятие контролирующего лица, единое для всех оснований ответственности контролирующих лиц, закрепленных законом, отсутствует.

При этом формулирование какого-либо понятия обычно осуществляется путем выявления и описания его существенных признаков. С этой целью проанализируем признаки контролирующих лиц, закрепленные законодательством.

Основополагающей нормой в данном случае является норма п.3 ст.53.1 ГК РФ, исходя из толкования которой контролирующим лицом является лицо, имеющее фактическую возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания лицам, названным в пунктах 1 и 2 ст.53.1 ГК РФ, а именно, единоличному исполнительному органу, в том числе временно исполняющему его обязанности, членам коллегиальных органов юридического лица [Гражданский кодекс РФ, часть первая]. Указанная норма самостоятельно устанавливает признаки контролирующих лиц. Остальные нормы, устанавливающие основания ответственности контролирующих лиц, при формулировании признаков контролирующих лиц либо отсылают к п.3 ст.53.1 ГК РФ (п.3 ст.60 ГК РФ, ст.61.20 Закона о банкротстве), либо не содержат такой отсылки и самостоятельно их определяют (ст.67.3 ГК РФ).

В рамках настоящего параграфа рассмотрим оба случая более подробно.

Признаки контролирующих лиц, закрепленные в п.3 ст.53.1 ГК РФ.

Буквально такими признаками являются: фактическая возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания лицам из состава органов юридического лица. Как видим, указанные признаки являются крайне туманными, поскольку содержательно не определяют, чем может достигаться возможность определять действия или давать указания.

На наш взгляд, истоки указанной возможности стоит, в частности, искать в рамках понятия корпоративного контроля. Ведь возможность определять действия или давать обязательные указания - та основная формула, которая используется при конструировании ответственности контролирующих лиц - должна откуда-то проистекать, следовать из наличия власти над корпорацией или ее органами управления, обусловленной какими-либо объективными причинами.

Д.И. Степанов так определяет корпоративный контроль: «корпоративный контроль в самом общем виде - это контроль акционеров (участников корпорации), проявляющийся в экономической власти над корпорацией, т.е. в возможности навязывать свою волю как самой корпорации, главным образом в лице ее органов, так и прочим акционерам (участникам) конкретной корпорации, не обладающим необходимым влиянием, например, в силу незначительности принадлежащего им пакета акций или доли в уставном капитале. Указанные выше возможности навязывания своей воли корпорации и прочим ее участникам достигаются посредством реализации прав, заключенных в акциях или в иных инструментах, отражающих долю в основном капитале корпорации (долях, паях)» [Степанов, 2009, с.156].

В.Г. Беляков формулирует корпоративный контроль как «контроль акционеров (участников) над корпорацией, выраженный в возможности определять стратегию компании, формировать органы корпоративного управления (совет директоров), назначать высший менеджмент корпорации и принимать наиболее важные управленческие решения и корпоративные документы» [Беляков, 2014, с.60]. Далее В.Г. Беляков указывает, что «лишь достижение определенного процентного «порога владения» означает появление у акционера специфических прав контроля (расширенных возможностей влиять на принятие решений органами управления общества), которые зачастую обладают большей фактической стоимостью, чем сами акции» [Беляков, 2014, с.63].

Как видим, исследователи приходят к выводу о том, что корпоративный контроль принадлежит участникам (акционерам) корпорации и вытекает (непосредственно связан) с величиной принадлежащей им доли (пакета акций) в уставном капитале, которые, в свою очередь, соответствуют определенному объему корпоративных прав, закрепленных законом. Это означает, что у корпоративного контроля всегда имеется юридическое основание.

Учитывая это, на данном этапе можно было бы уже остановиться и сделать вывод, что то понимание, которое вкладывалось в п.3 ст.53.1 ГК РФ о контролирующих лицах, строго говоря, в концепцию корпоративного контроля не вписывается, поскольку в п.3 ст.53.1 ГК РФ говорится о «фактической» возможности определять действия юридического лица, в то время как корпоративный контроль напрямую вытекает из юридической такой возможности, обеспеченной фактом участия в корпорации.

На этом настаивает, в частности, И.С. Шиткина, которая указывает, что «сущность фактического контроля заключается в наличии неформализованного (не основанного на формально юридических основаниях) «господства» одного юридического или физического лица над другим юридическим лицом (подконтрольное лицо), в исключении или подавлении де-факто контролирующим лицом воли подконтрольного лица, в способности контролирующего лица определять решения подконтрольного лица. … Фактический контроль осуществляет, например, основное общество в отношении дочернего, если дочерность как способность определять решения возникла в соответствии с п. 1 ст. 67.3 ГК РФ по основанию «иным образом определять решения». … Участник общества, имеющий преобладающую долю участия в уставном капитале, имеет возможность определять решения этого общества, однако не в силу фактических, а в силу юридических оснований -- наличия корпоративных прав, обусловленных владением долей в уставном капитале» [Шиткина, 2018].

Об этом же косвенно упоминает В.В. Долинская, которая комментируя новые положения законодательства о банкротстве указывает: «Но ФЗ о несостоятельности воспринял спорную формулировку новой нормы п. 3 ст. 53.1 ГК - «лицо, имеющее фактическую возможность определять действия юридического лица, в том числе давать указания лицам, названным в п. п. 1 и 2 ст. 53.1 ГК», т.е. юридическая связь потеснена фактической» [Долинская, 2018, с.13].

Однако, в целом соглашаясь с аргументами названных авторов, представляется, что такое толкование п.3 ст.53.1 ГК РФ является неоправданно ограничительным, и не соответствует изначальной цели введения данной правовой нормы.

Во-первых, неясно, что именно закладывал законодатель в формулировку «фактическая возможность». Можно понимать ее и как «преобразованную в фактическую» юридическую возможность определять действия и давать указания, в том смысле, что юридическая возможность корпоративного контроля при определенных обстоятельствах фактически дает контролирующему лицу возможность осуществлять такие полномочия, которые не охватываются только реализацией прав, вытекающих из владения им долями, акциями в уставном капитале, а простирается уже в сферу руководства компанией.

Здесь, в подтверждение, уместно привести мнение А.В. Габова, комментирующего п.3 ст.60 ГК РФ относительно ответственности контролирующих лиц перед кредиторами реорганизованных юридических лиц, который указывает: «…Для целей защиты кредиторов и исходя из того, что юридически обеспеченная возможность влиять на принятие решения по существу есть и фактическая возможность, предлагается считать, что участники с преобладающим влиянием, если они голосовали за принятие соответствующих решений, также входят в число солидарных ответчиков в этом случае…» [Габов, 2016].

Во-вторых, в Пояснительной записке к Федеральному закону № 99, относительно введения норм п.3 ст.53.1 ГК РФ указано: «Законопроектом в соответствии с ГК РФ в редакции Закона № 99-ФЗ вводится понятие лица, имеющего фактическую возможность определять действия общества, предусматривается возможность его привлечения к ответственности, а также дополнительно устанавливаются критерии, в соответствии с которым лицо считается имеющим фактическую возможность определять действия общества (считается контролирующим лицом)».

При этом понятие контролирующего лица определялось проектом Федерального закона № 47538-6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» [Проект федерального закона № 47538-6], где в ст.53.3 законопроекта предполагалось презюмировать, пока не доказано обратное, контролирующий статус лица, в том числе, в силу прямого или косвенного его преобладающего участия в уставном капитале подконтрольного юридического лица.

То есть между лицом, имеющим фактическую возможность определять действия, и контролирующим лицом - понятием, явно включающим контроль на юридических основаниях, в том числе, на обладании долей (акций) в уставном капитале, в логике предполагаемых изменений реформы ставился знак равенства.

Необходимо также учитывать, что проект в том виде не был принят во многом из-за разногласий, связанных с нормами об аффилированности, а не в силу отхода от признания необходимости устанавливать ответственность за контроль, основанный на юридических основаниях.

В-третьих, если мы посмотрим на то, как сформулирована норма п.3 ст.53.1 ГК РФ, а именно на формулировку «возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания лицам, названным в пунктах 1 и 2 настоящей статьи (лицам из состава органов юридического лица - курсив наш), то неизбежно возникает вопрос: откуда у лица, не обладающего корпоративным контролем, возможность давать указания органам корпорации? Какая связь должна иметься между контролирующим лицом и, предположим, директором, чтобы тот перестал быть самостоятельным в рамках своих полномочий, а стал лишь реализовывать волю контролирующего лица?

Вероятно, если бы речь шла о лицах, просто имеющих достаточное влияние на директора в силу личных отношений (супруга, дети, друг и т.д.), то такие лица контролирующими бы по смыслу п.3 ст.53.1 ГК РФ не являлись и солидарную ответственность с директором бы не несли, хотя и полностью вписывались бы в концепцию сугубо фактического контроля. И обусловлено это тем, что, во-первых, была бы предельно сложной задача выявления и доказывания подобного фактического контроля, причинно-следственной связи с наступившими убытками от него. Во-вторых, в действительности директор только тогда теряет свою самостоятельность, когда его назначение, нахождение в должности зависит от лиц, обладающих таким владением в уставном капитале, которое позволяет им полностью определять или значительно влиять на решение корпорации по данному вопросу.

Как отмечает David C. Bayne: «В идеале контроль как отдельная сущность, а не просто как атрибут или качество, присущее другой сущности, мог бы существовать отдельно. В некоторых случаях это так. Нетрудно представить себе ситуацию, в которой лицо, обладающее некорпоративной властью над мажоритарным акционером, такое как шантажист, может контролировать и при этом не быть участником предприятия. Обычно, однако, это не так. Контроль редко имеет полностью независимое существование, и вместо этого связан с другими полномочиями» [David C. Bayne, 1986, 30 р.].

Таким образом, на наш взгляд, в п.3 ст.53.1 ГК РФ под контролирующими лицами, имеющими возможность определять действия и право давать указания органам корпорации, имеются ввиду, в том числе, лица, обладающие каким-либо уровнем корпоративного контроля, т.е. участники, акционеры, у которых основание возможности давать указания и определять действия - юридическое.

Данный вывод находит свое подтверждение в доктрине и судебной практике. При этом господствующим является подход, согласно которому для того, чтоб считаться контролирующим, участие лица в корпорации должно быть преобладающим. Так, доктрина почти единогласно относит к контролирующим лицам именно преобладающего акционера (участника) [Богданов, Полухина, 2017, с.58; Жукова, 2014, с.16; Степанов, 2014 и др.]

Судебная практика также признает статус контролирующих за преобладающими участниками. Так, в одном из дел суд указал: «судами установлено и следует из материалов дела, что Баранова Н.В. являлась стороной (заемщиком) заведомо убыточных беспроцентных договоров займа, исполнение которых повлекло причинение обществу ущерба. При этом Барановой Н.В. принадлежит доля в обществе в размере 90% уставного капитала, что свидетельствует о том, что она является лицом, имеющим фактическую возможность определять действия юридического лица, в том числе давать обязательные указания единоличному и коллегиальному исполнительному органу общества» [Постановление арбитражного суда Московского округа от 2 августа 2018 г. по делу № А40-160761/2017].