Формирование доктрины защиты слабой стороны в договорном праве

A. V. Kuzmina

Идея обязательной защиты слабой стороны все больше становится характерной чертой современного договорного права. Тенденции развития исследуемой доктрины можно обнаружить, в частности, в таких международных и европейских унифицированных актах, как Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА (UNIDROIT Principles of International Commercial Contracts (PICC), Принципы европейского договорного права (Principles of European Contract Law (PECL), Модельные правила европейского частного права (Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law. Draft Common Frame of reference (DCFR). Поскольку указанные право- английское потребительское законодательство Consumer Rights Act 2015. Available at: http://www.legis- lation.gov.uk. [5, с. 74]. Несмотря на всю консервативность английского контрактного права, в нем заметно и значительное влияние континентального договорного права: как законодательства отдельных стран романо-германской правовой семьи Ibid., так и Европейского союза, в т. ч. доктрины судов наднационального уровня [36, pp.292293]. Унификация в исследуемой сфере отражена также в американском контрактом праве: в Едином торговом кодексе США (Uniform Commercial Code (UCC) ив § 211 Свода (второго) Контрактного права (Restatement (Second) of Contracts), разработанного Американским юридическим институтом (American Law Institute). Однако в американской юридической литературе небезосновательно указывается на необходимость пересмотра подходов, изложенных в этих актах, в связи с их несоответствием современным реалиям гражданского оборота для применения востребованной в настоящее время минимальной защиты слабой стороны при заключении договора [77, pp. 733-734].

Следует отметить, что вне зависимости от правовой системы (как в России, так и в зарубежных странах) на формирование подходов к защите слабой стороны в договорах воздействует юридическая доктрина, под которой здесь и далее будет пониматься общее концептуальное учение, разрабатываемое цивилистами и судами в процессе правоприменения. Оказывая значительное влияние на законодательство, правовая доктрина не всегда находит полное и непосредственное закрепление в нем. Между тем даже отсутствие законодательной имплементации основных положений не влияет на статус юридической доктрины и ее значение для правоприменения в целом [30, с. 13]. При этом представляется верным мнение о том, что правовую доктрину нельзя сводить исключительно к позициям судов по толкованию права, существенно изменяющим его содержание. Она, скорее всего, представляет собой систему методов оценки поведения контрагентов (в т. ч. их экономических операций) на предмет соответствия не только букве, но и духу закона [30, с. 13; 35, р. 116].¹ Gilmer v. Interstate/Johnson Lane Corp., 500 U.S. 20, 33 (1991); Graham v. State Farm Mut. Auto Ins. Co., 565 A.2d 908, 912 (Del. 1989).

В первую очередь правовые доктрины направлены на нивелирование в поведении участников гражданского оборота различных форм злоупотребления правом. В целях защиты имущественных интересов рядового потребителя достаточно длительное время суды, используя «каучуковые» доктрины, отказывались признавать договор недействительным только по причине существенного неравенства его сторон и оценивали переговорные возможности в составе других традиционных доктрин Gilmer v. Interstate/Johnson Lane Corp., 500 U.S. 20, 33 (1991); Graham v. State Farm Mut. Autoins. Co., 565 A.2d 908, 912 (Del. 1989). - публичного порядка [48, pp. 175, 178-179], добросовестности [9, с. 345], положительного нарушения права [34, с. 63]. Они не применяли недобросовестные договорные условия либо отказывали в исполнении договорного обязательства ввиду монопольного положения или иного экономического превосходства одной из сторон, а также рассматривали спорные обременительные договоры с точки зрения пороков воли при их заключении либо убыточности для слабой стороны. Однако «эти разрозненные и непоследовательные попытки как-то защитить слабую сторону в целом плохо согласуются с общими принципами классического договорного права с его автономией воли и свободой договора» [21, с. 341]. По этой причине теоретические исследования и судебная практика пошли по пути эволюционного развития и выработали специальные правовые конструкции, призванные защитить слабую сторону от навязывания явно обременительных условий: в результате «неравенства переговорных возможностей», заключения «процедурно нечестных договоров» (США, Великобритания и иные «родственные» национальные системы); применения сильной стороной «договора присоединения» (Франция, Квебек, Калифорния) либо «общих условий договоров» (Германия). Наряду с этим с целью защиты слабой стороны судебная доктрина не исключает возможности обращения и к общим договорным доктринамResolution of the Plenum of the Russian Supreme Arbitrazh Court No. 16 `On the Freedom of Contract and Its Limits' of March 14, 2014. Paragraphs 8 and 9. Bulletin of the Supreme Commercial Court of the Russian Federation. 2014. No. 5.. Например, контроль за несправедливыми договорными условиями в предпринимательских договорах может осуществляться на основании норм о недопустимости публичного порядка и злоупотребления правом (ст. 10, 169 ГК РФ, §138 ГГУ, ст. 6 ФГК) [24, с. 206]. В итоге следует признать, что все названные правовые конструкции имеют единую цель - защиту слабой стороны сделки, и по своей сути образуют концептуальное единство.

Анализ мировой юридической литературы, посвященной данной тематике, дает основание утверждать, что доктрина защиты слабой стороны (как судебная, так и академическая) своими корнями восходит к одному и тому же научному источнику толкования кодифицированного акта - работе Реймона Салейя (R. Saleilles) “De la declaration de volonte, contribution a l'etude de l'acte juridique dans le code civil allemande”, опубликованной в 1901 году [38, р. 53; 39, р. 1; 42, pp. 7-8].

Именно в ней автор почти случайно впервые использовал понятие «договор присоединения» (contrat d'adhesion), «из-за отсутствия лучшего» [72, pp. 229-230]. При этом общая догма о необходимости правового обеспечения автономии воли и свободы договора для слабой стороны, по сути, сложилась независимо от принадлежности национального законодательства к определенной правовой системе, без признания первенства исторического возникновения на национальном уровне ex ante- либо ex post- контроля за явно обременительными условиями в содержании договоров, заключенных при фактическом переговорном неравенстве контрагентов [10, с. 119]. Сформулированное Р. Салейем понятие «le contrat d'adhesion» (договор присоединения) еще в начале XX века получило широкое признание во французской научной литературе [67, р. 8]. Однако долгое время оно не было непосредственно воспринято ни французским законодателем, ни судебной практикой. В течение почти столетия эта концепция оставалась предметом постоянных доктринальных размышлений, имплементация в позитивное право которых являлась лишь косвенной. При этом авторы научных сочинений, согласившиеся с идеей о договоре присоединения, разделились в отношении того, каким образом можно достичь эффективной защиты слабой стороны при переговорном неравенстве: сделать договор присоединения самостоятельной категорией с собственным правовым режимом или использовать с этой же целью только общие положения договорного права [67, pp. 67-68; 71, р. 97]. Исходя из того, что сложившийся порядок оказался недостаточно эффективным для защиты слабой стороны, в отдельных работах предлагалось «создать новую правовую систему с тем, чтобы вывести договоры присоединения из-под общей теории договоров» [59, р. 101]. Несмотря на диаметральность научных позиций, постепенно - сначала в специальных законах и немногочисленных судебных актах, предусматривавших необходимость защиты слабой стороны, доктрина договора присоединения изменила основы теории договорного права, принципов построения ее структуры и в конечном итоге оказала влияние и на реформу гражданского права [42, pp. 8-9].

Спустя столетие французский законодатель все-таки счел необходимым закрепить в кодифицированном акте понятие договора присоединения. Согласно первой редакции статьи 1110 Французского гражданского кодекса (далее - ФГК), утвержденной постановлением №2016-131 от 10 февраля 2016 года, договором присоединения признавался договор, в котором общие условия были подготовлены заранее одной стороной и были исключены из переговоров. Но такая дефиниция договора присоединения вызвала острые дискуссии среди французских правоведов [39, р. 1-6; 41, р. 309; 43, р. 25; 70, р. 124]. По этой причине законодатель трижды возвращался к обсуждению вопроса о понятии договора присоединения и его соотношении с взаимосогласованным договором. В частности, во французском парламенте критике подверглось используемое в определении договора присоединения понятие «общие условия», которое французскому кодексу не было известно никогда См.: Доклад Ф. Пилле №22 от 11 окт. 2017 г., подготовленный от имени Комитета по конституционному праву, законодательству, всеобщему голосованию Сената (Rapport Senat Pillet n°22 du 11 octobre 2017). URL: https://www.senat.fr/rap/l17-022/l17-022.html; Доклад С. Улье №429 от 29.11.2017, подготовленный Национальной Ассамблеей в связи с ратификацией постановления №2016-131 от 10 февр. 2016 г. (Rapport Assemblee nationale Houlie n° 429 du 29 novembre 2017). URL: http://www.assemblee-nationale.fr/15/rapports/r0429.asp (дата обращения: 28.09.2019).. При этом отмечалось, что использование понятия без его определения в позитивном праве подрывает правовую определенность, а размытость, связанная с понятием «общие условия», может способствовать оппортунистическому поведению сильной стороны [39, рр. 2-3]. Кроме того, указание в договоре присоединения на общие условия означало, что такие условия должны быть всегда рассчитаны на многократное применение и адресованы неопределенному кругу лиц «массового договора» [70, р. 124; 71, р. 309]. Тем самым появлялась «серая зона», которая позволяла бы сильной стороне вопреки переговорному неравенству избежать квалификации совершенной сделки как договора присоединения, доказав лишь то, что условия договора не являлись стандартными [68]. Это, в свою очередь, порождало ряд иных практических вопросов. Применяется ли специальный режим договора присоединения, если одно или несколько общих условий было согласовано сторонами? Если договор был предложен стороне, но она не воспользовалась правом на ведение переговоров, то можно ли его признать договором присоединения? Следует ли квалифицировать типовой договор как договор присоединения, если его условия разработаны не самой сильной стороной, а третьим лицом [39, р. 3]? При обсуждении Национальной Ассамблеей (l'Assemblee nationale) понятия «договор присоединения» первоначально предлагалось сохранить указание на стандартность условий и раскрыть термин «общие условия», разъяснив, что к ним относится «совокупность положений, заранее определенных одной из сторон, которые не были предметом переговоров и предназначены для применения к множеству лиц или контрактов» See: Art. 2 et 3 bis of the draft Law No. 2016-131 `On the Ratification of Ordonnance of February 10, 2016' of December 11, 2017 (projet de loi du 11 decembre 2017 ratifiant l'ordonnance n°2016-131 du 10 fevrier 2016 portant reforme du droit des contrats, du regime general et de lapreuve des obligations). Available at: http://www.assemblee-nationale.fr/15/ta/ta0046.asp. Neal v. State Farm Ins. Cos., 10 Cal. Rptr. 781 (Cal. Dist. Ct. App. 1961). This opinion was expressed by Justice Mathew O. Tobriner of the California District Court ofAppeal.. Однако в окончательной редакции статьи 1110 ФГК ссылка на «общие условия» не получила прямого закрепления [70, р. 126]. В результате Законом № 2018-287 от 20 апреля 2018 года, ратифицировавшим постановление № 2016-131 от 10 февраля 2016 года, в статью 1110 ФГК внесены иные изменения, в соответствии с которыми «договором присоединения признается договор, совокупность условий которого заранее разработана одной из сторон и не была предметом переговоров». Новое определение по своей форме и существу очень близко к понятию договора присоединения, закрепленному еще в 1991 году в статье 1379 Гражданского кодекса Квебека. В статье 1171 ФГК также внесено редакционное уточнение о том, что в договоре присоединения условие признается ненаписанным, если оно не было предметом переговоров между сторонами. Эти изменения вступили в действие с 1 октября 2018 года.

Поскольку влияние французской академической доктрины на континентальное договорное право, а также на обязательственное право Квебека достаточно очевидно, то с позиции обоснования тезиса о взаимопроникновении доктрин разных правовых систем представляется важным использование термина Р. Салейя «договор присоединения» в судебной доктрине американского контрактного права. Договоры присоединения были впервые названы в американской системе общего права в 1919 году в договорах страхования жизни [66, р. 198].¹ См.: ст. 2 et 3 bis проекта закона от 11.12.2017 о ратификации постановления № 2016-131 от 10 февраля 2016 года (projet de loi du 11 decembre 2017 ratifrnnt l'ordonnance n° 2016-131 du 10 fevrier 2016 portant reforme du droit des contrats, du regime general et de lapreuve des obligations). URL: http://www.assemblee-nationale.fr/15/ta/ta0046.asp(дата обращения: 28.09.2019).

² Neal v. State Farm Ins. Cos., 10 Cal. Rptr. 781 (Cal. Dist. Ct. App. 1961). Это мнение было высказано судьей Окружного Апелляционного Суда Калифорнии Мэтью О. Тобринер.

³ Там же.

В настоящее время в штате Калифорния судебная доктрина в спорах о навязывании явно обременительных условий восходит к делу «Neal v. State Farm Ins. Cos.»². В этом судебном деле Калифорнийский Окружной Апелляционный Суд счел, что договоры присоединения заслуживают особого внимания, поскольку «большинство контрактов, регулирующих повседневную жизнь, носят стандартизированный характер» (контракты на путешествия, страхование и жилье). Кроме того, было дано и определение «договора присоединения», которое продолжает применяться судами до сих пор: «Термин “договор присоединения” означает стандартизированный контракт, который подготовлен и предложен стороной с более прочной позицией во время переговоров и дает подписывающей стороне возможность либо согласиться с договором, либо отказаться от него» Ibid.. В результате суд, исследовав «природу» договора присоединения, пришел к выводу о том, что агентский договор «подготовлен, разработан и напечатан работодателем таким образом, что он не оставляет никакой возможности на переговоры лицам, ищущим работу». Также суд отметил, что любые неясности в условиях договора присоединения должны быть истолкованы против стороны, составившей договор. Такая характеристика присоединения, использованная судом в деле «Neal v. State Farm Ins. Cos.», остается общепринятым правилом в Калифорнии See: Graham v. Scissor-Tail. Inc., 623 P.2d at 171; Perdue v. Crocker National Bank, 38 Cal.3d 913 (1985); Marin Storage Trucking, Inc. v. Benco Contracting and..., 89 Cal.App.4th 1042; Walnut Producers of California v. Diamond Foods, Inc., 187 Cal.App.4th 634 (2010).. Если договор признан договором присоединения, то он автоматически предполагается процедурно нечестным, что в последующем принимается во внимание при судебном доказывании по «скользящей шкале» Ruling of the Supreme Court of the Russian Federation No. 305-ES16-14207 of February 21, 2017 on case No. А40- 171370/2015; Resolution of the Arbitrazh Court of the Moscow Circuit No. F05-13035/19 of August 13, 2019; Resolution of the Arbitrazh Court of the Ural Circuit No. F09-773/19 of April 4, 2019 on case No. А60-36076/2018; Resolution of the Arbitrazh Court of the Ural Circuit No. F09-1739/19 of May 8, 2019 on case No. А07-31278/2018. [74, p. 299]. Однако истцу в любом случае необходимо будет доказать, что условия договора присоединения не соответствуют разумным ожиданиям See: Ting v. AT&T, 319 F.3d at 1130; Soltani v. W. & S. Life Ins. Co., 258 F.3d 1038, 1042 (9th Cir.2001). See: Allan v. Snow Summit, Inc., 59 Cal. Rptr. 2d 813, 824 (Cal. Ct. App. 1996). либо они являются нечестными See: Soltani v. Western & Southern Life Ins. Co., 258 F.3d 1038, 1040 (9th Cir. 2001)..

Представляется, что существенных различий между договорами присоединения и процедурно нечестными договорами не имеется. Если в договоре присоединения акцент делается на неравной позиции сторон при принятии его условий в целом, то в процедурно нечестных договорах основное внимание уделяется оценке особого договорного условия - «сюрприза» с позиции разумного ожидания среднего потребителя [74, р. 318]. Между тем обе договорные конструкции предполагают отсутствие у потребителя реального выбора, направлены на защиту стороны от «простительного неведения» и признание недействительными явно неожиданных для слабой стороны условий. Таким образом, в штате Калифорния суды объединяют обе доктрины, уравнивая договоры присоединения и процедурно нечестные договоры [74, р. 318]. Но не все американские суды разделяют подход, сложившийся в судебной практике Калифорнии, и, не обращаясь непосредственно к квалификации договора как договора присоединения, признают действительными оспариваемые условия, если они были информационно доступны для слабой стороны, несмотря на очевидно имевшееся неравенство переговорных возможностей сторон.¹ См.: Ting v. AT&T, 319 F.3d at 1130; Soltani v. W. & S. Life Ins. Co., 258 F.3d 1038, 1042 (9th Cir.2001).