Особенности нарратива в романах Понсона дю Террайля и его рецепции в русской прозе и публицистике конца XIX – начала XX вв.

Позади отеля Ламбер в улице св. Луи, на самом верху шестиэтажного дома, светился, несмотря на позднюю ночь, маленький огонек. Это было тем более странно, что этот дом по виду был занят самыми скромными ремесленниками или мещанами, которые, как известно, не имеют привычки засиживаться долго по ночам.

Впрочем, огонек этот горел на окне и, очевидно, служил сигналом, так как господин в плаще, заметив его, проговорил:

— Так, Коляр дома и ждет меня.

Затем он сложил пальцы особенным манером и свистнул так, как обыкновенно свищут ночные воры.

Почти вслед за этим огонек в окне погас, и через каких-нибудь десять минут невдалеке от отеля Ламбер раздался протяжный свист, вскоре послышались шаги и близ незнакомца появилась какая-то человеческая фигура.

— Ты, Коляр? - прошептал незнакомец.

(текст печатается по изданию Полные похождения Р в 2 кн. М., 1878)

Не вдаваясь в глубокий анализ техники перевода, можно сделать несколько важных для нашего исследования выводов. Во-первых, в каждом из этих переводов есть сокращения - это касается особенно тех пассажей, где в оригинале присутствуют описания пейзажей. Это, по-видимому, объясняется теми же трудностями, которыми извинял долгое отсутствие английского перевода автор первой адаптации рокамболиады на английском: многообразие сюжетов и героев и сложность в восстановлении полного оригинального текста, разбросанного по выпусками газет. Это наблюдение пересекается с другим выводом: переводы на русский, сделанные в XIX веке, так и не были заменены, а лишь претерпевали более или менее серьезные модификации. Однако уже в XIX веке существовало несколько вариантов переводов, что дает нам право сделать еще один вывод: переводы были стратифицированными, то есть соответствовали образованности, средствам, интересам того или иного слоя общества. Так, аристократы, к каким относится рассматриваемая нами в следующей главе «золотая» московская молодежь, имитировавшая клуб червонных валетов, наверняка ознакомилась с романами на французском. Первые переводы 1860-1870-х - как тот, который был переиздан в «Книге» в 1991 - предлагали краткий пересказ событий саги; некоторые романы сжаты до нескольких страниц. Этот вариант ознакомления с рокамболиадой был доступен для всех слоев общества. Перевод же, представленный в 1901 году («тихАновское издание»), был выпущен в толстых книгах и имел аудиторией читателей, которые располагали достаточными средствами, чтобы добавить себе эти тома в домашнюю библиотеку. Как уже было замечено, во многом через брошюрные переиздания рокамболиада вскоре ушла в народ и постепенно закрепилась в устных рассказах и мифологизировалась, что является одним из ответвлений ее рецепции.

2.3 Компаративная традиция изучения романов о Рокамболе

Как уже нами было отмечено, романы о Рокамболе на сегодня остаются мало изученными в русской исследовательской традиции. Они, как правило, упоминаются в перечислении известных романов-фельетонов, когда речь заходит об уголовном романе и массовой французской литератур (Рейтблат, Гудков, Дубин).

Французская критика с самого появления этих романов не оставалась к ним равнодушной. В исследовательскую практику творчество Понсона вошло в работах 1920-х годов, среди которых отметим Messac R. «Le «Deteсtive Novel» et l'influence de la pensйe scientifique» (Paris, 1929).

Исследователь отмечает чрезвычайную концентрацию книг детективно-уголовно жанра на рынке англоязычной литературы. Мессак рассматривает это явление как общее для всей европейской книжной продукции, говоря о небывалой популярности детективных романов. В этом ключе он посвящает главу серии романов о Рокамболе, обосновывая право говорить о ней в рамках детективно-уголовно жанра. Прослеживая развитие сюжета в его хронологической перспективе, Мессак намечает ряд компаративистских подходов. Обратим внимание на основные идеи, ставящие романы о Рокамболе в контекст межнациональногого литературного лискурса.

Заимствования, использованные в прологе, Понсон объясняет сам в «Правде о Рокамболе». Он пишет об использовании своего стандартного арсенала и о влиянии Сю, Дюма и Феваля. Мессак изучает эти параллели: Арман де Кергац, который должен был стать протагонистом в «Парижских драмах», напоминает Родольфа из «Парижских тайн» Сю, мамаша Фипар - Шуэтту.

Обращая внимание на то, что по ходу издания романов о Рокамболе Понсон неоднократно менял главного героя, Мессак пытается понять, почему писатель отказывался от того или иного развития сюжета. Главным критерием вполне предсказуемо была реакция читателей. Так, буквально за пятьдесят страниц Рокамболь после своего падения и исчезновения в Сене превращается из «двенадцатилетнего мальчишки» в «мальчика шестнадцати лет». Это происходит потому, что Понсон начал использовать Рокамболя как главного персонажа, однако «задания» и функции, на него возложенные, были слишком трудны для мальчика, которому всего двенадцать лет. Изначально Рокамболь был введен как персонаж, оттеняющий роль главного злодея Сэра Вильямса. Но, будучи дублером, он постепенно, по ходу выпуска романа, превратился в главного героя. Во многом на это повлияла реакция читателей. Получилось, что сначала Сэр Вильямс затмил Армана, а потом Рокамболь - сэра Вильямса. Эта благосклонность публики к Рокамболю может быть легко объяснена: он моложе, забавнее, оригинальнее других персонажей.

Сэр Вильмс - романтический тип преступника, который был введен еще Байроном. Мессак прослеживает многочисленные параллели этого героя с персонажами других французских романов-фельетонов. Напротив, Рокамболь, удержит в себе только самые важные черты, образовавшиеся при создании героев такого типа, и поразит публику многочисленными оригинальными качествами. Он способен на широкие жесты, свойственные героям эпохи романтизма. Но, в первую очередь, он имеет сходства с характерными героями Дюма. Он соответствует формуле «авантюрный характер с авантюрной судьбой» - человек, вокруг которого раздаются пистолетные выстрелы, гремят пушки и который всегда сможет «выкрутиться»; человек, которого бросают в Сену, а он доплывает до берега, в которого стреляют почти в упор и промахиваются, которого пронзают кинжалом, а он выживает. И в этом - зовись он Артаганом или Родольфом - он предвещает появление Секстона Блэйка и Ника Картера. Однако Рокамболь обладает и несколькими фельетонными чертами, которые порой разнятся с чертами героев чисто литературного происхождения.

Насколько велика заслуга Понсона в рождении Рокмболя? Он возник из небрежности и ошибок писателей и капризов читателей, усиленных капризом издателя. Романы, в которых Рокамболь стал главным героем, имели больше успеха, чем те, где он был второстепенным. Рокамболь «умирал» много раз, однако реальная смерть ему, конечно, не грозила, пока он пользовался популярностью у читателей.

После главного физического и морального воскрешения Рокамболя Понсон возвращается к типажу «принца Родольфа» - прототип, который он использовал при создании Армана. Но Рокамболь не воплощение Армана, в его действиях есть сильный мотив, привлекающий публику - искупить свои преступления. И его борьба с преступниками получается захватывающей, так как раньше Рокамболь сам был преступником, практикующим все эти уловки. Он даже немного похож на Жана Вальжана: своей физической силой и той ношей, которую он вешает на свои плечи. Выглядит вполне правдоподобным, что первые части «Воскрешения Рокамболя» (1866) были написаны под влиянием «Отверженных» (1862): эти тексты объединяют атмосфера ужаса и фатальности происходящего, длинный пролог.

Такова природа персонажа, который имел необычайное влияние на массовую культуру на протяжении двадцати лет. Рокамболя невозможно не выделять из безликой толпы героев романов-фельетонов, мы знаем, кто он: преступник-джентльмен, издевающийся над своими соперниками, одновременно с ребяческими и аристократическими замашками, не очень заботящийся о благе других, но способный на большие поступки. В нем был масштаб: его можно было разобрать на дюжину разных персонажей, каждый из которых снискал бы в тот или другой момент успех.

Почему же о Рокамболе как о герое уместно говорить в ключе детективно-уголовного романа? Во-первых, он заслуживает этого наличием некоторых талантов, свойственных всем детективам: например, его способность маскироваться. Разумеется, Видок и Вотрен тоже маскировались, но не с таким шиком и не так разнообразно, как это делал Рокамболь. С гардеробом Рокамболя может соперничать, разве что, гардероб Ника Картера.

Понсон выводит на сцену филеров, или сыщиков. Все это вскоре будет разработано у Габорио в его романах «Месье Лекок» и «Парижские рабы». Понсон дю Террайль, таким образом, предугадал приемы, которые возьмут на вооружение его последователи (появление сыскной собаки и многие другие).

В некоторых местах мы находим признаки английского уголовного романа. Это проявляется в романе «Клуб червонных валетов», где главная героиня Баккара действует, словно Шерлок Холмс. Однако сам процесс поиска, который займет центральное место в романах Габорио, не попадает под внимание Понсона.

Только к середине серии, к Возрождению Рокамболя, ее главный герой начинает походит на детектива. Постепенно он входит в новую роль. Любопытно, что персонаж, который отвечает за детективный сюжет в первых частях саги, вовсе не Рокамболь, а его соперник, некий Тимолеон, агент, который, как показывает Мессак, был списан Понсоном с Видока. Это образ частного детектива, обладающего некоторыми чертами шпиона. С ним приключаются истории, похожие на те, в которых неоднократно участвовал Ник Картер: броситься по следам преступника, попасть в ловушку и, будучи привязанным к стулу, под которым заложен динамит, героически ждать смерти. Неизбежно его помощник является в последний момент, чтобы спасти ему жизнь.

Наконец, романы о Рокамболе походят на детективно-уголовные романы уже своим общим авантюрным элементом. В этой серии романов апофеозом английского влияния станет часть, действие которой происходит в Лондоне. Однако и раньше вполне заметное влияние английского детективного романа.

В саге о Рокамболе присутствует ряд элементов, позволяющий относить эти романы к уголовно-детективному жанру. Тем не менее, другие рамки, куда помещается эта серия, гораздо жестче - это жанр романа-фельетона, чьи особенности были описаны нами в обзорной части. А уголовный роман Понсон так и не написал, потому что Рокамболь не профессиональный сыщик, он детектив по случаю - даже тогда он борется с полицией. Но его приключения составляют важный этап к чисто детективному роману, и уже в тот момент, когда Понсон писал строки о Рокамболе, произведение, о котором он мечтал, писалось другим: Габорио воплотил его идею в образе месье Лекока.

Таковы основные исследовательские направления в конце 20-х-начале 30-х годов XX века. Во французской традиции Рокамболь практически неизбежно затрагивался при разговоре о массовой литературе XIX века и жанре романа-фельетона. В современных исследованиях можно обозначить следующий ряд вопросов, касающихся серии романов о Рокамболе и творчества Понсона дю Террайля в целом. Все исследования, на которые мы будем ссылаться в следующем параграфе, фигурируют в обзорной части.

В историческом контексте романы о Рокамболе относятся к периоду бума прессы за один су, последовавшего после промышленного переворота. Жизель Сапиро говорит о завоевании литературной самостоятельности писателей в период Второй империи и последовавшим за ним изменением в ответственности писателя. Такое положение она определяет как «положение в эпоху индустриального романтизма», при котором на первое место вышли ожидания массового читателя. Сапиро приходит к выводу, что вместе с сильной коммерциализацией литературы установился новый литературный порядок. Сильвэн Венэр прослеживает рождение авантюрной литературы и говорит о распространении страсти к приключениям. Авантюрный элемент, утверждает Венэр, стал важной частью социального быта. Два других крупных современных исследователя, Кристин Маркандье и Доминик Калифа, обратили внимание на эстетизацию уголовного элемента в том числе и в романах о Рокамболе. Так, Маркандье говорит о романтически возвышенных описаниях кровавых преступлений и о театрализации насилия. Доминик Калифа изучает героизацию преступника, а также прослеживает, как постепенно на первые роли стали выходить мемуары сыщиков и криминалистов.

В этой главе нам удалось обрисовать масштаб популярности романа-фельетона о Рокамболе во Франции во второй половине XIX века. Это зафиксировано как фактическим материалом, так и мемуарами современников. Нам также удалось проследить историю переводов романов на русский язык, которые практически сразу нашли в России своего читателя. Романы о Рокамболе переводились на русский много и по-разному, для читателей разных социальных слоев. В последние годы они довольно интенсивно переиздаются, однако попыток отредактировать старые переводы, которые зачастую являются сокращенными версиями оригинала, не предпринимается. Наконец, мы обозначили основные исследовательские направления, в контексте которых фигурирует серия о Рокамболе, и выделили компаративистский подход, когда романы о Рокамболе рассматриваются в рамках жанра уголовного романа. Все это позволяет нам поставить ряд вопросов о литературной и социальной рецепции романов на русской почве, которой будет посвящена следующая глава.

В ней мы рассмотрим, какого рода литература адаптировала романы о Рокамболе. Как писатели первого и второго ряда откликнулись на популярность этих романов. Мы увидим, что зачастую это происходило опосредованно: авантюрное поведение в стиле Рокамболя сначала принимала жизнь и уже через это социокультурное бытование Рокамболь попадал на страницы книг.



3. Рецепция романов о Рокамболе в России конца XIX-начала XX вв.

3.1 Rocambolesque на русской почве: подходы к теме

Авантюра, авантюрная игра - рискованная затея, организованное дерзкое мероприятие с непредсказуемым финалом, нарушение привычной последовательности хода вещей и причинно-следственных связей.

Вкус к персонажам-авантюристам и авантюрным жанрам русская словесность и русская культура узнала давно, еще в 18 веке, будучи соблазненной французскими опытами и переложениями испанских плутовских сюжетов. Так, романная версия Лесажа «Хромой дьявол» (или «Хромой бес», а в особенности знаменитый «Жиль Блаз») вызвали эпидемию подражаний. Восемь русских изданий в 18-19 вв. формировали читательскую культуру нескольких поколений и нашли отзыв в романах М. Чулкова «Пересмешник», «Пригожая повариха», крыловских «Ночах», и разумеется, романах Булгарина и Нарежного, «Российский Жиль Блаз» (1814) которого не в последнюю очередь подготовил и гоголевскую прозу.

Анализируя устойчивую притягательность авантюрного элемента и склонность к «заражению» вирусом авантюры аудитории практически при любых социо-политических обстоятельствах и раскладах, можно говорить об авантюрном сюжете и герое- исполнителе авантюрного предназначения как об одной из культурных констант 19-20 вв. Модификации богатой жанровой палитры, опирающейся на данную константу, значительны и вместе они эксплуатируют примерно одну и ту же содержательную/ структурную матрицу. В ее состав входят такие компоненты как «сверхавторство», то есть мощное экспериментальное начало, возможность перепрограммировать, перекроить историю и биографию по собственному разумению, создать не одну, а целую серию, полный комплект библиотеки автобиографических сюжетов. Театрализация, мифология, фарс, а в финале катастрофа и неизменное банкротство - вот ресурс, который эксплуатирует всякий, вставший на авантюрную «тропу», используя широкий, но вместе с тем достаточно обозримый набор клише. К одному и тому же «запаснику» обращается сценарист, режиссер, критик, зритель или главное действующее лицо. Пространство авантюры всех уравнивает в правах. Морфология авантюрного события, независимо от жанровой принадлежности, смены эпох, системы культурных координат и декораций, предполагает один и тот же набор единиц.

Повторяемость, самовоспроизводство, морфологическая прозрачность. Предполагает ли подобный набор очевидных генетических свойств проблемную перспективу? Иными словами, где и каким способом обнаруживается смысловой потенциал в изучении авантюры как магистрального феномена европейской и русской культуры, чрезвычайно подвижного, пластичного, обладающего неснижающимся градусом занимательности и в то же время парадоксально неподвижного, окаменелого, сохранившего застывшие черты нескольких поведенческих гримас? Чем подверждается или опровергается гипотеза о том, что ко второй половине 19 века авантюрный элемент активно осваивается и даже приватизируется каждой европейской культурой, приобретает «национальное лицо»? Авантюрист-англичанин, француз или немец - это все же исключение, маргинал, обаятельный, отталкивающий, способный покорить воображение публики, реальная повседневность которой проистекает в иных, неавантюрных координатах, в иной упорядоченной логике и подчиняется правилам и законам общежития. Авантюра европейская сохраняет привлекательность в силу своей экстраординарной исключительности. Европейская культура знает четкие границы между тем, что классифицируется как авантюра, и тем, что таковой не является.

Русская культура таких границ не знает. Афера и авантюра российская взламывает барьеры и преграды, прорывается в те сферы бытия, которые, казалось бы ей противопоказаны. Русская авантюра повсеместна. Это норма существования, национальный канон. Будучи универсальным алгоритмом российского устройства - государственного, бытового, официального и неофициального, авантюра вырастает на почве, зараженной абсурдом. Она плоть от плоти неустоявшегося, неустойчивого, не прожитого до конца исторического опыта, постоянно чреватого провалом и скандальным крахом.

Если предположить, что существуют измерители сгущений в авантюрной «картине мира», то безусловно, первые и главные регистраторы обнаруживаются в эпистолярных, мемуарных источниках, отраженных в художественных текстах и публицистике. Сгущения «авантюризма» как магистральной темы приходятся на 1850-е, 1870-е, первую половину 1880-х, а затем резко поднимаются в 1900-е. Неуклонно концентрация авантюризма возрастает в 1920-е годы. (см. График №1). Затем то падая и ослабевая, то вспыхивая вновь, эта «доза» стабильно присутствует в советской «крови», в советском сознании, видимо, являясь неизбежным показателем состояний, альтернативных идеологическому регламенту тоталитарного режима.

График №1

На наш взгляд, достаточно точное определение «признака авантюрности» предложил А. Белый в своих воспоминаниях «На рубеже двух столетий»:

Математики, по моему наблюдению, меньше имели «авантюр на стороне»; под «авантюрой» разумею я выход в иной быт; имей они больше этих выходов, куда угодно, в какой ни на есть иной быт, - они бы не пришли к этому харакири, производимому над самими собою, как людьми; они не втемяшивали бы себе в голову кола общейших правил «нашего» и «только нашего» быта.

Для русского авантюрного мира важен именно «выход в иной быт», инобытие истории. Недаром отдельной, очень сильного напряжения авантюризм достигает в интерпретации русской истории как череды политических афер. В последней трети 19 века возникает даже особая категория исторических романистов, приспособивших свой материал к газетно-журнальным ожиданиям читающей публики, воспитанной на стилистике и приемах авантюрного устройства повседневности, нарративно закрепленных в печатной продукции.

В поисках общего знаменателя ключевой представляется мысль О.Э. Мандельштама о повышенной чувствительности романного жанра к конструированию современниками собственной биографии.

…композиционная мера романа - человеческая биография. Человеческая жизнь еще не есть биография и не дает позвоночника роману. Человек, действующий во времени старого европейского романа, является как бы стержнем целой системы явлений, группирующихся вокруг него. Ныне европейцы выброшены из своих биографий, как шары из биллиардных луз, и законами их деятельности, как столкновением шаров на биллиардном поле, управляет один принцип: угол падения равен углу отражения.

Любопытно, что Мандельштам обращается к семантике лексикона бильярдной игры, проявляя внутренние коннотации между правилами бильярда и биографической основой романа. Думается, что эти связи неслучайны, и, как все эссеистические высказывания Мандельштама, точно попадают в самые узловые перекрестья культуры, задевая самый нерв.

Нервом авантюрного состояния - одной из крупных магистральных линий русской национальной традиции - можно считать его соотнесенность с азартными играми. Не только карты, этот привычный и отчасти тривиальный ход сравнений, сколько бильярд, выполняя буквальную функцию микросцены, «монтажной плоскости», становится наглядным макетом авантюрной судьбы. Неслучайно поэтому обнаруживается сквозная «рифмовка», почти фонетическая перекличка между словесными иероглифами бильярдного глоссария и именем-паролем, озаглавившем целую эпоху, целый культурный слой авантюризма.

Речь идет о случайных и неслучайных словесных совпадениях, перерастаниях одного слова-названия-клички в другое. Вслушаемся и всмотримся: карамболь-рокамболь. Распределение по годам, спады и подъемы, столкновения слов - «близнецов» мы можем наблюдать на графике №2, представленном ниже.

График №2

Карамаболь - carambole f. - термин, изначально принадлежавший языку бильярдной игры. Имеет несколько значений: это и название самой игры «в три шара», и обозначение приема, предполагающего удар своим шаром в несколько чужих; карамболем также называется цветовое маркирование красной краской одного из шаров. Реже употребляется в карточном жаргоне.

Но самое интересное - это «словесная авантюра», которую претерпевает «карамболь» - «слово-оборотень», внедряясь в речевую плоть, свивая языковое гнездо и обживая новое пространство в текстах. Столкновение, скандал, катастрофа и крах, преодоление затруднений и препятствий - все эти коннотации ехидно вспучиваются, остро прорезают словесную ткань произведений в 1820-1840-е, а дальше ритмично: 1870-е, 1890-е и т.д. Ближе к 1900-м годам 'корамболь-рокамболь» взаимно меняется местами-масками, слипаясь в симбиоз, журчащее бормотание.

А. Карамболь-рокамболь: слово-оборотень в текстах русских писателей 1780-1890-х.

И.М. Долгоруков. Повесть о рождении моем, происхождении и всей моей жизни, писанная мной самим и начатая в Москве, 1788-го года в августе месяце, на 25-ом году моей жизни / Часть 4 / 1799-1806 (1788-1822): «Светское знакомство похоже на сшибку билиярдных шаров, которых игрок катает по сукну из угла в угол: иной дает промах, а другой карамболь»;

Части 1-2: «Один молодой человек, князь Волконский, влюбившись в среднюю сестру мою, свел со мною знакомство и, чтоб видеться с нею чаще, охотно соглашался быть третьим в рокамболь или в три».

М.Н. Загоскин. Искуситель (1838): «Мой разговор с Днепровскою не долго продолжался: к нам в диванную пришла музыкантша-графиня, которая кончила свою партию в рокамболь. …Вы знаете, он ни в бостон, ни в рокамболь не играет».

И. C. Тургенев. Собака (1847-1852): «И представьте: не успел я подумать, что, мол, теперь, какой карамболь произойдет?»

С.Т. Аксаков. Семейная хроника (1856): «На самое короткое время приезжала она каждый-день к отцу и каждый раз возвращалась в страхе: не больна ли ее дочь? Она предоставила своему мужу полную свободу заниматься чем ему угодно, и Алексей Степаныч, посидев сначала несколько дней дома и увидев, что Софья Николавна не обращает на него внимания, даже выгоняет из маленькой детской для того, чтобы передышанный воздух не был вреден дитяти, а сама от малютки не отходит, Ї стал один выезжать в гости, сначала изредка, потом чаще, наконец, каждый день, и принялся играть от скуки в рокамболь и бостон. Некоторые уфимские дамы подшучивали над молодым, оставленным мужем, любезничали с ним и говорили, что они обязаны занимать и утешать сироту, за что Софья Николавна, конечно, им будет благодарна, когда опомнится от страсти к дочери и воротится в свет».

А.В. Сухово-Кобылин. Свадьба Кречинского (1855): «Чтоб все было отлично, чинно, в услуге без суматохи и без карамболей под носами; два официанта у приемной, сюда еще карсель; зеленый стол вот здесь».

Н.С. Лесков. Чающие движения воды (1867): «Третий год их жизни шел еще глаже: супруги в течение этого года совсем друг на друга не глядели: Глафира потому, что она не хотела глядеть на мужа, а муж потому, что он не смел на нее глядеть, не рискуя поднятием семейного карамболя; но и в этот год, как и в прежние годы, у Глафиры опять родился третий сын раба, и затем в семье Маслюхиных наступила полоса прочно организованного семейного ада; Воительница (1866). Ну, нет; через несколько времени пошел у них опять карамболь, пошел он ее опять что день трепать, а тут она какую-то жиличку еще к себе, приезжую барыньку из купчих, приняла».

Н.А. Лейкин. На могилках (1880): «Но прежде позвольте мне вам такое противоречие сделать: тятенька наш при живности своей никогда не был подлец, а что они после своей смерти денежную совесть не оправдали и по векселю вам не заплатили, то сие от тех карамболей происходит, что оная смерть последовала за питием чая, так как они скоропостижно…»

М.Е. Салтыков-Щедрин. Мелочи жизни (1886-1887): «Русскую ли партию он будет играть на бильярде Ї с засаживанием шаров в лузу, или немецкую Ї с одними карамболями?; Сборник (1875-1879). В этой крайности он предпринял ходить к Доминику, где часа полтора или два просиживал в бильярдной, наблюдая за чудесами клапштосов и карамболей, но и тут случился скандал.»

П.Д. Боборыкин. Поумнел (1890). « «Только бы без карамболей», Ї выразился он мысленно».

Рождение авантюрного персонажа по имени Рокамболь, обретение им самостоятельности и завоевание им русской литературной и окололитературной, журнальной, бытовой сцены приходится на 1870-е годы. Оно объясняется просто: во Франции в течение четверти века пользовался чрезвычайным успехом роман Понсона дю Террайя (Террайля, 1829-1871) «Похождения Рокамболя или парижские драмы» (фр. Les Exploits de Rocambole ou les drames de Paris) (1859-1884).

Рокамболь (фр. Rocambole) - главный персонаж этой серии необычайно увлекательных авантюрно-уголовных романов XIX века. Его популярность трудно переоценить. Он настолько активно вошел в читательский обиход нескольких поколений, что возникло самостоятельное слово rocambolesque, то есть невероятно-удивительный или в стиле Рокамболя.

Первый перевод Рокамболя на русский язык вышел из печати в Санкт-Петербурге в 1868 г. Единственное собрание сочинений Понсона дю Террай было издано в Санкт-Петербурге в 30 томах типографией В.А. Тихонова (1901-04 гг.).

Для России Рокамболь быстро оказался «своим», запустив мощный механизм подражателей и подражаний. Русский «час' Рокамболя пробил, он стал героем времени. Эпидемия рокамболизма спадала и возвращалась снова, как это представлено на графике №3, особенно в периоды смут и сломов истории.

График №3



Трудно сказать, что служило подпиткой и что побеждало в соперничестве «литература-жизнь': то ли словесность стала мощным источником провокаций, то ли само стремительно меняющееся после 1855 года устройство российской жизни, ломка укладов, стихия реформ породили стихию авантюризма. Тем не менее 'эпоха журнализма» cформировала запросы и ожидания публики. Что называется, социальный заказ на фигуру проходимца-афериста-сверхгероя сложился вполне отчетливо.

Дальнейшее распространение 'вируса» можно было бы считать стремительным расширением зоны заражения. Соблазну рокамболизма подверглись разные категории - низы и элита. Так, в Москве дворянская молодёжь, подражая клубу «Червонных валетов», создала подобную группу, занимавшуюся вымогательством и мошенничеством в 1871-1875 годах.

Б. Распространение «вируса» авантюризма (на основе материала российской и советской прессы и прозы 1900-1920-х).

неизвестный. Вести (1905.04.14) // «Русский листок», 1905: «Известный авантюрист корнет Савин, над которым тяготеет множество уголовных дел, привезен германскими жандармами из Бремена в Шнейдемюльскую тюрьму, откуда он будет выдан русским пограничным властям».

неизвестный. Московская хроника. По телефону (1906.02.08) // «Новое время», 1906: «Сегодня в окружном суде началось слушанием громкое дело Дудышкина, ловкого авантюриста, занимавшегося благодаря своим связям шантажом».

неизвестный. Дневник приключений. Арест важного авантюриста (1907.02.14) // «Петербургская газета», 1907: «Дневник приключений. Арест важного авантюриста Вчера, 31-го января, в сыскную полицию доставлен из Варшавы задержанный полицией известный авантюрист Михаил Минков, болгарский подданный, разыскиваемый долгое время как следственной властью, так и департаментом полиции. Особенность арестованного авантюриста та, что он постоянно носил русскую офицерскую форму поручика гвардии».

неизвестный. Иностранные вести. Арест таинственного русского авантюриста (1907.03.03) // » Петербургский листок», 1907: «Иностранные вести. Арест таинственного русского авантюриста В «Daily Telegraph» сообщают о задержании в Белинцоне подозрительного субъекта, назвавшегося русским подполковником Владимиром Ганенским, участвовавшим будто бы в русско-японской войне».

неизвестный. Последняя почта (1911.08.26) // «Русское слово», 1911: «Боровске арестован известный международный авантюрист, бывший корнет, Н.Г. Савин. По последним сведениям старый авантюрист отправлен этапным порядком в распоряжение Томского Окружного суда».

В России (1911.10.28) // «Русское слово», 1911. Томск, 14, Х.: «Окружной суд рассмотрел при закрытых дверях дело по обвинению известного авантюриста бывшего корнета Савина в хранении рукописей, заключающих оскорбление Величества, приговорил Савина в крепость на шесть месяцев».

Самоубийство авантюриста (1912.01.29) // «Вечернее время», 1912 неизвестный: «Сегодня утром начальником спб. сыскной полиции получено сообщение, то известный авантюрист Гутман, выдававший себя в Москве и Риге за начальника охранного отделения и ловко шантажировавший в течение 4 лет многих общественных деятелей, принимавших участие в «освободительном движении», спасаясь от преследовавших его агентов полиции, бросился на Иматре в водопад».

Современный Хлестаков (1912.02.11) // » Газета копейка», 1912.: «Молодому человеку дали для охраны отряд стражников и он приступил к объезду сел и деревень, производя ревизию местных учреждений, всюду находил беспорядки, но, по получении мзды, быстро соглашался протоколов не составлять. Вскоре выяснилось, что ревизор оказался самозванцем-авантюристом. Сегодня его судили и приговорили к 8 месяцам тюрьмы («Р.С.»)».

И.А. Бунин. Окаянные дни (1925): «Перед нами компания авантюристов, которые ради собственных интересов, ради промедления еще на несколько недель агонии своего гибнущего самодержавия готовы на самое постыдное предательство интересов родины и революции, интересов российского пролетариата, именем которого они бесчинствуют на вакантном троне Романовых».

Авантюрист, пьяница, прислужник своры старого режима, попов и помещиков, маменькиных сынков, Григорьев, открыл свою настоящую личину, окружил себя стаей черных воронов с засаленными рожами… Ура, долой авантюриста, который вздумал выкупаться в крови проголодавшихся рабочих…»

Н.В. Устрялов. Под знаком революции (1927): «Он читал мне это интервью перед его напечатанием и принял ряд моих поправок, направлявших центр тяжести удара не налево, а направо, против приморских авантюристов.

Долгое время авантюристы гражданской войны, эпигоны «белой мечты», смотрели на полосу отчуждения как на удобный «плацдарм» для развития очередной антисоветской экспедиции. … Забубенные головушки, озлобленные маньяки, царские жандармы, авантюристы, герои корысти, просто уголовные элементы Ї весь такой люд радостно оседал в этих бастионах «революционной самообороны», оказывался там годным и подходящим».

Хронику «обавантюривания» публики, привыкания, одомашнивания и приручения принципиально антибытового элемента можно было бы продолжить. Инфильтрация вирусом авантюры прессы, литературы, исторических сочинений, документов, даже академических текстов повсеместна. Поэтому вполне закономерен взаимообмен авантюрными сюжетами, образцами поведения, фигурами между литературой и повседневностью 1880-1900-х годов. Поэтому столь прогнозируемо быстрое распространение эталонов рокамболизма отечественного изготовления.

«Была полночь. Природа капризничала, как старая дева. Месяц зарылся в черные тучи и не глядел на землю. Осенний дождь с остервенением стучал в окна… Гнулись дубы и ломались сосны. Ветер стонал, как озлобленный, и рвал всё и вся…

Стонущие и воющие от ветра телеграфные проволоки несли из Таганрога в Скопин следующую телеграмму: «Скопин. Кавалеру ордена Льва и Солнца Рыкову. Всё погибло. Он донес. Я заключен в темницу. В таможне аресты. Ужасно! Напрасно Узембло не уступил ему этой женщины. Ответ не уплочен. М. Вальяно».

Прочитав эту телеграмму, Рыков побледнел, но пошагав немного, он улыбнулся. Лицо его прояснилось. Он позвонил…

Так начинаются чеховские «Тайны ста сорока четырех катастроф, или Русский Рокамболь». Текст имеет подзаголовок: (Огромнейший роман в сжатом виде). Перевод с французского».

Чеховский опус - это пародийный конспект, «формула» авантюрного жанра. В нем «тиражированный» оригинал расщепляется на множество русских Рокамболей, причем Рокамболей реальных. На шести страницах уместился спрессованная авантюрная эпопея. Его метка, отличительная печать заключается в том, литературные клише наполнены реальными событиями и именами, отсылающими к газетной полемике и тем фактам, что на протяжении ряда лет горячо обсуждались в газетно-журнальном пространстве. Так, материалы о деле Скопинского банка публично обнародованы в газетах (первую телеграмму о крахе банка опубликовал «Русский курьер», 1882, №272). Рыков, главный фигурант, еще на свободе, и события, о которых Чехов пишет в связи с ним, соответствуют начальной стадии дела (попытки уйти от разоблачений, подкуп, доносы и пр.). В газете «Русский курьер» сообщалось в 1882 г.: «Иван Гаврилович Рыков, директор Скопинского банка, коммерции советник, потомственный почетный гражданин и кавалер многих орденов - между прочим, даже персидского ордена «Льва и Солнца»…».

Опыт Чехова - это одна из первых версий русского рокамболизма, свидетельство той укорененности авантюрной модели, которая взята на вооружение сочинителями и потенциальными героями. Причем нередко получалось так, что чем дальше, тем легче преодолевалась зыбкая граница между вымыслом и действительностью, несравненно более насыщенной богататыми сюжетами. Творческая победа нередко оставалась за тем авантюрным материалом, гораздо более парадоксальным, увлекательным и красочным по сравнению с той продукцией, что предлагала словесность.

Так или иначе можно говорить о возникновении сетей рокамболизма, охвативших многие читательские слои. Можно говорить даже о возникновении особой породы «практикующих авантюристов» в литературе и за ее пределами. В 1880-1900-е - триумфальное время «Русских Рокамболей», закрепленных в том числе и пером А.Н. Цехановича. А в 1920-1930- е годы - полоса осмысления происходит фокусировка темы вокруг конкретных исторических лиц, сыгравших немалую роль в мутной полосе революций, столкновении старого и нового режима. Таким героем времени стал Иван Федорович Манасевич-Мануйлов (1869 или 1871-1918), cотрудник спецслужб, провокатор, политик, тайный агент, шпион, журналист и литератор. Человек, сочинявший фарсы и сам построивший свою судьбу из смеси фарса, трагедии, всех разновидностей авантюрно-плутовского романа. 11. Его биография стала богатым источником для создания нескольких замечательных романно-документальных версий, завершающих серию русского рокамболизма. Сравнение трактовок, предложенных разными авторами, обращающихся к этой богатой теме, - отдельная задача.

Мы предлагаем подборку читательских интерпретаций рокамболизма, закрепленных в прозе 1890-1900-х годов. Центральное место в этой подборке занимают суждения Глеба Успенского.

В. Подборка читательских интерпретаций рокамболизма в прозе 1890-1900-х годов.

А.В. Амфитеатров. Уголовная чернь (из сборника «Бабы и дамы») (1892-1902). «Вспомните-ка, что сказал о «Рокамболе» Глеб Успенский, как одобрил он именно его прямолинейность и ею объяснил успех романа во французском рабочем классе».

«Он читает какого-нибудь «Рокамболя» и рад: написано ловко, занятно и Ї как раз по пониманию и вкусу…. Когда Понсон дю Террайль писал «Рокамболя», рабочие и работницы засыпали его письмами: неужели он будет так жесток, что не сделает счастливою раскаявшуюся грешницу Баккара и т.п.»

Н.Г. Гарин-Михайловский. Студенты (1895). «Вот порядочные манеры, хорошие знакомства, уметь фехтоваться, верхом ездить, записаться членом яхт-клуба, Ї это я понимаю. Кстати, ты читал «Рокамболя»? Ї Никогда.

И Шацкий, улегшись на другой диван, взял «Рокамболя» и начал читать.

С этого момента я буду следить за ней a la Рокамболь… А знаешь, давай a la Рокамболь похитим ее…

Сам Рокамболь и тот опешил, как черт… стоит и ничего не понимает… Вы думаете, Рокамболь ограничился бы только этим? Ї Дело в том, что мы уже два дня путаемся с этим… князем… Читаем Рокамболя, шляемся к Бергу. Ї Влюбляемся в актрис и умираем на подъезде. Что бы вы сказали, если бы вам предложить почитать «Рокамболя»?

Ї Она здесь, Ї ответил a la Рокамболь Шацкий и принес из передней несколько объемистых книг. Ї Ну, черт с вами, Ї согласился окончательно Корнев, Ї «Рокамболя» так «Рокамболя»…»

В.Г. Короленко. Письма 1895 г. (1895). «Товарищ прокурора, руководивший делом, Ї это просто какой-то Рокамболь в судейском мундире».

Г.И. Успенский. Поездки к переселенцам (1889). « «Колыванские Рокамболи», «Наша небезопасность», «В осадном положении», Ї такие, специально грабительству посвященные, статьи доказывают, кроме постоянных мелких известий, то, что грабительство широко и прочно разрабатывается в Сибири и в наши дни. В статье «Колыванские Рокамболи» сказано, что Живахов мещанин из ссыльных и звать его Семен Евстафьевич».

А.И. Эртель. Гарденины, их дворня, приверженцы и враги (1889). «Рокамболь и Дарвин, Майн Рид и Писарев, Поль Феваль какой-то и Бокль… чего хочешь, того просишь. Он был трезв и вот уже неделю с пожирающим любопытством следил за судьбою Рокамболя».

М.Н. Альбов. На точке (1888). «Только, уж извините, «Рокамболя» у меня с собой нет… Ну, я не знала, что вы такой злой!. Зачем же «Рокамболя»! У меня есть ваш Вальтер Скотт…»

Г.И. Успенский. Новые времена (1873). «Этому помогло еще следующее обстоятельство: догадало меня попросить Тимофея сходить в книжную лавку, принести какую-нибудь книгу; он принес роман: «Похождения Рокамболя»…

Мое неестественное состояние оторванности от окружающей действительности, мое желание забыть место, где я был теперь, и все, что с этим местом связано, заставило меня именно заинтересоваться неестественностью романа и среди полного моего душевного одиночества отдать господину Рокамболю все мои симпатии… Кругом него всё чужие, Ї и вот почему Рокамболь, сто раз умирающий, сто раз воскресающий, может заставлять грустить и радоваться одинокое сердце…

Следуя этому плану, господа нелепые романисты могут быть уверены, что их Рокамболь может воскресать сто тысяч раз и всякий раз его примут с распростертыми объятиями… Среди полного моего одиночества Рокамболь окружил меня такою чепухой и в такое короткое время, что я, сам не замечая этого, рад был принять эту чепуху за действительность (так как настоящую-то действительность я старался забыть) Ї и зачитался… Когда под конец третьего тома Рокамболю пришлось плохо (ему обожгли рожу порохом), я очень его жалел, и жалел потому, что боялся: ну-ко, он не переживет, и я останусь один?

К великой моей радости, Тимофей, возвратясь из книжной лавки, подал мне продолжение, называвшееся «Воскресший Рокамболь», с пометкою том 1-й.

Оказалось, что рожу Рокамболю вылечили как нельзя лучше (я почувствовал уважение к науке), и он снова пошел в ход, а я с легким сердцем поплелся за ним… На сцене явился русский казак, ростом в полторы сажени, с кулаками по полупуду, а то по целому пуду, и я видел, что теперь Рокамболю предстоит явная смерть… Действительно, казак бросил Рокамболя в воду… Я все ждал, что он как-нибудь выплывет, но автор заставил испытать мое чувство глубокой жалости, на целом десятке страниц поддерживая эту надежду, и под конец объявил, что Ї не выплыл».

3.2 Дело о «Клубе червонных валетов»

В этой главе мы обратимся к примеру того, как копировались модели поведения из романа Понсона дю Террайля в России. Речь идет о третьей и четвертой книгах из цикла «Похождения Рокамболя», которые называлась «Клуб червонных валетов» и «Грешница». Как и предыдущие части, эти романы-фельетоны публиковались в газете La Patrie на протяжении 1858-1859 гг. Первый перевод на русский вышел в Петербурге в 1868 г.

Несомненно, дворянское образование позволяло ознакомиться с «Клубом червонных валетов», новой частью саги о Рокамболе, пользующейся колоссальным успехом во Франции, и на языке оригинала. К 1871 году относится создание в Москве шайки мошенников, которые называли себя «червонными валетами»; шайка занималась похищением имущества путем выманивания, подлогов, введения в обман и проч. Заседание Московского окружного суда с участием присяжных заседателей 8 февраля-5 марта 1877 также инкриминировало «Клубу червонных валетов» кощунство, оскорбление должностных лиц, грабеж и, наконец, убийство.

Имел ли что-то общее, кроме названия, московский «Клуб червонных валетов» и романы Понсона дю Террайля и насколько правомерно их соотносить? В своей обвинительной речи товарищ прокурора Н.В. Муравьев настаивал на том, чтобы деятельность московского преступного сообщества не романтизировалась под названием «Клуба червонных валетов» и предлагал классифицировать его как «шайку». Однако мы полагаем, что название клуба (взятое, казалось бы, случайно) и его преступная - как и в романе Понсона дю Террайля - деятельность дают достаточные основания для сравнения.

Дело о «Клубе чревонных валетов» стало одним из самых ярких судебных процессов за историю Российской Империи: проверка недавно введенного института присяжных, небывалый масштаб (48 обвиняемых), наконец, выступления лучших представителей российской адвокатуры, ставшие образчиками ораторского искусства, - всё это до сих пор вызывает стабильный интерес. История о «Клубе червонных валетов» регулярно становится темой научно-популярных статей и телевизионных передач. Книги, ставшие непосредственным откликом на данный судебный процесс, не прекращают переиздаваться.

Основным источником материалов для новых публикаций, очевидно, является сборник И. Потапчука «Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах» («Автограф», 1997), где есть глава, посвященная делу о «валетах». Сборник представляет собой компиляцию материалов дела, выпущенных отдельным томом (Клуб червонных валетов. Уголовный процесс. М., тип. Лаврова) в 1877 году. Помимо того, что в сборнике Потапчука опущено множество деталей и убраны все художественные приемы, в главу о «Клубе червонных валетов» не вошли целые разделы из стенограммы судебного процесса (например, последнее слово обвиняемых). Рассматриваемые на суде преступления «червонных валетов» изложены Потапчуком с значительными сокращениями и предназначены лишь для того, чтобы ввести читателя, желающего ознакомиться с речами прокурора и адвокатов, в курс дела. Раздел «Судебные прения» также передан Потапчуком с сокращениями. Речи некоторых адвокатов опущены вовсе, а из других - приведены самые удачные, на взгляд составителя сборника, выдержки. Главную ценность для Потапчука представляет ораторское и юридическое искусство корифеев русской адвокатуры (Плевако, Куперник, Курилов, Дурново и др.). Полностью приведена только блестящая обвинительная речь товарища прокурора Н.В. Муравьева. В томе «Клуб червонных валетов. Уголовный процесс» (1877) все речи приведены полностью, без изменений, стенограммой. Стоит заметить, что какие-либо ссылки в сборнике Потапчука на этот том отсутствуют. В нашей работе в качестве основного ресурса о московском «Клубе червонных валетов» будет использоваться «Уголовный процесс» 1877 г.

Необходимости подробно описывать организацию, деятельность и крах Клуба нет. Тем не менее, представляется любопытным рассмотреть некоторые детали, известные нам из уголовного процесса над Клубом, и сопоставить их со сведениями, выбранными из романа.

а) «Клуб червонных валетов» в романах Понсона дю Террайля

Итак, читателям Понсона дю Террайля известно следующее о Клубе червонных валетов.

1. Это общество появилось в 1840-х годах, и зона его деятельности - Париж. Целью изначально был захват компрометирующих бумаг с последующей продажей заинтересованным лицам.

2. В состав Клуба червонных валетов вошли люди разных возрастов и разного социального положения. Всего участвовали в Клубе 24 человека, причем гарантией того, что сообщество останется тайным, являлось то, что участники не были между собой знакомы.

3. Главой Клуба являлся некий «таинственный начальник» (сэр Уильямс, он же Артур Коллинс, он же Андреа), которого никто из участников не знал. Он давал инструкции и получал отчеты через своего помощника (Рокамболь, он же виконт де Камбольх), который председательствовал на заседаниях Клуба. Непреложным условием для вступления в Клуб было полное и беспрекословное повиновение инструкциям.

4. Встречи и переговоры членов клуба держались в секрете, если не было, наоборот, выгодно «разыграть» какой-нибудь разговор / ссору перед жертвой. Собрания клуба проходили глубокой ночью на окраине Парижа, в довольно скупо обставленном подвале; каждый из участников должен был назвать пароль, чтобы попасть на встречу.

5. Участники Клуба использовали самые разнообразные средства для достижения своих целей: кражу, подлог, клевету и даже убийство.

Таково вымышленное Понсоном дю Террайлем преступное общество.

Важно безграничное могущество главы Клуба червонных валетов, искушенного злодея Сэра Уильямса. Все сюжеты и перипетии романа находятся под его управлением. Так, даже любовная линия оказывается не более чем хорошо спланированной игрой, для которой использована молодая куртизанка Тюркуаза (она же Женни, она же Бирюза), заглавная героиня части «Грешница (Тюркуаза)».

Случай Тюркуазы - выразительный пример того, как вербовались в Клуб участники. О прошлом этой девушки говорится немного, но упоминается, что она сирота и, окончив пансион, вышла замуж за своего опекуна, однако вскоре от него бежала и была найдена сэром Уильямсом, который предложил ей сотрудничать с Клубом. В иных случаях участником Клуба оказывалась жертва шантажа:

«Вдова Маласси попалась в сети сэра Вильямса и его сообщников при посредстве Вантюра, который выследил, как она ходила на свидания к молодому человеку, который явился к ней, как мы уже знаем, ночью вместо герцога и, прикинувшись влюбленным, окончательно овладел сердцем старой красавицы. Вантюр сообщил ей, что он знает и прошлую ее жизнь с такими подробностями, которые вынудили, наконец, Маласси войти в соглашение с ее бывшим лакеем».

Попав в преступное сообщество, участники вынуждены были полностью подчиняться его таинственному начальнику. Так, молодому повесе Шерубену пришлось испрашивать разрешения на дуэль, которое он получил в письменном виде. Когда же какие-то «оппозиционеры» восставали, они находили себя бессильными как-либо противиться опутавшим их сетям. Тюркуазе, давшей понять, что она намеревается прекратить «работать» для сообщества, начальник Клуба пригрозил ей смертью. «Раз человек попался в наши руки, то он вполне наш» - таков был принцип сэра Уильямса, чей злой гений управлял этой паутиной интриг.

Клубу хорошо удавалось обеспечивать секретность своей деятельности. Несколько месяцев полиция не могла выяснить, кто стоит во главе общества - мужчина или женщина. Окончательный план интриг не знал не только ни один из участников сообщества, но и главный помощник сэра Уильямса, Рокамболь. При этом стоит отметить, что члены Клуба придавали своим преступлениям некий отличительный почерк - к примеру, подписывали свои «документы» латинской V с сердцем.

Характерным и узнаваемым образом Клуб осуществлял и свои дела. Часто, чтобы добиться нужного результата, участники Клуба, замаскированные под других лиц, похищали жертву и увозили в загородный дом. Проходило похищение внешне тихо, обычно жертву увозили обманом. В доме жертву ждали такие же «актеры», умело исполняющие свои роли. Для получения нужного результата (например, подписания векселей; иногда требуемым результатом являлось само отсутствие жертвы на несколько дней), жертву вводили в состояние алкогольного или наркотического опьянения, при этом использовались самые изощренные средства:

«- Вы никогда не были в Америке, Вантюр? - спросил Рокамболь.

- Никогда.

- Очень жаль, иначе бы вы знали, что там живут дикие люди, обладающие многими весьма дельными познаниями как в медицине, так и в свойствах различных корней и трав.

Вот эти-то милые люди и продали мне тот серый порошок, который я всыпал вчера в бордо и который имеет свойство парализовать на известное время все чувства за исключением одного слуха».

«- Когда человек находится в опьянении от некоторых вин, то его зрение замечательно слабеет.

При этом сэр Артур вынул из кармана пять вексельных бланков и положил их перед молодой женщиной,

- Смотри хорошенько, - добавил он при этом.

...