Особенности нарратива в романах Понсона дю Террайля и его рецепции в русской прозе и публицистике конца XIX – начала XX вв.

- Ну, что же? - спросила она. - Я здесь вижу вексель в десять тысяч франков.

- Эх, если бы ты знала химию, - милочка, то ты, вероятно, поняла бы все без объяснений.

- То есть что?

- То, что существуют чернила, которые могут быть отлично смываемы… обыкновенно в состав таких чернил не входит чернильный орех.

- А, понимаю… то есть когда Фернан подпишет эти пять векселей чернилами из моей чернильницы, то весь текст их, за исключением, конечно, подписи, будет смыт и заменен другим, более подходящим для нас.»

«Тогда сэр Вильямс сообщил ему свой план, состоящий в том, чтобы подбавить в флакон с духами несколько капель яду, один запах которого отравляет сразу человека».

Другими средствами действия Клуба стали многочисленные провокации с вызовом на дуэль заведомо более слабых соперников, скандалами в опере, подлогом поддельных писем. Любопытно, как глава Клуба использовал Тюркуазу: ей была обещана роскошная жизнь, и это обещание имело двойственную цель: «завербовать» и, в то же время, сделать из нее приманку для жертв, выдав ее за богатую даму. На протяжении обоих романов ее миссия - влюбить в себя двух друзей (оба уже женаты) с тем, чтобы столкнуть их в темной комнате, где они «убьют друг друга, как какие-нибудь пьяные мясники», - что становится центром интриги.

Любопытно обратить внимание на тот эпизод в романе, где происходит ссора главы Клуба с его лучшим учеником, правой рукой, Рокамболем. После сорвавшегося плана Рокамболь обвиняет сэра Уильямса в том, что тот, ослепленный жаждой мести, совсем забыл об охоте за миллионами.

«Неужели этот человек принадлежит к числу страшных, неутомимых комедиантов? Не подвергся ли он снова, в последний раз метаморфозе для того, чтобы отомстить самым безжалостным образом?» - в этой мысли о сэре Уильямсе его главной соперницы Баккара скрывается разгадка. Гениально составленные интриги и осуществленные перевоплощения оказываются не более чем игрой ради игры; перед нами Клуб людей, увлеченных идеей об авантюристах:

«Тюркуаза великолепно играла свою роль и успела придать страсти самые чарующие, увлекающие оттенки, самые мягкие речи и самый грустный тон».

«Бывший приемыш старухи Фипар выучился от своего знаменитого учителя сэра Вильямса неподражаемо менять свой голос и физиономию».

Клуб червонных валетов изначально руководился исключительно гением сэра Уильямса. После того, как Клуб прекратил существовать, приключения авантюристов - в главной роли теперь был Рокамболь - не закончились.

Едва ли можно говорить о Клубе как об авторском изобретении Понсона дю Террайля - скорее, здесь имело место писательское чутье, остро среагировавшее на рождение нового культурного архетипа - авантюриста. Это доказывается, в частности, тем исключительным откликом, который нашел себе образ авантюриста в России, утвердившийся в качестве одной из доминирующих моделей поведения на несколько десятков лет. Ярким примером является проекция Клуба червонных валетов из саги о Рокамболе на реальную жизнь, осуществленная «золотой» дворянской молодежью в 1870-х годах.

б) Феномен московского «Клуба червонных валетов»

Обвиняемых по делу о Клубе червонных валетов оказалось 48 человек. Это уже вдвое больше, чем было в романе Понсона дю Террайля. Оно и не мудрено: реальный Клуб червонных валетов, организованный в Москве, оказался и более живучим, и более масштабным по географическим меркам, чем его литературный прототип: полуофициальной датой основания клуба принято считать 1871 год (суд состоялся только в 1877), хотя для большинства обвиняемых инкриминируемые им преступления берут отсчет с 1867; влияние Клуба не ограничилось Москвой: как известно, его «филиалы» действовали в Петербурге, Туле, Тамбове и Нижнем Новгороде.

Среди участников мы встречаем и купцов, и мещан, и лакеев, и крестьян, и офицеров, но подавляющим большинством здесь представлены дворяне: 36 человек. Многие из этих дворян относили к так называемой jeunesse dorйe, золотой молодежи: И. Давидовский, Н. Дмитриев-Мамонов, Н. Калустов и др. Вот только лидером всего этого общества был человек не дворянского происхождения - П. Шпейер. Именно его авторству приписываются самые дерзкие и гениальные аферы, осуществленные «валетами». Если сравнивать его со злодеем сэром Уильямсом, выдуманным Понсоном дю Террайлем, то преимущество остается за московским аферистом: он не явился на суд и уехал со всем кушем.

Шпейер придумал самые известные аферы, но было и множество более мелких преступлений. Всего Клубу червонных валетов приписывалось 42 мошенничества, из них 22 - с особыми приготовлениями, 4 кражи, одна растрата, один грабеж, одно кощунство и одно убийство. Средства, к которым прибегало сообщество для осуществления преступлений и афер, были самими разными, но в них удивительно ясно проглядывает почерк сэра Уильямса и Рокамболя.

Показательно дело, с которого начался судебный процесс о «валетах»: в августе 1871 г. стало известно «о получении с потомственного почетного гражданина К.Ф. Еремеева после приведения его упоительными напитками в состояние беспамятства безденежного обязательства на значительную сумму». Очевидно, обвиняемые по этому делу Давидовский и Шпейер взяли на вооружение прием из арсенала «червонных валетов» Понсона дю Террайля, который был воспроизведен практически досконально: в кругу общения жертвы появляется несколько новых богатых друзей; обманом, без сопротивления они уводят жертву в загородный дом; и кучер, и прислуга в доме, и гости - все сообщники, временно разыгрывающие эти роли; жертву начинают поить винами и не дают протрезветь, пока не заставят подписать нужные бумаги (как правило, векселя).

Напоминает по духу «валетов» Понсона дю Террайля и другая афера московских подражателей. Так, под руководством арестанта Неофитова в 1872-1873 гг. в Московском тюремном замке (ныне Бутырская тюрьма) была устроена лаборатория фальшивомонетчиков, где банковские билеты подвергались «вытравлению», чтобы изменить номинал, и передавались на волю в грязном белье. Как Рокамболь и сэр Уильямс, арестанты-участники московского Клуба пользовались изощренными химическими средствами для достижения результата.

Не только средства для достижения результата, но и метод отбора новых участников Клуба у вымышленных и реальных «валетов» очень похож. В сети этого сообщества легко попадают молодые - как правило, потерявшие или ищущие богатство - люди. Так, в материалах дела приведена история дворянина Тульской губернии А. Протопопова. После того, как он утратил два своих имения, уволился в отставку из Тульского окружного суда и его дела совсем расстроились, в 1871 году он приехал в Москву, где, по воле случая, послелился в соседних номерах с И. Давидовским и Д. Массари, лидерами «валетов».

«Первый, хорошо зная крайность, в которой находился Протопопов, мало-помалу приобрел над ним сильное влияние, обещая доставить ему сколько угодно денег и говоря при этом, что для него <Протопопова - прим. А.Л> как человека в Москве не известного, это будет особенно легко и удобно, так как в Москве много людей, которые поддадутся на обман. Давидовский указывал на возможность продавать и закладывать несуществующее имущество».

Протопопова стали выдавать за богатого человека: «валеты» всячески распускали слухи о его большом наследстве, наняли ему роскошный номер в гостинице Шеврие, ездили в каретах, тратили много денег на кутежи, приглашали гостей. Были сделаны ложные документы. Старательно созданный Протопопову образ богача позволял на его имя совершать сделки в кредит, делать займы, выдавать безденежные векселя. Нам кажется совершенно уместным сравнить роль Протопопова с той, которую у сэра Уильямса исполняла куртизанка Тюркуаза - главная марионетка в руках гениального злодея. В таком ракурсе Протопопов, безусловно, является в какой-то мере и жертвой Клуба. Немного другой пример «вступления» в преступное сообщество мы наблюдаем в случае сына богатого купца Пегова, который тоже случайно в Москве на свадьбе познакомился с «валетами» и увлеченно отдался их «идее».

Шпейеру и товарищам удалось сделать еще один важный ход, который позволял им стать на шаг ближе к финансовому успеху, - подчинить себе и любовные перипетии. Речь идет о Екатерине Башкировой, иркутской мещанке, на совесть которой легло единственное инкриминируемое «валетам» убийство. Судом не было установлено, кто именно из «валетов» подговорил Башкирову на убийство и дал ей револьвер, которым была нанесена смертельная рана коллежскому асессору Сергею Славышевскому. На тот момент Башкирова жила вместе со Славышевским, который тоже входил в Клуб, но ревновал ее к некоторым другим «валетам» и грозил выдать всех участников полиции. Это убийство во многом помогло разоблачить шайку.

Из приведенных сопоставлений можно сделать вывод, что реальные подражатели «Клуба червонных валетов» использовали романы Понсона дю Террайля как своеобразное руководство к действию, инструкцию. Мы наблюдаем, как совершенно размывается граница между литературными и реальными аферами и преступлениями. Справедливым будет задать вопрос, были ли в этом мимесисе черты национального «авантюрного канона», возможные только в России? Подробное изучение уголовного процесса о Клубе червонных валетов позволяет утвердительно ответить на этот вопрос.

Как было указано выше, «валеты» обвинялись в нескольких десятках преступлений. Некоторые из этих преступлений были крупными и красивыми аферами, придуманными Павлом Шпейером, которые широко обсуждались на страницах печати. Помимо «красивых» афер, «валетами было совершено и множество мелких, грязных преступлений. Неоднократно практиковалось создание конторы-однодневки, куда по газетному объявлению набирались служащие. По закону того времени, служащие должны были внести за себя некоторый залог (как правило, не меньше 500 рублей), который «валеты» им потом не возвращали. Среди преступлений, можно назвать следующие.

1. Голумбиевский с поддельными документами как мещанин поступал на службу к купцу, украл у того все вещи на сумму 600 рублей и сбежал.

2. Массари на протяжении многих лет вместе со старокрымским купцом Иваном Эрганьянцем выманивал к матери деньги на покупку несуществующего имения (до 20 тысяч).

3. На квартиру Шпейера заказали гроб и восемь человек певчих из хора Дюпюи. Дворянин Николай Калустов лег в гроб и заснул. Затем в него лег сын коллежского секретаря Иван Брюхатов. Остальные стояли с зажженными свечами вокруг гроба, хор пропел «со духи праведни» и «вечную память». После этого гроб был отдан обратно гробовщику.

Список можно было бы продолжать. «Валеты» покупали в долг шубы, оружие, обещали вернуть деньги, а сами где-нибудь закладывали товар. Некоторые их политические и финансовые аферы могли осуществиться в исключительный исторический геополитический момент (Российская Империя, начало 1870-х), а до некоторых преступлений изысканные парижские авантюристы никогда бы не позволили себе опуститься.

Московские «валеты» проживали свои «золотые годы» с русским размахом: самые дорогие гостиницы, самые знатные гости, самые редкие породы лошадей и т.д. Помпезность, с которой были обставлены кутежи по поводу очередной удавшейся аферы, не идет ни в какое сравнение с таинственностью и скрытностью «валетов» со страниц романов Понсона дю Террайля. И наказание московские аферисты понесли русское: Давидовский, Протопопов, Массари, Башкирова, Дмитриев-Мамонов, Огонь-Догановский, Калустов, Пегов и некоторые другие были сосланы в Сибирь (с формулировкой «в места не столь отдаленные»).

Лучшие адвокаты защищали золотую дворянскую молодежь, и 19 человек из 48 было оправдано. «Валеты», молодые люди приятной наружности, держались на суде совершенно свободно. Женщины Шпейер, Башкирова и Щукина переговаривались, улыбались, обменивались впечатлениями. Показания некоторых подсудимых отличались искренностью, а всех без исключения - литературной отделкой. Процесс широко обсуждался в прессе, и вскоре авантюристы вернулись в мир художественной литературы. Предпосылок к этому сложилось достаточно.

Пусть сам Павел Шпейер, лидер «валетов», и не был литератором, однако именно он являлся главным автором деятельности Клуба, за которой с увлечением следила вся Москва. Как и сэр Уильямс, словно марионетками, он распоряжался своими разнокалиберными «рокамболями». Первые признаки смешения художественного и фактического в описании московского преступного сообщества встречаются уже в книге «Уголовный процесс», автор которой подписался инициалами Н.Н.Ж. В ней не только представлены стенограммы выступлений, но и автор делится с читателем анекдотами, услышанными им о процессе. Приведем выдержку из авторского описания внешности некоторых из валетов:

«Калустов - бывший гусар, совершённый двойник с Мамоновым, отличающийся от последнего внешностью и более горячим темпераментом. Первый - это огонь кутила, атлет; второй, знаете, этакой «ф-л-е-г-м-а-т-и-ч-н-ы-й», «п-р-и-л-и-ч-н-ы-й», с манерами этакого хлыщеватого моншера. Калустов - брюнет, с правильными чертами лица, с черными глазами, красив собою, с тоненькими усиками, закрученными в струнку и слегка поднятыми из кончиками, к лицу причесанный и чрезвычайно занятый собою; он все время крутит усы и попправляет волосы. Калустов - друг Мамонова. «Что мое, то твое, и что твое, то мое,» - говорят они друг другу, не забывая о том, что собственного у обоих ничего нет, а что у них и есть, то чужое «.

«Валеты» стали именем нарицательным и в скором времени заняли свое место в культурном сознании московской публики. Об этом в своей обвинительной речи говорит товарищ прокурора Н. Муравьев:

«Для толпы впечатлительной уже давно под именем «червонного валета» сложился своеобразный и характерный тип нравственной порчи, зла и преступления».

Литература чувствительно реагирует на происходящие события, и уже в 1879 выходит сочинение А. Грешного «Желтый дом, или Клуб червонных валетов» (Москва, типо-литография П. Архипова и Ко). Среди действующих лиц пьесы есть «темные личности» - Плейер и Костылев (в них читателем 1870-х легко узнавались Шпейер и Калустов). Их похождения карикатурно напоминают приключения валетов в Москве: Костылев жалуется на сильную нехватку денег, рассказывает анекдот, как питался две недели в гостиницах, подбрасывая в одно из блюд таракана, чтобы поднять скандал и не платить (13); Плейер стремится жениться на Соловцовой, чтобы получить состояние. (15-16); Соловцов рассказывает о гротескном обмане, совершенном валетами, с принятием на работу по объявлению, когда служащий, по закону, должен был сначала за себя внести залог (18); Плейер грабит серебряный магазин: покупает «в долг» дорогой товар, долг не возвращает (23). «Валеты» на протяжении пьесы оставляют за собой скандал за скандалом. Их сдает полиции один из участников клуба. Заканчивается пьеса ироничной сценой, когда полиция арестовывает не тех, и - как и в жизни Шпейеру - Плейеру удается сбежать.

Любопытно суждение одного из героев пьесы, Вертопрахова, который говорит, что актерами «становятся по расчету или по безысходности положения», и предрекает, что те червонные валеты, которых оправдают, пойдут в актеры, так как на службу их не примут (11). Элемент актерской игры является одной из основных морфем социального поведения авантюрист. Московские «валеты» - это люди, предельно вжившиеся в свои роли:

Долгоруков выдавал себя за богатого человека, имел в услужении карлика, одетого в красную ливрею, представлялся племянником московского генерал-губернатора Василия Долгорукова.

С осени 1873 года по лето 1874 в гостинице Смирнова «Россия» Дмитриев-Мамонов жил бесплатно, делясь кушем с хозяином. Мамонов был помещен в один из лучших и дорогих номеров, которому был дан вид конторы. Он назывался графом и выдавал себя за богатого помещика и заводчика с юга России.

«Левин назывался управляющим его конторой и, сидя за столом, принимал посетителей и лиц, являвшихся с предложением товаров и заказов. Гейне выдавал себя за техника и механика графа, а Мейерович отчасти был винокуром, отчасти управляющим делами мнимого графа Мамонова, при котором он состоял в особенности для привлечения в его контору евреев».

Обвиняемый Султан-шах прямо в зале суда устроил скандал, провозгласив себя «царем армян». Это вызвало у присяжных заседателей «сомнение в состоянии его умственных способностей», следствием чего явилось его изоляция из зала суда, а его деле было переквалифицировано.

Актерство, конечно, присуще и поведению упомянутого уже Протопопова.

Как отмечал в своей обвинительной речи Н. Муравьев, если бы члены шайки все эти годы работали честно, каждый из них имел бы больше денег, чем он в среднем получал с афер. Впору говорить о клинической болезни, заразе подражательства авантюристам. Общество производило «рокамболей» разных величин. Московский «Клуб червонных валетов», во многом воспользовавшийся романами Понсона дю Террайля как руководством к действию, придал деятельности клуба русские национальные черты, а, главное, стал создателем мощнейшего импульса, сформировавшего впоследствии новый культурный архетип - «русского Рокамболя».

3.3 Иван Мануйлов, или «русский Рокамболь»

Функция данной главы - продемонстрировать на примере человека, задолго до нас уже окрещенного в литературе Рокамболем, как эпоха - и, в частности, литература как ее социальный барометр - создает свои правила поведения, которым следуют реальные люди. В предыдущей главе мы говорили о феномене, послужившем мощнейшим импульсом для запуска механизма подражания авантюристам в целом и Рокамболю в частности. Мы также уже говорили о «сверхавторстве» - когда автор как бы делегирует литературному персонажу право на создание романа, теперь же мы рассмотрим другое проявление «сверхавторства» - когда реальные персонажи проживают свою жизнь по литературным (в данном случае - авантюрным) канонам, а людям, взявшимся позже описывать их биографию, ничего не остается сделать, как этим канонам подчиниться.

В этой части исследования в наш фокус попадает незаурядная личность - Иван Манасевич-Мануйлов (далее - Мануйлов). Его биография запечатлена в книге К. Бецкого и П. Павлова «Русский Рокамболь (Приключения И.Ф. Манасевича-Мануйлова)». Книга разделена на две части: первая из них написана Павловым и публиковалась в журнале «Былое» (1917, №5-6), вторая часть написана Бецким и вышла из печати впервые в 1925 году. Две половины книги значительно отличаются по своему стилю. Первая, написанная Павловым, предлагает набор выписок из секретного дела о Мануйлове, которое до 1916 года оставалось в тайне. Вторая часть предлагает новый набор выписок, завершающий повествование о биографии Мануйлова, но выписки эти постоянно перемежаются с художественными отступлениями Бецкого. Такие художественные отступления, в коих автор высказывается пренебрежительно, а порой - вульгарно о царской эпохе, выглядят как дань установившемуся режиму. Для Бецкого важен не только материал из секретного дела, но и его личные воспоминания, воспоминания современников. Интересна мотивировка, предложенная Бецким в предисловии к книге:

«Для нас, живущих, жизнь Мануйлова - необходимый и неустранимый эпизод истории падения режима. Чтобы понять, почему пал режим и почему пал именно так, а не иначе, историк, наряду с фигурами крупными, патетическими и драматическими, фигурами с крупными именами, - должен заняться и мелкой, юркой, специфически характерной фигурой коллежского асессора».

Для нас, живущих на век позже авторов биографического романа, как это ни парадоксально, фигура Мануйлова намного более значима и масштабна. Мануйлов - далеко не просто коллежский асессор (к тому же этим чином его социальный статус не ограничивается), он - профессиональный авантюрист. О социальной мобильности авантюристов и о важности авантюриста как социального элемента писал А.Ф. Строев:

«Он - паразит, необходимый для хорошего функционирования социального механизма, он - смазка, помогающая вертеться колесам государственной машины. Авантюрист служит посредником между странами, культурами и социальными слоями, между жизнью и смертью, между нашим и потусторонним, подземным миром, между мужским и женским началом, между искусством и реальностью».

В анализе этого исторически и литературно важного персонажа мы выберем стратегию, отличную от той, которая предложена Павловым и Бецким. Наше внимание будет направлено не на сухую выжимку фактов, но на трактовку информации по «правилам успешного авантюризма». Таким образом, обращаясь к архивным материалам (ГА РФ), как то:

· 3-е делопроизводство. 1895 год, ф. 102, ед. хр. 1422 т.V. «Корреспонденты» (179 листов).

· Третье делопроизводство, номер 1046, т. 3. Об отпуске денег Чиновнику Особых Поручений Ивану Федоровичу Мануйлову. 1901 год. (46 листов).

· Дело №3654, ч1 департамента полиции. 3 делопроизводство. Денежное.

· Об отпуске денег на содержание охранного отделения дипломатической агентуры. Начато в 1904 году. (150 листов).

· Седьмое делопроизводство. По наблюдению за предварительным следствием о коллежском асессоре Иване Мануйлове-Манусевиче. (1910 год, 1 ч., 73) -

Мы будем прежде всего следить за тем, как Мануйлов и его окружение составляли из его жизни литературное произведение: в случае Мануйлова - это жизненный выбор, который он делал; остальные же, к примеру в записках и отчетах, нередко оставляли на полях свои заметки, которые тоже стали швами в этой биографической ткани. В книге Бецкого и Павлова это не освещалось.

То, что точно выделяет авантюриста из толпы, - это его умение перевоплощаться. Как писал про Мануйлова в своем дневнике французский посол,

«ум у него быстрый и изворотливый; он любитель широко пожить, жуир и ценитель художественных вещей; совести у него ни следа. Он в одно время и шпион, и сыщик, и пройдоха, и жулик, и шулер, и подделыватель, и развратник - странная смесь Панурга, Жиль Блаза, Казановы, Роббера Макэра и Видока».

В этом перечислении видно, как теряется различие между литературными и реальными авантюристами; для нас реальный Рокамболь - это Мануйлов, и наоборот: литературный Мануйлов - это Рокамболь.

Как и у любого авантюриста, само происхождение Мануйлова изобилует путаными сведениями и «темными пятнами». До сих пор не установлен точный год его рождения - 1869 или 1871, а формулярный список говорит, что в 1910 году Мануйлов «имел 40 лет». Мануйлов - внебрачный сын П.Л. Мещерского (отца В.П. Мещерского) и еврейки Х. Мавшн. Был усыновлён купцом Ф.С. Манасевичем-Мануйловым, за подделку финансовых документов сосланным в Сибирь и ставшим там крупным золотопромышленником и известным деятелем народного просвещения. Сын еврейки, Мануйлов был лютеранского вероисповедания. Таким образом, Мануйлов уже волею судьбы соответствует одному из главных параметров-признаков авантюриста:

«Истинный рыцарь удачи - человек без отчизны, без роду и племени, без возраста».

Такое происхождение, конечно, оказалось для Мануйлова «приговором», поставившим крест на удачной социальной адаптации. Его жизнь продолжила складываться из звеньев авантюрной биографии.

Жизнь любого авантюриста - это бесконечная череда взлетов и падений, успехов и неудач; в данном смысле судьба Мануйлова не исключение. Сюжетное развитие его биографии может быть представлено в нескольких частях.

1. Появление и первые шаги авантюриста в обществе всегда сопровождаются слухами и разговорами о нем. В случае Мануйлова здесь не обошлось без скандальных подробностей о его жизни: говорили о швырянии деньгами, кутежах и проигрышах в карты в компании Мосолова и князя Мещерского. Также ходили настойчивые слухи о гомосексуальных связях Мануйлова. Этот последний факт, кстати, оказывается, еще одним критерием настоящего авантюриста:

«Он равно притягивает мужчин и женщин, пробует свое обаяние и на тех, и на других. Гомосексуальные связи вполне естественны для столь переменчивого и многоликого существа, как авантюрист. … Авантюрист постоянно нарушает сексуальные нормы, соблазняя женщин и мужчин».

2. Авантюрист на пике славы. Для Мануйлова таким этапом в его жизни стали, несомненно, 1900-1906 годы, когда он пользовался большим доверием в Департаменте царской охраны. Можно назвать несколько основных причин его подъема. Во-первых, его умение налаживать контакт с людьми разного социального статуса (это будет продемонстрировано ниже). Во-вторых, усердно создаваемая им репутация человека, умеющего разрешить все проблемы. На протяжении осени 1904 года Мануйлов отправляет отчеты о захвате им секретных шифров китайского, шведско-норвежского, японского, германского правительств, ведет наблюдение за японскими шпионами, управляет русской агентурной сетью по всей Европе. Признаком его могущества является и полная власть над учениками, в случае Мануйлова - агентами:

«Содержание не будет выдано Розенбергу (получал за месяц вперед), «Велосипедисту» (не предоставил никаких сведений). В английском посольстве предполагается приобрести агентов более добросовестных и дешевых. Агенту в американском посольстве жалование сокращено вдвое. Требуются новые агенты: в Персидском, Испанском и Итальянском посольствах».

Однако, как и любой авантюрист, Мануйлов не продвигался постепенно по ступенькам карьерной лестницы, но перепрыгивал сразу целые пролеты. Для него жизнь - это азартная игра, где он всегда идет ва-банк.

3. Окончательное падение, арест. Как мы уже сказали, авантюрист постоянно переживает взлеты и падения. У Мануйлова падений было несколько: откомандирование Мануйлова из Парижа и отказ в дальнейшем сотрудничестве со стороны Охранного отделения; суд в 1911 году с обвинением в мошенничестве; заключение в тюрьму и, наконец, расстрел.

Как известно, Рокамболь тоже неоднократно воскресал. Что еще общего Мануйлов имел с Рокамболем и - шире - со всеми знаменитыми авантюристами и как это проявлялось? Остановимся и рассмотрим детально основные поведенческие стратегии.

Для начала поговорим о быте Мануйлова. Его, как и всех авантюристов, непреодолимо влечет к роскоши: он - большой знаток женщин, сигар, лошадей и иностранной политики. Однако, как и роль любого авантюриста, роль Мануйлова не может быть сведена к роли щеголя.

Мануйлова постоянно влечет в Париж, где он часто и долго жил. Такой выбор города тоже совершенно характерен для авантюриста, как показал А. Строев, его притягивает пространство, где обитает фортуна, причем тогда он берет на себя функции распространителя французских мод и французского языка. Вот в какой манере Мануйлов нередко пишет телеграммы:

«Pour avoir японский шифр comme j'ai tйlйgraphiй il faut израсходовать neuf mille francs о переводе коих прошу par tйlйgramme prie rйpondre.

Ivan».

В своей работе А. Строев неоднократно подчеркивает культурную значимость авантюриста; Мануйлов и здесь не исключение: он - «писатель-шпион», человек, для которого слово является главным оружием и отдушиной, когда ему не дают действовать. Мануйлов начинал свою карьеру как журналист: сотрудничество в газетах «Новости и биржевая газета» (1891-1896), «Театральный мирок» (1892), жизнь в Париже в качестве корреспондента и работа на газету - по иронии судьбы ли? - «Gil Blas» - всё это стало достаточным основанием, чтобы, когда Мануйлов штурмом захватил себе должность в Охранном отделении, вверить ему миссию «вступления в сношения с иностранными журналистами и представителями заграничной печати в целях противодействия распространению в названной прессе ложных сообщений о России». Журналистика была тем занятием, которое Мануйлов не бросал на протяжении всей жизни и к которому особенно часто прибегал в моменты своих «падений». С 1906 печатался в Новом времени» (с 1910 сотрудник редакции), с 1911 Мануйлов - одновременно один из основных сотрудников «Вечернего времени», где опубликовал путевые очерки о поездке по воюющей Европе (от Петрограда до Петрограда) (1915, 12 марта… 3 апреля). Как журналиста его отличали широчайшая осведомленность и умение наладить контакт с самыми разными собеседниками.

«С какими пестрыми людьми только приходилось ему встречаться и беседовать! Коронованные особы, крупные общественные деятели за границей, министры и дипломаты; Азеф, Гапон, Рачковский, Витте, Делькассе, Сара Бернар - все это мелькало перед ним с быстротою кинематографической ленты».

Сочинительство и сотрудничество с газетами стало для Мануйлова серьезным подспорьем в продвижении вверх. В 1905 г. он выпускал официозную газету «La revue russe» (вышло всего два номера, но деньги на выпуск газеты Мануйлов получал несколько лет). 11 апреля 1906 Мануйлов был уволен из Охранного отделения, но 29 июня умудрился способствовать появлению в газете «Наша жизнь» следующей заметки:

«Сообщение некоторых петербургских газет о том, что И. Манусевич-Мануйлов не состоит более на службе департамента полиции, лишено основания. Г. Мануйлов по-прежнему находится на службе в департаменте и ему порчено завести «литературные сношения» с иностранными газетами».

Периодически Мануйлов печатал очерки о политических провокациях, в 1913-1914 гг. выступал в газетах с нападками на Г.Е. Распутина, но в декабре 1914 познакомился и быстро сблизился с ним, став одним из доверенных лиц.

Мануйлов был серьезно вовлечен в литературную жизнь Франции и России. В 1895-1900 совместно с Б.И. Бентовиным переделал для русской сцены полтора десятка пьес, преимущественно французских фарсов, переводил П. Фуше и А. Доде. В 1903 г. он фигурирует среди учредителей Союза драматургических и музыкальных писателей.

Для Мануйлова как для авантюриста сочинительство выходит за рамки печатных страниц и становится частью жизни: собственная биография строится в соответствии с легендой, а легенда - по литературным образцам. Все названные выше «признаки авантюриста» функционируют как параллели к романам о Рокамболе Понсона дю Террайля. В сочинении жизни Мануйлова участвует и его окружение.

В 1895 году Мануйлов в качестве сотрудника газеты «Петербуржский листок» фигурирует в списке проживающих в России лиц, подавших прошение о разрешении допуска к описанию предстоящих коронационных торжеств в Москве и к производству с них снимков. Напротив его фамилии стоит помета - «Не следует впускать». Далее мы находим довольно длинную и неблагоприятную характеристику:

«Мануйлов Иван Федорович, состоит секретарем редакции газеты «Новости». Указаний на его политическую неблагонадежность не имеется, с нравственной же стороны он известен за человека не только не заслуживающего какого-либо доверия, но и в высшей степени предосудительного. Не дальше как в прошедшем году Мануйлов, приехав в Париж, якобы по поручению и делам редакции газеты «Новости», познакомился там с одним из агентов Парижской Префектуры, специально занимающихся русскими делами, назвался состоящим при нашем Министерстве Внутренних Дел и заявил, что командирован за границу для контроля деятельности нашей парижской агентуры, которою, будто бы, недовольны в Петербурге. При этом он предложил агенту за особое вознаграждение содействовать исполнению возложенного на него, Мануйлова, поручения. Изобличенный в самозванстве и во лжи, он в оправдание и объяснение неблаговидного своего поступка тотчас же прибегнул к новой лжи, назвавшись агентом Санкт-Петербургского Охранного Отделения и действующим в Париже, хотя и на свой страх и не имея полномочий, но в интересах сего последнего, за что и предполагал получить денежное вознаграждение. Вынужденный оставить Париж, не осуществив своих шантажных вымыслов, Мануйлов, возвратясь в Петербург, не прекратил предосудительный образ действий и вошел в письменные сношения с проживающим в Париже комиссионером-евреем, старясь через него собрать полезные для себя сведения о деятельности нашей парижской агентуры, уверял при этом, что успешное выполнение его поручений будет щедро вознаграждено лицами, заинтересованными этим делом в Петербурге и по уполномочию которых он действует.

(Заключение: В виду нравственных качеств, безусловно отклонить)

(Резолюция: совершенно согласен)».

Далее, в итоговой резолюции относительно всех просителей, последние несколько строчек, касающиеся Мануйлова, отредактированы и «безусловно допущен быть не может» исправлено на «допустить его на коронационные торжества». В процессе изучения архивных дел нередко удается столкнуться с примерами того, как начальники и коллеги Мануйлова становится соавторами его романа-жизни, редактируя и направляя ее развитие.

Так, делопроизводитель Губанин в записке пишет о том, что

«признавал бы соответственным выпустить из означенного отношения места, отмеченные мною на полях карандашом».

Пометка:

«Обстоятельства дела надо излагать кратко, но не упуская отдельных инкриминируемых случаев. Резолютивную же часть надо изложить в виде отдельных пунктов: тогда-то обманным путем такого-то выманил столько-то».

Важно, что Мануйлов в данном случае не исключение, но совершенно характерный персонаж для своей эпохи, символизирующий один из кульминационных моментов расцвета русского авантюризма, «рокамболь» крупного калибра. Это лицо, как и «Клуб червонных валетов», вошло в жизнь со страниц романов (в том числе и о Рокамболе) и вернулось обратно в литературу (роман Павлова и Бецкого).

Заключение

Сегодня вопрос массовой литературы продолжает быть предметом пристального внимания исследователей. Разработаны несколько методологических подходов, из которых самым актуальным является формульный метод Дж. Кавелти. Значительная часть зарубежных и отечественных исследований в данной сфере посвящено жанру авантюрно-уголовного романа (D. Kalifa, Ch. Marcandiet, S. Venayre, А. Строев, А. Рейтблат, Л. Гудков, Б. Дубин и др.).

Во Франции одним из воплощений этого жанра стала серия романов Понсона дю Террайля (1829-1871) «Похождения Рокамболя или парижские драмы» (фр. Les Exploits de Rocambole ou les drames de Paris) (1859-1884). Он настолько активно вошел в читательский обиход нескольких поколений, что возникло самостоятельное слово rocambolesque, то есть невероятно-удивительный или в стиле Рокамболя. В России 1860-1910-х годов этот роман нашел отклик в феномене «русского Рокамболя.

Нам удалось обрисовать масштаб популярности романа-фельетона о Рокамболе во Франции во второй половине XIX века. Это зафиксировано как фактическим материалом, так и мемуарами современников. Нам также удалось проследить историю переводов романов на русский язык, которые практически сразу нашли в России своего читателя. Романы о Рокамболе переводились на русский много и по-разному, для читателей разных социальных слоев. В последние годы они довольно интенсивно переиздаются, однако попыток отредактировать старые переводы, которые зачастую являются сокращенными версиями оригинала, не предпринимается.

Так или иначе можно говорить о возникновении сетей рокамболизма, охвативших многие читательские слои в России - это произошло под действием публицистики и прозы, в которых авторы использовали модели романов о Рокамболе или делали отсылки к этому произведению (Амфитеатров, Гарин-Михайловский, Л. Гинзбург, Салтыков-Щедрин, Цеханович, Чехов и др.). Можно говорить даже о возникновении особой породы «практикующих авантюристов» в литературе и за ее пределами (Клуб червонных валетов, И. Манасевич-Мануйлов). Трудно сказать, что служило подпиткой и что побеждало в соперничестве «литература-жизнь': то ли словесность стала мощным источником провокаций, то ли само стремительно меняющееся после 1855 года устройство российской жизни, ломка укладов, стихия реформ породили стихию авантюризма.

В данной работе рассматриваются две «вегетативные ветви» этого подражания: уголовное дело о «Клубе червонных валетов» и биография И. Мануйлова, закрепленная в романе К. Бецкого и П. Павлова «Русский Рокамболь. Приключения И. Мануйлова».

Московский «Клуб червонных валетов» воспользовался романами Понсона дю Террайля как руководством к действию и воплотил в жизнь многие приемы вымышленного Клуба. Однако его приступления имели множество «национальных» особенностей (мелкие грабежи, обман российских законов и проч.). Биография И. Мануйлова также является демонстрацией того, как литературные модели поведения переносились в реальную жизнь.

Важно отметить, что полного отмежевания жизни от литературы не произошло и реальные «рокамболи» вскоре вернулись на страницы книг, как это было в случае пьесы «Желтый дом, или Клуб червонных валетов» или романа «Русский Рокамболь. Приключения И. Мануйлова». Мы в праве говорить об установлении в России в изучемый период нового культурного архетипа - «русского Рокамболя», авантюриста, сидящего сразу на нескольких стульях, который создавал свою биографию по литературным канонам.

Библиография

1. Fournel V. Figures d'hier et d'aujourd'hui. - Paris, 1883. p. 225-236

2. Белый А. На рубеже двух столетий. - М.: Художественная литература. «Серия литературных мемуаров», 1989.

3. Бецкий К, Павлов П. Русский Рокамболь (Приключения И.Ф. Манасевича-Мануйлова). - Л.: «Былое» -1925.

4. Дю Террайль Понсон. Полные похождения Рокамболя. - Спб.: Политехника, 1992.

5. Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века. 1997. Сост. И. Потапчук. Тула.

6. Секретные сотрудники и провокаторы: Сб. Под ред. и с предисл. П.Е. Щеголева. 1927. М.; Л.:Гос. изд-во. Сиповский В.В. 1909-1910. Очерки из истории русского романа 18 века. Т.1. Вып. 1-2. СПб.

7. Строев А.Ф. Те, кто поправляет фортуну. Авантюристы Просвещения. - М.: Новое литературное обозрение, 1998.

8. Уголовный роман / Сост. А.И. Рейтблат. М.: ИРДАШ, 1992.

9. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького. М.: Наука. Т. 1. Рассказы. Повести. Юморески.1880-1882. - 1974-1982.

10. Щеголев П.Е. Охранники и авантюристы. - М.: Изд-во политкаторжан. -1930.

Размещено на Allbest.ru