Морфологическая принадлежность, структура и семантика эпитетов в письмах М.М. Пришвина

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Введение

М. М. Пришвин, большую часть жизни страдая от непонимания его творчества, все свои произведения писал для будущего читателя-друга: "Мне казалось, будто я весь собрался в одну смолистую почку и хочу раскрыться навстречу единственному неведомому другу, такому прекрасному, что при одном только ожидании его все преграды движению моему рассыпаются ничтожною пылью" [Пришвин. Фацелия. Т. 5: 29]. «... Для друга надо писать хорошо, во весь дух» [Пришвин. Дневники. 1948-1949: 182]. Язык Пришвина прост, но одновременно с этим и живописен. «Мое настоящее искусство -- живопись, но я не могу рисовать, и то, что должно быть изображено линиями и красками, я стараюсь делать словами, подбирая из слов цветистое, из фраз то прямое, как стены древних христианских храмов, то гибкое, как в завитках рококо» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 31]. Весь творческий путь этого писателя был дорогой «из одиночества к людям» [Пришвин. Глаза земли. Т. 7: 83]. Он хотел, чтобы его читали и изучали. Изучали, в частности, в школе. Между тем и сегодня Пришвин остаётся самым непрочитанным и неизвестным русским писателем. Особенно это касается эпистолярного наследия М. М. Пришвина.

Письма содержат важную информацию о жизни человека и его эпохе, иногда одно-два письма могут сказать о писателе больше, чем сотни его биографий. Частные письма - это наблюдения, размышления о себе, об окружающих людях, о времени; это эмоциональные признания. А если это письма творческого человека, художника слова, то в них много размышлений о смысле, значении творчества, в частности, писательства.

Дар писателя лежит и на его эпистолярном наследии. В письмах Пришвина сплав личного и общественного, автобиографические сведения,

анализ поступков людей и ситуаций, самоанализ, борьба объективного с субъективным, полемичность, внутренний драматизм и противоречивость. В них мы видим «живую творческую личность» [Пришвин. Дневники. 1936-1937: 239].

Письма М. М. Пришвина не менее познавательны, чем его литературные произведения. Они хорошие и правдивые (это наивысшие оценки, которые давал сам Пришвин письмам, полученным им; таковы и его письма, особенно написанные друзьям) и привлекают именно своей непосредственностью, искренностью, эмоциональностью, меткими жизненными наблюдениями. Им присуще то «родственное внимание» [Пришвин. Дневники. 1938-1939: 104] к человеку и окружающему миру, которое так ценил писатель, народная хитринка, своеобразный юмор: «К сожалению, я абсолютно не могу писать без юмора, может быть, даже чуть-чуть без юродства, вытекающего из моей чисто великорусской природы» [Пришвин. Дневники. 1938-1939: 456].

Официальные письма Пришвина - это борьба писателя за свои произведения, за то, чтобы они нашли выход к читателю. Михаил Пришвин очень радовался своим читателям: “Вот, я слышу, две молодые девушки говорят между собой: -- Прочитай, милуша, тут есть и для нас» [Пришвин. Дневники. 1932-1935: 421-422]. Так и в его письмах многое есть для нас.

Объект изучения данной дипломной работы - язык писем М. М. Пришвина, писателя, являющегося носителем образцовой языковой культуры, наиболее полно и творчески владеющего всеми красками русского языка.

Предметом изучения данной дипломной работы является эпитет как художественное средство языка писем М. М. Пришвина, его морфологические, структурные, семантические признаки, функциональные особенности. Эпитет является уникальным средством передачи отношения человека к людям и объектам окружающей действительности. Подмечая у людей характерные для них черты, а у предметов окружающего мира те или иные свойства, человек демонстрирует своё небезразличие к этим качествам и свойствам.

Цель дипломной работы состоит в многоаспектном рассмотрении эпитета, как одного из основных средств, создающих своеобразие пришвиновских писем.

Для достижения этой цели в работе решаются следующие задачи: анализ существующих в современной лингвистике определений эпитета и классификаций эпитетов; описание эпитетов, встречающихся в письмах Пришвина, с разных сторон на основании существующих классификаций; демонстрация возможностей применения материалов дипломной работы в практике преподавания русского языка и литературы в школе.

Источниками материала исследования послужили 155 писем М. М. Пришвина, из них 32 письма, хранящихся в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, 28 писем, адресованных А. М. Ремизову, вышедших в журнале «Русская литература» №3 за 1995 год, 33 письма к А. М. Горькому, изданных в сборнике «М. Горький : материалы и исследования» Институтом мировой лит. им. А. М. Горького в 1994 году, и 62 письма, опубликованных в 14 томах дневников М. М. Пришвина.

Материалом исследования являются прилагательные, наречия, причастия, имена существительные, как лексические единицы, выступающие в функции эпитета, выявленные в текстах писем М. М. Пришвина. Всего выявлено и проанализировано 1690 эпифраз (определяемое слово + эпитет).

Методы исследования: в работе использованы метод классификации эпитетов в определённые группы, описательный метод, метод морфологического и структурно-семантического анализа эпитетов.

Актуальность данной работы обусловлена тем, что эпистолярные тексты Пришвина не изучены ни в русле лингвистики, ни в частности в русле стилистики. Некоторые из них даже до сих пор не опубликованы, а ведь письма Пришвина являются частью его творчества, необходимым звеном в изучении его таланта, пазлом, без которого не сложится целая картина его художественного мира. Письма Пришвина перекликаются и отражаются в его дневниковых записях, дневниковые заметки перерастают в его произведения, сами произведения находят отголоски в его письмах - здесь всё взаимосвязано, неотделимо одно от другого, пропитано духом творчества. И чтобы понять и оценить талант Пришвина, надо изучать все составляющие его жизни, в том числе и письма, ведь, как говорил сам писатель, «… я свой маленький талант обернул и на свою жизнь. Я не разделен: талант мой - это я» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 183]. И в то же время сами письма являются как бы маленькими законченными художественными рассказами. Пришвин писал об одном из своих писем: «После переработки получилось отличнейшее письмо, настоящее художественное произведение, столь совершенное, что не осталось никакой тревоги после его отправления. А ведь и всякое письмо как отношение одной личности к другой должно быть непременно художественным, иначе же ведь и невозможно посредством одних голых слов объясниться» [Пришвин. Дневники. 1932-1935: 601]. Вот, например, кусочек одного письма, чем не отрывок из лирической миниатюры:

«Мои разные думы обыкновенно скопляются перед засыпанием, и напор их иногда бывает велик, что вдруг как бы что-то порвется в голове, и мысли рассыплются множеством чередой проплывающих световых картин с невозможно безобразными пугающими рожами. Тогда я знаю, что надо спешить каким-нибудь способом убить в себе мысль и заснуть. Я придумал себе на такие разы заниматься арифметикой, и любимейший мой лес, где получаю столько всевозможных впечатлений, превращаю в предмет исчисления. Беру я какой-нибудь хорошо знакомый участок, измеряю деревья, считаю, помножаю и во время вычисления древесной массы засыпаю.

На этот лад в свои так называемые чисто деловые дни посредством счета и меры, мне кажется, я убиваю в себе напирающую изнутри потребность к чему-то безмерному и для жизни обыкновенной очень опасному. Но рано или поздно после длинного ряда деловых дней начинает забираться в душу тоска, и опять перед засыпанием хочется отведать сладкого яду -- побыть наедине с самим собой. И на эти случаи у меня есть искусственный способ возбуждения мысли и явления картин. Чтобы не заснуть скоро, я опять воображаю себе тот самый лес, который для засыпания я вычислял, и начинаю через этот огромный русский хаотический лес путешествие пешком на свою родину к тому небольшому хутору, куда постоянно возвращался раньше в жизни, совершая по свету большие круги» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 102].

Дипломная работа включает в себя введение, три главы, заключение и список использованной литературы.

Глава 1. Теоретические основы дипломной работы

1.1 Различные подходы к определению понятия «эпитет»

Интерес к эпитету возник ещё в Древней Греции. Эпитет в переводе с греческого означает «приложенный» к имени. Среди изобразительно- выразительных средств языка эпитет занимает одно из первых мест. Но в системном аспекте, во всём своём многообразии, эпитет до сих пор остаётся неизученным. Существуют разные подходы к изучению эпитета, которые дополняют друг друга, что позволяет разносторонне рассматривать это языковое явление.

На сегодняшний день в лингвистической науке нет единого взгляда на понятие «эпитет». Авторы «Словаря эпитетов современного русского литературного языка» пишут: «законченной и общепринятой теории эпитета пока не существует» [Горбачевич, Хабло 1979: 3]. С ними соглашается и известный учёный-языковед И. Б. Голуб: «До сих пор наука не располагает разработанной теорией эпитета, нет единой терминологии, необходимой для характеристики различных видов эпитетов» [Голуб 1997: 139].

Существует проблема разграничения понятий «определение» и «эпитет». Учёные-лингвисты указывают, что эпитет привносит в описание предмета новый признак, но не конкретизируют, какой смысл они вкладывают в понятие «новый», в каких ситуациях это может происходить. Наиболее развёрнутое определение эпитета, в котором подчёркивается его многофункциональность и универсальность, даёт А. В. Павшук: «Эпитет - художественное определение (определение в эстетической функции) предмета, лица, явления, процесса, ситуации, выделяющее, подчеркивающее, усиливающее существенный, с точки зрения автора, признак, который может повторять или подновлять значение определяемого слова, быть типичным и неотъемлемым для целого класса предметов, индивидуальным признаком конкретного предмета, создавать микро- или макрообраз, придавая ему живописность, содержать скрытые смыслы и оценку, создавать эмоциональный настрой произведения, усиливать впечатление на реципиента, обращаясь к его интеллектуальному, эмоциональному и эстетическому восприятию» [Павшук 2007: 20].

В энциклопедических словарях эпитет характеризуется как «определение, прибавленное к названию предмета с целью подчеркнуть характерное свойство предмета, придать ему художественную выразительность, поэтическую яркость» [Словарь русского языка: в 4-х т. Т. 4. 1961: 1048]. В литературоведческих словарях подчёркивается его образность: эпитет - это «определение, придающее выражению образность и эмоциональность, подчеркивающее один из признаков предмета или одно из впечатлений о предмете» [Краткий словарь литературоведческих терминов 1978: 213]. Приписываемая эпитету в литературоведении образность как его неотъемлемое качество, по мнению некоторых исследователей (И. В. Арнольд, В. А. Тырыгина) не является таковым: эпитет - это «экспрессивная, оценочная характеристика какого-либо лица, явления, предмета, но необязательно образная» [Арнольд 1981: 22]. Образность может присутствовать наряду с другими качествами: эмоциональностью,экспрессивностью, выразительностью.

Учёные, рассматривающие термин «эпитет» в широком понимании (Л. И. Тимофеев, И. Р. Гальперин, Ю. М. Скребнев, А. П. Евгеньева), по-разному выделяют основной признак эпитета.

А. П. Евгеньева под эпитетом понимает «определение, подчиненное задаче художественного описания объекта» [Евгеньева 1948: 234]. Значит сфера функционирования эпитета - художественная речь.

У И. Р. Гальперина эпитет - это «слово, сочетание слов, предложение в атрибутивном употреблении, которое выражает субъективно-оценочное отношение говорящего к предмету мысли» [Гальперин 1974; 21]. Здесь во главу угла положено субъективно-оценочное отношение говорящего, что приближает эпитет к нехудожественному употреблению слова и является, пожалуй, определением эпитета в самом широком понимании.

Ю. М. Скребнев подчёркивает синтаксическую функцию эпитета и определяет его как «стилистически значимое слово или словосочетание в синтаксической функции определения или обстоятельства» [Русский язык: Энциклопедия 1979: 404].

В работах Л. И. Тимофеева говорится, что эпитетом может быть «всякое значащее слово, поскольку оно выступает как определяющее по отношению к другому: существительное (дева-роза), прилагательное (великий, могучий, правдивый и свободный русский язык), наречие и деепричастие (в том случае, если определяемым словом является глагол: волны несутся, гремя и сверкая)» [Краткий словарь литературоведческих терминов 1978: 419].

Представители узкого понимания эпитета (Б. В. Томашевский, А. Н. Веселовский, В. М. Жирмунский, А. П. Квятковский) обращают внимание на одну сторону эпитета - на то, что эпитет является аналитическим определением. Вот что пишет Б. В. Томашевский: «От логического определения существенно отличается поэтическое, которое не имеет функции выделения явления из группы ему подобных и не вводит нового признака, не заключающегося в слове определяемом. Поэтическое определение повторяет признак, заключающийся в самом определяемом слове, и имеет целью обращение внимания на данный признак или выражает эмоциональное отношение говорящего к предмету» [Томашевский 1996: 34].

Веселовский А. Н. считает, что эпитет - это «односторонне определяющее слово, либо подновляющее его нарицательное значение, либо усиливающее характерное, выделяющее количество предмета», «каждый из этапов историко-литературного процесса (смена стилей и направлений) нашел свое отражение в эпитете» [Веселовский 1989: 59].

Определение эпитета не сводится к единственному, учёные-лингвисты подчёркивают в нём наиболее важное, по их мнению, качество этого понятия. В данной дипломной работе будем исходить из того, что эпитет -- это экспрессивно-образное, оценочное художественное определение объекта действительности. Эпитетом может быть слово любой знаменательной части речи, художественно характеризующее объект действительности.

1.2 Классификации эпитетов в отечественной лингвистике

Существуют разные классификации эпитетов. Д. Э. Розенталь и И. Б. Голуб делят эпитеты на постоянные, эмоциональные и изобразительные [Розенталь, Голуб 1998: 87-88].

Эпитет и постоянный эпитет вначале были тождественны, так как эпитет служил для украшения речи и не придавал слову никакого дополнительного оттенка. А. Н. Веселовский считает, что употребление постоянных эпитетов зависело от исторического времени и словесной традиции [Веселовский 1989: 78].

В. П. Москвин разделяет постоянные и фольклорные эпитеты. Фольклорные эпитеты принадлежат устному народному творчеству и только в нём и употребляются: рожь ужинистая, солнышко восхожее. Постоянные же эпитеты - более широкое понятие, они образуют «фразеологическое клише» с определяемым словом (термин В. М. Жирмунского): светлое будущее, туманный Альбион [Москвин 2001: 31].

И. В. Арнольд и Б. В. Томашевский считают, что постоянные эпитеты неоднородны. Они могут быть: оценочными (хороший мальчик), тавтологическими (мягкая подушка, зелёный лес), описательными (бумажная салфетка - салфетка из бумаги). Здесь в категорию постоянных эпитетов попадают и некоторые логические определения (бумажная салфетка). У Томашевского постоянные эпитеты делятся на: типические (море синее, сырая земля); тавтологические (буквально повторяют определяемое слово): чудо чудное, тьма тьмущая, и идеализирующие (солнце красное) [Томашевский 1983: 202-206].

Кроме постоянного эпитета все учёные выделяют переносный эпитет.

Ведущими способами образования переносных эпитетов являются метафорический и метонимический способы. Их выделяют почти все учёные.

Б. В. Томашевский говорит не о переносных, а о метафорических эпитетах, в них есть элемент сопоставления: жемчужные зубы - зубы, как жемчужины [Томашевский 1996: 57]. К. Д. Голубина выделяет три типа переносных эпитетов: метонимические эпитеты (громкий город); метафорические (печальное небо) и метафтонимические эпитеты (печальные глаза) [Голубина 1998] -- по восприятию глаз это метафора, по механизму образования - метонимия (глаза печального человека).

Существуют и другие типы эпитетов с различными критериями их выделения, положенными в основу. Приведём примеры существующих классификаций эпитетов по следующим критериям: 1) морфологическому; 2) стилистическому; 3) с учётом наиболее полного спектра семантических особенностей эпитета.

Наполняемость понятия «эпитет» по морфологической характеристике до конца не разработана. Некоторые учёные понимают эпитет широко, включая в это понятие: прилагательные и наречия, а также причастия и местоимения, то есть те слова, которые подвергаются частичной или полной адъективации [Арнольд 1981: 88]; прилагательные, наречия, причастия и деепричастия [Вольф 1982: 56]; прилагательные и существительные [Флорес-Фернандес 1975: 73-74] (работы этих исследователей цитируются по: Померанец 2004).

Другие исследователи трактуют термин «эпитет» в узком значении. Они относят к этому понятию только украшающие эпитеты в узком смысле [Жирмунский 1977: 360] либо прилагательные с метафорическим переносом, в которых заключено сравнение [Квятковский 1966: 359].

Следует заметить, что типичными выразителями признака являются прилагательные, причастия и наречия (признак действия). Основная часть речи, выступающая в качестве эпитета, - это прилагательное. В данной дипломной работе будем придерживаться широкого понимания термина «эпитет».

В работах Л. В. Бобылевой, А. А. Потебни, И. Р. Гальперина отражён стилистический подход к эпитету. Так Л. В. Бобылева [Бобылева 1969] считает, что эпитет - это лексико-синтаксический троп, который благодаря наличию эмоциональной, экспрессивной стилистической окраски передаёт отношение автора к предмету или субъекту. Эпитет зависит от контекста. Л. В. Бобылева относит к эпитету определения с метафорическим и метонимическим переносом и логические определения, стилистически окрашенные, выделенные среди других признаков в контексте.

В лингвистической науке существует немного попыток составить классификацию эпитетов, которая учитывала бы сразу несколько критериев типологии.

Такая попытка была предпринята, например, М. Ю. Сидоровой. Она систематизировала эпитеты по семантико-грамматическому основанию. Ученый выделяет следующие значения эпитетов:

передающие эмпирические признаки, такие, как цвет, форма, материал;

информативные признаки:

а) родовые признаки (настольная лампа);

б) признаки, проявляемые в определённой ситуации (это ее единственное платье);

оценочные признаки;

эмоциональные признаки:

а) эмоциональные состояния личных субъектов (эмоционально- статуальные значения) (печален я);

б) эмоционально-экспрессивные значения (грустный взор);

в) эмоционально-каузативные значения (печальная нива) [Сидорова 1991].

Г. Сабехано делит все эпитеты на выражающие отношения:

между эпитетом и определяемым словом по степени экспрессивности. Эпитеты бывают менее экспрессивные и более экспрессивные. Наиболее экспрессивные эпитеты - это метафорические эпитеты. Они разделяются на собственно описательные и метафоры-загадки («заставляющие думать»);

по степени проявления деятельностного момента: статические (холодный ветер) и динамические эпитеты (беспокойный ветер); 3) объективной или субъективной оценки. Эпитеты с объективной оценкой противопоставляются эпитетам, в которых качества имени выражены через призму представления о нём субъекта.

Классификация эпитетов В. П. Москвина [Москвин 2001], построенная на нескольких основаниях, является наиболее полной. В. П. Москвин опирается на понимание эпитета как «определения, подчиненного задаче художественного описания объекта» [Евгеньева 1948]. Это достаточно широкое определение, его можно считать неким эталоном для характеристики данного понятия. Исследователь выделяет типы эпитетов, положив в основу следующие критерии:

Характер номинации [Москвин 2006: 26]:

эпитеты с прямым значением (жёлтый луч; зеленый лес); им

противостоят эпитеты с переносным значением

метафорическим (золотой луч);

метонимическим (зеленый шум).

Семантический показатель:

оценочные (золотой век; серебряный век);

цветовые (лазурное небо; янтарный мёд); а также:

эпитеты, создающие портретную, поведенческую, психологическую и т. п. характеристику лица или описывающие объекты по размеру, форме, температуре и другим признакам.

По функции в создании художественного текста [Москвин 2006: 27]:

изобразительные (черные скалы);

лирические эпитеты (печальная звезда). Такие эпитеты иногда называют эмоциональными, поскольку они усиливают эмоциональность.

По структуре:

простые (дремучий лес);

сложные (пшенично-желтые усы; черногривый конь; угольно-черная борода, Москва златоглавая).

По степени освоенности:

общеязыковые (лазурное море; белая берёза);

индивидуально-авторские (нецензурная погода; колючие звезды (К. Паустовский)).

По степени устойчивости:

свободные (синие глаза; белоснежная скатерть);

постоянные (светлое будущее; туманный Альбион);

фольклорные (горе горькое).

По стилистической окраске:

разговорные (ангельский характер; цветастая радуга);

газетные (прогнивший режим; солнечный Узбекистан);

книжные:

а) поэтические эпитеты (легкокрылые мечты, мятежная душа); б) народно-поэтические (красна девица, гусли звончатые);

в) фольклорные (жито ядрёнистое, камешочки троеразные).

По количественному параметру:

одиночные (легкокрылые мечты);

двойные, «вилка» (золотистые ароматные сосны);

тройные (игольчатый льдистый мелкий снег).

Сочетание с фигурами, построенными на основе повтора:

тавтологические (горе горькое; старых старушек);

сквозные (застенчивый укор застенчивых лугов).

Семантический параметр Москвин затрагивает лишь вскользь, указывая, что «более подробная классификация в стилистике не практикуется, поскольку она будет дублировать семантическую классификацию прилагательных, разработка которой является задачей лексикологии» [Москвин 2001: 30].

Как видно по различным классификациям эпитетов, часто эпитеты квалифицируются в тесной семантической и структурной связи с определяемым словом, в эпифразе. В данной дипломной работе тоже будем придерживаться такого подхода к анализу эпитетов в письмах М. М. Пришвина. За основу возьмём классификацию В. П. Москвина как наиболее исчерпывающую и многоаспектную.

Глава 2. Морфологическая принадлежность, структура и семантика эпитетов в письмах М. М. Пришвина

2.1 Морфологические типы эпитетов

Эпистолярное наследие М. М. Пришвина содержит много эпитетов, разнообразных по морфологии, структуре, семантике и функциям.

Классификация эпитетов по морфологическому основанию предполагает разделение их по принадлежности к определённой части речи. Ядро эпитетов составляют прилагательные и наречия (Ахманова, Жирмунский, Москвин, Томашевский). Также в качестве эпитетов довольно часто выступают существительное-аппозитив, причастие, местоимение-прилагательное (Глушкова, Москвин).

Рассмотрим соотношение эпитетов в письмах М. М. Пришвина по их частеречной принадлежности.

Таблица 1

Соотношение эпитетов в письмах М. М. Пришвина по морфологическому основанию

№	Части речи в функции эпитета	Количество	Соотношение
п/п		эпифраз,	в процентах
		встречающихся	(под номером
		в письмах М. М.	--от общего
		Пришвина	количества,
			внутри номера
			-- часть от
			рубрики)
1	Имена прилагательные Качественные прилагательные в полной форме: а) в положительной степени б) в сравнительной степени в) в превосходной степени в том числе: Качественное прилагательное «хороший» в различных формах (кроме краткой) Качественное прилагательное «большой» в различных формах (кроме краткой) Качественные прилагательные в краткой форме Относительные прилагательные Притяжательные прилагательные	1260 878 810 10 58 32 30 25 347 10	75 69,7 92,3 1,1 6,6 3,6 3,6 2 27,5 0,8
2	Наречия	326	19
	в том числе:
	Наречие «очень»	54	16,6
	Наречие «совершенно»	9	2,8
3	Имена существительные, в основном существительные-приложения	18	1
4	Причастия	86	5

Основной частью речи, выступающей в качестве эпитетов в письмах М. М. Пришвина, является прилагательное (75% от всех эпитетов), поскольку эта часть речи специализируется на признаковом качестве.

Качественное прилагательное является основным поставщиком эпитетов в письмах Пришвина (почти 70% прилагательных в полной форме), т. к. даёт образное, цельное представление о признаке, воспринимаемом с помощью чувств, присваивает ему дополнительные авторские смыслы. Часто автор наделяет эпитет тем или иным свойством ситуативно, необщепринято, поэтому получаются неожиданные необычные эпифразы: «родственное внимание к окружающему миру» [Пришвин. Дневники. 1938-1939: 456]; «...и знаю, как много Вы сделали в отношении собирания документов о жизни и деятельности этих людей с гениальной совестью...» [Пришвин. Письма к Бонч-Бруевичу, В. Д. 28 июня 48 года]; «Нужно знать, что «контрреволюционер» значит хуже, чем коммунист, это значит почти что «буржуй», т. е. человек, образованный и неуловимый» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 21 Января 1919 г.].

Пришвин активно использует как словосочетания с качественными прилагательными в прямом значении («хороший литератор» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 14]; «настойчивая дама» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 194]), так и качественные эпитеты в переносном значении: метафорические: «В Зависти невозможно развязное начало и зажеваный, вялый конец» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 23]; «доброе, светлое чувство» [Там же: 23] и метонимические:

«Какая-то почтенная рука высылает мне «Красную Новь» [Там же: 23].

Иногда разные по номинации прилагательные встречаются в одной фразе и характеризуют одно и то же определяемое слово: «Напротив, из коммунистов не интеллигентов, встречаются очень порядочные и живые люди, с такими легко заключается личный блок и движется дело» [Там же 21 Июля 1924 г.] -

степени в письмах, как и в речи вообще, больше всего - 92,3% от числа прилагательных в полной форме: «Так, в столице какой-нибудь скромный и молчаливый солдатик, послушав таких речей, разрывается, как граната, в деревне» [Пришвин. Дневники. 1914-1917: 421]; «Злая месть, злой камень и дума, что вот съем привезенный фунт соли -- что тогда есть?» [Пришвин. Дневники. 1918-1919: 262].

Есть в письмах у этого писателя и постоянные, упорно повторяющиеся эпитеты, причём они встречаются и в поздних, и в более ранних письмах. Таково качественное прилагательное «хороший» в различных формах - встречается 32 раза. Самые излюбленные словосочетания с этим эпитетом у Пришвина: «хорошие люди» [Пришвин. Письма к Игнатовой ... и Коншиной ... 17 Апреля 1952 г.], «очень хороший человек» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу: 7], «хорошее письмо” [Пришвин. Дневники. 1948-1949: 70], ”моему хорошему знакомому» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу: 10]. Но встречаются и яркие, очень пришвинские словосочетания:

«хорошая, хозяйская радость» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 183],

«нашего хорошего единственного Разумника Васильевича» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 187]. Слово «хороший», часто присутствующее в пришвинских письмах, выдаёт нам человека живого, любящего людей и жизнь, всем интересующегося.

Также в письменном лексиконе Пришвина часто встречается эпитет «большой» в разных формах (32 случая употребления): «старые писатели, большие мастера” [Пришвин. Дневники. 1932-1935: 195], “для большого искусства” [Пришвин. Дневники. 1940-1941: 425], “Большущий поклон» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 170]. Эпитеты «большой», «хороший» придают письмам Пришвина положительный оттенок эмоциональной окраски.

Качественные прилагательные в сравнительной степени в роли эпитетов (всего 1,1% от числа прилагательных в полной форме) встречаются у Пришвина редко: “Теперь я жив у в печали, но не такой, однако, чтобы потерять себя; быть может, я начинаю путешествие по земной поверхности, ка к и раньше , но только более трудное, без внешних передвижений» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 181].

Переписка являлась частью повседневной жизни писателя, она описывает и комментирует пережитые события, отражая характер и темперамент автора, поэтому в ней много экспрессивных средств выражения. Ведь даже сам Пришвин говорил о себе: « В этих словах меня что-то затронуло очень больно, и я стал рыться в себе, в своем внутреннем, вечно бродящем и вечно мятежном существе и понял: нет, я и сейчас не могу жить и писать безмятежно»; «Но почему же, несмотря на все это и на отличный ход моих писаний, на такое полнейшее удовлетворение материальных потребностей, что я даже могу помогать и другим, я остаюсь мятежником и обращусь в живой труп, если этот мятеж каким-нибудь способом будет изъят из моей груди» [Пришвин. Дневники. 1936-1937: 239].

Одним из показателей эмоциональности является употребление в письмах разговорной формы сравнительной степени с суффиксом -ей. Эта лексема несёт в себе оттенок повышенной экспрессивности: «От Воронского я перешел в «Новый мир» к Полонскому, не знаю этого человека, но относится ко мне хорошо, и журнал его «Новый мир» как-то веселей «Красной нови» [Горький - М. М. Пришвин]; «у Ефр. Павловны грипп еще сильней, чем у меня, здесь эпидемия этой дряни с постоянными осложнениями в легкие и особенно в сердце» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 1 фев. 1928 г.].

Через сравнение с образцовым носителем определённого качества, некоторые пришвинские эпитеты в сравнительной степени приобретают по сути семантику превосходной степени, указывая на высшую степень проявления этого качества: «Дорогой Алексей Максимович, не знаю, какими

словами выразить вам свое восхищение перед последними вашими произведениями в «Красной нови» и в «Беседе», просто скажу, это теперь лучше всего и у вас лучше всего прежнего» [Горький - М. М. Пришвин]; «Но всех хуже мое положение» [Пришвин. Дневники. 1914-1917: 421].

Характерной особенностью писем М. М. Пришвина является наличие достаточно большого количества эпитетов, выраженных качественными прилагательными в превосходной степени (6% от всех качественных прилагательных в полной форме - в 6 раз больше, чем в сравнительной степени).

Среди них много прилагательных с суффиксами -айш, -ейш, актуализирующими высшую степень признака: «У нас для писателя есть два чудеснейших города: Питер и Сергиев» [Горький - М. М. Пришвин]; «Алексей Максимович! я лично в своем поведении для себя допустил величайшую роскошь: стараться быть со всеми людьми, как с самим собой» [Там же]; «... надо иметь особое редчайшее дарование” [Пришвин. Дневники. 1948-1949: 182]; «Я величайший враг бюрократии» [Пришвин. Дневники. 1936-1937: 9].

В некоторых случаях качественные прилагательные с суффиксами -ейш, -айш усиливаются приставкой -пре, которая дополнительно подчёркивает высшую степень качества: «Многоуважаемый и прелюбезнейший Давид Лазаревич ...» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 1].

Иногда прилагательные в превосходной степени в эпифразе с определяемым словом создают в предложении неожиданный, запоминающийся образ: «Вы не лисицы, конечно, вы хорошие люди, но я, честное слово, барсук и самый типичный» [Пришвин. Письма к Игнатовой ... и Коншиной … 17 Апреля 1952 г.]; «Самый неприятный элемент этого общества интеллигенты, которые пали так низко» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 21 Июля 1924 г.].

Также в письмах Пришвин насыщает эпитет, придаёт ему дополнительную ударную силу, используя прилагательные, выраженные аналитической формой превосходной степени, образованной с помощью определительного местоимения «самый»: «А я нисколько не удивился, когда вы написали о себе, что скоро 35-лет<ний> юбилей, а вы учитесь писать и не очень верите в написанное: это говорят в вас самые густые капли, которые остаются на дне вашего бокала» [Горький - М. М. Пришвин]; «... в мое время самый замечательный писатель был В. В. Розанов, но ему не удалось вывести любовь из лунного света, а у вас она при солнце» [Там же].

Иногда в письмах писателя встречается стечение, нагнетание эпитетов, выраженных прилагательными в превосходной форме: «Губерния эта, давшая свету столько знаменитых писателей, чуть ли не самая малоземельная и, наверно, самая истощенная в смысле социальных связей. Елецкий уезд -- самый малоземельный в Орловской губернии, Соловьевская волость -- самая малоземельная в Елецком уезде, и в Соловьевской волости мой хутор находится между двумя деревнями, самыми малоземельными» [Пришвин. Дневники. 1914-1917: 421].

Итак, мы видим, что формальным выражением неравнодушия, эмоциональности, живого интереса Пришвина ко всему является эпитет, выраженный прилагательным в превосходной степени, с использованием различных экспрессивных ресурсов языка: суффиксов -ейш, -айш, аналитической формы превосходной степени, а также особого использования форм сравнительной степени, получающих в контексте значение высшего проявления качества. Сочетание всех этих способов выражения высшей степени качества помогает наиболее полному выражению чувств и мыслей писателя.

Эпитеты, выраженные качественным прилагательным в краткой форме составляют 2% от общего количества прилагательных. В письмах Пришвина краткие прилагательные проявляют ярко выраженную оценочную семантику.

Эмоциональная составляющая как бы сгущается в таких прилагательных- эпитетах. М. М. Пришвин часто использует эти эпитеты, характеризуя творческие артефакты, например, произведения других писателей, свои произведения: «Эта «Юность» меня раздражает: она «рациональна», скучновата, необходима, однако, перед звеном «Любовь» [Горький - М. М. Пришвин]; «Хорошо начало, свадьба -- прекрасно! и до середины отлично нарастает волнение -- ярмарка превосходна!» [Там же]; «...но при всей значительности „Рассказ о необыкновенном" мешковат, перегроможденный, не прозрачный и стройный, как „Отшельник"» [Там же]; «Хотел бы вам послать замечательные книги … 1-я -- гениальна, 2-я -- превосходна, 3-я -- очень значительная и поучительная, 4-я -- трогательна» [Там же]; «В наше время литература бестемна...» [Пришвин. Дневники. 1928-1929: 475]; «Но ка к же хорош гнев Ильи. И как я его читаю простым набожным людям!» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 178].

Эпитеты, выраженные относительными прилагательными, составляют 27,5 % от общего числа прилагательных.

Относительные эпитеты разноплановы по смысловым значениям. Но, несмотря на это, в письмах Пришвина чётко прослеживается использование автором относительных прилагательных при живых, эмоциональных рассуждениях о следующих сферах:

- о литературном труде: «литературную полемику» [Горький - М. М. Пришвин]; «Если это собрание устроится, то я года два могу заниматься настоящей литературой и не шляться по Персиям» [Там же] ; «В 3-й книжке

«Красной нови» напечатана моя новая повесть «Корень жизни»: эта вещь моя коренная...» [Там же]; «и появление такой книги есть новое доказательство, что гений наш человеческий не может быть уничтожен, а если он бывает подавлен, то выпрет свое, не считаясь с эпохой» [Там же]; «словесного искусства» [Пришвин. Дневники. 1940-1941: 425]; «эстетические поэты 18-го века» [Пришвин. Дневники. 1940-1941: 425]; «Конечно, в нем очень много литературной несвободы от неумения владеть пером» [Пришвин. Дневники. 1928-1929: 475]; «Мучительный» рассказ Ваша личная придумка: рассказ изображает борьбу ...» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 23]; «примкнувшим к какой-нибудь несродной ему литературной группировке» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 311]; «несахарный беллетрист» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 265].

Говоря о труде писателя, М. М. Пришвин часто употребляет лексемы

«художественный» и «литературный»: «... как проверенные мною образцовые рассказы для распространения и как пример для молодежи, ищущей художественные формы своим переживаниям» [Пришвин. Дневники. 1942- 1943: 663]; «художественная мысль автора» [Там же: 663]; «не очень спешу на литератураратурный зов» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 3 Марта 1922 г.]; «вероятно, скоро явлюсь на подножный литерат. корм в Москву» [Там же 26 Января 1919 г.].

предназначении человека, о гражданском пути личности: «у них уже сложился свой маленький, местный, совершенно особенный и новый патриотизм» [Горький - М. М. Пришвин]; «Поэтическое изучение нашей страны” [Пришвин. Дневники. 1946-1947: 452]; “Вам надо вплотную стать к материнской служебной природе нашего времени” [Там же: 254]; “минуя гражданскую современность» [Пришвин. Дневники. 1942-1943: 663]; «моего гражданско-художественного пути» [Там же: 663]; «доказавшему не словом, а физической кровью свою любовь к родине” [Пришвин. Дневники. 1940-1941: 468]; «Охота исчезающе маленькая, почти игрушечная страсть среди наших безумных страстей» [Пришвин. Дневники. 1928-1929: 387]; «в сущности, ведь понятие культуры раскрывается как нарастание мировой связи людей» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 294].

о времени и о себе: «... в мое время самый замечательный писатель был В. В. Розанов, но ему не удалось вывести любовь из лунного света, а у вас она при солнце» [Горький - М. М. Пришвин]; «личная пустынная жизнь» [Пришвин. Дневники. 1944-1945: 262]; «Теперь я больше не завишу от внешних положений» [Там же: 262]; «Самому же мне, писателю, которого А. М. Горький с некоторым свойственным ему преувеличением называл образцовым советским писателем, защищать себя было неловко” [Пришвин. Дневники. 1940-1941: 474]; «Прошу Вас, только не думайте, что я политически глупенький и настаиваю на какой-то личной мещанской свободе» [Пришвин. Дневники. 1938-1939: 456]; «я мятежное существо» [Пришвин. Дневники. 1936-1937: 239]; «будущего человека» [Там же: 9]; «Будем спокойны, Вы - отличный редактор, я - трудовой писатель, а дальше - не мы» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 294]; «Так, дорогой мой, я, как словесник, большой ценитель игривости и эфирности Вашего таланта, в этом отношении я не сравнюсь с Вами, я этнограф, тележный человек...» [Там же: 265].

В данной смысловой группе Пришвиным часто употребляется лексема

«личный»: «личной привязанности” [Пришвин. Дневники. 1940-1941: 768];

«Но они тут на месте ничего не знают о себе самих, им кажется, будто они так провели время в ежедневной борьбе за свое личное существование...» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 102]; «личной души русского человека» [Пришвин. Дневники. 1920-1922: 113]; «Напротив, из коммунистов не интеллигентов, встречаются очень порядочные и живые люди, с такими легко заключается личный блок и движется дело» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 21 Июля 1924 г.].

Интересно словосочетание «живые люди», в котором эпитет «живые» развил своё качественное значение.

Очень частотно употребление Пришвиным эпитета «русский» в разных вариантах. М. М. Пришвин подчёркивает, что он является частью русского

народа, русской литературы, «русской народной совести» [Пришвин. Письма к Бонч-Бруевичу, В. Д. 28 июня 48 года]. В большинстве случаев это определение становится эпитетом благодаря рядом стоящему эпитету в необычном употреблении, относящемуся к тому же определяемому слову, который как бы делится с прилагательным «русский» своей смысловой палитрой: «природному русскому человеку» [Пришвин. Дневники. 1944-1945: 71]; «Боюсь я, что процесс революции русскую некультурную интеллигенцию отучает воспринимать» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 260].

В письмах Пришвина часто наблюдается необычная, непривычная сочетаемость слов, которая несёт семантическую трансформацию относительного эпитета: «обезьянью природу рецензентов» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 21 Июля 1924 г.]; «Вы человек практический, пчелиного свойства» [Пришвин. Дневники. 1920-1922: 234];

«потеряют свой политический аромат» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 260].

Эпитетов, выраженных притяжательными прилагательными, меньше 1% от всех имеющихся в письмах М. М. Пришвина прилагательных.

Притяжательные эпитеты подчёркнуто оценочно называют качество:

принадлежащее лицу (человеку): «Посоветую вам, когда будете хорошо издавать свои книги, дайте каждой главе свое название. Моими любимыми тогда будут «Два бога» (бабушкин и дедушкин) и еще «Хорошее дело» [Горький - М. М. Пришвин]; «Перевальские слова о свободе, гуманности, творчестве и т. п. должны теперь смолкнуть...» [Пришвин. Дневники. 1930- 1931: 280]. Подчас это неконкретизированное лицо: «помещичий лес» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 102]; «в мужицкой голове» [Пришвин. Дневники. 1914-1917: 421].

мифологической реалии: «боярину Берендеева царства» [Пришвин.

Дневники. 1926-1927: 102].

живому существу, но не человеку: «Вы знаете, я научился по этой паучьей работе предсказывать погоду: мужиков удивляю» [Пришвин. Дневники. 1930-1931: 212].

Притяжательные прилагательные в письмах Пришвина чаще имеют разговорные формы с суффиксом -ий: «пришвинский эгоизм» [Пришвин. Письма к Игнатовой ... и Коншиной … 17 Апреля 1952 г.].

Особенностью пришвиновских писем является наличие в них большого числа наречий (19% от общего количества эпитетов).

Подавляющее большинство эпитетов выражены так называемым как- наречием с суффиксом -о. Это определительные наречия. Больше всего материала, представленного этими эпитетами, приходится на обозначение:

качества действия: «Я рискну высказать мысль, что афоризмы надо писать или купно, как у Достоевского легенда о Велик<ом> Инквизиторе, или же, как это сделано у Розанова, будто бы от себя, т<о> е<сть>, какой-то одной личности» [Горький - М. М. Пришвин]; «Но, в общем, вначале дела шли у нас хорошо и занятно» [Пришвин. Дневники. 1914-1917: 421]; «Многие пробовали раньше писать в связи с моими работами то же самое (напр., Иванов-Разумник), но почему-то Вам только удалось сказать понятно и крепко (от себя)» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 183].

- отношения автора к лицу: «... Вы для меня существуете прочно» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 177]; «чувствую Вас искренно, как хорошего редактора и очень благожелательного мне человека...» [Пришвин. Дневники. 1948-1949: 680].

оценки состояния лица, ситуации, действия: «Похвала -- это вздор, конечно, но появление родственника -- это прекрасно» [Горький - М. М. Пришвин]; «И будет мне когда совсем худо, и заболят кишки -- придет весна,

на четвереньках приползу в лес» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову 183]; «Боюсь, что Вам, государственному деятелю, будет слишком чужда моя повесть, и подчас мне кажется дико даже посылать Вам ее» [Пришвин. Дневники. 1946-1947: 260].

Очень часто (16, 6% от общего количества наречий) Пришвин использует наречие меры и степени качества «очень», которое играет роль усилителя глагола или прилагательного либо причастия, либо слова категории состояния в роли определяемого слова: «Человек этот со «дна» и очень мне нравится» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 184]; «Очень это ему нужно» [Там же: 191]; «Живем плохо, в очень угнетенном состоянии духа, многие мрут от эпидемии сыпного тифа, живем, как в тюрьме» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 26 (13) Март. 1919 г.].

Часто наречие «очень» усиливает другое наречие-эпитет: «Взят человек из подполья прямо из Достоевского и очень остроумно применен к современности» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 23];

«... в этой мелочной разбитой жизни очень трудно найти в себе это чувство связи (назову что-ли так), без которого невозможно серьезно писать» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 3 Марта 1922 г.].

Иногда М. М. Пришвин удваивает ударную силу эпитета с помощью повтора этого эпитета: «... писать просят очень, но деньгами очень и очень скупы» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 173] либо повтором основы: «Серафиме Павловне кланяюсь низко пренизко и благодарю ее за корректуру «Зверя» [Там же: 183]; « Мало-мальски открывают, пришла, а супруга Ваша ей говорит сурово...” [Пришвин. Дневники. 1948-1949: 177]; “... хоть бы Вы чуть чуточку на немца переделались: и Вам бы потеплело, и Вашим приятелям и почитателям» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 178].

Также Пришвин использует приём постепенного сгущения качества,

когда при повторе эпитета ещё и повышает его ударную силу прибавлением слова «очень»: «Мои дела идут, но медленно, очень медленно» [Там же: 187];

«Так надо, конечно, идешь и несешь, но трудно, очень трудно жить одной верой, без явных друзей” [Пришвин. Дневники. 1932-1935: 421].

Часто (почти 3% от общего количества наречий) в письмах писателя фигурирует наречие «совершенно»: «Опустошение жизни за два месяца моего отсутствия в Москве ужасающее: Москва теперь совершенно умерший город» [Пришвин. Дневники. 1918-1919: 262]. Иногда это наречие-эпитет усиливает другой эпитет, выраженный наречием: «Уверяю Вас, что слово «свобода» упомянуто было в статейке совершенно случайно» [Пришвин. Дневники. 1938- 1939: 456].

Используются Пришвиным и фразеологизмы в функции наречия-эпитета:

«Чрезвычайно интересует меня затея Ремизова, не могу понять,-- что его гонит из-за границы и что его туда погнало, кажется, человек умный и с бухты- барахты ничего не делает» [Пришвин. Дневники. 1920-1922: 234]; «Вы поймете, что для друга надо писать хорошо, во весь дух” [Пришвин. Дневники. 1948-1949: 182]; «Благодаря этой комбинации, я стал крошечным рантьером и довольно долго могу не писать из-под палки» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 186].

Пришвин употребляет и сравнительную степень эпитетов-наречий: «Вы мне в этом поможете для того, чтобы Вам веселей и вольней было бы работать на ферме» [Пришвин. Дневники. 1930-1931: 133]; «Вы разберитесь потоньше, помня, что борьба (письмо Косыреву или что там) есть крайнее и нежелательное мне средство, на которое я пойду только при необходимости оберечь свой труд» [Пришвин. Дневники. 1936-1937: 432]; «Я вполне понимаю, что Вам невыносимо жить на фабрике пчел и что для вас есть все возможности устроиться более независимо» [Пришвин. Дневники. 1944-1945: 262].

Пришвин, судя по письмам, был человеком деятельным, эмоциональн

анализирующим события, действия и поступки личностей, отсюда такое большое количество самых разнообразных наречий -- части речи, характеризующей действие, признак, субъект: «Вчерне у меня готово звено

«Зеленая Дверь» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 294]; «Пишу Вам наскорях, прямо после приезда...» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 177];

«усердно жму Вашу руку» [Пришвин. Дневники. 1946-1947: 240];

«оперировать поэтически неосвоенным материалом” [Там же: 452]; “Как изучить край, чтобы он показался нам в своем личном единстве, а не как механически составленный «свод законов» этого края. Надо, по-моему, и тут изучать элементы края «любовно», т. е. каждую деталь как деталь органически целого края, в который и сам изучающий входит своей собственной личностью” [Пришвин. Дневники. 1932-1935: 768].

В письмах М. М. Пришвина совсем мало (1%) эпитетов, выраженных существительными. В основном это приложения (аппозитивы).

Аппозитивы выражены различными существительными, часто с оценочным значением: «Интересно, что любимой темой моих деревенских учеников (темы у меня вольные) бывает Иванушка-Дурачок, который делается комиссаром-душителем своего села и под конец за воровство и пр. изгоняется из партии» [Пришвин. Дневники. 1920-1922: 113]; «моралистов-аскетов» [Пришвин. Дневники. 1928-1929: 387]; «охотников-хозяев» [Там же: 387]; «В силу особенностей нашего времени писатель попадает в положение кустаря- одиночки» [Пришвин. Дневники. 1930-1931: 280].

Писатель с помощью эпитета-приложения выявляет один, главный в ситуации контекста, признак: «... это единственный опыт (в наше время) критики писателем-художником другого писателя по чувству сорадования в творчестве...» [Горький - М. М. Пришвин]; «Жаль только не перед кем тут хвалиться: прочел мужикам перепелятникам, очень хвалят, а что это Аполлон есть -- не понимают» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 178];

«Поверьте мне, что в борьбе своей меня интересует не «Новый мир» и не Мстиславские, а наша родина, мать-земля, порождающая и цветы и наше искусство” [Пришвин. Дневники. 1940-1941: 468].

У Пришвина есть и неожиданные аппозитивы-эпитеты, в которых писатель выпукло показывает главенствующий, обобщающий признак, например: «Я вхожу сюда много пережившим на стороне гостем с широко раскрытыми от удивления глазами и вижу тут, как везде в лесах, ту же самую вековую борьбу: лес-бес!» [Пришвин. Дневники. 1923-1925: 187].

Из описания аппозитивов видно, что существительные-приложения в роли эпитетов - яркое речевое средство, которое способно в неожиданном ключе охарактеризовать предмет речи. Такие эпитеты используются тогда, когда чувствуется недостаток в прилагательных для описания сложного признака.

На долю эпитетов-причастий в письмах Пришвина приходится 5% от общего числа эпитетов: «... все решительно, как в книге, кто умеет слушать человека и смотреть на лес с пониманием, написано на этих синеющих, голубеющих и зеленеющих ярусах» [Пришвин. Дневники. 1926-1927: 102];

«...секрет моего тяготения к природе в том, что, глядя в человека в упор, мне казалось, невозможно его описать: глядишь в человека и видишь множество «типов», и их описать всех невозможно. Возьму для примера тип подхалима, - сколько их в человечестве! А я обращаюсь к природе, описываю виляющий хвост, и вот Вам налицо все подхалимы» [Пришвин. Дневники. 1944-1945: 74]. Это подчас неожиданные, авторские эпитеты: «Примите привет моей блуждающей души» [Пришвин. Дневники.1920-1922: 260]; «Семашко предлагает ему санаторий, но я, тращенный зверь, боюсь, веду переписку, -какой санаторий, как и что...» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу

3 Марта 1922 г.] (тращенный зверь - неожиданная характеристика человека);

«В этих словах меня что-то затронуло очень больно, и я стал рыться в себе, в своем внутреннем, вечно бродящем и вечно мятежном существе...» [Пришвин. Дневники. 1936-1937: 239]; «в этой мелочной разбитой жизни очень трудно найти в себе это чувство связи (назову что-ли так), без которого невозможно серьезно писать» [Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 3 Марта 1922 г.].

М. М. Пришвин использует яркие причастия в юмористическом ключе:

«зевающего Нептуна» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 188];

«Прометей остриженный» [Там же: 188]; «Мы возились около часа, меня до такой степени тронула любезность этого солидного человека, целый год виденного мной в большой рыжей бороде, что я совершенно забыл об этом негодном и для вас ключе. Если он до сих пор не торчит в боковом ящике, то по всей вероятности Тененбаум сунул его к себе в карман. Я скоро приеду и мы вместе обыщем этого обрившегося человека» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 1=го Сент 1924 года].

...