Казалось бы, авторы-палиндромисты до сих пор в большей степени стремились расширить границы лексического, но не синтаксического потенциала палиндрома. В другом тексте Германа Лукомникова, «Бумагомаракам», в виде ироничной зауми представлен ряд частей речи со сложным морфемным составом. Среди них есть и искомые инфинитив, возвратный глагол (и в начальной форме, и в форме третьего лица единственного числа), деепричастия, возвратное причастие. Эта «глокая куздра» - свидетельство авторской рефлексии на тему ограниченности морфемных, а значит и синтаксических возможностей палиндрома:

Яуризироваться - уризируясь, таворизируя! / Яуризируя, / меуризируем! / Еинаворизирование / ясимищюуризирующимися / имяицазиризациями / олаворизировало / юицазиризацию! / Ротазиризатор / наворизирован, / навозиризован! / Яащюуризирующая / яицазиризация / ястеуризируется!

То, что такая рефлексия существует, подтверждают также слова петербургского палиндромиста Павла Байкова: «В своих палиндромах я всегда шел от того неповторимого синтаксиса, который получался в результате буквальной обратимости текста. Более того, я сделал много попыток написать не читающиеся наоборот подражания палиндрому. Но все они заканчивались… еще одним палиндромом» На вопросы редакции отвечают: Павел Байков, Сергей Бирюков, Борис Гринберг, Арсен Мирзаев, Елена Кацюба, Константин Кедров, Иван Чудасов // Дети Ра. 2009. 2(52). [Электронный ресурс]. URL: <http://magazines.russ.ru/ra/2009/2/bl27.html>. Дата обращения: 04.02.2017..

1.3 Выводы по первой главе

Благодаря открытости исторического авангарда и вопреки антиформалистским настроениям своего времени авангардисты второй половины ХХ века активно экспериментировали в области комбинаторной поэзии. Автореференциальная игра палиндрома, амбивалентность его референтных связей, а также сведения о палиндроме, которые уже были собраны исследователями-предшественниками, дают основания считать язык палиндромической поэзии отдельным поэтическим языком с собственной грамматикой, а крупные формы палиндромической поэзии анализировать комплексно, с учетом законов этой своеобразной системы.

Глава 2. Палиндромическая поэма как система: «Укол Блоку» Б. Гольдштейна и «Укор сроку» А. Кондратова

2.1 Общие замечания

Как устроена структурная связь палиндромии с фонетикой, грамматикой и синтаксисом, стилистикой, семантикой? Согласно Б.И. Ярхо, классификацию которого мы берем за основу своего анализа, существует три уровня организации поэтической речи: звуковой (подуровни - фоника или звукопись, метрика), словесный (грамматика (морфология, синтаксис) и стилистика (тропы и фигуры)), образный или семантический (образы и мотивы, идеи и эмоции).

В данном разделе мы обращаемся к палиндромическим текстам крупной формы - поэмам ленинградского поэта и лингвиста Александра Михайловича Кондратова Russian Literature LXXVIII I/II. Amsterdam: Elsevier B.V., 2015. Специальный выпуск. (1937-1993) и ученого-биофизика и палиндромиста из Подмосковья Бориса Наумовича Гольдштейна (1937-2011).

Кондратов писал палиндромическую поэму «Укор сроку» Кондратов А.М. Укор сроку (пятьсот -- пятидесяти). Октябрьская поэма-перевертень // Звезда. 1993. № 8. С. 36-41. (см. Приложение 2) с февраля по ноябрь 1967 года. Поэма состоит из пяти частей и представляет собой палиндромическую фантазию на тему поэмы Владимира Маяковского «Хорошо!» (1927).

Гольдштейн создавал «Укол Блоку» Гольдштейн Б.М. Укол Блоку // Гольдштейн Б. Палиндромы. Пущино: Фотон-век, 2009. С. 98-111. (см. Приложение 1) - двенадцатичастное палиндромическое переложение поэмы Александра Блока «Двенадцать» (1918) - на протяжении долгих лет. Начало было положено в 1974 году, но позднее автор дорабатывал текст и многократно вносил в него изменения - поэма существует в печати в нескольких разных вариантах. Количество строк в поэме оставалось прежним, но отдельные строки первой и последней из двенадцати частей палиндромист заменял. Нам известно о разночтениях в публикациях: 1. 11ый альманах «Тит» (самиздат, Тула, 2001 год); 2. «Антология русского палиндрома, комбинаторной и рукописной поэзии» Антология русского палиндрома, комбинаторной и рукописной поэзии / сост. и комм. Г.Г. Лукомникова и С.Н. Федина. М.: ГелиосАРВ, 2002. Г.Г. Лукомникова и С.Н. Федина (опубликована лишь первая часть поэмы из двеналцати); 3. издание, которым пользуемся мы (Приложение 1) - сборник палиндромов Гольдштейна под названием «Палиндромы» (2009).

В обращении Александра Кондратова и Бориса Гольдштейна к поэме Маяковского «Хорошо!», и к ее прообразу Подробнее об отношении Маяковского к поэме Блока см.: Харджиев Н.И., Тренин В.В. Поэтическая культура Маяковского. М.: Искусство, 1970. С. 320., поэме Блока «Двенадцать», соответственно можно найти много общего: в палиндромических версиях находят своё воплощение композиционные особенности, полиметрия и разговорный стиль поэм-предшественниц как совокупность художественных элементов. Палиндромические поэмы Кондратова и Гольдштейна объединяет тема революции. Мы убедимся, что одна и та же тема под давлением жёсткого формального ограничения и в пределах и без того узкого палиндромического словаря у двух мастеров раскрывается по-разному. Использование претекстов становится дополнительным ограничением и отзывается разительными стилистическими и грамматическими отличиями. Мы покажем, в чем именно заключаются индивидуальные особенности письма Кондратова и Гольдштейна на фоне общих для палиндромии закономерностей.

Поэма Кондратова состоит из 504 строк, 1339 слов (с подзаголовками), поэма Гольдштейна - из 408 строк, 1289 слов. Гольдштейн и Кондратов соединяют эпизоды поэм по принципу монтажа. Кондратов повторяет сюжет поэмы «Хорошо!» скорее пунктирно, вводит в «Укор сроку» лишь избранных героев из поэмы Маяковского (Ленин, Нева, ветер, трамваи (у Маяковского - «трамы») и проч.), прямые цитаты из Маяковского использует редко, обычно совсем короткие (напр., Ешь ананас!). На нерегулярной основе встречаются парафразы конкретных строк. Сравните, например:

А города вена, Нева-дорога

течёт. И - массами течёт!

«ОНО» ленинело...

(Кондратов)

Под мостом

Нева-река,

по Неве

плывут кронштадтцы...

От винтовок говорка

скоро

Зимнему шататься…

(Маяковский)

Гольдштейн в поэме «Укол Блоку» исследует собственный поэтический потенциал, стремится к переводческой точности: «Как поэт-символист, А. Блок уделял большое внимание звуковой и ритмической организации стиха. В последней его поэме «Двенадцать», несмотря на ее различные толкования, сконцентрированы достижения А. Блока и в ритмах и в звуке. Я взял на себя смелость перевести на язык палиндромов целиком эту поэму. При этом оказалось возможным сохранить почти везде ритмы, рифмы и композицию поэмы Курсив наш.. Некоторые смещения акцентов, мне кажется, не противоречат, а усиливают Блоковские интонации» Гольдштейн Б.М. Указ. соч. С. 5..

В своём «переводе» палиндромист делает следующий шаг на пути открытий, начало которым положил Блок. Языком палиндромии Гольдштейн заново переписывает блоковскую поэму нового типа: «С гениальной наглядностью он <Блок> показал необязательность для поэмы нового типа многословных описаний, развёрнутого сюжета, широких психологических мотивировок и лирических отступлений. На место всех этих особенностей, широко представленных в «старой» русской поэме, он поставил смысловую насыщенность, эмоциональную напряженность стихотворной строки и отдельного слова; он резко выдвинул на первый план скрытые, но всегда присутствующие в слове потенциальные смыслы, дал им простор» Долгополов Л.К. Поэма Александра Блока "Двенадцать". Л.: Художественная литература, 1979. С. 96.. Строфика и ритм не повторены в точности, но семантические и сюжетные нюансировки Блока сохраняются в каждой строфе. Сравним:

Характерен говор голосов, вступающий в каждой из двенадцати частей поэмы: у Блока - А Ванька с Катькой - в кабаке… // Здесь и далее знак // обозначает перенос строки. - У ей керенки есть в чулке! У Гольдштейна - И, катя пятаки, // Дарит -- и рад -- // Кате так --// Кабак!).

В поэме Кондратова возникает и еще один, дополнительный смысловой контекст. Речь его повествователя лишена пафоса лирического субъекта Маяковского (Можно забыть, где и когда пузы растил и зобы, но землю, с которой вдвоем голодал, - нельзя никогда забыть… и проч.), а обращение к претексту скорее пародийно: здесь обыгрываются идеологические формулы революции. Авторский план оказывается противопоставлен миру поэмы:

Быть может, школьники свободной России -- в ту пору, когда исполнится столетний юбилей ВОСР -- будут «проходить» юбилейный «Укор сроку», как «проходили» когда-то поэму «Хорошо!»? (Из примечания автора)

Кондратов иронизирует над аллюзивностью своей поэмы (в последних строках поэмы собственную поэму он называет одой «Худо», а претекст - одой «Чудо»). Обнажение приема или «фамильярный контакт с незавершенной современностью» (М. Бахтин) происходит у Кондратова и при комментировании композиционного перехода от основного сюжета к финалу поэмы. Мы неожиданно переносимся в план повествователя:

Оду «ХУДО» -

укор сроку -

лепо пел

или

худо? Дух

нем. Амен!

Да, нем. АМЕН, АД!

Использование палиндромического словосочетания в качестве заглавия традиционно для палиндромистов (об этом в первой главе диссертации пишет и А.В. Бубнов Бубнов А.В. Лингвопоэтические и лексикографические аспекты палиндромии. С. 41.: сравните «Казак» В. Набокова, «Потоп» В. Хромова, «Суперэпус» В. Гершуни, «Разин» В. Хлебникова и так далее). Такая «дань традиции» нередко реализуется при помощи палиндромических ритмико-синтаксических формул - так называемых ПУСКов (или УПСК) (Палиндромный Устойчивый Словесный Комплекс - термин А. Бубнова).

Описать сложный палиндром можно, например, словами Г. Векшина: «обратное чтение требует иного членения, линейного переразложения уже скомпонованных слов, отчего «дублирующие» друг друга фонографемы оказываются включены в разные лексические и грамматические единицы» Векшин Г.В. Фоностилистика текста: звуковой повтор в перспективе смыслообразования. С. 9.. Палиндромические клише, напротив, примитивны, не требуют перестановки словоразделов. Способы оценки сложности палиндромов в своё время были предметом большой дискуссии. Прославилась балльная система оценки В.В. Васиной, по которой один балл палиндром получает за каждое слово, при обратном прочтении, в отличии от ПУСКа, не совпадающее всеми буквами с исходным А роза упала НЕ на лапу Азора: искусство палиндрома / сост. Б.С. Горобец, С.Н. Федин. М.: URSS ЛЕНАНД, 2011. С. 198..

Итак, мы снова наблюдаем двойственность палиндрома: ПУСК для автора палиндромической поэмы - это одновременно «строительный материал», используемый для последовательного создания связного текста, и знак литературности или литературной диалогичности, отсылающий к предшественникам (как у Гольдштейна, так и у Кондратова встречаем, например, в усеченном виде знаменитую строку «я иду с мечем судия»). Устойчивые палиндромических пары (термин Ю.Б. Орлицкого) в качестве того самого «строительного материала» в больших количествах используют и Кондратов, и Гольдштейн (кармин-мрак; город-дорог; голод-долог; худо-дух; мороз-взором и т.д.).

2.2 Ритм, рифма, эвфония

В палиндромии рифма естественным образом производит анафорические конструкции; и обратно - фонетическая анафора автоматически приводит к возникновению рифмы (рифмоида): И не тихи тени, // И не сини сени! (Б. Гольдштейн)

Таким образом, в тексте, для которого (как в нашем случае) объектами парадигматического развертывания и одновременно субъектами синтагматических отношений выступают стихи-палиндромы, анафора и рифма оказываются единым амбивалентным проявлением общего принципа симметрии: одна без другой не существует.

Часто рифма в рассматриваемых поэмах оказывается неравноударной (то же - «диссонанс» (в терминологии Брюсова) или «консонанс» (в терминологии Жирмунского)). У Кондратова: тужи-биржи, уму-уху. У Гольдштейна: заката-плакат, дым-Иудавым. Это обстоятельство, конечно, в постхлебниковскую эру трудно назвать новаторством, к тому же, оно объясняется графической природой палиндрома. Каждая анафора вызывает к жизни рифму, и, если только ударный гласный при обращении палиндрома не перейдет в ударную гласную, последняя будет неравноударной. Это казалось бы отвлеченно-теоретическое соображение во многом проясняет, почему рифма в палиндромических поэмах как таковая отсутствует, а наличествующие рифмоиды остаются явлением спорадическим, не несущим стихообразующей функции. Появление регулярной рифмовки значительно затруднило бы, а то и сделало бы вовсе невозможным движение повествования.

Конечно, ориентация на предшественников, Маяковского и Блока, в случае Кондратова и Гольдштейна делает использование неточных рифм тем более оправданным. Так, Холшевников указывает, что неравносложные рифмы, отличающиеся на один слог, естественны для Блока и Маяковского. И более того: «неравносложные рифмы Маяковского нередко выходят за пределы обычной редукции, скрадывающей слог, непосредственно стоящий после ударного. Рифмующиеся слова могут друг от друга отличаться даже на два слога. Так, мужское окончание может рифмоваться с дактилическим (верфь -- уверовав), женское -- с гипердактилическим (часто встречающийся случай: усеянные -- воскресенье, папахи -- попахивая, оправить -- праведников, хвата -- перехватывает, неровно -- бронированного и т. п.)» Холшевников В.Е. Основы стиховедения: Русское стихосложение. 5-е изд. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: Издательский центр «Академия», 2004. С. 106.. Кондратов, впрочем, не часто обращается вслед за Маяковским к этой возможности, в «Укоре сроку» находим, разве что, кобылу - лил.

Строго говоря, в каждой строке каждой из поэм автоматически возникает палиндромическая рифма, которую М.Л. Гаспаров характеризовал так: «второе слово повторяет не в прямом, а в обратном порядке слоги или даже звуки первого («бе-се - се-бе», «воздух - худ зов»; ср. у раннего Маяковского «рез-че - че-рез»), даже глазами с трудом опознаются как рифмы; Хлебников с его философским вкусом к палиндромону был здесь едва ли не единственным экспериментатором» Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-1925 годов в комментариях. М.: Высшая школа, 1993.. Нередко возникает внутренняя рифма. Так, у Кондратова: голод, цен жнец, долог; и щи еще ищи; довод -- овод; А вон саркома мокра снова. У Гольдштейна: Рвал, как лавр; Молебен о небе, но не белом. Кондратов, изучавший рифму Маяковского, вероятно, осознавал, что частотность внутренних рифм в его палиндромической поэме сближает ее с претекстом: «Рифма связана с общей звуковой организацией стиха Маяковского как в широком смысле слова (т.е. ритмико-интонационной), так и в узком - звуковыми повторами внутри строки» Гончаров Б.П. Поэтика Маяковского: Лирический герой послеоктябрьской поэзии и пути его художественного утверждения. М.: Наука, 1983. С. 261..

Гольдштейн использует парную рифмовку, «пришедшую» в поэму Блока из раешника. Блок: Гуляет ветер, порхает снег. // Идут двенадцать человек. Или Винтовок черные ремни, // Кругом - огни, огни, огни... У Гольдштейна: Ветер ретив, На рубеже -- буран. // У ребят я беру -- Наган! // Мир огненнен! Горим! Иди, иди -- И волю лови!

Иногда ритмичность у Блока усилена тройной рифмой: Позади - голодный пес, // <…> В белом венчике из роз - // Впереди - Исус Христос. Гольдштейн повторяет и этот прием: Ищи, ищи! // И ржаного -- на, жри! // Иди, иди или Иди -- // И буржуя уж руби, // И так окати.

Кондратов активно использует рифму-эхо, маркируя при этом прямые аллюзии на претекст: Золото лоз, // вино нив - // шиш! Во второй главе поэмы Маяковского «Хорошо!» она часто встречается в двустишиях: Где земля, и где закон, чтобы землю выдать к лету? - Нету! или Что же дают за февраль, за работу, за то, что с фронтов не бежишь? - Шиш.

Конечно, по-буквалистски точно следовать за оригиналом у Гольдштейна получается не всегда. Гольдштейн иногда повторяет лишь последнюю по порядку рифму отдельной блоковской строфы, что создает эффект общего подобия непалиндромической и палиндромической строф. Вот, напротив, пример строфы, в которой Гольдштейн с блеском сохраняет смысл, рифмовку и четырехстопный хорей:

Разыгралась чтой-то вьюга,

Ой, вьюга', ой, вьюга'!

Не видать совсем друг друга

За четыре за шага!

(Блок)

Нарубили ли буран,

Ох, и лихо, ох, и лихо!

Намутили ли туман,

Ох, и тихо, ох, и тихо!

(Гольдштейн)

В этом параграфе мы уже оговорили, что индуцированная анафорой рифма часто оказывается неравноударной. Это свойство палиндрома имеет самые далеко идущие последствия и для ритмики палиндромических поэм (это касается, конечно, только языков, в которых главным ритмообразующим элементом является ударение). Когда-то казалось невероятным, что структура палиндрома может быть встроена в силлаботоническую систему стихосложения. Последняя, как известно, основана на фиксации положения ударений в строке: сталкиваясь друг с другом, два столь разнородных формальных ограничения, как размер и палиндромия, не могут не вступить в конфликт. Если бы Н. Ладыгин и В. Пальчиков на собственном примере не доказали, что палиндромическая поэзия может быть разностопной и равноударной, мы, возможно, до сих пор были бы уверены в обратном.

Впрочем, Кондратов и Гольдштейн избрали повествовательный механизм, вынуждающий их постоянно обращаться к стихам самых разных слоговых длин. Неурегулированные дольники, полиметрия характерны как для Маяковского, так и для Блока. Как и поэмы-предшественницы, палиндромические поэмы не отличаются ритмической урегулированностью, что делает постоянное обращение к чистым силлабике или тонике попросту ненужным.

Обращение Кондратова к поэме Маяковского было не случайным. В 1960-е годы Кондратов занимался стиховедческим статистическим исследованием эволюции поэзии Маяковского. В статье «Эволюция ритмики В.В. Маяковского» Кондратов А.М. Эволюция ритмики Маяковского. Вопросы языкознания. 1962. № 5. С. 101-108. Кондратов показывает, что начиная с двадцатых годов Маяковский синтезирует акцентный стих с классическим. В поэме «Хорошо!» лишь половина строк написана силлабо-тоническими размерами. Половина строк у Маяковского имеет 4 ударения, примерно четверть - 3, и ещё примерно четверть - 2. «В большинстве стихотворений, а также в поэмах «Во весь голос», «Хорошо!», «Про это», «Облако в штанах» наблюдается следующая закономерность: первая строка четверостишия, наиболее «тяжелая», имеет максимальное число ударений. Вторая строка заметно «легче». Третья -- более «тяжелая», чем вторая, но «легче» первой. И, наконец, самой «легкой» является последняя строка (преимущественно за счет концовок типа трезвость в стихотворении «Сергею Есенину»)» Кондратов А.М. Указ. соч. С. 108.. Хотя средняя длина строки в поэме Кондратова «Укор сроку» и в поэме Маяковского «Хорошо!» не совпадают (среднее количество слогов в строке у Маяковского - 9,05, у Кондратова средняя длина строки всего 11,81 букв), в «Укоре сроку» Кондратов имитирует эту особенность стиха Маяковского: каждая 6-7 строка узначительно (на 3-4 слога) длиннее остальных. Впрочем, за счёт других (коротких) строк в среднем длина строки у Кондратова меньше, чем, например, у Гольдштейна: Кондратов - 2,65 слов или 11,81 букв; Гольдштейн - 3,15 слов или 13,28 букв. Это происходит также потому, что Кондратов чаще парадигматически растягивает предложение на несколько строк, оставляя в каждой строке по 1-2 члена предложения.

Якобсон первым отметил Якобсон Р.О. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987., что Маяковский синтаксически и ритмически выделяет слово с целью преодолеть инерцию символистского ритма. Кондратов имитирует интонацию Маяковского, выделяет слова ритмически:

Гул слуг:

«Барс -- раб!

Бар -- грабь!

Нож, он

туш шут!»

Нов звон

дуд…

Стиль у Маяковского поддерживается самим ритмом: «Стиль речи Маяковского -- подчеркнуто разговорный. Это нашло выражение в ритмическом строе его стихов, в основе своей преимущественно акцентных, в которых элементарной ритмической единицей является слово» Холшевников В.Е. Основы стиховедения: Русское стихосложение. С. 105.. Вспоминая, как Маяковский скандировал свою поэму, В.А. Катанян сообщает: «Новым для Маяковского было привлечение в поэму <«Хорошо!»> звучаний известных песен, романсов, частушечных и плясовых напевов, которые накладывались на новые, написанные им слова. В печатном тексте поэмы они неразличимы (наиболее простой пример того, что «ничем, кроме голоса, не передаваемо»)» Катанян В.А. О некоторых источниках поэмы «Хорошо!» // Литературное наследство. Т. 65: Новое о Маяковском. М.: Издательство АН СССР, 1958. С. 291.. Катанян упоминает и строчки на мотив известной песни на слова Дмитрия Садовника о Степане Разине «Из-за острова на стрежень...» (Под мостом Нева-река, По Неве плывут кронштадтцы...От винтовок говорка скоро Зимнему шататься...), и четверостишие о Керенском на мотив романса «Оружьем на солнце сверкая...» в 3-й главе, и написанный Маяковским куплет на «Яблочко» -- в 7-й главе, и частушки на старые плясовые припевы его собственного сочинения, и даже «Цыпленок жареный, цыпленок пареный...» (Мы только мошки, мы ждем кормежки...). В главах, содержащих песни (ритм частушек, пляски, воровской песни, городского романса), как у Маяковского, так и у Блока, стиховой ритм также более отчетлив. В поэмах Кондратова и Гольдштейна элементы музыкального фольклора воспроизводятся скорее на уровне лексики, чем ритмически. Вот, например «воровская песня» у Гольдштейна: Ветер ретив, // На рубеже - буран. // У ребят я беру - // Наган!

Е.Г. Эткинд уточнил слова В.М. Жирмунского, считавшего музыкальное своеобразие «Двенадцати» Блока «грандиозным неразрешенным диссонансом», и заметил, что единственный элемент, упорядочивающий разнообразие форм, образующих словесно-стиховую ткань поэмы, это маршевый ритм, набирающий силу к концу поэмы Эткинд Е.Г. Там, внутри: О русской поэзии XX в.: Очерки. СПб: Максима, 1997. С. 126.. Гольдштейн не стремился воссоздать «синкопированный» четырёхстопный ямб с перекрёстном рифмовкой из последней главы поэмы Блока, но инкрустировал в текст отдельный созвучные блоковским элементы (Марш -- в шрам // Да в ад. // Удал, кладу // Угар врагу.// Ищи, ищи // На рубеже буран! // Иди, иди, // Народ, до ран!).

М.Л. Гаспаров и Т.В. Скулачева показали Гаспаров М.Л., Скулачева Т.В. Статьи о лингвистике стиха. С. 226-231., что у Блока однородные последовательности ударных гласных не встречаются чаще естественной последовательности, хотя такое впечатление нередко возникало у исследователей. В палиндромической поэме Гольдштейна, строки которой состоят из 2-3 слов, напротив, в каждой строке встречается не больше двух разных гласных. К тому же, чем короче палиндромическая строка, чем менее дистантны повторяющиеся (а точнее, зеркально отраженные) звуки начала и конца строки, тем ощутимее повтор. В палиндроме звуковые повторы в строке постоянно расположены предсказуемым образом. Чем выше показатели упорядоченности структуры слога, тем гармоничнее соотношение аллитераций и ассонансов в тексте. В третьей главе своего исследования А. Бубнов доказывает, что текстовых сегментов с упорядоченной структурой слога в поэме Гольдштейна составляет 54% - больше, чем в любом другом тексте из выборки Бубнова Бубнов А.В. Указ. соч. С. 381..

Это вовсе не означает, что у Кондратова и Гольдштейна отсутствуют аллитерации и ассонансы, рассеянные по соседним строкам и притягивающие эти строки друг к другу: ЩИ-ИЩ - А щи, пища // (И щи ещё ищи)? Или РК-КР - О рук Шкуро массам порку дай, // ад -- укроп массам (А. Кондратов). Часто встречается и морфемный повтор в разных строках, связывающий «единицы лексического, грамматического и фонетического уровней» Николина Н.А. Динамика морфемного повтора в поэтической речи XIX-XX вв. / Основные тенденции развития поэтического языка XX-XXI вв. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2015. С. 188.. Таким образом, мы можем констатировать, что сама природа палиндрома в сочетании с композиционным особенностями такой крупной формы, как поэма, совместно работают на усиление эффекта, который производит звуковая инструментовка текста.

Гольдштейн создаёт особую эвфонию в каждой строфе. Здесь, например, Д-К-Л-Х:

2.3 Грамматика, стилистика

В этом разделе мы прокомментируем некоторые возможные стратегии текстообразования - повтор синтаксических схем, использование штампов и ряд других конституирующих компонентов текста, а также представим результаты первичного анализа синтаксических связей в поэмах Гольдштейна и Кондратова.

В своей поэме Кондратов часто использует контраст. В первую очередь это проявляется на ритмико-синтаксическом уровне. Во-вторых, на уровне стилистики: например, в строке баба, мадам Саша-с или в случае использования устаревших союзов (аки, инда). Наконец, Кондратов сталкивает разнородные семантические пласты. Так, средствами палиндромии поэту удалось ввести в текст поэмы о революции мифологические и библейские реминисценции: войну здесь олицетворяют Арес и Марс, дается характеристика Ленину не Лот, а потопа Ной, упоминаются «Асса» и «воин-Иов». Главные тропы, которые использует Александр Кондратов в поэме «Укор сроку» - это метафора (голод, цен жнец, долог; Марсу - срам! То идиот и вор крови; А города вена, Нева-дорога; укор сроку, телеге лет; Зиме ремиз, летел бучи чуб), метонимия (Кирки крик: «РОМАНОВЫ - ВОН!», Лапоть топал и бил алиби, Бузи, бунт!), а также гипербола, введенная, как и у Маяковского, в стремлении достичь эффекта революционного плакатного лозунга. Текст Гольдштейна в большей степени метонимичен: Имя - и над зданиями!; И наст уже режут сани; Или богатого били и так далее.

Отдельного внимания заслуживают синтаксический и лексический параллелизм в поэмах. Повтор у Кондратова чаще всего отнесён на несколько строк, создаёт сложную перекличку на большом отрезке текста: А города вена, Нева-дорога // течёт. И - массами течёт! через семь строк - Течёт, алая, ала, течёт. Гольдштейн чаще составляет ряды однотипных строк, использует амплификацию: Или бар грабили, // Или богатого били, // Или мещанина щемили; И не тихи тени, // И не сини сени!; И ледены недели, // И тупы пути; Ищи, ищи // Иди, иди. М.Л. Гаспаров выделял два интонационных типа новых размеров начала века Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. С. 220.: «изосинтаксический» (с нагнетанием параллелизмов) и «антисинтаксический» (с обилием неожиданных анжебеманов). Можно сказать, что Гольдштейн преимущественно демонстрирует приверженность первому типу, а Кондратов - второму. При этом поэма Гольдштейна содержит значительно больше повторов идентичных строк. Повторы и синтаксические параллелизмы, как и у Блока, у Гольдштейна поддерживают ритм. Можно выделить несколько блоков-рефренов, регулярно встречающихся на протяжении всей поэмы: Атака заката // Так ал, пламенем ал плакат; Мир огненнен! Горим!; Иди, иди - // И волю лови; И буржуя уж руби // И врага рви и проч. Кстати, один из рефренов асимметричен: это строка «ретив ветер». Как мы уже отмечали, асимметрия характерна для русской палиндромии. Однако в данном случае вслед за Бубновым мы видим здесь дополнительную авторскую мотивировку: «Гольдштейн в поэме «Укол Блоку», видоизменяя лейтмотив, на вольно-палиндромный «ретив ветер», отходит от такого строгого соответствия в связи с тем, что у А. Блока в «Двенадцати» не могло быть украинизмов в авторской речи» Бубнов А.В. Указ. соч. С. 173.. Необычна игра с омонимическим повтором у Кондратова. Например: на Женеве нежен // Ленин ел // уху // бурь. // О, левело, летело лето-котёл, чуть ниже омоним в другом значении - Тесен, гул луг несёт // уху. Последний пример относится также к ряду повторяющихся конструкций, предворяющих прямую речь (революционные призывы) и конституирующих тем самым общую композицию поэмы: летел, летел худ слух:…; труб зовы, вызов:…; а соло голоса уху:…; нов, нов летел уху, летел довод - овод… и так далее.

Поэзия Кондратова и Гольдштейна ощущается как разговорная тем острее, что, по сравнению с Маяковским и Блоком, сильно возрастает процент эллипсисов, междометий (до 5% строк состоят исключительно из них), анаколуфов. Ниже мы представим результаты синтаксического анализа палиндромических поэм и тем проиллюстрируем, что они вполне соотносимы с описанием разговорного стиха у Холшевникова: «Синтаксический (а следовательно, и мелодический) строй ее не упорядочен, свободен, длинные и короткие предложения разного строения сменяют друг друга без всякой заранее заданной системы, зато интонация гораздо экспрессивнее. Часто встречаются неполные предложения, иногда некоторые члены предложения не произносятся, заменяясь в разговоре жестом, а также тем, что можно условно назвать интонационным жестом. <…> Один из основных признаков разговорного стиха -- наличие оборотов речи и синтаксических конструкций, характерных для разговорной речи, и экспрессивных интонационных жестов («Видишь -- вон...» и т. п.)» Холшевников В.Е. Основы стиховедения. С. 175.. Кстати, случаи употребления слова «вон» по обеим поэмам исчисляются десятками.

Не только ритм, но и сама палиндромия, накладывающая ограничения на морфемный состав предложения, воздействуют на порядок слов в предложении. Часто встречаются: инверсия (из Гольдштейна: И рот во плаче - печаль повтори), гипербатон (из Кондратова: Рабы мы бар), хиазм (из Кондратова: Дорог город… О, город дорог! или Воров - мечем! Мечем - воров!). Большая нагрузка приходится на пунктуацию: у авторов нет привычной свободы в использовании слов-связок, вводных слов, да и просто любых «лишних» слов. В ситуации ограниченных синтаксических и лексических возможностей Гольдштейн и Кондратов стремятся уйти от однообразия так часто, как это возможно. Например, несмотря на то, что Гольдштейн на протяжении всей поэмы многократно использует союз «как», сам по себе являющийся палиндромом, мы обнаружили несколько типов сравнения, в которых союз не используется: Атака заката - // Так ал плакат! Или Так ал, пламенем ал плакат!

Представляется, что одной из мотиваций для увеличения авторского грамматического арсенала может стать, например, стремление уйти от много раз использованных словарных штампов. Трюизмом стало использование кратких прилагательных на «-ителен» («не лети...» при обратном прочтении) А роза упала НЕ на лапу Азора: искусство палиндрома / сост. Б.С. Горобец, С.Н. Федин. М.: URSS ЛЕНАНД, 2011. С. 198., некоторых императивов (оголи милого, ищи пищи, иди, сиди) Бубнов А.В. Указ. соч. С. 183., императивного междометия «тс» (даёт редкое непалиндромическое «ст» при обратном прочтении: например, Стада ада - тс! у Кондратова) (Зубова, Бубнов) и проч. В поэме Бориса Гольдштейна «Укол Блоку» таких штампов множество. Кроме того, 21 строка состоит из единственного слова-палиндрома (Колок, Мадам, Наган) или слова-палиндрома, повторенного несколько раз (Нежен, нежен, Алела, алела, алела - в шести случаях из двадцати одного), 22 строки составлены из междометий (Хо! Ох!, А-та-та! etc.). Это типично для крупных палиндромических форм: шаблоны часто используются в интересах сюжета и композиции.

На анализе синтаксем по месту в палиндромической строке мы настаиваем в том числе потому, что нередко синтаксические структуры повторяются с заметной частотой - при образовании связей эксплуатируются морфологически удобные для составления палиндрома шаблоны. В крупных формах эта тенденция ведет к увеличению количества синтаксических параллелизмов. У Гольдштейна однотипные конструкции встречаются повсеместно: в них одинаково устроено «отражение» определенных морфем при обратном прочтении.

Проиллюстрируем это утверждение несколькими примерами. Автор многократно (12 раз) использует одно и то же решение, употребляя глагол множественного числа третьего лица в прошедшем времени - строка начинается с союза «или»: Или наманили, Или били, Или взвили (кстати, похожим образом составлена оригинальная строка Али молвила? Али вломила). Для сравнения: Александр Кондратов никогда не пользуется возможностью, которую даёт этот союз - при обратном прочтении в «Укоре сроку» он всегда остаётся самим собой (и встречается в поэме всего 6 раз, в 4 строках). 15% (62) строк в поэме начинаются с союза «И». Их можно классифицировать с точки зрения функциональности: в конце строки «и» оказывается либо окончанием существительного в именительном падеже и во множественном числе (И не тихи тени), либо окончанием императива второго лица единственного числа (И буржуя уж руби), либо окончанием существительного третьего склонения в родительном или творительном падеже (И пикантен, и нет накипи, И ворковала во крови»). Кондратов эксплуатирует те же функции, но с союза «и» строка у него начинается в 8% случаев (в 43 строках). Частица «не» в начале стиха используется Гольдштейном для формирования одинаково сконструированных противопоставлений. В середину попадает разное количество слов, но общая схема повторяется: Не туман, а мутен, Не сапог, а шаг опасен, Не рок суров, а вор ускорен. С «не» у Гольдштейна начинается 10 строк, у Кондратова - 5. Множество раз Гольдштейн использует в качестве оси палиндромической строки также союз «как»: Рвал, как лавр; А бабушка: - Как шуба, ба!; Аж «Учредилка», как лидер, чужа; Поп как поп; Тут как тут и т. д.

Автор «Укола Блоку» раз за разом обращается к определенным стратегиям, с помощью которых уже использовавшиеся короткие строки «расширяются». Можно выделить несколько самых популярных способов:

1. Удвоение:

«И пули лупи» - «И пули лупи, и пули лупи»;

«Ох, и лихо» - «Ох, и лихо, ох, и лихо»;

«Марш в шрам» - «Марш, марш -- в шрам, шрам».

2. Распространение:

«Ретив ветер» - «Ветер летел ретив»;

«Или шили» - «Или шубу, шубу шили».

3. Удвоение с появлением новой «оси» (в данном случае осью становится буква «т»):

«Удивив, иду» - «Удивив, идут. Удивив, иду».

4. Изъятие (при чем предложение меняется семантически, но синтаксическая структура сохраняется):

«Уже раз и зарежу» - «Уж раз и заржу».

5. Омонимия, сдвиг, игра с перестановкой словоразделов (пересегментация), в результате которой формируются, по Бубнову - пантопалиндромы (пантограммы, панторифмы; часто ошибочно называют гетерограммами) (то, что С. Федин обозначил термином «проява»):

«И на стуже режут сани» - «И наст уже режут -- сани».

У Кондратова встречаем лишь 3 из 5 способов:

1. «Туг жгут, туг жгут»

2. «Голод долог» - «Голод, цен жнец, долог!»

3. «Дорог город… О, город дорог!»

4. Нет

5. Нет

Вынужденная мера становится неотъемлемой чертой палиндромической поэзии. Бубнов также выделяет способ повторного использования палиндромической строки, в котором варьируются «инициали» слов-элементов стиха: ср. финал у Кондратова «Конец сценок. Конец оценок».

Сводная таблица из работы Бубнова Бубнов А.В. Указ. соч. С. 418. демонстрирует, что показатели, напрямую связанные с лапидарностью, субстантивностью и беспредложностью в этом отрывке относительно высоки:

Важно учитывать, что исследователь проводил подсчёты только по первой части двенадцатичастной поэмы Гольдштейна. Мы скорректируем эти данные и представим здесь результаты подсчётов по всей поэме, а также данные по поэме Кондратова:

* Междометия, звукоподражания, вводные слова, макаронизмы, окказионализмы

Как видно, по-прежнему лидируют существительные. Как мы увидим далее, огромное количество существительных у Кондратова объясняется прагматической необходимостью: потребностью использовать дополнения.

На этом фоне особенно заметны необычные для русского палиндрома лексические и синтаксические решения. Встречается, например, редкое употребление возвратного глагола в личной форме: Материшься так, катясь шире там! с сохранением мягкого знака при обратном прочтении. Естественная склонность палиндрома к частотному использованию императивов у Кондратова на дополнительном уровне провоцирует своеобразную «перекличку» с поэмой-претекстом: как известно, разговор с реальным или вымышленным собеседником характерен для Маяковского Томашевский Б.В. Стилистика и стихосложение. Л.: Учпедгиз, 1959. С. 179., часто встречается он в сопровождении соответствующих форм и в поэме «Хорошо!».

Обилие междометий у Гольдштейна отнюдь не случайно: «Примерно половина строк «Двенадцати» состоит лишь из двух или даже одного слова, причём не всегда грамматически знаменательного, а часто междометия, или частицы, или даже звукоподражания: «эх, эх» (особенно часто); «тра-та-та»; «ну»; и это знаменитое «трах-тарарах-тах-тах-тах-тах», которое варьируется на разные лады» Долгополов. Указ. соч. С. 81..

У обоих авторов встречаем окказионализмы: левело-левело лето-котел, «ОНО» ленинело, СССРом, лесорубь, лыл, мотохохот, мордодром (Кондратов); Макси-дерьжава (Гольдштейн). Тем не менее, палиндромисты отнюдь не злоупотреобляют словотворчеством в интересах палиндромии. Окказиональная онимизация - как Наездница Цин-Дзе-Ан у С. Кирсанова - вовсе отсутствует, напротив, в больших количествах встречаем настоящие имена, имена исторических персонажей (Ленин, Иуда, Катька, Ванюша у Гольдштейна; Ленин, Шульгин, Краснов, Духонин, Каледин, Врангель, Шкуро у Кондратова). По свидетельствам очевидцев Катанян В.А. О некоторых источниках поэмы «Хорошо!». С. 291., Маяковский внимательно и долго изучал документы и исторические исследования при написании своей поэмы. Обилие реальных имен и исторических реминисценций у Кондратова можно назвать оммажем поэту-предшественнику.

Учитывая, что представляет собой структура палиндрома, более продуктивным мы находим анализ синтагматической и парадигматической реализации конкретных синтаксических конструкций. Это соотношение связей в двусловиях:

Если одно и то же двусловие встречалось несколько раз (в одной строке или в разных), мы каждый раз считали его заново. Если повтор слова-палиндрома встречался в одной строке, мы считали его за одно слово, а не за однородные члены (типа «летел, летел»). Полные формы прилагательных и причастий не характерны для палиндромии, частотны сочетания типа «Ветер ретив». Их связь мы считали как предикативную даже в тех редких случаях, когда они могли быть прочитаны как словосочетание существительное + определение по типу фольклорного «красна девица». Например, строки Ленин ел // у ниши тишину добавили по одному «очку» в группы 1. предикативных связей (Ленин ел); 2. обстоятельственных связей (ел у ниши); 3. дополнительных связей (ел тишину - подгруппа «прямое дополнение»); 4. отсутствия связей (у ниши тишину). Результаты во многом обусловлены обилием синтаксических параллелизмов и повторов и обоих поэмах.

У обоих поэтов почти нет определительных связей и связей внутри предиката, что не вступает в противоречие с данными Бубнова об общей склонности палиндромов избегать прилагательных в полных формах. Кондратов при этом предпочитает дополнения, Гольдштейн - обстоятельства. Увлечение количества однородных членов у Гольдштейна вполне согласуется с его методом введения параллелизмов, о котором было сказано ранее.

В ситуациях, когда слова-палиндромы не составляют отдельных назывных предложений, они становятся частью распространенных предложений, захватывающих наибольшее возможное количество стихов:

Летел, летел // Ретив ветер -- // И город, и дороги, // И тупики пути -- // Нежен, // Колок // Ледок одел (Б. Гольдштейн)

Хотя в стихах средняя длина предложения у Гольдштейна и у Кондратова (Гольдштейн: средняя длина предложения - 5,21 слов или 1,65 стиха; Кондратов: средняя длина предложения - 3,75 слов или 1,4 стиха) почти одинакова, нет словосочетательных связей у Кондратова лишь в 30% случаев, при этом треть приходится на последнюю часть поэмы. По сюжету революция уже завершилась: эта часть насыщена восклицаниями - лозунгами новой власти.

Б.И. Ярхо показал, что стихораздел в русской поэзии XIX в. чаще всего разрывает синтаксическую связь между предложениями, затем - между группой подлежащего и сказуемого, затем - между глаголом и дополнением/обстоятельством, затем - между определяемым и определением Гаспаров М.Л., Скулачева Т.В. Указ. соч. С. 174.. В «Уколе Блоку» примерно в половине случаев строка не имеет словосочетательных связей ни с предыдущей, ни с последующей. В статье «Ломоносов, Пушкин, Бродский» Шапир М.И. Три реформы русского стихотворного синтаксиса: (Ломоносов -- Пушкин -- Иосиф Бродский) // Шапир М.И. Статьи о Пушкине. М.: Языки слав. культур, 2009. С. 11-70. М. Шапира находим: у Ломоносова 39,8-60,3% (по разным периодам), у Пушкина в астрофических поэмах 27,3%-43,4%, у И. Бродского в «Петербургском романе» -- 45,5%, в «авангардном» «Пенье без музыки» -- 17,4%. У Кондратова этот показатель значительно ниже. Это оправдывается тем, что анжебеман - наиболее доступное для палиндромиста средство, работающее на повышение связности текста. Чаще всего у Гольдштейна это предикативные словосочетания, у Кондратова - дополнение (дополнений у Кондратова, к тому же, и вообще значительно больше). Это отчасти объясняет, как именно Кондратов создаёт предложения, распределяющиеся на несколько стихов: чаще всего «достраивая» их через дополнения.

2.4 Выводы по второй главе

А. Кондратов и Б. Гольдштейн отказываются от регулярного использования рифмы - одного из важнейших инструментов В. Маяковского и А. Блока. Не ставили они своей задачей и в точности воспроизвести сложную полиритмическую организацию поэм-претекстов: повторяют их структуры лишь в отдельных случаях, заслуживающих, впрочем, самого пристального внимания. Звуковая инструментовка в палиндромической поэзии обогащена дополнительным рядом внутри строки. Несмотря на то, что в целом соотношение частей речи в поэмах не противоречит общей для палиндромической поэзии тенденции, в силу индивидуальных стилистических особенностей поэмы на лексическому уровне при этом заметно отличаются друг от друга.

Глава 3. Палиндром как гомотетичный элемент: об особенностях композиции текста Д.А. Пригова «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна»

Литературное произведение представляет собой не сумму, а структуру элементов; в этой структуре от перестановки слагаемых сумма меняется, и часто очень заметно.

М.Л. Гаспаров Гаспаров М.Л. "Уснуло озеро" Фета и палиндромон Минаева. Перестановка частей // Гаспаров М.Л. Избранные труды. Т. II. О стихах. М.: Языки славянской культуры, 1997. С. 40.

Известно, что структура палиндрома, его амбивалентность, со времён античности использовалась не только в комбинаторных элементах с буквами, но и при составлении поэтических текстов, основной комбинаторной единицей которых является слог, слово, строка или более крупный элемент. В прозе может быть палиндромичной сама композиция. Решающую роль здесь играет зеркально-симметричная инверсия Бубнов А.В. Палиндромия: от перевертня до пантограммы. С. 302.. Чем крупнее комбинаторная единица, тем сильнее тавтологичность текста Гаспаров М.Л. Указ. соч. С. 39.. М.Л. Гаспаров указывает, что подобный пример есть в «Парижской поэтике» Иоанна Гарландского (XIII в.). Эти стихи, как отмечает филолог, «будучи читаемы слово за слово от начала к концу, дают рифмованный ритмический стих, а от конца к началу рифмованный метрический» Гаспаров М.Л. Средневековые латинские поэтики в системе средневековой грамматики и риторики // Гаспаров M.Л. Проблемы литературной теории в Византии и латинском средневековье. М.: Наука, 1986. С. 91-170.. Бубнов отмечает, что «в английской литературе, несмотря на непредрасположенность к инверсии английского языка, но благодаря развитой аналитичности, словесный палиндром имеет гораздо более широкое функционирование» Бубнов А.В. Указ. соч. С. 302.. На английском языке словесные палиндромы в ХХ веке составлял Джеймс Альберт Линдон. Сочинялись такие палиндромы также на языках с идеограмматической письменностью, например, на китайском (стихотворение Ли Яна (род. ок. 1760 г.) «Весенняя луна» существует на русском языке в переводе академика-китаиста В.М. Алексеева). Среди ранних палиндромов, написанных на русском языке, широко известны буквенные палиндромы Иоанна Величковского («раки словные»). Ю.Б. Орлицкий в своей статье «Веков минувших палиндромы» из «Нового палиндромического словаря современного русского языка» Е.А. Кацюбы Кацюба Е. Новый палиндромический словарь. М.: ЛИА Р. Элинина, 2002. напоминает также о рифмованном словесном палиндроме П.И. Голенищева-Кутузова (опубл. в 1802). В.Я. Брюсов составлял не только буквенные («В дорожном полусне», «Голос луны»), но и словесные палиндромы («Виденья былого», «Из латинской антологии»). Традиция строчных палиндромов прочно связана с пародиями XIX века: «Палиндромон строчный» Дмитрия Минаева (1863) - пародия на стихотворение Афанасия Фета (1856) Гаспаров М.Л. "Уснуло озеро" Фета и палиндромон Минаева. Перестановка частей. С. 39..

Бонч-Осмоловская упоминает эксперимент с формой рассказа, принадлежащий советскому фантасту Михаилу Пухову: «В его сборнике рассказов «Картинная галерея» можно найти рассказ «Палиндром в антимир», который состоит из последовательности слов, расположенных симметрично относительно центрального, кульминационного момента текста, обозначенного как «Удар. Еще удар». Это обращение текста автор увязывает с обращением времени, зеркально отражающимся в момент перехода космического корабля землян в антивселенную. При этом окончание рассказа, повторяющее с точностью до направления прочтения, его начало, видится не как простое отражение, но как развитие действия» Бонч-Осмоловская Т.Б. Краткая история литературы формальных ограничений // Черновик. 2008. №23. [Электронный ресурс]. URL: <http://www.chernovik.org/main.php?nom=23&id_n=9&first=26>. Дата обращения: 08.05.2016.. По Лотману, «зеркальный механизм, образующий симметрично-асимметричные пары, имеет столь широкое распространение во всех смыслопорождающих механизмах, что его можно назвать универсальным, охватывающим молекулярный уровень и общие структуры вселенной, с одной стороны, и глобальных созданий человеческого духа, с другой» Лотман Ю.М. Статьи по семиотике и топологии культуры // Избранные статьи в 3 т. Т. 1. Таллин: Александра, 1992 . С. 23.. В качестве примера учёный называет сюжет «Евгения Онегина» и «Капитанской дочки». Одновременно с неявным присутствием в сюжетной структуре, как в примерах Лотмана, палиндром может быть явлен в тексте: вслед за Т.Б. Бонч-Осмоловской мы заинтересовались произведениями, не целиком состоящими из палиндромов, но использующими палиндромы в качестве «позвоночника произведения» Бонч-Осмоловская Т.Б. Указ. соч.. К произведениям такого типа принадлежит рассказ Д.А. Пригова «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна». Анализу специфики этого текста Пригова посвящена настоящая глава. палиндром авторский стиль структурный

Рассказ «Пять палиндромов или Николай Васильевич и Анна Андреевна» Пригов Д.А. Пять палиндромов или Николай Васильевич или Анна Андреевна / Пригов Д.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 2. Москва. М.: Новое литературное обозрение, 2016. С. 633. был написан в 1991 году, а во втором томе собрания сочинений Д. А. Пригова («Москва») объединен в один раздел с десятью другими текстами, написанными в разные годы. Комментируя состав этого раздела, подготовивший издание вместе с Бригитте Обермайр Георг Витте отметил: «Пригов изобретает все новые варианты переноса архаических магических практик именования в окружающую его речевую действительность. Он возносит отчество в оккультную область тайных имен (как в тексте 1993 года «Имя отчество», давшем название разделу), он обращается к магии букв и таким образом иронизирует над футуристским поиском празвуков («Изучение звучания Кабакова», 1983). Он играет в древнюю игру мутации порядка букв, связанной с заклинающей и оберегательной магией («Пять палиндромов», 1991)» Витте Г. Генеративные программы: назначения, обращения, азбуки, пересчеты // Пригов Д.А. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 2. Москва. С. 23.. Во всех текстах обыгрываются стереотипы, связанные с практиками, традиционно окруженными шлейфом таинственной сопричастности сакральному, во многих из них есть место формальному или, умже, комбинаторному эксперименту. Так, в тексте «Опасный опыт» (1977) представлена «поэзия для глаза». В тексте «Имена, образующиеся из чужой жизни» (2005), Пригов проделывает обратную анаграммированию процедуру и наблюдает, как из глубины сложных слов появляются разные «не предполагаемые существа» Из предуведомления: Пригов Д.А. Указ. соч. С. 641.. Пригов подчеркивает, что его занимают языковые эксперименты, в которых «проглядывают архаические черты магических занятий отыскания подобия по сходству, рядоположенности и совпадению звучания» Там же..