Поэтика "Романа с кокаином" М. Агеева

Конкретное время этой части сна точно определить невозможно, так как в тексте нет прямого указания на это. Главное противоречие, вследствие которого до конца неясно, что перед нами сон, заключается в типичной структуре линейного времени, соответствующей художественному времени всего произведения: отсутствует калейдоскопичность, герой не пребывает в разных пространствах, время сна не дискретно, не ускорено и не замедлено - иными словами, те приемы, которые могли бы распознать сновидение, в тексте не присутствуют.

Онирическое время также находится внутри художественного времени произведения, поэтому В. Савельева называет его перцептуальным, или субъективным временем. Однако можно ли, согласно логике исследователя, сказать, что онирическое время противопоставлено «объективному» времени сна - тому времени, в котором и происходит засыпание героя? Рассматривая сон как «текст в тексте», мы апеллируем к тому, что область бессознательного субъективна, то есть разворачивается «внутри» человека, тогда как, вполне возможно, сон может являться проводником к тому пространству «коллективного бессознательного», откуда он черпает свои архетипические образы и которое является иным, отдельным от субъекта пространством, то есть оно не противопоставлено реальности, но следует ей параллельно. Однако в рамках «Романа с кокаином» такое положение может быть не более чем метафорой, так как пространство сновидения вплетается в весь текст произведения, демонстрируя преломление реальности под воздействием кокаина. Действительно, мы можем говорить о том, что сновидение является «текстом в тексте», но только при условии, что мы осознаем, что этот «текст в тексте» разворачивается в онирической реальности главного героя, принимающего кокаин. Таким образом, благодаря достаточно сложной структуре художественного времени сна в «Романе с кокаином», мы можем прийти к выводу о том, что сновидение - это онейротекст, вписанный в онирическую художественную реальность.

В первой части второго сна задан конкретный локус - боярская палата, в которой Масленников и Соня справляют свадьбу. Место действия неслучайно: боярская палата, безусловно, противопоставлена тому бедному убранству дома, в котором проживает семья Масленниковых, и, в общем, тому ощущению бедности, которое постоянно преследует главного героя. Такой локус совместно с торжеством в честь свадьбы позволяет сделать предположение о сне-грезе, однако «греза» разрушается буквально с первым несоответствием, возникающим в тексте: в качестве одного из блюд приносят неощипанного лебедя. В культуре лебедь обычно ассоциируется с разными значениями, и наиболее частотные из них - образ молодой красивой женщины; высокие моральные качества; верность и так далее Миронова С. В. Лексема «лебедь» в современном русском языке: лингвокультурологический аспект // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 9 (27): в 2-х ч. ч. II. С. 117-121.. Практически в каждом из случаев своего употребления лексема лебедь имеет положительные коннотации. Применительно ко сну Масленникова лебедь возникает неслучайно: он может отсылать к предполагаемой верности в браке Сони и Масленникова, однако то, что лебедь неощипанный, и он же приносится к столу, несмотря на то, что мясо этой птицы крайне редко подается в качестве блюда, разрушает идиллический пафос начала сна. Образ лебедя, как уже было замечено, намекает и на женское начало, однако в таком контексте антиэстетичный образ свидетельствует, напротив, о несовершенстве женского. Кроме того, важно отметить, что именно этот образ предваряет появление матери «в затасканном платье».

Начинается торжественный ужин, и мать Масленникова накладывает в тарелку чрезмерно много еды, приговаривая при этом: «ах, как фкусне, ах, фкусне» Агеев М. Указ. соч. С. 168. - та самая фраза, которая уже появлялась в первой главе произведения, когда Масленников, сердитый на мать, за обедом передразнил ее вопрос. Таким образом, можно сказать, что сны вводятся в текст при помощи зеркальной композиции: если первый сон отсылал к тому, как в начале романа мать приходит в гимназию сына, чтобы отдать деньги за учебу, то первая часть второго сна отсылает к сюжетно последующему эпизоду семейного обеда. Важно отметить, что появление в сне обеда, то есть процесса, связанного с поглощением пищи, отсылает нас к телесному началу. Герой осознает, что у матери есть тело, что она «не может не любить это свое физическое тело гораздо больше» Агеев М. Указ. соч. С.168. его. Это осознание омрачает настроение Масленникова, он ощущает тоску и одиночество. Тема телесности гиперболизируется акцентуацией низа: у матери «испортился желудок» из-за обильного обеда. Это вызывает смех собравшихся, в числе которых и сам герой, одновременно испытывающий и жалость, и отвращение. Заканчивается первая часть второго сна тем, что мать хочет подойти к сыну, однако охранники преграждают ей путь и убивают, проткнув живот штыком. Упоминание живота - еще одно обращение к телесности, однако здесь это значение напрямую отсылает к рождению и воспроизведению и, учитывая мистериальный мотив романа, расплате за первородный грех. Следует отметить, что эту часть сна можно считать контаминацией страхов Масленникова: в нем и происходит встреча матери героя с Соней, которой ему удалось воспрепятствовать во второй главе романа, и воплощается страх позора из-за испорченного желудка, недуга, свойственного кокаинистам, и появляется ощущение стыда за обнаруживаемое бедственное положение его семьи.

Затем описывается мнимый процесс пробуждения поздней ночью дома у Егорова. По мнению М. Панкратовой, сновидение имеет схожую организацию со странствием Панкратова М. Н. Онирический мотив: структура и особенности функционирования («Огненный Ангел» В. Я. Брюсова). С. 7.. В этой части сна, действительно, Масленников «странствует»: покидает дом Егорова, идет по пустынным улицам, доходит до своего дома. Возвращение Масленникова домой можно расценивать как аллюзию на библейский текст - возвращение блудного сына. Такая аллюзия вполне соответствует замечанию Н. Нагорной Нагорная Н. А. Онейросфера в русской прозе ХХ века : модернизм, постмодернизм. М. : Макс-Пресс, 2006. С. 140. о мистериальном хронотопе модернизма. Здесь уместно вспомнить тезис В. Славиной о том, что мистериальная модель требует от сна включение особой трехчастной структуры: «путь через нисхождение - посвящение и восхождение - приближение к истине» Славина О.Ю. Поэтика сновидений (на материале прозы 1920-х годов): дис. … канд. филол. наук. СПб., 1998. С. 129.. Мотивы нисхождения и восхождения, действительно, присутствуют во второй части второго сна, при этом они пространственны: Масленников покидает квартиру Егорова и подробно описывает, как поднимается в свою квартиру по лестнице. Однако герой, не желая будить мать, отказывается от намерения позвонить в закрытую дверь и решает войти в дом через черный ход, для чего ему снова нужно спуститься и подняться уже по черной лестнице. Такая «лабиринтовая» модель попадания в дом удваивает структуру мотивов восхождения и нисхождения, однако не лишает героя поиска той самой «истины», так как Масленников, даже попав к себе домой, не может отыскать там свою мать. В итоге, герой все-таки находит мать, но не в кровати, как он предполагал, а повешенной на дверце шкафа. Оппозиция «верх» - «низ» важна и в этом случае, поскольку героиня, находясь как бы между небом и землей, пространственно находится выше своего сына. Здесь необходимо подчеркнуть, что ее «возвысила» только смерть - то есть то, что повлекло избавление от тела, материальной оболочки.

Итак, вторая часть сна зеркальна по отношению к первому сну: в первом сне мать ищет сына, во второй части второго сна, напротив, сын ищет мать, и оба поиска заканчиваются неудачей. Т. Николаева в статье «"Сны" пушкинских героев и Сон Святослава Всеволодовича» отмечает, анализируя сон Татьяны в «Евгении Онегине», что такие элементы, как «мотив дороги, мотив провожатого, тема дома, тема брака-смерти и <…> тема / концепт гостя органично входят в общую семантическую структуру смерти» Николаева Т. М. «Сны» пушкинских героев и Сон Святослава Всеволодовича //

Лотмановский сборник. М., 1995. Вып. 1. С. 402. . Этот мотив обнаруживает себя и в структуре «Романа с кокаином». Безусловно, второй сон содержит мотив дороги, так как Масленников, возвращаясь домой, проходит путь от дома Егорова до своего дома. Следовательно, тема дома здесь тоже обозначена, причем так, что в ней появляется концепт гостя: Масленников приходит и к себе домой - и в то же время он словно находится в гостях, так как мать выгнала его из дома. При этом в первой части сна присутствует тема брака-смерти: Масленников отмечает свадьбу с Соней, а в конце сна его мать убивают охранники. Вторая часть сна, пусть не сюжетно, но все-таки продолжающая первую часть, также содержит тему смерти.

Что касается взаимоотношений двух частей второго сна, то они выстроены градационно, от фантасмагорической картины к более реальной, однако оба сна свидетельствуют о том, что именно Масленников убивает свою мать, пусть и косвенно. В первый части действие «театрально»: здесь мать «виновата» в том, что ее убили, хотя Масленников мог этому воспрепятствовать. Во второй части пространство сна как бы очищается от иных персонажей, в нем есть только Масленников и мать, и, соответственно, вина Масленникова в том, что мать кончает жизнь самоубийством, очевидна. Так, во многом Масленникова можно сопоставить с Раскольниковым: с этой точки зрения можно вспомнить «косвенное» убийство матери - в случае с Масленниковым это, возможно, самоубийство по той причине, что героиня не смогла вынести разлуки с сыном, в случае с Раскольниковым это ухудшение здоровья, вызванное, вероятно, тем, что мать осознала, что ее сын - убийца. В этом же контексте можно говорить и о «раздвоенности» обоих героев, повлекшей за собой трагическую коллизию: оба отказывают себе в праве быть человеком без следования определенному условию - для Раскольникова этим условием становится убийство, для Масленникова - заражение Зиночки, посещение проституток, воровство, наконец, принятие кокаина - все те действия, которые, напротив, удаляют Масленникова от человечности. Примечательно, что тема бедности и в «Преступлении и наказании», и в «Романе с кокаином» становится одной из главных.

Возвращаясь к мистериальной модели сновидения, мы можем сделать вывод, что та истина, восхождение к которой осуществлял Масленников - это осознание смерти, конечности, телесности образа матери. В то же время, осознание телесности, которое пришло к герою в первой части сна, приводит его к пониманию того, что и в матери есть женское начало, которое герой пытается отрицать В связи с этим можно отметить, что отсутствие у героини имени в романе неслучайно.. По сути, именно этот двойной сон дарует Масленникову откровение об истинной любви к матери - и понимание того, что мать является живым человеком, а не только лишь застывшим символом воспроизводящей жизни.

Является ли этот сон предзнаменованием или, напротив, он ретроспективен, неясно: от доктора, рассказывающего о последних днях жизни Масленникова, мы узнаем, что его мать умерла, но и обстоятельства, и время смерти остаются неназванными.

Итак, в «Романе с кокаином» сновидения имеют различную функцию: прежде всего, психологическую, композиционную, философскую. Поскольку темпоральная модель онирической реальности весьма зыбка, сновидения в произведении также обретают ретроспективно-прогностическую функцию, если иметь в виду эпизоды двойного сна, связанные со смертью матери. Как замечает О. Славина, в литературных сновидениях начала XX века одной из центральных тем становится тема деструкции Славина О. Ю. Поэтика сновидений (на материале прозы 1920-х годов). С. 125.. В снах Масленникова демонстрируется либо эксплицитно, на сюжетном уровне - либо имплицитно, в подтексте, разрушение семейных связей, крушение надежд, невозможность любви. Осознание смерти во сне сопряжено с определенным бытийным откровением, однако ценой за это знание становится тотальное одиночество: в последней части второго сна Масленников возвращается домой по абсолютно пустынному городу, а единственный персонаж, который, кроме него, появляется в этом сновидении, оказывается мертвым. При этом необходимо подчеркнуть, что сны лишены экзотических образов, перемещений в пространстве, специфических особенностей художественного времени онейросферы, что позволяет им мимикрировать под действительность, однако действительность априори несет на себе отпечаток онирики, поскольку она описана с точки зрения героя, страдающего кокаиновой зависимостью. Это соответствует одному из выводов исследования О. Славиной: «деструктивность эпохи привела к намеренному стиранию отчетливой грани и трансформировала понятие двоемирия, созданное традицией романтизма» Там же. С. 126..

Нечаенко замечает, что процесс удвоения мира берет начало с «ветхозаветной распри между Творцом и его творением... <…> именно с этой поры <...> существование человека на земле приобрело ограниченный, относительный, временный, двойственный характер...» Нечаенко Д. А. Сон, заветных исполненный знаков : Таинства сновидений в мифологии, мировых религиях и худож. лит. М. : Юрид. лит., 1991. С. 109.. Сновидение можно рассматривать как порождение этого удвоения: сон отсылает нас к бессознательной, иррациональной и, возможно, непознаваемой области человеческого существования, появляясь в «Романе с кокаином» в виде текстовой вставки, или «текста в тексте».

2.2 Бессонница как одна из разновидностей онирического аспекта: глава «Кокаин»

В еще одну группу, которую целесообразно рассмотреть в рамках онирического аспекта, входят все случаи упоминания бессонницы. В. Тюпа предлагает рассматривать бессонницу как «бытие в отсутствие смерти», противопоставляя ее «временной смерти» сна Тюпа В. И. Мотивема бессонницы в русской поэзии // Пушкин и сны. Сны в фольклоре, искусстве и жизни человека. Сб. статей. СПб.: Пушкинский проспект, 2004. С. 60.. Действительно, сон и бессонница составляют оппозицию, но в то же время в «Романе с кокаином» бессонница также является элементом онирической поэтики, так как она наступает уже после того, как Масленников пристрастился к кокаину. В тексте состояние бессонницы упомянуто два раза: первый - когда мать выгоняет Масленникова из дома, второй - когда Масленникову, которого доставили в госпиталь в конце романа, доктор ставит диагноз «хроническая бессонница», связывая расстройство с «хроническим отравлением кокаином».

В связи с этим необходимо непосредственно сфокусировать внимание на состоянии наркотического опьянения, впервые репрезентируемого в главе «Кокаин»: принятие кокаина происходит поздним вечером и, соответственно, вызывает состояние «намеренной» бессонницы. Причина, которой Масленников сам себе объяснял желание попробовать наркотик, является то, что он находился в тоске, и «совершенно не знал», что ему «с собою делать и куда бы пойти» Агеев М. Указ. Соч. С. 118.; примечательно, что сюжетно первая встреча с кокаином следует сразу после последнего письма Сони, в котором она объявляет о расставании. Таким образом, кокаин в контексте произведения становится новой «связью» Масленникова, замещает образ возлюбленной, на что мы уже указывали в первой части нашего исследования.

Важно также отметить, что Масленникова вводит в компанию, в которой происходит принятие наркотика, некий Зандер - эпизодический персонаж романа. Если мы вспомним наш тезис, в котором декларируется то, что топос гимназии очень важен для всего произведения, то мы должны отметить, что Зандер, персонаж, с которым Масленников знакомится в университете, является «чужим», так как не является одноклассником главного героя. Несмотря на то, что Масленников закончил школу, круг его знакомств все еще ограничивается теми, с кем он общался в гимназии: Егоровым, Штейном, Буркевицем. Таким образом, это первый новый знакомый Масленникова, не считая Сони (которую, однако, нельзя включить в разряд «чужой», поскольку характер любовной связи оправдывает модель другого - того, кто «не я»), поэтому весьма символично, что именно он становится своеобразным проводником в мир наркотического дурмана.

Один из вопросов, которым мы задавались в начале этого раздела, это вопрос о границах онирического текста в «Романе с кокаином». Отвечая на него, отметим, что любая попытка рассмотреть границы наркотического опьянения как «текста в тексте» неизбежно закончивается неудачей: мы можем определить границы только наркотического состояния героя, репрезентированного в главе «Кокаин», ведь вполне вероятно, что все записки Масленникова, «хронического кокаиниста», были созданы именно в момент наркотического опьянения, поскольку, как нами было отмечено в первой главе, он, вероятнее всего, начинает их уже после того, как пристрастился к наркотику, желая зафиксировать свою «историю болезни». Таким образом, мы можем предполагать, что ретроспективный характер произведения намекает на то, что повествование происходит в онирической реальности, поскольку оно ведется от лица Вадима Масленникова, хронического кокаиниста.

Тем не менее, мы можем описать онирический текст четвертой части главы «Кокаин», в которой, собственно, и фиксируется состояние измененного сознания. Первое, что обращает на себя внимание, это смена темпоральной модели. Тогда как при анализе сновидений нами было обнаружено, что художественное время снов вписывается в общую структуру художественного времени романа, и потому точное определение того, что перед нами необъявленный сон, возможно только после пробуждения героя, то здесь, напротив, нарративная структура контрастирует с текстом произведения, с одной стороны, за счет введения глаголов настоящего времени, в то время как мы уже указывали, что повествование ретроспективно, то есть ведется в прошедшем времени. С другой стороны, отмечается ретардация художественного времени: действие расщепляется, замедляется, что свидетельствует о состоянии измененного сознания, а большое количество нераспространенных предложений коррелирует с погружением в наркотическое опьянение, характеризующееся сложностью и запозданием оценки своих ощущений.

Состояние наркотического опьянения Масленникова выражается лексемой напряжение и иными со схожим значением (сжатость, тяжесть и так далее): «Только теперь я ловлю себя на том, как напряжено мое тело <…> желудочные мускулы неприятно напряжены. <…> Помимо воли я сижу в этом удобном мягком кресле в такой натянутой напряженности…» Агеев М. Указ. соч. С. 133.. Важно отметить, что здесь делается акцент на физиологических ощущениях, частях тела, как будто они стали существовать отдельно от героя, нарушается целостность тела, теряется контроль, что синтаксически демонстрируется через частое повторение противительных союзов: «Я опускаюсь на спинку кресла, но это не помогает <…> Я пытаюсь вздохнуть, но настолько шибко весь я натянут <…> хочу сдвинуться, <…> но тело пугливо, мерзло, сковано» Агеев М. Указ. соч. С. 134. и так далее.

Кроме того, одним из признаков действия кокаина становится ощущение холода, или озноб, который после того, как эффект наркотика заканчивается, сменяется «пустотой и тяжестью». Семантически такая картина имитирует состояние игры, а точнее «волшебного» испытания См. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки [4-е изд.]. М. : Лабиринт, 2000. 318 с.: герой сначала «входит» в волшебное пространство, в котором его символическим проводником-«помощником» становится Зандер, проходит несколько стадий своего «путешествия»-опьянения, каждая из которых характеризуется изменением в психофизиологическом состоянии героя, и возвращается в «исходный локус» - состояние трезвости, однако не без приобретенного опыта, свидетельством которого можно считать абстинентный синдром. Актуализируют такую игровую модель образ театра, возникающий в конце части («все твои слова это театр, все это только театр» Агеев М. Указ. соч. С. 142.) и игра в карты, которые в конце, когда приятели Масленникова уходят, лежат рубашками вверх, символизируя конец игры, то есть прекращение действия наркотика.

В текст также вводится тема экстаза, через актуализацию оппозиции «верх» / «низ». А. Жолковский в статье «Экстатические мотивы Пастернака в свете его личной мифологии» отмечал, что тема экстаза у Б. Пастернака сопрягается с такими мотивами, как вставание, переполнение, преображение и низвергание Жолковский А. К. Экстатические мотивы Пастернака в свете его личной мифологии // Блуждающие сны [3-е изд.]. СПб.: Азбука-Аттикус, 2015. С. 252. . Все эти мотивы можно найти и в рассматриваемом нами онирическом тексте, который отмечен мотивом преображения: смена темпоральной модели, семантическая структура, отсылающая к игре, перенос акцента с внутренних размышлений главного героя на физиологические ощущения свидетельствуют о том, что, действительно, реальность изменяется под действием кокаина: «…я напрягаю свое сознание, заставляя его наблюдать за изменениями в моих ощущениях» Агеев М. Указ. соч. С. 132..

Что касается таких мотивов, как вставание, переполнение и низвергание, то они включаются во взаимосвязанную цепь: мотив переполнения, маркер начала действия наркотика, сменяется вставанием как высшей точкой кокаинового опьянения, которое, в свою очередь, сменяется низверганием, символизирующим ослабевание действия кокаина:

Сначала следует переполнение: «Я разваливаюсь в кресле», затем вставание: «…радость моя, а вместе с ней сознание исключительности моей личности, все больше крепнет и растет» и наконец, низвергание: «Я отворачиваю, опускаю глаза <…> это боязнь унижения, позора и еще чего-то совсем ужасного, что в них сейчас открыто».

Такой процесс повторяется в тексте неоднократно, имитируя неоднородность наркотического влияния: после низвергания снова следует переполнение: «…изнываю от восторга», сменяющееся вставанием: «но и раздражение это безмолвное, глубоко нутряное, ничем не разрядимое и потому все растущее…», которое оканчивается низверганием: «гибельное схождение по лестнице» - и так далее.

Как видно из примеров, мотив вставания не всегда соответствует приятной эйфории, тогда как мотив низвергания всегда свидетельствует об отхождения от «нормы» наркотического опьянения, прекращении действия наркотика.

Внутри этого текста появляется вставка, весьма похожая на галлюцинацию, однако это определение герой отвергает («я вижу этих людей не вне, а внутри себя»), соответственно, мы можем сделать вывод, что такого рода фантасмагория возникла вследствие интенсивного мыслительного процесса, активизированного наркотиком. Состояние измененного сознания позволяет Масленникову не просто мысленно рисовать в своем сознании картину, но и визуализировать ее. Это состояние можно было бы сравнить со сном, но между ними есть важное различие: сон - это область бессознательного, тогда как такое состояние, напротив, порождается рациональным мыслительным процессом. Следовательно, мы можем рассматривать это состояние в качестве ониризма. В ониризме Масленников представляет себя профессором, вокруг него студенты, слушающие его лекцию, - «все какие-то странные: косые, кривые, безносые, волосатые, бородатые». Такой контраст между Масленниковым-профессором и его окружением, безусловно, иллюстрирует наркотическое состояние Масленникова в условной стадии «вставания», или эйфорической кульминации, когда герой воспринимает себя как идеальное «я», возвышается над окружающими, которые становятся для него «маленькими бедными людишками». Масленников рассуждает об абсурдности спорта, он уверен, что спортивные достижения являются не более, чем восторгом по ничтожному поводу - тому, что «ляжки у Ивана Цыбулькина здоровее, чем у Ганса Мюллера» Агеев М. Указ. соч. С. 140.. Интересно, что в этой сцене Масленников отвергает спорт - символ физического здоровья, являясь при этом не вполне «здоровым» (трезвый - контекстный синоним данного определения) из-за употребления наркотика, при этом суждения героя аудитория принимает аплодисментами. Ониризм явно высвечивает вечное ощущение психологического дискомфорта Масленникова, считающего, что он не такой, как все, «иной», так как возвыситься в данной сцене он может только над теми, кто физически ущербен. Таким образом, наркотический экстаз становится тем средством, которое временно помогает герою увидеть себя как идеального человека, но в то же время оно демонстрирует и подсознательную неспособность быть равным кому-либо из своего окружения, пусть и в данном случае такая модель неравенства является «от обратной».

Несмотря на наркотическое помутнение рассудка, Масленникова едва ли можно назвать нанедежным рассказчиком - напротив, кокаин усиливает рефлексию героя, побуждает анализировать собственное «я» и отстраняться от своей личности, помогая создавать свои записки, то есть побуждает к творчеству. Здесь творчество, сближаясь с наркотической эйфорией, становится синонимом падения в бездну, которая и открывает бытийные истины, и пророчит скорую гибель.

Итак, желая забыть о своей раздвоенности, Масленников начинает употреблять кокаин, воспринимая наркотик как лекарство, которое поможет излечить его от постоянных колебаний. Однако кокаин, напротив, не спасает героя, но переводит его раздвоенность в латентную форму: он по-прежнему противопоставляет «жалкую оболочку» «тихо буйствующему ликованию», которое приносит наркотик, не имея возможности воспринимать в себе одинаково и физическое, и духовное. Раздвоенность, вопреки ожиданиям героя, стремящегося к целостности, - абсолютное свойство кокаина, который становится единственным «понимающим» спутником Масленникова, заставляя его снова и снова переживать «взлеты» при погружения в наркотическое забытье - и падения при ослаблении действия наркотика, погружение в «инобытие» - и болезненное возвращение в несовершенную реальность.

Заключение

В настоящей работе мы ставили перед собой цель определить своеобразие поэтики «Романа с кокаином», основываясь на тезисе, согласно которому автобиографизм и онейросфера являются ключевыми аспектами поэтики исследуемого текста.

Анализ форм автобиографизма «Романа с кокаином» позволяет нам прийти к выводу о том, что автобиографическое начало текста заставляет реципиента переносить характеристику автобиографического героя Вадима Масленникова на самого автора. В данном случае эта проекция обладает несколько усложненной структурой, поскольку дихотомия писатель-человек начинает видоизменяться при проникновении в нее третьего элемента: помимо того, что существует автобиографический Масленников и реальный М. Леви с весьма таинственной, не до конца изученной биографией, псевдоним М. Агеев, взятый писателем, начинает функционировать в виде добавочного компонента в данной смысловой цепи:

Масленников Агеев Леви

Иными словами, черты Масленникова и М. Леви пересекаются в литературной личности - Агееве; псевдоним как маска, за которую прячется реальный писатель, играет важнейшую роль в создании мифа об авторе «Романа с кокаином». Характерно, что все отмеченные нами мотивы создают Агееву, с одной стороны, репутацию типичного писателя-эмигранта, переживающего «переселение, отрыв от России», бедность, поскольку «эмигрантскому читателю они [писатели-эмигранты] не были нужны, печататься было негде, а, главное, для серьезной литературной работы не оставалось ни времени, ни сил: надо было зарабатывать на жизнь» Варшавский В. С. Незамеченное поколение. С. 19., состояние одиночества, обостряемого нахождением в «информационной блокаде», вызванной прерванной связью с людьми, которые остались на родине, отсутствием новых знакомств в неизвестной стране и, что самое главное, невостребованностью в литературном процессе зарубежья. С другой стороны, маргинальная линия кокаиновой зависимости в рамках автобиографизма «Романа с кокаином», нигилизм главного героя, антиидиллическая реконструкция образа родины и множественные лакуны в реальной биографии М. Леви оставляют за Агеевым флер загадочности и вероятность того, что за этим псевдонимом скрывается отнюдь не малоизвестный М. Леви. Таким образом, «Романс с кокаином» играет важнейшую роль в формировании маргинальной биографии М. Агеева-Леви.

Проанализировав онейропоэтику, мы установили границы и особенности сновиденческого текста в «Романе с кокаином». Кроме того, в контексте онирического аспекта мы пришли к выводу о том, что подобная структура «текста в тексте» характерна только для литературных сновидений. По нашему мнению, из сюжета романа логически вытекает то, что записки Масленникова, зависимого от кокаина, были созданы в состоянии наркотического опьянения. Таким образом, состояние бессонницы, сопровождающей действие кокаина, противопоставлено сновидениям не только концептуально, но и композиционно: если, как мы уже отметили, сновидение в произведении является «текстом в тексте», имитацией бессознательной сферы героя, то бессонница, напротив, сопутствует перманентному наркотическому опьянению, преломляющему реальность. Но вместе с тем «кокаиновая бессонница», не являясь сном, означает промежуточное состояние - между «галлюцинацией» и явью. Следовательно, и само онирическое пространство романа погранично: вызванное искусственно, оно накладывается на существующую действительность, вследствие чего герой продолжает существовать в этой объективной действительности, пропущенной через призму наркотика. Таким образом, «раздвоенность» Масленникова под воздействием кокаина не только не исчезает, но удваивается, поскольку теперь герой одновременно сосуществует и в реальном, и ирреальном пространстве.

Учитывая сказанное выше, следует сделать вывод о том, что четвертая часть главы «Кокаин», в которой детально описывается прием наркотика и его воздействие, вводится в текст как микромодель такой «удвоенной» реальности - и, следовательно, как микромодель композиции всего романа. По нашему мнению, главы «Гимназия» и «Соня» были написаны в ощущении абсистентного синдрома, или «низвергания», побуждающего к болезненным воспоминаниям, требующего сублимации, которые и подвигают героя к созданию текста, более того, своей автобиографии, целью которой становится необходимость определить причины кокаиновой зависимости. Этот процесс характеризуется понижением настроения, появлением депрессивных мыслей, ощущением своей неполноценности - именно таким и представлен герой в этих главах романа. Глава «Кокаин», собственно, репрезентирует принятия наркотика, а глава «Мысли» формально представлена как пик наркотической эйфории, «вставания», которое побуждает к утрированной рефлексии и чрезмерной словоохотливости (неслучайно эта глава не просто содержит в себе объемные вставки внутренних размышлений героя, как предыдущие, но сама полностью является таким размышлением), приводит к важнейшим инсайтам, при этом не избавляя субъекта от болезненной фокусировки на собственном «я».

Анализ мотивно-тематического единства произведения позволил нам сделать вывод о том, что значимыми смыслообразующими мотивами «Романа с кокаином» являются мотивы отказа, «метафизической смерти» и неудавшегося отделения героя от матери. Последний мотив неразрывно связан с важнейшей темой, которую удалось выявить при помощи интерпретации снов главного героя, - темой «невозможности» взросления вследствие болезненных отношений с матерью, которые делают невозможным и осознание истинной любви; именно поэтому герой не способен пройти «инициацию» первой любовью.

Таким образом, анализ автобиографического начала и онейросферы «Романа с кокаином» позволил выявить авторские интенции, которые, по нашему мнению, невозможно определить без опоры на предложенные аспекты. Смеем надеяться, что данная работа оставляет возможность для дальнейшего анализа поэтики текста с учетом предложенных методов и, возможно, станет еще одним исследованием, уточняющим проблему атрибуции произведения.

Список использованной литературы

1. Агеев М. Роман с кокаином : с приложением рассказа «Паршивый народ» / Ил. С. Ивановой. Статьи Г. Г. Суперфина и М. Ю. Сорокиной, А. И. Серкова, Е. А. Голлербаха, А. А. Кобринского, О. А. Жук. СПб.: Вита Нова, 2008: 58 ил. (Рукописи). 401 с.

2. Аверин Б. В. Автобиографическая трилогия А. Белого и традиции русской автобиографической прозы XIX начала XX в. // От Пушкина до Белого: проблемы поэтики русского реализма XIX -- начала XX в. СПб.: С.-Петерб. ун-т., 1992. С. 278-304.

3. Аверин Б. В. Дар Мнемозины: романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб.: Амфора, 2003. 339 с.

4. Адамович Г. В. [Рец.] // Последние новости. 1934-1935. URL.: http://litread.me/pages/561848/587000-588000?page=66 (дата обращения: 12.12.15).

5. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической действительности // Эстетика словесного творчества / сост. С. Г. Бочаров. М. : Искусство, 1979. 423 с.

6. Бахтин М. М. Роман воспитания и его значение в истории реализма (1936-1938) // Литература эпохи Просвещения. URL: http://lit-prosv.niv.ru/lit-prosv/bahtin-roman-ego-znachenie/postanovka-problemy-romana-vospitaniya.html (дата обращения 28.02.17).

7. Бем А. Л. Литература с кокаином // Russia Abroad | Russian Emigration Resources. URL.: http://www.mochola.org/russiaabroad/bem/bem64_kokain.htm (дата обращения: 18.12.16).

8. Бем А. Л. Развертывание сна («Вечный муж» Достоевского) // Достоевский: психоаналитические этюды. Берлин, 1938. С. 54-76.

9. Болдырева Е. М. Автобиографический роман в русской литературе первой трети XX века : автореф. дис. … канд. филол. наук. Ярославль, 1999. 19 с.

10. Большев А. О. Исповедально-автобиографическое начало в русской прозе второй половины XX века. СПб. : Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2002. 56 с.

11. Бочаров С. Г. О смысле «Гробовщика» // О художественных мирах. М., 1985. С. 196-231.

12. Бронская Л. И. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья (первая половина XX века): И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, М. А. Осоргин: автореф. дис. ... д. филол. наук. Ставрополь: Ставроп. гос. ун-т, 2001. 43 с.

13. Варшавский В. С. Незамеченное поколение. Нью-Йорк : Изд-во им. Чехова, 1956. 338 с.

14. Вейдле В. В. [Рец.] // Круг. 1936. Кн.2. С.155-157.

15. Винокур Г. О. Биография и культура. Изд. 2-е, испр. и доп. М. : URSS Изд-во ЛКИ, 2007. 85 с.

16. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. М.: INTRADA, 1999. 464 с.

17. Елизаветина Г. Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм : Проза / [А. С. Курилов, А. А. Смирнов, Л. И. Сазонова и др.; Редкол.: А. С. Курилов (отв. ред.) и др.]. М. : Наука, 1982. С. 235-263.

18. Ершенко Ю. О. Поэтика сна в творчестве А. С. Пушкина : автореф. … канд. филол. наук. М., 2006. 24 с.

19. Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный // URL.: http://www.efremova.info/ (дата обращения: 25.04.17).

20. Желтова Н. Ю. В биреальности «Романа с кокаином» М. Агеева // Проза первой половины XX века: поэтика русского национального характера : моногр. Тамбов : Изд-во ТГУ, 2004. С. 224-233.

21. Жолковский А. К. Экстатические мотивы Пастернака в свете его личной мифологии // Блуждающие сны [3-е изд.]. СПб.: Азбука-Аттикус, 2015. С. 92-116.

22. Жуков Д. А. Биография биографии: Размышление о жанре. М: Сов. Россия, 1980. 135 с.

23. Зимнякова В. В. Роль онейросферы в художественной системе М. А. Булгакова : автореф. ... канд. филол. наук. Иваново, 2007. 18 с.

24. Кулабухова М. А. Автобиографическое начало и художественный вымысел в романах И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева» и М. А. Булгакова «Белая гвардия» : моногр. Белгород : Политерра, 2006. 222 с.

25. Карпов И. П. Словарь авторологических терминов : (учебно-методический вариант) : [книга для учителей, студентов, преподавателей, аспирантов]. М-во образования и науки РФ, ФГБОУ ВПО «Марийс. гос. ун-т», Фак. филологии и журналистики, Лаб. аналит. филологии. [3-е изд., испр. и доп.]. Йошкар-Ола : б. и., 2012. 211 с.

26. Лебедева В. Ю. Мотив метафизической смерти в русских романах В. Набокова : автореф. дис. … канд. филол. наук. Елец, 2009. 22 с.

27. Летаева Н. В. Молодая эмигрантская литература 1930-х годов: проза на страницах журнала «Числа» : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2003. 19 c.

28. Литовская М. А. Форма сновидения в прозе В. Катаева 60-х - 70-х годов // Проблемы взаимодействия метода, стиля и жанра в советской литературе: Тезисы докладов. Свердловск, 1990. С. 101-102.

29. Лотман Ю. М. Литературная биография в историко-культурном контексте // Избранные статьи: В З т. Т1. Таллин, 1992. С. 365-376.

30. Лотман Ю. М. Дом в «Мастере и Маргарите» // Семиосфера. СПб., 2001. С. 313-320.

31. Лотман Ю. М. Сон семиотическое окно // Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Статьи. Исследования. Заметки (1968 - 1992). СПб., 2004. С. 123-126.

32. Машинский С. О. О мемуарно-автобиографическом жанре // Вопросы литературы. 1960. № 6. С. 129-145.

33. Медарич М. Автобиография / Автобиографизм //Автоинтерпретация : Сб. статей. СПб. : Изд-во СПбГУ, 1998. С. 5-19.

34. Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе // Книжное обозрение. URL.: http://kniga.websib.ru/text.htm?book=35&chap=3 (дата обращения 11.05.17).

35. Мережковский Д. С. Около важного (О «Числах») // Царство Антихриста: Статьи периода эмиграции / Сост., комментарии Коростелева О. А. и Николюкина А. Н. СПб.: РХГИ, 2001. С. 3-5.

36. Миронова С. В. Лексема «лебедь» в современном русском языке: лингвокультурологический аспект // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 9 (27): в 2-х ч. ч. II. С. 117-121.

37. Михеев М. Ю. «Да черт ли в деталях?..» Мера для оценки совпадений элементов идиостиля в текстах одного и того же - или двух разных? авторов (Агеев-Сирин/Набоков-Леви) // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: По материалам ежегодной Международной конференции «Диалог» (Бесаково, 29 мая - 2 июня 2013 г.). Вып. 12 (19): Т. 1. М.: Изд-во РГГУ, 2013. С. 504-519.

38. Мухин Н. Ю. Кто написал «Роман с кокаином»? : Опыт лингвостатист. исслед . Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург : Б. и., 2001. 70 с.

39. Нагорная Н. А. Онейросфера в русской прозе ХХ века : модернизм, постмодернизм. М. : Макс-Пресс, 2006. 258 с.

40. Нечаенко Д. А. История литературных сновидений XIX-XX вв. : фольклорные, мифологические и библейские архетипы в литературных сноведениях XIX - начала XX вв. : литературное общество «Арзамас», В. А. Жуковский, А.С. Пушкин, Н. В. Гоголь, И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, Н. С. Лесков, И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, И. С. Шмелев. М. : Университетская книга, 2011. 783 с.

41. Нечаенко Д. А. Сон, заветных исполненный знаков : Таинства сновидений в мифологии, мировых религиях и худож. лит. М. : Юрид. лит., 1991. 302 с.

42. Николаева Т. М. «Сны» пушкинских героев и Сон Святослава Всеволодовича // Лотмановский сборник. М., 1995. Вып. 1. С. 392-408.

43. Никулин Л. В. Роман или автобиография // Москва. 1961. № 7. С. 25-27.

44. Павловский А. И. К характеристике автобиографической прозы русского зарубежья (И. Бунин, М. Осоргин, В. Набоков) // Русская литература. 1993. № 3. С. 29-53.

45. Панкратова М. Н. Онирический мотив: структура и особенности функционирования («Огненный Ангел» В. Я. Брюсова) : автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 2016. 23 с.

46. История зарубежной литературы XVII века : Учеб. для студентов вузов / [Н. А. Жирмунская, З. И. Плавскин, М. В. Разумовская и др.; Под ред. М. В. Разумовской]. 2-е изд., испр. и доп. М. : Academia Высш. шк., 1999. 252 с.

47. Руднев В. П. Культура и сон // Даугава. 1990. № 3. С. 121-124.

48. Руднев В. П. Энциклопедический словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты. М., 2001. 599 с.

49. Савельева В. В. Художественная гипнология и онейропоэтика русских писателей. Алматы : Жазушы, 2013. 519 с.

50. Сатовская С. Н. Автобиографизм в творчестве Г. Грасса в контексте авторского образа мира и истории Германии : автореф. … дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2015. 26 с.

51. Селеменева М. В. «Московский текст» в русской литературе XX в. (на материале художественной прозы 1910-1950-х г.г.) // Вестник РУДН. 2009. № 2. С. 20-26.

52. Серков А. И. «Сорбонисты» и «архивисты», или еще раз об авторе «Романа с кокаином» // Новое литературное обозрение. 1997. № 24. С.260-266.

53. Симонова Т. Г. Мемуарная проза русских писателей 20 века: поэтика и типология жанра: Учеб. пособие по спецкурсу «Художественно-документальная проза» для студ. Гродно : ГрГУ, 2002. 119 с.

54. Синелева А. В. Атрибуция «Романа с кокаином»: лингвостатистическое исследование : автореф. дис. … канд. филол. наук. СПб. : изд-во СПбГУ, 2001. 22 с.

55. Славина О. Ю. Поэтика сновидений (на материале прозы 1920-х годов): дис. … канд. филол. наук. СПб., 1998. 160 с.

56. Сорокина С. Жанр романа с ключом в русской литературе 20-х годов ХХ века // Ярославский педагогический вестник. URL.: http://vestnik.yspu.org/releases/novye_Issledovaniy/32_6/ (дата обращения: 22.12.16).

57. Струве Г. П. Русская литература в изгнании : Опыт исторического обзора зарубежной литературы. Нью-Йорк : Изд-во им. Чехова, 1956. 408 с.

58. Струве Н. А. Спор вокруг В. Набокова и «Романа с кокаином» // Вестник РСХД. 1986. № 146. С. 156-172.

59. Струве Н. А. Роман-загадка [в послесловии к книге] // Агеев М. Роман с кокаином. М.: Художественная литература, 1990. С. 200-221.

60. Струве Н. А. Еще об авторстве «Романа с кокаином» // Вестник РСХД. 1995. № 172. С. 10-21.

61. Суперфин Г. Г. Сорокина М. Ю. «Был такой писатель Агеев...» Версия судьбы, или о пользе наивного биографизма // Минувшее. 1994. Вып.16. С. 265-285.

62. Сухих И. Н. Сон: эстетическая феноменология и литературная типология // Теория литературы для всех. Спб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. (Культурный код) С. 508-520.

63. Теперик Т. Ф. Поэтика сновидения в античном эпосе : (на материале поэм Гомера, Аполлония Родосского, Вергилия, Лукана) : автореф. … д. филол. наук. М., 2008. 46 с.

64. Тернова Т. А. Феномен маргинальности в литературе авангарда первой трети XX в. : автореф. дис. … д. филол. н. Воронеж, 2012. 38 с.

65. Толстой Ив. Н. Тропою тропа, или Почему не Набоков автор «Романа с кокаином // Звезда. 1995. №5. С. 197-204.

66. Толстой Ив. Н. Агеев М. // Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги: био-библ. словарь: в 3 т. / под ред. Н. Н.Скатова. Том 1. М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. С. 13-15.

67. Толстой Л. Н. Христианство и патриотизм // Электронная библиотека русской классики. Проза. Стихи. URL.: http://eclassic.com.ua/russkaya_proza/lev_tolstoy/sbornik_publitsistiki.mp3.258/?page=24 (дата обращения: 29.11.16).

68. Томашевский Б. В. Литература и биография // Книга и революция. 1923. №4 (28). С. 6-9.

69. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. 574 с.

70. Тюпа В. И. Мотивема бессонницы в русской поэзии // Пушкин и сны. Сны в фольклоре, искусстве и жизни человека. Сб. статей. СПб.: Пушкинский проспект, 2004. С. 60-67.

71. Урбан А. А. Художественная автобиография и документ // Звезда. 1977. № 2. С. 192-208.

72. Успенский Б. А. История и семиотика: Восприятие времени как семиотическая проблема // Труды по знаковым системам. Вып. XII. (Уч. зап. ТГУ). Тарту, 1988. С. 70-109.

73. Фазиулина И. В. Сон и сновидение в раннем творчестве Ф.М. Достоевского: поэтика и онтология: автореф. … канд. филол. наук. Ижевск, 2005. 137 с.

74. Ходасевич В. Ф. Книги и люди: [Обзор] // Возрождение. 1937. 9 января. №4060. С. 9.

75. Шайтанов И. О. Как было и как вспомнилось (Современная автобиографическая мемуарная проза) М. : Знание, 1981. 64 с.

76. Шилин В. В. Словарь литературоведческих терминов. / В. В. Шилин. URL.: http://rifma.com.ru/Lito-33.html (дата обращения: 22.02.17).

77. Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи. Главы высших и центральных учреждений. 1802--1917. Библиографический справочник. СПб., 2001. 830 с.

78. Щенников Г.К Функции снов в романах Достоевского // Щенников Г.К. Художественное мышление Достоевского. Свердловск, 1978. С 40-73.

79. Щупленков Н. О. Эмпирическая экстерриториальность литературы «молодого поколения» русской эмиграции 1920-1930-х гг. // Litera. URL.: http://e-notabene.ru/fil/article_10687.html (дата обращения: 06.03.17).

80. Яновский В.С. Поля Елисейские : Кн. памяти. Нью-Йорк : Серебряный век, 1983. 311 с.

Размещено на Allbest.ru