Анализ романа В. Богомолова "В августе сорок четвертого (Момент истины)"

Роман Богомолова, хотя и представляет собой художественное произведение, одновременно вписывается в тенденцию широкого обращения к документалистике в 60-70-х гг. XX в., одновременно продолжая традицию обращения к художественно-документальным формам при описании событий Великой Отечественной войны, идущей от очерков военного периода. Очевидно, что в контексте маркированного художественного повествования текст, имитирующий реальный исторический документ, обладает значительным потенциалом достоверности. Поскольку «документы» есть часть единого повествования, то порождаемый ими эффект распространяется в значительной степени и на повествуемые «истории» героев. Особо стоит отметить характер «документов». Это не официальные доклады и сводки, а «внутренние документы», не предназначенные для публикации. Эти «документы», прежде всего, отражают характер коммуникации внутри структуры контрразведки: записки по высокочастотной связи, доклады высшему командованию, шифротелеграммы, ориентировки для поимки военных преступников. Исходя из этого, можно заключить, что введение в текст романа официальных документов является трансформацией традиции введения в текст личных писем, но в данном случае, определяющая функция писем -- раскрытие личности героя -- полностью отсутствует, а «документы» приобретают другие функции.

Но официальные «документы» -- это не единственный тип «документального», который можно встретить в романе. Помимо деловых «документов» в романе приводятся три письма в главе «Письма августа 1944 года» (письмо Андрея Блинова матери, ответное письмо, письмо генерала Егорова матери Андрея Блинова), которые также создают иллюзию включения в художественное повествование нефикциональных текстов.

2.3 Функционирование вымышленных «документов» в целостной структуре романа

Включение текстов, имитирующих реальные оперативные документы, должно наглядно показать сложность работы организации под названием «Смерш». В первую очередь, использование в романе различных видов повествования («документы», главы, написанные от первого лица, главы, написанные от третьего лица) показывают работу контрразведки и истории рядовых офицеров и непосредственно, и через документы.

В автореферате диссертации Е.М. Горбуновой «Документ в целостной структуре произведения» рассматриваются стратегии и функции введенных в роман Богомолова «Момент истины» вымышленных документов. Исследовательница отмечает, что основная композиционная особенность романа -- это совмещение трех планов повествования: «документальный материал, собственно авторская речь и поток сознания героев». Вымышленные документы, по мнению исследовательницы, используются для введения в роман дополнительных сведений, для расширения событийных границ. Исследовательница отмечает, что с одной стороны «документы» двигают сюжет, вводят новых персонажей с действие, но также и «уточняют обстоятельства, комментируют действия героев,… увеличивают внутреннюю глубину романа». Горбунова также пишет о том, что «документы» расширяют масштабы изображения, демонстрируют широкий план деятельности различных органов «Смерщ» за счет введения сообщений о деятельности других групп и подразделений организации. Все подобные сообщения представлены именно в форме «документов». Кроме того, исследовательница обращает внимание на влияние «документальной» составляющей романа на организацию динамики событий: увеличение числа «документов» в моментах наивысшего напряжения действия, что создает эффект «торможения» действия. В кульминационной части произведения происходит слияние документальной и сюжетной сторон романа в потоке сознания Алехина (речь идет об эпизоде засады в лесу, главы 80, 83, 87, 90.) Документы не выбиваются из структуры произведения, а подчинены задачам художественного повествования, при помощи соположения документов и прозаических частей создается многоуровневая структура: «Документ, входя в художественную ткань произведения, эстетизируется, оказывает влияние на все уровни произведения: сюжет, композицию, стиль, жанр»

О сюжетной роли документа пишет Д.Д. Ворон в статье «Особенности сюжета в романе В. Богомолова “Момент истины”». Исследователь высказывает мнение, что документы играют значительную роль в композиционном строении произведения: «Документ участвует во всех главных фазах сюжета…Документ выступает в роли своеобразного отчета, спрессовывает сюжет, выражая его точным временем, местом, конкретным делом и тем самым подвигает сюжет романа». Но кроме этого, с точки зрения исследователя, «документальная» часть повествования представляет не менее драматичную сюжетную коллизию: взаимоотношения начальства и отдельной группы, столкновение высших интересов командования и особой специфики работы контрразведчиков, использующих нестандартные методы работы, которые не всегда понятны непрофессионалам. Таким образом, «документы» -- это не только фон основного повествования: «Момент истины, обладателями которого стали в конце романа герои, включает в себя и истину -- победу в столкновении идеологий двух полярных систем того времени». То есть в столкновении «документальных» и «недокументальных» частей текста выражается противостояние между «смершевцами» и вышестоящим начальством. Таким образом, здесь Ворон приходит к теме противостояния органов «Смерш» «всем остальным» (о чем шла речь выше), но не проводит параллель со сложившейся в «военной прозе» традицией.

В романе Богомолова «документы» действительно используются и для расширения масштаба событий, но при этом они составляют неотъемлемую часть основного сюжета. В романе, целью которого был объективный показ работы контрразведки, достижение этой цели осуществляется через переключение между тремя точками зрения: «официальной» («документальной»), внутренней точки зрения оперативников, и внешней оценкой работы контрразведчиков. При этом в состав «документальной» части романа входят имитации документов, выделяемые автором в отдельные главы, а также элементы официально-делового стиля, документальные штампы, включенные в речь героев и речь рассказчика.

Приемы включения вымышленных «документов» в фикциональное повествование «Документы» в романе, хотя и связаны с основным делом «Неман», все же по-разному соотносятся с сюжетом романа. В одних «документах» сообщаются важные сведения, которые влияют на развитие событий. К таким документам относятся дешифровки перехватов сообщений разыскиваемой группы шпионов, ориентировки на разыскиваемых агентов (главы 24, 47, 94). Но немалая часть документов сообщает сведения, внешне никак не влияющие на ход основной повествуемой истории. Это сообщения о поимке возможных подозреваемых на других участках фронта и тыла (главы 61,72, 85), сообщения о подготовке войсковой операции (главы 72, 77, 81), прибытии и размещении прибывающих войсковых частей (главы 61, 64, 85), распоряжения о снабжении (главы 59, 66, 92) и т. д. Показательно, что героями романа подобные сообщения никак не обсуждаются. Этот вид «документов» автор использует в том числе в кульминационных точках развития действия: напряженные моменты прерывают сообщения, никак не связанными с описываемыми в данный момент событиями. Так прерывается эпизод поимки Павловского (главы 58-60); последняя часть, превышающая по уровню напряжения все предыдущие, постоянно прерывается небольшими по размеру оперативными «документами» (главы 85, 88, 92, 96). Тем самым периодическое включение в повествование таких фрагментов замедляет развитие сюжета.

Композиционная динамика «документальных» глав наглядно демонстрируется даже исключительно количественными подсчетами. В первой части -- восемь глав с подзаголовком «Оперативные документы», во второй -- шесть, в третьей -- девять. Но при этом объем первой части в целом составляет сорок семь глав, во второй и третьей соответственно -- двадцать три и двадцать семь. Если смотреть на общий количественный объем «документов», можно заметить, что в первой части подряд могут следовать от одного до пяти «документов», во второй части -- от двух до шести, но при этом они как в первой, так и во второй части могут быть большими по объему. В третьей части объем документов сокращается, подряд следует максимум до четырех коротких шифротелеграмм или записок, длина «документов» увеличивается только к завершению романа, когда дается подробная ориентировка на Мищенко. Таким образом, в первой части количество глав с оперативными документами составляет небольшой процент от общего количества глав; и хотя объем приводимых документов сравнительно велик, но все же они занимают малую долю повествования. Во второй части при сокращении общего количества глав увеличивается доля документов, увеличивается их длина и они приводятся подряд большими периодами по несколько текстов подряд. Кроме того, сокращаются периоды между документами: если в первой части разрыв мог составлять от четырех до десяти глав, то здесь документы начинают появляться через две или три главы. Однако за счет существенного объема повествовательных глав, плотность документального пласта романа при чтении не столь явна, как в третьей части. Здесь документы уже заметно сокращаются по объему, и частота их появления увеличивается: они начинают вставляться через каждые две повествовательные главы.

Можно проследить некоторую динамику введения в повествование «документов» по отношению к романному времени. Время действия -- всего 5 дней, при этом первая часть охватывает промежуток времени в четыре дня (14-17 августа), вторая часть -- два неполных дня (18 августа и часть 19 августа), события в третей части вписываются во временной промежуток, составляющий несколько часов (примерно с 15.00 до 17.00 19 августа).

Анализ соотношения количества «документов» с временной шкалой в романе наглядно демонстрирует значительное увеличение частотности появления «документов» с развитием действия. В первой части частота появления «документов» - это два блока «документов» в день. Повествователь в романе предельно скрупулезен в описании событий и на протяжении всего романа прослеживает весь путь всех трех главных героев на протяжении каждого дня, не пропуская никакие значительные временные промежутки. В первой главе «документы» обычно появляются один раз в ночное время и один раз днем. Подобная тенденция сохраняется при описании 18 августа («документы», относящиеся к этому дню также появляются только два раза), то есть первую половину 2 части. Вторая половина второй части и вместе с ней вторая половина всего романа описывает события 19 августа. Переломной является глава «В ставке ВГК», действие которой разворачивается утром 19 августа. После этой главы количество «оперативных документов» значительно увеличивается вместе с насыщенностью действия и вместе с подробностью фиксации событий (к этому дню относится 15 блоков «документов»). Вместе с этим количественным переломом изменяется и содержание «документов»: увеличивается количество «побочных» «документов», противостоящих событийному ряду и замедляющих действие.

Динамика содержания вымышленных «документов»

Содержание приводимых документов отличается в разных частях романа. В первой части документы и главы, рассказывающие историю группы Алехина, дополняют друг друга. Здесь приводятся только дешифровки перехватов, сводки, сообщения о возможных версиях по расследуемому делу. Документов, не связанных непосредственно с группой Алехина, нет. Это в других частях романа тематика документов значительно расширится: появятся тексты административного характера, сообщающие о питании и размещении войск и т.п. В первой части и на уровне тематики документального блока повествования описываемая операция остается локальной операцией в тылу, что подчеркивается и названием части -- «Группа капитана Алехина».

Рассмотрим подробнее композиционное строение этой части романа. Первая и вторая главы объединены в экспозицию, в первой вводятся герои, показано место и время действия, вторая глава представляет собой документальную часть экспозиции -- сводку для начальника контрразведки фронта и начальника войск по охране тыла о текущем положении дел. Сводка построена по приему «сужения» тематики: от общих положений о наступлении войск на данной территории и географических данных сводка переходит к конкретной специфике данных войск, к сообщениям об остаточных группах немцев, бандах, действующих в этом районе и шпионах, приводятся данные о происшествиях последних дней. Затем приводятся два более конкретных документа, которые вводят непосредственный сюжет романа, -- это сообщения генерала Егорова о выходе в эфир рации с позывными КАО и о трех основных версиях по данному делу: либо это были оставшиеся в окружении немцы, либо польские банды, которые так связывались со своими лидерами, либо заброшенные в тыл немецкие шпионы. Таким образом, именно документы в начале романа объясняют смысл диалога главных героев в первой главе.

Следующие за общей сводкой, приводимой во 2 главе документальные главы опять посвящены сообщениям о возможных версиях по делу «Неман». В главе 9 сообщается, что длина волны передатчика соответствует диапазону, используемой для связи Армией Крайновой, подпольной вооруженной организации польского правительства, действовавшей на описываемой территории в 1944 г., а направление движения передатчика на основе двух выходов в эфир соответствует направлению движения оставшихся в тылу немцев, пытающихся пробраться к линии фронта. Также приводится сообщение о ликвидации группы немцев с рацией, и ликвидации участников Армии Крайновой. Все они могли выходить в эфир в это время в данном районе, тем самым все эти сообщения поддерживают несколько в равной степени возможных версий. С другой стороны, параллельно с этим сюжетом разворачивается повествование о поисках героев в Шиловичах и об опросе местных жителей. Не зная дешифровку перехвата, оперативно-розыскная группа пытается найти место выхода в эфир, найти улики, которые позволят сузить круг подозреваемых. Тем самым одновременно демонстрируются приемы полевой работы контрразведчиков и, с другой стороны, изображается разработка иных версий произошедшего на более высоких административных уровнях. Таким образом, различные сюжеты по большей части развиваются параллельно.

По имеющимся у нас проверенным данным, 12 и 13 августа Святковские отсутствовали, и дом их пустовал. Не исключено пребывание Святковских 13 августа в час радиосеанса передатчика с позывными КАО в районе Шиловичского леса… (С. 54)

Как выяснилось при допросах, 13 августа, во второй половине дня, после выбора поляны, подходящей для посадочной полосы, радист группы выходил в эфир якобы с просьбой о немедленной присылке самолета (С. 67)

Как явствует из маршрута, 12 или 13 августа группа проследовала северной опушкой Шиловичского лесного массива, где, судя по отметке, устраивала привал. Не исключено, что захваченная нами рация является разыскиваемым передатчиком с позывными КАО. (С. 79)

Сообщения о возможных подозреваемых группой Алехина на данном этапе не обсуждаются. Алехин занимается только отдельными версиями и разрабатывает только нескольких подозреваемых -- Николаева и Сенцова, а также Павловского.

В середине первой части документальное и сюжетное повествование тематически сходятся, начинают непосредственно переплетаться. Подполковник Поляков выходит из «документальной» сферы (до этого он был представлен в романе только как получатель и отправитель сообщений) и предстает как действующее лицо в сюжетной части. Он теперь становится непосредственным участником расследования, а не просто получателем сообщений. Он проверяет версию о пленных немцах, выходивших из окружения, и осматривает угнанный «додж», отпечатки шин которого соответствуют отпечаткам около места, где разыскиваемые первый раз выходили в эфир. Чуть позднее сообщается текст дешифровки одного из радиоперехватов, и здесь же приводится ориентировка на Павловского-младшего, который стал подозреваемым по делу после опроса местных жителей Алехиным. Текст дешифровки, содержащий сведения о передвижении эшелонов в тылу фронта и данные о вооружении, позволяет сузить круг версий и установить, что объектом поиска должна быть резидентура противника, ведущая наблюдение в тылах фронта. Завершается часть также оперативными «документами», сообщающими последние дешифровки перехватов и то, что операция взята под контроль Ставкой ВГК. Таким образом, в первой части демонстрируется ход стандартного расследования, проработка версий и порядок проводимых розыскных мероприятий.

Во второй части романа, помимо «документов», содержащих сведения о Николаеве и Сенцове, включаемые в повествование «документы» посвящены исключительно организации войсковой операции для быстрой поимки шпионов, которых группа Алехина искала в течение двух недель, а также сообщается о лицах, ошибочно задержанных по подозрению в причастности к делу «Неман».

В течение ближайших пяти часов для участия в мероприятиях по делу "Неман" на аэродромы Вильнюса и Лиды четырьмя специальными рейсами будут доставлены 102 офицера Главного управления контрразведки, в том числе 19 розыскников…(С. 247)

В связи с мероприятиями, проводимыми по делу "Неман", сегодня, 19 августа, с 7.00 вам оперативно переподчиняются с немедленной передислокацией в полосу вашего фронта все подвижные пеленгаторные установки радиоразведывательных групп 1-го и 2-го Белорусских фронтов, а также НКГБ Белоруссии и Литвы. (С. 247)

Задержанных вами по делу «Неман» без достаточных оснований старшину Тимонина и сержанта Костенко немедленно освободите (С.274).

Подобному изменению отвечает и общее сюжетное развитие второй части, которая уже не сосредоточена на группе Алехина, а вводит в повествование всю «вертикаль» структуры контрразведывательной организации, начиная с непосредственного начальства Алехина: подполковника Полякова и генерала Егорова, заканчивая Верховным главнокомандующим. Сюжетная линия, связанная с командой Алехина, переходит в более пассивный план. Если в первой части история фокусируется на действиях главных героев, то во второй части повествование о них просто включаются в общую систему: Таманцев на протяжении практически всего времени, описываемого во второй части, сидит в засаде, ожидая появления подозреваемого, Алехин вместе с Поляковым работает над одной из версий, Андрею Блинову поручают руководство локальной операцией. Главные герои «сливаются» с целой структурой подразделения, никак не направляя развитие действия. С другой стороны, такое изображение позволяет более детально раскрыть личности героев. Хотя во второй части содержание документов и общий ход развития сюжета перестают непосредственно пересекаться, все же они в равной степени способствуют расширению фокуса повествования.

Третья часть романа организована иначе. В ней документальное и сюжетное повествование образует явную оппозицию. Здесь наиболее четко можно проследить противопоставление методов «своих» и «чужих». Это противопоставление выражено при помощи документов. Третья часть целиком посвящена засаде и поимке группы шпионов в Шиловичском лесу командой Алехина, но документы, приводимые здесь, посвящены в подавляющем большинстве своем административным вопросам. Это демонстрирует разницу методов: группа Алехина, Поляков хотят раскрыть всю шпионскую сеть и при этом задействовать минимальное количество людских резервов. А высшее командование заинтересовано в быстром результате, поэтому пользуется скорее «экстенсивными» методами, привлекая большое количество людей и техники, а это всегда требует усилий на организацию и контроль.

Но помимо этого сохраняется функция демонстрации административной стороны работы отдельного военного подразделения. «Документы», посвященные вопросам питания, размещения войск, транспортировки подразделений -- тем темам, которые обычно авторами «военной прозы» не затрагиваются, поскольку считаются малозначительными для общего развития сюжета -- здесь организуют композицию романа, демонстрируют войну с новой для художественной прозы точки зрения. Все это работает на создание эффекта достоверности, а кроме того, перекликаются с одной из определяющих тем войной прозы -- бытовой стороны войны, но обыгрывает ее с новой стороны.

Развернутая, подробная ориентировка на Мищенко также вклинивающаяся в описание хода операции -- это практически единственные документы в данной части, непосредственно связанные с ходом дела «Неман».

Заканчивается часть и весь роман не документами, а главой, где показано «экстренное потрошение»: демонстрируется допрос Таманцевым подозреваемого сразу после задержания. Именно на этих последних страницах раскрываются личности Кравцова, Нотариуса и Матильды, которые фигурировали в расшифровках перехвата, выясняется связь Павловского и Комарницких с задержанными.

Особенности композиционного строения (чередование сюжетных и документальных глав) выполняет функцию задержки сюжетного развития, способствуют нагнетанию напряжения. Таким образом подчеркивается контраст между действиями оперативников и действиями административной машины, которая была запущена для быстрого поиска, но в итоге действует медленно. Тем самым автор вписывает героев романа -- «особистов» - в противоположный полюс оппозиции «свой» -- «чужой», активно действующей в «военной прозе» тех лет, путем противопоставления их административной тыловой «аристократии».

2.4. «Документальное» как стилистический прием: речевое поведение героев и повествователя

Включение в текст романа официальных документов не ограничивается только отдельными главами. Административный стиль, цитаты из приказов и других документов широко включены как в реплики героев, в части романа, которые представлены от их лица, а также и в речь безличного повествователя.

Постоянно встречаются небольшие цитаты из «реальных документов» с указанием на то, что это именно цитата, например:

Их было трое, тех, кто официально, в документах именовались "оперативно-розыскной группой" Управления контрразведки фронта (С. 5) (здесь и далее курсив наш. - Б.П.).

Однако в директиве, полученной вечером из Москвы, содержалось требование обязательного подробного инструктажа всех привлекаемых к розыскным мероприятиям и войсковой операции по делу "Неман". (С. 264)

Официальная биография

Нетрудно заметить в тексте роман присутствие стандартизированной схемы описания «фигурантов дела» -- фиксирование общих данных (год, место рождения, национальность и т.д.) в первую очередь, а затем переход к конкретным подробностям отсылает читателя к официальному стилю.

В романе словесный портрет и биография используются достаточно часто. Словесные портреты и биографии есть в ориентировках по Павловскому и Мищенко (главы 24 и 94 соответственно). Но еще раньше (до появления собственно «документов», содержащих биографию и словесный портрет подозреваемых) отрывки из данных документов цитируются в речи героев. Все, что сообщается о внешности и жизни подозреваемых, облекается в форму документа, будь то в речи героев, будь то в главах «официальные документы». Поляков цитирует документ с биографией подозреваемого, сохраняя свойственную документу стилистику. Это происходит до того как более полные сведения о Павловском появляются в романе в главе «Оперативные документы». И тут будет сохранена устойчивая схема: имя (с уточнением), год, место рождения, национальность:

Как оказался там?.. Значит, так... Павловский Казимир, или Казимеж... Георгиевич, тысяча девятьсот семнадцатого или восемнадцатого года рождения, уроженец города Минска (неточно), по документам предположительно белорус или поляк...(С. 42)

Этот прием используется в романе неоднократно. До того, как приводится ориентировка на Мищенко, Алехин в своем потоке сознания воспроизводит не только ее содержание, но и стилистику:

Южнорусский говор и кривоватые, как у кавалеристов, ноги... (С. 363)

Помимо этого в тексте встречаются биографии, не выделяемые, как отдельные оперативные документы, а приводимые самим Алехиным. Стилистика документа при этом сохраняется: рассказывая о фигурантах дела, Алехин придерживается стандартной схемы (год, место рождения, образование, профессия).

Гролинская Стефания, 1883 года рождения, уроженка Белостока, из семьи мелкопоместного шляхтича, образование -- женская гимназия, по профессии модистка, перед войной владела небольшим пошивочным ателье, сгоревшим в первую неделю военных действий. В период оккупации проживала в Лиде, подрабатывала шитьем женской одежды. (С. 122)

Антонюк Юлия Алексеевна, 1926 года рождения, белоруска, католического вероисповедания, уроженка деревни Белица Лидского района, образование два класса. Сирота; с тринадцати лет в услужении у Павловских (С. 84)

Герой не просто привык цитировать документы, но он именно мыслит стилистикой документа. В процитированном выше эпизоде Алехин уже сам пересказывает то, что он узнал о Юлии от разных людей, выстраивая свой пересказ в узнаваемой и читателем стилистике оперативного документа.

Портрет и словесный портрет

Словесный портрет и биография -- обязательный композиционные элементы такого типа документа как ориентировка.

Словесный портрет -- это специализированное метод систематизированного описания внешности человека, созданный в конце XIX века. Словесный портрет составляется по следующим правилам:

- применение специальной терминологии, что «устраняет разночтения описанных признаков, обеспечивает их единообразное понимание, исключает неясность и предотвращает ошибки»;

- последовательность описания: от общего к частному, сверху вниз; сначала характеризуется строение тела в целом, затем голова, лицо, туловище, конечности, затем особые приметы.

Наличие в тексте описаний внешности, которые отвечают этим признакам, создают эффект «документальности».

В.Е. Хализев, описывая основные функции портрета, отмечает: «Со временем … в литературе возобладали портреты, раскрывающие сложность и многоплановость персонажей. Здесь живописание наружности нередко сочетается с проникновением писателя в душу героя и с психологическим анализом». В «Моменте истины» портрет отчасти сохраняет эту функцию, и помимо этого приобретает способность характеризовать профессионализм того, с чьей точки зрения этот портрет приводится. То, насколько приводимый портрет соответствует методу «словесного портрета», может служить для классификации описываемого (метод словесного портрета используются для описания внешности подозреваемых). Но это не единственный способ описания фигурантов дела. Субъективные ассоциации, метафоры в описании внешности подозреваемых присутствуют в портретных описаниях подозреваемых, приводимых от лица Таманцева и Блинова. Это переключение между «внутренней» и «внешней» точкой зрения, чисто профессиональной и человеческой помогает создавать динамику повествования, одновременно поддерживая эффект документальности. С другой стороны, повествователь таким образом избегает однообразности в характеристиках персонажей. Различные отношения к процессу поиска соответствуют разнице в типах личности. Эта многогранность отвечает задаче автора разрушить однобокое представление о личности и о работе контрразведчика.

Использование/неиспользование документальных схем для описания портрета или биографии персонажей дополнительно поддерживает классификацию главных героев по степени их вовлеченности в «документную» сторону контрразведывательной деятельности. Например, описания фигурантов дела в речи Алехина всегда предельно скупо, конкретно. Вот портрет Свирида:

черноволосый горбатый мужчина, приземистый, тщедушный, лет сорока, в истрепанном пиджаке и таких же стареньких, с большими заплатами на коленях и сзади брюках, заправленных в грязные сапоги. (С. 30)

Поток сознания Алехина при проверке документов группы, которая действительно оказалась группой «Неман», по большей части составлен из штампов документального стиля. Алехин строит словесные портреты каждого из стоящих перед ним и сравнивает их с теми, что он помнит из официальных ориентировок. Именно словесный портрет помогает Алехину вычислить, что перед ним -- Мищенко.

Рост… выше среднего…Телосложение…среднее…плотное…Лицо…овальное чистое…Лоб…средний…прямой…Брови…дуговатые… Нос - средний прямой <…> Особенности… Говорит с южнорусским акцентом…И, пожалуй, кривоватые ноги…(С. 354)

Подполковник Поляков первый раз описывается также Алехиным, но это уже другой по типу портрет. Здесь присутствуют субъективные оценки:

я весьма отчетливо представил его себе -- невысокого, с выпуклым шишкастым лбом и чуть оттопыренными ушами, в гимнастерке с измятыми полевыми погонами, сидевшей на нем свободно, мешковато. Я представил, как, слушая меня, он, сидя боком в кресле, станет делать пометки на листе бумаги и при этом по привычке будет время от времени тихонько пошмыгивать носом как-то по-детски и вроде обиженно (С. 41)

Здесь портрет сам по себе характеризует личное отношение Алехина к Полякову.

В речи Таманцева и Блинова описания внешности (если это не оговорено персонажем специально) могут совмещать «документальную схему и субъективное впечатление. Например, Таманцев, увидев первый раз Павловского, отмечает, что узнал его именно по словесному портрету. Затем он для себя «фиксирует» портрет, чтобы сравнить его со словесным портретом из ориентировки.

Я разглядел его лицо и отчасти фигуру и узнал не столько по фотографии, сколько по словесному портрету: "Павловский!"… Я хорошо разглядел его сильное, властное лицо и хотя ничуть не сомневался, что это Павловский и что он от меня уже не уйдет -- я слеплю его как глинку! -- все же по обыкновению прикинул его словесный портрет: "Рост -- высокий; фигура -- средняя; волосы -- русые; лоб -- широкий; глаза -- темно-серые; лицо -- овальное; брови -- дугообразные, широкие; нос -- толстый, прямой, с горизонтальным основанием; рот -- средний, с опущенными углами; ухо -- треугольное, малое, с выпуклым противокозелком. Броских примет не имеет" (С. 243)

В эпизоде слежки за Сенцовым и Никоваевым приводятся их портреты, здесь появляются эпитеты «толстощекое», «бабье», «нежное, девичье». В тексте содержится указание на то, что эту характеристику дает подозреваемым Таманцев.

У капитана было толстощекое, совершенно круглое, с утиным носом и мелкими щербинками бабье лицо, некрасивое, но очень доброе. За мочкой правого уха темнела родинка величиной с горошину. … Лейтенант не сводил глаз с плясавшего и от души смеялся, показывая рот, полный ровных белых зубов. В его юношеском, мягкого очерка лице было что-то нежное, девичье, и Таманцеву он вдруг напомнил светловолосую артистку, певшую партию пастушка в единственной слышанной Таманцевым опере (С. 96).

Но при этом ниже повествователь замечает, что:

Если Андрей разглядывал офицеров главным образом с любопытством, то Таманцев сосредоточенно работал: на всякий случай составлял мысленно и запоминал словесные портреты обоих -- занятие сложное, требующее острого глаза, опыта и наблюдательности (С. 96).

Для прозы и очерков военного времени, для которых было особо характерно следование принципам официальной пропаганды, было характерно изображении врага как «зверя», не заслуживающего называться человеком. И. Эренбург писал в знаменитом очерке «Убей!» (1942): «Мы поняли: немцы не люди». Логично, что подобная оценка распространялась и на предателей родины. Эта традиция сохраняется в «военной прозе» и в послевоенное время. В романе Богомолова, хотя и не демонстрируется точка зрения «противника», все же оценки врагов могут не зависеть от того, является человек врагом или преступником, если он профессионал. Например, Таманцев говорит о Павловском:

Пули прошли впритирку, он чуть меня не убил, молодчик, - с таким не каждый день встречаешься; мысленно я ему аплодировал (С. 245).

Или о группе немецких агентов:

У капитана было хорошее лицо -- сильное, уверенное, но не наглое. И сам он был какой-то спокойный, несуетливый, уверенный -- мне такие нравятся. Второй, старший лейтенант, напомнил мне отчасти балаклавского амбала -- Башку, портового пьянчугу … Славная у него была физиономия, и вообще он мне нравился. Крепкий, сбитый, что называется, ядреный, и держался он достойно, несуетливо. (С. 350)

2.5 Роль «документального» в конструировании различных точек зрения

документальное проза сюжет нарратив

«Внутренняя» точка зрения

Несомненно, в романе сталкиваются две точки зрения на работу контрразведки: внутренняя и внешняя. Но главных героев романа нельзя четко разделить на две группы: представляющих внутренний взгляд на работу контрразведки и носителей внешней точки зрения. Каждый из героев скорее представляет отельную фигуру на градационной шкале между этими двумя полюсами. Формально разделение выражается в степени присутствия в их прямой речи монологов, относящихся к расследуемому делу (уровень содержания) и документальных штампов (уровень стиля).

В первую очередь, следует отметить, что все подозреваемые представлены только с внешних позиций, ни разу повествователь не обращается к их точке зрения.

К тем, кто примыкает к «внутреннему» полюсу изображения, относятся Алехин, Поляков, Егоров -- герои, занимающие начальственные посты. На формальном уровне подобное выделение части героев романа в отдельную группу поддерживается по принципу отношения героя к официальным документам. Герои, непосредственно работающие с официальными документами, говорят, используя стилистические и композиционные конструкции, свойственные этим документам. Так, если Алехин или Поляков разговаривают со свидетелями, разговор этот пересказывается только от их лица постфактум и по форме напоминает отчет. Например, Поляков пересказывает разговор с водителем угнанного «доджа»:

На контрольном пункте при выезде из города к нему в машину попросились двое: старший лейтенант и лейтенант. Были они в плащ-накидках; старший лейтенант в возрасте лет сорока, плотного телосложения, с небольшими усами... в фуражке полевого образца. Лейтенант значительно моложе, но внешность его он совершенно не помнит. (С. 158)

Разговор со Свиридом Алехин сразу же «преобразует» в отчет об этом разговоре:

Вчера на рассвете он, Станислав Свирид, разыскивая корову, не вернувшуюся вечером к дому, увидел неподалеку от опушки Шиловичского леса трех человек в советской военной форме. Они прошли гуськом поблизости, но он притаился в ельнике, и его не заметили. В переднем он узнал Павловского Казимира, двух других видел впервые (С. 31)

Рассказывая о походе к Окуличу, Алехин подробно перечисляет содержимое его коробки:

В коробке оказались:

Медаль "Партизану Отечественной войны" второй степени и удостоверение к ней, полученные Окуличем неделю назад, о чем я знал;

Немецкие оккупационные марки - пачка, перевязанная тесемкой;

Десяток довоенных квитанций на сдачу молока, мяса и шерсти;

Стопка фотографий Окулича, его жены и их родственников, в том числе

двух его младших братьев в красноармейской форме; и т.д. (С. 149)

Выводы, которые он обсуждал вместе с Поляковым, по поводу дешифровки перехвата Алехин оформляет тоже в форме отчета:

Наши выводы вкратце выглядели так:

Наблюдение за движением эшелонов ведется в Белостоке или, что вероятнее, в Гродно. Это стационарное слежение: маршрутникам или фланерам продержаться сутки и более непосредственно на железнодорожном узле со строгим охранительным режимом практически невозможно;

Наблюдение ведется не одиночкой, а как минимум двумя агентами (С. 202).

Поток сознания, который обычно служит для предельного раскрытия личности героя, у Алехина состоит по большей части из официальных штампов (гл. 80, 83, 87, 90). Все это позволяет отнести Алехина к группе «профессионалов», его роль в романе -- это показ внутреннего взгляда на работу контрразведки.

Но для речевых портретов характерно совмещение различных стилей, что позволяет создать правдоподобные образы. Это совмещение можно продемонстрировать как на примере главных, так и на примере второстепенных персонажей. Речь генерала Егорова также характеризуется присутствием официальных штампов. Хотя даже в речи Егорова, фигура которого не столь подробно разработана в романе, неожиданно появляются «человеческие», личностные интонации. Например, так он обращается к Блинову, после того, как отдал ему приказ найти саперную лопатку:

Найдите лопатку, лейтенант! Это очень важно. Постарайтесь обязательно ее найти (С. 176).

Речь Таманцева характеризуется склонностью к разговорным конструкциям:

Как он попал в хату? Как же мы, придурки, просмотрели или прослушали его приход? (С. 242)

Я понимал, что из огурцов, спички и примятости на траве шубы еще не сошьешь. Пока что все это -- фактики в мире галактики! А она велика и бесконечна… (С. 48)

Хотя периодически и в главах, приведенных с точки зрения Алехина, встречаются разъяснения, сделанные специально для непрофессионалов, все же для речи Таманцева подобное содержание более характерно и его роль -- объяснить происходящее непрофессиональному читателю. Именно он часто поясняет действия группы, поясняет специфику ее работы. Таманцев -- своеобразный медиатор между миром профессионалов и миром читателя.

Наиболее ярко это проявляется в последней части, когда роли каждого из героев обозначены с предельной четкостью. Здесь Алехин явно отвечает за внутренний ракурс изображения, а Таманцев -- поясняет его действия. Совмещение различных способов представления внутренней точки зрения на работу «Смерш» явно должны создавать эффект многостороннего, объективного изображения, а чередование способов изображения различной стилистики поддерживают интерес читателя.

Язык Таманцева также не свободен от влияния документального стиля. Например, вспоминая случай из прошлого, он приводит текст приказа:

В задачи и обязанности нашего погранполка, державшего в тот момент контрольно-пропускной и заградительный режимы на отходах от Орши, только официально -- по приказу -- входило:

Наведение и поддержание в тылах фронта должного порядка;

Проверка документов, а в случае необходимости -- при возникновении подозрений -- и личных вещей как у гражданских, так и у военнослужащих независимо от занимаемых должностей и званий; проверка всего проходящего гужевого и автотранспорта (С.154).

В главах от лица Таманцева, также как и в главах от лица Алехина, большое внимание уделяется деталям, времени, подробному описанию действий, что является следствие постоянно «оглядки» на документ:

В момент появления Павловского из хаты я по привычке взглянул на часы -- для рапорта. Было ровно пять ноль-ноль, и я подумал -- не пойдет... Начальство не любит приблизительности, не любит в донесениях круглых цифр… для рапорта я зафиксировал -- четыре пятьдесят восемь... (С. 243)

К своей собственной истории он обращается всего два раза. Таманцев рассказывает про своего лучшего друга, которого убили в Шиловичском лесу, где группа по сюжету романа ведет поиск улик. Второе обращение к личной теме: Таманцеву снится сон о его матери и о погибшем лучшем друге, но даже и здесь не обходится без конструкций официального стиля:

Мать и Лешка представлялись мне отчетливо, а вот тех, кто его мучил, я, как ни старался, не мог разглядеть: одни расплывчатые фигуры, словно без лиц и в неопределенном обмундировании. Сколько ни напрягаешься, а зацепиться не за что: ни словесного портрета, ни примет и вообще ничего отчетливого, конкретного... (С. 183)

Показательно, что рассказывая собственный сон о людях, связанных с ним личными взаимоотношениями, Таманцев использует слова «обмундирование», «словесный портрет». Подобное совмещение личного и профессионального должно характеризовать Таманцева как человека, полностью посвятившего себя своей профессии и не разделяющего личное и профессиональное.

С другой стороны, когда Алехин пересказывает письмо о своих родных, он не использует официальный стиль, а в речи его появляются индивидуальные черты, стилистически маркированные слова: «При мысли о дочери остро клешнило сердце» (С. 263), «… «девки из города» вычистили все под метелку» (С. 262) (присутствие цитирования, указывающее, что Алехин использует выражение из письма, маркирует то, что выделенная фраза -- это слова самого Алехина). Подобное отличие двух главных героев-профессионалов объясняется тем, что для Таманцева армия -- это основная профессия, до контрразведки Таманцев был пограничником. А Алехин же имеет гражданскую профессию, он -- агроном. Для Алехина «Смерш» -- это временное вынужденное занятие, поэтому он предельно четко разделяет нынешнюю профессию и личную жизнь. Причем предпочитает не размышлять о личном во время работы, хотя это даже ему не всегда удается: «В машине Алехин пытался переключиться, но не мог» (С. 266). Таким образом, о семье и довоенной жизни Алехина говорится более подробно, но его историю читатель узнает все же уже ближе к концу романа.

Речь Полякова также по большей части содержит только размышления о расследуемом деле. Подполковник Поляков остается в романе довольно закрытой фигурой. Рассказ о нем, о его действиях в связи с расследованием представлен как с внутренней, так с внешней точки зрения, но его история дается довольно бегло, также как и история генерала Егорова. Только в одном месте упоминается об их детях, которые росли вместе.

Подобный способ представления персонажей контрастирует со способом представления в романе Аникушина. Аникушин присутствует по времени в действии всего несколько часов, но мы узнаем об этом герое, о его жизни гораздо больше, чем об Алехине, Полякове или даже Таманцеве, которые действуют на протяжении всего сюжета. В подобном сопоставлении раскрывается особенность построения характера у Богомолова. Подробности довоенной жизни, военной биографии, размышления о собственной личности, как несложно заметить, читатель узнает только от Аникушина и от Блинова, которые представляют внешнюю точку зрения на работу «Смерш» (хотя по отношению к Блинову такое утверждение необходимо делать с некоторыми оговорками, о которых -- ниже).

«Внешняя» точка зрения

Блинов, младший в группе, совсем недавно в «Смерш», он еще далек от профессионализма Алехина и Таманцева. Он сосредоточен исключительно на себе, в главах от его лица по большей части содержание оставляет рефлексия Блинова о его новой профессии. При этом нельзя сказать, что Блинов ничего не делает, а только наблюдает, но все же заметно, как его личностные качества влияют на работу. Внимание сосредоточено на том, как внешние события влияют на настроения героя: Блинов то сожалеет, что попал в контрразведку, в то время как его товарищи на фронте «занимаются действительно полезным делом»; в следующий момент он хочет поразить генерала, а потом переживает, что не смог выполнить задание так, как ему хотелось бы; потом обижается, что его не посвящают во все детали, а затем радуется, что ему выпало работать с такими прекрасными людьми и участвовать в таких ответственных операциях. Хотя Блинов чисто формально знает, что ему надо делать, может в одиночку выполнять задания Алехина, все же поначалу он не всегда понимает всю важности порученной ему работы, и в конце романа Блиновым больше руководят его амбиции и чувства, хотя отношение к своей работе он меняет. Так, если в начале Блинов расстраивался, что не может поехать на запад, но вынужден оставаться в тылу, то в конце он радуется, что может быть частью масштабной операции. Именно он убивает Мищенко, опасного шпиона, которого не могли поймать на протяжении нескольких лет. К концу романа он тоже отчасти перенимает роль Таманцева и Алехина, давая пояснение о работе контрразведчиков:

Таманцев не раз говорил ему, что от других опасных преступников шпион отличается прежде всего тем, что за ним стоит целое государство и подготовка его во всех смыслах -- результат деятельности многих опытнейших профессионалов, обдумывающих и обсасывающих с полной ответственностью каждую деталь и в его легенде, и в экипировке, и в документах (С. 407)

Но все же сидя в засаде во время поимки опасных шпионов, Блинов думает не о работе, а вспоминает, откуда он знает Аникушина и размышляет над его поведением. Неслучайно последняя глава от его имени называется «Гвардии лейтенант Андрей Блинов, пока еще Малыш».

Более радикально внешний ракурс представляет фигура Аникушина. В этом персонаже соединены сложный характер (помощник коменданта считает, что он всегда прав и что только его мнение и его действия единственно правильные) и неудачный опыт встречи с «особистами», что делает Аникушина идеальной фигурой для демонстрации внешнего взгляда. Он даже не пытается понять специфику работы контрразведчиков, настроен исключительно враждебно, в то время как его риторика по отношению к подозреваемым совершенно иная:

И такого офицера, заслуженного фронтовика, в прямом смысле слова грудью защищавшего Отечество, участника обороны Москвы, самого дорогого Аникушину города, Алехин мог по-прежнему в чем-то подозревать (С. 370)

Он, как и Блинов, сосредоточен исключительно на своей личности и на своих амбициях. Хотя он присутствует всего в нескольких главах, он успевает рассказать всю историю своей жизни и своих любовных увлечений, а о портном, который сшил ему костюм, читатель узнает столько же, сколько узнал о Таманцеве за весь роман.

Аникушин также пытается оформлять свои размышления в форму документа, но это остается исключительно внешним оформлением, сам язык и оценка фактов остается вполне субъективным, так как Аникушин все же не принадлежит к миру профессионалов:

лично для него, Аникушина, при проверке, по стечению обстоятельств, обнаружились немаловажные, весьма убедительные факты:

командировочное предписание, помимо особых знаков и секретного (точки вместо запятой) имело также на обороте столь знакомые фиолетовые отметки с печатями … и его, капитана Аникушина, собственноручную подпись;

справка о ранении … была выдана тем самым эвакогоспиталем, в котором он, Аникушин, весною лежал… все указанное в документе полностью соответствовало действительным обстоятельствам. (С. 367-368)

Или далее:

Требовать предъявления других документов не имелось, по разумению Аникушина, никаких оснований, и он не стал это делать (С. 370)

Таким образом, Аникушин воплощает точку зрения военного, который живет и действует в соответствии со своим личным кодексом чести. Но отношение повествователя к герою явно отрицательное: соседство размышлений Аникушина о своей любовной жизни и о том, как он не хочет запачкать новый костюм с главами, где дается описание организации крупной и важной военной операции, явно играет не в пользу помощника коменданта.

Подробная разработка истории персонажа, сосредоточение внимания на его внутреннем мире, на его собственных переживаниях -- это все то, что относится к традиции психологического романа: демонстрация душевной жизни героя, подробный рассказ его биографии. Традиция подобного изображения персонажа перенимается и «военной прозой», на которою большое влияние оказала, как уже было сказано, проза Л.Н. Толстого. По словам Л.Я. Гинзбург, творчество Толстого -- «высшая точка аналитического, объясняющего психологизма XIX века». Г.Ф. Хасанова в части своей диссертации, посвященной толстовской традиции в «военной прозе», обращает внимание на то, что «военная проза» о Великой Отечественной войне наследует толстовское понимание истории и включенности человека в историю, хотя толстовское понимание и трансформируется в соответствии с советскими канонами. В итоге герой «военной прозы» -- это человек, который не пытается ничего кардинально изменить в ходе истории в переломный момент (на войне), а делает то, что соответствует его представлению о чести, чтобы быть в первую очередь честным перед самим собой. Именно так размышляет о себе и своих поступках Аникушин. Это, по большей части, герой «военной прозы», боевой офицер, со своим кодексом чести, который ставит этот кодекс чести выше всего. Но в данном случае Аникушин именно поэтому и погибает. Это еще один тип личности, тип мировоззрения, но в романе Богомолов моделирует ситуацию, где подобное отношение к жизни не работает. Здесь оказывается более значим профессионализм, умение качественно выполнять свою работу.

Работа контрразведчиков -- не просто в том, чтобы поймать шпионов, а цель ее -- раскрыть всю агентурную сеть. Поэтому Алехин и не подчиняется обстоятельствам: он отказывается уходить из леса, хотя получает такой приказ. Даже несколько человек в данном случае оказываются способны повлиять на ход войны, а значит, повлиять на ход истории. Такое понимание не может возникнуть, если смотреть на происходящее только с какой-то одной точки зрения. Поэтому Богомолов и вводит несколько различных планов изображения, а также пытается максимально полно показать всю структуру организации «Смерш».

На вершине этой структуры находится Верховный Главнокомандующий. Глава, где идет речь о Сталине, называется «В ставке ВГК». Здесь повествование ведется с точки зрения Сталина, который также представляет внешнюю точку зрения. Но также как и «внутренняя», которая собирается из различных способов изображения, внешняя точка зрения Сталина отличается от точки зрения Блинова и Аникушина. Данная глава представляет собой предел расширения фокуса охвата, который наблюдается на протяжении всех предшествующих глав второй части романа, то есть изображение доходит до высшей инстанции -- до Верховного Главнокомандующего. Если Аникушина больше занимает собственная личность, то здесь внешний ракурс -- это осознание целостной картины военных действий без внимания к деталям. Верховный главнокомандующий не вникает в суть работы «Смерш», потому что его интересует результат -- приведение в исполнение продуманной им самим стратегии. Поэтому и возникает конфликт интересов: командованию нужен немедленный результат, а исполнители, которые понимают специфику работы, должны правильно выполнять свою работу. Несогласованность между действиями командиров и подчиненных также является частым мотивом «военной прозы», но здесь Богомолов пытается объективно показать всю систему причин несогласованности работы разных структур.

Две части главы «В ставе ВГК» представляют два ракурса: первый -- официальный, хотя он больше напоминает даже не документ, а учебник по истории и стратегии. Но здесь сохраняются черты, присущие официальному стилю: нумерованные перечисления, количественные подсчеты:

Правда, обеспечить полную скрытность концентрации в тылах четырех смежных фронтов полуторамиллионной армии, 6500 танков и самоходных установок, около 25 тысяч орудий и более 6 тысяч самолетов практически невозможно… <…> Троякий результат внезапности можно было бы сформулировать так:

Внезапность застигает противника не подготовленным к удару: его войска и военные средства расположены не лучшим образом для отражения этого удара.