Проза М.А. Шолохова: онтология, эпическая стратегия характеров, поэтика

Диссертант выделяет два мотива, которые, на его взгляд, являются главными, сюжетообразующими - мотив дороги и мотив «страдающего сердца», подробно анализирует динамику их развития в каждой из десяти частей рассказа и приходит к заключению, что дорога Андрея Соколова - это дорога страдания, которую герой преодолевает «из последних сил», а «сердечная» реакция героя на происходящее усиливает описание физических страданий нравственными. Кульминационная сцена поединка с комендантом фашистского концлагеря показательна органичностью проявления таких качеств шолоховского героя, как отвага и чувство собственного достоинства, причём это подчёркнуто русское достоинство.

Ощущение причастности к единой общности - фронтовому братству и шире - советскому народу, истребить которое не удалось даже в концлагерях, индикативно: таким образом высвечивается нравственный вектор, подчёркивающий универсальность конфликта между народной (русской, советской) нравственностью, народным мироотношением, изначальным, целостным качеством духа народа, и тем, что эту нравственность попирает - фашизмом с его пренебрежением к чужой жизни. Эта универсальность подчёркнута и на уровне стилистического оформления высказывания: интонационный рисунок близок к фольклорному (синтаксический параллелизм, повторы, внутренняя рифма, традиционная формула «белый свет»), а в содержании угадываются элементы мученического жития («а били богом проклятые гады и паразиты так…»).

Смерть сына лишила Андрея Соколова последней надежды обрести Дом. Не случайно мотив какой-то запредельной тайны, прозвучавший в рассказе «Родинка» в сцене узнавания сына, появляется и в эпизоде похорон Анатолия: «будто смотрит он куда-то мимо меня, в неизвестную мне далёкую даль» (т. 7, с. 229), и горе отца, пережившего сына, не передать словами, не выплакать: «А мои невыплаканные слёзы, видно, на сердце засохли», - говорит шолоховский герой, и вновь звучит интонация народного плача с его ритмическим строем, тавтологическими повторами («далёкую даль», «товарищи-друзья»), риторическим вопросом: «Может, поэтому оно так болит?»

Но больное, выжженное до пепла и опустошённое сердце Андрея Соколова не утратило способности сострадать. Более того, мгновенно созревшее решение усыновить ребёнка возвращает миру Андрея Соколова свет, цвет, радость отцовства, «оживает» и сердце. Перед героем вновь стоит задача созидания Дома. Он ощущает непосильность выполнения этой задачи, но эпическое произведение диктует свои законы: в сказе авторская идея не просто освещает героя, а ещё и саморазвивается, и потому её развитие заканчивается не с последним словом рассказчика, а с последним словом автора. Двуединый образ отца и сына, идущих по весенней дороге навстречу своей нелёгкой судьбе, не только завершает эпическое повествование символической картиной. Максимально используя «память жанра», дополняя эпическую структуру рассказа лирической стихией (народно-плачевая мелодика речи рассказчика, эмоционально-экспрессивная окраска авторских описаний), вводя онтологический подтекст (символика воды, земли, неба, весны, дороги) писатель выстраивает завершённый образ Космоса, в котором концентрированным воплощением смысла бытия и человеческой жизни становится высший нравственный закон: закон человеческого сердца, страдающего, но не теряющего в этом страдании способности сопереживать.

Беспредельность окружающего мира подчёркивает хрупкость, ненадёжность, «малость» человеческого существования, его космическое «сиротство», но «две песчинки», объединённые одной любовью, вносят истинный смысл и в человеческое, и в космическое существование. Подтверждением тому становится новое звучание мотива страдающего сердца: «И вдруг словно мягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце… <…> Тут самое главное - не ранить сердце ребёнка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…» (т. 7, с. 232). Человеческое сердце как символ (сердце Андрея Соколова, автора и маленького Ванюшки) приобретает глубокий нравственный и эстетический смысл, становится и хранилищем общечеловеческих духовных святынь и мерилом человеческих поступков.

Второй параграф «Эпические герои незавершённого романа «Они сражались за Родину» посвящён анализу способов эпизации характеров Николая Стрельцова, Петра Лопахина и Ивана Звягинцева в главах романа «Они сражались за Родину». Автор исследования отмечает, что опубликованные главы, доказывающие, что писатель не изменил своему узнаваемому мастерству, метонимичны - по ним можно судить о том, каким могло бы быть художественное целое. Генетическое родство всех предшествующих произведений и опубликованных глав этого романа несомненно. Преемственность проявляется прежде всего в эпическом развороте повествования, в философском обобщении - в обращении к той онтологической схеме универсальных символов, которые составляли «каркас» всей его предыдущей прозы. Прежде всего это образ-символ родной земли.

Повествование о войне открывается степным пейзажем: небо, знойная степь, курганы, тишина, которой не нарушают ни посвист сусликов, ни стрекот кузнечиков. Но эти доминантные для шолоховской прозы образы словно возведены в степень: небо - ослепительно синее, облака - неправдоподобно белые, марево над курганами голубое, трепетное, а вот степная дорога перечёркнута следами от танковых гусениц и колёс автомашин - и это первый знак войны. Сто семнадцать уцелевших после тяжёлого боя солдат идут молча, устало, медленно, и также устало полегли травы, также безжизненно блестят солончаки. Клубящаяся над дорогой горькая степная пыль, как и в «Тихом Доне», становится символом войны. Этот образ появляется на страницах романа постоянно, он - знак хаоса: пыль окутывает немецких автоматчиков, тянется длинным шлейфом за вражескими танками, «выпархивает» из-под гусениц и стелется над мелким степным полынком.

Во время бомбёжки этот образ приобретает усиленно эпическое звучание: «густое облако бурой пыли, словно туманом, заволокло окопы, … закрыло солнце». Застилающая солнце темнота воспринимается как тьма онтологическая: война нарушила самые основы жизни. Философская насыщенность этого символа осознаётся и шолоховскими героями: именно образ пыли, вздыбленной вражескими машинами, оказывается решающим в момент принятия Лопахиным решения остаться на передовой («победно пылят по его земле враги и неудержимо движутся всё дальше на восток, всё дальше…» (т. 7, с. 147). В размышлении героя дано сконцентрированное воплощение всеобщей мысли: остановить врага, идущего по родной земле, любой ценой. С образом родимой земли связано и название романа (в диссертации приводится свидетельство Н.Ф. Корсунова о том, что Шолохов назвал роман «Они сражались за родину», акцентируя мотив малой родины [14]). Земля - израненная, изуродованная врагами - это донская земля. Но образ искалеченной земли в романе об отечественной войне приобретает иное, нежели в «Тихом Доне», значение: прекрасный лик земли испоганен врагами. Но земля, словно живое существо, не только страдает от боли и печалится от горя, она тоже воюет: в описании противоборства вражеского танка и огромной чёрной птицы-земли звучит былинная интонация, расширяющая повествование о конкретном эпизоде войны до масштабов народного эпоса. Вздыбленная земля становится щитом, защищающим находящихся на передовой бойцов.

Автор диссертации подробно прослеживает онтологические мотивы, звучащие в повествовании о мирной жизни Николая Стрельцова, доказывая, что он - шолоховский герой, обладающий несомненным чувством природы, отмечает, что в военных главах, связанных с этим героем, преобладает интеллектуально-психологический ракурс изображения войны: герой мысленно «перерабатывает» впечатления от смерти товарищей, от всего удручающе тяжёлого хода военных действий. Описание «красивой» смерти пулемётчика, «миражные» пейзажи (автор диссертационной работы вводит это понятие для обозначения описаний природы на грани разрушения), приём противопоставления состояния природы до и после боя (символика света, цвета и беспорядочного движения как воплощение хаоса) не только развивают тему смерти на войне, но и придают повествованию подчёркнуто трагедийное звучание, выявляют антигуманистическую сущность войны, создают образ «рукотворного апокалипсиса», знакомый нам по «Тихому Дону», только теперь ему имя - фашизм.

Мотив страдающего человеческого сердца получает своё развитие и в романе «Они сражались за Родину в связи с образом Звягинцева. Его монолог, вызванный удручающе-страшным зрелищем горящих на корню хлебов, насыщен экспрессией живой, крестьянской речи, психологической мотивировкой ассоциаций простого человека («гад ползучий и склизкий»), вводит мотив священной мести, эстетически нагруженная, укрупнённая деталь - пропахший гарью колос - обретает значение символа.

Предвосхищая психологизм лейтенантской прозы, М.А. Шолохов психологически убедительно показывает череду прямо противоположных состояний Ивана Звягинцева во время артиллерийского обстрела. Ощущение беззащитности человека перед мощью военной техники врага, цветовая и звуковая символика хаоса, нарушение в восприятии времени - без этих предельно откровенных описаний с мучительными, но достоверными подробностями не могло быть адекватного представления о подлинной цене героизма.

С образом Звягинцева связаны также два стабильных шолоховских образа - тишины и неба (в диссертации подробно анализируются эпизоды, в которых возникают эти образы, выявляется глубокий сакральный смысл небесного пространства). Состояние особой духовной активности, которое испытывает Звягинцев на пороге смерти, роднит его с фронтовыми товарищами, воюющими рядом. Скрытое тепло человечности - это безоговорочная ценность и для автора, и для его героев. Оно проявляется в крепкой солдатской дружбе, в самоотверженности юной санитарки. Подробности спасения Звягинцева даны сквозь призму его сознания, несут на себе печать его состояния, но в то же время создают обобщённый, символический образ женского сострадания, соотнесённый с образом неба, одарившим его скорбной улыбкой. Мотив отзывчивого на людские страдания сердца звучит и в краткой зарисовке хирурга с бесконечно усталыми глазами, и в рассказе о санитаре, который за восемь месяцев войны «измучился, постарел душой и телом, но не зачерствел сердцем» (т. 7, с. 142), оказался способным на сочувствие и сострадание, и в благодатной теплоте женских рук, которую чувствовал Иван во время операции.

Характерной особенностью шолоховских произведений, как отмечалось нами, является воспроизведение удивительно разнообразного мира запахов, но главное отличие одористических образов военных глав состоит в том, что отдельно природных запахов нет, они всегда смешаны с запахами войны. «Горький золотистый дух жжёной травы» смешивается с тяжёлым запахом горелого железа, «острый и горький душок жжёного дерева и соломы» - с едким запахом пороховой гари. Даже «мирные» деревенские запахи отмечены знаком войны: «... к удушливому запаху пыли примешался тонкий и грустный аромат доцветающей лебеды» (т. 7, с. 52). В то же время запах - импульс для ассоциаций героя. Звягинцев среди дымного запаха только что отгремевшего боя, в ожидании ещё более неприятного - трупного - «без труда» восстановил в памяти «духовитый запах только что обмолоченной ржи, застонал от нахлынувших и сладко сжавших сердце воспоминаний…» (т. 7, с. 116). И конечно, более всего поразителен эстетически богатый, «нежнейший, первозданный аромат» мёртвого сада.

Горький запах полыни «будит неосознанную грусть», «острее, горше и милее сердцу» воспринимается перед атакой, присутствует во всех значимых сценах романа в индивидуальном восприятии героев. В финале же этот запах приобретает значение общего для всех символа. Сохранённое в боях знамя, «пропахшее пороховой гарью, пылью дальних дорог и неистребимым запахом степной полыни» воспринимается как знак перелома в войне, как знак черты, за которой кончается отступление и начинается долгий и трудный путь к победе. Напряжённость и открытая патетика финала не снижают очищающего воздействия шолоховских строк: взволнованное единое дыхание бойцов и слёзы старшины Поприщенко производят столь сильное впечатление, что сцена в целом приводит к взрывной реакции, вызванной соборным единением с народом, Родиной и её защитниками.

Автор диссертации отмечает, что поразительная точность в описаниях, реалистичность, а иногда и натуралистичность подробностей, как это ни парадоксально, не заслоняют того особенного, эпического любования автора своими героями. То в авторском слове, то в речи героев звучит восхищение смелостью и стойкостью русских солдат, той ясностью и простотой, с которой они защищают родину, «не рассуждая по-пустому…, не мудрствуя лукаво», их «неистребимостью» и бесконечным терпением, с которым они учатся воевать. Не удивительно, что воздействие этого произведения оказалось столь велико, что шолоховские образы органично вошли в литературу о Великой Отечественной войне, оказали несомненное влияние на всю последующую литературу (автор отмечает книгу М. Алексеева «Мой Сталинград», которую можно считать в какой-то мере продолжением шолоховского романа, «перекличку» с поэмами А. Твардовского «Василий Тёркин» и «За далью даль», с прозой В. Шукшина, Ч. Айтматова, С. Залыгина, В. Астафьева, В. Распутина).

В Заключении подводятся итоги, оформляются выводы диссертанта об эпическом масштабе, онтологизме шолоховской прозы и уникальности поэтики его «синтетичного» художественного мира.

Цикл «Донские рассказы» суммарно значим. В нём проявило себя эпическое мировидение писателя: в центре изображённого им «расколотого» Гражданской войной мира оказалась жизнь обычного, рядового человека-труженика, жизнь, вписанная и в социальную «коловерть», и в природный «круговорот», что придало повествованию обобщающий смысл. Нравственная проблематика ранних рассказов, расширение пространственно-временного диапазона за счёт введения архетипических и библейских мотивов, цикличности природного круговорота, система символов, выдающая онтологически ориентированный взгляд писателя, - все эти особенности ранних произведений свидетельствуют о том, что в «Донских рассказах» есть поразительные по глубине прозрения о времени, народе, революции. В этот начальный период творчества складывался тот особый тип художественного мышления, видения и воспроизведения, который позволил писателю создать впоследствии выдающееся произведение - роман-эпопею «Тихий Дон».

Идея нераздельности человеческого и природного существования, заявленная в «Донских рассказах» и воплощённая в системе онтологических символов, «мерцает» и в многоликой действительности «Тихого Дона» и «Поднятой целины», военной прозы М.А. Шолохова. Космогоническая, мирообразующая система (образы донской земли и степи, Дона, неба, солнца) - это шолоховский способ корреляции эмпирического и экзистенциального бытия.

Система шолоховских символов радикально преобразует действительность, гармонизирует окружающий хаос. Распахнутые ввысь и вширь пейзажи свидетельствуют о неразрывной связи шолоховского героя с природным миром, а фундаментальный принцип шолоховской эпики - снятие дистанции между героями и природой через систему символов и коррелят, отражающую данность мира как целостное существование, является показателем присущего М.А. Шолохову объёмного, «круглого» мышления, которое представляет собой внутреннее, глубинное, нерасчленяемое единство мировидения и мироведения. Такое качество шолоховской прозы, как метахудожественность, выводит её не только за пределы конкретного произведения, но и за пределы литературы, в пространство духовного бытия, в котором нет разделения на конкретное и абстрактное, на образ и идею, на символ и символизируемое. Система онтологических символов является фундаментом, на котором созидается новая, поэтическая реальность, рождается «великий эпический стиль» (Гегель) М.А. Шолохова.

Объёмное мышление всегда космично, потому так остро воспринимает писатель катастрофические для истории народа периоды предельно «некосмических» состояний общества. Эпизоды Первой мировой и Гражданской войн, коллективизации, Великой Отечественной войны насыщены образами, свидетельствующими о том, что люди своими действиями ввергают мир в хаос, преодоление которого возможно только через осознание кровной связи человека и природы. Цельный эпический мир М.А. Шолохова включает человека и землю, на которой он живёт, донскую степь и тихий Дон, величественное небо и гордое солнце, животных, птиц, растения, и в этом, заявленном в поистине космическом масштабе, единстве человека и природы нашла художественное воплощение идея беспредельности человеческого бытия.

Изображение человека в этом же преломлении - через общекосмическое бытие - проясняет художественный смысл конкретной человеческой судьбы. Внутренние параллели и противопоставления описаний природы, константная онтологическая схема, являющаяся «каркасом» сцецифического эпического начала шолоховской прозы, составляют одну из отличительных особенностей как образа Григория Мелехова, ставшего значительным открытием в мировой литературе, так и других шолоховских героев. Изображение эволюции ведущих, «стратегических» героев в процессе поиска такой правды, «под крылом которой мог бы посогреться каждый», придаёт миру человеческого духа в прозе М.А. Шолохова статус высшей бытийной реальности. Личностная сфера шолоховских героев (субъективные ощущения, состояния, впечатления) включает и объективный мир со всеми его катаклизмами и противоречиями, что возможно только на самом высочайшем уровне эпизации. Для эпических героев М.А. Шолохова, отличающихся чистотой помыслов и нравственным здоровьем, правда кровного родства, семьи и Дома является главной, определяющей. Не менее важна для них и привязанность к родной донской земле, к крестьянскому труду, которую не смогли «вытравить» ни войны, ни насильственная коллективизация. Подспудно ощущаемая ими возможность приобщения к общечеловеческим ценностям - это укрепление союза с природой.

М.А. Шолохов, считает автор диссертации, наделил своих «стратегических» героев собственным даром восприятия «таинственного, могущественного и слитного» (М.А. Шолохов) природного мира в единстве зрительных, слуховых, обонятельных, осязательных ощущений. Он создал симфонический мир образов, красок, звуков, запахов, дыхания природных стихий. Его живые, мгновенные ощущения, облечённые в словесную плоть, превращаются в неповторимые, яркие и запоминающиеся образы. «Встраиваясь» в общую философскую концепцию произведения, они наполняются символическим смыслом, дают ощущение слитности, абсолютного, кровного единения с природой. В полифонизме звуков и запахов, в цветовой палитре шолоховской прозы отражен колорит эпического состояния мира, а в изображении животных и птиц, в сцеплении символических значений образов «живого вещества» и эпического пласта повествования проступает исконная, «первозданная» общность всего сущего. Через символику образов животных и птиц, в частности, коня и волка оцениваются люди, события и само время.

Глубинное постижение М.А. Шолоховым народного характера поднимает военную прозу писателя до уровня выдающейся. Самоанализ Андрея Соколова в рассказе «Судьба человека», авторский комментарий, введение обрамления, насыщенного символами весны и дороги, влияние фольклорных традиций и акцентированное звучание мотива «страдающего сердца» сливаются в единый аккорд героики и трагизма. Опубликованные во время войны главы романа «Они сражались за Родину» создали идейно-эстетические предпосылки рождения в русской литературе ХХ века лейтенантской прозы (К. Воробьёв, В. Быков, В. Кондратьев, Б. Васильев, Ю. Бондарев и другие). Однако самобытность героев шолоховского романа о войне состоит в том, что они - зрелые, обладающие достаточным запасом жизненного опыта люди, в них словно сконцентрировались качества мужчины-воина. Не театрализованное геройство, а осмотрительность, умение трезво оценить боевую обстановку и принять верное решение, не показное геройство, а будничная военная работа, не высокие слова о любви к Родине и партии, а настоящий действенный патриотизм - главные качества шолоховского героя-бойца. Коренные свойства шолоховской прозы - отказ от подчёркнутой патетики и по-народному мудрое отношение к войне - уже тогда, в 1943-1944 годах позволили создать произведения о неодолимой силе духа русского человека.

Катарсическое свойство шолоховской прозы обусловлено онтологическим сознанием писателя. Воспринимая мир в его субстанциональных началах, писатель создал эпическую картину мира, в которой всё взаимосвязано и взаимоотражено: личность и общий закон бытия, человек и природа, жизнь и смерть, гармония и хаос. Особое эпическое мироощущение автора в финальных сценах произведений задаёт художественным картинам масштаб всеобщего. Стремящийся к безграничному расширению хронотоп - это «исход» от «хаотически-тяжёлого» (Н.А. Бердяев) мира к свободному и гармоничному, в котором возможны слияние жизни человеческой и природной, тождественность жизни индивидуальной и общечеловеческой.

«Нормализующий» характер шолоховской эпики даёт ощущение полноты бытия, определяет то высокое эмоциональное состояние, которое испытывает читатель в финале произведений М.А. Шолохова, что убедительно свидетельствует о творческой мощи писателя, обозначает оптимальный результат эстетического воздействия шолоховского слова.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

1. Муравьёва, Н.М. «Поднятая целина» М.А. Шолохова: философско-поэтический контекст: монография / Н.М. Муравьёва; научн. ред. Л.В. Полякова. - Борисоглебск: БГПИ, 2002. - 6,5 п. л.

2. Муравьёва, Н.М. Проза М.А. Шолохова: онтология, эпическая стратегия характеров, поэтика: монография / Н.М. Муравьёва; научн. ред. Л.В. Полякова. - Борисоглебск: БГПИ, 2007. - 24,6 п. л.

3. Муравьёва, Н.М. «Донские рассказы»: многомерность истины в шолоховском изображении: учебно-методическое пособие / Н.М. Муравьёва; под ред. Т.Ф. Поповой, главного методиста-зав. кабинетом русского языка и литературы ТОИПКРО. - Тамбов: ТОИПКРО, 2005. - 5,4 п.л.

4. Муравьёва, Н.М. «Могущественный мир слитных запахов» романа М. Шолохова «Поднятая целина» / Н.М. Муравьёва // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2000. Вып. 3 (19). - 0,35 п.л.

5. Муравьёва, Н.М. Мир детства в рассказе М.А. Шолохова «Нахалёнок» / Н.М. Муравьёва // Литература в школе. 2006. №3. - 0,2 п.л.

6. Муравьёва, Н.М. Онтологическая парадигма «Донских рассказов» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. 2005. №2. - 1,1 п.л.

7. Муравьёва, Н.М. Катарсис финальных сцен произведений М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2005. Вып. 4. - 0, 3 п.л.

8. Муравьёва, Н.М. Онтологические интуиции М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2005. Вып. 4. - 0, 45 п.л.

9. Муравьёва, Н.М. Символика природных образов у М.А. Шолохова и С.А. Есенина (на материале романа-эпопеи «Тихий Дон» и повести «Яр») / Н.М. Муравьёва // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2006. Вып. 4. - 0, 4 п.л.

10. Муравьёва, Н.М. Образ Григория Мелехова в системе символов романа-эпопеи М.А. Шолохова «Тихий Дон» / Н.М. Муравьёва // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2007. Вып. 4. - 0,5 п.л.

11. Муравьёва, Н.М. Звуковая символика романа-эпопеи М.А. Шолохова «Тихий Дон» / Н.М. Муравьёва // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2007. Вып. 7. - 0,5 п.л.

12. Муравьёва, Н.М. К заглавию романа М. Шолохова «Поднятая целина» / Н.М. Муравьёва // IV Державинские чтения: Материалы научной конференции молодых учёных. Февр. 1999 г.: 275-летию Российской Академии наук посвящается. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 1999. - 0,1 п.л.

13. Муравьёва, Н.М. Доминантные характеристики в женских образах у Пушкина и Шолохова (на материале «Станционного смотрителя» и «Поднятой целины») / Н.М. Муравьёва // А.С. Пушкин. Жизненный путь. Научно-литературное наследие. Материалы региональной научно-практической конференции, проведённой 14-15 мая 1999 года. - Борисоглебск: БГПИ, 1999. - 0, 1 п.л.

14. Муравьёва, Н.М. «Мнимое безмолвие» пейзажа в «Поднятой целине» Шолохова / Н.М. Муравьёва // XII Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры: Сборник статей и материалов. - М.: МПГУ, 2000. - 0,1 п.л.

15. Муравьёва, Н.М. Многозвучье «Поднятой целины» / Н.М. Муравьёва // Отчий край, №3 (27). Волгоград, 2000. - 0, 25 п.л.

16. Муравьёва, Н.М. «Симфония» запахов романа М.А. Шолохова «Поднятая целина» / Н.М. Муравьёва // Шолоховские чтения. Сборник научных трудов. Выпуск 1. - М.: РИЦ «Альфа» МГОПУ, 2001. - 0, 35 п.л.

17. Муравьёва, Н.М. Психологический параллелизм звуковых образов «Поднятой целины» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и студентов БГПИ 2001 г. - Борисоглебск: БГПИ, 2002. - 0,1 п.л.

18. Муравьёва, Н.М. Роман М.А. Шолохова «Поднятая целина» и русский космизм / Н.М. Муравьёва // Русская литература и философия: постижение человека: Материалы Всероссийской научной конференции (Липецк, 16-17 октября 2001 г.). - Липецк: ЛГПУ, 2002. - 0, 2 п.л.

19. Муравьёва, Н.М. Метафора звука в романе М.А. Шолохова «Поднятая целина» / Н.М. Муравьёва // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы первой международной конференции «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, апрель 2002). В 2-х т. Т. 1. - М.: РИЦ «Альфа» МГОПУ, 2002. - 0, 4 п.л.

20. Муравьёва, Н.М. Многофункциональность образа тишины в романе М.А. Шолохова «Поднятая целина» / Н.М. Муравьёва // Шолоховские чтения. Сборник научных трудов. Выпуск 2. - М.: РИЦ «Альфа» МГОПУ, 2002. - 0, 2 п.л.

21. Муравьёва, Н.М. Социально-философский подтекст романа М.А. Шолохова «Поднятая целина» / Н.М. Муравьёва // Изучение творчества М.А. Шолохова в высшей и общеобразовательной школе. Материалы Шолоховских чтений-2002. - Ростов-на-Дону, 2003. - 0,55 п.л.

22. Муравьёва, Н.М. Природные константы в произведениях М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и студентов БГПИ 2003 года. - Борисоглебск: ГОУ ВПО «БГПИ», 2003. - 0,1 п.л.

23. Муравьёва, Н.М. О некоторых особенностях стиля рассказов «Обида» и «Коловерть» / Н.М. Муравьёва // Шолоховские чтения. Сборник научных трудов. - М.: Издательский дом «Таганка» МГОПУ, 2003. - 0, 3 п.л.

24. Муравьёва, Н.М. Идея человеколюбия в философско-поэтическом контексте «Донских рассказов» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Русская литература и философия: постижение человека. Материалы Второй Всероссийской научной конференции (Липецк, 6-8 октября 2003 г.). В 2-х ч. Ч. 2. - Липецк: ЛГПУ, 2004. - 0,4 п.л.

25. Муравьёва, Н.М. Тема гражданской войны в «Донских рассказах» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва, Н.Н. Зверев // Русская литература: Учебное пособие для гуманитарных факультетов. - Мичуринск: МГПИ, 2004. - 0, 2 п.л.

26. Муравьёва, Н.М. Изображение коллективизации в романе М.А. Шолохова «Поднятая целина» / Н.М. Муравьёва, Н.Н. Зверев // Русская литература: Учебное пособие для гуманитарных факультетов. - Мичуринск: МГПИ, 2004. - 0, 4 п.л.

27. Муравьёва, Н.М. Хронотоп отчего дома в «Донских рассказах» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Материалы третьей международной конференции «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, апрель 2004). В 2-х т. Т. 2. - М.: РИЦ «Альфа» МГОПУ, 2004. - 0, 2 п.л.

28. Муравьёва, Н.М. Художественное время и пространство «Донских рассказов» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Шолоховские чтения. Сборник научных трудов. Выпуск 4. - М.: Издательский дом «Таганка» МГОПУ, 2004. - 0, 2 п.л.

29. Муравьёва, Н.М. Мотив дороги в «Донских рассказах» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и студентов БГПИ 2004 года. - Борисоглебск: ГОУ ВПО «БГПИ», 2004. - 0,1 п.л.

30. Муравьёва, Н.М. Сказ в прозе М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и студентов БГПИ 2004 года. - Борисоглебск: ГОУ ВПО «БГПИ», 2005. - 0,1 п.л.

31. Муравьёва, Н.М. К проблеме изучения «Донских рассказов» М.А. Шолохова в школе / Н.М. Муравьёва // Вуз - школе. Вып. 5. - Борисоглебск: БГПИ, 2005. С. 126-134. - 0, 4 п.л.

32. Муравьёва, Н.М. Художественное время в онтологической структуре произведений М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Шолоховские чтения. Творчество М.А. Шолохова в контексте мировой культуры: Сборник статей, посвящённый 100-летнему юбилею писателя. - Ростов-на-Дону, 2005. - 0, 55 п.л.

33. Муравьёва, Н.М. Образ Дона в ранних рассказах М. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Шолоховские чтения. Сборник научных трудов. Вып. 5. - М.: МГОПУ им. М.А. Шолохова, 2005. - 0, 2 п.л.

34. Муравьёва, Н.М. О жанровой природе «Донских рассказов» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Т. 2. - М.: МГОПУ им. М.А. Шолохова, 2005. - 0, 2 п.л.

35. Муравьёва, Н.М. Онтологические интуиции М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Русская литература ХХ века: онтология и поэтика. Научная школа проф. Л.В. Поляковой: Коллективная монография. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2005. - 0, 3 п.л.

36. Муравьёва, Н.М. Структура эпического сюжета «Тихого Дона» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и студентов БГПИ 2005 года. - Борисоглебск: ГОУ ВПО «БГПИ», 2006. - 0, 1 п.л.

37. Муравьёва, Н.М. Мир птиц «Поднятой целины» (по роману М.А. Шолохова) / Н.М. Муравьёва // Истоки. Научный альманах. - Борисоглебск, 2006. №5. - 0, 5 п.л.

38. Муравьёва, Н.М. Птицы тихого Дона (на материале романа-эпопеи М.А. Шолохова «Тихий Дон») / Н.М. Муравьёва // Истоки. Научный альманах. - Борисоглебск, 2007. №6. - 0, 9 п.л.

39. Муравьёва, Н.М. Символика природных запахов в «Поднятой целине» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Истоки. Научный альманах. -Борисоглебск, 2007. №6. - 0, 4 п.л.

40. Муравьёва, Н.М. «Звёздная» символика в эволюции образа Григория Мелехова / Н.М. Муравьёва // Шолоховские чтения: Сборник научных трудов. Вып. 6. - М.: МГГУ им. М.А. Шолохова, 2007. - 0,2 п.л.

41. Муравьёва, Н.М. Символика природных запахов в произведениях М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и студентов БГПИ 2006 года. - Борисоглебск: ГОУ ВПО «БГПИ», 2007. - 0,2 п.л.

42. Муравьёва, Н.М. «Донские рассказы М.А. Шолохова: онтологические прозрения писателя / Н.М. Муравьёва // Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и студентов БГПИ 2006 года. - Борисоглебск: ГОУ ВПО «БГПИ», 2007. - 0, 2 п.л.

43. Муравьёва, Н.М. Образ неба в системе символов «Поднятой целины» М.А. Шолохова / Н.М. Муравьёва // Вопросы гуманитарных наук. - М., 2007. № 3(30). - 0, 2 п.л.

44. Муравьёва, Н.М. Мотивы огня и жара в характеристике Аксиньи (по роману-эпопее М.А. Шолохова «Тихий Дон») / Н.М. Муравьёва // Вопросы филологических наук. - М., 2007. № 3(30). - 0, 2 п.л.

45. Муравьёва, Н.М. Эпический образ родной земли в главах романа М.А. Шолохова «Они сражались за Родину» / Н.М. Муравьёва // Вопросы гуманитарных наук. - М., 2007. № 4(31). - 0, 2 п.л.

46. Муравьёва, Н.М. Мотив страдающего сердца в эпическом пространстве рассказа М.А. Шолохова «Судьба человека» / Н.М. Муравьёва // Вопросы филологических наук. - М., 2007. № 4(31). - 0,3 п.л.

47. Муравьёва, Н.М. Одористические образы в пейзажах М. Шолохова и Вс. Иванова / Н.М. Муравьёва // Филология и культура: материалы VI междунар. научн. конф. 17-19 октября 2007 года. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2007. - 0, 2 п.л.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Васильев В.В. Чёрные вороны // Слово. 2004. №2. С. 53.

2. Акаткин В.М. Призвание художника // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. 2005. №2. С. 6.

3. Полякова Л.В. Национально-эпическая магистраль романа М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. 2005. №2. С. 10.

4. В.В. Зеньковский определил русский онтологизм следующим образом: «русский онтологизм выражает не примат «реальности» над познанием, а включённость познания в наше отношение к миру, в наше «действование» в нём» (Зеньковский В.В. История русской философии // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. - М.: Наука, 1990. С. 384).

5. Шолохов М.А. Собр. соч.: в 9 т. М.: Терра-Книжный клуб, 2001. Т. 7. С. 259. Далее цит. это издание с указанием в скобках тома и страницы, курсив наш.

6. Брох Г. о литературе // Вопросы лит. 1898. №4. С. 259.

7. Карасёв Л.В. О символах Достоевского // Вопросы философии. 1994. №10. С. 91.

8. Ильин И.А. Собр. соч.: в 10 т. - М.: Русские книги, 1994. Т. 3. С. 415.

9. Беглов В.А. Характер и характерология в серьёзно-смеховой парадигме «Поднятой целины» // Шолоховские чтения. Сборник научных трудов. Вып. 1. - М.: Ред-изд. центр «Альфа», 2001. С. 50.

10. См.: Соколов Б.В. «Донская волна» в «Тихом Доне» // Вопросы лит. 1990. №5. С. 22.

11. Розанов В.В. Собр. соч.: в 2 т. - М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 34.

12. Цит. по книге: Прийма К.И. С веком наравне. Статьи о творчестве М.А. Шолохова. - Ростов-на-Дону, 1981. С. 157.

13. См.: Чуковский К.И. Мастерство Некрасова. - М.: Гослитиздат, 1962. С. 340.

14. Корсунов Н.Ф. С Шолоховым… Встречи. Беседы. Переписка. - Оренбург: Оренбургское книжное издательство, 2000. С. 61.

Размещено на Allbest.ru