Природа и человек в творчестве поэтов "Серебряного века" (лирика С. Есенина, К. Бальмонта и Б. Пастернака: сходство и различия)

Сергей Александрович Есенин прожил яркую, и вместе с тем, короткую, как мгновение, жизнь, более половины которой он провел на родине, в рязанском крае. Именно здесь таятся не только глубинные корни народности и реализма его поэзии, но и, как утверждают многие исследователи его творчества, основы его имажинизма. Неповторимая красота рязанской земли, ее леса, поля, озера, несомненно, способствовали тому, что создание глубинного, объемного, красочного, содержащего определенную информационную суть «образа» стало для поэта первостатейной задачей, приобрело особое значение. Еще в пору своего духовного созревания Есенин писал:

Душа грустит о небесах,

Она нездешних нив жилица,

Люблю, когда на деревах

Огонь зеленый шевелится.

То сучья золотых стволов,

Как свечи, теплятся пред тайной,

И расцветают звезды слов

На их листве первоначальной.

Понятен мне земли глагол…

Т.I, С.97-98

Мотивы тяготения поэта к космосу можно отыскать в научно-философском трактате «Ключи Марии» (1918), в котором поэт раскрывает природу поэтического образа, этическую сторону мышления. Есенин старается проследить мотивы и раскрыть сущность зарождения и развития художественного образа с древнейших времен до современности. Именно отсюда берет начало так называемый есенинский имажинизм, который резко отличается от «имажинизма» его собратьев по перу. «С самых первых шагов самостоятельности, - говорил Есенин И.Розанову, - я чутьем стремился к тому, что нашел более или менее осознанным в имажинизме» Цит. по кн.: Чалмаев В. Приглашение в весну (Заметки об образах и «мелодиях» Сергея Есенина). В книге: Есенин и современность.- М.: 1995 - С.146..

Корни есенинских имажинистских воззрений следует искать не в зеркальном отражении политических событий в стране, а в мифологических глубинах народного эпоса. Об этом говорил и сам поэт: «Читаю «Слово о полку Игореве». Какая образность! Вот откуда, быть может, начало моего имажинизма!»

Для Есенина создание образа никогда не было игрой. Он всегда относился к этому понятию как к великой тайне человеческой души, человеческих ассоциаций. Наш зримый мир связан у него с незримым миром: в его строках ощутимо удивительное слияние реального, земного, с космическим.

С земли на незримую сушу

Отчалить и мне суждено.

Я сам положу мою душу

На это горящее дно.

Но знаю - другими очами

Умершие чуют живых.

О, дай нам с земными ключами

Предстать у ворот золотых.

(«Пантократор»)

Т.I, С.125

Отголоски этой же переклички идут и в «Онтиохе»:

О Боже, Боже,

Ты ль

Качаешь землю в снах?

Созвездий светит пыль

На наших волосах.

Т.I, С.75

Первая книга стихов Сергея Есенина - сборник «Радуница» вышел в ноябре 1915 года с датой на обложке - 1916 год. Поэту тогда едва исполнилось 20 лет. Большая часть «Радуницы» - стихи, главное место в которых отведено изображению деревенской жизни. Именно с деревней, с ее бытом, нравами, обычаями, песнями, обрядами и, безусловно, природой и человеком на лоне этой природы связано общее понятие Родины в ранней лирике поэта.

Край любимый! Сердцу снятся.

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных. Сергей Есенин. Собрание сочинений в 6 томах - М.: 1997 - Т. I, С-84. (Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, произведения Есенина цитируются по данному изданию)

Эти стихотворения отличаются реалистичным отображением бытовых деталей. Значительная часть сборника «Радуница» - лирическое изображение русской природы, которую так глубоко чувствовал поэт. Сила есенинской лирики заключается в том, что в ней чувство любви к родной земле выражается не отвлеченно, а конкретно, в реальных образах, через картины родной природы.

Картины эти всегда разные, и пейзаж не всегда радует душу:

Край ты мой заброшенный,

Край ты мой, пустырь.

Сенокос нескошенный,

Лес да монастырь.

Т.I, С.98

В этих четырех строках невольно сразу же выделяешь такие ключевые слова, как: «заброшенный», «пустырь», «нескошенный». Эти слова мгновенно способствуют созданию «образа» - «картины» печали и нищеты. Дополняют эту грустную картину «Лес да монастырь». Лес (Есенин умеет описать его пышное убранство!) в этих строках не радует своей красотой, и образ монастыря навевает мысли о темных стенах, тихих молитвах и печальном колокольном звоне.

У Есенина много печальных картин, правдиво отражающих состояние деревни того времени. Свою искреннюю боль за милый его сердцу деревенский быт поэт передает, как мы уже убедились выше, с помощью мастерского создания удивительно емких образов вообще и образов природы, в частности:

Черная, потом пропахшая выть!

Как мне тебя не ласкать, не любить?

Где-то вдали, на кукане реки,

Дрёмную песню поют рыбаки.

Оловом светится лужная голь...

Грустная песня, ты - русская боль.

Т.I, С.101

В этих строках не только грусть и безысходная боль, навеваемая такими «образами», как «черная, потом пропахшая выть» (то есть, земля, пропитанная потом пахаря, тяжко работающего на ней), «дрёмная» песня (то есть, тихая, тягучая, печальная), «лужная голь», которая светится «оловом» (то есть, голый, по всей видимости, осенний луг в белесых, как олово, поникших травах); в этих строках еще и горячая любовь поэта к своей земле. Обратим внимание: и образы природы, и состояние людей (в данном случае - рыбаков) - безрадостное, горькое, как русская песня с ее неизбывной тоской и болью. Но те же строки - пропитаны и удивительным теплым светом, искренней любовью, потому что именно эта земля, именно эти люди, именно эти песни так бесконечно дороги сердцу поэта: «Как мне тебя не ласкать, не любить?», - в этом вопросе звучит не столько вопрос как таковой, сколько восклицание и утверждение.

Природа и люди в строках Есенина запечатлены не только в грустных образах, печальных картинах. Поэт видел свою землю и в «радостном убранстве»: в ароматах цветов и трав, с завораживающей синью небес, с быстрыми реками, зелеными рощами, малиновыми закатами и звездными ночами. В своих лирических зарисовках он использует яркие, сочные краски, чтобы передать все великолепие русской природы:

На лазоревые ткани

Пролил пальцы багрянец.

В темной роще, по поляне,

Плачет смехом бубенец.

Ярче розовой рубахи

Зори вешние горят.

Позолоченные бляхи

С бубенцами говорят.

(IV, 90)

Пейзаж Есенина не ограничивается только картинами природы, в них всегда присутствует человек, и этот «человек», прежде всего, сам поэт, искренне любящий свою Россию.

Подобно Фету, Есенин «оживляет» природу: черемуха у него «машет рукавом», «Словно белой косынкой повязалася сосна», «По пруду лебедем красным плавает тихий закат», «Заря на крыше, как котенок, моет лапкой рот»... Подобных примеров олицетворения можно привести великое множество. Вся поэзия Есенина, по сути дела, зиждется на них, помогая художнику создать потрясающе красивый и в то же время удивительно реальный образ родной земли:

Я навек за туманы и росы

Полюбил у березки стан,

И ее золотистые косы,

И холщевый ее сарафан.

(IV, 180)

В данных строках образ березки и реален и романтичен одновременно. Поэт говорит о деревце, как о молоденькой стройной красавице с золотой косой. Идет удивительное «совмещение» образа человека (явно деревенской девушки в простом холщовом сарафане) и любимого всеми россиянами дерева (белоствольной березоньки). В результате эти строки звучат и как объяснение поэта в любви прекрасной российской природе и как объяснение в любви деревенским девушкам-красавицам.

В русском фольклоре можно встретить слова, в которых девушка уподобляется березоньке:

«Хороша ты девушка, что березка стройная…» Цит. по кн.: Новикова А. Русская поэзия XVIII - первой половины XIX века и народная поэзия. - М.: 1982 - С.123

«Стройною березкой поднялась Танюша…» Цит. по кн.: Новикова А., Александрова Е. Фольклор и литература. - М.: 1998 - С.56-57 и т.п.

Есенин же «переворачивает» устоявшуюся параллель и уподобляет березку прекрасной девушке и объясняется ей в любви («Я навек за туманы и росы Полюбил у березки стан…»).

Перенося характерные «черты» природы на человека, Есенин таким образом емко и точно характеризует последнего. Это еще раз доказывает единство и взаимосвязь всего сущего на земле:

...С алым соком ягоды на коже,

Нежная, красивая, была

На закат ты розовый похожа

И, как снег, лучиста и светла.

Т.I, 180

Прекрасная девушка в строках Есенина подобна то стройной березке в холщовом сарафане и с золотыми косами, то розовому (то есть, нежному) закату, то лучистому и белому снегу. Вот такие удивительные образы возникают в воображении поэта, когда он хочет воспеть женскую красоту.

В русской поэзии немало замечательных стихов о природе, но Есенин рисовал ее по-новому. Он, как талантливый художник на полотне, представил рязанский пейзаж: просторы, луга, реки, деревушки, раскинувшиеся средь раздольных полей. Его поэзия по простоте образов, прозрачности слова, красочности, безусловно, близка к произведениям русского народного творчества, как мы уже отмечали это выше.

Немалое влияние на поэзию Есенина оказала и древнерусская живопись. Масштабная работа была проведена А.М.Марченко: в результате этой работы установлена связь между цветовой палитрой поэзии С.Есенина и народной живописью. Марченко отмечает такие часто встречающиеся в строках поэта цвета, как: желто-золотой, голубой, зеленый, красный, «и притом не вообще красный, а именно русский красный, то есть алый» Марченко А. Поэтический мир Есенина (потв. Изд.).- М.: 1992 - С. 67.

«Все видит, все замечает взор поэта, на все бесчеловечное, тревожное, горькое в жизни отзывается его чуткая, легко ранимая душа, - пишет известный литературовед Ю.Прокушев. Даже там, где в его стихах, казалось бы, речь идет не о человеке, главным для поэта остается Человек, его отношение к окружающему миру, его моральный, нравственный облик. Доказательством этому служат такие стихи Есенина, как: «Песнь о собаке», «Корова», «Лисица», «Табун». Прочитайте их, и вы явственно ощутите это» Прокушев Ю.Л. Слово о Есенине.- Интернет: www.russofile.ru/articles/article_91.php.

Трудно не согласиться с подобной характеристикой, ведь для Есенина, действительно, Природа и Человек есть нечто нерасторжимое целое. С помощью удивительных образов он создает точную и емкую картину этого «целого». Его образная система содержит глубокий подтекст, и именно в этом потрясающая сила есенинских строк.

В книге Ю.Л.Прокушева «Даль памяти народной» (М., 1986.- 272 с.) содержатся чрезвычайно важные в рамках нашей диссертации статьи: «Пушкин и Есенин», «Судьба поэта», «Не уберегли», «Он - вы», «Факты и только факты». Само сопоставление Пушкина и Есенина свидетельствует о высочайшей оценке одного из поэтов «Серебряного века»: «Сквозь светлую дымку почти неземной, юношеской порывистой и трепетной первой любви возникают реальные картины окружающей их жизни, природы, быта. От стихотворения к стихотворению «живой жизни», «живой природы» у каждого из поэтов становится все больше и больше, гамма чувств, лирический настрой - все эмоциональней и выразительней» (с. 39).

Следует отметить, что в поэзии Есенина ощутима перекличка с творчеством Алексея Кольцова. Об этом свидетельствуют такие стихи, как, «Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха...», «Гой ты, Русь, моя родная...», «Хороша была Танюша, краше не было в селе...», «Девичник» и др.

Когда-то в своей статье, посвященной Кольцову, В.Г.Белинский писал: «Кольцов знал и любил крестьянский быт так, как он есть на самом деле, не украшая и не поэтизируя его. Поэзию этого быта нашел он в самом этом быте, а не в риторике, не в пиитике, не в мечте, даже не в фантазии своей, которая давала ему только образы для выражения уже данного ему действительностью содержания. И потому в его песни смело вошли и лапти, и рваные кафтаны, и всклокоченные бороды, и старые онучи - и вся эта грязь превратилась у него в чистое золото поэзии». Белинский В. Полн. собр. cоч. в XIII Т. - М.: 1953-1959 - Т. IX - С. 534.

Эту емкую характеристику с полным основание можно отнести и к творчеству Сергея Есенина, который, подобно Кольцову, тоже превратил картины крестьянского быта «в чистое золото поэзии».

Изображение человека в его тесном общении с природой дополняется у Есенина любовью ко всему живому, любовью поэта, смотрящего на мир, как на единое целое: «И зверье, как братьев наших меньших, // Никогда не бил по голове». В таком взгляде прослеживается нить древнего представления о человеке и природе, надолго удержавшегося в сознании простых людей. Вообще тема «братьев наших меньших» занимает в творчестве Есенина особое место, поскольку поэт очень любил животных. Мы не будем останавливаться на этом, поскольку эта тема широко представлена во многих критических и литературоведческих материалах, посвященных творчеству поэта. См. в след. изданиях: Прокушев Ю. Сергей Есенин. Поэт. Человек. (2-е изд.) - М.: 1993; Прокушев Ю.Л. Сергей Есенин. Ресурс: http://www.books.sh/blib; Розанов И. Воспоминания о Сергее Есенине. - Интернет: http://feb-web.ru/feb/esenin/critics; Кихней Л.Г., Леденев А.В.. «Поэзия серебряного века». Раздел: Сергей Есенин. М.: 2004 и др.

Есенин выступил с лирикой, в которой звучали крестьянские мотивы. В русской поэзии уже существовала давно сложившаяся традиция выражения крестьянского самосознания. Тяжелый труд, горькая жизнь и надежда на счастье - все это многократно отозвалось в стихах русских поэтов. «Гений - обычный гость в русской культуре от Андрея Рублева до Хлебникова, - замечает критик Ю.Мамлеев, - но Есенину каким-то чудом удалось то, что выходит даже за пределы концепции гениальности» Мамлеев Ю. Духовный смысл поэзии Есенина // Столетие Сергея Есенина. М.: 1997. С. 30--31..

Вся система образов Есенина базируется на ощущении движения и превращений, совершающихся в мире, на незыблемом единстве человека с природой, со всем живым на земле. И вместе с этим, правда жизни у Есенина такова, что прекрасное, как и вся жизнь, «скоротечно». «Будь же ты вовек благословенно, что пришло процвесть и умереть!» - так восклицает поэт.

Имажинисты (Мариенгоф, Кусиков, Шершеневич и др. «вцепились» в Есенина. Уникальная образность его стихов позволяла им, как они сами признавались, «решительно возвести Есенина на трон поэзии». Есенинские образы очаровывали и потрясали. Еще бы! И облака у него «лаяли», и над рощей луна родилась «златым щенком», и над озером «выткался алый свет зари». Какие имажи! Какие образы!

Однако Есенин очень скоро развенчал заумные формальные истины своих литературных собратьев, в стихах которых поиски необычной образности нередко проявлялись в виде словесного «шутовского кривляния ради самого кривляния».

Увлечение имажинизмом не уводило Есенина от свершавшихся в стране политических событий. Он сохранял исключительную индивидуальность своего творческого мышления. Как бы отвечая на упреки некоторых критиков о том, что имажинисты его «заарканили», что они используют талант поэта в своих корыстных целях, Есенин создает стихотворение «Мир таинственный, мир мой древний». Удивительная образность его поэтических строк не уводит в пустоту «словоблудия» (как у Мариенгофа и Шершеневича), а рождает глубокий подтекст, который хочется и осмыслить, и применить к самому себе:

О, привет тебе, зверь мой любимый!

Ты не даром даешься ножу.

Как и ты - отовсюду гонимый,

Средь железных врагов я хожу.

Как и ты - я всегда наготове,

И хоть слышу победный рожок,

Не опробует вражеской крови

Мой последний смертельный прыжок…

Т.VI, C.182

Находясь в мае 1922 года в Ташкенте, Есенин, ссылаясь на свои поэмы «Кобыльи корабли» и «Онтиох» пишет в письме Иванову-Разумнику: «Дело не в имажинизме… Дело в моем осознании преображения мира посредством образов».

Многое из философских пророчеств Есенина до сих пор остается загадкой и для читателей и для исследователей его творчества. Не случайно критик А.Михайлов, рассуждавший об «уникальном феномене» Есенина, писал: «Есенин - одно из самых неразгаданных явлений в русской и мировой литературе… Понятием «тайны» наполнена вся его лирика» Михайлов А. Тайна есенинских строк. - Интернет: www.biblion/mehaylovalex/ru. А поэт Леонид Мартынов в своих комментариях к сборнику «Голос природы» ставит Есенина в один ряд с такими гениальными людьми, как Циолковский и Эйнштейн. «Загадочной вселенной» называет Сергея Есенина и Евгений Евтушенко, который считает, что «потребуются годы, чтобы до конца понять, расшифровать Есенина, определить биопсихологический код, заложенный природой в его творческую ипостась» Цит. по ст.: Воронова О.Е. Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. Есенина// Филологические науки. - 1992 - № 2. - С. 84.

2.3 Человек и природа в творчестве поэта-символиста К. Бальмонта

Жизнь рассматривалась символистами как жизнь поэта. Творческая суть художника, его «Я» стояло в центре. Автор «раскрывал страницы своего дневника, он творил из этого дневника легенды, и чем замысловатей, отрешенней, астральней эти легенды, тем ближе к замыслу» Озеров Л. Константин Бальмонт и его поэзия. - М.: 1980. - С.23. Не случайно Федор Сологуб писал: «Моя усталость выше гор, Не для земли ее труды…». Сологуб Ф. Стихотворения. - Л.: 1975 - С.81 Стоит ему только захотеть, и он «покинет» эту скучную, серую землю и создаст свой собственный «Вольный мир огня, веселья, сочетаний и разлук», Там же. - С.112 мир, в котором правит он, Поэт, - «бог таинственного мира». Если формула романтизма хорошо выражается стихом Лермонтова «В уме своем я создал мир иной и образов иных существованье», то у символистов «мир иной» полностью замыкается собственным «Я». «Весь мир - одно мое убранство», - утверждал Федор Сологуб. Там же. - С.74 А Валерий Брюсов выражал свой эгоцентризм так: «Создал я в тайных мечтах Мир идеальной природы…». Брюсов В. Избранное. - М.: 1972 - С.37

Таков и Константин Бальмонт, таков романтический тип поэта в его понимании. «Бальмонт всегда требовал, чтобы все внимание было направлено на него. Он - тема и смысл, магистральный образ и цель всех своих стихов. Он - альфа и омега своей поэзии». Озеров Л. Константин Бальмонт и его поэзия. - М.: 1980 - С.18

Я царь над царством живых видений,

Всегда свободный, всегда один.

С. 87

«Я - во всем и все - во мне!» - так, перефразируя К.Бальмонта можно выразить основную мысль всего его творчества.

О да, я Избранный, я Мудрый, Просвещенный,

Сын солнца, я - поэт, сын разума, я - царь…

С.113

Или:

Я весь - огонь, и холод, и обман,

Я - радугой пронизанный туман…

С. 71

Или:

Я заключил миры в едином взоре,

Я властелин.

С.120

Сологуб в своем эгоцентризме сознательно противопоставляет себя всему «земному миру»:

Я живу в темной пещере,

Я не вижу белых ночей…

Далекий от земного мира

Я должен здесь умереть… Сологуб Ф. В сб.: Русская поэзия начала ХХ века. - М.: 1977. - С.113

В стихах К.Бальмонта тоже звучит мотив неприятия «земного», отторжения «мира и человечества» -

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу, спеша,

Мое единое отечество -

Моя пустынная душа.

С.47

Но этот мотив в его творчестве, если так можно выразиться, имеет другую родословную. По сути дела, никуда Бальмонт не бежал. Эти строки нельзя понимать сугубо автобиографически. Они, как мы уже говорили выше, сравнивая Сологуба с Бальмонтом, значат то, что значат. Это где-то игра, поза, эгоцентризм, но никак не отчужденное, очень искреннее и часто склонное к озлобленности отношение Сологуба к окружающему его миру. У Бальмонта подобные строки - от полноты жизни, у Сологуба - от презрения и даже ненависти. В результате, все, что Сологуб называл шумом «в земной пыли», для Бальмонта было очень важным, это было возможностью «услышать красоту», «вобрать ее в себя и выплеснуться в строки». Михайловский Б. К.Бальмонт.(повт.изд.) - М.: 1991 - С.93

Еще последний снег в долине мглистой

На светлый лик весны бросает тень,

Но уж цветет душистая сирень,

И барвинок, и ландыш серебристый.

Как кроток и отраден день лучистый,

И как приветна ив прибрежных сень.

Как будто ожил даже мшистый пень,

Склонясь к воде, бестрепетной и чистой.

Кукушки нежный плач в глуши лесной

Звучит мольбой тоскующей и странной.

Как весело, как горестно весной.

Как мир хорош в своей красе нежданной -

Контрастов мир, с улыбкой неземной,

Загадочный под дымкою туманной.

С.35

Мгновенно возникает картина - легкая, пьянящая, весенняя картина зарождающейся жизни, пробуждения природы после зимнего мертвого сна. Не случайно этот прелестный сонет так и называется «Зарождающаяся жизнь». Каждая деталь просыпающегося мира выписана поэтом тщательно, изящно, с любовью. Все вокруг тянется к свету, солнцу, жизни - отсюда насыщение строк колоритными, яркими и в то же время нежными определениями: долина - мглистая, лик весны - светлый, сирень - душистая, ландыш - серебристый, день - лучистый, пень - мшистый, вода - бестрепетная, чистая, кукушки плач - нежный, мир - «загадочный под дымкою туманной».

«Диапазон чувствований Бальмонта весьма широк: от резкого и определенного минора до резкого и определенного мажора. А между ними - сотни и тысячи тончайших оттенков чувствований», - писал Б.Михайловский Михайловский Б. . К.Бальмонт.(повт.изд.) - М.: 1991 - С.193 . В шелестах, лепетах и переливах его звучаний «и видится и слышится» озаренная солнцем земля, в ручьях, травах, в паутине и птичьих трелях. В то же время следует отметить, что Бальмонт отображал не окружающий мир как таковой, а лишь субъективное впечатление от него. Его задача - воссоздание потока мгновенных ощущений.

Александр Пушкин умел любоваться животворящей силой земли, ее уникальной красотой, проявляющейся даже в разгуле стихий:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя… Пушкин А. Зимний вечер. Собр.соч. в 3 Т. - М.: 1974 г. - Т.1. - С.212

В произведениях И.Никитина, А.К.Толстого, А.Фета, С.Есенина окружающий мир - живой, нежный, трепетный и бесконечно прекрасный, в котором травы, деревья цветы, облака, ветер, реки, ручьи… одушевлены, превращены творческой фантазией поэта в живые существа, умеющие страдать, любить, горевать, радоваться, быть задумчивыми и нежными.

Так, например, в стихотворении Есенина «кудрявый сумрак» встречает поэта приветливым взмахом «руки»:

Я снова здесь, в семье родной,

Мой край, задумчивый и нежный!

Кудрявый сумрак за горой

Рукою машет белоснежной.

Т.II, С.54

Федор Тютчев, вслушиваясь в хаос, шевелящийся в глубине мироздания и «извлекая оттуда жуткую и непостижимую тайну», мог спросить как бы со стороны: «О чем ты воешь, ветр ночной…». И далее в форме предполагаемого ответа ему чудились думы вековечной стихии:

Что значит странный голос твой,

То глухо жалобный, то шумно?

Понятным сердцу языком

Твердишь о непонятной муке -

И роешь и взрываешь в нем

Порой неистовые звуки!..

О, страшных песен сих не пой

Про древний хаос, про родимый!.. Тютчев Ф. В сб.: Русская поэзия XIX - начала ХХ века. - М.: 1987. - С.232

Федор Сологуб, отстраняясь от всего земного, «никогда не пел гимна славы деревьям, травам и цветам» Гофман М. Федор Сологуб. Книга о русских поэтах последнего десятилетия. - М.: 1964 г. - С.87.

Константин Бальмонт же не просто любовался окружающим миром, одушевляя его, прислушиваясь к нему; он сливался с ним в единое целое. Все живое для него «единый космический организм» и в то же время «безмерность» в «малом». Это и есть жизнь - колоссальный поток, вселенский Гольфстрим, состоящий из микроскопических уникальных мгновений:

Я - играющий гром.

Я - прозрачный ручей.

С.135

Я вольный ветер, я вечно вею,

Волную волны, ласкаю ивы,

В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,

Лелею травы, лелею нивы.

С.257

И я в человеческом - нечеловек,

Я захвачен разливами рек…

С. 136

Идея единства космической среды, божественной одухотворенности ее явлений выражена у Бальмонта на основе их символико-метафорического сближения. В его стихе, словно в притче, психологическое уравновешено с материальным: жизнь человека уподоблена веяниям природы, а последняя, в свою очередь, зрит, чувствует, мыслит на языке человеческого мироощущения. Бальмонтовская природа живет прощальными криками гусиных и журавлиных стай («Осень»), звучанием моря и музыкой леса (Рождение музыки»), стонами кукушки и тоскою поэта по родине («Донные сосны».

С одной стороны, в «песнопеньях» Бальмонта живет, бурлит, радуется солнцу «живая природа» («журчанье ключей», «шепоты струй», «застывшие льды», «пышность пушистых снегов», «золотые края облаков»…); с другой стороны, она не пассивный материал, а активный помощник поэта, подсказывающий мелодию строк («Я звучные песни не сам создавал», их «подбросили» «горный обвал», «ветер влюбленный», звонкие дожди, «тающий снег»…).

В то же время, если сопоставлять строки Есенина со строками Бальмонта, то следует подчеркнуть, что символический стих последнего родствен с мифом, поэтому следует отметить, что внимание поэта привлекали не явления природы как таковые, а ее изначальные и неизменные свойства. Предмет его лирического изложения

- не ветер в поле или ночной осенний ветер, а ветер вообще, «ветреность» во всех ее неистощимых дуновениях:

Ветер, ветер, ветер, ветер,

Что ты в ветках все шумишь?

Вольный ветер, ветер, ветер,

Пред тобой дрожит камыш.

Ветер, ветер, ветер, ветер,

Что ты душу мне томишь?

Все места тебе знакомы,

Ты воздушно шелестишь,

Рябью входишь в водоемы,

Шаткой травкою блестишь,

Носишь тучи, манишь громы -

И опять уходишь в тишь.

С.132

- не ручей или море, а вода, дрожащая и в капле росы, и в океане, и вмещающая «бесконечные лики… и безмерность своей глубины»:

Океан, мой древний прародитель,

Ты хранишь тысячелетний сон.

Светлый сумрак, жизнедатель, мститель,

Водный, вглубь ушедший небосклон!

Тихий, бурный, нежный, стройно-важный.

Ты - как жизнь; и правда и обман.

Дай мне быть твоей пылинкой влажной,

Каплей в вечном… Вечность! Океан!

С.126

- не дерево или деревья, а «древесность», мифотворческое древо, отвлеченно вобравшее в себя «все известные породы деревьев»:

Корнями гнездится глубоко,

Вершиной восходит высоко,

Зеленые ветви уводит в лазурно-широкую даль.

Девически вспыхнет красивой калиной,

На кладбище горькой зажжется рябиной,

Взнесется упорно, как дуб вековой,

Качаясь и радуясь свисту метели,

Растянется лапчатой зеленью ели,

Сосной перемолвится с желтой совой.

Осиною тонкой, как дух, затрепещет,

Березой засветит, березой заблещет,

Серебряной ивой заплачет листвой.

С.251

Как видим, природа в бальмонтовской поэзии заключена не столько в ее конкретной зримости (как это представлено в строках Есенина), сколько как стихия вне места и времени, пребывающая в абсолютной чистоте и вечности.

Еще раз докажем данную теоретическую выкладку, обратившись к теме солнца - одной из основных тем творчества Константина Бальмонта. В его лирике запечатлены наиболее текучие, бесплотные, подвижные стихии - света и воздуха. Автор стремился передать, прежде всего, совокупное, слитное ощущение света, запаха, звука: в его поэтических строках солнце «пахнет травами», «светит звонами». Поэту важно было постоянно чувствовать явное или скрытое присутствие жизнетворящего светила. Ему посвящены «Аромат солнца», «Гимн солнцу», «Солнечный луч», сборники «Будем как солнце», «Сонеты солнца и луны».

Следует особо отметить, что Солнце у Бальмонта постоянно одерживает победу над Тьмой, Жизнь над Смертью. В этом плане он является полярной противоположностью Сологубу.

К солнцу, к его чистым и светлым лучам тянется сердце Константина Бальмонта:

Я не верю в черное начало,

Пусть праматерь нашей жизни Ночь,

Только Солнцу сердце отвечало,

И всегда бежит от тени прочь. С.373

Как резко отличен в этом плане Бальмонт от Сологуба, миросозерцание которого основывалось на представлении о вселенной, которой правит черный, вездесущий «Змий». Так Сологуб называл Солнце:

Змий, царящий над вселенной,

Весь в огне, безумно злой. Сологуб Ф. Стихотворения. - Л.: 1975 - С.175

Устойчивыми образами художественной космологии поэта стало змееподобное лживое солнце и «холодная жестокая земля». Земные просторы способны оживать у Сологуба лишь в контексте с вопрошающим человеческим духом. Иронические гротески, бедные зарисовки пейзажа, выполненные в стиле гоголевских традиций, вызывали у читателей неизъяснимую тоску и грусть. И если Бальмонт, повторяя слова древнего поэта Анаксагора, восклицал: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце!»

А если день погас,

Я буду петь… Я буду петь о солнце

В предсмертный час! -

С.120

То Сологуб, отстраняясь от «холодного и лживого светила», освещающего столь же «холодную и лживую землю», землю «докучную и злую», не желал видеть животворящей силы Солнца.

«Зову я ночь, покой и тьму», - беспрекословно констатировал Сологуб.

Для Бальмонта же именно сила Солнца является главной, определяющей во всем:

Жизни податель,

Светлый создатель,

Солнце, тебя я пою!

Я все в тебе люблю. Ты нам даешь цветы -

Гвоздики алые, и губы роз, и маки,

Из безразличья темноты

Выводишь в мир, томившийся во мраке,

К красивой цельности отдельной красоты…

Без солнца были бы мы темными рабами…

С.162-164

Более того, солнце для Бальмонта - не просто неиссякаемый источник света и тепла, он для него - центр вселенной, основа мироздания, вечная незыблемая сила, которую «даруют всему живому на земле». «Есть солнце - есть и человек!» - восклицает поэт.

«Пойман» пальцами крохотный солнечный луч. Ощутив его благодатный огонь, поэт чувствует свою сопричастность этому огню, свое слияние с ним, вечным, несущим Жизнь!

Как горит на пальцах у меня!

Как сладко мне присутствие огня!

Смешалось все. Людское я забыл.

Я в мировом. Я в центре вечных сил.

… Со светлыми я светом говорю…

С.173

Всем своим творчеством Бальмонт поклонялся Солнцу - источнику Жизни, увлекая читателей яркой и сочной романтикой своих великолепных строк:

Запах солнца? Что за вздор?

Нет, не вздор.

В солнце звучи и мечты,

Ароматы и цветы

Все слились в согласный хор,

Все сплелись в один узор.

Солнце пахнет травами,

Свежими купавами,

Пробужденною весной

И смолистою сосной.

Нежно-светлотканными

Ландышами пьяными,

Что победно расцвели

В остром запахе земли.

Солнце светит звонами,

Листьями зелеными,

Дышит вешним пеньем птиц,

Дышит смехом юных лиц.

С.110

Приведем отрывок из записной книжки К.Бальмонта (1904 г.): «Я живу слишком быстрой жизнью и не знаю никого, кто так любил бы мгновение, как я. Я иду, я иду… я ухожу, я меняю и изменяюсь сам. Я отдаюсь мгновенью, и оно мне снова и снова открывает свежие поляны. И вечно цветут мне новые цветы.

Я отдаюсь мировому, и мир входит в меня. Мне близки и звезды, и волны, и горы.

Я знаю полную свободу. Безмерность может замкнуться в малое. Песчинка может превратиться в систему звездных миров. И слабыми руками будут воздвигнуты безмерные зданья во имя Красоты. И сгорят города, и сгорят леса, а там, где они шумели и молчали, возникнут новые шелесты и шорохи, ласки и улыбки, - вечная жизнь». Бальмонт К. Из записной книжки (1904 г.). - В кн.: К.Бальмонт. Избранное. - М.: 1980 - С.81-82

Вернемся к началу этой цитаты: «Я живу слишком быстрой жизнью…». Есенин мог сказать о себе то же самое. В двадцать пять лет он писал:

Я утих… Годы сделали дело,

Но того, что прошло - не кляну.

Будто тройка коней оголтелая

Прокатилась во всю страну.

Т.V, С.79

«Оголтелой тройкой коней» пронеслась жизнь поэта, но пронеслась не напрасно: он оставил после себя Красоту.

На той же позиции стоял и Бальмонт. Жизнь - это миг. Но каждый миг - прекрасен!

Следующее высказывание Бальмонта («Мне близки и звезды, и волны, и горы…») также созвучно с творческой позицией Есенина, которому тоже были бесконечно близки и луга, и леса, и звездное небо и молодой месяц, что «жеребенком запрягался в наши сани».

В то же время, как мы уже отмечали выше, «природа и человек» в лирике Есенина - это реальная картина реального мира. Читаешь его строки - и видишь, «слышишь», чувствуешь, ощущаешь «живую» природу в ее бесконечно прекрасных вариациях. Читая Бальмонта также восторгаешься красотой созданных им картин природы, но понимаешь - это не реальная зарисовка, это уникальный мир творческого воображения поэта, мир, созданный фантазией художника-символиста.

Символисты в своем осмыслении жизни исходили, в основном, из кантианского разграничения «обманчивой видимости» явлений и их «сущности». Творчество предшествует познанию, так как сущность «магии слов» заключается в том, что когда символист называет предмет, он утверждает его существование. Совокупность слов «дает образ». Скажем, говоря об отличии образа действительности от образа искусства, Андрей Белый повторял положения Канта. Образ действительности - это «только вопрос, заданный моему познанию», а образ искусства «есть полная жизнь, так как он - всецело создание моего разума». Белый А. В кн.: Символизм. - СПб.: 1993 - С.433

Образам придается загадочно-мистический оттенок. Слова в их единстве создают некий отвлеченный образ-символ. Реальный смысл высказываний лишь брезжит сквозь эти символы Бальмонта и Сологуба, Брюсова и Минского, Мережковского и Гиппиус… Сосредоточенность на своем душевном мире, не ищущем контакта с другими душевными мирами. Это то общее, что находило индивидуальное преломление в каждом из поэтов, то, что помогало творить «образ».

Пойми, я нежная мечта:

Я жизнь, я солнце, красота,

Я время сказкой зачарую,

Я в страсти звезды создаю,

Я весь - весна, когда пою,

Я светлый бог, когда целую!

С.150

В то же время Бальмонт принимал окружающий мир таким, каков он есть - с плохим и хорошим, уродливым и прекрасным, понимая, что это «смешение» и есть жизнь, о которой стоит слагать стихи (и в этом его позиция близка позиции имажиниста Есенина):

Мне нравится все, что земля мне дала,

Все сложные ткани и блага и зла.

Всего я касался, всему я молюсь,

Ручьем я смеялся, но с морем сольюсь.

С.195

2.4 Единение природы и человека в творчестве Бориса Пастернака

Свое понимание природы искусства Борис Пастернак сформулировал очень рано. «Книга, - писал он в 1919 году, - это кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего». Пастернак Б. Письма к грузинским писателям. - ж. «Вопросы литературы», № 1, М.: 1966 - С.194 И при этом он настаивал: «… единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас». Там же. - С.195

Жизни Борис Пастернак оставался верен всегда: его поэзия была исполнена стремлением «славословить видимое, ловить и запечатлевать его».

Пастернак был убежден, что поэзия остается «высотой, которая валяется в траве под ногами», «органической функцией счастья человека, переполненного блаженным даром речи». Пастернак Б. Воздушные пути. - М.- Л.: 1973 - С.110 В статье Д.С.Лихачева «Борис Леонидович Пастернак» фактически содержатся ключи к пониманию гениального творчества Пастернака, духа его поэзии. «Ощущая себя в тысячелетиях, Пастернак не уходит от быта, от настоящего и его прозы. Он даже самовар называет «медным самураем» и «кипящим солнцем» («Спекторский»). В его доме каждый венский стул готов к пришествию сверхчеловека. Описывая свидание, Пастернак заставляет бурно реагировать и все окружающее:

Меж блюд и мисок молнии вертелись,

А следом гром откормленный скакал» [3, с. 383-384].

Таким образом даже неодушевленная природа, артефакты, предметы быта, вовлекаются в одушевленный Космос Пастернака.

Именно в данной статье Лихачев утверждает: «… природа, явления живой и «мертвой» природы берутся в объектив, а иногда не человек глядит на нее, а сама природа смотрит на человека» [3, с. 386].

Искусство, не копируя жизнь, вбирает в себя самое главное, самое основное, чтобы выявить лежащие в ее основании Истину и Добро. Вот почему он был уверен в том, что искусство не нуждается в романтических преувеличениях и украшениях - оно всегда реалистично, если понимать под реализмом «особый градус искусства, высшую степень авторской точности». Там же.

Поэт идет от жизни, стремясь лишь к тому, «чтобы само стихотворение нечто содержало, чтобы оно содержало новую мысль или новую картину». Там же. - С.111 Но описательным от этого стихотворение не становилось: изображение мира и выражение внутреннего (душевного) состояния человека сливаются в нем воедино, и слово (образ) обретает двойное наполнение. «Системообразующими, полисемантическими хронотопическими образами-символами в раннем творчестве Пастернака являются топосы сада, степи, города, железной дороги, вокзала, а также образы и поэтические приемы, реализующие семантику категорий границы, мига, философии вечного возвращения, актуализирующей идею бесконечно повторяющегося открытия вечного, гармоничного мира в хаосе времени. Эти образы и приемы становятся сквозными и ценностно значимыми как в поэзии, так и. в, прозе раннего Пастернака. Мифологическое пространство-время связано у Пастернака с мотивами тайны, немоты, свободы, вознесенья. Оно характеризуется наречием «там», топосами сада, леса, поля, Венеции, состоянием творчества, опьянения, безумия, сна, эпитетами тайное, чудное, немое, открытое, бескрайнее. Это пространство над землей, пространство верха, его временная отнесенность - бывалое, соответствующее прошедшему времени, времени начала, и в то же время это пространство вне времени. Второй мир - реальное пространство и время, включающее в себя негативное бытовое пространство. Оно характеризуется наречиями «здесь/сейчас», локусы этого пространства - город, земля, гостиная, комната. Это дни реальной физической жизни поэта, способного заглянуть «за лиры лабиринт» и призванного разгадать тайну «того» «безгласного» мира и передать ее с помощью данного ему дара слова. Этот хронотоп связывается с земным нижним миром» Там же. - С.111.

Кавказ Пастернака помнит сюжеты и героев М.Ю.Лермонтова и одновременно напоминает герою о Москве и Петербурге. В пространствах Кавказа лирический герой является странником, путешественником, разгадывающим тайны мест и собственного места в перспективе всего мироздания.

Стихи Бориса Пастернака порождены неистребимой верой в жизнь, радостным удивлением перед ее красотой. Об этом сказано уже в одном из самых ранних стихотворений поэта:

Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит Маслова .Указ. работа, с. 17..

Высшей формой проявления жизни, носительницей ее смысла была для поэта природа, выступающая в качестве образца. И воспринимается она поэтом не как тема, а как источник человеческой жизни: обращение к природе позволяет понять, объяснить события, происходящие в мире, в человеческой судьбе. Она - на равных с человеком.

У плетня

Меж мокрых веток

с ветром бледным

Шел спор.

Я замер.

Про меня!

С.69

В творчестве Пастернака мир и его восприятие, природа и человек предстают как нечто целое: например, гроза, которая, «как жрец, сожгла сирень и дымом жертвенным застлала глаза и тучи», выглядит в его строках и как вспышка страсти -

Теперь, теперь, приблизь лицо,

и, в озаренье

Святого лета твоего,

Раздую я пожар его!

С. 137

Это строки из книги «Сестра моя - жизнь». В основе лирического сюжета этой книги - любовный роман, который имеет точные временные границы: начавшись весной («Апрелю: «Здравствуй!»), он бурно развивается знойным летом («Степь. Душная ночь») и «умирает» осенью («Осень. Изжелта-сизый бисер нижется. Ах, как и тебе, прель мне смерть. Как приелось жить!»).

Пейзаж является в этих стихах едва ли не главным героем, но дан он в восприятии поэта и потому обладает лирической условностью. Эта условность порою обнажена, например, прямыми параллелями между героем стихов и садом:

Ужасный! - Капнет и вслушивается,

Все ли он один на свете?

Мнет ветку в окне, как кружевце,

Или есть свидетель?

С. 58

Лирический герой оказывается не тематическим центром, но связующим звеном в потоке явлений, «встающих» в стихах. Сама лирическая тема обладает обратимостью: лирический субъект, определяя, вызывая движение в окружающем его мире, сам втягивается в это движение, подчиняется ему.

Я чувствовал, он будет вечен,

Ужасный, говорящий сад.

Еще я с улицы, за речью

Кустов и ставней - не замечен;

Заметят, - некуда назад:

Навек, навек заговорят.

С. 86

Мы привыкли читать стихи, где поэт любуется природой, наблюдает за ней, следит, изучает, стремится поэтически запечатлеть (такова, например, позиция Сергея Есенина). У Бориса Пастернака скорее наоборот: он все время ощущает на себе пристальные, испытующие «взгляды» мира. О нем идет спор «меж мокрых веток с ветром бледным», его «за речью» пока не заметили «кусты и ставни», но если «заметят, - некуда назад: навек, навек заговорят», Он ощущает на себе «жгучий взгляд подснежника», на него «глазеют» цветы, на его жизнь «сквозь желтый ужас листьев уставилась зима»; он живет надеждой, что -

Крыши городов дорогой,

Каждой хижины крыльцо,

Каждый тополь у порога

Будут знать его в лицо. Пастернак Б. Стихотворения. - Л.: 1978 - С. 77

В «Охранной грамоте» он рассказывает о том, как, пережив личную драму, он наутро проснулся другим человеком - он стал поэтом:

«Меня окружали изменившиеся вещи. В существо действительности закралось что-то неиспытанное. Утро знало меня в лицо и явилось точно затем, чтобы быть при мне и меня никогда не оставлять». Пастернак Б. Охранная грамота. - Л.: 1975 - С.61

Так неудача в любви неожиданно обернулась поэтическим рождением, радостным чувством: мир смотрит на меня, знает меня в лицо.

В стихотворении «Марбург», заключающем книгу «Поверх барьеров», юноша, поглощенный любовью, вначале не замечает окружающего мира, не чувствует своей и его «взаимоуподоблемости»:

Я вздрагивал. Я загорался и гас.

Я трясся. Я сделал сейчас предложенье, -

Но поздно, я сдрейфил, и вот он - отказ,

Как жаль ее слез! Я святого блаженней.

Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен

Вторично родившимся. Каждая малость

Жила и, не ставя меня ни во что,

В прощальном значенье своем подымалась.

Плитняк раскалялся, и улицы лоб

Был смугл, и на небо глядел исподлобья

Булыжник, и ветер, как лодочник, греб

По лицам. И все это были подобья...

С.156

Здесь «подобья» - голоса, сигналы, «приветы», посылаемые миром человеку и ждущие отклика.

Но как бы то ни было, я избегал

Их взглядов. Я не замечал их приветствий…

«Их», то есть плитняка, улицы, неба, булыжника, ветра, деревьев… сказано так, будто речь идет о множестве людей или других живых, одушевленных существ. Терзаемый любовью и ревностью, потрясенный отказом лирический герой не замечает окружающего его мира, не чувствует его поддержки, помощи. Но заканчивается стихотворение внезапным прозрением - «Чего же я трушу?» С ним рядом и ночь, и акация, и тополь, и соловей, и «белое утро», которое он, «вынырнув из своих страстных переживаний, наконец-то узнает в лицо:

Ведь ночи играть садятся в шахматы

Со мной на лунном паркетном полу,

Акацией пахнет, и окна распахнуты,

И страсть, как свидетель, седеет в углу.

И тополь - король. Я играю с бессонницей.

И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью.

И ночь побеждает, фигуры сторонятся,

Я белое утро в лицо узнаю.

С.189-190

«Стихи Пастернака - не замкнутый мир, а нервные окончания окружающего. Воссоздавая детали, подробности, приметы природы, поэт, прежде всего, утверждает себя как живую деталь мира. Он - не «лишний», не «добавочный», он запросто «вписывает себя в окоем». Пользуясь его выражением, он чувствует себя «на учете». Отсюда своеобразная перевернутость, «опрокинутость» поэтических представлений Пастернака. Окна дома смотрят не вовне, - это глаза окружающего. Не поэт глядится в окно, а природа смотрит через окно на поэта», - справедливо замечает критик Н.Банников. Банников Н. Борис Пастернак. - М.: 1998 - С.47

Природа «влетает» в окно - стучится руками веток, шелестит страницами листвы, плачет каплями дождя, вздыхает порывами ветра… Ночь, как большой и добрый зверь, «трется о локоть»…

И солнца диск, едва проснувшись, сразу

Бросался к жженке и, круша сервиз,

Растягивался тут же возле вазы,

Нарезавшись до положенья риз.

С. 278

«Живую душу» имеют и прорубь, и старый колодец, и полузанесенный снегом дом, и мохнатые ели…

Поселок дачный, срубленный в дуброве,

Блистал слюдой, переливался льдом,

И целым бором ели, свесив брови,

Брели на полузанесенный дом.

И, набредя, спохватывались, вот он,

Косою ниткой инея исшит,

Вчерашней бурей на живуху сметан,

Пустыню комнат башлыком вершит.

С. 278

Дом «на живуху сметан» бурей, «косою ниткой инея исшит», заброшенный, старый и слабый, он держится только потому, что надеется - «вьюги минут».

Лирический герой Пастернака видит мир в какой-то удивительной взаимосвязи любых его мелочей: деревья за окном «обиты» темно-золотистой «кожей» и такой же «кожей» обит диван. Что это - интересные ассоциации или чушь?

Из окон открывался чудный вид:

Обитый темно-золотистой кожей.

Диван был тоже кожею обит.

«Какая чушь!» - подумалось Сереже.

С. 293

Однако в этой «чуши» разгадка поэтического видения Бориса Пастернака: тысячи ассоциаций, уподоблений, перекличек скрепляет связь «дома» и «мира», утверждает единство и равноправие большого и малого, их взаимоотраженность и взаимоуподобляемость. Опушка леса сравнивается с «передней» комнатой в доме, звезды растут так низко, что окунаются в бурьян. Оказывается, «И через дорогу нельзя перейти, не топча мирозданья».

Заявив себя с самого начала как редкий мастер поэтического «природоописания», Пастернак меньше всего подходит под определение поэта-живописца.

«Деталь в его лирических зарисовках выступает не как простая примета живого, «вещного» мира, - она тревожный, настораживающий признак, сигнал, «симптом» состояния мира, самочувствия природы». Паперный З. Б.Л.Пастернак. В кн.: История русской литературы ХХ века. - М.: 1978 - С. 357

Постараемся подтвердить фактами эту характеристику Паперного. В стихах начальной поры, составивших сборник «Близнец в тучах» (1914 г.) и в книге «Поверх барьеров» (1917г.) - весна, «повальный март», распространяется, как болезнь; сентябрь плачет, зализывая стекла кровавыми слезами заката; тучи, как волосы, «встают дыбом»…

Уже в эти годы в первых его стихах связь поэта с миром природы утверждается не как общий закон, не как очевидность и достоверность, а как тема, известная только поэту и больше никем не замеченная.

Все наденут сегодня пальто

И заденут за поросли капель,

Но из них не заметит никто,

Что опять я ненастьями запил.

Засребрятся малины листы,

Запрокинувшись кверху изнанкой.

Солнце грустно сегодня, как ты, -

Солнце нынче как ты - северянка…

С. 7

В этом стихотворении обращает на себя внимание непревзойденное умение поэта «ловить и запечатлевать» мельчайшие подробности жизни природы - вплоть до серебристой изнанки запрокинувшихся под дождем листьев малины. Но суть стихотворения вовсе не в том, что очевидно, а в том сокровенном, чего «не заметит» никто. И поэт, отделенный своим тайным видением, ощущением, чувством скрытой сопричастности, опьяняется, он - «ненастьями запил».

Поэтическая деталь у Пастернака - это то, что доступно зрению, но, в сущности, невидимо, недоступно «людям в пальто, шляпах, кашне». Эту специфическую черту творческого почерка Бориса Пастернака не раз подчеркивали разные критики. Например, Н.Суворин пишет об этом так:

«В этом одиноком опьянении миром, поэтической затуманенности и растворенности тонут обыкновенные и привычные представления, исчезают границы явного и тайного, интимного и реального». Суворин Н. Лирика Бориса Пастернака. - СПб.: 1996 - С.37

В стихотворении «Февраль. Достать чернил и плакать» Пастернак пишет о своем стремлении туда -

Где, как обугленные груши,

С деревьев тысячи грачей

Сорвутся в лужи и обрушат

Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,

И ветер криками изрыт,

И чем случайней, тем вернее

Слагаются стихи навзрыд.

С. 3 - 4

Образ не только и не столько утверждает связь лирического переживания с состоянием мира, сколько воплощает «перепутанность» личного и внеличного, прихотливость взаимопереходов, их неподотчетность логике и здравому смыслу: в «затуманившемся» напитке перемешались у Пастернака «ливни», «слезы», «чернила». В приведенных строках черные грачи, срываются как «обугленные груши», в лужи. Они «обрушивают сухую грусть на дно очей». Под нею - под этой грустью - темнеют проталины.

Поэт говорит так, словно не замечает необычности этих переходов, перелетов поэтической мысли от грачей к грушам, от луж к очам, от грусти к проталинам.

Его принцип - «чем случайней, тем вернее», тем скорее проявится, проступит сопричастность поэта «таинственным штрихам природы» - тем «штрихам», которые не замечает никто.

Пастернак утверждал, что в поэзии «подробности выигрывают в яркости, проигрывая в самостоятельности значенья. Каждую можно заменить другою. Любая драгоценна. Любая годится на выбор в свидетельства состояния, которым охвачена вся переместившаяся действительность». Цит. по кн.: Лежнев А. Борис Пастернак. - М.: 1989 - С.112 В его стихах взаимосвязанность подробностей, деталей замещается выявлением всеобщей связи их благодаря выраженному здесь чувству (впрочем, сам поэт употреблял другое слово - «страсть»). Отсюда - затрудненность стиха, где звенья, соединяющие образы, нередко опускаются:

Весна, я с улицы, где тополь удивлен,

Где даль пугается, где дом упасть боится,

Где воздух синь, как узелок с бельем

У выписавшегося из больницы.

С.148

Или:

Кто ты, март? - Закипал же

Даже лед, и обуглятся,

Раскатясь, экипажи

По свихнувшейся улице!

С. 149

Так поэтом воспринимается весна. При всей хаотичности соединения образов стих обретает крепкое единство: образность его организуется ощущением весеннего обновления, вызывающего и безотчетную радость, и затаенную грусть, и даже испуг.

Пастернак, как мы уже подчеркивали выше, чрезвычайно внимателен к подробностям, деталям. Он зорко подмечает и тщательно их выписывает. Зачастую эти подробности (или детали) достаточно далеко отстоят у него друг от друга, различаются масштабами и достоинствами - воедино их стягивает сила лирического одушевления. Она делает их частями целого и таким образом создает целостный облик мира. На этой «целостности» Пастернак настаивал особо: «… Физическое ощущение бесконечности, коренящееся во всем общем положении, так перевешивает у меня интерес к его содержанию, что я его изложением жертвую из какой-то внутренней зябкости, из страха озноба, который для меня неминуем на этом пустыре». Цит. по кн.: Чуковский К. Поговорим о Пастернаке. - ж. «Вопросы литературы», № 3, М., 1972 -

...