Социально-философские проблемы в романе "Тавро Кассандры" Чингиза Айтматова

Итак, миф в произведениях Айтматова - это способ выражения его этико-философского отношения к современности, попытка взглянуть на проблемы человечества через призму вековой мудрости. Содержательность мифа, его многогранность позволяет использовать его в качестве дешифрующего кода, который создает многогранность и многослойность философского содержания.

Айтматов, органично влившись в 60-е годы в когорту традиционалистов-экологов, среди писателей «мифологического» направления выделяется особым типом художественного мышления, включающего в себя две противоположные формы мысли: восточную и западную. Если основной базис творчества писателя в национальных корнях и менталитете, то формирование художественного мастерства Айтматова следует отнести к соприкосновению с мировой, в том числе и русской литературой (что называлось «ускоренным развитием» национальных литератур).

Начальный период осмысления писателем мифологической составляющей как способа постижения мира и заимствование структуры мифа для отражения современных проблем человечества основан на использовании принципа мифологичности сознания, понимаемого автором как элементарный уровень восприятия мира, характерного для первобытного человека. Однако мифологическое сознание у Айтматова вовсе не представляет собой примитивную ступень человеческого восприятия мира, напротив, оно является обращением к наиболее глубокому уровню межчеловеческого общения, к тому «клеточному» уровню, с которым связана онтология общественного бытия и в котором коренятся «простые законы нравственности». Ведущими в образной системе художественного мира

Айтматова становятся образы младенца и старца: один еще не выделился полностью из стихии природного, а другой уже приближен к черте, отделяющей социальное бытие от природного в онтологическом смысле.

Цельный человек, по Айтматову, определяется тем, что находится в максимальной гармонии с природой, поэтому стремление к возврату к временам первотворения, к «золотому» веку человечества (вариант природной робинзонады Руссо) становится залогом спасения живой человеческой души. В связи с мыслью о единстве человека и природы особое значение в прозе Айтматова приобретают образы животных (Гульсары, Каранар, Рогатая мать-олениха, Рыба-женщина, Серая коза, Акбара).

В основе художественной этики Айтматова - органическая связь человека и природы. Прежде всего, это выражено через синтез образа тюркскогоэпического батыра и его коня с образом кентавра (Гульсары и Танабай, Каранар и Эдигей), когда мотив коня и всадника органично переходит в мотив слияния человека и животного.

Постепенная трансформация мифологической символики характеризуется переходом от «природного» до уровня рефлективного восприятия мира. В связи с этим в художественном мире произведений Айтматова возникает устойчивый мотив блудного сына, который обобщается писателем до пределов символа человека и человечества в целом, деятельность которого угрожает всей планете. Прямых указаний на библейскую притчу у Айтматова нет, но комплекс «блудного сына» с его основными составляющими присутствует в творческом пути писателя.

Философская этика зрелой прозы Айтматова от экологического содержания все более приближается к эсхатологической тематике, когда перед угрозой уничтожения находится не только живая природа, но и человеческое существование. Уже в романах становятся доминантными такие мотивы, как мотив конца мира или мотив видового самоуничтожения (киты и люди в романе «Тавро Кассандры»). Данные мотивы в художественном мире Айтматова порождены, прежде всего, экзистенциалистскими основами мышления, современным состоянием мира, катаклизмами самой эпохи. Особенностью культуры XX века становится игра со смыслом, отсутствие абсолютного ценностного центра, страх перед чертой небытия. «Бог умер» провозгласил Ницше, что свидетельствовало об утрате человеком религиозного идеала. Нравственная дезориентация, децентрация человеческого сознания, связанная с утратой ценностных ориентиров, приводит общество к ощущению бездны, к мысли о том, что человечество неуклонно движется к своему концу. В связи с этим можно говорить, что обращение к мифологическому первоначалу в творчестве Айтматова приближено к модернистскому пониманию мифа.

Создание мифа как антитезы реальному миру определяет в модернизме концепцию человека и окружающей действительности, а также времени, пространства и предметов мира. В хаосе современного мира, по Айтматову, для личности важно приблизиться к вечной трансцендентной тайне и к вечному абсолюту. Подобной точкой отсчета для Айтматова стал миф как нравственно-философская категория, которая содержит в себе незыблемые законы истины и морали. Миф у позднего Айтматова, несмотря на разочарование, пессимизм, нигилизм общества, разрыв с традицией, становится стремлением создать самодостаточный автономный мир, с высоты которого он судит мир реальности.

С позиции экзистенциализма высвечиваются абсурдистские мотивы прозы Айтматова. В современной философии абсурд стал предметом внимания постструктуралистов, которые утверждают, что на месте утративших свою субстанциальную реальность знаков воцаряется «пустота», что позволяет говорить о разрыве метафизического «присутствия», «деконструкции» реальности, человеческого сознания, культурных, духовных сфер деятельности человека. Апокалиптические мотивы конечности и хрупкости, как человеческого бытия, так и существования жизни в мироздании появляются уже в повести «Белый пароход», далее развиваются наиболее явно в мотиве ребенка-жертвы, сквозной линией пронизывая все зрелое творчество автора. Гибель Мальчика в повести становится протестом против абсурдных законов человеческого социума. Далее, через испытание человеческой нравствености в пограничной ситуации в повести «Пегий пес.», в рамках космических теорий XX века мотивапокалипсиса в романе «Буранный полустанок» достигает вселенских пределов. Цивилизация овладевает не только наземными пространствами, но также ракетами надевает железный обруч на голубую планету. Начало операции «Обруч» становится настоящим светопреставлением и для человека, и для верблюда, и для собаки.

Свое развитие мотив апокалипсиса получает в следующем романе Айтматова. Здесь абсурд в значении характера отношения человека к бытию представлен в контексте экзистенциалистского понимания данной проблематики. Абсурд для экзистенциалистов - это расхождение человека с миром, который выявляется в момент их столкновения, когда человек встречается с принципиально чуждой для себя природой мира - с его анонимностью, иррациональностью, бездушием и жестокостью. В «Плахе» в экзистенциальном аспекте в художественной философии Айтматова преломляется религиозное начало, что приближает художественную философию Айтматова к христианскому экзистенциализму (Н.Бердяев, Л.Шестов). Об этом свидетельствует мысль Айтматова о наличии в этом «безумном» мире начала, которое изначально свыше разума. Однако если для философов-идеалистов это безусловное трансцендентное начало является одновременно и началом божественным, то, по Айтматову, оно заключено в естестве самого человека. Концепция человека в прозе Айтматова реализуется на трех ступенях контекста: тюркском, российском и мировом.

Фигура Авдия, с его верой в Бога-современника и в светлые начала в человеке, становится своеобразным экспериментаторством автора: что стало бы сегодня, если среди нас появился воскресший Христос. Эти мысли связаны сапокалиптическими мотивами «серебряного века», когда в ожидании второго пришествия люди начала XX века неизбежно задумывались о причинах пришествия первого. Тогда Христос искупил вину погрязшего в грехах человечества, предотвратив тем самым первый конец света. Однако человечество, продолжая грешить, приблизилось к последней черте, оказалось на грани самоуничтожения. Именно это должно стать причиной ожидаемого Страшного суда. По Айтматову, ничего в мире не изменилось после смерти первого пророка, а трагедия в XX веке вновь разворачивается по старому сценарию. Здесь возникает мотив страшного суда, потому что человек, несущий людям добро, погибает от их же рук, но в то же время смерть - это его выбор. Авдий, пройдя через два испытания (суд в поезде и суд в моюнкумской саванне), не отступив от своих принципов, приносит себя в жертву порочном миру в надежде, пусть и ценой своей жизни, пробудить в душе человека Бога. В то же время другой герой »Плахи» - Бостон, напротив, жестокостью борется с абсурдом действительности, с судьбой. Он сам вершит суд над человеком и, по Айтматову, этот суд ложный, поскольку, убивая виновного, он отдаляет себя от всего человечества. И Авдий, и Бостон разными путями, но приходят к своей плахе, поскольку все в мироздании связано, и по принципу круга трагедия постигает всех и каждого. Страшный суд, по Айтматову, не придет извне, из трансцендентных глубин вселенной, «конец света заключен в нас самих» (Айтматов). Подобное открытие и совершает герой последнего романа Айтматова «Тавро Кассандры» Филофей.

Роман «Тавро Кассандры» (Из ересей XX века)» близок постмодернистским произведениям конца XX века. Предметом исследования Айтматова в данном романе, становится мир в его дезорганизации. Не случайно действие романа перенесено на Запад, в Америку - символ ускоренного развития цивилизации, отсутствия духовных национальных корней. Ситуация хаоса охватывает весь мир: тотальным здесь становится сознание абсурда, которое заключено в убеждении, что человек утратил власть над Бытием. Логически за смертью Бога неизбежно следует и смерть личности, так как существование человека без духовных ориентиров невозможно. Однако безоговорочно причислить его к постмодернистской литературе нельзя, поскольку миф здесь не разрушается, не становится средством «игры в бисер», напротив, миф структурирует повествование. В основе художественного замысла писателя - трагедия (личностного выбора, человеческой судьбы и т.д.). Своим произведением Айтматов преодолевает нигилизм; роман «Тавро Кассандры» - это судьба гуманизма в разорванном, виртуальном пространстве современного социума. Несмотря на гибель создателя теории о кассандро-эмбрионах, писатель подчеркивает, что «теперь нельзя об этом не думать»: открытие Филофея свидетельствует о начале новой эры в развитии человечества.

В широком культурологическом контексте творчество Айтматова выглядит как попытка реконструкции эпического сознания в эпоху машинной цивилизации. Потерю органической национальной традиции он отражает в трагедийном ракурсе. Именно наличие трагедийного катарсиса не позволяет причислить его поздние произведения к постмодернизму, а серьезное, не игровое отношение к религии отделяет его от модернистов-богоискателей.

Итак, произведения Айтматова в свете мифопоэтики XX века имеют ряд особенностей. Учёные, исследовав мифологической символики в его произведениях пришли к следующим выводам:

1. Особенностью произведений Айтматова стало взаимодействие и взаимовлияние культур - азиатской и европейской.

2. Опираясь на мифологическую картину мира, Айтматов строит в своих произведениях особую модель мира, во многом сохраняющую пространствено-временное мировоззрение древних тюрков. В центре пространственной организации произведений присутствуют такие символы-маркеры, как дерево, гора, река (озеро, море). В связи с этими маркированными границами своего пространства герои Айтматова формируют свое отношение к окружающей их действительности, а также основополагающие черты их характера. Например, центром мифологической пространственной модели мира в романе «Плаха» является старый саксаул. Этот образ-символ восходит в своей основе к мифологеме Мирового древа.

3. В произведениях Айтматова можно говорить о ремифологизации, стилизации под миф, варьировании мифологическими мотивами, символами и мифологемами, о поиске универсальной религии, но авторское сознание не мифологично. Проза Айтматова - это не современное мифотворчество.

4. Обращение Айтматова к мифологическим источникам тяготеет к саморазвитию, поэтому можно говорить об эволюционном характере творческого мастерства прозаика.

5. Мифологический пласт составляет уровень художественной концепции и моделирует художественную реальность в соответствии с авторским замыслом. Миф служит для автора средством выработки «современного сознания» (по аналогии с мифологическим), способного противостоять разрушительному влиянию цивилизации, понимаемой как тотальное разрушение гармонии мира и человека. Миф для Айтматова - это средство концептуализации мира и самого человека.

6. Мифологическое пространство в произведениях Айтматова способно проникать в реалистическое изображение действительности. Прием совмещения и взаимодействия хронотопа мифа и реальности способствует созданию автором особого художественного мира произведения.

Цель искусства Айтматов всегда видел в пробуждении в душе человека красоты, добра и любви ко всему, что его окружает. Миф же для него - это способ постижения дисгармоничного мира, это некий абсолют, который может служить критерием оценки истинного и ложного в бесконечном потоке исторической реальности. При чем миф для Айтматова это, прежде всего, мудрость предков, веками проверенный опыт поколений, который трансформируется в сознании каждого человека в зависимости от его духовного потенциала и целей обращения к мифу. Мифологические символы и мотивы служат писателю «сырьем» для создания глубины и многоплановости текста произведения. М. Бахтин писал, что «великие произведения литературы подготовляются веками, в эпоху же их создания снимаются только зрелые плоды длительного и сложного процесса созревания. Пытаясь понять и объяснить произведение только из условий его эпохи, только из условий его ближайшего времени, мы никогда не проникнем в его смысловые глубины. Поэтому скажем, что мифологическое начало в творчестве Айтматова - это закономерный и органичный этап осмысления человеком своей судьбы и своего места в истории через призму векового опыта, заложенного в мифах, как «сгустках» человеческой мудрости.

Таким образом, корни айтматовского мифологизма находятся, прежде всего, в родной тюркской словесности и культуре. В основе творческого мастерства писателя - как традиции народного творчества, так и особенности развития киргизской литературы. Художественное пространство мира Айтматовских произведений строится согласно структуре тюркского мировидения и мироустройства, с акцентировкой «национального образа мира» (Г.Гачев), культурной его модели как доминирующего элемента. Кроме того, писатель в произведении использует не только мифологию своего народа, он зачастую обращается к универсальным архетипическим структурам мировой культуры. Комплексное исследование мифологической символики позволяет наиболее полно и глубоко раскрыть философскую идею его произведений Айтматов Ч. Характер и современность // Айтматов Ч. В соавторстве с землею и водою. - Фрунзе, 1978. С.97..

Глава II. Социально-философские проблемы в романе «тавро кассандры» Чингиза Айтматова

Чингиз Айтматов стал писателем мирового значения. Благодаря своему могучему таланту, стал человеком планеты. Писатель вышел из народа и всю жизнь был связан пуповиной с родной землей. В его повестях и романах все образы созданы на национальной почве киргизского народа. Тем самым Чингиз Айтматов поднял эти образы до мирового уровня, как социокультурные феномены общечеловеческих ценностей. Именно в этом заключается величие таланта писателя.

Эпоха Айтматова характеризуется мощным социальным творчеством, которым были охвачены все народы нашей страны второй половины ХХ в. Чингиз Айтматов с гордостью говорил о том, что как писатель он «родом из 60-х годов». В своей автобиографии писал, что именно тогда сформировалась плеяда писателей, которая до сих пор является главной, ведущей силой современной словесности. Это позволило на долгие годы сохранить в себе внутреннее достоинство и надежду. «Литература, - сказал он, - должна самоотверженно нести свой крест, вторгаться в сложности жизни, с тем чтобы человек знал, любил, переживал и откликался на все доброе, лучшее, достойное в себе, в людях, в обществе».

Его проза, созданная на национальной почве, стала неотъемлемой частью всемирно-исторической культуры. Чингиз Айтматов поднял богатейшую духовно-фольклорную традицию своего народа на небывалый уровень. Следует особо подчеркнуть, что благодаря Айтматову происходило расширение геокультурного пространства киргизской литературы второй половины ХХ столетия. Он раздвинул границы духовного мира нации; его литературное наследие принадлежит не только киргизскому народу, но и всему человечеству.

Пройдут многие века, и новые поколения читателей и исследователей с гордостью будут произносить имя великого писателя, а также изучать богатое художественное наследие Чингиза Айтматова. В этом заключается бессмертие писателя глобального масштаба.

Как известно, на определенном этапе развития этноса происходит этногенетический и биогенетический взрыв, который способствует прорыву в геокультурное пространство. Чингиз Айтматов - невиданный социокультурный феномен в истории киргизского народа.

В последние десятилетия, начиная со второй половины 90-х гг., глубоко осмыслив опасность наступления экологической катастрофы в масштабе планеты, Чингиз Айтматов призывал всех людей к разумному использованию природных ресурсов и гуманному отношению к природе. Чтобы сохранить жизнь на Земле и продолжить человеческий род, требуются усилия всех народов мира. Писатель был озабочен тем, что в современном мире идет разрушение экологического баланса природы, опустошается и безжалостно уничтожается растительный и животный мир.

Он неоднократно подчеркивал, что катастрофическое положение Земли связано с бездуховностью в условиях глобализации. Л. Н. Гумилев писал, что обескровление биосферы приводит к разрыву связи с Землей, а это неизбежно ведет к упадку духовно-нравственных ценностей и потере совести.

Здесь следует сказать, что главным для Чингиза Айтматова в жизни была любовь, он говорил: «Я считаю, что любовь - главная жизненная сила. И ей прощается многое. Но эта великая жизненная сила сейчас попирается, изгоняется человеком из своей жизни. Это опасно. Почти так же опасно, как угроза ядерной войны». Такое положение в мире глубоко беспокоило и тревожило писателя. Озабоченный этими глобальными проблемами современности, Чингиз Айтматов бил тревогу, обращался к мировому сообществу своим творчеством, чтобы пробудить сознание, призывал к уму и сердцам людей. Он в художественной литературе, можно сказать, впервые поднял ноосферные проблемы. Этой жгучей проблеме посвящены бессмертные книги «Белый пароход», «Буранный полустанок», «Плаха», «Тавро Кассандры», «Когда падают горы» («Вечная невеста»), которые являются романами века. В них писатель поставил глобальные проблемы современности, вопросы космопланетарного характера. Каждый человек - это беспредельный космос. Сейчас наука рассматривает человека как космопсихосоциоантропогенез. В романе «Тавро Кассандры» в таком аспекте описываются взаимосвязи и взаимообусловленности человеческой жизни с космосом. Чингиз Айтматов заложил основу идеи ноосферы в художественной литературе. В этом Айтматов широко использовал философию русского космизма и ноосферной концепции В.Вернадского и Тейяра де Шардена.

Шестого марта 1994 года в интервью газете «Невское время» писатель подчеркивал, что отошел от политики во имя литературы: «Общечеловеческие ценности остаются незыблемыми. Донести их до людей - моя задача».

В эти годы Чингиз Айтматов остро ставил нравственные, философские и социальные проблемы. При этом он широко использовал традиции Востока и Запада, русского психологизма, латиноамериканской школы и многовековой опыт киргизского устного народно-поэтического творчества. В этом видится его широчайший кругозор, высочайший интеллект, масштабность мышления и озабоченность за судьбу человечества.

Чингиз Айтматов писал свои произведения на киргизском и русском языках. Он блестяще знал русский язык, его лингвокультурологические особенности. Выступая на Международном форуме писателей «Русское слово - связующая нить времен», он говорил: «Я хочу прибегнуть к народному изречению «мы все с вами пастухи слова». Поэтому у нас общие заботы, общие страсти, общее пространство, и мы должны решать свое дело. В регионе Центральной Азии русский язык имеет особую ипостась. Здесь русский язык - один из основополагающих языков, содействующий развитию современных национальных культур. Это большая тема, особое исследование. Нам давно уже нужно было так собраться, давно назрела необходимость осмыслить, что происходит с нашими литературами и, прежде всего, с русским языком. У подобных мероприятий непременно должна быть преемственность. Русский язык - один из главных источников мировой лингвистики, и мы должны это осознавать и поддерживать всеми силами.

В предисловии к роману «Тавро Кассандры» Светлана Семенова пишет: «Чингиз Айтматов создал целую вселенную сюжетов, образов, мотивов, идей, отмеченную мировоззренческим и даже пророческим смыслом. Художественная органика, пластика его вещей одушевлена общим видением мира писателя - мыслителя, его вопрошающей, ищущей мыслью, предостерегающей род людской от негативно-губительных выборов и вариантов развития, пролагающей и новые спасительные пути… Знаком глубокого, оригинального творца, реально влияющего на сознание своих современников, являются его символически-сгущенные образы, открытия, широко вошедшие в мыслительный обиход нашего времени; вспомним его знаменитых манкуртов, расстрел сайгаков с вертолетов и, наконец, эсхато эмбрионов из романа «Тавро Кассандры» Айтматов Ч. Тавро Кассандры. Избранные произведения. М.: Эскимо, 1995.-432 с.http://archivesjournal.ru/?p=1455 - _ftn5.

По данным ЮНЕСКО, Чингиз Айтматов - один из наиболее читаемых современных писателей мира, его произведения переведены более чем на 170 языков, изданы общим тиражом 60 миллионов экземпляров.

Именно в эти годы раскрылся могучий талант Чингиза Торекуловича как писателя, мыслителя и ученого в социально-философском осмыслении глобальных проблем. Он пользовался большим авторитетом как крупный общественный деятель, последовательно отстаивающий общечеловеческие ценности и идеи гуманизма. Этим определяется широта и глубина мысли талантливого и одаренного сына киргизского народа. Писатель обладал феноменальной памятью. Чингиз Айтматов вращался и был в окружении самой интеллектуальной части европейской интеллигенции.

Он ответил: «Я живой человек, стараюсь чувствовать пульс времени, его сбивчивое дыхание, все, как могу, переживаю и хочу рассказать об этом, выразить свои эмоции. С наступлением эры глобализации многое изменилось. Массовая культура стала доминировать везде. Поэтому в моем романе выдающаяся оперная певица становится жертвой шоу-бизнеса. Она в ресторане в сотни раз больше зарабатывает, чем в опере. И это говорит о проблемах не только оперы - всей культурной среды».

Внимательно выслушав Чингиза Торекуловича, журналист спросил: «Во многих ваших романах большую роль играют животные. В «Плахе» - волчица, в «Вечной невесте» - горный леопард…»

Ответ был такой: «Человек - разумное существо, он может создать и разрушить, приносить добро и зло. Звери же, в том числе самые сильные, очень зависят от того, как мы с ними обращаемся. Меня эта тема очень волнует, поэтому редкий мой роман обходится без зверей. Как волчья пара в «Плахе», так и снежный барс в новом романе - важная персона. Между прочим благороднейший зверь. Это вам не волк и не шакал. Никогда не нападает на человека. У него свое царство, своя жизнь, свои правила.

Снежный барс и главный герой романа, журналист, не знают друг друга, но их жизнь протекает параллельно и завершается одновременно. Это мой стиль, я был и остаюсь приверженцем реалистической литературы эпического плана. В моем творчестве мифологические темы включаются в контекст современного изображения жизни. «Мы живем не сами по себе…»

В своей книге «Поиск истины» Юрий Бондарев писал, что подлинные произведения искусства - это колоссальная духовная энергия народа. Это опыт его и память, замечательная и вобравшая в себя величие, уважение и противоречия эпохи.

Писатель Виктор Ерофеев сказал, что Айтматов был киргизским Толстым и Маркесом. В нем два начала: с одной стороны, это народный эпос, причем живой, не придуманный, а с другой - высокая культура.

Чингиз Айтматов - один из крупнейших писателей XX в., ставший гордостью не только национальной культуры, но и гордостью российской культуры. Его творчество соединяло в себе и современность и классические образцы. Он был одновременно и классиком, и новатором, как Маркес. Он видел шире времени. Академик Аскар Какеев сказал об Айтматове как о духовном лидере: «Философская мысль Чингиза Торекуловича затрагивает судьбы человечества. Он нас оберегал от потери исторической памяти. Айтматов - наша гордость, духовный мир киргизов держится на этом человеке».

Чингиз Айтматов умел объединять духовные искания своих современников, вел их по пути единства. Он нес тяжелый груз духовного лидера с терпением и усердием.

«Поэзия Чингиза Айтматова, - писал Кайсын Кулиев в 1984 г., - стала одним из высших духовных художественных достижений современного мира. Он остается неожиданным и уникальным явлением в культуре века, его опыт - серьезнейшим творческим уроком для писателей, его творчество - большой эстетической радостью для тех, кто читает книги. Написанное им - поэзия. Этим сказано все».

2.1 Эволюция художественного мышления Чингиза Айтматова в романе «Тавро кассандры»

Показано, что в романе Чингиза Айтматова доминирует апокалиптический мотив: видовое самоубийство китов, птиц, человека, самоликвидация провидца - пророка. Пафос романа - предупреждение - сомнение в прогрессе, уничтожающем жизнь.

Этапом в творческой эволюции Чингиза Айтматова можно считать его новый роман «Тавро Кассандры», определенный автором как «ересь XX века». Это своеобразная рефлексия прозаика на экологический и духовный кризис современной цивилизации, попытка осмыслить пути дальнейшего развития человечества.

Повествованию в романе предшествуют два эпиграфа - отрывок из мифа о предсказательнице Кассандре и известные слова Екклесиаста: «А блаженнее из обоих тот, кто еще не существовал, кто не видел злых дел, какие делаются под солнцем» - вот камертон, задающий основной тон айтматовской прозы-поэзии, который является организующим началом «внутренней стройности повествования, непривычной композиционной архитектуры, когда самые, казалось бы, разнородные стилевые манеры - от философской лирики до телерепортажа - не вызывают впечатления хаотичного нагромождения мало связанных друг с другом кусков жизни, а, наоборот, вызывают гармоническое чувство «всего мира в одном себе» [1].

Сюжетная коллизия романа развивается вокруг письма от космического монаха Филофея его Святейшеству папе римскому. Открытая им теория о кассандро-эмбрионах, уже в первые недели внутриутробного развития предчувствующих бессмысленность своей будущей жизни и в эсхатологическом страхе посылающих сигналы о нежелании жить, вызывает шок на всей планете:

«...Число кассандро-эмбрионов непрерывно растет. Причина этого - в эскалации в подкорке мирового сознания ощущения порочности и гибельности вечно экстремального людского бытия. Тавро Кассандры - закадровый голос эмбрионального эсхата, напряженно и отчаянно ожидающего уже в утробе матери приближение конца света. Это убивает в нем естественную тягу к жизни» - констатирует Филофей.

Для начала скажем несколько слов об этом космическом монахе. Таким предстал он на телеэкране перед всей планетой: «На вид Филофею было лет пятьдесят с небольшим. С продолговатым лицом, с русыми волосами, свисавшими до сутулых плеч. И борода рыжеватого оттенка с проседью. Он смотрел с экрана, в зал, в лица присутствующих, как повстречавшийся на дороге путник, куда-то идущий с котомкой и посохом, приостановившийся уточнить, туда ли он держит путь, куда ему следовало. И вечереет уже, поспеет ли? Во взгляде - озабоченное внимание и целеустремленность».

Именно как путника изображает его автор. Филофей - это скиталец в безбрежном мироздании космической вечности, возможно, случайно занесенный на эту порочную планету, или же, напротив, во испытание и во спасение человеческой цивилизации. В миру он - русский ученый профессор Андрей Андреевич Крыльцов, человек без рода, без племени, лишенный корней - без прошлого и будущего, подкидыш, не знающий ни матери, ни отца. Именно комплекс подкидыша оказывается решающим в выборе сферы деятельности - разработке программы по созданию иксродов, людей, не скованных родственными отношениями. Такие люди, по мнению создателей этой программы, являются предельно надежными, кто не остановится в решающий момент ни перед чем, не задумается ни о ком и ни о чем. Не удивительно, что создание людей подобного рода было засекреченным социальным заказом определенных государственных структур. В какой - то момент и перед Крыльцовым, главным мозговым центром этой идеи, сверкнет истина: «Ведь фактически и я был иксродом, - пусть и законнорожденным, но именно таким, без рода, без племени, несгибаемым, невозмутимым, если не сказать бессердечным в своих поступках, прослывшим жестоким специалистом своего дела, человеком, не распылявшим своих способностей и времени, ни на что другое, кроме целенаправленной деятельности». У Крыльцова своя философия жизни, свое объяснение той работы, которой он занимается. Смыслом его жизни становится: во что бы то ни стало доказать всему миру, что, несмотря на то, что он подкидыш, он лучше, гениальнее других, законно рожденных, не обделенных родительской любовью и теплом.

Жизненным кредо для себя Крыльцов взял высказывание великого философа XX в. А.Ф. Лосева, который по поводу новоевропейского учения о бесконечном прогрессе общества и культуры писал, что, «согласно европейской парадигме, ни одна эпоха не имеет смысла сама по себе, а лишь как подготовка и удобрение для другой эпохи, и каждая следующая эпоха тоже не имеет смысла сама по себе, а и она тоже - навоз и почва для грядущей эпохи, а равно и всех возможных эпох; цель же постоянно и неизбежно отодвигается все дальше и дальше, в бесконечные времена, неизменно оправдывая тем самым провозглашателей всех новых эдемов». Рассуждая так, Крыльцов понимает, что истолковывал мысли гениального философа в соответствии со своим стремлением обеспечить себе свободу рук, переложить собственную ответственность на потомков, убеждая себя, что его миссия - «двигать науку».

Однако все же немалые сомнения мучают известного профессора по поводу этико-моральной стороны проекта, особенно сильно взволновавшие его после встречи с женщиной с иной философией жизни, которая бесстрашно вступает в неравный диалог-спор: для Крыльцова при первой и, как окажется потом, последней встрече с ней она просто «инкуба», как и сотни тысяч других зечек, которым «посчастливилось» нежданно-негаданно значительно сократить свой срок отбывания наказания. Для нее встреча с профессором, с «сатаной» - это способ высказать свои суждения, свое мнение о бесчеловечном проекте, который так жестоко вмешивается в таинство рождения.

«Быть может, она в чем-то и права, но ведь одной совестью и благими намерениями мир не насытишь, не ублажишь, не изменишь звериной сущности человека, алчущего все большего места под солнцем, при таких аппетитах скоро солнца не хватит на всех, но еще страшнее, что он, человек, все больше и ненасытнее страждет господства над себе подобными. Потому и нужны новочеловеки - иксроды». Иксроды - это своего рода потребность времени. Через этот символ писатель развивает мысль о том, что в цепи развития человеческой эволюции велика ответственность каждого ее субъекта как перед прошлым, так и перед будущим. Родовая вина, поколениями накопленная в индивиде, влияет и на будущие поколения, упрочивая бездну негатива в каждом вновь рожденном на свет, чтобы продолжить неуклонное движение к апокалипсису апокалипсис -гр. apokalypsis букв.откровение.- часть Библии, одна из книг «Нового завета», содержащая мистические рассказы о судьбах мира и человека, пророчества о «конце света».

Экзистенциальный страх кассандро-эмбрионов перед жизнью - это не случайность, а закономерное явление, следствие накопленного веками зла, отчаяния и ненависти. И, как замечает С. Семенова, «эмбрионы-отказники», в отрицательном варианте демонстрируя преемственность наследственных изъянов и грехов, свидетельствуют о той первой и важнейшей связи человека с целой жизнью, которую Вернадский определял как его включенность в последовательно разворачивающийся в эволюции ряд живых существ и, главное, - в родовую цепь поколений. Из кармической цепи человечества не выскочишь один - освобождать и спасать ее необходимо целиком.

Иксроды, по мнению Крыльцова, казалось бы, механически исключены из цепи развития человечества, а значит и родового долга, соответственно и родовой вины. Понять же глубину утопичности его теории помогает, как уже было сказано, сама жизнь - женщина со старинным именем Руна. Она заставляет всколыхнуться в его душе лежащие на самой глубине сомнения: а верно ли он поступает, где грань между гениальным научным открытием и преступлением перед совестью, гуманизмом. Именно Руна открывает ему глаза на весь ужас его опыта - работы бесчеловечной, антигуманной.

Руна поразила и заинтересовала Крыльцова с первого взгляда (этот интерес постепенно перерастает в глубокое и серьезное чувство), так как она совсем не была похожа на других заключенных: прежде всего он заметил очки - признак приобщенности к культуре, образованности. Познакомившись с ее личным делом, Крыльцов понимает, что она не просто заключенная, это истинный борец за справедливость, за совесть в человеке. При этом Руна всеми средствами, всей своей жизнью утверждает правоту своих убеждений, даже если это с точки зрения логики бессмысленно. Обреченность подобного способа спасения мира понимает и Крыльцов, понимает он и то, что надо предупредить людей о заложенных в них сгустках зла, ненависти, страданий, которые неизменно приведут к гибели всего живого. Здесь отправная точка теории, приведшей его на орбитальную внеземную станцию отшельником - самозванным космическим монахом Филофеем.

Есть в романе героиня, судьба которой сходна с судьбой Руны. Это эпизодический образ: девушка, заживо сгоревшая на массовой демонстрации на Красной площади, бессмысленно, с точки зрения толпы, отдавшей свою жизнь. «Человек не должен рождаться, чтобы производить оружие» - вот девиз, с которым она и ее друг вышли против бешеной демонстрации оборонщиков, выступающих за гонку вооружения. «Вместе с вертолетом затерялась в дебрях города, как в лесу исчезающая птица, трагедия молодых людей, скорее всего студентов, так отчаянно, так страшно и безоглядно пожертвовавших собой ради идеи, в которую они уверовали... О, романтика, вечная спутница утопий и их неизбежных крушений!».

Другой герой Айтматова, Роберт Борк, - известный американский ученый-футуролог. Это человек, профессионально занимающийся «философией будущего» или, иначе, наукой о будущем. Он со всей полнотой понимает и принимает теорию Филофея, в которой, как ему кажется, воплощены все его знания и весь его опыт, все терзания на пути поиска истины и, вследствие этого, «чувство небывалого внутреннего удовлетворения, о котором мечталось, может быть, всю жизнь, и отсюда являлась готовность отстаивать открытие космического монаха как свое кровное дело».

Борк понимает, что перед человечеством возникла некая дилемма: жить в ситуации всеобщего самообмана или же вступить на качественно иной уровень развития цивилизации, учитывая достижения ученого-генетика.

Встав на сторону Филофея, Борк понимает опасность положения, но иного пути для него нет: помочь людям понять, осмыслить значение синдрома кассандро-эмбриона для предупреждения неизбежного конца - в этом цель и смысл его жизни. Финал романа трагичен, он предопределен автором еще в самом начале повествования. Вспомним ситуацию, когда Борк встречает в открытом океане китов, и ему уже мнится, что и он, вдруг став киточеловеком, «плыл в бушующем океане, понимая проснувшимся вдруг чутьем изданным, что отныне будет связан с китами до конца дней своих, и открылась в душе его тайная суть этой встречи: то, что постигнет китов, постигнет и его, что произойдет с ним, произойдет и с китами...».

Факт такой современной экологической катастрофы, как самоубийство китов, нашел преломление в художественном пространстве романа. Это загадочное явление, идущее вразрез со всякими природными законами, становится предметом размышлений футуролога, здесь же какая-то фантастическая, сакральная связь между американским ученым и этими огромными животными. Откуда-то из глубин сознания, возможно, из архаических пластов памяти, заложенной еще со времен первочеловека, всплывает у Роберта Борка их образ. Они ему часто «снились смутными видениями... и вроде бы звали его с собой». Киты, по мнению ученого, - это живые радары вселенной, тонко улавливающие все мировые катаклизмы, предчувствующие наступление катастрофы. Человеку дан мировой разум, способность саморефлексии и самосовершенствования, ответственность за мироздание, но другое дело, что он об этом не задумывается, не осознает всей величины своей ответственности, погрязнув в мелочной суете. «Где-то среди нас, - рассуждает футуролог, - в стихии нашей, происходит срыв, обвал, извращение нравственности, незримая радиация зла и страха распространяется из того обвала по миру, нарушается космическая справедливость, думаю, что существует такая справедливость, искажается гармония бытия, и тогда киты не выдерживают и тоже срываются, плывут к берегу и выкидываются разом, выбрасывают себя на погибель, совершают самоубийство». Участь же человека, по мысли героя, а следовательно, и самого автора, - всеми доступными средствами бороться со злом, даже если оно непреодолимо - в этом развитие человека и человечества. Один из путей достижения гармонии для человека Р. Борк видит в полирелигиозности. Немыслимый источник зла в пристрастности, амбициозности, эгоистичности различных вероучений во имя утверждения своих приоритетов на обладание истиной, что главным образом и порождает противостояние в мировых структурах духовенства и, в свою очередь, отчужденность, взаимонепонимание верующих масс. Эти мысли подтвердились в реакции человечества на теорию Филофея, когда в первую очередь против нее выступили представители различных вероучений, узревших в этом письме попытку снизить их влияние на верующих.

Мнение героя выражает суть суждений автора: «Религиозная ассамблейность не ослабила бы идею Бога ни в одной из существующих религий, а, напротив, придала бы им свойство универсальности, открытости, динамизма и самое главное - обнажила бы человеколюбивую основу религии в ее исходной сути, в деяниях, а не только в прекрасных теориях». Важно то, что письмо Филофея адресовано именно папе римскому. Теория Филофея - это своеобразный вызов человечеству, так как в основе христианства, одной из самых распространенных мировых религий, - идея искупления и преображенной вечности для существ, созданных по образу и подобию Бога. «Причем субъектом воскрешения и преображения, как подчеркивала святоотеческая мысль, является каждый рожденный, пришедший «в бытие рождением» (святой Григорий Нисский), то есть как только ты родился, ты (сколь бы прекрасна и радостна или, напротив, тягостна и страшна ни была твоя жизнь) получил шанс на бессмертное обожённое бытие. Оттого-то призывающие к истреблению их в зародыше эсхато-эмбрионы, категорически отказываясь от оформления себя в качестве высшей личностной формы бытия, провоцируют живущих на совершение греха величайшего...», - считает С. Семенова. В соответствии с общепринятой моралью это суждение может быть уместным, но, по мысли главных героев и автора, человечество, погрязнув в порочности, во времена, когда перевернуты все нравственные ориентиры и духовные идеалы, во имя самоискупления и спасения должно найти в себе силы попытаться осознать, что путь к вершине совершенства должен быть качественно иным, другими словами, «зло заключено в нас самих» (Ч.Айтматов), и именно об этом теория кассандро-эмбрионов, свидетельствующих о накопленном веками в каждом человеке сгустке отрицательной энергии, негативных эмоций. Путь к достижению мирового космоса зависит от самоборения, самоочищения и саморефлексии человека как в мировом масштабе, так и в личной судьбе.

Так же, как и киты, внезапно в романе появляется старая кремлевская сова, ровесница века. Каждую ночь, ровно в три часа по полуночи, слетает она со Спасской башни, чтобы послушать диалог призраков, их извечный спор о своей судьбе и судьбе России. Разговор двух великих людей, сыгравших огромную роль в истории России, еще раз свидетельствует о том, что слишком велика трагедия личности, не обретшей покоя даже после смерти: «Нет мне исхода, нет мне покоя, нет покаяния! Прежде не думал, а теперь из головы не выходит - зачем я родился, зачем только меня мать родила?!

Ведь я не хотел, не хотел рождаться! А теперь я заложник гробницы». Историю уже не изменить, но какова она могла быть, если бы человечество, зачавшая мать в свое время знали бы о существовании «тавра Кассандры»; скольких страданий удалось бы избежать. Об этом и диалог-спор, который «волею Провидения только сове дано было видеть и слышать этих неуживчивых, неугомонных призраков в их потусторонней, эфемерной зыбкости...» Айтматов Ч. Тавро Кассандры. М., 1994. стр.109. Этот символ, отнюдь не случайно, находит место в художественном пространстве романа, так как старая сова отражает мудрость человечества, киты же воплощают совесть. В романе существует какая-то потусторонняя метафизическая связь между китами и совой: «Сове казалось, что она слышит из великого отдаления, откуда-то с другого края света, как в ночном океане плывут киты, как движутся они гуртом, раздвигая гороподобными телами надвигающиеся волны... Сова на взгорье кремлевском чуяла - что-то должно произойти на земле. Всегда так бывало - киты впадали в отчаяние перед тем, как случиться в мире великой беде». Совесть и мудрость - вот движущие силы развития человечества, те ориентиры на пути к высшей степени совершенства. Тем трагичнее звучит финал романа: киты выбрасываются на верную смерть; сова найдена мертвой на мавзолее. Многозначно и то, что кончает самоубийством Филофей, преподнеся всей своей жизнью урок живущим: урок мужества, добра и великой любви, даже к тем, кто его проклял. Попытка в очередной раз спасти человека, поставить его разум на верный путь дальнейшего развития и самосовершенствования, вновь потерпела неудачу. «Но цена на таком пути всегда велика. Был ведь однажды великий Урок на все времена. Цена была - Голгофа. И у каждого своя цена. Этот заплатил свою цену в космосе...». Дана автором и надежда на спасение - это Энтони Юнгер, молодой и энергичный интеллектуал, единомышленник Филофея и Борка. Ему завещано продолжить «дело отцов», однако автор не делает особого акцента на этом. Действительно, уникальные разработки Филофея уничтожены, человечество никогда в таких масштабах не задумается об этой проблеме. Она ушла в вечность с ее хранителями - Филофеем и Борком, «и с ними истина». Не удивительно, что вокруг романа развернулась горячая полемика. При этом шкала оценок колебалась от резко отрицательных до качественно положительных: новый роман Айтматова высоко оценили Г. Гачев, С. Семенова, В. Коркин и другие; имели место и такие публикации, как «Чингиз, не помнящий родства...» В. Бондаренко, где Айтматов обвиняется в измене своим традициям, в контексте которых, по мнению автора статьи, ему удавалось творить вершинное.

Созданное Айтматовым произведение своим пафосом звучит в унисон с суждениями современного философа Г. Померанца, который считает, что «традиция -не только мощи, к которым прикладываются, боясь пошевелить. Традиция несет в себе возможности, которые надо использовать, не боясь ошибок, не боясь ересей. Ересь - это первый неловкий шаг на новом пути, первое, слишком прямолинейное решение; оно ценно как постановка вопроса. Ни одна догма не родилась без предшествующей ереси...». Говоря о «Тавре Кассандры», Айтматов признается: «Не знаю, теперь, задним числом, мне кажется, что работа над другими книгами была полетом души, парением в прекрасном пространстве, а этот роман меня просто истерзал. Я раньше, когда читал о художниках, приходивших в отчаяние, готовых даже руки на себя наложить: не давалась им в руки форма для воплощения того, что в них вызрело уже, всегда думал - ну есть в этом некоторое преувеличение, ну не так уж все это ужасно. А теперь и я знаю эту пропасть отчаяния». Возможно, «пропасть отчаяния» возникает только перед воистину одаренным человеком, тем, кто пытается передать открывшуюся вдруг истину и не находит для этого достаточных средств выражения, чтобы человечество восприняло созданное так, как видится оно ему писателю, художнику, мыслителю. Так и Айтматов: «Тавро Кассандры» - это итог огромного как творческого, так в равной мере и жизненного пути писателя. Во многочисленных выступлениях, интервью, беседах с киргизским прозаиком красной нитью проходит тема тревоги за человека, за его будущее, за судьбу мироздания в целом. Он всегда считал, что «от искусства, от литературы ... зависит очень многое: тревожить, будить в человеке совесть, мужество, гуманизм, раскрывать перед ним весь мир, чтобы он не забыл, что он - человек, что его духовное самочувствие - один из главных факторов достойной жизни на нашей планете». Весь творческий путь писателя - это утверждение веры в человека, в его разум, волю и добро. Ранние его произведения отличает приподнято-романтическая патетика, герой их - молодой человек, ищущий свое место, свое предназначение в жизни. В более зрелый период творческой деятельности Айтматов, постепенно углубляя содержательную основу своих произведений, переходит на качественно иной уровень художественного выражения. Во-первых, он обращается к мифу как «сгустку мудрости» (Айтматов) древних, пытаясь через призму векового опыта человечества осветить проблемы современности. Во-вторых, здесь мы имеем дело с новым типом философского романа, корни которого сочетают национальные традиции и опыт мировой литературы. Философской основой произведений Айтматова является то, что его творчество претерпело целый ряд изменений в направлении от космизма к экзистенциализму. В философии экзистенциалистов человеческая жизнь развивается как глубоко метафизическая драма, отсюда отнюдь не случайно она зародилась в начале XX века, в эпоху мировых войн и революций, когда перед человечеством встает вопрос о значимости и смысле человеческой жизни. В эпоху кризиса гуманизма «они отодвигают на задний план онтологические и гносеологические проблемы как слишком абстрактные, специально-философские и обращаются в основном к исследованию феномена человеческой реальности, к созданию философской антропологии». Экзистенциальная основа суждений Айтматова порождена современным состоянием мира, катаклизмами самой эпохи. Во всех последних произведениях герои Айтматова находятся в пограничной ситуации, когда идет проверка истинной человеческой сути. Его не раз обвиняли в излишней трагичности. Действительно, вспомним его повести «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «Ранние журавли» - во всех этих произведениях в центре художественного пространства повествования находится мир ребенка, который представляет собой чистое и непорочное преломление окружающего «взрослого мира», не всегда доброго и гуманного по отношению к нему. Душу, жаждущую познания, наполнил радостью и смыслом для Мальчика из «Белого парохода» дедушка Момун. Он и сам не заметил, насколько глубоко затронула по-детски открытое сердце внука его сказка, постольку, поскольку жесток тот мир, где приходится выживать человеку, зачастую идя на компромиссы со своей совестью. Так случилось и с Момуном: убив олениху - тотем рода Бугу,- он растоптал не только свою сказку, которая, конечно же, значила для него нечто большее, чем просто родовое предание, - этим он смирился с жестокой и несправедливой действительностью. Есть, казалось бы, для него оправдание, ведь совершил он это преступление не ради себя, а для дочери своей злосчастной, для внука. Для Мальчика же нет компромиссов - вместе со сказкой деда рухнул и реальный мир, и осталась у него только своя сказка, на встречу к которой он уплывает. Жестокий мир, подняв руку на священное, убивает и ребенка, маленький росток достойного продолжения рода человеческого.

Айтматов о трагическом финале своей повести пишет так: «У меня был только один выбор - писать или не писать повесть. А если писать, то только так». Трагический финал в повести оказался неизбежным, поскольку, уйдя из жизни, мальчик сохраняет душу чистой, иного способа борьбы и самовыражения нет. А. Камю писал в «Бунтующем человеке»: «Главное не в том, чтобы добраться до корней вещей, но понять - оставляя мир быть тем, что он есть, - как себя вести в этом мире». В «Пегом псе, бегущем краем моря» все обстоит иначе, здесь, напротив, взрослые преподают «урок на всю жизнь» ребенку - урок самоотверженности, мужества и доброты во имя продолжения жизни. Здесь от отца и братьев мудрость и опыт в экстремальной ситуации передаются Кириску, самому младшему на лодке. Человеческому существованию в этой повести угрожает могущественная природа, ниспославшая на людей космическое испытание - незыблемый Великий туман, - из которого люди выходят достойными победителями. Покушение на жизнь ребенка присутствует и в «Ранних журавлях». Война, голод, жестокий зимний холод - фон, на котором разворачиваются события в повести. Не к кому больше председателю колхоза Тыналиеву обратиться за помощью, как к пятнадцатилетним мальчишкам, на неокрепшие плечи которых ложатся тяготы посевной. Однако этим «батырам Великого Манаса» противостоят темные силы. В первую очередь, они возникают из реального мира людей - это дезертиры с фронта, пытающиеся бегством спасти свою жизнь от абсурда уничтожения человеком человека. В повести это враждебные силы постольку, поскольку, отрекаясь от родового долга защиты отечества, тем самым отделив себя от социума, эти люди окончательно теряют человеческий облик. Наряду с ними, противостоит ребенку и старый волк, к схватке с которым готовится в финале Султанмурат. И вместе они, по мысли Г. Гачева, «как бы вырост с того заднего - подземного в повести плана войны, которая вот вдруг и здесь въявь предстала несколькими своими представителями: дезертиры-конокрады, «полицай», и вот волк - германское отродье». Тот же мотив убийства ребенка жестокой реальностью звучит и в «Плахе». Базарбай представляет в повести чуждый природе мир людей. Он лишает волчью пару, Акбару и Ташчайнара, волчат, их последней надежды на продление рода. Отдаленные Моюнкумские степи - их последнее пристанище после того, как две предыдущие их попытки закончились трагедией, волчата погибли - одни под пулями автоматов и под копытами обезумевших в бешеной гонке сайгаков, другие в огне в связи с внедрением человеческой цивилизации в лоно природы. В абсурдном мире нет справедливости, утверждает писатель в «Плахе», и трагедия в том, что вина героев без вины - все в человеческом общежитии взаимопереплетено, взаимосвязано и расплата ждет любого. Обезумевшая от горя волчица кружит вокруг кошары Бостона, человека от рождения гуманно и бережно относящегося к природе, Бостону отныне предстоит жестокая схватка с Акбарой, прародительницей своего рода в тюркской мифологии. Для Айтматова трагедия человека в том, что, забыв свою органическую связь с природой, он вступает с ней в неравную борьбу, в борьбу, где не может быть победителей - проигрывают обе стороны. Так, Бостон, целясь в волчицу, не доверившись природе, убивает сына (а ведь есть у тюрков легенда, где Белый Волк вскармливает младенца, откуда и берет начало род тюрков) и разрывает отношения с социумом, нарушив его закон и убив человека. Эти мысли приобретают в последнем романе Айтматова мажорное звучание: жить или не жить человечеству, цивилизация перед выбором - продолжать путь в бездну к неизбежному концу или перейти на качественно иную ступень развития. Интересны замечания С. Семеновой, которые сделаны в результате прочтения романа «Тавро Кассандры» в контексте ноосферной теории или, иначе, натурфилософской теории Тейяра де Шардена. В ноосферном видении, как нигде, отчетливо сознание родственной связи человечества со всей эволюционной цепью жизни, но вместе с тем - и понимание человека как существа еще растущего, неоконченного, превозмогающего свою еще далеко не совершенную, противоречивую природу. Конечная цель развития, по мнению натурфилософов, в идеале - Сверхжизнь, Высший Человек, путь к которому - творчество собственного существа с помощью разума, способного посредством рефлексии к самосовершенствованию. Это, как пишет С. Семенова, «требует мужества разобраться в глубоких корнях зла в человеке, приведших его вместо этих сияющих вершин на потенциальную грань самоуничтожения, требует поиска, дерзания, неустанной работы и любви». Мнение С. Семеновой не безосновательно, так как в романе действительно имеет место идея извечной эволюции человеческого рода, кровнородственных связей между каждым субъектом в этой бесконечной цепи развития. Знакомство Айтматова с трудами натурфилософа Тейяра де Шардена, безусловно, так как он, не раз высказывая свое мнение о судьбе человечества, опирается на суждения этого мыслителя. Вспомним слова Иисуса Назаретянина из «Плахи»: «смысл существования человека в самосовершенствовании духа своего, - выше этого нет цели в мире. В этом красота разумного бытия - изо дня в день». Идеи Тейяра де Шардена, заявленные уже в философском контексте «Плахи», получают свое дальнейшее развитие в следующем романе Айтматова. Казалось бы, совершенно несовместимые течения в философии - экзистенциализм и натурфилософия - органично переплелись в идейном замысле романа. Уже в названии - контраст. Исследователь Г. Гачев верно заметил, что «в нем (романе) сведены как бы полюса интеллектуально-художественного развития самого Айтматова: про «тавро» знает любой пацан из аила. Но вот ведать про дочь царя Приама Кассандру - пророчицу, что предрекала гибель Трои, но никто не верил ее вещим предсказаниям, - это уже знак изысканного гуманитарного образования и мышления мировыми сюжетами всего человечества». «И на сей раз было Слово. Как когда-то. Как в том бессмертном Сюжете» - так начинается повествование романа «Тавро Кассандры», вновь Айтматов обращается к классическому произведению. Это по идейно-философскому содержанию является связующей нитью между романами «Плаха» и «Тавро Кассандры»: всепрощающая любовь к человеку, попытка спасти мир, даже если «цена на этом пути будет слишком велика».