Проза Даниила Хармса в современном литературоведении

Так, в рассказе «Вещь» (1929) образ окна связан с мотивом рассматривания (несущего у Хармса чаще отрицательную коннотацию - вариант подглядывания) и с невозможностью видеть вещи в истинном свете. Для их познания «необходима перестройка человеческого сознания» Злобина, А. Случай Хармса, или Оптический обман Текст. / А. Злобина // Новое литературное обозрение. - 1999. - №2. - 183-191. / http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1999/2/zlob.html, представленная здесь в сниженном варианте - «изменение психики героев (и, следовательно, видение «вещи») наступает в результате попойки» А. Злобина. Там же.. Примечательно, что развертывание мотива окна дается параллельно процессу «опрокидывания рюмочек» и, как будто, даже зависит от степени его интенсивности. Изначально в комнате находятся трое (папа, мама, горничная Наташа). После «первой рюмочки (III, 15) вдруг, совершенно неожиданно, в дверь кто-то постучал» (III, 15), после второй «открылась дверь и вошла горничная Наташа» (III, 15), вторая по отношению к уже имеющейся, «третья рюмочка» привела к тому, что «стукнуло окно. Мама (III, 16) закричала, что она ясно видела, как с улицы в окно кто-то заглянул. Другие уверяли маму, что это невозможно, так как их квартира на третьем этаже. (III, 16) Чтобы успокоить маму, ей налили еще одну рюмочку» (III, 16). После этого «Наташи и горничная, как цветок, сидели, потупив глаза от конфуза» (к двум Наташам-горничным добавилась, таким образом, еще одна, третья). «Окончательно расстроенный всем этим, папа (III, 16) залпом выпил две рюмочки, налив рюмочку и маме» (III, 16). Далее «в окно попытался влезть какой-то человек в грязном воротничке и с ножом в руках. Увидев его папа захлопнул рамы (III, 16). Однако человек в грязном воротничке стоял за окном и смотрел в комнату, и даже открыл окно и вошел» (III, 17) - его появление (кстати, больше о нем не упоминается) совпадает с кульминационной точкой в «наращивании» Наташ-горничных. После «следующей рюмочки» открылся «в полу люк, и оттуда вылез монах» (III, 17), который, ударив папу и маму и «помотав по воздуху» обеих горничных (Наташи начинают уменьшаться), «никем не замеченный (...), скрылся опять под пол, закрыв за собою люк» (III, 17). И далее: «Очень долго ни мама, ни папа, ни горничная Наташа не могли прийти в себя» (III, 16) (возвращение к первоначальному составу «попойки»). В этом тексте окно как дверь или люк в полу выполняют функцию своеобразного прохода между мирами, через который проникают непонятные (а может быть недоступные) нормативному сознанию сущности. С окном связано не только божественное (сравним: в повести «Старуха» появляется солнце, «слепящее» героя через окно). Оно может рассматриваться как нерегламентированный вход в дом (вместо двери), который согласно «мифопоэтической традиции используется нечистой силой» Александров, А. «Я гляжу внутрь себя...»: О психологизме повести Д. Хармса «Старуха». / Петербургский текст. - СПб., 1998. - С. 172-184..

Итак, дуалистический характер мотива окна, как преграды между мирами, приводит к тому, что с этой категорией связывается как появление сакральных, так и десакрализованных образов.

2.2.3 Роль образа шара в рассказах Д. Хармса

Во многих произведениях Хармса фигурируют геометрические фигуры, чаще иных - шар. Один из его псевдонимов был связан с шаром - «Шардам». Шар возникает, в шар превращаются, в шаре исчезают. Шар - воплощение наиболее совершенной геометрической фигуры, ее труднее всего разделить на составляющие части и связать с другими фигурами. Шар в этом смысле - автономный предмет, «мир». Шар, круг до такой степени самодостаточны, их смыслы настолько свернуты внутрь их самих. Шар - отчасти эквивалентен «предмету». Во всяком случае, и шар, и предмет - это некие «телесные абстракции», чей смысл неуловим, но чье наличие - необходимое условие смысла. Связь шара с неизменным бытием - одна из тем досократиков, особенно Парменида. Парменид утверждал, что бытие неподвижно, неизменно, но имеет границы, а следовательно, и форму. Наиболее подходящей формой бытия он считал шар: «Но, поскольку есть крайний предел, оно (бытие) завершенно / Отовсюду, подобно глыбе прекруглого Шара, / От середины везде равносильное, ибо не больше, / Но и не меньше вот тут должно его быть, чем вон там вот» Злобина, А. Случай Хармса, или Оптический обман. / Новое литературное обозрение. - 1999. - №2. - 183-191. / http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1999/2/zlob.html.

Поскольку Бытие - объект внечувственного восприятия, любые его характеристики, кроме чисто математических, оказываются невозможными. Парменид уточняет, что при переходе к чувственным характеристикам мы переходим из мира истины в мир мнения («доксы»). Но именно «неистинный» мир мнения - это мир языка.

В такой перспективе истина всегда оказывается в области неназываемого, непостигаемого, невидимого. Она принадлежит невообразимому шару, существующему вне времени и пространства, и пребывает в сфере «доязыкового».

Попытка выразить нечто истинное, например описать обэриутский «предмет», в такой перспективе может пониматься как вспоминание «базисной» формы слова, которой не дано постичь, как вспоминание формы, которая не может быть названа. Может быть, хармсовские попытки вспомнить - это и попытки вспомнить неназываемое. А потому вспоминание у Хармса редко увенчивается называнием.

Повторение слова «шар» у Хармса, как и слова «мир», которое возникает как снятие в Едином двоящихся частей, - относится к той же сфере языковой утопии, к области попыток вернуть язык из сферы мнения в сферу истины, как утверждения бытия, о котором можно сказать лишь одно: «оно есть», или - «шар».

Шар, как и всякая иная геометрическая фигура, принадлежит миру субъекта, это не природное тело, но чистая умозрительность, однако обладающая своего рода объективностью, ведь она разнозначна для любого из субъектов. Тринадцатый «случай» цикла называется «Математик и Андрей Семенович», он отчетливо указывает на место происхождения шара: «Математик (вынимая из головы шар): Я вынул из головы шар. / Я вынул из головы шар. / Я вынул из головы шар. / Я вынул из головы шар» (II, 338-339).

Шар возникает из головы. Исчезновение человека может описываться как его превращение в шар, то есть в чистую умозрительность, в «предмет», так сказать, погружение в себя самого.

2.2.4 Роль образа трамвая в произведениях Д. Хармса

Образ трамвая проходит красной нитью через все творчество Д.Хармса: как прозаическое, так и поэтическое; как написанное для детей, так и для взрослых. Однако, анализу этого образа в хармсоведении практически не уделяется внимания. Дело в том, что большинство исследователей творчества писателя, обращаясь к системе образов, концентрирует свое внимание на поиске и попытки осмыслить «иероглифы» Хармса.

Термин «иероглиф» в непрямом значении ввел в философско-поэтическом обиход «чинарей» (кружка писателей, поэтов и философов, к которому принадлежал Хармс). Л.С.Липавский для обозначения «…того, что нельзя услышать ушами, увидеть глазами, понять умом» Друскин, Я. С. Чинари. / Аврора. - 1988, №6. - С 103-115.. А определение дал Я.С. Друскин («чинарь», философ, один из ближайших друзей Хармса и один из первых исследователей его творчества). Он сказал: «иероглиф двузначен, он имеет собственное и несобственное значение. Собственное значение иероглифа - его определение как материального явления (…). Его несобственное значение не может быть определено точно и однозначно, его можно передать метафорически, поэтически, иногда соединением логически несовместимых понятий (…), бессмыслицей» «...Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях / Сост. В.Н. Сажин. В 2-х т. Т. 1. -- М., 2000. -- С. 325.

Термин «иероглиф» прочно укрепился в хармсоведении. Практически все исследователи пытаются дать свой вариант определения этого термина. Большинство из них согласно с тем, что «иероглиф» отображает явления, которые не могут быть истолкованы в рамках обычного мышления и «выходят за пределы человеческого понимания» Злобина, А. Случай Хармса, или Оптический обман. / Новое литературное обозрение. - 1999. - №2. - 183-191. / http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1999/2/zlob.html.

Увлечение «иероглифами» вынуждает выпускать из виду образы-символы. А ведь именно вокруг них и в них собственно и реализуются иероглифы. Если бы проза писателя была построена только на иероглифах, она превратилась бы в один «бессмысленный иероглиф».

Образ трамвая несет в себе один из ключевых символов в творчестве Хармса - символ существования человека в мире.

В корпусе произведений малой прозы Д.Хармса есть целая когорта текстов, в центре которых стоит образ трамвая. Эти рассказы условно можно разделить на две группы: 1) те, в которых точка зрения повествователя является внешней по отношению трамвая; 2) те тексты, в которых вагон трамвая дан изнутри.

В рассказах, в которых взгляд автора направлен извне, его образ наполняется иероглифами, как например, в рассказе 1930 года «Шел трамвай…»: «Шел трамвай, скрывая под видом двух фанарей жабу» (II, 21).

Либо подобные образы становятся символом смерти, что не удивительно, так как человек, покинувший трамвай, покидает и мир людей: «Миронов сел на трамвай и поехал, и куда нужно не приехал, потому что по дороге скончался.

Пассажиры этого трамвая, в котором ехал Миронов, позвали милиционера и велели ему составить протокол о том, что Миронов умер не от насильственной смерти» (1934 - 1936) (II, 61).

Либо «трамвайные» образы становятся символом бессмысленности человеческих знаний и меркантильного отношения человека к жизни: «Давайте посмотрим в окно: там увидем рельсы, идущие в одну и в другую сторону. По рельсам ходят трамваи. В трамваях сидят люди и счетают по пальцам, сколько футов они проехали, ибо плата за проезд взимается по футам» (1930) (II, 22).

В рассказах, в которых точка зрения является внутренней по отношению к трамваю, наиболее ярко проявляется символический смысл этого образа. Таков рассказ 1930 года, начинающийся словами: «Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров…» (II, 24). С первых слов автор дает нам понять, что это не бытовая зарисовка. Дело в том, что Хармс разработал свою теорию числа, изложенную в трактате «Нуль и ноль».

Хармс утверждал, что понятие «больше» и «меньше» не действительны и соответственно порядок чисел, их место в солярном ряду навязан человеком: «число может быть рассматриваемо самостоятельно, вне порядка ряда». Исследователи А. Герасимова и Н. Каррик утверждают, что в художественном мире Хармса существует предел возможных исчислений, ограниченный числом «шесть» Геркар Аннил (Герасимова А., Каррик Н.) К вопросу о значении чисел у Хармса. Шесть как естественный предел. -М., 2012. / http://xarms.lipetsk.ru/teksts/geras1.htm. Цифра 8 имеет особое значение. К ней применим один из любимейших приемов Д. Хармса - переворачивание знака, фигуры, цифры, которое ведет к их перекодировке. Так, опрокинутая восьмерка становится знаком бесконечности.

Итак, в трамвае едет бесконечное число пассажиров - все человечество. Его настоящее, прошлое и будущее. Кстати, такое понимание числа пассажиров объясняет алогичную, на первый взгляд, ситуацию, когда всего лишь восемь пассажиров настолько заполняют вагон, что становится трудно найти место для еще одного.

Читаем далее: «Трое сидят: двое справа и один слева. А пятеро стоят и держатся за кожанные вешалки: двое стоят справа, а трое слева. Сидящие группы смотрят друг на друга, а стоящие стоят друг к другу спиной» (II, 24). Бесцельное и бессодержательное на первый взгляд пересчитывание стоящих и сидящих пассажиров на деле имеет философский смысл. Обратим внимание, что все противопоставленные группы не равны по своему числовому составу: стоящих больше чем сидящих, стоящих слева - больше чем стоящих справа и т.д. Подобная неравнозначность чисел должна создать ощущение дисгармоничности человеческого мира, человеческой жизни. Но это поверхностное понимание данного отрывка. Замечено, что Д.Хармс не любил простых ответов, и у этой математико-мировоззренческой задачки есть ответ чуть посложнее. Достаточно посчитать пассажиров слева и справа, чтобы увидеть равновесие (еще один термин в философии чинарей): и там, и там будет равное число - четыре.

Так, играя цифрами, Хармс утверждает существование данного свыше порядка, гармонии в человеческой жизни, который, однако, завуалирован иррациональностью.

Читаем далее: «Сбоку на скамейке сидит кондукторша. Она маленького роста и если-бы она стояла на полу, ей бы не достать сигнальной веревки» (II, 24). В прозе Д.Хармса присутствует целая группа подобных персонажей, обладающих схожими с кондукторшей атрибутами и функцией - это сторожи, дворники, военные и ангелы.

Итак, кондукторша - представитель высшего мира. Ее назначение в мире людей, представленным трамваем с пассажирами, - в регуляции отношений человека с высшим миром, Вселенной.

Появление нового пассажира нарушает сложившееся равновесие: «В трамвай входит новый пассажир, и громко говорит: «Продвиньтесь, пожалуйсто!» / Все стоят молча и неподвижно. «Продвиньтесь, пожалуйсто!» - кричит новый пассажир. «Пройдите вперед, впереди свободно!» - кричит кондукторша» (II,24).

После троекратного ритуального обращения, поддержанного кондукторшей, статус нового пассажира меняется. Протекция потусторонней высшей силы дарует новому пассажиру уникальные особенности и способности.

Оказавшись девятым пассажиром, он попадает под власть цифры «девять». Девятка в поэтике Хармса маркирует, по мнению Герасимовой и Каррика, «перевернутый или потусторонний мир». Внешне это выражается в подчеркивании фразы: «новый пассажир». Сюжетно - в кардинальном изменении поведения остальных пассажиров. Если до заступничества кондукторши они игнорировали требование продвинуться, то просьбу нового пассажира «разрешите пройти» выполняют с необычайным рвением: «Стоящие пассажиры лезут на колени сидящим и новый пассажир проходит по свободному трамваю до середины, где и останавливается. Остальные пассажиры опять занимают прежнее положение».

«Ноль» в художественном мире Хармса - это не пустота. Писатель считает что в «ноле» в потенциале содержатся все остальные числа, а также возможность восприятия мира и воздействия на него: «Предполагаю даже беру на себя смелость утверждать, что учение о бесконечном будет учением о ноле» (II, 313).

Герой становится творцом, особым человеком. Его центральное место позволяет ему видеть мир в его (хотя бы и относительной) цельности и, соответственно, приблизиться к познанию истины. Но при этом он остается всего лишь пассажиром и обладает человеческой судьбой.

Человек, по Хармсу, проживает жизнь как поездку в трамвае. Он пассажир в чужом, созданном кем-то вагоне, который идет по проложенным кем-то рельсам. Мимо проплывает вечная изменяющаяся Вселенная: «В окнах проплывают Биржевой мост, Нева и сундук», но человек в сути своей остается статичен. Он проживает жизнь-поездку в окружении чужих ему, но оказавшихся в равных с ним условиях людей. Он может устроиться в этой жизни поудобнее (сидя) или не очень (держась за кожаные вешалки), но судьба у всех одна: «Трамвай едет и все качаются» (II, 24).

Жизнь Вселенной вне стен трамвая изменяется, она удивительна, человечество же изображено в образе сгрудившейся статичной скучающей массы пассажиров. Хармс утверждает неполноценность и односторонность человеческих знаний и представлений о мире как на уровне отдельного человека, так и на уровне человечества. Хармс выражает сомнение в способности человечества в целом приблизиться к познанию истины, ибо каждый из пассажиров наблюдает только свою часть мира.

Лишь те немногие, кто отмечен свыше, способны к «расширенному смотрению» на 360 градусов Геркар Аннил (Герасимова А., Каррик Н.) К вопросу о значении чисел у Хармса. Шесть как естественный предел. -М., 2012. / http://xarms.lipetsk.ru/teksts/geras1.htm - художники, мыслители, творцы. Лишь они способны хоть немного расшевелить человечество и хоть на мгновение придать смысл его существованию.



Выводы по главе 2

В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам.

1. «Случаи» Хармса, абсурдистские новеллы и пьески, выступая как аллегории письма, осуществляют наиболее радикальную деконструкцию идеи письма как модернистской философии творчества. Само письмо при таком взгляде становится в свою очередь аллегорией хаоса, смерти субъекта и исторической катастрофы - тем самым оно стирает само себя и взрывает представление о значимом центре картины мира.

2. Тема смерти в прозе Д.И. Хармса имеет амбивалентный характер, обусловленный с одной стороны, тождественностью с концом жизни, с другой - сакральностью категории (а следовательно, ее совершенством).

3. Дуалистический характер мотива окна, как преграды между мирами, приводит к тому, что с этой категорией связывается как появление сакральных, так и десакрализованных образов.

4. Хармс утверждает неполноценность и односторонность человеческих знаний и представлений о мире как на уровне отдельного человека, так и на уровне человечества. Хармс выражает сомнение в способности человечества в целом приблизиться к познанию истины, ибо каждый из пассажиров наблюдает только свою часть мира.

5. Тема рождения у Хармса представлена не единым событием, а целым рядом событий, повторяющихся на различных уровнях. Это приводит к разрушению временных границ, к невозможности фиксирования момента рождения, а, следовательно, разрушает его статус начала.

Теме рождения близка тема бессмертия, следующее воплощение идеи бесконечности, но на ином уровне. Если тема рождения касается больше физической стороны существования, то бессмертие целиком отдано сфере ментальной - о нем думают, говорят, в него верят или не верят.

6. Окно - важный мифопоэтический символ, реализующий такие семантические оппозиции как «внешний/внутренний» и «видимый/невидимый» и формулируемое на их основе противопоставление «открытости/укрытости», соответственно опасности (риска) - «безопасности (надежности)». Дуалистический характер мотива окна, как преграды между мирами, приводит к тому, что с этой категорией связывается как появление сакральных, так и десакрализованных образов.

Заключение

Рассмотрев и проанализировав основные темы, мотивы и образы прозаического творчества Даниила Хармса, мы приходим к заключению, что это писатель нового зрения, великий экспериментатор, мистификатор. Личность, неоднозначная в литературе, он был таким же неоднозначным в жизни. По воспоминаниям современников, Хармс часто позволял себе носить яркую, необычную одежду, любил подшучивать над всеми.

Вся его жизнь - сплошные перестановки, комбинации - своего имени, окружающих вещей, предметов. Энергетика Д.И. Хармса оказалась настолько сильна, что до сих пор огромное количество подражателей пишут свои произведения в надежде «уловить ту струну», на которой играл Д.Хармс.

Впрочем, и для взрослого «широкого читателя» Хармс - это именно «чепуха» - бытовой синоним абсурда. Его макабрские («макабрические») «Случаи» вроде бы совершенно не стремятся к той надрывно-глубокомысленной серьезности, какой отличаются произведения западных абсурдистов. Напротив, падающий со стула Пушкин или выпадающие из окон старухи имеют вид нарочито идиотический, они выставлены на посмеяние, а соответственно, очень уместны на эстраде.

Один персонаж Даниила Хармса придумал выражение как заклинание, как пароль: «Ка ве о!» - «Камни внутрь опасно» Хармс Д. О равновесии. / Хармс Д.Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2. - СПб., 1997. - С. 44.. Может быть, ему казалось, что, повторяя эту фразу, «можно все-таки удержаться, когда теряешь равновесие и летишь в тартарары». Персонажи Хармса все как один теряли равновесие, душа то и дело разлучалась с телом, плоские люди-тени исчезали в ничто и в никуда. Блестящий поэт и выдумщик, алогист и эксцентрик, не удержавший личного равновесия и трагически рано покинувший жизнь, Даниил Хармс в своих знаменитых «Случаях», оставил нам потрясающее свидетельство о тридцатых годах: кошмарно-балаганном, дисгармоничном мире, где, как в дурном сне, все стремится к гибели и исчезновению.

Рассказы Даниила Хармса актуальны и сегодня. Политика, экономика, нравственность, человек в конце 90-х годов так же перестает удерживать равновесие, как это происходило и в 30-х - при всем различии эпох и скидках на исторический прогресс. Словно в «Случаях» Хармса, в его фантастических «нескладухах», жизнь то и дело летит в тартарары, часы теряют стрелки, цифры меняются местами, доллар зашкаливает, рубли теряют голову - поди удержи душевное (да и любое другое) равновесие в перевернутом мире!

Вот и получается так, что причудливо-иронический, насквозь гротескный Хармс, перешагнув более чем через полвека, выходит в первые драматурги эпохи.

Проделанная нами работа, не могла не натолкнуть на мысль о неразрывном единстве прозы, поэзии и драматургии Даниила Хармса. Ведь именно рассмотрение его творчества в совокупности, во всем его многообразии позволяет как нельзя лучше прогрузиться в художественный мир Хармса, соприкоснуться более с истоками его творчества, проследить интертекстуальные связи. Это послужит идеей для нашей дальнейшей исследовательской работы.

Подводя итог нашей исследовательской работе, необходимо отметить некоторые трудности, с которыми мы столкнулись в процессе. Во-первых, отсутствие достаточного количества полных сборников произведений Даниила Хармса. Во-вторых, сложность абсурда как метода. Но все эти трудности преодолимы, благодаря юмору автора, который не позволяет утомляться в процессе анализа. Он сделал прорыв в природе юмора. Когда начинаешь погружаться в глубины анализа рассказов, получается, что Д. И. Хармс «вовсе и не смешной автор» Александров, А. О первых литературных опытах Хармса. / Русская литература. - 1992. - №3. - 155-158..

«Даниил Хармс открыл новые горизонты смеха, куда вошел и откуда он нас так смешит» Герасимова А. Проблема смешного в творчестве обэриутов. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. - М.: МГУ, 1988. - С. 21.. Самое великое в этом авторе - юмор. Хотя подчас смешное у него на поверхности, а в подтексте трагизм ситуации, объясняющий трагизм эпохи.



Список использованной литературы

1. Хармс Д. И. Полное собрание сочинений: В 3-х т. / Сост., подгот. текста и прим. В. Н. Сажина. - СПб.: Академический проект, 1997.

2. Александров, А. Об одном стихотворении Д. Хармса: К 80-летию со дня рождения. - М.: Детская литература. - 1985, №12. - C. 37-39.

3. Александров А. «Столбцы» и «Разговоры» Д. Хармса. / День поэзии - 1986. - Л.: Художественная литература, 1986. - 378-381.

4. Александров А. Чудодей: Личность и творчество Д. Хармса. / Д.Хармс. Полёт в небеса: Стихи. Проза. Драмы. Письма. - Л.: Художественная литература, 1988. - C. 7-48.

5. Александров А. Место смерти Д. Хармса. / Литературная газета, 21.02.1990. - № 8. - С. 5.

6. Александров А. Эврика обэриутов. / Ванна Архимеда: Сборник. - Л.: Художественная литература, 1991. - С. 3-34.

7. Александров А. Неоконченные драматические произведения Д. Хармса. / Театр. - 1991, № 11. - С. 39-45.

8. Александров А. «Первое отделение на земле, второе под водой...». / Современная драматургия. - 1992, № 1. - С. 223-226.

9. Александров А. О первых литературных опытах Хармса. / Русская литература. - 1992, №3. - С. 155 - 158.

10. Александров А. «Я гляжу внутрь себя...»: О психологизме повести Д. Хармса «Старуха». / Петербургский текст. - Л., Художественная литература, 1988. - С. 172 - 184.

11. Бабаева Е. Грамматика абсурда и абсурд грамматики. / Русский авангард в кругу европейской культуры. - М.: АСТ, 1993. - С. 145-151.

12. Беленькая Л.Н. Мастер из «солнечной системы». / Проблемы детской литературы. - Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета, 1984. - С. 99 - 110.

13. Беренштейн Е.П. Авангард как жертва Даниила(у) Хармса(у). / Литературный текст: Проблемы и методы исследования. - Тверь: Вестник ТверГУ, 1998, № 4. - С. 131 - 142.

14. Бальбуров Э.А. Мотив и канон. / Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып.2. Сюжет и мотив в контексте традиций. - Новосибирск: Университет, 1998. - С. 20 - 66.

15. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - М.: Наука, 1979.

16. Богомолов Н. А. Заметки о русском модернизме. / Новое литературное обозрение - 1997, №24. - С. 246-255.

17. Боярский Л. Сверхэстетика Хармса Д.. / КОН: Культура, общество, наука. № 1. - Тюмень: Издательство ТГУ, 1992. - С. 14-27.

18. Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. - М.: Наука, 1961.

19. Виноградов В. В. Сюжет и стиль Текст. - М.: Наука, 1963.

20. Васильев И. Е. Взаимодействие метода, стиля и жанра в творчестве обэриутов. / Проблемы взаимодействия метода, стиля и жанра в советской литературе. - Свердловск: Издательство Средне-Уральского государственного университета, 1990. - С. 52-60.

21. Васильев И. Е. Русский поэтический авангард XX века. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1993.

22. Волкова Н. Коммуникативный анализ текстов Д. Хармса. / Текст как объект многоаспектного исследования. Вып. 3, ч. 2. - СПб., 1998. - С. 112 - 118.

23. Воронин B.C. Структура абсурда и не-для-нас бытие в творчестве Д. Хармса и Л. Петрушевской. / Русский постмодернизм. Ч. 1. - Ставрополь: Издательство Ставропольского университета, 1998. - С. 141-145.

24. Воронин B.C. Взаимодействие фантастики и абсурда в русской литературе 1-ой трети XX в.: Символисты, Хармс, Горький. - Волгоград: ВолГУ, 2003.

25. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы Текст. - М., 1994.

26. Герасимова А. Обэриу: Проблема смешного. Текст. / Вопросы литературы. - 1988, № 4. - С. 48-79.

27. Герасимова А. Д.Хармс как сочинитель // Новое литературное обозрение. - 1995, № 16. - С. 129 - 139.

28. Герасимова А. Как сделан «Врун» Хармса Д. / Седьмые тыняновские чтения. - Рига, М., 1996. - С. 200-208.

29. Герасимова А. Хармс и «Голем». / Театр. - 1991, № 11. - С. 36-50.

30. Герасимова Хармс А. Д. - «Лапа». / Театр. - 1991, № 11. - С. 26-27.

31. Глоцер В. Марина Дурново. «Мой муж Даниил Хармс». / СПб., Б.С.Г. - Пресс , 1996.

32. Данилов С.Ю. Языковые «игры» Д. Хармса. / Структурно-семантический анализ единиц речи. - Тула: Алгоритм, 1995. - С. 23-31.

33. Добрицын А.А. Две заметки о Хармсе. / Philologika. Moscow, London. № 11/13. - М., 1998. - С. 177-188.

34. Дневниковые записи Д. Хармса. / Минувшее: Исторический альманах. Кн. 11. - М., - СПб., 1992.

35. Друскин Я. С. Чинари. / Аврора. - 1988, №6. - С. 103-115.

36. Друскин Я. С. Хармс. / Хармс Д.. О явлениях и существованиях. - СПб., 2000. - С. 363-369.

37. Друскина Л. Было такое содружество... / Аврора. - 1989, №6. - С. 100-102.

38. Есин А.Б. Время и пространство. / Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. - М., 1999. - С. 47-62.

39. Жаккар Ж. - Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. / Пер. с франц. Перовской Ф. А.. Научн. ред. Сажин В. Н.. - СПб., Академический проект, 1995.

40. Жукова, Л. Обэриуты. / Театр. - 1991, №11. - С. 8-9.

41. Захариева И. Конструктивизм и проза Д. Хармса. / Болгарская русистика. - София, 1994, №2. - С. 9-17.

42. Злобина А. Случай Хармса, или Оптический обман. / Новое литературное обозрение. - 1999, №2. - С. 183-191.

43. Зубец О.П. «...Жизнь в своем нелепом проявлении». / Философия возвращенной литературы. - М., Художественная литература, 1990. - С. 34-57.

44. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. / - М.: Интрада, 2001.

45. Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция. / Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. - М., 1964. - С. 408-485.

46. Кацис Л.Ф. Пролегомены к теологии ОБЭРИУ: Д. Хармс и А. Введенский в контексте Завета Св. Духа Текст. / Литературное обозрение, - 1994, № 3/4. - С. 94-101.

47. Кацис Л. Ф. Истоки беспамятства / Кацис Л. Ф. / Кацис Л.Ф.. Русская эсхатология и русская литература. - М., 2000. - C. 599-609.

48. Кобринский А.А. Цикл Хармса «Случаи» как единое целое. / Кобринский А. А. / Материалы 26 Всесоюзной науч. студ. конференции «Студент и научно-технический прогресс». - Новосибирск, 1988. - Филология. - С. 64-69.

49. Кобринский А. А. Проза Даниила Хармса: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 Текст. / Кобринский А. А.. - СПб., 1992.

50. Кобринский А. А. Проза Платонова А. и Хармса Д.: К проблеме порождения алогического художественного мира. / Филологические записки. - 1994. - №3. - С. 82-94.

51. Кобринский А.А. Д. Хармс: К проблеме обэриутского текста. / Кобринский А. А., М. Мейлах, Эрль В. / Вопросы литературы. - 1990. - №6. - 251-258.

52. Кондаров И. В. «Ничего тут не поймешь!» / Кондаров И. В. / Общественные науки и современность. - 2004. - №23. - С. 154-165.

53. Корнуэл Н. Черты Д. Хармса Текст. / Н. Корнуэл // Поэзия и живопись. - М., 2000. - 619-628.

54. Кувшинов Ф.В. Социум художественного мира Хармса Д. И. Электронный ресурс. / http:/xarms.lipetsk.ru/texts/kuv4.html

55. Кукулин И. «Двенадцать» Блока А., жертвенный козел и сюжетосложение у Д.Хармса. / Новое литературное обозрение. - 1995. - №16. - С. 147-153.

56. Кукулин И. Эволюция взаимодействия автора и текста в творчестве Хармса. - М., 1997.

57. Литературная энциклопедия терминов и понятий. / Сост. Николюкин А. Н. - М., 2001.

58. Масленникова Н.А. Поэтика Д. Хармса (лирика и эпос). - Самара, 2000.

59. Материалы о Д. Хармсе и стихи его в фонде Петрова В. Н. / Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990г. - СПб., 1993. - С. 184-213.

60. Мейлах М. О. «Елизавете Бам» Хармса. / Родник. - 1988. - №5. - С. 28-29.

61. Мейлах М. Шкап и колпак: фрагмент обэриутской поэтики. / Тыняновский сборник. - Рига, 1990.

62. Мейлах М. Русский довоенный театр абсурда / Ново-Басманная, 19. - М., 1990. - С. 356-365.

63. Мейлах М. Девять посмертных анекдотов Д. Хармса. / Театр. - 1991. - № 11. - С. 76-79.

64. Мейлах М. «Лишь мы одни - поэты, знаем дней катыбр»: Поэзия Д. Хармса / Д. Хармс. Дней катыбр. - М., 1999. - С. 15-52.

65. Никитаев А. Тайнопись Д: Хармса: Опыт дешифровки. / Даугава. - 1989. - №8. - С. 95-99.

66. Никитаев А. Ученым соседям. / Литературное обозрение. - 1991. - № 4 . - С. 106-107.

67. Никитаев А. Обэриуты и футуристическая традиция. / Театр. - 1991. - №11. - С. 4-7.

68. Николаев С. И. «Пасха мертвецов» Д. Хармса. / Пути и миражи русской культуры. - СПб., 1994. - С 509-511.

69. Остроухова Е. Н. Об именах персонажей Д. Хармса. Электронный ресурс. / http://xarms.lipetsk.ru/texts/ostr3.html

70. Печерская Т. И. Литературные старухи Д. Хармса. / Печерская Т. И. Дискурс. - Новосибирск, 1997. - № 3/4. - С. 65-70.

71. Порет А. Воспоминания о Д. Хармсе. / Панорама искусств. - М., 1980. - №3. - С. 345-359.

72. Руднев В. Прочь от реальности. - М., 2000.

73. Рауш-Гернет Э. М; Хармс в кругу друзей. / Нева. - 1999. - №9. - С. 218-221.

74. Рогачев В. Своеобразие поэтики Обэриутов. / Проблемы детской литературы. - Петрозаводск, 1979. - С. 38-46.

75. Силантьев И.В. Мотив в системе художественного повествования. - Новосибирск, 2001.

76. Силантьев И. В. Поэтика мотива. - М., 2004.

77. Сажин В. Н. Литературные и фольклорные традиции в творчестве XX в. Текст. / В.Н. Сажин / Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII-XX вв. - Таллин, 1985. - С. 57-61.

78. Сажин В. Н. Читая Д. Хармса / Даугава. - Рига, 1986. - №10. - С. 110-115. / http://www.maldororediciones.eu/vanguardias/charms_bibl.htm

79. Сажин В.Н. Чинари - литературное объединение 1920-30-х г.г. / Тыняновский сборник. 4-ые Тыняновские чтения. - Рига, 1988. - С. 23-24.

80. Сажин В. Н. «...Сборище друзей, оставленных судьбой». / Тыняновский сборник. - Рига, 1990. - С. 194-201.

81. Сажин В.Н. Наказание Хармса. / Новый мир. - 1992. - №7. - С. 233-235.

82. Сажин В. Н. Тысяча мелочей / Новое литературное обозрение. - 1993. - № 3 . - С . 198-201.

83. Сажин В.Н. Блок у Хармса. / Новое литературное обозрение. - 1995. - №16. - С. 140-146.

84. Семенов Б. Ф. Д. И. Хармс. / Семенов Б.Ф. Время моих друзей. - М., 1982. - С. 258-277.

85. Токарев Д.В. Д. Хармс: философия и творчество. / Русская литература. - 1995. - №4. - С. 68-93.

86. Токарев Д. В. Апокалипсические мотивы в творчестве Д. Хармса. / Россия, Запад, Восток. - СПб., 1996. - С. 176-197.

87. Токарев Д. В. Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Хармса Д. и Беккета. - М., 2002.

88. Токарев Д. В. «Старуха» Хармса Д. как объект «пристального чтения» / Русская литература. - 2004. - №2. - С. 259-262.

89. Токарев Д. В. Философские и эстетические основы поэтики Хармса Д. - СПб., 2006.

90. Хейнонен Ю. Библейские мотивы в «Старухе» Хармса Д. / Литературоведение XXI в.: Тексты и контексты в русской литературе. - СПб., 2001. - С. 232-249.

91. Чекоданова К. К. Существование по Д. Хармсу / Жизнь. Смерть. Бессмертие. - СПб., 1993. - 90-91.

92. Ямпольский М. Беспамятство как исток: (Читая Хармса). - М.,1998.

Размещено на Allbest.ru

...