Концепты "жизнь" и "смерть" в творчестве писателей ХIХ века (А. Пушкин, Л. Толстой, Ф. Достоевский)
Концептуальные понятия "жизнь" и "смерть" в творчестве русских писателей. Понятие "жизнь" в творчестве А.С. Пушкина в литературоведческом освещении. "Чувство жизни" и "поэзия жизни" в творчестве Л.Н. Толстого. Анализ идеи жизни у Ф.М. Достоевского.
Рубрика | Литература |
Вид | диссертация |
Язык | русский |
Дата добавления | 23.05.2018 |
Размер файла | 103,3 K |
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Что касается понимания жизни как объективной реальности, то оно очень щедро представлено в статьях о Пушкине и, конечно, Пушкин своим творчеством подсказывает Белинскому известную формулу: «Всякая поэзия должна быть выражением жизни, в обширном значении этого слова, обнимающего собой весь мир, физический и нравственный». [15,158]
В конце ХХ века Владимир Соловьев в своих статьях о Пушкине не пожелал высказаться по поводу взглядов поэта на жизнь, но в статье «Жизненная драма Платона» Соловьев высказал мысли, которые применимы, в каком-то смысле, и к нему самому, и к Пушкину. Он писал о том, что подлинное единство творений Платона нужно искать «в самом Платоне как целом, живом человеке. Конечно, настоящее единство -- здесь. Менялись возрасты, менялись отношения и требования, душевные настроения и самые точки зрения на мир, но все это менялось в живом лице, которое оставалось самим собой и своим внутренним единством связывало все произведения своего творчества». [38,91]
Пушкин является неисчерпаемым источником размышлений о жизни. И создается впечатление, что Пушкин был заново открыт, как один из крупнейших русских мыслителей, он стал интенсивно осваиваться художниками экзистенциального направления. Так, через Достоевского и Толстого, он оказался в одном ряду, как с поэтами жизни, так и с философами жизни, и в конечном итоге у истоков русской философии жизни. И не просто как совершенный поэт, каким он был для Чернышевского или Зинаиды Гиппиус, а как мыслитель, заглянувший в бездны бытия и открывший сущностные силы жизни.
У истоков русской философии жизни оказались Пушкин, Достоевский и Толстой, и она пошла своим путем, западноевропейская мысль осознала это значение русских писателей значительно позже
С развернутой проблемой философии жизни у Пушкина выступил И.А. Ильин. Его публицистика не содержит конкретного анализа произведений поэта, а дает очень высокую оценку его произведений -- «солнечный центр русской истории». О той проблеме, которая нас интересует, Ильин высказал мысль довольно спорную. Это мысль, выраженная в связи с характеристикой Пушкина как великого национального поэта России: он открывал у Пушкина черты русского национального характера, основная из которых -- отсутствие страха за свою жизнь. Ильин писал: «Пушкин жил в изумительной уверенности, что грань смерти не страшна и удобопереступаема; что телесная жизнь и телесная мука не существенны; что земная жизнь не есть конец личного бытия и что общение с умершими возможно в силу таинственных, от Бога установленных законов мироздания». [27,114]
Далее Ильин перечислял ряд «дерзающих и ужасных» произведений, в которых «разрушена грань между жизнью и смертью»: среди них стихотворения, драмы («Каменный гость», «Пир во время чумы»), поэмы («Русалка», «Медный всадник»), проза («Пиковая дама» и др.). Эта изумительная уверенность давала Пушкину силы, чтобы быть и уйти из жизни «человеком дивного мужества», делало его «поэтом дерзающего вдохновения, рыцарем и прозорливцем». [27,116]
Пушкин жил, по Ильину, как бы в двух мирах: «Он жил и умер как человек, пребывающий одной и притом существеннейшею частью своего существа в потустороннем мире». Это неординарное суждение философа завершается апофеозом освобождения личности от страха перед концом: «И уходя, он завещал русскому народу: «свободен тот, кто не дорожит земною жизнью, кто властно дерзает перед земною смертью, не полагая ее своим концом». Презрение к смерти, по Ильину -- это щедрость человеческого сердца, и потому это рассуждение завершается другим «завещанием» Пушкина: «добротою и щедростью стоит Россия, властью и мерою спасается она от всех соблазнов». Но все-таки главной чертой характера Пушкина остается стремление жить интенсивно и бурно, жить свободно и щедро, жить и непрерывно творить.
Несомненный интерес представляет собой размышление о философии жизни у Пушкина в статьях Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Жизнь и любовь, цена жизни за любовь -- эти темы глубоко волновали Ахматову как исследовательницу творчества поэта. В этом аспекте ее внимание привлекли «Каменный гость», отрывок «Египетские ночи», прозаические фрагменты, связанные с образом Клеопатры. Плата жизнью за миг любви -- почему Пушкина привлек этот сюжет? Образ женщины, влекущий к себе, бесцельно поглощающий энергию жизни и убивающий любовь -- почему так неотвязна была тема Клеопатры? На эти вопросы Ахматова искала ответы, изучая творчество Пушкина. Темная сила любви в полной мере проявила себя в отношении к Каролине Собаньской. Ахматова вчитывалась в загадочное письмо Пушкина, написанное к Собаньской в начале 1830 года. Клеопатра -- это образ той женщины, «кого он боится и к которой тянется против силы». Жизнь -- это тайна, и Ахматова в этом убеждена; она вчитывается в пушкинские тексты, пытаясь проникнуть в тайны любимого поэта. И хотя, на первый взгляд, это покажется одним из вариантов биографизма, не забудем, что сама Ахматова как художник об этой теме написала много.
Жизнь творца осветляется через страдания созданных им героев, освобождается от навязчивых состояний и темных страстей. На этом основании Ахматова считала, что «Каменный гость» -- это «глубоко личное самобытное произведение Пушкина, основная черта которого определяется не сюжетом-легендой, а собственными лирическими переживаниями Пушкина, неразрывно связанными с его жизнью». [14,46]
На первый взгляд кажется, что Ахматова и Цветаева, истолковывая жизнь Пушкина, придерживаются жизни -- творения; на самом деле здесь обратная связь: первична жизнь, а не схема, под которую подгоняется жизнь поэта.
По-иному подошел к проблеме жизни у Пушкина И.А. Бунин. Пушкин для него -- живой дух, уходящий в живую душу и преобразующий ее, пробуждающий радость, созерцание и желание жить и творить. Само название романа «Жизнь Арсеньева» объемно и многопланово, по всему тексту проходит именно это слово, и автор, кажется, ни на минуту не забывает, что речь идет именно о жизни. И герой романа принадлежит именно к тем людям, что живут под знаком смерти, «с младенчества имеют обостренное чувство смерти и чувства жизни». [20,181]
И вот в жизнь героя входит любимый поэт: «Пушкин был для меня в ту пору подлинной частью моей жизни». С этого признания в романе фактически начинается духовный поворот на пути героя и также поворот в сюжете романа, потому что Пушкин дал герою бесценный запас душевых сил и энергии: «Сколько чувств рождал он во мне! И как часто сопровождал я им мои собственные чувства и все то, среди чего и чем я жил!». Пушкин -- «наш Пушкин» -- «легендарный Пушкин» -- подготовил героя и к любви, и к стихам; он -- составная часть жизненного пути Алексея Арсеньева. [20,183]
То, что писал о жизни у Пушкина Гершензон, заслуживает самого пристального внимания. Его подход к жизненному потоку, представленный в контрастах и парадоксах, можно обнаружить и сейчас в ряде работ, задачей которых и стоит раскрыть глубину, древнюю и тайную, сокрытую у Пушкина во внешней обольстительной оболочке.
Дело в том, что еще раньше в статье «Мудрость Пушкина» Гершензон, говоря о древнем знании-мудрости, которым обладал поэт, утверждал, что в Пушкине ожил «древний дуализм Востока». Да, Гершензон напоминал, что после зороастризма произошло нечто важное -- «человек увидал под двойственностью первоначального образа небесный купол и постиг все сущее как единство в Боге», но, оказывается, Пушкин о том, что произошло после зороастризма, ничего этого не знает. Именно так и сказано. В принципе на это можно было бы и не обращать внимания, мало ли что о Пушкине написали. В широком философском аспекте, в подходе к творчеству Пушкина у Гершензона проявились позиции гностицизма с учетом символистских концепций. Хотя, как мы видим, Гершензон делает Пушкина и более древним, отсылая его к зороастризму. Но нас интересует прежде всего проблема «жизни». И в этом плане у Гершензона примечательно тотальное, абсолютное противоречие двух природ - добра и зла, жизни и смерти, огня и холода, твердого и текущего. На другом языке это были бы «антиномии», «оппозиции», «дуальные отношения» и пр. И это сказано о Пушкине, у которого менее чем у кого-либо можно обнаружить не только зороастризм, не только гностицизм, но и той системы противопоставлений, которую можно обнаружить у Лермонтова, Тютчеве, Баратынского, не говоря уже о поэтах начала XX века. Ведь и в романтизме Пушкин искал цельности, а не дуализме.
Единственное начало, которое может еще преодолеть разделенность в мире, как это показано у Пушкина, -- это огонь, который получает у Гершензона статус единственного критерия оценки у Пушкина: он не знает ни добра, ни зла, ни праведности: для него существуют в мире только свободное, т.е. непрерывное движение и его замедления, только жар и холод. И, таким образом, вся нравственная философия Пушкина сводится к двум выражениям -- «жизни -- огню» и «хладу -- покою».
Человеческая душа постоянно живет двумя жизнями, и эти две жизни Пушкина представлены как «дневная» будничная жизнь и как «другая самобытная жизнь души» -- жизнь, полная внутренней свободы.
Для Пушкина эта другая жизнь «лучше, выше», чем первая; вывод напрашивается сам собой: «... явь как явь была для него призраком и томлением, и только сон -- правдой и счастьем».
Из тех примеров, которые приводит Гершензон, следует, что «сон» -- широкое понятие: это не только буквальный сон, это -- и «сон любви», и «сон» творчества, и сон памяти, и сон-забвение, и сон-воображение и т.д. Для Пушкина сон -- не погружение в бессмысленную пустоту, а погружение в тайну бытия.
Оригинально написал о сновидениях у Пушкина А. Ремизов в статье «Сон как литературный прием». Он рассматривал образы снов как исконную традицию русской литературы: «без них по-русски не пишется»; «редкое произведение русской литературы обходится без сна». Он не противопоставлял сон яви. Для него сны связывали сегодняшнее, вчерашнее и будущее «в непрерывном безначальном потоке жизни». В снах «сегодняшнее» -- «обрывки дневных впечатлений»; «вчерашнее» -- «засевшие неизгладимо события жизни; и самое важное: кровь, уводящая в пражизнь»; «завтрашнее» -- «будущее предчувствие». В снах соединяются три времени, и «дается и познание, и сознание, и проведение; жизнь, изображаемая со снами, развертывается из века и до века». Именно с Пушкина по мнению Ремизова, сны «как вторая реальность» займут «необходимое место» у Гоголя и Лермонтова, Толстого и Достоевского, Тургенева и Лескова. Ремизов интерпретирует шесть снов у Пушкина, включая видение Германа; это шесть типов сна:
«семигранный зеркальный» (у Татьяны),
сон как «бесовские мечтания» (У Григория),
«вещий, четырехглубный, звучащий» (У Марьи Гавриловны), наркотический (у Андриана Прохорова),
глубокий сон - наказание (у Германа) и
«вещий сон с подменой и обращением» (у Гринева). [36,172]
Объяснив все эти сны, найдя их типы в послепушкинской русской литературе, Ремизов спрашивает: и в этом правда жизни? Да, -- отвечает Ремизов, -- для гения, «человека в существе нечеловеческом», именно так: голос, поднятый в русской литературе гением Пушкина -- голос самой жизни с ее многоцветной тайной, переливающийся то горечью, то светом.
2.2 Концепты «жизнь - смерть» в творчестве А.С. Пушкина
Говоря о противопоставлении жизни смерти, противопоставлении естественном и неизбежном, хотелось бы обратить внимание на следующее. Это противопоставление не охватывает всего круга значений, которыми обладает слово «жизнь», другими словами, это слово немного богаче, чем слово противоположное. И, возможно, самое значительное открытие Пушкина-мыслителя, которое воплощено в его творчестве -- это именно то, что он чаще всего пишет о жизни безотносительно к теме смерти, и не играет в противопоставление «жизнь-смерть».
В этом плане интересны размышления о теме «жизни-смерти» у Ю.М. Лотмана в его работе «Пушкин. Очерк творчества». Казалось бы, опираясь на метод конструирования системы оппозиции, он должен был бы представить тип тотального противопоставления «жизнь и смерть». И это, разумеется, естественно и неизбежно, поэтому он и пишет: «В основе всей зрелой лирики Пушкина лежит конфликт жизни и смерти, тайна смысла бытия». [32,81]
И далее следует комментарий: жизнь в сознании Пушкина «имеет своими признаками разнообразие, полноту, движение, веселье»; смерть -- «однообразие, ущербность, неподвижность».
И затем, как естественное развитие этой мысли, Лотман рассматривает тему бессмертия у Пушкина. Эта тема неоднократно обсуждалась философами и литературоведами, когда анализировалось стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный: «Бессмертие, заключающее в себе внутренний конфликт, имеет противоречивые признаки яркости, гениальности личного существования, расцвета личности и связанной с этим «науки первой» -- «чтить самого себя» и растворения личного бытия в «равнодушной природе», в бессмертии народной исторической жизни, искусстве и памяти поколений». [31,112]
В сущности, получается, что личное бессмертие -- это цель жизни у Пушкина. Эту цель может поставить перед собой каждый человек, но бессмертие доступно только гению. Исходя из общей концепции мотивации у Пушкина можно сказать, что преобладала именно жажда жить.
Отходя от осмысления языка и философии, так наглядно представленной у Пушкина, вернемся к жизни как таковой. Было бы проще всего сказать, что существует некий универсальный принцип изменения отношения к жизни: в юности желание жить интенсивно и «упоенно», жадно выпить «кубок жизни»; «в полдень» приходит мудрость жизни и возникает желание оглянуться назад. Только тогда, когда оглядываешься, когда вспоминаешь (у юности еще нет памяти о собственной жизни), когда наступает стадия активного самопознания, -- тогда и появляется понятие «пути жизни», в зрелости приходит гармония двух состояний -- желание жить интенсивно и желание жить для какой-то высокой цели. Более поздний этап человеческого пути -- подведение итогов (мудрость жизни) -- самому Пушкину осознать не пришлось; он исследовал его в других людях.
Однако оказывается, такой принцип отношения к жизни вовсе не является универсальным. Отношение к жизни не принцип, скрытый в саморазвивающейся жизни, а принцип личности, являющийся результатом («произведением») творческого процесса, мироздания в целом. Не принцип заложен в стратегии, саморазвивающейся жизни. В этом смысле многое у Пушкина можно понять через тех художников, которые восприняли его идеи и ценности и развернули их художественно-философскую концепцию. Достоевский далеко не все взял у Пушкина, но ближе всего он к нему, когда он развивал идею всемирности русского сознания и пушкинское учение о жизни.
Тема пути поэта, его предназначения, истоков вдохновения, смысла творчества пройдет через всю лирику Пушкина и завершится через двадцать лет стихотворением «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Мотив пути, указанный музой, будет одним из важных в лирике о пути и о своей поэтической судьбе: «Мой друг, и я певец! И мой смиренный путь В цветах украсила богиня песнопенья...»; «и мне богини песнопенья Еще в младенческую грудь Влияли искру вдохновенья И тайный указали путь». Характерно, что в этой теме поэта, его призвание, его судьбы нет мучительных сомнений, колебаний и треволнений: «явилась муза», путь «ею был указан», и поэт прошел по этому пути уверенно и с достоинством. Но параллельно с этой темой поэтического пути возникла и развивалась тема другого пути -- жизненного пути человека, обремененного страстями, тревогами, сомнениями. И если концепция жизни Пушкина «в двух планах» является надуманной, то художественное воплощение двух путей в лирике Пушкина -- факт несомненный. В элегии «Наслаждение» (1916) метафорой «порог жизни» отмечено начало жизненного пути человека. Да это тоже художественный мир Пушкина, но в этом мире нет музы, нет опоры для души. Критика жесткого деления жизни у Пушкина на два плана -- жизнь человеческая и жизнь поэта -- несомненно, справедлива, но непреложным фактом остается то, что два мира -- человеческий и художнический -- существуют хотя и во взаимосвязи, но четко различимыми.
Очень мало на земле людей-поэтов, и еще меньше гениев, и те проблемы, которые стоят перед художником в обостренной форме, и даже, в своей трагической сущности, как проблемы художника и толпы, тем более гения и толпы, мало волнуют саму «толпу». Толпа и даже чернь -- не абстракция, а живые люди, и происходит постоянный обмен между поклонниками поэзии и толпой. Есть «благородные» определения для массы людей -- «человечество», «народ», и есть уничижительные, для низшего слоя всей массы. Пушкин ценил свой талант, но он не был провозвестником ницшеанства. Он слышал глас Божий и знал, что этот глас он услышал и для других. Жизнь человеческая, с ее универсальными ситуациями и проблемами, а не только жизнь поэта, с его исключительным положением в мире, -- главный объект пушкинского творчества. И хотя, зная жизнь Пушкина, мы обычно стараемся отметить автобиографические моменты его лирики, осознавая, что речь идет о жизни поэта, все-таки общий «закон жизни», человеческой личности, господствует над всеми индивидуальными формами бытия: «... Много / Переменилось в жизни для меня, / И сам, покорный общему закону, / Переменился я...».
Вкрапление элементов автобиографии не только в лирику, но и в эпические произведения -- неизбежность творческого процесса. У Пушкина можно найти разные уровни сближения или отдаления жизни автора от жизни своих героев, в том числе его лирического «я».
Но все формы человеческой жизни у Пушкина -- от интимнейшей жизни гения до «обыкновеннейшей» жизни Семена Вырина -- заключены в широком понятии «жизнь человеческая».
Представления о жизни Пушкина как о жизни преимущественно эстетической в какой-то мере было выражено уже у Белинского в его широко известных словах о том, что «чем совершеннее становился Пушкин как художник, тем более скрывалась и исчезала его личность за чудным, роскошным миром его поэтических созерцаний». И позже мы не раз прочитаем слова о том, что творчество как бы вбирало в себя Пушкина-человека. Пушкин, однако, был бы далек от народа, если бы только писал свои поэтические манифесты о целях поэта и ничего более. Но он был бы не интересен народу и как «просто русский мещанин». Очевидно, глубочайший смысл Пушкинского творчества в том и состоит, что он синтезировал в себе великого поэта и великого человека («русского человека через 200 лет»), он сумел вовлечь в сотворчество с собой тысячи душ, и одновременно он сумел стать родным и близким, бесконечно милым человеком и другом для этих душ.
Несмотря на то, что у Пушкина в его ранних стихах (1813-1816) мы не найдем серьезных суждений о смысле жизни, в них все-таки есть совершенно неожиданное острое чувство влечения к этой проблеме. Можно сказать, что в лирике уже в этот период заложены основные темы и мотивы, связанные с концепцией жизни в целом: яснее всего это проявилось в двух планах, двух подходах к жизни -- чувство течения жизни и «ощущение жизненной энергии». Соответственно, выявились и два жанра стихотворений, имеющих отношение к теме жизни: «элегия» и «гимн» (стихи, воспевающие «радость жизни»). Можно подумать, это два разных голоса «юного поэта»; печаль навязана элегическим жанром, который осваивал Пушкин, а воспевание радости в какой-то мере навязано дружеской лицейской семьей. И потому истинный лирический голос -- третий -- яснее всего слышен в жанре посланий: совершенно удивительное для такого возраста «Послание к Юдину» (1915), неожиданное «Шишкову» (1916), где уже есть признание -- «Душе наскучили парнасские забавы», и есть понимание того, что жизнь -- это не стихи; и уже совсем пушкинский голос в послании «Князю А.М. Горчакову» (1817) -- настоящий философский трактат, в котором есть и жизнелюбие, и чувство скоротечности жизни, и думы о ее смысле, и жалобы на собственную участь («Вся жизнь моя -- печальный мрак ненастья»), и трагическое предчувствие своего будущего («Мне кажется: на жизненном пиру /Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый, / Явлюсь на час -- и одинок умру»), и подлинно пушкинский, «роковой» вопрос «зачем?» («Зачем же жизнь дана мне от богов?»). В последнем стихотворении ряд вопросов -- это целая программа дальнейших лирических раздумий поэта; позже Пушкин задаст много вопросов самой жизни, но и сейчас у него уже есть ответ, в сущности, похожий на те, которые он давал в конце жизни: «Нет! и в слезах сокрыто наслажденье / И в жизни сей мне будет утешенье: / Мой скромный дар и счастие друзей». Заметим, что это стихотворение не печаталось при жизни поэта. Острое переживание дат своего дня рождения («Князю А.М.Горчакову» написано накануне 18-летия поэта) являлось импульсом для созерцания пройденного пути, для предчувствия будущего и для постановки вопроса «зачем». Это стихотворение представляет собой интересный пример произведения, в котором пересеклись важнейшие линии и темы, связанные с проблемой жизни у Пушкина -- не один аспект, а сразу все: жизненный путь («стезя»), жизненный пир, «предчувствие своей трагической судьбы», цель и смысл жизни и, как всегда, надежда на «утешенье». Замечателен здесь ответ на собственный вопрос: «Но что? стыжусь!.. Нет, ропот -- униженье. / Нет, праведно богов определенье!». Можно подумать, что это искренняя исповедь об одиночестве поэта-творца; но как мало об этом сказано, всего две строчки («Среди толпы затерянный певец», «Мой скромный дар»). И как «человечна» здесь жизнь поэта, как они едины -- поэт и человек! И сколь неосторожны (если вчитаться в это стихотворение) рассуждения о том, что жизнь Пушкина, его чувства, мысли, страсти эстетизированы от начала до конца. Нет, человеческое остается выше поэтического. А иначе просто бы не было трагической лирики, самоудовлетворенность и самодостаточность в сфере творчества сделали бы Пушкина предшественником Ницше и Бердяева. Замечательным примером, как человеческое и универсальное возвышалось над поэтическим (при, несомненно, обостренном чувстве «пути поэта»), является работа над стихотворением «Вновь я посетил». Казалось бы, какие удивительные стихи были написаны в черновой редакции о Михайловских рощах: «Но здесь меня таинственным щитом Святое провиденье осенило, Поэзия, как ангел-утешитель, Спасла меня, и я воскрес душой». Но эти стихи не вошли в основную редакцию. Тема поэзии вообще ушла из текста, и остался один свидетель изгнания -- «опальный домик».
Тема жизни является основной в стихотворениях, посвященных определенным датам и посещению дорогих и знаменательных мест. Даты -- это даты рождения, лицейские годовщины, другие жизненно важные вехи; места -- это Царское село, Михайловское, кладбищенские ограды; ситуации для медитации -- это один в пути, один в вышине; созерцание отблесков вечного и «невозвратной струи» времени. В этих произведениях -- течение жизни и в то же время попытка остановить мгновения. Чтобы задать вопрос о смысле жизни, непременно нужна яркая вспышка сознания, под которой видна вся своя жизнь и весь мир как единое целое.
После стихотворения «Князю А.М. Горчакову» ровно через одиннадцать лет, к очередному дню рождения было написано стихотворение «Дар напрасный, дар случайный». За это время многое изменилось в жизни поэта, и многое им было создано, в том числе и шесть глав (и писалась седьмая) «Евгения Онегина» -- главного произведения о жизни. Вот уже много десятилетий три строфы этого стихотворения, всего двенадцать строк, беспокоят умы многих почитателей Пушкина. Стихи эти (по современным оценкам) -- блестящий образец воплощения «морального зла»: пожалуй, не менее кощунственны, чем в «Гаврилиаде», и «безнадежный» скепсис, и сомнения в мудрости творца и едва ли не в самом бытие; по сравнению с этими стихами «Гаврилиада» -- детская шалость, это нечто более страшное -- богоборческие строки. Стоит ли Пушкина «оправдывать» за эти стихи? Он, как нам кажется, не нуждается в оправданиях. Пушкин не восстал против Творца, он восстал против самого себя.
Чувство богооставлености знакомо многим из тех, кто покинул одно «воззрение», составлявшее основу его душевного спокойствия и психического благополучия, и еще не пришел к другому, но смутно предчувствует его. А раз уж человек создан и сотворен по образу и подобию Божию, то ему и дана «божественная свобода» и невероятно мучительное право выбора своего пути. И, как известно, раннее христианство, в какой-то мере сохранившееся в восточно-христианском мире, дало человеку полную свободу выбора. В XX веке идея свободы как основа жизни человека, многократно обсуждалась русскими философами и богословами. Не приводя крайних точек зрения на эту проблему, сошлемся на известного русского зарубежного богослова В.Н. Лосского, который иногда характеризуется как «ортодоксальный». В русле высказываний своего отца, Н.О. Лосского, утверждавшего, что Богу нужны свободные личности, а не люди-автоматы, В.Н. Лосский писал: «Личность есть высочайшее творение Божье именно потому, что Бог вкладывает в нас способность к любви -- следовательно, и отказа. Бог подвергает риску вечной гибели совершеннейшее свое творение, именно для того, чтобы оно стало совершеннейшим, парадокс этот не устраним: в самом своем величии -- способности стать Богом -- человек способен к падению; но без этой способности пасть нет и величия». Такой жизненный путь личности, одаренной свободой, по Лосскому, по-видимому, возможен, но не неизбежен. Впрочем, ссылаясь на отца, Лосский утверждает, что человек «должен пройти через испытания» -- нисхождение, падение, «ухудшение» -- именно для того, чтобы обрести «осознание своей свободы». В другой своей работе, описывая погружение личности во мрак, «состояние духовной сухости», он писал, что «бесчувственность внутренней жизни есть состояние ненормальное», что «духовная сухость есть болезненное состояние, которое не может быть длительным». Отцы восточной церкви не рассматривали это состояние как «необходимый и нормальный этап на пути к соединению с Богом», но, тем не менее, подобное состояние -- чрезвычайно частое и всегда опасное: «Это -- испытание, ставящее человека на грань духовной смерти». Подобное состояние -- погружение во мрак -- не может пережить личность, не стремящаяся к свету: она просто не знает и не предчувствует, что есть духовный свет. [30,56]
Жизненный путь Пушкина -- не путь к святости, и он бы наверняка удивился, если бы узнал, что его иногда называют «светским святым». Но путь художника -- художника, прозревающего духовный свет -- тоже труден. Духовная мощь гения наложила глубокий отпечаток на жизненный путь личности поэта. Кризис не был неизбежностью этого пути, но если он свершился, то он должен был быть очень серьезным; он был не столько кризисом художественного метода, литературных форм и жанров, как это нередко изображают, -- он был кризисом глубинным, перестройкой; мировоззрения, а изменения литературных форм было лишь внешним выражением этого процесса. Пушкин вошел в тень «мистической ночи». Что касается восточно-христианских сподвижников, то как раз «мистическая ночь» им и знакома как путь, как духовная необходимость (хотя, есть исключения -- например, Тихон Задонский); «героическое борение» с мраком ночи более характерны для святых западного христианства. Светоносные образы и символы Пушкин, судя по вакхической песне, получил от античности.
Выводы по 2 главе
С именем Пушкина связана в первую очередь мысль о жизни. Процесс раскрытия глубинной сущности жизни и ее смысла в творческом акте, в любви, в свободном волеизъявлении, в милосердии является основной чертой мировоззрения Пушкина.
Отметим, что доминантой его жизненного порыва, порыва человека и поэта, была радость творчества. И он навсегда остается в нашем сознании, в нашей памяти, в восприятии всех любящих его как гениально одаренный творческой энергией человек, жизнелюбивый, веселый, озорной и вдохновенный.
Поэтический ореол вокруг «жизни» у Пушкина настолько ослепителен, что как бы освещает изнутри магический кристалл пушкинского художественного мира и душевный мир самого поэта, несмотря на трагизм многих его произведений и его человеческой судьбы. Смысл жизни человеческой -- «младость-радость», это была любимая рифма поэта.
Достаточно определенным представляется понимание жизни поэтом как физиологического процесса: восхождение, расцвет и нисхождение всего живого -- всякого живого существа, прежде всего человека: именно в этом аспекте важнейшую роль играет антитезы: начало-конец, рождение-смерть.
Следующим важным пониманием аспекта жизни является представление о жизни как о культурно-историческом процессе, созданном исключительно человеком, о жизни как о целенаправленной деятельности, как творческой, так и человеческой активности, борьбе за власть. С аспектом понимания жизни как культурно-исторического процесса тесно связан, но все-таки отделен аспект представления о жизни как о реальности вообще, мире в своих внешних проявлениях, о жизни как укладе, быте, системе привычек, традиций, устоев и прочее.
В. Белинский, как теоретик реализма, больше всего писал именно об этом аспекте жизни и слово «жизнь» употреблял именно в таком значении -- жизнь как реальность. Но и в этом употреблении слово «жизнь» далеко ушло от своего первичного значения, «жизнь как существование, жизнь как все живое», и поэтому, слово «жизнь» в данном случае можно легко заменять другими словами: «реальность», «действительность» и прочее.
Слово «жизнь» в данном случае обозначает не просто существование или живое существо, или личность человека, а все, что видит человек, и неживое, и мир абстракции, и мир, лежащий по ту сторону человеческого видения. В этом аспекте, прежде всего, понимается определение, данное Белинским роману «Евгений Онегин», -- «энциклопедия русской жизни».
В.Г. Белинский был, по-видимому, был первым, кто осознал огромную роль этого слова и явления, обозначенного этим словом, в творчестве Пушкина. И критик, погрузившись в симфонию жизни Пушкина, многократно повторяет это слово. В статьях о Пушкине Белинский развивает свои мысли о «жизни» в творчестве поэта, по крайней мере, в трех планах: жизнь как реальность, жизнь как энергия и жизнь как путь.
В лирике Пушкина есть немало стихотворений, в которых непосредственно поставлен этот вопрос. Это, прежде всего,-
«Дар напрасный, дар случайный...»,
«Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы»,
«Элегия» (1830 г.)»,
«Безумных лет угасшее веселье...»;
в больших лиро-эпических произведениях --
«Евгении Онегине»,
«Борисе Годунове»,
«Маленьких трагедиях»,
«Медном всаднике»,
и в эпических - «Капитанской дочке» и др. -- В них вопрос о смысле жизни, в той или иной форме, задается всегда.
Судить о Пушкине-художнике и Пушкине-философе только на основании его представлений о жизни явно недостаточно, но, поскольку такое выделение представлений из целостной системы совершенно неизбежно, то все-таки осмысление и одного только аспекта может нам дать представление о Пушкине-художнике в целом.
Очевидно, глубочайший смысл Пушкинского творчества в том и состоит, что он синтезировал в себе великого поэта и великого человека («русского человека через 200 лет»), он сумел вовлечь в сотворчество с собой тысячи душ, и одновременно он сумел стать родным и близким, бесконечно милым человеком и другом для этих душ.
Жизнь как реальность во всей совокупности своих проявлений -- в этом значении слово «жизнь» у Пушкина употребляется многократно. Но именно в этом значении, как мы уже отмечали, само понятие жизни очень широко и легко заменяется другими синонимами -- действительность, реальность, мир и т.д.; однако в Пушкинских текстах слово жизнь в этом значении не является таким простым, каким оно кажется на первый взгляд. Например, в стихах, сочиненных во время бессонницы, «жизнь» употребляется, казалось бы, именно в таком значении («Жизни мышья беготня»).
Слово «жизнь» в таком значении обладает у Пушкина поэтической многогранностью. В данном случае речь идет об уровнях, слоях, спектрах реальности и т.д. и, вместе с тем, речь идет о жизни «здесь» и жизни «там» -- то есть слово «жизнь» обозначает не просто реальность, но и безграничность и вечность.
Эпиграф к Главе первой романа «Евгений Онегин» сразу же дает читателю ключ к пониманию смысла всего произведения. В этих строчках, взятых из произведения кн. Вяземского, содержится квинтэссенция не только данной главы, но и «отгадка» характера главного героя, его отношения к людям и - шире - к самой жизни.
Мы можем выделить, по крайней мере, 6 основных значений слова «жизнь» в этом произведении:
- физиологическое существование человека - «Судьба Евгения хранила…»;
- «развитие чего-нибудь», деятельности во всей совокупности ее проявлений - «Мы все учились понемногу / Чему-нибудь и как - нибудь …»;
- «жизненный уклад, способ, образ существования, времяпровождение» - «Прогулки, чтенье, сон глубокий…»;
- «окружающий мир, реальная действительность» - по мысли В.Белинского, «энциклопедия русской жизни»;
- «жизненная сила, энергия, внутреннее воодушевление» - «Я к вам пишу - чего же боле?»;
- «самое дорогое, ценное для кого-нибудь» - «Я знаю, ты мне послан богом…».
В романе представлены все аспекты жизни как таковой. И хотя Пушкин никогда не создавал чисто описательных этнографических произведений, но, несомненно, в «Онегине» описывается богатство внешних форм жизни -- действительности. В этом романе - жизнь русская, жизнь деревенская, бурная, скучная, шумная и беззаботная, московская и петербуржская.
И, наконец, еще один очень важный аспект понимания жизни, представленный в творчестве Пушкина -- жизнь как энергетический процесс, то есть жизнь как проявление энергии, понимание жизни как сплошного потока импульсов желаний и страстей, жизнь как воля, жизнь как любовь, жизнь как динамика.
Жизненный путь Пушкина -- не путь к святости, и он бы наверняка удивился, если бы узнал, что его иногда называют «светским святым». Но путь художника -- художника, прозревающего духовный свет -- тоже труден. Духовная мощь гения наложила глубокий отпечаток на жизненный путь личности поэта.
Глава 3. «Чувство жизни» и «поэзия жизни» в творчестве Л.Н. Толстого (1950-е -- начало 1960-х гг.)
3.1 Толстовское понимание жизни, как источника энергии для физиологических, и духовных процессов
Как часто о Толстом писали, что трагизм его судьбы -- в отсутствии трагических коллизий в собственной жизни. С предельной упрощенностью это выразил М. Волошин в статье «Судьба Льва Толстого» (1910): «Судьба вела его вопреки всему к полноте земного достатка, к спокойному благополучию, благосостоянию и довольству». [22,63]
Не стоит недооценивать мощных потрясений и испытаний, пережитых Толстым и навсегда в явной или скрытой форме вошедших в его мир и в его понимание жизни. Да, Толстой не стоял на эшафоте в ожидании казни, и с этой точки зрения путь Достоевского, конечно, уникален. Но Толстой видел горящий Севастополь, воевал -- как раз в том же возрасте, в каком Достоевский стоял на Семеновском плацу. Если судить по дневникам и письмам, то Толстой не испытывал того напряжения, которое должен был бы испытать человек на войне. Но есть художественные произведения, есть севастопольская трилогия, рассказы о войне. Это совершенно новое явление в литературе. В творческой судьбе писателя поворотным моментом был именно Севастополь. Здесь, в Севастополе, складывалась и необычная для русской мысли концепция жизни, и идея «новой религии» -- «религии Христа, но очищенной от религии практической», и чувство войны как величайшей бессмыслицы на земле; грандиозное зрелище царства смерти и мучений ни в чем неповинных людей неотступно преследовало Толстого: «Сотни свежих окровавленных тел людей, за два часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей -- с проклятиями и молитвами на пересохших устах -- ползали, ворочались и стонали, -- одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а все так же, как в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и все так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило». [40,15,212]
Страшное видение «росистой цветущей долины», наполненной телами, надолго, навсегда определило судьбу Толстого -- писателя и философа. Как никто другой в России, Толстой описал невозвратимость утраты уникальной человеческой личности: жизнь человека случайна, единственна, мгновенна в историческом измерении -- и вот произошло страшное в истории человечества: оно санкционировало убийство ни в чем не повинных людей; убивают друг друга («совершенно законно») христиане, первая заповедь у которых: «Не убий!» Жизнь человеческая обесценена, к смерти люди привыкли, как к банальному явлению. Незабываемая картина перемирия после битвы: по цветущей лощине среди убитых ходит мальчик, срывает цветы; вот он притронулся к окоченевшей руке погибшего, «рука покачнулась»; мальчик вскрикнул и побежал к крепости. А на бастионе тысячи людей, по случаю перемирия, «толпятся, смотрят, говорят и улыбаются друг другу». И это добродушие, а скорее, равнодушие, с которым люди смотрят на смерть, на погибших, больше всего ужасает автора: «И эти люди -- христиане, исповедующие один великий закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, с раскаянием не упадут вдруг на колени перед тем, кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе со страхом смерти, любовь к добру и к прекрасному, и со слезами счастия не обнимутся, как братья? Нет!» [40,15,228]
Слово «жизнь» в русском языке многозначно. Что такое жизнь по Толстому?
Он неоднократно давал определения жизни, пытался дать «точные», «научные» определения, но, в конце концов, пришел к простому и, в какой-то мере, неожиданному выводу: «Слово «жизнь» очень коротко и ясно, и всякий понимает, что оно значит», -- так сказано в трактате «О жизни». В этом «понятном всем значении» Толстой и употребляет «жизнь» в своих произведениях, хотя целая симфония определений «жизни», даваемых самим Толстым, убеждает нас в том, что не все так просто в ее понимании не только для «всякого», но и для умудренного ею, жизнью, мыслителя.
Произведения 50-х -- 60-х гг. написаны Толстым в тот период, когда он еще не разделял (достаточно жестко) жизнь человека на «жизнь животную» и «жизнь разумную (высшую)». «Жизнь» оставалась цельной, самоценной сама в себе, растущей изнутри, из семени, а не клонированной разумом, самой ставящей себе цель. Жизнь, обладавшая саморазвитием, содержала в себе самой источник энергии для жизненных процессов -- и физиологических, и духовных.
Ощущение возрастающей жизненной энергии (жизненных сил) -- это и есть, по Толстому, «чувство жизни», или, точнее, как думает Пьер Безухов, «чувство радости, свободы, жизни». Жизненные силы на первом этапе -- в трилогии -- нарастают как бы параллельно с ростом сил духовных, и дальше -- вплоть до первого романа включительно -- возрождение духовное у героев начинается с пробуждения первичных жизненных сил, «чувство жизни», страстное желание жить свидетельствуют о начале «новой эпохи» в судьбе героя, о «втором рождении». Импульсы, пробуждающие это чувство -- любовь, спасение, обретенная свобода; токи жизненной энергии, пронизывающие человеческое существо, перевоплощаются в такие понятия, метафоры и символы, как «поэзия», «красота», «музыка», «голос», «взгляд», «свет», «весна» и др. Можно безо всяких натяжек утверждать, что ни один русский писатель не опоэтизировал жизненные силы, как Толстой; рядом можно поставить только Пушкина.
Толстой указывает на сходство определений жизни, которые давали ей «величайшие умы человечества»:
1) «Жизнь -- это распространение того света, который для блага людей сошел в них с неба» (Конфуций);
2) «Жизнь -- это странствование и совершенствование душ, достигающих все большего и большего блага» (брамины);
3) «Жизнь -- это отречение от себя для достижения блаженной нирваны» (Будда);
4) «Жизнь -- это путь смирения и унижения для достижения блага» (Лао Цзы);
5) «Жизнь -- это то, что вдунул Бог в ноздри человека, для того, чтобы он, исполняя его закон, получил благо» (еврейская мудрость);
6) «Жизнь -- это подчинение разуму, дающее благо человеку» (стоики);
7) «Жизнь -- это любовь к Богу и ближнему, дающая благо человеку» (Христос). Именно Христос, по мнению Толстого, включил в свое определение жизни «все предшествующее».
Определения жизни, взятые Толстым у «учителей человечества», в достаточной мере указывают на направление мысли самого Толстого, ибо он хотел выявить у них «самое главное» (по его словам) и выработать некую универсальную концепцию жизни, сложившуюся в итоге развития человечества. Но такая цель стояла перед Толстым в конце 70-х -- 80-е гг. и далее. А раньше сущность жизни раскрывалась прежде всего в образах-характерах людей, в их судьбах, в сюжетно-событийной структуре художественных произведений, в картинах природы. Разумеется, обобщенные («философские») суждения о жизни есть почти во всех толстовских творениях (философствуют и герои, и сам автор), но вначале Толстой выступает как «художник жизни», затем художник и философ органически соединились, а поздний Толстой -- преимущественно «философ жизни».
Потребность в осмыслении жизненного пути к Толстому приходит не сразу. Жажда открытия смысла жизни -- это не жажда жить. Но потребность цели жизни, как видим, у Толстого возникает рано: это цель личной жизни, это еще не смысл жизни как жизни человечества. Но через эту цель Толстой движется к «смыслу - истине».
Можно удивляться тому, как рано Толстой начал выражать рефлексию по поводу собственной жизни и жизни близких и знакомых, как старательно планировал свою будущую жизнь. Одна из самых впечатляющих черт в характере юного Толстого -- стремление установить твердые «правила жизни». Подчинить будущий жизненный путь свободной воле и разуму -- эта стратегическая задача могла возрасти только из ощущения мощной интеллектуально-духовной энергии, способной преобразовать «я» и дать импульс творческой деятельности. Впечатляет постановка «цели жизни»: цель жизни грандиозна; она притягивает к себе юного Толстого, как магнит, зовет его в безбрежное будущее. Да, все свершается по канонам жизненного пути полноценной личности: цель жизни -- в юности, смысл жизни -- в зрелости, суть жизни -- еще позже. Юноша Толстой живет в будущем, и оттуда смотрит на себя, так рано якобы постаревшего («Я стар -- пора развития или прошла или проходит» -- Запись сделана 29.03.1852), а в восемьдесят лет, в 1908 г., он записывает: «Только теперь настоящая работа, только теперь, в 80 лет, начинается жизнь». [40,22,215]
Итак, насколько можно судить по биографическим источникам, концепция жизни у Толстого складывается еще тогда, когда он не стал писателем. И писателем он становится для выполнения поставленной перед собой цели. Зов этой великой цели первичен; призвание пришло, чтобы ее достигнуть. И здесь нужно указать на «цель жизни» и «смысл жизни», как это определяет сам Толстой: «Здесь мне представляется вопрос: какая цель жизни человека? Я прихожу всегда к одному заключению: цель жизни человека есть всевозможное способствование к всестороннему развитию всего существующего». И дальше следует указание на цель «моей жизни», которая удивительным образом, совсем по толстовски, вписана в контекст мировой духовной жизни: «Я был бы несчастливейшим из людей, ежели бы я не нашел цели для моей жизни -- цели общей и полезной, полезной потому, что бессмертная душа, развившись, естественно перейдет в существо высшее и соответствующее ей. Теперь же жизнь моя будет вся стремлением деятельным и постоянным к этой одной цели» [40,22,221].
Запись эта удивительна тем, что и через шестьдесят лет мы найдем у Толстого нечто сходное, а в том или ином варианте мысль о «цели общей и полезной», и о «бессмертной душе», и о «существе высшем и соответствующем», в которое она, «бессмертная душа», вольется благодаря деятельности во имя «цели моей жизни», как эхо, отзовется у князя Андрея, Пьера, Константина Левина.
Таким образом, Толстой стремится стать писателем исключительно для того, чтобы решать важнейшие проблемы человечества. Очевидно, что «писатель» и «литература» с самого начала понимаются им по-своему. Тяга к «художественному», органически присущая его личности, не осознается им как «цель жизни», и художественность остается на втором плане, и скоро, уже в конце 50-х гг. произойдет первый отказ от «литературы».
Проблема жизни в творчестве Толстого предстает как сложная художественно-интеллектуальная парадигма, развивающаяся по разным линиям и аспектам, то близкая к завершению, то фактически пересмотренная в конце жизненного пути. Даже при внешнем обзоре всего корпуса толстовских текстов о жизни ясно, что Толстой -- единственный из русских писателей, создавший концепцию жизни в таком сложном виде; и не приходится говорить о концепции жизни вообще, а речь идет о целом ряде концепций, глубинно связанных между собой, но тем не менее каждая из них представляет самостоятельное направление.
Магистральное направление в учении Толстого о жизни -- поиски «смысла жизни». Искать смысл жизни Толстой начал удивительно рано. Но «судьба» смысла жизни у Толстого столкнулась с религиозными исканиями, с поисками Бога, которого он искал всю свою сознательную жизнь; он искал его и разумом, и чувством; очень рано он захотел «вывести» понятие о Боге так же ясно, как понятие о добродетели; К.Н. Ломунов справедливо пишет: «История «выведения» Толстым понятия о Боге представляет собой почти непрерывное, продолжающееся много десятилетий «искание Бога». [28,108]
Другое направление в решении проблемы жизни, связанное с главным -- поиски спасения человека от смерти: духовной и физической, сама «смерть» становится сложным понятием с неопределенным смыслом: то оно включается в «жизнь» (ее завершение), то является границей, «переходом» в другой мир, то резко отделяет бытие от небытия, обозначая небытие, пустоту, «мрак». И все-таки хотя рассматривается и это направление, Толстого нельзя назвать философом смерти; не случайно первоначальное название трактата «О жизни и смерти» он исправил: «О жизни».
Толстому предстояло пережить страшные утраты, среди которых -- смерть брата Николая, детей Пети, Алеши, Ванечки, Маши. И будут слова отчаяния, и в дневнике, и в письмах. Испытает он и «арзамасский ужас». Но никакие обстоятельства и никакие его пессимистические высказывания не могут привести к выводу, который сделал П.М. Бицилли: «Доминанта мировоззрения Толстого -- мистика смерти». Да, Толстой бесстрашно и проникновенно описывает процесс умирания (в мировой литературе трудно найти нечто более потрясающее, чем описание агоний князя Андрея и Николая Левина), есть произведения, полностью посвященные описанию этого процесса, есть повторяющиеся высказывания на тему «хорошо бы умереть» (не один раз; «в общем же, как ни стыдно признаться, хочется умереть»), есть панические фразы, написанные в «дурном настроении» (вроде «жизнь хуже смерти»). Эпизоды, сцены, фразы -- это у Толстого есть. Но как трудно сделать обобщение о «доминанте Можно было бы представить реакцию Толстого на трактовки бессмертия у современных неовиталистов («замораживание» и проч.), в которых духовное начало также практически заморожено: хотя сами идеи наверняка бы Толстого заинтересовали. Напомним, что во встречах Толстого с А.П. Чеховым, В. Вернадским предметом обсуждения было именно бессмертие (о чем свидетельствуют записи А.П. Чехова, дневники самого Толстого).
Один из интереснейших аспектов в учении Толстого о жизни - проблема жизненной энергии (жизненных сил), ее источников, импульсов, проблема переходов жизненной энергии в благодатные формы и положительные результаты: любовь, творчество, подвиг, труд. Сама жизнь у Толстого предстает как «постоянное творчество», как «художественное произведение». Куда уходят жизненные силы? Бессмысленная трата энергии -- трагедия человека и человечества.
Время, прожитое Толстым в 50-е -- начале 60-х гг., чрезвычайно насыщено эпохальными событиями. Потрясений от пережитого, впечатлений от увиденного хватило на многие последующие годы. С того момента, когда Толстой отправился с братом Николаем в станицу Старогладковскую (29 апреля 1851 года) и до выразительной записи в дневнике 30 декабря 1862 года: «Я вырос ужасно большим», прошел переломный период русской истории. За десятилетие Толстой стал писателем, занял, по его словам, «чуть ли не первое место» в русской литературе, участвовал в войне и увидел своими глазами страшное зрелище -- «театр на крови», затем дважды был за границей, пережил отмену крепостного права, в сентябре 1862 года женился.
Уже первое произведение Толстого («роман») было задумано как произведение об этапах жизни человека: «Четыре эпохи развития» (письмо к Н.А.Некрасову), или «роман о четырех эпохах жизни» (запись в дневнике 30 ноября 1852 года). Первый роман, судя по плану, имел сложный сюжет, и было написано его начало, но в основном остался в биографии Толстого как первый большой творческий замысел, очень важный: истоки повести «Детство», как и всей трилогии, -- в незавершенном романе «Четыре эпохи развития».
3.2 «Чувство жизни» по Толстому
Повесть «Детство», опубликованная в «Современнике» в сентябре 1852 года, занимает уникальное место в творческом развитии Толстого; и не только потому, что это первое завершенное и напечатанное произведение писателя, но еще и потому, что поэтическую силу и первозданную прелесть «Детства» Толстой, возможно, уже не превзошел никогда. Именно поэтическое описание чувства жизни, самого процесса его зарождения является художественно бесценным и, как оказалось, неповторимым. Сам Толстой не раз определял свое понимание «поэтического» и «поэзии»; так, в письме к А.А. Фету он утверждал, что «сила поэзии лежит в любви -- направление этой силы зависит от характера. Без силы любви нет поэзии...» [40,22,228] Сила любви Николеньки Иртеньева освещает хрупкий, кристально чистый мир повести. Необъяснимо, почему случилось такое с литературным дебютом Толстого; возможно, потому, что еще светла была память о матери и отце, и было трогательное отношение к близким, еще жива была в восходящей к творчеству душе поэзия, еще живым было религиозное чувство, еще не стал он «литератором» и «философом». На последнем году своей жизни сам Толстой говорил: «Когда я писал «Детство», то мне казалось, что до меня никто еще так не почувствовал и не изобразил всю прелесть и поэзию детства». «Поэтическое» здесь несомненно является синонимом «чувства жизни», но это чувство -- не нейтрально по отношению к добру, как это будет нередко в дальнейшем, а «целомудренно» (выражение Толстого при оценке «Детства») и человечно, «невинная веселость и беспредельная потребность любви» сочетается с первым открытием трагического начала в жизни; «поэтическое» было рождением в душе чего-то неопределенного, невыразимого словами, но светлого и доброго, мощного зова «жизни-любви». Две эмоционально-смысловые вершины, объединенные острым чувством жизни, возвышаются в художественном мире «Детства»: свет и радость в глубине человеческого «я», созревающего духовно и телесно, медленно прозревающего в себе личность, и одновременно -- тьма и печаль жизни, рождение «чувства смерти», непреходящее чувство утраты матери. [40,22,256]
...Подобные документы
"Мальчика везут учиться". "Достопочтенный пансион". "Панорама Москвы". Стихи "Смерть поэта" пошли ходить по Руси. Тема «Москва в жизни и творчестве русских писателей» проходит красной нитью через весь курс русской литературы.
реферат [13,1 K], добавлен 21.05.2003Ощущение "радостной свободы" в творчестве А.С. Пушкина в период Михайловской ссылки. Шпионство отца за сыном. Жизнь поэта в Михайловском после отъезда семьи. Рождение поэзии во время прогулок. Источник всяческого богатырства - родная земля, простой народ.
реферат [62,3 K], добавлен 02.03.2012История жизни и творческой деятельности Фёдора Ивановича Тютчева, его любовная поэзия. Роль женщин в жизни и творчестве поэта: Амалии Крюденер, Элеоноры Петерсон, Эрнестины Дернберг, Елены Денисьевой. Величие, мощь и утончённость лирики Тютчева.
разработка урока [20,5 K], добавлен 11.01.2011Определение понятия психологизма в литературе. Психологизм в творчестве Л.Н. Толстого. Психологизм в произведениях А.П. Чехова. Особенности творческого метода писателей при изображении внутренних чувств, мыслей и переживаний литературного героя.
курсовая работа [23,6 K], добавлен 04.02.2007Использование цвета в своих произведениях Ф.М. Достоевским и Л.Н. Толстым. Прием цветописи в произведениях, необходимый для создания более глубоких образов героев. Использование цвета, перекликающееся со статикой и динамикой в изображении обстановки.
реферат [35,9 K], добавлен 27.11.2010Формирование классической традиции в произведениях XIX века. Тема детства в творчестве Л.Н. Толстого. Социальный аспект детской литературы в творчестве А.И. Куприна. Образ подростка в детской литературе начала ХХ века на примере творчества А.П. Гайдара.
дипломная работа [83,8 K], добавлен 23.07.2017Определение индивидуальных особенностей и схожих черт в выявлении художественного образа "волны" в литературных произведениях русских писателей и поэтов. Символ волны в творчестве Виктора Хлебникова, Александра Грина и Александра Сергеевича Пушкина.
реферат [20,4 K], добавлен 11.01.2016Загадки в биографии Наполеона Бонапарта. Мифы о личной жизни французского императора. Наполеон в произведениях русских писателей. Отблеск великого московского пожара в творчестве Федора Достоевского. Сходство характеров Наполеона и Достоевского.
реферат [58,3 K], добавлен 23.03.2010А.С. Пушкин является таким же творцом образа Петербурга, как и Петр I – его строителем. Пушкин был последним певцом светлой стороны Петербурга. Петербург показал Гоголю изнанку жизни. А у Ф.М. Достоевского свой образ Петербурга, глубокий и значительный.
реферат [28,9 K], добавлен 27.06.2008Рассмотрение основных тем в творчестве А. Пушкина. Исследование поэзии "Серебряного века": символизма, футуризма и акмеизма. Сопоставление произведений автора со стихотворениями А. Блока, А. Ахматовой, М. Цветаевой и Мандельштама; выделение общих тем.
презентация [5,9 M], добавлен 05.03.2012Основные периоды в жизни А.С. Пушкина, имеющие свои характерные черты. Ранний и поздний периоды в лицейском творчестве. Южная и Михайловская ссылки. Лирика михайловского периода. Венчание Пушкина с Наталией Гончаровой. Дуэль между Дантесом и Пушкиным.
презентация [922,4 K], добавлен 05.11.2013Традиции поэтов русской классической школы XIX века в поэзии Анны Ахматовой. Сравнение с поэзией Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, с прозой Достоевского, Гоголя и Толстого. Тема Петербурга, родины, любви, поэта и поэзии в творчестве Ахматовой.
дипломная работа [135,6 K], добавлен 23.05.2009Черты образа "маленького человека" в литературе эпохи реализма. История этого феномена в мировой литературе и его популярность в произведениях писателей: Пушкина, Гоголя, Достоевского. Духовный мир героя в творчестве Александра Николаевича Островского.
доклад [19,8 K], добавлен 16.04.2014Душевный мир героев в творчестве Л.Н. Толстого. Добро и зло в романе "Преступление и наказание". Стремление к нравственному идеалу. Отражение нравственных взглядов Л.Н. Толстого в романе "Война и мир". Тема "маленького человека" в романах Достоевского.
курсовая работа [42,1 K], добавлен 15.11.2013Ф. Достоевский как великий русский писатель второй половины XIX века, знакомство с основными произведениями: "Записки из подполья", "Преступление и наказание", "Братья Карамазовы". Общая характеристика проблем человека в творчестве русского писателя.
контрольная работа [53,7 K], добавлен 22.07.2013Вступление Ф.М. Достоевского в кружок Петрашевского. Приговор. Перерождение Достоевского и появление новых убеждений – это есть зарождение "почвенничества". Пребывание на солдатской службе. Мировоззрения Достоевского-психолога в дальнейшем творчестве.
реферат [42,6 K], добавлен 29.02.2008О Пушкине сказано и написано много хорошего. Значение его творчества настолько велико, что можно говорить и писать о нем бесконечно.Что писали и думали о нем и его творчестве величайшие люди земли русской? Гоголь, Герцен, Тургенев, Чернышевский, Толстой,
доклад [4,5 K], добавлен 22.10.2004Ф.М. Достоевский как писатель и философ. Тема "подпольного человека" в русской литературе. Борьба героя Достоевского с судьбой за свое место в жизни, на социальной лестнице, быт как его неотъемлемая часть. Функции зеркала в творчестве Достоевского.
реферат [32,3 K], добавлен 29.11.2010Бытовая трактовка "дорожных" мотивов в лирике П.А. Вяземского. Ироническое осмысление "дорожных" странствий в творчестве поэта К.Н. Батюшкова. Дорожные мотивы в раннем и позднем творчестве А.С. Пушкина, вырастающие в проблему России и человечества.
дипломная работа [103,9 K], добавлен 23.04.2016Способы выявления особенностей использования пословиц в творчестве Н. Гоголя. Характеристика повестей русского писателя "Вий", "Майская ночь или утопленница". Анализ теоретических аспектов использования пословиц в произведениях русских писателей.
дипломная работа [56,2 K], добавлен 31.01.2014