Особенности художественного "присутствия" пушкинского "Евгения Онегина" в романе Тургенева "Накануне"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Оглавление

Введение

Глава 1. Творчество И. С. Тургенева и пушкинская традиция как современная литературоведческая проблема

Влияние А. С. Пушкина на формирование художественного мироощущения Тургенева

Проблема «пушкинской традиции»: теоретико-методологический аспект

Глава 2. Освоение Тургеневым идейно-структурных элементов пушкинского «Евгения Онегина» в романе «Накануне»

2.1. «Пушкинская традиция» в романе «Накануне»: история вопроса

«Онегинская ситуация» в романе «Накануне»

Главная героиня у Пушкина и Тургенева: типологический аспект

Мотив водного пространства в романе «Накануне»

Мотив сна в романе «Накануне»

Мотив красоты: этико-эстетические смыслы

Заключение

Список использованной литературы

Приложение

пушкин тургенев художественный роман



Введение

Тургенев принадлежал к тем крупнейшим русским писателям второй половины XIX века, заслуга которых была в создании и разработке особой разновидности романного жанра -- романа «социально-универсального»1, что преломлял в себе «самые значительные социальные проблемы через конечные (эсхатологические) устремления и драмы личности, нации, человечества»2. При этом надо сказать, что «русскому роману со времен Пушкина были свойственны постоянные отступления от европейской формы»3. Этому свидетельствуют «авторские жанровые дефиниции Пушкина»4 («роман в стихах»), Лермонтова («книга») и других. И несмотря на то, что «термин “роман” вскоре укрепился в литературномсознании эпохи, прежде всего с творчеством Гончарова и Тургенева, для последнего, нужно признать, -- справедливо пишет В. А. Недзвецкий, -- проблема жанровой дефиниции его крупных художественных форм вплоть до конца 1870-х годов все еще оставалась актуальной»5.

Более того, как отмечает И.А. Беляева, «Тургенев все 1840-е годы мучительно ведет спор с отечественной “странной” романной традицией -- “онегинской”, -- не соглашаясь с ней во многом, но при этом сам пытается писать роман “Два поколения” (1848), отчасти следуя за моделью романа жоржсандовского, отчасти диккенсовского, отчасти ища свою дорогу, но он тогда, в 1840-е годы, терпит неудачу»6.

Но тем не менее, и в ранние годы Тургенев превосходно сознавал историческую роль Пушкина как создателя современного литературного языка. Так, рассказывая о своей случайной встрече с Пушкиным в конце тридцатых годов, Тургенев в «Литературных и житейских воспоминаниях» признался:«Пушкинбылвтуэпохудляменя,какидлямногихмоих сверстников, чем-то вроде полубога. Мы действительно поклонялисьему»7. И вот в 1850-е годы, в романе «Накануне» (и во многих других) начинает очень многое сказываться от Пушкина.

В работах известных тургеневедов Л. В. Пумпянского, А. Г. Цейтлина, В. М. Марковича, Г. Б. Курляндской, Н. Н. Мостовской, А. А. Бельской, И. А. Беляевой и других накоплен богатый материал конкретных наблюдений над пушкинскими образами и мотивами в творчестве Тургенева.

В трудах пушкинистов обстоятельно исследованы жанровые особенности пушкинских произведений, в особенности его уникального романа в стихах «Евгений Онегин» (Ю. М. Лотман, В. Г. Одиноков, В. Д. Сквозников, В. С. Непомнящий и др.).

Роман «Накануне» изучен основательно, однако более всего в контексте всего романного творчества писателя. К тому же, Н. Н. Мостовская, например, при изучении произведения делает акцент на культурно-историческом аспекте, что, очевидно, позволяет рассматривать романводном только ракурсе. А интереснейшие и глубокие работы Г. Б. Курляндской в настоящее время также нельзя прочитывать без учета времени их написания. Исследовательница делает акцент при рассмотрении романа «Накануне» на авторском пессимизме в области художественной антропологии, с чем опять же в полной мере сложно сейчас согласиться.

Отдельных же трудов, посвященных «Накануне», не так много, хотя в последние годы появляются интересные статьи С. В. Гольцер, Г. А. Михайличенко, А. А. Бельской, О. Б. Брагиной и др. Ученые обращают свое внимание на заметное влияние романа «Евгений Онегин» на сюжет и некоторые структурные особенности романа «Накануне».

Необходимо отметить, что многие исследователи, за редким исключением, делают вывод о том, что можно говорить о точном следовании состороныТургеневапушкинскойтрадиции,преждевсегоэстетическим

принципам предшественника. Но нам представляется, что Тургенев не мог в полной мере принять пушкинское мировидение. Преломление пушкинской традиции в творчестве Тургенева изначально не шло по линии прямого освоения, это был достаточно сложный творческий процесс.

Поэтому актуальность исследования обусловлена необходимостью системного подхода к проблеме изучения «онегинских» интонаций в творчестве Тургенева, в частности в романе «Накануне», который в настоящее время еще не достаточно изучен.

Объектом исследования является роман Тургенева «Накануне», а также роман в стихах «Евгений Онегин» Пушкина.

Предмет исследования -- «онегинское» начало в творчестве Тургенева-романиста 1850-х годов (на примере романа «Накануне»).

Цель исследования--раскрытьособенностихудожественного

«присутствия»пушкинского«ЕвгенияОнегина»в романеТургенева

«Накануне».

Поставленная цель определила задачи исследования:

- изучить и аналитически изложить историю вопроса, связанную с освещением в отечественной науке пушкинской традиции в творчестве Тургенева;

- систематизировать современные представления о пушкинской, в т. ч.

«онегинской» традиции и ее основных структурных элементах;

- раскрытьсложностьиорганичностьосвоенияТургеневым

«онегинской» традиции в романе «Накануне».

Структура работы подчинена цели и задачам и состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы, который насчитывает 57 именований, и приложения, в котором представлена практическая часть, свидетельствующая о возможности внедрения наших исследовательских разработок в школьную практику.



Глава 1. Творчество И. С. Тургенева и пушкинская традиция как современная литературоведческая проблема

ВлияниеА. С. Пушкинанаформированиехудожественного мироощущения Тургенева

К личности Пушкина Тургенев обращался на протяжении всей своей жизни. Он относился с почтением к творчеству кумира и за год до смерти написал А. И. Незеленову следующие слова: «Вам, конечно, известно мое благоговение перед нашим великим поэтом. Я считал себя его учеником -- и мое высшее литературное честолюбие состоит в том, чтобыбыть со временем признанным за хорошего его ученика»8. И Г. Б. Курляндская отмечает, что во всей русской литературе как раз И.С. Тургенев «взял на себя задачу охранять чистоту, силу и красоту созданного Пушкиным языка»9. «В Пушкине Тургенев нашел родственное ему поэтическое мировосприятие. Ученик объединился со своим учителем поэтической настроенностью, которая способствовала прозрению идеального в реальности»10. Где жизнь -- там для них была и поэзия. Как продолжатель традиций Пушкина Тургенев никогданепокидалпочвыобщечеловеческихидеалов--как заметил М.Е. Салтыков-Щедрин11.

Однако Т. Г. Дубинина считает, что даже ранний Тургенев, «несмотря на весь свой пиетет перед великим поэтом, все же пытается вести с ним творческий диалог»12. Так в 1840-е годы он обращается к сюжетным ситуациям пушкинского романа и «онегинской ситуации» в частности, в своих поэмах. «Там действуют “онегинские? герои: Андрей и Дуняша (“Андрей?), Виктор Алексеевич и Прасковья Николаевна (“Параша?),герой-

рассказчик и Саша (“Поп?)»13. Тургенев как будто дописывает историю пушкинских персонажей. «Ставя героев в ситуацию семейного счастья, он словно испытывает их и вообще человеческие чувства на прочность перед лицом вечности»14. Как правило, никто из них этой проверки не проходит.

Представления Тургенева о современном человеке и в целом о мироустройстве в то время имеют ноты безнадежности и тоски. Пушкинское слово Тургенев считает слишком «идеальным» и не соответствующим трагическому устроению жизни. «Тургенев просто не мог легко и бесспорно принять пушкинское мировидение и пушкинскую эстетику»15.

И. А. Беляева отмечает, что «для пушкинского романа есть две важные концепции: концепции человека и героя, а также коллизия любви и долга».

«При этом коллизия любви и долга разворачивается не по принципу противопоставления, а по принципу взаимопроникновения, глубокого духовного единства»16. В «Евгений Онегин» нет противоречия, в особенности трагического, между чувством и долгом. А расстается с Евгением Онегиным Татьяна «во имя своей любви к нему»17. В пушкинской картине мира трагедийные жизненные конфликты разрешаются сугубо благодаря духовной силе человека.

У Тургенева конфликт между долгом и любовью приобретает новое качество, в его основе «лежит онтологический трагизм мирового устроения, а не рационалистическая непримиримость между правом свободного чувства и долгом, диктуемым моралью. В таком разрешении и путь любви-счастья, и путь долга одинаково трагичны в бытийном значении, но комичны в своем бытовом проявлении»18.

На это трагическое мироощущение указывает и Г. Б. Курляндская. Отстаивать личное начало исканием счастья, любви-наслаждения -- это значит, по мысли писателя, «укреплять мировую иллюзию раздельности, способствовать росту страдания и эгоизма». Счастье лишено высшей правды, так как оно разделяет людей, рвет между ними духовные связи, «выражает безумную волю к жизни»19.

Осенью 1859 года Тургенев писал Е. Е. Ламберт: «Мне недавно пришло в голову, что в судьбе почти каждого человека есть что-то трагическое, только часто это трагическое закрыто от самого человека пошлой поверхностью жизни. <…> кругом меня все мирные, тихие существования, а как приглядишься -- трагическое виднеется в каждом, либо свое, либо наложенное историей, развитием народа. И притом мы все осуждены на смерть… Какого еще хотеть трагического?».

Однако если ранний Тургенев ведет «диалог-спор» сПушкиным, то уже позднее видна совсем другая картина. Писатель снова и снова обращается к тем же общим сюжетным ситуациям в романах и повестях, и здесь уже, по справедливому замечанию И. А. Беляевой, стоит говорить о

«намеренном параллелизме их сюжетосложения»20. Стоит обратить внимание на то, что роман Тургенева, несмотря на свое «несомненное генетическое родство с повестью», характеризовался особым жанровым содержанием. Тургенев представляет качественно иного романного героя. «Он отражает, как и тургеневский роман, одну из сторон противоречивого мировидения писателя». И. А. Беляева пишет, что «определяющей в концепции романного героя будет доминанта Дон Кихота, выражающаяся прежде всего в открытости героя миру, его внутреннем стремлении к совершенству, а также нравственном чувстве»21.

Также принципиально отличается от героини повести романная героиня. «Всем героиням тургеневских романов свойственно особое качество

-- внутренняя сила и прочность»22. У них отмечается «непременная сложность духовного мира, жертвенность, а также наличие свободного, решительного характера и нравственного чувства»23. Последнее качество раскрывается в жертвенности и стремлении героинь к добру. В этом отношении нам интересным показался роман «Накануне».

Таким образом, преломление пушкинской, прежде всего «онегинской» романной традиции в творчестве Тургенева шло совсем не по линии прямого освоения и усвоения, особенно на раннем этапе. Оно было сложным творческим, и шире -- трудным мировоззренческим процессом.

Проблема «пушкинской традиции»: теоретико-методологический аспект

В научной литературе не мало написано о Тургеневе в контексте литературной традиции. Исследователи пытаются установить природу преемственности, найти творческие переклички. И по сути, это является одной из центральных проблем, которые вбирают в себя роль пушкинского творчества в развитии русской литературы.

Тем не менее не правильно было бы говорить о «влиянии» Пушкина на Тургенева или только лишь о пушкинских традициях в его творчестве, ведь это значительно упростит проблему. Все это «имеет прямое отношение к очень сложным явлениям -- явлениям литературной или, шире говоря, культурной традиции»24.

Всвоюочередьважноопределиться,чтопониматьподтермином

«традиция». Так, Д. Д. Благой, рассуждая о литературнойпреемственности, приходит к выводу, что «преемственность -- это не только усвоение, а и отталкивание, не только продолжение и развитие, но и критический пересмотр, переоценка “детьми” наследия своих литературных “отцов”, переоценка, принимающая подчас весьма резкие формы, за которыми скрываются и расхождения творческих индивидуальностей, и полемика времен, различных эпох»25.

В. Е. Хализев также рассматривает традицию двояко: как «опору на прошлый опыт в виде его повторения и варьирования, т.е. традиционализм»26 и «творческое наследование культурного (и, в частности, словесно- художественного) опыта»27. В первом случае предполагается строгое соблюдение канона, а во втором - «свободное и смелое достраивание ценностей, составляющих достояние общества, народа, человечества».

Из этого следует, что литературная традиция предполагает не только прямую преемственность, но и творческий диалог с предшественником.

В связи с этим И. А. Беляева обращает внимание на то, что «судьба пушкинской традиции в целом у Тургенева неоднозначна. И едва ли здесь возможны крайности, как то: Тургенев безоговорочнонаследует пушкинскую традицию, причём практически с самых первых своих шагов в литературе, или же, наоборот, является лишь формальным “передатчиком? традиции, как утверждает в одном из последних исследований на эту тему в книге “Пушкинская традиция? В. Д. Сквозников»28. Действительно, литературнуютрадициюВ.Д.Сквозниковрассматриваеткакследование

«индивидуальной характерности» ее родоначальника, того писателя, от которого ведется отсчет традиции. Это определение в качестве термина несколько расплывчато и самим автором признается неполным, требующим уточнений.Чтожекасаетсянепосредственно«составляющих элементов»

пушкинской традиции, то они исследователем названы предельно ясно и точно29:

- государственность мысли;

- патриотическое жизнеутверждение;

- активное неприятие пропаганды разрушительного «освободительного движения» ради постижения подлинного «духа народного» и укрепления

«царства «русского»;

- стремление «к умножению красоты в жизни»;

- стремление «к совершенству творения»;

- стремление к «точности слова-образа»30.

Однако в таком понимании пушкинская традиция -- это не только язык или сюжеты, это в целом особое, «пушкинское» отношение к жизни.

«Между тем, отказывая Тургеневу в пушкинской глубине (Тургенев “шире?, не “глубже?, как считает В. Д. Сквозников), в том числе понимания человека, исследователь, думается, уходит от одного из самых важных аспектов пушкинской традиции в его творчестве»31. Этот аспект можно назвать «онегинским»32.

Важными для исследования этой проблемы являются положения из работы И.С. Юхновой «“Онегинский? сюжет, “онегинский? миф, “онегинский? код»: «“Онегинское? присутствие в литературе и культуре обозначают разными формулами: “онегинская традиция?, “онегинские мотивы?, “онегинский сюжет?, “онегинский? миф. В последнее время, после появления романа Д. Быкова, популярным стало еще одно обозначение -- “онегинский? код»33. Разница указанных терминов в том, что каждый из них отражает какую-то определенную форму освоения пушкинского произведения.Вомногих работахиспользуетсякак минимумтри термина:

“онегинский сюжет?, “онегинские мотивы?, “онегинская традиция?. Они, как указывает И. С. Юхнова, «часто являютсявзаимозаменяемыми, используются как синонимичные или близкородственные»34. При этом понятие«традиция»болееширокое,а потомуможетвключатьвсебя

«сюжет» и «мотив».

В современной науке «мотив» понимается по-разному. Б. М. Гаспаров, чьим методом анализа текста мы будем пользоваться, дает следующее толкование: «мотив -- подвижный компонент, вплетающийся в ткань текста и существующий только в процессе слияния с другими компонентами»35. Такой анализ текста неизбежно предполагает «многократное возвращение к уже пройденным этапам, постоянные ретроспективные наложения и реинтерпретации»36. Иными словами, по Гаспарову, мотив - это пучок смыслов, обнаруживающий себя в материи текста.

Наряду с этим необходимо отметить, что «мотив» у Тургенева можно определить так, как как предложила Н. Е. Меднис: «Мотив, как нам кажется, не имеет собственной очерченной телесной оболочки. Он являет собой нечто вроде души, которая в конкретном тексте может обретать любое воплощение, не замыкая себя при этом в жестко обозначенных границах»37. Онегинское слово, отягченное сложнейшей семантикой и структурой, «образует вокруг себя мотивные круги, в которых запечатлевается сюжет, движимый персонажами»38, -- справедливо полагает С. В. Гольцер.

И. С. Юхнова так же обращает внимание на то, что когда речь идет об

«онегинской» традиции, ученые говорят об «использовании пушкинской художественноймоделидлявоплощениясовременного жизненного

содержания»39. Однако при формировании «онегинской» традиции осваивалась не только сюжетная схема, но и следующие художественные принципы: «стилевой диалог, фрагментарность, столкновение поэзии и прозы, пародийность, ассоциативность повествования»40.

Именно пушкинский роман сформулировал последующей литературе, особенно Тургеневу и Гончарову, основную проблему любви и долга и представил особый тип романного героя, чрезвычайно значимый для тургеневского типа романа.

Подводя итог истории вопроса изучения «онегинской» традиции у Тургенева, следует заметить, что «тургеневское “пушкинство?» развивалось не просто самостоятельно в пушкинском направлении, а «в постоянном диалоге-споре с поэтом, с его романом прежде всего»41. Некое внутренне сопротивление Пушкину было обусловлено многими причинами (это и влияние «натуральной школы», и настроения «в тургеневской онтологии, не принимающей даже в плане возможного идеально-истинного (и не трагического по своей сути) сотворчества людей в любви и их самоустроения»). «Но в 1850-е годы в своих романах, не нарушая “правды жизни?, Тургенев пойдёт за Пушкиным, следуя его мысли о духовном строительстве в любви, оставив жанру повести не покидающее его сомнение в Богоприсутсвии, чувство “лишности? и ничтожности, ощущение хрупкости и бренности любви и счастья»42. И можно сказать,что «онегинская» традиция нашла своего истинного преемника в тургеневском романе.

Выводы к первой главе

«Онегинское» присутствие в литературе обозначается в основномкак

«онегинскийсюжет»,«онегинскиемотивы»,«онегинскаятрадиция». Не

смотря на то, что они используются как синонимичные, понятие «традиция» более широкое, а потому может включать в себя «сюжет» и «мотив». При формировании «онегинской» традиции осваивается не только сюжетная схема, но и такие художественные принципы, как стилевой диалог, фрагментарность, столкновение поэзии и прозы, пародийность, ассоциативность повествования.

Преломление пушкинской, прежде всего «онегинской» романной традиции в творчестве Тургенева было сложным творческим, и шире -- трудным мировоззренческим процессом. Если ранний Тургенев ведет с великим поэтом творческий диалог, считая пушкинское слово слишком идеальным и не соответствующим трагическому устроению жизни, то в 1850-е годы в своих романах писатель идёт вслед за Пушкиным, следуя его мысли о духовном строительстве в любви. Конфликт же между долгом и любовью у Тургенева приобретает новое качество. В его основе лежит не противопоставление любви и долга, а онтологический трагизм бытия. В таком разрешении и путь любви-счастья, и путь долга одинаково трагичны в бытийном значении. Но что в пушкинской картине мира, что в тургеневской, трагедийные жизненные конфликты разрешаются сугубо благодаря духовной силе человека. И можно сказать, что «онегинская» традиция нашла своего истинного преемника в тургеневском романе.



Глава 2. Освоение Тургеневым идейно-структурных элементов пушкинского «Евгения Онегина» в романе «Накануне»

2.1 «Пушкинская традиция» в романе «Накануне»: история вопроса

Вопрос о пушкинском начале в «Накануне» не был предметом специального изучения, хотя в романе можно обнаружить пушкинские аллюзиииреминисценции,проследитьтипологическиеаналогии между

«учеником» и «учителем», не исключающие диалога между ними. На это же указывает и А. А. Бельская, которая рассматривает пушкинское начало в романе «Накануне»43. Но Бельская считает, что Тургенев типологически сближается с Пушкиным в понимании творчества,в теме художника,когда

«в творчестве соединяются два начала -- бессознательное (“горячка рифм?, “священный бред?, “виденье, непостижимое уму?, “безумство?) и сознательное (“свободный ум?, “мысль?, “сладостная мечта?, “упорный труд?) -- и воедино сливаются две равно значимые силы -- таланти ремесло, одарённость и мастерство»44.

В связи с этим исследовательница подробно анализирует образ Шубина в романе «Накануне» и также обращается к некоторым другим произведениям Тургенева. У Пушкина же тема творчества поднимается в цикле стихотворений о поэте и поэзии (например, стихотворения «Поэт» (1827), «19 октября» (1825) и др.), в неоконченной повести «Египетские ночи», в «маленькой трагедии» «Каменный гость».

А. А. Бельская приходит к выводу, что «обращаясь в романе к весьма популярной в 1850-е годы теме художника, Тургенев отходит от характерной для того времени идеализации и романтизации образа художника». «Подобно многим пушкинским героям-гедонистам: Дон Гуану, Лауре, Вальсингаму, Моцарту,Шубин--человекэстетическиодарённый,натура творческая,

артистическая»45. Тургенев в обрисовке творческого человека, который «меж дитей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней», выступает последователем Пушкина46. Представляя в романе скульптуры Шубина, Тургенев защищает как специфику эстетического видения художника, так и его право на независимость «собственных ощущений», «воззрений и понятий» и, следовательно, «выступает апологетом пушкинского принципа свободы творчества»47.

«В “Накануне? Тургенев типологически сближается с Пушкиным не только в оценке искусства как самостоятельной и свободной сферы, но и в понимании сопряжения-общения в нём “земного? и “небесного?»48, -- пишет А. А. Бельская. Тем не менее при очевидной близости писателей пушкинская и тургеневская эстетические концепции отличаются друг от друга. У Тургенева нет «самодовлеющего возвышения искусства»49, так как нравственная сфера для него оказывается все же выше эстетической. В то время как для Пушкина художник даже в повседневности всё ещёпророк, для которого «искусство -- это храм, а служение ему -- «“священная жертва?»50, тургеневский герой не может полностью отрешиться от всего личного. А потому, как заключает А. А. Бельская, «явно проигрывает при сопоставлении с пусть только “добросовестно-умеренным энтузиастом?, но защитником идеи жертвенного служения Берсеневым, с “сухим?, но “сильным? и социально активным Инсаровым, с чуждой поэзии, но стремящейся к “деятельному добру? и избирающей путь лишений Еленой Стаховой». Исследователь, приходит к выводу, что помимо темы двойного бытия художника, писателей объединяет отношение к гедонизму и эвдемонизму. Так оба писателя «защищают ценность не счастья, а “высокой морали?». Вот только моральные мотивации у писателей разные: «у

Пушкина преобладает чувство, у Тургенева -- разум; первый склоняется к этике любви и нравственный идеал его близок к Православию, второй -- к этике долга и нравственный идеал его секуляризирован»51.

Наблюдения и выводы современного ученого представляются нам весьма интересными, хотя и небесспорными. Сложно согласиться с последнимвысказываниемотом,чтообаписателявыступаютименно за

«высокую мораль» (как долга) и отрешаются от счастья, что обусловлено у одного - чувством, у другого - разумом. Данное утверждение возможно применимо только к Берсеневу, который ставит себя «номером вторым», да и то это дикуссионно. Если же, например, говорить о Шубине, то также вряд ли его поступки мотивированы долгом. Он полностью предался искусству и нашел известность в Риме, что позволяет говорить о том, что он возможно отыскал свое счастье. Собственно, вообще не все согласятся с тем, что Пушкин склоняется к этике любви, а Тургенев - долга. Видится, что если они в чем-то и расходятся, то явно не в этом. Судьба их героинь драматически разрешается не из-за моральных предубеждений. Да, Татьяна и Елена лишаются счастья, но именно обывательского счастья, так как ими обеими движет чувство - любовь. Более того, как считает И. А. Беляева, долг оказывается «потребностью души», «своеобразным аналогом счастья»52. Понятия долг и счастье в этом случае не противопоставляются, а даже гармонически связываются, что будет представлено и обосновано в ходе работы.

Пушкинскомувопросувсегдаособое внимание уделяла Г. Б. Курляндская53, по мнению которой художественное мышление Тургенева самостоятельно развивалось в пушкинском направлении, а влияниеПушкиналишьукреплялоипроясняло сложившееся в самом

писателе. «Именно преданность общечеловеческим идеалам и делает Тургенева продолжателем Пушкина. Борьба за раскрепощение щедро одаренного народа, униженного рабством и насилием, любовь к человеку, стремление раскрыть его несомненную духовность, вера в конечное торжество добра -- все это составляет пафос творческой деятельности Тургенева»,54 -- заключает Г. Б. Курляндская, с чем опять же сложно согласиться. Весьма размыто данное утверждение. К тому же в таком случае почти все -- продолжатели Пушкина. Да и не каждый современный исследователь согласится с тем, что Инсаров боролся за «раскрепощение щедро одаренного народа, униженного рабством». В этом просматривается уже некая тенденциозность оценки и отпечаток времени.

Г. Б. Курляндская полагает, что «с этих гуманистических позиций» Тургенев, в полном соответствии с заветами своего учителя, «возвышает романтического революционера Инсарова, за его донкихотскую готовность жить вне себя, для других, для своих братьев, для истребления зла, для водворения справедливости на земле»55. Что опять же очень спорно. С одной стороны, Инсаров в этом плане опоэтизирован, с другой -- показан косным и несколько ограниченным.

Н. Н. Мостовская в работе «“Пушкинское? в творчестве Тургенева» почти совсем не касается романа «Накануне». Она достаточно подробно останавливается на поэтическом творчестве Пушкина и ранних повестях Тургенева, в ее логике прослеживается связь свышеуказанными источниками в понимании свободы творчества. Также она указывает на то, что «пушкинское слово (реминисценции, цитаты) усиливало эмоционально- психологическую тональность» повести Тургенева, «ее скрытый смысл, художественную многомерность»56.

ПушкинскомувопросупосвященыстатьяИ. А. Беляевой

«“Онегинская? традиция в творчестве И. С. Тургенева» и диссертационное исследованиеТ. Г. Дубининой «Пушкинские традиции в творчестве И. С. Тургенева 1840-х - начала 1850-х годов», где речь идет о «проверке» пушкинской художественной мысли Тургеневым в 1840-е годы. Делается вывод о том, что в этот период, писатель находился в постоянном диалоге- споре с поэтом, с его романом прежде всего.

В работе С. В. Гольцер «Онегинские мотивы в творчестве И. С. Тургенева» исследуется поэзия и проза Тургенева, тургеневский герой, роман

«Накануне». Данная диссертация нам оказалась весьма полезной, так как в ней намечены некоторые важные для нас моменты в изучении пушкинского начала в романе «Накануне», в особенности при сопоставлении снов Татьяны и Елены.

Таким образом, можно прийти к выводу, что роман «Накануне» нуждается в дальнейшем исследовании в свете изучения пушкинского и прежде всего «онегинского» начала. Слишком мало сказано о самом романе

«Накануне», когда исследователи пишут о «пушкинстве» Тургенева. Очевидно, что многие суждения и выводы в настоящее время требуют пересмотра и переоценки, с учетом современного состояния науки о творчестве Тургенева.

«Онегинская ситуация» в романе «Накануне»

А. И. Батюто отмечает: «“Евгением Онегиным” оказано известное влияние на сюжетостроение и типологию тургеневского романа в целом»57. И действительно, в сфере сюжета романа Тургенева фигурирует трансформированная «онегинская» ситуация, которую, как пишет Ю. М. Лотман, можно определить икак«столкновения двухмужских персонажей

(конфликт: Онегин -- Ленский)»58 и, в первую очередь, -- как «конфликт между «онегинским» героем и героиней, связанной с образом Татьяны»59. В

«Накануне» прослеживается именно второй случай, так как Ленского здесь по сути нет. Ведь Шубин выступает и как Ленский, и как Онегин. В нем заложено двойственное начало, но при этом черты пушкинских героев присутствуют не в явном виде.

Поэтому в данном ключе (любви) «онегинская» ситуация в упрощенном виде включает в себя соответственно приезд героя, знакомство с героиней (соседкой), любовное признание героини, решительное объяснение героев, отъезд героя из усадьбы, случайная встреча по прошествии некоторого времени, любовное признание героя замужней героини. И что значимо -- оба признания при этом были отвергнуты друг другом.

Вот в «Накануне» все развивается по этой же сюжетной схеме, но только до момента первого признания (далее последует воссоединение влюбленных и их отъезд из России). Так герои романа проходят испытание любовью, с учетом расстановки персонажей (ситуация), восходящей в немалой степени к пушкинскому роману. Действие начинается в деревне. Если быть точнее, у Тургенева -- в Кунцево, в окрестностях Москвы. Все, что окружало Елену, казалось ей бессмысленным или непонятным. «Ее душа

<…> билась, как птица в клетке, а клетки не было: никто не стеснял ее, никто ее не удерживал, а она рвалась и томилась» [Тургенев: VI, 195]60. Елена задумывается о любви: «“Как жить без любви? а любить некого!? -- думала она, и страшно становилось ей от этих дум, от этих ощущений» [Тургенев: VI, 195]. «Елена, сама того не подозревая, ожидала чего-то более “фатального?» [Тургенев: VI, 215]. Про Татьяну Пушкин тоже пишет, что

«давно ее воображенье…алкало пищи роковой», «душа ждала... кого- нибудь» [Пушкин: VI, 54]61. Собственно, в ожидании некого перелома в жизни находились обе героини. Это ожидание было предуготовлено литературой и «чужеродностью» семьи, что будет подробно рассмотрено в следующем параграфе.

А дальше Тургенев усложняет ситуацию выбором женихов, ожиданием того, кто действительно не похож на остальных. Татьяна сразу поняла, что Онегин -- «это он!» [Пушкин: VI, 54]. Елена -- чуть позднее, она часто размышляла о природе своих чувству к Инсарову. Обе девушки влюбляются, становятся еще более задумчивыми и это отражается на их здоровье и внутреннем состоянии. Так, Татьяна не спит ночью, горячо беседует с няней о любви. Елена же ведет дневник: «Опять беспокойство... Я не совсем здорова» [Тургенев: VI, 229], «Я не спала ночь, голова болит» [Тургенев: VI, 229]. Елена наконец-то находит то «роковое слово», которое как нельзя точно характеризует то, что с ней происходит: «Слово найдено, свет озарил меня! Боже! сжалься надо мною... Я влюблена!» [Тургенев: VI, 229] (ср. у Пушкина

«Я не больна: Я... знаешь, няня... влюблена» [Пушкин: VI, 60]).

Когда Елена согласилась «идти вместе» с Инсаровым, она рассуждала о

«долге» как о «любви» и о «любви» как о «долге»: «Да, Дмитрий, мы пойдем вместе, я пойду за тобой… Это мой долг. Я тебя люблю… другого долга я не знаю» [Тургенев: VI, 266]. По этому поводу И. А. Беляева высказала следующую мысль: «И в этом совершенно неожиданном слиянии, казалось бы, противоречивых понятий, как раз соединялось то, что несла собой и “любовь-наслаждение?, и “любовь-жертва?»62.

Надо отметить, что сам сюжет романа «Накануне» не буквально повторяет основную сюжетную линию «Евгения Онегина». Но связь ТургеневасПушкинымсильнеевсегоощущаетсяневпрямом сходстве

сюжетных мотивов, а в развитии того нового, что внес Пушкин в разработку структуры характеров в романе «Евгений Онегин». Так, собственные переживания и раздумья тургеневских героев, даже их жизненные позиции воспроизводятся с учетом пушкинского контекста. Опираясь на пушкинские образы, Тургенев переносит философское, трагедийное содержание романа в глубину подтекста. «На поверхности остается традиционная заземленно реальная сюжетная канва, лишь косвенно затрагивающая основную тургеневскую тему, присущую всему его творчеству: смертная тоска по недостижимому человеческому счастью, любовьисмерть»63,--отмечает Н. Н. Мостовская. Исследовательница полагает, что «и для Пушкина, и для Тургенева неприемлем гедонизм, согласно которому основой жизни является наслаждение; не оправдан эвдемонизм, в соответствии с которым смысл бытия человека составляет счастье»64, так как это противоречит как пушкинскому, так и тургеневскому мировоззрению.

В 1950-е Тургенев снова начинает воссоздавать в своих романных текстах «возможный» онегинский сюжет65 как альтернативу трагическому реализующемуся сюжету. Для этого представляется целесообразным сопоставить образы героинь, обозначить роль возлюбленных в их судьбе, проанализировать сны как важнейший элемент сюжета и динамической структуры образа Татьяны и образа Елены, мотив снега и холода (шире -- водного пространства).

Главная героиня у Пушкина и Тургенева: типологический аспект

Большим мастером в создании женских образов, тонким знатоком женской души и сердца был Тургенев. Он нарисовал целую галерею изумительных русских женщин.

Елена в романе «Накануне» -- «удивительная девушка» [Тургенев: VI, 164]. Она, как и Татьяна, наделена природным умом, доброжелательна, религиозна. Но при этом в героине Тургенева есть нечто иное - стремление выйти из узких рамок семьи на простор общественной деятельности. Помощь бедным, забота о них, задумчивость и молчаливость составляют главное свойство натуры Елены: «она с детства жаждала деятельности, деятельного добра; нищие, голодные, больные её занимали, тревожили, мучили; она видела их во сне, расспрашивала об них всех своих знакомых; милостыню она подавала заботливо; с невольною важностью, почти с волнением» [Тургенев: VI, 183]. А после того как познакомилась с нищеюдевочкой Катей и узнала из её рассказов о «жизни на всей Божьей воле», стала воображать себя странницей: «думала о том; как-она вырежет себе ореховую палку, и сумку наденет, и убежит с Катей; как она будет скитатьсяпо дорогам в венке из васильков...» [Тургенев: VI, 183].

Как и Татьяна Ларина, Елена была одинока в своей семье: сначала обожала отца, потом страстно привязалась к матери, но вскоре охладела к обоим. Отец стал её бояться и говорил о ней, что она «какая-то восторженная республиканка» [Тургенев: VI, 182]. Свою героиню, Тургенев описывает так:

«…Слабость возмущала её, глупость сердила, ложь она не прощала «во веки веков»; требования её ни перед чем не отступали, самые молитвы не раз мешались с укором. Стоило человеку потерять её уважение, -- а суд произносила она скоро, часто слишком скоро, -- и уж он переставал существовать для неё. Все впечатления резко ложились в её душу; не легко давалась ей жизнь» [Тургенев: VI, 182].

Здесь нельзя не заметить схожие черты у Татьяны и Елены. Обе казались чужими в семье, были задумчивыми, обеим часто былоодиноко. Так Елена, как и Татьяна, часто сидела у окна: «Между тем Елена вернулась

в свою комнату, села перед раскрытым окном и оперлась головой на руки. Проводить каждый вечер около четверти часа у окна своей комнаты вошло у ней в привычку. Она беседовала сама с собою в это время, отдавала себе отчет в протекшем дне» [Тургенев: VI, 182]. Далее в романене раз повторится эта деталь: «Елена дольше обыкновенного не отходила от окна» [Тургенев: VI, 185]; «Елена <...> подходила к окну, прикладывалась горячим лбом к холодному стеклу и думала...» [Тургенев: VI, 231]; «Елена прислонилась головою к спинке кресла и долго глядела в окно» [Тургенев: VI, 294]. Вспомним, что такая же повторяющаяся сюжетная ситуация возникает и у Татьяны: «И часто целый день одна сидела молча у окна» [Пушкин: VI, 42]; «Татьяна пред окном стояла; на стёкла хладные дыша» [Пушкин: VI, 70]; «Одна, печальна под окном, / Озарена лучом Дианы, / Татьяна бедная не спит / И в поле темное глядит» [Пушкин: VI, 118].

Конечно, преувеличивать степень «нелюдимости» и «отверженности» Татьяны (как и Елены) в собственной семье в наши задачи не входит. Но тем не менее можно сказать, что в сознании героини подобное ощущение закрепилось. Отсутствие опоры в домашних обстоятельствах заставляет её в книгах «искать обоснование этому правдивому и не объяснимому рационально ощущению»66, и «книги “заменили? Татьяне понимание реальности»67. Это позволяет нам провести параллель с Еленой.

Из описания Тургеневым детства Елены, следует, что ее гувернантка была неравнодушна к литературе. Елена же, как она сама о себе же пишет в дневнике, стихов не любит, более того, она совсем не знает толка в художестве. Но при всем этом мир героиней осмысляется с помощью именно литературной меры. На наш взгляд, в этом случае опять проявляется некоторая «структурная трансформация онегинской ситуации»68, но уже в словесномплане.Еленавоспринимаетсебя,вотличиеотТатьяны, не

книжно, но ведет себя согласно литературным представлениям. Ср.: «-- возбуждаете мое любопытство, -- продолжала Елена. -- Ну, а скажите, не отомстил он этому турецкому are? ... -- Мстят только в романах, Елена Николаевна» [Тургенев: VI, 201].

Нельзя не отметить и привлекательность девушек, особенную красоту. Так художник Шубин воспринимает красоту Елены как идеал, сотворенный природой. Для него она, по мнению Г. П. Козубовской, «красота, обретшая земные очертания, Душа, светящаяся через “косную материю?»69. Но любовь ШубинакЕленереализовываетсявполуироничныхвербальныхжестах:

«Елена Николаевна… Вы безжалостно топчете мсье Поля, Вы безжалостно ходите по нем, а мсье Поль благословляет Вас, и Ваши ножки, и Ваши башмаки на Ваших ножках, и подошвы Ваших башмаков»[Тургенев: VI, 240]. Здесь очевидна отсылка к Пушкину, который на протяжении всего романа, то и дело восхищается прекрасными женскими ножками, и Татьяниными, в частности: «То в хрупком снеге с ножки милой / Увязнет мокрый башмачок» [Пушкин: VI, 103]. Ю. Н. Чумаков видит в словах Шубина явный «пушкинский код», который ярко проявляет себя «в этом признании, балансирующем на грани игрового и серьезного и в упоминании ножек»70.

В «Евгении Онегине» на протяжении нескольких глав героине сопутствует устойчивый мотив, многократно напоминающий о зиме, который указывает и проясняет очень важные черты духовного облика Татьяны. В романе «Накануне» нет столь настойчивых зимних мотивов, но есть другой, который оказался результатом переосмысления Тургеневым образа Татьяны: от описания ее детства, где зимний мотив только мелькает, до Татьяны-княгини: «У! Как теперь окружена / Крещенским холодом она!» [Пушкин: VI, 182]. Холодность Елены (лишь раз связанная с холодом зимы) постоянно,спервыхглавописываетсявсвязисобразом камня,

неподвижности. Г. П. Козубовская здесь отмечает мотив статурности, восходящий к античности: «“Статуарностью” Елены сюжет замыкается в композиционное кольцо. В начале романа она статуя, которой любуются, молчаливо соперничая друг с другом, окружающие ее мужчины: так в возведении к архетипу обыгрывается семантика имени -- Елена Прекрасная»71.Вфиналеже,послесмертиИнсарова,--она застывает

«окаменевшей» статуей. По словам исследователя, «возвращение к статуе предваряет мотив “исчезнувшего следа? Елены, который заключает в себе семантику отлетевшей души»72.

Всем своим обликом Елена, напоминает птицу, которая, как и Лиза Калитина, покинула своё «дворянское гнездо»: «Во всем ее существе, в выражении лица, внимательном и немного пугливом, в ясном, но изменчивом взоре, в, улыбке, как будто напряженной, в голосе, тихом и неровном, было что-то нервическое, электрическое, что-то порывистое и торопливое...» [Тургенев: VI, 182]. И когда Елена приходила к Инсарову, то тот всегда сначала слышал шум: «Что-то слегка зашумело за дверью...» [Тургенев: VI, 250]. Иными словами, героиня Тургенева перед своим появлением создавала небольшой шум, подобный звуку от взмахов крыльев взлетающей птицы.

Как справедливо полагает Г. П. Козубовская, «“птичье” связывается с Еленой, наращивая семантику имени -- Душа в редуцированной ассоциативной метафоре “крылья души”»73. Елену не устраивает то положение, в котором она сейчас находится, ей хочется идти вперед, к неведанному. Оттого и появляется мотив неудовлетворенности души, обозначенный в дневниковых записях: «Отчего я с завистью гляжу на перелетных птиц? Кажется, полетела бы с ними, полетела -- куда, не знаю, только далеко, далеко отсюда» [Тургенев: VI, 224]. Этот знаковый мотив усиливается сравнением жизни с тюрьмой: «Ее душа и разгоралась, и погасала одновременно, она билась, как птица в клетке, а клетки небыло…»

[Тургенев: VI, 184]. Елене, несмотря на внешнее спокойствие, не под силу было справиться с порывами взволнованной души. И эта тоска по неизведанному так или иначе отражается в ее облике, потому-то родные порой удивлялись и пожимали плечами. Подобные «странности» героини тоже обозначены в метафорике птицы: «Гроза проходила, опускались усталые, не взлетевшие крылья…» [Тургенев: VI, 184]. В романе Пушкина таких сравнений не найти, лишь один раз к ней няня обращается сходным образом: «О пташка ранняя моя!» [Пушкин: VI, 68]. Это говорит о том, что в Татьяниной душе еще не зародились столь сильные стремления к свободе и переменам.

Возвращаясь к сказанному ранее, следует отметить то, что мотив статуарности Елены и «зимний» мотив Татьяны сближены неким таинственным ощущением судьбы, меры, закона свыше, которое сделало счастье невозможным.

По мнению Г. Б. Курляндской, Елена в «Накануне» с неизбежностью становится трагической героиней, потому что она «ближе других стоит к субстанциональному содержанию мира» и вместе с тем не свободна от страстной жажды счастья и, следовательно, самоутверждения74. Она, как и другие тургеневские девушки, мечтала о встрече с возлюбленным как учителем жизни, который бы ответил на вопрос, как делать добро. Инсаров ответил на главный вопрос ее мысли и стал избранником ее сердца. Но после воссоединения с Инсаровым Елена терзалась сознанием «вины» и остро ощущала жизнь как всеобщую трагедию. Болезнь и смерть Инсарова она переживает как возмездие. Была вина, свершилось наказание. Как считает Г. Б. Курляндская, «потеряв Инсарова, Елена предстоящий подвиг в Болгарии рассматривает не как служение деятельному добру, а как искупительную жертву, какрасплату за“вину?»75. Исследовательницаприходит к выводу,

что общественная деятельность должна быть выражением идеальных устремлений, совершенно свободных от личного начала, с чем мы бы поспорили. Потому что именно любовь как духовно-нравственный порыв (а не рациональная мораль) движет Еленой в ее желании уйти в сестры милосердия после смерти Инсарова. Она остается верна делу всей его жизни не от отчаяния и не потому, что считала это последней волей мужа, а потому, что «она движима той любовью, в которой созрела и окрепла ее душа»76 -- как справедливо полагает И. А. Беляева. Это свободный выбор Елены, так того захотела она сама.

Ощущение трагичности жизни Елены видно в следующем рассуждении автора: «…след Елены исчез навсегда и безвозвратно, и никто не знает, жива ли она еще, скрывается ли где, или уже кончилась маленькая игра жизни, кончилось ее легкое брожение, и настала очередь смерти. Случается, что человек, просыпаясь, с невольным испугом спрашивает себя: неужели мне уже тридцать… сорок… пятьдесят лет? Как это жизнь так скоро прошла? Как это смерть так близко надвинулась? Смерть, как рыбак, которыйпоймал рыбу в свою сеть и оставляет ее на время в воде: рыба еще плавает, но сеть на ней, и рыбак выхватит ее -- когда захочет» [Тургенев: VI, 298-299].

Но «размышления о людях, которые и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет не замечают жизни -- это размышление о тех, кто замкнут в себе, в своем круге»77. Такой Елена не была никогда, как отмечает И. А. Беляева, «она всегда хотела освободить муху из лап паука, то есть освободить человека из лап “тайных сил?»78, с чем невозможно не согласиться. «И светлый и сильный образ Елены как бы прорывается через ту сеть, в которую “смерть-рыбак? ловит рыбу. А ее детские мечты о том, как она будет “скитаться по дорогам в венке из васильков? лишь только подчеркивают ее избранническую, почти пастырскую миссию, так как

васильки нередко уподоблялись “прелестным пастырям среди волнующегося моря колосьев и вещали людям о милости и благости неба?»79.

И. А. Беляева пишет, что «“нравственный закон? долга, который неминуемо подчиняет себе героев его повестей, становится еще и потребностью души и даже своеобразным аналогом счастья (довольства и спокойствия, об этом неоднократно говорит Тургенев в эпилогах) его романных героев»80. И нам эта точка зрения кажется наиболее убедительной. И становится очевидным, что «счастье и долг могут быть гармонически согласны между собой. Только происходит это в том случае, когда на первый план выдвигается духовно-нравственная сторона человеческого бытия, свидетельствующая о метафизической прочности человека»81. И тогда получается, что в романе Тургенева можно найти не только трагедийные смыслы любви (а лучше сказать «драматически переживаемые» по справедливому замечанию И. А. Беляевой), но и «смыслы гармонизирующие, эмоциональность “благодарного приятия мира?, любви к людям»82.

В сцене, когда Онегин застает плачущую Татьянунад письмом, героиня предстает в какой-то абсолютной гармонии трагического. Воспоминания о прошлом растрогали ее сердце, но она нашла в себе силы, чтобы сохранить мир в душе. Елена в конце романа также приобретает черты гармонического спокойствия. Осознание своего горя позволило ей обрести понимание высшего порядка. И недаром смерть Инсарова Тургенев изображает в Венеции. Ведь Елена, окаменевшая от горя, подобна этому прекрасному женственному городу с его необычайной красотой. Венеция, казалось бы движущаяся к гибели, на самом деле идет к возрождению. И то же самое можно сказать о героине Тургенева. Теперь Елена нашла свое предназначение -- в милосердном служении.

Интересно еще и то, что в культурном контексте, Венеции обычно противопоставляется Петербург как водный город, ассоциирующийся с мужским началом83. Пушкин в романе «Евгений Онегин» изображает именно его. И возможно не случайно, так как за отказом Онегину скрывается мужество героини (в прочем в решении Елены остаться на родине мужа оно также проявляется). Теперь Татьяна становится в той ситуации, в которой изначально был Евгений: «Урок ваш выслушала я? Сегодня очередь моя» [Пушкин: VI, 186].

Но несмотря на это небольшое различие, Татьяна и Елена имеют сходные черты. И самым главным, что объединяет героинь Тургенева и Пушкина, становится любовь. Для них она выше счастья и морали (как долга). Потому Татьяна не преступает черты и отказывается от счастья в обывательском понимании. Елена же всеми силами стремиться свое счастье поймать -- она становится женой того, кого действительно любит полной, многогранной любовью. Вот только Елена все равно по сути, по духу, по существу своему, как бы не поступила и внешне что бы не совершила - такая же, как Татьяна. И поэтому они обе оказываются в итоге как бы за пределами этой антиномии: счастье или долг. В то же время и та, и другая остаются верны любви, которая одну призывает остаться с мужем (из любви к Онегину в том числе), а другую -- следовать за ним, оставляя своих близких и далее после смерти его быть с ним.

Мотив водного пространства в романе «Накануне»

Мотив воды, водного пространства приобретает в романе «Накануне» символическое значение. Как показал В. Н. Топоров, морская тема у Тургенева стала «важным личным переживанием»: ученый имеет в виду историю, произошедшую с молодым писателем на горевшем пароходе84. На

роковую роль водной стихии в жизни героев Тургенева, на выражение ею «идеи бездны, смерти»85, указывает и Г. А. Михайличенко. Море и «морское» в высокой степени обладают способностью выполнять прогностическую функцию, что и объясняет не только неслучайную, но и «важную роль этого образа в снах, девиациях, состояниях измененногосознания, пророчествах»86.

Как отмечает О.Б. Брагина, доминирующим образом в открывающем роман «Накануне» пейзаже является река, то есть водная субстанция87. Действие разворачивается на берегу («В тени высокой липы, на берегу Москвы-реки» [Тургенев: VI, 160]). «Свежесть» реки подчеркивает гармонию природы и ее благодатное влияние на человека. Но все-таки где-то глубоко здесь присутствует и тревога, и во многом потому, что вода неразрывно связана с представлениями человека об «опасном» пространстве.

Изображение Царицынского пруда в романе «Накануне» несет большую смысловую, сюжетную нагрузку. Именно во время прогулки в Царицыно зарождаются чувства Инсарова и Елены: «Казалось, застывшая масса стекла тяжело и светло улеглась в огромной купели, и небо ушло к ней на дно, и кудрявые деревья неподвижно гляделись в ее прозрачное лоно» [Тургенев: VI, 204]. Г. А. Михайличенко отмечает здесь мотив умиротворения, который связывается с покоем в юной душе, еще не искушенной любовью.

И получается, что с одной стороны, застывшая вода в пруду не предвещает ничего плохого, там «есть все-таки ключи или источники -- своего рода сигналы обновления и надежды»88. С другой -- в этой воде нет свежестииновизны,иэтоограниченноепространство.А каждое ограниченное пространство наполнено для человека большей тревогой. Не зря в этом эпизоде романа за каскадами прудов «темнеют сплошные леса». И чем серьезнее становятся отношения Елены и Инсарова, тем чаще погода в романе «Накануне» меняется в худшую сторону. И тогда эмоциональные интонации тургеневского пейзажа становятся более тревожными и мрачными.

Когда Елена решает признаться Инсарову в любви, начинается дождь. Яркое солнце сменяется ливнем и громом, хотя потом на небе снова появляется солнце. Когда Инсаров идет делать Елене паспорт, начинается ливень. После этого случая он заболевает.

Здесь нельзя не вспомнить и о путешествии Елены и Инсарова по Венеции, стоящей на воде и представляющей собой сеть каналов. И этот город на воде, при всей его красоте и лучезарности, становится для героев городом смерти.

И в конце произведения, когда Елена по морю везет мертвого мужа на его родину, начинается буря. Море неспокойно и чувствует горе Елены, об этом свидетельствуют краски, которыми Тургенев изображает жуткую картину: «Адриатика катила перед ними мутно-синие волны; они пенились, шипели, набегали и, скрываясь назад, оставляли на песке мелкие раковины и обрывки морских трав» [Тургенев: VI, 286].

...