Как мы видим, репутация Достоевского была весьма специфической еще до каторги, между ним и его единомышленниками быстро возникли разногласия и споры, из-за чего негативные рецензии на его произведения более многочисленны и встречаются чаще, чем положительные отзывы. Разумеется, ссылка исключила писателя из круга лиц, обсуждаемых в прессе, даже после помилования упоминания о нем единичны и крайне осторожны, вплоть до полного исключения из статьи имени автора описываемых произведений.

В данной ситуации Достоевский остро нуждался в каком-то новом слове, которое заставило бы перестать говорить о нем в контексте давно утратившей актуальность натуральной школы и снова вернуло бы к нему внимание читателей и критиков, причем уже на иных основаниях.

Глава 2. Переводы Диккенса, читавшиеся Достоевским до 1861 года

Начиная анализ изданий тех произведений Диккенса, которые предположительно были доступны Достоевскому и читались им, следует отметить, что точных данных по этому вопросу нет. Не представляется возможным определить с точностью даже то, какие именно романы английского писателя Достоевский читал или хотя бы знал сюжет: популярность Диккенса, как отмечалось выше, была такова, что информацию о его произведениях можно было почерпнуть из критических статей и даже из разговоров о предметах, к литературе не относящихся вовсе. Говорить о конкретных изданиях, доступных Достоевскому, еще более сложно, так как даже список книг из домашней библиотеки писателя, составленный А. Г. Достоевской, не содержит указаний более подробных, чем название книги и количество томов. Тем не менее, согласно упомянутому списку в библиотеке Достоевского в 1877 году были следующие книги Диккенса: «Холодный дом», «Рождественские повести», «Домби и сын» - все на французском языке.

Согласно книге «Библиотека Ф. М. Достоевского: Опыт реконструкции. Научное описание» Библиотека Ф. М. Достоевского: Опыт реконструкции. Научное описание. СПб.: Наука, 2005., издание «Рождественских повестей» относится к более позднему периоду, чем интересующий нас (1869 или 1874 год Там же. С. 218.). Два других издания, однако, могли появиться в коллекции Достоевского в интересующий нас период. Предполагаемое издание «Холодного дома» - «Bleak-House. Roman anglais. Traduit avec l'autorisation de l'auteur sous la direction de P. Lorain par H. Loreau» могло быть 1857 года (но, впрочем, и одним из переизданий - 1858, 1866, 1869, 1871 или 1873 года). «Домби и сын» же - «Dombey et fils, par Charles Dickens. Roman anglais. Traduit sous la direction de P. Lorain, par M-le Bressant» могло быть издано в 1857, 1859, 1866, 1869 или 1877 году.

За период каторги имеется лишь одно упоминание о читаемых Достоевским романах Диккенса: «Он отказывался даже от чтения приносимых молодежью книг и только раза два заинтересовался «Давидом Копперфильдом» да «Замогильными записками Пиквикского клуба» Диккенса, в переводе Введенского, и брал их в госпиталь для прочтения» Мартьянов П. К. Из воспоминаний «В переломе века» // Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. В 2 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1990. С. 340.. Речь идет о периоде 1850-1854 года, когда Достоевский находится в омском остроге - впрочем, следует отметить, что эти впечатления содержатся в мемуарах, вышедших в свет только в 1895 году, что дало, в частности, Майклу Футреллу Futrell M. H. Dostoevskii and Dickens // Dostoevskii and Britain. Washington D.C.: BERG, 1995. P. 86. основания считать подобный документ непрямым доказательством знакомства Достоевского с творчеством английского романиста.

Согласно записям в дневнике А. Г. Достоевской за 1867 год, когда они с мужем были за границей, Достоевский, стремясь руководить чтением жены, несколько раз брал для нее в библиотеках романы Диккенса. Исходя из этого, можно предположить, что сам он до этого года их уже прочел, может быть, даже в интересующий нас период. Рассмотрим эти свидетельства подробнее. В записи от 23 мая (4 июня) 1867 года упоминается, что Достоевский взял в библиотеке Дрездена «Жизнь и приключения Николаса Никльби». В записи от 27 мая (8 июня) сообщается о том, как библиотекарь накануне по ошибке выдал вместо второй части «Лавки древностей» («Marchand d'Antiquitйs» в дневнике) первую книгу «Дэвида Копперфильда» Достоевская А. Г. Дневник 1867 года. Книжка первая. М.: Наука, 1993. URL: http://az.lib.ru/d/dostoewskaja_a_g/text_1867_dnevnik.shtml (дата обращения: 29.05.2019). Обе книги (и «Николас Никльби», и «Лавка древностей») были на французском Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1990. С. 67.. По поводу последнего романа следует отметить, что есть основания предполагать, что Достоевский еще давно прочитал его: М. М. Достоевский 10 сентября 1849 года сообщал брату о том, что «Диккенс печатает новый роман: „Записки Давида Коперфильда". Ждут окончания, чтоб переводить» Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского: В 3 т. Т. 1. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999. С. 171..

Так как полный анализ всех существующих переводов Диккенса на французский и русский языки - с тем, чтобы выявить доступные Достоевскому в период до 1860 года, - ощутимо превышает возможности этого исследования, сосредоточимся на переводах романа Диккенса, который считается (об этом см. далее) самым близким источником «Униженных и оскорбленных» - «Лавке древностей». Это кажется разумным, учитывая, что большинство исследователей в этом романе Достоевского выделяют исключительно сходство Нелл (Нелли) с героиней Диккенса. Некоторые исследователи говорят о прямом влиянии на «Униженных и оскорбленных» этого романа (в частности, Майкл Холлингтон), утверждают, что произведение Достоевского является в своем роде «переписанным» романом Диккенса Hollington M. The Reception of Charles Dickens in Europe. London: Bloomsbury, 2013. P. 98..

С высокой долей вероятности можно полагать, что во время написания «Униженных и оскорбленных» Достоевский также читал «Крошку Доррит». Этот роман Диккенса переводился на русский прямо в ходе его публикации на языке оригинала и вышел в 1856-1857 годах в «Отечественных записках» Катарский И. М. Диккенс в России. С. 310., а в октябре 1859 г. М. М. Достоевский писал брату, что с удовольствием прочитал «Крошку Доррит» и советует взять ее в библиотеке и прочесть. Разумеется, нельзя утверждать, что Федор Михайлович точно прочитал роман в это время, но многочисленные параллели между ним и «Униженными и оскорбленными», которые будут описаны в следующей главе, позволяют подозревать, что это так. Той же точки зрения придерживается и И. М. Катарский в своей монографии, хотя и не приводит полного анализа возможных заимствований из романа Диккенса Там же. С. 400..

Возвращаясь к основной теме этой главы, а именно возможностям Достоевского ознакомиться с содержанием «Лавки древностей», отметим, что первое знакомство с фабулой романа могло произойти еще в 1841 году, когда «Литературная газета» и «Северная пчела» публиковали на своих страницах переводы зарубежных отзывов о еще не законченном романе. Затем роман был напечатан в «Библиотеке для чтения» в 1843 году. К сожалению, в этом переводе роман оказался лишен социального контекста, например, там выпала глава XLV с описанием бунта рабочих. Подобная лакуна заставила, в частности, Белинского отозваться о романе как о повторении Диккенсом самого себя, уже не вызывающем ни удивления, ни восхищения Бе-линский В. Г. Полное собрание сочинений: В 9 т. Т. 8. М.: Художественная литература, 1995. С. 97.. Помимо этих вариантов возможно также знакомство Достоевского с извлечениями из романа, например, отрывок из него был помещен в «Москвитянине» в 1843 году под заголовком «Торговец-антикварий», а затем в 1848 году там же опубликован рассказ «Нелли» - краткий пересказ романа Диккенса Катарский И. М. Диккенс в России. С. 392.. В пользу предположения, что Достоевский действительно был знаком с романом «Лавка древностей» еще в 1840-х годах, говорит также и сопоставление эпизодов этого романа и рассказа «Елка и свадьба» Достоевского, сделанное Майклом Футреллом Futrell, M. H. Dostoevskii and Dickens // Dostoevskii and Britain. Washington D.C.: BERG, 1995. P. 90.. Исследователь отмечает, что тема взрослого мужчины, стремящегося жениться на богатой молодой девушке (или же домогающегося близости с бедным ребенком, как в случае Ставрогина из «Бесов»), то и дело возникающая в произведениях Достоевского, хоть и связана с биографическими событиями семьи Достоевских (так, в «Бедных людях» довольно четко прослеживаются мотивы биографии Варвары Михайловны Достоевской - сестры писателя, вышедшей в семнадцать лет за 44-летнего вдовца П. А. Карепина, которого Ф. М. Достоевский подозревал в меркантильности Волгин И. Л. Сага о Достоевских // Октябрь. 2009. №1. Эл. Ресурс. URL: http://magazines.russ.ru/october/2009/1/vo4.html (дата обращения: 23.05.2019).), но все же, прослеженная до самого конца, несет на себе отпечаток диккенсовского мистера Квилпа из «Лавки древностей» с его планом женить Дика Свивеллера на Нелл. Этот мотив, а также образ рано повзрослевшего ребенка, униженного жестоким миром, проходящий сквозь все творчество Достоевского, как уже отмечалось выше, позволяет предположить, что Достоевский был знаком с этим романом Диккенса уже в 1840-х годах.

Не будет лишним, однако, рассмотреть варианты более позднего знакомства русского автора с «Лавкой древностей». В 1853 году русский перевод романа вышел в «Библиотеке романов, повестей, путешествий и записок» под заголовком «Дедушка и внучка» Диккенс Ч. Дедушка и внучка // Библиотека романов, повестей, путешествий и записок. 1853. Т. 5, вып. 6.

Диккенс Ч. Дедушка и внучка // Библиотека романов, повестей, путешествий и записок. 1853. Т. 7, вып. 6.. Как установил И. М. Катарский, и перевод 1843 года, и 1853 сделаны с сокращенного французского перевода. Катарский И. М. Диккенс в России. С. 392. С высокой долей вероятности можно утверждать, что Достоевский так или иначе был знаком с тем вариантом романа, который был опубликован в первом французского переводе (и был сокращенным). Dickens Ch. Le Marchand d'antiquitйs, trans. A. J. B. Defauconpret, 2 vols, Paris: G. Barba, 1842. В первую очередь обратим внимание на то, что другого перевода в распоряжении просто не было (или он не был нами найден), так как полный перевод романа «Лавка древностей» был выпущен во Франции только в 1857 году, если верить предисловию Диккенса к этому изданию Dickens Ch. Le Marchand d'antiquitйs, trans. A. Des Essarts, 2 vols, Paris: L. Hachette, 1857.. Предположение подтверждается также почти полным совпадением текстов первого полного русского перевода (1843 года, опубликованного в «Библиотеке для чтения»). В том числе важным кажется начало этого перевода, совпадающее с французским, а не с английским оригиналом. Как в современных изданиях, так и в первых, датируемых 1841 годом (и том, где «Лавка древностей» еще была частью более глобального романа «Часы мистера Хамфри» Dickens Ch. Master Humphrey's clock. Vol. 1-2. London: Chapman and Hall, 1840-1841., и первом отдельном издании Dickens Ch. The old curiosity shop: a tale. London: Chapman and Hall, 1841.) роман начинается с фраз «night is generally my time for walking. In the summer I often leave home early in the morning, and roam about fields and lanes all day, or even escape for days or weeks together; but, saving in the country, I seldom go out until after dark, though, Heaven be thanked, I love its light and feel the cheerfulness it sheds upon the earth, as much as any creature living» Там же. С. 37..

Во французском же переводе роман начинается с обращения к читателю и с описания дома героя-рассказчика и его отношений с соседями, очевидно взятом из начала «Часов мистера Хамфри»: «Mes lecteurs ne doivent pas s'attendre а apprendre oщ je demeure. C'est un fait qui, quant а prйsent, n'intйresserait personne ; mais comme il pourrait s'йtablir entre eux et moi par la suite des relations de sympathie et d'amitiй, qui leur inspireraient peut-кtre le dйsir de me connaоtre personnellement et qu'il serait mкme possible que la plus lйgиre circonstance se rattachant а moi, et mкme le lieu de ma rйsidence, eussent quelque charme pour eux, je crois devoir les prйvenir, dиs le commencement de notre connaissance, qu'ils n'en sauront jamais que le peu que je vais leur dire» Dickens Ch. Le Marchand d'antiquitйs, trans. A. J. B. Defauconpret, 2 vols, Paris: G. Barba, 1842. P. 1.. Приведем для сравнения начало первой главы первой публикации этого произведения Диккенса: «The reader must not expect to know where I live. At present, it is true, my abode may be a question of little or no import to anybody; but if I should carry my readers with me, as I hope to do, and there should spring up between them and me feelings of homely affection and regard attaching something of interest to matters ever so slightly connected with my fortunes or my speculations, even my place of residence might one day have a kind of charm for them. Bearing this possible contingency in mind, I wish them to understand, in the outset, that they must never expect to know it» Dickens Ch. Master Humphrey's clock. Vol. 1. London: Chapman and Hall, 1840. P. 1.. Далее французский перевод пропускает абзац и переходит сразу к описанию здания, в котором живет герой-рассказчик.

Обратим внимание, что в первом русском переводе романа это вступление также было сокращено и русский перевод начинается сразу с третьего абзаца английского оригинала текста (и, соответственно, со второго абзаца французского перевода): «Я живу в одном из предместий Лондона, в старом доме, который теперь так же тих, как был шумен прежде, в старину, когда в нем обитали славные рыцари и прекрасные дамы. Когда я в нем поселился, несколько лет назад, соседи мои очень любопытствовали узнать кто я таков, откуда и отчего веду жизнь такую уединенную» Диккенс Ч. Лавка древностей // Библиотека для чтения. Т. 57. 1843. С. 1. (Иностранная словесность). Стоит отметить, что в пользу того, что именно этот перевод был доступен Достоевскому и мог повлиять на его творчество, косвенно говорит то, что когда герой-рассказчик «Униженных и оскорбленных» пытается узнать об умершем Смите у его соседей, арендодателя и дворника, никто не мог ничего о нем сказать. Как мы увидим в следующей главе, в романе Достоевского образ Смита в начале романа отчасти вобрал в себя образ персонажа-рассказчика, что вызвало зеркальное отражение обстоятельств начала романа. К подобному же отражению можно отнести, возможно, то обстоятельство, что соседи рассказчика Диккенса очень хотели о нем узнать побольше и выдумывали про него и его занятия небылицы, в то время как одинокий старик Достоевского совершенно никого в доме не интересует.

Возвращаясь к вопросу о возможности знакомства Достоевского с тем или иным вариантом перевода «Лавки древностей» до написания «Униженных и оскорбленных» и подводя итоги, отметим два немаловажных обстоятельства: во-первых, маловероятно, что Достоевский был знаком с романом Диккенса только по пересказам, печатавшимся в журналах (как будет показано в следующей главе, сходств между романами русского и английского авторов значительно больше, чем отмечаемое исследователями обычно подобие главных героинь, и многие из них заключаются в таких деталях, которые в пересказах опускаются); во-вторых, практически с полной уверенностью можно утверждать, что вне зависимости от того, читал ли Достоевский русский перевод 1843 года, 1853 года или французский сокращенный перевод - основа текста была одна и та же, а именно кратко рассмотренный выше первый перевод «Лавки древностей» на французский язык. Учитывая не раз появлявшуюся у исследователей точку зрения, что Достоевский был знаком с этим романом Диккенса в 1840-х годах, мы сократим круг текстов, предположительно читавшихся русским автором до двух: издания романа в «Библиотеке для чтения» и собственно французского сокращенного перевода. Так как тексты по очевидным причинам практически идентичны, сложно предположить, который из них в конечном итоге попал в руки Достоевского.

Глава 3. Анализ «Униженных и оскорбленных» в контексте известных Достоевскому романов Диккенса

Теперь, имея представление о репутациях обоих интересующих нас авторов среди русских читателей и критиков, а также о переводах, доступных Достоевскому, можно обратиться к тексту романа «Униженные и оскорбленные» и к уже проведенным исследованиям его связей с произведениями Диккенса.

Начнем с отмеченного Катарским и другими исследователями сходства романов Достоевского и Диккенса - драматургичности. В их произведениях важное место занимают диалоги и резкие повороты сюжета, неожиданные встречи и случайное вскрытие старых тайн. Все это вместе дает некоторым критикам повод сближать произведения этих авторов с мелодрамой. Следует отметить также то, что местами текст романов становится похож на авторские ремарки в пьесах. Разумеется, нельзя говорить, что на Достоевского в этом плане повлиял только Диккенс, как нельзя сказать, что повлиял исключительно кто-либо еще. Здесь мы с большей долей вероятности можем видеть сходство, выросшее из схожих деталей биографии и мировоззрения - оба автора начинали развивать свой писательский талант с драм: Диккенс с «Миснара, индийского султана», Достоевский с замысла драмы «Борис Годунов». Несмотря на то, что нельзя называть эту особенность романов Достоевского заимствованной у Диккенса, на нее стоит обращать внимание.

Одна из самых общеизвестных и постоянно упоминаемых параллелей между романами русского и английского писателей - образ Нелли Валковской в «Униженных и оскорбленных», который стабильно сравнивается с Нелл(и) Трент из «Лавки древностей». Помимо сходства судеб и совпадения имен героинь, интересно отметить, что «Лавка древностей» несколько отличается от других произведений Диккенса тем, что Нелли после всех лишений воспринимает жизнь по-взрослому, вынужденная взять на себя полную опеку над впавшим в детство стариком-дедом, хотя обычно его герои-дети остаются детьми при любых обстоятельствах. Как отмечает Катарский Катарский И. М. Диккенс в России. С. 390-391., дети у Достоевского, напротив, обычно не выносят тяжести жизни, теряют детство и приобретают надломы в характере, которые делают их взрослыми. Нелли Трент все же несет в себе больше идеалистических черт, чем Нелли Валковская - она верит в возможность счастливого исхода, доверяет людям, а ее враг - карлик Квилп - воспринимается ею скорее как сказочный злодей, появляющийся неожиданно, пугающий своим видом, действующий непонятно, а оттого страшный. В пользу сказочной природы Квилпа говорит и эпизод его завтрака, описанный глазами его тещи: «Он ел яйца со скорлупою, глотал огромных раков с головой, хвостом, лапами, не чистя их, жевал кресс-салат вместе с табаком; не морщась, пил горячий чай, кусал вилку и ложку так, что на них оставались следы зубов, словом, вел себя таким странным образом, что жена и теща его стали считать его существом сверхъестественным» Диккенс Ч. Лавка древностей // Библиотека для чтения. Т. 57. 1843. С. 55-56. (Иностранная словесность). В то же время у Нелли Валковской враги выглядят вполне обычно, появляются не внезапно из ниоткуда (так можно сказать разве что о ее дедушке), но оказываются теми, кто должен был бы о ней заботиться и от кого ребенок не должен бы ожидать опасности - взявшей ее к себе Бубновой и родным отцом.

Однако, как было упомянуто ранее в обзоре литературы, некоторые исследователи считают, что в образе Нелли у Достоевского видны черты не только Нелли Трент, но и Миньоны из произведения Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера» Futrell M. H. Dostoevskii and Dickens // Dostoevskii and Britain. Washington D.C.: BERG, 1995. Pp. 96-97.. Впрочем, также можно предположить, что и Диккенс в свою очередь усваивает мотивы, связанные с образом Миньоны, из того же произведения. Как отмечает Т. И. Сильман, современники Диккенса тоже упоминали о том, что «Лавка древностей» обязана своим происхождением роману Гете, а образ Нелли, хоть и значительно переработанный, что сделало ее более холодной и нежной в противоположность страстности Миньоны, явно почерпнут из него Сильман Т. И. Диккенс. Очерки творчества. Москва: ОГИЗ Государственное издательство художественной литературы, 1958. Эл. Ресурс. URL: http://charles-dickens.ru/books/item/f00/s00/z0000000/st027.shtml (дата обращения: 26.04.2019).. Исходя из этого описания, можно предположить, что Нелли Валковская действительно имеет больше общего с Миньоной, чем с Нелли Диккенса, однако совпадения их имен и судеб - в частности сразу бросающаяся в глаза необходимость заботиться о неспособных самим присматривать за ребенком взрослых, первая встреча с персонажем-рассказчиком вдали от дома, полунамеки на какую-то загадку в прошлом героинь, смерть в окружении цветов - дают основания предполагать, что Нелли Диккенса все же оказала значительное влияние на героиню Достоевского.

Двух Нелли объединяет также их восприятие попрошайничества как средства к независимости и свободе. Героиня Диккенса убеждает дедушку: «я в тысячу раз охотнее готова просить милостыню на большой дороге, чем жить так, как мы живем с некоторого времени» Диккенс Ч. Лавка древностей // Библиотека для чтения. Т. 57. 1843. С. 52. (Иностранная словесность). Сходны и рассуждения Нелли Валковской: «Да, я буду лучше ходить по улицам и милостыню просить, а здесь не останусь, -- кричала она, рыдая. -- И мать моя милостыню просила, а когда умирала, сама сказала мне: будь бедная и лучше милостыню проси, чем... Милостыню не стыдно просить: я не у одного человека прошу, я у всех прошу, а все не один человек; у одного стыдно, а у всех не стыдно; так мне одна нищенка говорила; ведь я маленькая, мне негде взять» Достоевский Ф. М. Униженные и оскорбленные: в 2 т. Т. 1. СПб.: Типография Эдуарда Праца, 1861. С. 179-180.. Таким образом, обе героини противопоставляют бедную, но гордую и свободную жизнь попрошайки жизни в обществе, где человек скован ограничениями и вынужден взаимодействовать со злыми и жестокими людьми, будучи зависимым от них.

Еще одна общая деталь между двумя Нелли - стремление выразить благодарность за приют домашними делами: первым делом, без всякой просьбы со стороны хозяина дома, они начинают подметать пол (Нелли Валковская - в первое же утро после своей болезни, пока Иван Петрович не проснулся, Нелли Трент - пока учитель, у которого они с дедом остановились, проведывал заболевшего мальчика, к которому сердечно привязан), а затем берут на себя все домашние обязанности в благодарность за приют.

Другая связующая нить между «Униженными и оскорбленными» и «Лавкой древностей» - побочная линия последнего романа и образ «Маркизы», как называли маленькую служанку в нем. В частности ситуация, где бедная девочка, лишенная детства, оказывается на попечении доброго одинокого холостяка (мистера Свивеллера, который, как и Иван Петрович, является сиротой и всеобщим должником), о котором она затем заботится, пока тот болен, вполне может быть взята из диккенсовского романа Катарский И. М. Диккенс в России. С. 395.. Здесь же мы видим еще одно сходство - в романтических чувствах, которые в конечном счете связывают холостяка и девочку: у Диккенса их история завершается свадьбой, а у Достоевского - смертью девочки, однако влюбленность Нелли в Ивана Петровича прописана в романе достаточно очевидно. Таким образом, теория о связи образов Миньоны Гете с Нелл Диккенса и Нелли Достоевского кажется весьма справедливой. Впрочем, какая деталь откуда заимствована сказать сложно, так как Миньона у Диккенса, можно сказать, разделилась на двух персонажей (Нелли и Маркизу), а у Достоевского все эти персонажи соединились в образе Нелли.

Возвращаясь к мотиву романтических чувств между холостяком и девочкой, которые по стечению обстоятельств вынуждены заботиться друг о друге, стоит упомянуть также пару «Эми Доррит и Артур Клэннем» из романа Диккенса «Крошка Доррит». Помимо уже отмеченного сходства общей канвы повествования, укажем также, что Артур, подобно Ивану Петровичу, много времени проводит с другой девушкой (что заставляет читателя и Эми Доррит поверить, что он в нее влюблен), которая считает его своим другом и просит позаботиться о ее родителях, когда она выйдет замуж и уедет. Подобно Нелли в «Униженных и оскорбленных», Эми Доррит ради Артура помогает своей предполагаемой сопернице - рассказывает о ней в своих письмах, заботится о ней после личного знакомства. Следует отметить, что в романе Достоевского эта линия более драматична - Иван Петрович действительно влюблен в Наташу, а Нелли, рассказав свою историю Ихменевым и подготовив таким образом почву для возвращения Наташи домой, умирает.

Образ Смита - дедушки Нелли у Достоевского - кажется противоположным образу дедушки Трента у Диккенса. Гордый, замкнутый и до последнего не желающий простить Смит никак не напоминает доброго, открытого дедушку Нелли, за исключением беспомощности, сопряженной со старостью и бедностью, «выпадения» из реальности - интеллект и сознание Смита постепенно угасают, Трент живет в своих фантазиях о крупном выигрыше для внучки, и отбирания денег у Нелл(и). В обоих случаях деньги отбираются из-за одержимости: у Достоевского персонаж постепенно сходит с ума от старости и постигших его бедствий, у Диккенса он ослеплен азартной идеей.

Не стоит забывать и о том факте, что Смит в романе Достоевского - англичанин, что может быть как раз отсылкой к английскому роману, причем, до разорения, фабрикант, что может восходить к важному для Диккенса комплексу индустриально-городских мотивов. Помимо этого, представляет интерес эпизод первой встречи героя-повествователя из «Униженных и оскорбленных» со Смитом - он может представляться зеркальным отражением начала «Лавки древностей». В обоих случаях рассказчик гуляет вечером и натыкается на человека, который привлекает его внимание и быстро становится частью его биографии. «Зеркальность» эпизодов в том, что рассказчик у Диккенса - мистер Хамфри - сам является стариком, медленно бредущим по улице, а Иван Петрович у Достоевского молод и видит подобного мистеру Хамфри старика (хотя Смит очевидно более стар и куда менее энергичен, чем Хамфри) со стороны. При этом существенно, что рассказчик в «Униженных и оскорбленных» излагает всю историю в больнице, в ожидании скорой смерти (видимо, от чахотки), опустошенный и одинокий. Рассказчик Диккенса встречает во время прогулки заблудившуюся Нелл, которая приводит его в дом деда, а рассказчик Достоевского - самого Смита, который умирает и освобождает, таким образом, свой дом, куда затем возвращается Нелли. В обоих случаях сюжет завязывается на «потерявшейся» девочке, старом доме ее деда и случайном незнакомце, заинтересовавшемся тайной, которую девочка и ее дед скрывают.

В связи с фигурой Смита стоит упомянуть и его пса Азорку, который отсылает нас к Биллу Сайксу из «Оливера Твиста» и Доре из «Дэвида Копперфильда». Во всех трех случаях мы видим, как собака изображается неким «продолжением» хозяина и умирает вместе с ним. Нельзя сказать, что прием этот уникален или нов, но все же можно предположить, что Достоевский мог приметить его разработку у Диккенса. Однако в «Униженных и оскорбленных» пес умирает раньше своего хозяина, что достаточно необычно, к тому же фактически имеет двух хозяев - изначально его привела в родительский дом мать Нелли, и Азорка был ее собакой, затем, оказавшись оставленным ею, как и Смит, становится продолжением и отражением уже нового хозяина. В эпизоде первой встречи матери Нелли с отцом после разлуки Азорка, можно сказать, является выражением эмоций хозяина, которые тот подавляет в угоду своей гордости, а именно любви к дочери и стремления остаться с ней. Особенно это выражение внутренних противоречий Смита через разделение его на эмоциональную (Азорка) и рациональную (сам Смит) составляющую заметно в этом моменте из рассказа Нелли: «Азорка еще остался и все выл и лизал мамашу, потом побежал к дедушке, схватил его за полу и потащил назад, а дедушка его ударил палкой. Азорка опять к нам было побежал, да дедушка кликнул его, он и побежал за дедушкой и все выл».

Мотив гордого старика, неспособного простить своему ребенку ошибки, который раскрывается в «Униженных и оскорбленных» в образах старика Смита и Николая Сергеича Ихменева, довольно типичен для Диккенса. Особенно ярко он проявляется в романе «Домби и сын», где история семьи мистера Домби подобна (хоть и в самых общих чертах и зачастую отраженно) историям Ихменевых и Смитов. Здесь и гордый старик, упорно игнорирующий свою дочь (хотя Николай Сергеич все же присматривает за ней издалека и не перестает любить в течение истории), и побег из дома, и разорение, которое приносит человек, которому герой доверял (мистер Каркер и князь Валковский), и, наконец, примирение с дочерью под угрозой полного одиночества (Домби вспоминает о дочери, когда становится никому не нужным банкротом, Ихменев прощает дочь, растроганный историей Нелли, но к тому же в момент, когда его жена собирается уйти к дочери). Притом и князь, и Каркер раз за разом разрушают жизни окружающих, в том числе соблазняют и бросают девушку (мать Нелли и Элис Марвуд, отчасти Эдит), которая затем вынуждена влачить жалкое существование. Можно также отметить, что в конечном итоге обманутые женщины получают возможность уничтожить обидчиков - у матери Нелли, возможно, оставались документы о свадьбе с князем, Эдит же подстраивает поимку Каркера. Разница только в том, как они распоряжаются этой возможностью - героини Достоевского избегают обидчика и не раскрывают известной им тайны, которая могла бы разрушить его репутацию (сама Нелли тоже не пользуется возможностью добиться справедливости).

Еще один персонаж Достоевского, как кажется, связан с произведением Диккенса - это Маслобоев, частный ходатай по судебным делам, который, являясь школьным другом главного героя «Униженных и оскорбленных», пытается раскрыть тайну происхождения Нелли. Катарский сравнивает его с персонажем из «Крошки Доррит» Панксом Катарский И. М. Диккенс в России. С. 400-401.. Работая на тех самых лиц, которые зачастую и доводят «маленьких людей» до бедности (как мы знаем, Маслобоев вел дела с князем Валковским), он все же стремится помочь Нелли и главному герою «Униженных и оскорбленных» Ивану Петровичу. Общая загадочность образов Панкса и Маслобоева, их привычка говорить загадками, а также подчеркнутая и отчасти напускная, особенно в случае Панкса, циничность позволяют предположить, что образ Маслобоева выстраивался, отчасти опираясь на образ Панкса.

В образе действий князя Валковского есть момент, который может отсылать к «Лавке древностей» Диккенса - намерение жениться на четырнадцатилетней девушке ради ее денег. В романе Диккенса брат Нелли - Фред Трент - предлагает своему другу Дику Свивеллеру жениться на Нелли, чтобы стать наследником состояния старика Трента. В своих рассуждениях Фред дважды делает акцент на возрасте девочки, отмечая, что ей почти четырнадцать и через несколько лет ее можно брать в жены. У Достоевского князь тоже выбирает себе невесту заранее - ей было четырнадцать лет, когда он решил на ней жениться, а свадьба назначена на будущий год после событий романа, когда девочке будет шестнадцать лет. В целом, хоть ситуации имеют значительные различия: Дик не является инициатором идеи женитьбы и ужасается ей, хотя и сдается под напором друга, в то время как князь сам является и инициатором, и исполнителем своего плана; план отменяется в случае Дика и, вероятно, приводится в исполнение в случае Валковского, что остается уже за рамками повествования.

Однако есть и еще один момент, сближающий князя с Фредом Трентом оба пытаются выгодно женить молодого человека, на которого имеют полное влияние (Алешу Валковского и Дика Свивеллера соответственно) с тем, чтобы воспользоваться полученными ими деньгами в своих интересах. Отметим также, что в обоих случаях у молодых людей уже есть возлюбленные, отвечающие им взаимностью, но ни Валковского, ни Трента это не беспокоит, они совершенно уверены, что их подопечные поступят в соответствии с их планом.

Помимо этого, как уже упоминалось выше, князь Валковский невольно ассоциируется с мистером Квилпом Диккенса, хотя они во многом и различны. В пользу сходства персонажей и влияния образа Квилпа на образ Валковского может говорить эпизод из «Лавки древностей», где Квилп ведет Дика Свивеллера в дешевый кабак, где подпаивает его, чтобы выведать их с младшим Трентом планы на Нелли, попутно узнавая о привязанности Дика к Софии Уэклс. В «Униженных и оскорбленных» этот эпизод (как и в случае со Смитом в начале романа) представлен зеркально: Иван Петрович сразу подозревает, что его хотят напоить, и вместо того, чтобы поддаться и разоткровенничаться, оказывается свидетелем своего рода исповеди Валковского, который, к тому же, предлагает ему денег за женитьбу на Наташе, когда Алеша ее оставит. Зеркально отражены и обстоятельства разговора: вместо прогнившего подобия беседки в заросшем саду кабака они оказываются в отдельной комнате хорошего ресторана, дело происходит поздно вечером, а не днем, наконец, пьют они вино, а не контрабандную голландскую водку.

Впрочем, в князе Валковском можно увидеть следы влияния другого диккенсовского злодея - Риго-Бландуа из «Крошки Доррит». Подобно Валковскому он прикрывается внешней благопристойностью, тем, что он джентльмен, однако идет ради денег на любые подлости и убивает свою жену. В отличие от Риго-Бландуа, столкнувшего жену в пропасть с обрыва, князь Валковский не убивает жену напрямую, но становится причиной ее социального падения и смерти, обманув ее и бросив.

Может быть важно и то, что Иван Петрович говорит князю Валковскому, решившему открыть перед ним свою подлую сторону, что он впадает в тон полишинеля. Князя эта мысль приводит в восторг, и он еще пару раз в разговоре возвращается к этому замечанию, что привлекает к нему внимание читателя и может намекать на важность этой детали. Конечно, полишинель - известный и широко распространенный образ, но примечательны комедианты (Шорт и Кодлин) из романа «Лавка древностей», которые напрямую связаны с полишинелем (Шорт его изображает во время представления, плюс о них (и возможно об их театре в целом) на страницах романа часто говорят просто «полишинель»). Итак, если предположить, что сравнение князя с полишинелем на самом деле отсылает читателя к персонажам Диккенса, то можно заметить любопытную параллель между ними. Как и Валковский, Шорт и Кодлин являются Нелли и ее деду сначала как друзья и быстро завоевывают доверие наивного старика Трента, а затем постепенно раскрывают свою жестокость (их ни капли не смущает циничность, которая окружает других артистов, которых они встречают по пути на ярмарку: ни обсуждение «испортившихся» великанов Диккенс Ч. Лавка древностей // Библиотека для чтения. Т. 57. 1843. С. 91-92. (Иностранная словесность), ни голодная дрессированная собака, которая в наказание за потерю хозяином на выступлении пол-пенни должна была крутить шарманку и наблюдать, как едят ее более удачливые «коллеги» по труппе Там же. С. 90-91.), в конце концов начиная следить за Нелли и Трентом, в надежде вернуть их в Лондон за вознаграждение. Князь Валковский вначале так же кружит голову старику Ихменеву, как комедианты Диккенса, а затем без колебаний пользуется его дружбой и в итоге разоряет его без особой на то нужды.

В целом образ князя может отсылать читателя к роману «Жизнь и приключения Николаса Никльби», а конкретно к дяде главного героя романа - Ральфу. Так же, как Валковский, Ральф является сыном обедневшего отца, выносит из своего удручающего положения страсть к деньгам и посвящает всю жизнь сомнительному заработку (Валковский, несмотря на приобретенное положение в свете, на протяжении всего романа стремится выгодно жениться и делает это несколько раз, Ральф Никльби - ростовщик). Оба персонажа хотят обогатиться за счет брака своих подопечных (Алеши в случае Валковского и Кэт - Ральфа). Так же, как и у Валковского, у Ральфа есть законный ребенок, о котором ему ничего не известно и который умирает к концу романа, проведя всю жизнь в нищете. В обоих случаях персонажи вступают в брак с матерями своих детей в тайне, а затем доводят их до побега с другим мужчиной (в случае Ральфа нигде не говорится, что это было сделано намеренно, но между супругами так же были скандалы и жена его подолгу оставалась одна в неприятной обстановке). Разумеется, истории различаются тем, что Ральф Никльби забирает ребенка к себе после побега жены, а затем мальчика - Смайка - похищает мистер Брукер и убеждает мистера Никльби, что его сын умер, чтобы в будущем использовать его для мести Ральфу. Нелли же прячет ее мать, которая намеревается отправить дочь к Валковскому после своей смерти, предварительно все рассказав и объяснив ребенку и дав письмо к князю. В некотором смысле можно говорить о том, что и Нелли таким образом должна была стать орудием мести, но, как и Смайк, умирает, так и не став им. Оба «тайных» ребенка также безответно влюбляются в своих покровителей: Нелли в Ивана Петровича, а Смайк - в сестру Николаса - Кэт.

Возвращаясь к параллелям между персонажами «Униженных и оскорбленных» и «Лавки древностей», можно обратить внимание также на образы Анны Андреевны Ихменевой и миссис Квилп. Несмотря на то, что старик Ихменев навряд ли может быть приравнен к злому карлику Квилпу, в поведении их жен есть что-то общее - обе очевидно боятся мужей. Большую часть повествования Анна Андреевна жалуется Ивану Петровичу на то, что Николай Сергеич не слушает ее и злится на дочь и на жену, когда та пытается поговорить о ситуации. Когда Ихменев в плохом настроении ушел из дома, Анна Андреевна, дрожа от страха, просит Ивана Петровича дождаться его возвращения Достоевский Ф. М. Униженные и оскорбленные: в 2 т. Т. 1. СПб.: Типография Эдуарда Праца, 1861. С. 236.. Про характер обеих женщин читатель узнает очень немного: что они боятся мужей и что они очень добры (про Анну Андреевну прямо говорится: «это была женщина только добрая и ничего больше не умевшая, кроме как любить его [Ихменева]») Там же. С. 96..

Вероятно, имеет смысл отметить мотив незримого наблюдателя под окном одинокой девушки, который беспокоится о ней, не имея возможности быть рядом. В «Униженных и оскорбленных» это старик Ихменев, который, как он признается в конце романа, часто проводил по полдня у ворот дома Наташи или приходил вечером в надежде увидеть дочь в окне и благословить на ночь Там же. Т. 2. С. 260.. В «Лавке древностей» мы видим подобное поведение у Кита Набблса - он с вечера и до полуночи наблюдает за окном Нелли Трент, чтобы убедиться, что она благополучно легла спать, пока ее дедушка уходит играть в карты Диккенс Ч. Лавка древностей // Библиотека для чтения. Т. 57. 1843. С. 58. (Иностранная словесность).

Итак, подводя итог поиску параллелей между романом «Униженные и оскорбленные» и произведениями Диккенса, можно сказать, что практически несомненно множество раз упомянутое исследователями разных стран влияние на образ Нелли Валковской образа героини (или вернее сказать «героинь», учитывая сложную систему заимствований из Гете, приведшую к расщеплению образа Миньоны на двух персонажей у Диккенса) «Лавки древностей». С этим произведением связано больше всего реминисценций в тексте Достоевского. Менее доказуемо, но возможно также влияние романов «Домби и сын», «Жизнь и приключения Николаса Никльби», «Крошка Доррит».

Глава 4. Восприятие Достоевского глазами критики и публики после публикации «Униженных и оскорбленных»

Наконец, на основе всего вышесказанного и статей, вышедших в 1861-1865 годах, можно понять, как восприятие Достоевского современниками изменилось после выхода «Униженных и оскорбленных». Особенное внимание следует уделить рецензиям на роман, в которых вероятнее всего обнаружить реакцию критиков на те отсылки к произведениям Диккенса, которые есть в романе.

Разумеется, первые упоминания в прессе об «Униженных и оскорбленных» связаны с журналом «Время» и нередко являются частью обзоров на первый выпуск журнала, в котором появилась первая часть романа. Так, Н. Г. Чернышевский уделяет роману немного внимания, отмечая при этом, что у него есть все шансы стать «одним из лучших, какие являлись у нас в последние годы» Чернышевский Н. Г. «Время», журнал политический и литературный, №1 // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. Т. 7. М.: ОГИЗ Гослитиздат, 1950. С. 951. , если Достоевский справится с темой, которую избрал. А. А. Григорьев отмечает в статье, посвященной реализму в литературе, что только в «Униженных и оскорбленных» талант Достоевского «переходит в разумное и глубоко симпатическое слово» Григорьев А. А. Реализм и идеализм в нашей литературе (по поводу нового изд. соч. Писемского и Тургенева) // Светоч. 1861. № 4. Крит. обозрение. С. 11. . А. Н. Плещеев также хвалит новый роман, отмечая, однако, что он напоминает прежние произведения автора, которые также были очень хороши и трогательны, а также отмечает схожесть первой сцены текста (где появляется старик и собака) с произведениями Гофмана Московские ведомости. 1861. 17 янв. №13.. А. И. Хитров отметил психологическую достоверность изображения персонажей, а также высоко оценил гуманистическую идею романа Сын отечества. 1861. № 9. С. 1094. .

Г. А. Кушелев-Безбородко, напротив, увидел в романе много натянутости и неестественности в эмоциях и действиях героев; по его мнению переживания героев ничем не оправданы, как, например, любовь Наташи и Кати к Алеше, а потому персонажи «если оскорбляются, то решительно для собственного развлечения». Русское слово. 1861. № 9. С. 46. При этом в целом критик отзывается о романе с одобрением, называет его «превосходным сказочным романом» Там же. С. 45., так как автор сосредотачивается на внешней интересности сюжета, упуская из внимания социальные проблемы и глубокий анализ характеров персонажей.

Наиболее подробный анализ «Униженных и оскорбленных» мы видим в статье Н. А. Добролюбова «Забитые люди», поэтому остановимся на ней подробнее. Статья интересна также тем, что содержит краткий обзор литературной деятельности и репутации Достоевского. Согласно Добролюбову, писатель, начавший блестяще, постепенно стал скучнеть и до прекращения литературной деятельности в 1849 году («и литература не выразила при этом [прекращении деятельности] особенных сожалений» Добролюбов, А. Н. Забитые люди // Русские классики. Серия «Литературные памятники» М.: Наука, 1970. URL: http://az.lib.ru/d/dobroljubow_n_a/text_0200.shtml (дата обращения: 19.04.2019).) не написал ничего, сравнимого с «Бедными людьми». И теперь критик выражает сомнение в том, что талант Достоевского развился после перерыва. Он отмечает, что роман «очень недурен», «до того недурен, что едва ли не его только и читали с удовольствием, чуть ли не о нем только и говорили с полной похвалою» Там же., и в целом является лучшим произведением года. Добролюбов критикует форму повествования и героя-рассказчика романа как нераскрытого персонажа, выглядящего как неумелая маскировка автора, что делает тон рассказа фальшивым; столь же фальшивы и однобоки и остальные характеры. Интересно, подчеркивает автор, что Достоевский имеет «привилегию на изображение» аномалий. Также Добролюбов обращает внимание на то, что практически все персонажи говорят слогом Достоевского, и на то, что автор возвращается к одним и тем же характерам в разных обстановках, в разных своих произведениях, подводя в конце концов к мысли, что Достоевский и сам смотрит на свои тексты как на журнальную работу, и совершенно справедливо. Значительная часть статьи посвящена разбору - в соответствии с ее названием - проблемы «маленьких людей» через все произведения Достоевского, причем критик объясняет, что идеи писателя выявляются только в комплексе текстов.

Статья Е. Тур подчеркивает неизменность гуманизма текстов Достоевского, который, однако, приводит к излишнему идеализму и даже наивности в изображении характеров и ситуаций, из-за чего - а также из-за запутанности повествования и других недостатков - роман «не выдерживает ни малейшей художественной критики» и является «заманчивой волшебной сказкой» Русская речь. 1861. 5 ноября. №89. С. 576.. Однако, критик признает, что многие места написаны с большим знанием человеческого сердца и удерживает интерес читателя до конца. Отдельно отмечается характер Алеши, написанный с достоверностью.

Примечательная статья Е. Ф. Зарина «Небывалые люди» Зарин Е. Ф. Небывалые люди (Униженные и оскорбленные. Роман Ф. Достоевского) / Библиотека для чтения. 1862. № 1. Январь. С. 29--56; № 2. Февраль. С. 25--42. URL: http://az.lib.ru/z/zarin_e_f/text_1862_nebyvalye_ludi_oldorfo.shtml (дата обращения: 17.04.2019)., в названии которой заметна полемика со статьей Добролюбова «Забитые люди», смерти и сомнении во вкладе в русскую критику которого посвящена первая часть статьи. Зарин предполагает, что «Униженные и оскорбленные» написаны под влиянием успеха повести М. В. Авдеева «Подводный камень», в стремлении завоевать симпатию публики, повторяя за удачным произведением. Помимо очевидного для автора статьи написания романа Достоевского «а propos», в упрек ставится то, что персонажи его являются оболочками для идей Достоевского, положенных в основу романа, что делает их психологически недостоверными. Одной из основных идей, продвигаемых Достоевским, Зарин видит эмансипацию женщин, которую выражают образы матери Нелли и Наташи Ихменевой. Зарин с неодобрением отзывается о мелодраматической и неправдоподобной сцене возвращения Наташи домой в конце романа: «а когда пришла очередь быть ей брошенной неизбежность чего ей была совершенно ясна заранее - то она вошла в опозоренный и именно из-за нее разоренный дом своего отца, опять-таки не только не нуждаясь в помиловании, но и заставляя отца своего, в жалкой, мелодраматической сцене, пролить слезы благодарности и расплакаться следующими словами…» Там же.. Зарин осуждает тенденцию русской литературы рассматривать эмансипацию женщины только в виде права на «либертинаж», в отличие от европейской литературы, рассматривающей ограниченность женских прав в куда более серьезных вопросах, как, например, в «Тяжелых временах» Диккенса. Автор статьи рассматривает героя-рассказчика роман, как человека пассивного, не заслуживающего симпатий читателя из-за своего отказа попытаться повлиять на Наташу и спасти ее от собственного безрассудства, даже не человека, а «зефирота», лишенного человеческого характера, которого при этом Достоевский пытается представить читателю как лицо, заслуживающее его понимания и сострадания. Итак, статья Зарина определенно рассматривает роман «Униженные и оскорбленные» как крайне неудачный опыт, провальную попытку сыграть на мотивах, интересующих читателей. Впрочем, следует отметить и то, что самому роману посвящена едва ли половина всей статьи, в основном автор рассуждает об общественных тенденциях и подробно разбирает ситуацию со сбором денег на памятник Добролюбову.

Большая часть статей в 1862 году предсказуемо посвящена «Запискам из Мертвого дома» и не затрагивает основную тему нашего исследования, поэтому мы их не касаемся. Также из нашего разбора исключены сатирические заметки, направленные более не на самого Ф. М. Достоевского, а скорее на журнал «Время» и его направление. Таким образом в период с 1862 по 1864 год о Достоевском пишут сравнительно мало: сначала он уезжает за границу, затем закрывается «Время», умирает М. М. Достоевский. Начало публикации журнала «Эпоха» также оказывается не очень удачным: подавленный предыдущими событиями Достоевский не может держать высокую планку, которую задало «Время». Не помогла и публикация «Записок из подполья», прошедшая совершенно незамеченной отчасти из-за необходимости печатать ее частями в журнале - перерыв в два месяца между публикацией первой и второй части не позволил читателям уловить тонкие связи между частями и оценить замысел произведения. Тодд У. М. Достоевский как профессиональный писатель: профессия, занятия, этика // Новое литературное обозрение. 2002. №58. С. 15-43. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2002/58/uil.html (дата обращения: 23.05.2019).

Любопытна статья Ф. А. Терновского «Об отношении между духовною и светскою литературою». Помимо похвалы «теплому и кроткому сочувствию страждущим» Терновскии? Ф. А. Об отношении между духовною и светскою литературою / Тр. Киев. духов. акад. 1862. Т. 3, сент. С. 139., которым пропитаны «Униженные и оскорбленные» и «Заметки из Мертвого дома» Достоевского, мы видим в ней и упоминание Диккенса в ряду писателей, которые обнаруживают в своих произведениях христианские убеждения: «Отличаясь сердцеведением и мудрым познанием жизни, обыкновенными качествами английской литературы, эти романы касаются религиозных сторон жизни общества и пытаются решить общественные вопросы <…> с религиозной точки зрения.» Там же. С. 138. Даже при том, что произведениям Диккенса и Достоевского уделено в статье немного места, любопытно, что оба они уже в 1862 году причисляются к тому роду христианских по своим гуманистическим убеждениям авторов, которые способны влиять на общество и делают светскую литературу направленной на духовное обогащение читателей.

Интересно, что, согласно воспоминаниям П. Д. Боборыкина, публика в 1862 году хоть и принимала Достоевского с интересом и воодушевлением, но «еще смотрела на него только как на бывшего каторжника, на экс-политического преступника. В его романе „Униженные и оскорбленные" все видели только борца за общественную правду и обличителя всего того, что давило в России всякую свободу и тушило каждый лишний луч света. „Мертвый дом" явился небывалым документом русской каторги. А то, что в нем уже находилось мистически-благонамеренного, -- еще не было всеми понято как должно, и тогдашний Достоевский еще считался чуть ли не революционером» Боборыкин П. Д. Воспоминания. В 2 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1965. С. 281..