Художник с религиозным жизненным чувством (С.Л. Франк об И.А. Бунине)

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Художник с религиозным жизненным чувством (С.Л. Франк об И.А. Бунине)

Гапоненков А.А., Цыганков А.С.

Гапоненков А.А. доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского. Цыганков А.С. кандидат философских наук, научный сотрудник Института философии Российской академии наук

Аннотация: Вниманию читателя предлагается ранее неизвестная немецкоязычная статья С.Л. Франка об И.А. Бунине и ее русский перевод с комментариями. Текст этой статьи хранится в Бахметьевском архиве Колумбийского университета (США) в личном фонде С.Л. Франка. Во вступительной статье к публикации подчеркивается, что интерес философа к русской литературе в целом обусловлен тем, что в художественном творчестве, согласно Франку, человек способен постичь истинную реальность, самооткровение абсолютного бытия. Это «живое знание». Причина же обращения Франка к русской литературной традиции и в частности к творчеству Бунина, во-первых, обусловлена той просветительской позицией, которую занимал философ в эмиграции, пытаясь напомнить европейцам, что Россия это не только государство, в котором свершилась революция и господствует власть большевиков, но в первую очередь страна с богатым духовным прошлым. Во-вторых, Франк осмысляет религиозность русской литературы, произведений Бунина, прослеживает духовный путь русского народа, те взлеты и падения, которые произошли с Россией в XIX и в начале XX века. Присуждение Бунину Нобелевской премии в конце 1933 г. давало Франку прекрасную возможность в очередной раз указать на значимость и глубину русской духовной культуры, а также обозначить ее основные черты и те социальные и идейные противоречия, которые нашли в ней свое проявление.

Ключевые слова: Русская религиозная философия, философия С.Л. Франка, философская критика русской литературы, творчество И.А. Бунина, тема народа, мотивы любви и смерти.

Gaponenkov Alexey Alexeevich. Doctor of Philology, Professor, Department of Russian and Foreign Literature, Saratov State University. Tsygankov Alexander Sergeevich. PhD in Philosophy, Research Fellow. Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences. An artist with a religious feeling of life (Simon Frank about Ivan Bunin)

Readers are invited to become familiar with a previously unknown Germanlanguage article written by S.L. Frank about I. A. Bunin as well as its Russian translation accompanied by comments. The article belongs to S.L. Frank's fund stored at the Bakhmeteff Archive of Columbia University (USA). A certain points is emphasized in foreword of article. The philosopher's interest in Russian literature generally is due to the fact that in art creativity according to Frank man is able to comprehend the true reality, the self-revelation of absolute being. This is “living knowledge”. The reason of Frank's appeal to the Russian literary tradition as well as in particular to Bunin's work is firstly due to his educational position stand by philosopher in emigration. He tried to remind the Europeans that Russia is not only the State in which the revolution took place and the Bolshevik's power was governed, but primarily a country with a rich spiritual past. Frank comprehends the religiosity of Russian literature, the works of Bunin, tracing the spiritual path of the Russian people, rise and fall, which occurred with Russia in the 19th and early 20th century. The awarding of the Nobel Prize to Bunin in late 1933 gave Frank an excellent opportunity to once again point out the significance and depth of Russian spiritual culture, as well as to outline its main features and those social and ideological contradictions that found its expression in it.

Key words: Russian religious philosophy, S. Frank, philosophical criticism of Russian literature, I.A. Bunin, Nobel Prize to Bunin, the theme of the people, the motives of love and death.

С середины 1920-х и до конца 1940-х гг. С.Л. Франк для своих иноязычных, в первую очередь немецкоязычных, читателей создает серию статей с целой галереей духовных портретов русских писателей и мыслителей, среди которых выделяются имена А.С. Пушкина, П.Я. Чаадаева, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, Л.Н. Толстого, Вл. С. Соловьева, М. Горького. Русской духовной культуре были посвящены выступления и доклады Франка в Русском научном институте, Религиозно-философской академии, перед слушателями Русского студенческого христианского движения, лекционный курс в Берлинском университете «Russische Denker» (Русские мыслители) См.: Гапоненков А.А. Две парадигмы в контексте русской мысли // Общая терадь. Вестник Московской школы политических исследований. 2012. № 1. С. 115-126. См.: Франк С.Л. Чаадаев (фрагмент из лекционного курса Russische Denker) / Публ., пер. с нем. и комм. А.С. Цыганкова // Logos i Ethos. 2016. Т. 35-48. в 1930 г. Особый интерес в этой связи представляет публикуемый текст философа о И.А. Бунине, написанный в Берлине на немецком языке в связи с присуждением писателю Нобелевской премии 10 декабря 1933 г. В верхнем левом углу машинописного текста, хранящегося в личном фонде Франка в Бахметьевском архиве Колумбийского университета (США), рукой автора написан обратный берлинский адрес. Франк посылал статью о Бунине в неизвестную нам редакцию журнала. Пока нет никаких свидетельств о том, в каком немецком печатном органе предполагалась публикация статьи.

Ключевым, системообразующим основанием франковского интереса к художественной литературе является её способность «схватывать», фиксировать и выражать переживание, чувство, зародившееся в душе писателя, в слове. Эта же способность, как и потребность в ее реализации, в свою очередь, является сущностным свойством человеческого духа. Так, в своей статье о Тютчеве, говоря о задачах и целях литературной критики, философ писал: «Для того чтобы понять, осознать художественное впечатление, нужно уловить и закрепить его в понятиях. Потребность удержания, фиксирования, осмысления всех впечатлений и переживаний есть неистребимая, органическая потребность человеческого духа» Франк С. Космическое чувство в поэзии Тютчева // Русская мысль. 1913. Кн. XI. Отд. 2. С. 2.. Однако кроме и сверх этого, поэзия и проза, как отмечает Франк в своих книгах «Душа человека», «Живое знание», «Реальность и человек», «Этюды о Пушкине», способны изображать не просто какие-либо отношения между людьми и предметами, но и обладать также возможностью выразить конкретную, а не абстрактно-отвлеченную реальность. Иными словами, выразить само бытие.

Поэзия в чистом смысле этого слова, согласно Франку, использует для выражения конкретной реальности иррациональный элемент слова непроизвольную ассоциацию «идей, образов, эмоций, связанных с оттенками смысла и даже с самой звуковой плотью слова» Франк С.Л. Реальность и человек. М., 2007. С. 79.. Проза, которая во многом лишена подобного иррационального элемента, так же, как и поэзия способна на комбинирование слов мыслей и понятий таким образом, что понятия трансцендируются в прозаическом произведении, и в нем самооткрывается сама реальность. Но при этом выраженное откровение «не является указанием на логически определенное содержание» Элен П. Выражение, слово и откровение в философии Семена Л. Франка / пер. с нем. А.С. Цыганков // История философии. 2017. № 1. С. 71.. Таким образом, обращение к художественным произведениям в философии Франка обусловлено тем, что литература содержит в себе выражение реальности как таковой в виде опыта «живого знания».

Другой причиной обращения Франка к творчеству Бунина выступало желание философа осмыслить духовный путь русского народа, те взлеты и падения, которые произошли с Россией в XIX и в начале XX века. В творениях отечественных писателей, о которых размышлял Франк, он видит выражение таких проблем как революционность русской интеллигенции Франк С.Л. Лев Толстой и русская интеллигенция // Критическое обозрение. 1908. Кн. VI. С. 75-82., русский большевизм Frank S.L. Die sowjetrussische Jugend und Puschkin // Hochland. Kempten und Munchen, Oktober 1935. Marz 1936. Jahrg. 33. Bd. 1. S. 473-476; FrankS.L. Maxim Gorki // Hochland. Kempten und Munchen, 1935-1936. 33 Jahrg. Bd. 2. S. 566-569; FrankS.L. Maxim Gorki und der Marxismus. Zum Tode des Dichters am 18.VI. 1936 // Der Gral. Munster, 1935-1936. 30 Jahrg. S. 544-546., взаимоотношение России и Европы Франк С.Л. Пушкин и духовный путь России // Пушкин. 1837-1937. Однодневная газета. Париж, 1937; Франк С.Л. Пушкин об отношении между Россией и Западом // Возрождение. Париж, 1949. № 1. С. 110-120. и др. Обращение к творческому наследию писателя как к выражению духовной сущности отдельной страны России присутствует и в немецкоязычном тексте Франка, посвященном Бунину.

В одной из своих ключевых работ, созданных в Г ермании в период эмиграции и получившей название «Русское миросозерцание» (так переводил с немецкого сам Франк в библиографическом списке своих трудов), философ пишет о том, что «трудно назвать другой такой народ, как русский, вся литература которого еще в XIX веке была бы посвящена религиозным вопросам. Все великие русские поэты всегда были, как известно, и религиозными мыслителями или занимались богоискательством» Франк С.Л. Русское мировоззрение // Франк С.Л. Русское мировоззрение / сост. и отв. ред. А.А. Ермичев. СПб., 1996. С. 185.. Обращенность русской литературы к религиозным вопросам в очередной раз подчеркивает ее направленность на конкретную реальность, вызывающую предметное чувство художника. Иными словами, за всеми историческими событиями, которые находят свое отражение в русской литературе, она не забывает своего главного призвания быть художественной правдой, самооткровением реальности как таковой, самооткровением бытия.

Написание статьи о творчестве Бунина гармонично вписывается в ту установку культурной деятельности Франка, которая просматривается в эмигрантский период его жизни в Германии. Он считал необходимым напомнить жителям Западной Европы, в первую очередь, немцам, что Россия это не только государство, в котором свершилась революция и господствует власть большевиков, но в первую очередь страна с богатым духовным прошлым. Сама революция, напротив, не есть единственное и истинное выражение русского национального духа. «Обращение Франка к “русской” тематике объясняется стремлением из любви и сострадания к своему народу защитить его от подобных ошибочных определений и ассоциаций» Назарова О.А. Философия истории Семена Людвиговича Франка // Вопросы философии. 2009. № 1. С. 130..

О необходимости просвещения относительно современной Франку большевистской России философ упоминал и в одном из писем к Н.А. Бердяеву. Так, в послании от 8 ноября 1927 г. Франк пишет: «В прошлом письме, в котором я Вам послал план “Социальной философии” для YMCA, я забыл еще прибавить, что кроме этой книги, я бы мог написать для YMCA популярную брошюру листа в 2-3 на тему о “материализме”, специально для молодежи, захваченной советским или полусоветским образом мысли или современным практицизмом». Просветительскую позицию Франк занимал и в переписке с А. Эйнштейном (весна 1929 осень 1930), который был известен своими «красными взглядами» Письмо С.Л. Франка Н.А. Бердяеву 8 ноября 1927 / «В Берлине Вы объективно нужнее»: С.Л. Франк и Н.А. Бердяев в 1927 г. Фрагмент из неизданной переписки / Публ. А.А. Гапоненкова // Самопознание. 2016. № 6. С. 62-63. Подробнее см.: Оболевич Т. Семен Франк. Штрихи к портрету философа. М., 2017. С. 121-122..

Основание для подобной позиции Франк находит в своем жизненном опыте и в историческом опыте своей страны, о чем он говорит в одном из недавно опубликованных докладов, который был произнесен не ранее 1925 г. Публикаторы данного выступления С.Л. Франка также указывают в качестве возможной даты его произнесения 1928 г. См.: Аляев Г.Е., Резвых Т.Н. «Одно и то же зло кроется в стремлениях противоположных партий». Два неизвестных доклада Семена Франка о России и революции // Вестник РХГА. 2017. № 1. С. 154.: «Считаю себя вправе говорить, не потому что хочу поделиться кабинетными размышлениями и учеными знаниями, а потому что я представитель русского народа, который имел жизненный опыт, не бывший у народов Запада. Этот жизненный опыт есть опыт торжества коммунизма и его последствий. И притом опыт не политический, а религиозный (для религиозных и мыслящих людей). Революцию мы восприняли, как кару Божию за наши грехи. Не потому, что мы умнее Вас, а потому, что мы несчастнее вас, покараны Богом и впали в руки Бога живого, и потому (научены самим Богом) мы можем кое-чему Вас научить» Франк С.Л. <Мысли о России» / Публ., коммент. и вступ. статья Г.Е. Аляева, Т.Н. Резвых // Вестник РХГА. 2017. № 1. С. 157. См. также: Гапоненков А.А. Судьба России в творческом наследии С.Л. Франка // Философское наследие С.Л. Франка и современность. Саратов, 2008. С. 14-22.. Схожие мысли Франк высказывал и в работе «Крушение кумиров» (1923 г.): «Когда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, все потерявшие в жизни, ищем поучения и осмысления у вождей европейской мысли, у которых большинство из нас привыкло раньше учиться, мы, заранее склонные, к смирению, всегда чуждые национального самомнения и менее всего способные на него в эту несчастную для нас эпоху, с изумлением узнаем, что собственно учиться нам не у кого и нечему и что даже, наученные более горьким опытом наших несчастий, испив до дна чашу страданий, мы, пожалуй, сами можем научить кое-чему полезному человечество» Франк С.Л. Крушение кумиров //Франк С.Л. Сочинения. М., 2000. С. 179-180.. Эти слова Франка особенно показательны, потому что ему, по замечанию Н.В. Мотрошиловой, удалось «уловить катастрофичность социального развития и точно описать ее, в немалой степени опираясь на трагический опыт своей страны и собственный трагический жизненный опыт» Мотрошилова Н.В. Мыслители России и философия Запада (В. Соловьев, Н. Бердяев, С. Франк). М., 2006. С. 350..

В связи с указанной тенденцией в творчестве философа, направленной на создание адекватного образа духовной культуры России в глазах западноевропейцев, присуждение Нобелевской премии Бунину давало замечательную возможность для того, чтобы в очередной раз подчеркнуть глубину русского национального духа, его открытость последней реальности.

Датировать текст Франка о Бунине с определенной долей уверенности можно концом 1933 г. Философ в начале статьи замечает: «Когда Иван Бунин в этом году был удостоен Нобелевской премии по литературе, многие нерусские, наверняка, услышали это имя впервые» Frank S.L. Iwan Bunin ein moderner Klassiker der russischen Literatur // Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Rare Book & Manuscript Library. Columbia University, New York. S.L. Frank Papers. Box 11.. Вероятнее всего публикуемый текст был создан в декабре 1933 г., так как, во-первых, информация о том, что Бунин удостоен Нобелевской премии стала известна 10 ноября 1933 г., а сама премия вручена 10 декабря того же года; во-вторых, в самом тексте содержится полемика с мнением, высказанном в широких эмигрантских кругах, о том, что более чем Бунин премии достойны М. Г орький и Д.С. Мережковский См., напр., письмо М. Цветаевой к А. Лесковой от 24 ноября 1933 г.: «Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее Г орький. Г орький эпоха, а Бунин конец эпохи... Впрочем, третий кандидат был Мережковский, и он также несомненно больше заслуживает Нобеля, чем Бунин, ибо, если Горький эпоха, а Бунин конец эпохи, то Мережковский эпоха конца эпохи, и влияние его и в России и за границей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, вчистую, влияния ни там, ни здесь не было» (Цветаева М. Спасибо за долгую память любви... Письма к Анне Лесковой 1922-1939 гг. М., 2009. С. 220).. Но при этом стоит отметить, что на картонной папке, где хранится текст Франка в Бахметьевском архиве, находим следующую информацию:

«Frank, Semen Liudvigovich

Iwan Bunin ein moderner Klassiker der russischen Literatur

Berlin, [1934?]

t. ms. s., 23 p. (essay, with handwritten corrections)».

Указание на 1934 г., которое было сделано, предположительно, Т.С. Франк при передаче архива философа, является неточным. Однако следует отметить, что подобная датировка имела под собой определенное основание, сам текст Франка, безусловно, мог быть написан в декабре 1933 г., но его публикация вряд ли бы удалась ранее начала 1934 г. На настоящий момент времени неизвестна ни одна статья Франка о Бунине, которая была бы опубликована на русском или немецком языках. В этой связи можно отметить, что в 1934 г. в Амстердаме была издана работа Бунина «Дело корнета Елагина» с предисловием Франка Boenin I. De Zaak Kornet Jelagin / Met een inleiding van Prof. Dr. S. Frank. Uit het Russisch vertaald i.s.m. Prof. Dr. B. Becker. Amsterdam, 1934. 62 p. См. также публикацию в нидерландском издании: Frank S. Boenin // Leven en Werken. 1936. № 9. S. 393-400., исходным текстом для которого и мог послужить публикуемый материал, что объясняет указание на 1934 г., обозначенный на картонной папке. Кроме этого, имеется информация о личном знакомстве Франка с Буниным. Так, в одном из писем к супруге Татьяне Сергеевне, от 17 февраля 1926 г., Франк, рассказывая о своем пребывании в Париже, пишет: «В пятницу к Леве, в субботу обед с литерат<орами>, вечером докл<ад> в кружке, в воскрес<енье> публ<ичный> докл<ад> в рел<игиозно>-фил<ософской> ак<адемии>, вечером у Ельяш<евичей> Бунин и Зайцев» Архив библиотеки «Дома Русского зарубежья им. А. Солженицына». Ф. 4. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 9.. Супруги Ельяшевичи, знакомые с Буниным, были давними и очень близкими друзьями Франка. Фаина Ельяшевич в Париже являлась одной из основоположниц кружка «Amaur», созданного под руководством Бунина с целью оказания финансовой поддержки русским писателям-эмигрантам Аляев Г.Е., Резвых Т.Н. Дружба, испытуемая жизнью: к переписке С. Франка и В. Ельяшевича // Исследования по истории русской мысли. М., 2016. С. 19..

Структура текста Франка о Бунине выглядит следующим образом: вступление, в котором отмечается, что писатель был удостоен Нобелевской премии, краткая справка о его родословной и об особенностях бунинского стиля, указание на родство творчества Бунина с творчеством Л. Толстого, на специфику его мировоззренческой позиции, непосредственный философский анализ произведений Бунина, включающий в себя несколько указанных выше тем и опирающийся на главную мысль: русская литература не просто выражение исторических судеб России, но, в первую очередь, самооткровение абсолютной реальности.

Итак, первым звеном размышлений Франка над творчеством Бунина является тема русского крестьянства. Здесь «у Бунина как указывает философ, вновь обнаруживается тесная связь не только с русской литературой, но и со всей русской духовной историей XIX в.» Frank S.L. Iwan Bunin ein moderner Klassiker der russischen Literatur // Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Rare Book & Manuscript Library. Columbia University, New York. S.L. Frank Papers. Box 11. См. публикацию. В отношении крестьянского вопроса, считает Франк, Бунин «окончательно порывает с традиционным идеализированием крестьянина, с сентиментально-мечтательным, проистекающим из сострадания и чувства социальной вины, отношением интеллектуалов к крестьянам. Его представление полностью трезво-реалистично» Там же..

Критическая позиция Франка в отношении русского крестьянства и его изображения в художественной литературе близка высказанной П.Б. Струве в торжественной речи «И.А. Бунин», «произнесенной в Белграде 20-го ноября и оглашенной в Париже на чествовании И.А. Бунина 29-го ноября 1933 г.»: «Бунин первый большой русский писатель, который совершенно, органически и окончательно, освободился от чар народничества. Это не значит, что Бунин не любил русского народа, не видел и не изображал глубоких и трогательных человеческих черт в самых простых людях из его среды, но ему совершенно чужды идеализация простонародья, как такового, преклонение перед физическим трудом, как таковым, перед “мозолями” и “потом”, перед “властью земли”, перед необразованностью и некультурностью. Бунину чужд всякий руссоизм и толстоизм» Струве П.Б. Дух и слово. Статьи о русской и западно-европейской литературе. Париж: YMCA-Press, 1981. C. 309-310. См. также статью литературного критика Глеба Струве, с которой Франк, скорее всего, был знаком: Struve G. The art of Ivan Bunin // The Slavonic and East European Review. 1933. Vol. 11, no. 32. P. 423-436. Русская и иностранная критика творчества Бунина объемно представлена в издании: Литературный мир о творчестве И.А. Бунина: критические отзывы, эссе, пародии (1890-1950-е гг.). Антология / Под общ. ред. Н.Г. Мельникова. М., 2010. В именном указателе фамилий С.Л. Франка и П.Б. Струве не значится, выдержек из англоязычной статьи Г.П. Струве в книге нет..

Таким образом, Бунин правдиво оценивает ту литературную традицию, которая пребывала в плену у идеализированного образа крестьянина всю вторую половину XIX в. Франк считает, что писатель изображает глубины крестьянской души, крестьянина, свободного от осознанной морали и логики мысли. Его человеческая суть в том, что он есть «в принципе ведомое темными, космическими порывами явление природы, которое с самого начала находится по ту сторону элемента морали и разума существо, чья суть как во зле, так и в добре подпадает под господство иррациональных, космических сил» Frank S.L. Iwan Bunin ein moderner Klassiker der russischen Literatur.. Однако именно потому, что крестьянин пронизан подобным иррациональным началом, он также имеет свое основание в самом бытии, посредством которого сопричастен Богу.

Здесь Франк переходит к теме мистики космических сил в творчестве Бунина, потому что тема русского крестьянства является, по его мнению, лишь эмпирическим приложением этой более общей проблематики. Эта мистика включает тему эротической любви, амбивалентность природы которой подчеркивает философ, и тему смерти в произведениях русского писателя. Именно смерть, как отмечает Франк, выступает истинным мусагетом поэзии Бунина Там же.. Смерть изображается писателем в качестве «откровения ужасной мистической праосновы бытия». «Посредством смерти впервые в чувственном образе мира проявляется истинная внутренняя сущность реальности и переживания Бога, предчувствие глубочайшей и наиболее возвышенной праосновы бытия связано с интуицией смерти» Там же..

Однако и смерть не является конечным звеном во франковском анализе творчества Бунина она укоренена в изначальной черте, которая присуща бытию, а именно в конечности: «Бунин поэт конечности как таковой» Там же.. Франк подчеркивает, что творчество писателя, несмотря на то, что оно отражает определенное историческое состояние России, никоим образом не исчерпывается им, но, напротив, имеет всеобщий «метафизически-религиозный смысл». «В конце концов, замечает философ, конечность является господствующей чертой всей человеческой жизни; и как таковая жизнь страдает от трагического раскола между личностным, стремящимся вперед развитием и неизбежным ускользанием прочь в темную бездну прошлого от всего того, что любимо нами и связано с нашей душой» Там же.. И в отношении к конечности наибольшим образом проявляет себя родство, но в то же время и различие Толстого и Бунина. Если первый ведет титаническую борьбу с конечностью бытия, известным образом восставая в этой борьбе против самого бытия, в особенности в своем позднем творчестве, то второй, не обладая подобным духом борца, находит компромиссный путь в приятии и воспевании самой конечности.

Таким образом, Бунин получает возможность для воскрешения всего конечного в своем художественном творчестве. «Творчество Бунина по своему существу есть преисполненное любви воспоминание, которому благодаря его магической силе удается достичь действительного духовного пробуждения прошлого» Там же.. Именно в своем приятии конечности, смерти и затем в воскрешении вещей в духе художника, Бунин достигает последней реальности. Благодаря подобной установке писателю, по мнению Франка, удается уловить за образами вещей их Творца. В своих произведениях Бунин, по мысли философа, «предчувствует глубочайшую, религиозную, изначальную реальность, которая охватывает и то и другое в своем непостижимом единстве. Подобно этому он чувствует в природе не только элементарные силы, но и близкого к человеку Творца. Благодаря этому он изредка может созерцать Бога в глубине человеческого сердца» Там же.. Темой воскрешения конечного, ушедшего существованием того, что уже закончило существование, в художественном образе, создаваемом Буниным, и завершается анализ его творчества в статье Франка.

Отдельного упоминания заслуживает публикуемый немецкий текст, написанный Франком. В нем русский мыслитель в очередной раз показывает свое мастерское владение немецким языком, которое впоследствии даст право его сыну Виктору в небольшом предисловии к переводу работы Франка «Легенда о Великом инквизиторе» сказать, что философ «владел этим языком в совершенстве» Франк С.Л. Легенда о Великом инквизиторе // Вестник русского христианского движения. 1976. № 117. С. 102..

Предлагаемая вниманию читателей немецкоязычная статья и ее русский перевод ранее не были введены в научный оборот и публикуются впервые. Архивный источник беловой машинописный текст на 23 листах, содержащий исправления, которые были дописаны автором чернилами (специально отмечены нами курсивом). Разрядка и подчеркивания автора везде заменены курсивом. Немецкий текст публикуется в соответствии с современными нормами немецкой орфографии, грамматические ошибки, сделанные автором, были сохранены. Архивные материалы публикуются с любезного разрешения внука С.Л. Франка о. Петра Скорера.

Список литературы

бунин франк литературный духовный

1. Аляев Г.Е., Резвых Т.Н. «Одно и то же зло кроется в стремлениях противоположных партий». Два неизвестных доклада Семена Франка о России и революции // Вестник РХГА. 2017. № 1. 148-161.

2. Аляев Г.Е., Резвых Т.Н. Дружба, испытуемая жизнью: к переписке С. Франка и В. Ельяшевича // Исследования по истории русской мысли. М.: Модест Колеров, 2016. С. 7-38.

3. Архив библиотеки «Дома Русского зарубежья им. А. Солженицына». Ф. 4. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 9.

4. Гапоненков А.А. Две парадигмы в контексте русской мысли // Общая тетрадь. Вестник Московской школы политических исследований. 2012. № 1. С.115-126.

5. ГапоненковА.А. Судьба России в творческом наследии С.Л. Франка // Философское наследие С.Л. Франка и современность. Саратов: ИЦ «Наука», 2008. С. 14-22.

6. Литературный мир о творчестве И.А. Бунина: критические отзывы, эссе, пародии (1890-е 1950-е годы). Антология / Под общ. ред. Н.Г. Мельникова. М.: Книжница; Русский путь, 2010. 928 с.

7. Мотрошилова Н.В. Мыслители России и философия Запада (В. Соловьев, Н. Бердяев, С. Франк). М.: Республика; Культурная революция, 2006. 477 с.

8. Назарова О.А. Философия истории Семена Людвиговича Франка // Вопросы философии. 2009. № 1. С. 125-136.

9. Оболевич Т. Семен Франк. Штрихи к портрету философа. М.: ББИ, 2017. 202 с.

10. Письмо С.Л. Франка Н.А. Бердяеву 8 ноября 1927 / «В Берлине Вы объективно нужнее»: С.Л. Франк и Н.А. Бердяев в 1927 г. Фрагмент из неизданной переписки / Публ. А.А. Гапоненкова // Самопознание. 2016. № 6. С. 62-63.

11. Струве П.Б. Дух и слово. Статьи о русской и западно-европейской литературе. Париж: YMCA-Press, 1981. 300 с.

12. Франк С.Л. Чаадаев (фрагмент из лекционного курса Russische Denker) / публ., пер. с нем. и комментарий А.С. Цыганкова // Logos i Ethos. 2016. Т. 35-48.

13. Франк С. Космическое чувство в поэзии Тютчева // Русская мысль. 1913. Кн. XI. Отд. 2. C. 1-31.

14. Франк С.Л. Реальность и человек. М.: АСТ, 2007. 382 c.

15. Франк С.Л. Лев Толстой и русская интеллигенция // Критическое обозрение. 1908. Кн. VI. С. 75-82.

16. Франк С.Л. Пушкин и духовный путь России // Пушкин. 1837-1937. Однодневная газета. Париж, 1937.

17. Франк С.Л. Пушкин об отношении между Россией и Западом // Возрождение. Париж. 1949. № 1. С. 110-120.

18. Франк С.Л. Русское мировоззрение // Франк С.Л. Русское мировоззрение / сост. и отв. ред. А.А. Ермичев. СПб.: Наука, 1996. С. 161-195.

19. Франк С.Л. Крушение кумиров // Франк С.Л. Сочинения. М.: АСТ, 2000. С. 113-182.

20. Франк С.Л. Легенда о Великом инквизиторе // Вестник русского христианского движения. 1976. № 117. 102-111.

21. Цветаева М. Спасибо за долгую память любви... Письма к Анне Тесковой 1922-1939 гг. М.: Русский пусть, 2009. 400 с.

22. Элен П. Выражение, слово и откровение в философии Семена Л. Франка / пер. с нем. А.С. Цыганков // История философии. 2017. № 1. С. 68-77.

23. Boenin I. De Zaak Kornet Jelagin / Met een inleiding van Prof. Dr. S. Frank. Uit het Russisch vertaald i.s.m. Prof. Dr. B. Becker. Amsterdam: Bigot & Van Rossum, 1934. 62 p.

24. Struve G. The art of Ivan Bunin // The Slavonic and East European Review. 1933. Vol. 11, no.32. P.423-436.

25. FrankS. Boenin // Leven en Werken. 1936. № 9. S. 393-400.

26. Frank S.L. Die sowjetrussische Jugend und Puschkin // Hochland. Kempten und Munchen, Oktober 1935. Marz 1936. Jahrg. 33. Bd. 1. S. 473-476.

27. Frank S.L. Maxim Gorki // Hochland. Kempten und Munchen, 1935-1936. 33 Jahrg. Bd. 2. S. 566-569.

28. Frank S.L. Maxim Gorki und der Marxismus. Zum Tode des Dichters am 18.VI. 1936 // Der Gral. Munster, 1935-1936. 30 Jahrg. S. 544-546.

29. Frank S.L. Iwan Bunin ein moderner Klassiker der russischen Literatur // Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Rare Book & Manuscript Library. Columbia University, New York. S.L. Frank Papers. Box 11.

References

1. Aljaev, G.E., Rezvyh T.N. “«Odno i to zhe zlo kroetsja v stremlenijah protivopolozhnyh partij». Dva neizvestnyh doklada Semena Franka o Rossii i revoljucii” [“The same evil lies in the aspirations of opposing parties.” Two unknown reports of Semen Frank about Russia and the revolution], VestnikRHGA, 2017, no. 1, pp. 135-- 148. (In Russian)

2. Aljaev, G.E., Rezvyh T.N. “Druzhba, ispytuemaja zhizn'ju: k perepiske S. Franka I V. El'jashevicha” [Friendship, tested by life: to the correspondence of S. Frank and V. Eliashevich], Issledovanijapo istorii russkoj mysli [Studies on the history of Russian thought]. Moscow: Modest Kolerov, 2016, pp. 7-38. (In Russian)

3. Arhiv biblioteki «Doma Russkogo zarubezh'ja im. A. Solzhenicyna» [Archive of the Library of the “House of Russian Abroad. A. Solzhenitsyn”]. F. 4. Op. 1. Ed. hr. 4. 9 l.

4. Gaponenkov, A.A. “Dve paradigmy v kontekste russkoj mysli [Two Paradigms in the Context of Russian Thought], Obshhaja tenrad'. Vestnik Moskovskoj shkoly politicheskih issledovanij, 2012, no. 1, pp.115-126. (In Russian)

5. Gaponenkov, A.A. “Sud'ba Rossii v tvorcheskom nasledii S.L. Franka” [The fate of Russia in the creative heritage of S.L. Frank], Filosofskoe nasledie S.L. Franka i sovremennost ' [Philosophical heritage of S.L. Frank and modern]. Saratov: «Nauka» Publ., 2008, pp. 14-22. (In Russian)

6. Literaturnyj mir o tvorchestve I.A. Bunina: kriticheskie otzyvy, jesse, parodii (1890-e 1950-e gody) [Literary world about the work of I.A. Bunin: critical reviews, essays, parodies (1890-1950).] Antologija [Anthology], ed. by N.G. Mel'nikova. Moscow: Knizhnica; Russkij put', 2010. 928 p. (In Russian)

7. Motroshilova, N.V. Mysliteli Rossii i filosofija Zapada (V. Solov 'ev, N. Berdjaev, S. Frank) [Thinkers of Russia and the philosophy of the West (V. Soloviev, N. Berdyaev, S. Frank)]. Moscow: Respublika; Kul'turnaja revoljucija, 2007. 477 p. (In Russian)

8. Nazarova, O.A. “Filosofija istorii Semena Ljudvigovicha Franka” [The philosophy of the history of Semen Lyudvigovich Frank], Voprosy filosofii. 2009. No 1, pp. 125-136. (In Russian).

9. Obolevich, T. Semen Frank. Shtrihi kportretu filosofa [Simon Frank. Strokes to the portrait of the philosopher]. Moscow: BBI, 2017. 202 p. (In Russian).

10. “Pis'mo S.L. Franka N.A. Berdjaevu 8 noyabrya 1927” [Letter from S.L. Frank to N.A. Berdyayev from the 8th of Novemver 1927], in “V Berline Vy obektivno nuzhnee”: S.L. Frank i N.A. Berdjaev v 1927 g. Fragment iz neizdannoj perepiski [“In Berlin, you are objectively more necessary”: S.L. Frank and N.A. Berdyaev in 1927. A fragment from unreleased correspondence], Publ. by A. Gaponenkov. Samopoznanie. 2016, No 6, pp. 61-65. (In Russian).

11. Struve, P.B. Duh i slovo. Stat'i o russkoj i zapadno-evropejskoj literature [Spirit and word. Articles about Russian and Western European literature]. Paris: YMCAPress, 1981. 300 p. (In Russian).

12. Frank, S. “Boenin”, Leven en Werken, 1936, № 9, S. 393-400.

13. Frank, S.L. “Chaadaev (fragment iz lekcionnogo kursa Russische Denker)” [Chaadaev (fragment from the lecture course of Russische Denker)]. Publ. and trans. by A.S. Tsygankov, Logos iEthos. 2016. No 43, pp. 35-48. (In Russian).

14. Frank, S.L. “Kosmicheskoe chuvstvo v pojezii Tjutcheva” [Cosmic feeling in Tyutchev's poetry], Russkaja mysl' [Russian thought]. 1913. no. XI. Otd. 2, pp. 1-31. (In Russian).

15. Frank, S.L. Real'nost' i chelovek [Reality and man] Moscow: AST, 2007. 382 p. (In Russian).

16. Frank, S.L. “Lev Tolstoj i russkaja intelligencija” [Leo Tolstoy and the Russian Intelligentsia] Kriticheskoe obozrenie [Critical Review]. 1908. no. VI. pp. 75-82. (In Russian).

17. Frank, S.L. “Pushkin i duhovnyj put' Rossii” [Pushkin and the spiritual path of Russia], Pushkin. 1837-1937. Odnodnevnajagazeta. [Pushkin. 1837-1937. One-day newspaper] Paris, 1937. (In Russian).

18. Frank, S.L. “Pushkin ob otnoshenii mezhdu Rossiej i Zapadom” [Pushkin on the relationship between Russia and the West], Vozrozhdenie [Revival]. Paris, 1949. no 1, pp. 110-120. (In Russian).

19. Frank, S.L. “Russkoe mirovozzrenie” [Russian world outlook], in: Frank S.L. Russkoe mirovozzrenie [Russian world outlook], comp. and ed. by A.A. Ermichev. St. Petersburg: Nauka, 1996, pp. 161-195. (In Russian).

20. Frank, S.L. “Krushenie kumirov” [The Crash of the Idols], in: Sochinenija [Compositions]. Moscow: AST, 2000, pp. 113-182. (In Russian).

21. Frank, S.L. “Legenda o Velikom inkvizitore” [Legend of the Grand Inquisitor]. Vestnik russkogo hristianskogo dvizhenija. 1976. no. 117, pp. 102-111.

22. Cvetaeva, M. Spasiboza dolgujupamjat' ljubvi... Pis 'ma k Anne Teskovoj 1922-- 1939 gg. [Thank you for the long memory of love... Letters to Anna Teskova 1922-1939.] Moscow: Russkij pust', 2009. 400 p. (In Russian)

23. Jelen, P. “Vyrazhenie, slovo i otkrovenie v filosofii Semena L. Franka” [Expression, Word and Revelation in the Philosophy of Semen L. Frank], transl. by A.S. Tsygankov, Istorija filosofii. 2017, no. 1, pp. 68-77. (In Russian)

24. Struve, G. “The art of Ivan Bunin”, The Slavonic and East European Review. 1933. Vol. 11, no.32, pp. 423-436.

25. Frank, S.L. “Die sowjetrussische Jugend und Puschkin”, Hochland. Kempten undMunchen, Oktober 1935. Marz 1936. Jahrg. 33, Bd. 1, S. 473-476.

26. Frank, S.L. “Maxim Gorki”, Hochland. Kempten undMunchen, 1935-1936. 33 Jahrg. Bd. 2, S. 566-569.

27. Frank, S.L. “Maxim Gorki und der Marxismus. Zum Tode des Dichters am 18.VI. 1936”, Der Gral. Munster, 1935-1936. 30 Jahrg. S. 544-546.

28. Frank, S.L. “Iwan Bunin ein moderner Klassiker der russischen Literatur”, Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture, Rare Book & Manuscript Library. Columbia University, New York. S.L. Frank Papers. Box 11.

Приложение

Prof. Simon Frank Berlin. Halensee

Nestarstr. 111

Iwan Bunin ein moderner Klassiker der russischen Literatur

Von Prof. S. Frank (Berlin)

Als Ivan Bunin der diesjahrige Nobelpreis fur Literatur zugeteilt wurde, horten sicherlich die meisten Nichtrussen diesen Namen zum ersten Mal. Betrachtet man als MaBstab fur den Nobelpreis den Weltruhm, so hatten unter russischen Schriftstellern sicherlich Gorki oder Mereschkowsky mehr Recht darauf, als Bunin. Dennoch kann man das Nobelpreiskomite zu seiner Entscheidung nur begluckwunschen. Denn unter allen jetzt lebenden russischen Schriftstellern ist Bunin sowohl der schlechthin bedeutendste Dichter im Sinne eines reinen Kunstlers (weder Gorki noch Mereschkowsky kommen jeder aus ganz verschiedenen Grunden als groBe schopferische Kunstler nicht1 in Betracht), als auch der einzige lebende Klassiker, der letzte Erbe der groBen russischen Literatur des 19. Jahrhunderts.

Schon als Personlichkeit, durch seine Abstammung und Erziehung, ist Bunin in den Traditionen der russischen geistigen Kultur auf ganz besondere Weise verwurzelt. Er ist kein Literat im gewohnlichen Sinne des Wortes. Er stammt aus einem uralten adeligen russischen Geschlechte und zwar gehort dieses Geschlecht zu demjenigen Zweig des russischen Adels, Дописано чернилами. Дописано чернилами.

В этом месте немецкоязычного текста С.Л. Франком была допущена грамматическая ошибка. Так, в немецком оригинале философ пишет: «weder Gorki noch Mereschkowsky kommen jeder aus ganz verschiedenen Grunden als groBe schopferische Kunstler nicht in Betracht» («ни Г орький, ни Мережковский каждый исходя из совершенно разных оснований в качестве таковых не учитываются»). Естественное для русского языка двойное отрицание «ни Горький, ни Мережковский... не учитываются» является недопустимым в немецком, где отрицание посредством двойных союзов «weder. noch» (ни. ни) является достаточным и не требует после себя отрицательной частицы «nicht» (не). der nicht durch Glanzstellungen am Hof und groBe Reichtumer gewissermaBen eine abgesonderte Kaste bildete, sondern der in einer Reihe von Generationen durch Staatsund Kriegsdienst und insbesondere durch Bewirtschaftung der Landguter in den verschlossenen zwei Jahrhunderten der Haupttrager der russischen Staatsund Kulturentwicklung war. Bemerkenswerter Weise stammen aus Adelsgeschlechtern dieser letzten Art fast alle Schopfer und groBe Vertreter der russischen Literatur und des russischen geistigen Lebens im 19. Jahrhundert. Auch Bunins Geschlecht ist mit der russischen geistigen Kultur des 19. Jahrhunderts verflochten: der eigentliche Beginner der groBen russischen Literatur, der romantische Dichter Schukowsky, war ein unehelicher Sohn eines Bunin eines direkten Ahnen unseres Dichters. Durch Schukowsky bzw. dessen Vater steht Bunin in naher Verwandtschaft mit dem ersten russischen Philosophen Kirejewsky, dem Begrunder der nationalen Tradition der russischen Philosophie. In Bunins Blut liegt also gleichsam erbliche geistige Bildung und zugleich Gebundenheit an die Scholle, an das russische Bauernvolkstum, in dessen Nahe seine Ahnen auf ihren Gutshofen lebten. Auch Bunin selber ist auf dem Lande aufgewachsen und hat seine Kindheit und Jugend um Dorf oder in kleinen Provinzstadten verbracht. Diese urwuchsige Verbundenheit gleichsam mit der russischen nationalen Substanz in ihren zwei Haupttragern dem gebildeten Landadel und dem Bauerntum erklart vieles in Bunins kunstlerisch-geistigem Wesen. Aus ihr stammt zunachst Sprachmeisterschaft. Er beherrscht wie wenige die russische Sprache zugleich in ihren zwei Stromen: die von Puschkin und seinen Nachfolgern geschaffene Sprache der russischen Literatur und Bildung in all ihrer Reichhaltigkeit, Biegsamkeit und Ausdrucksfahigkeit fur geistige und seelische Realitaten und die ganz eigenartige, pragnante, noch viel reichhaltigere Sprache des Bauerntums nicht nur in der ganzen Fulle ihrer dem Stadter unverstandlichen Spezialausdrucke fur Bauernwirtschaft und Lebenssitten, sondern auch in ihrem eigenartigen Satzbau, in dem die Verworrenheit, die insti[n]ktartige Irrationalitat der Bauernpsyche sich abspiegelt.

Wahre Sprachmeisterschaft steht aber beim Dichter in nachster Beziehung zur allgemeinen Meisterschaft der kunstlerischen Form. Im Gegensatz zu den meisten anderen auch den begabtesten modernen russischen Schriftstellern, die ihre kunstlerischen Lebensbilder in Form einer unmittelbaren Intuition, gleichsam als formlose, durch zufalligen Griff aus dem Leben herausgerissene, ungeschliffene Fragmente dem Leser vorlegen, besitzt Bunin die groBe Kunstfertigkeit der Bearbeitung, der kunstlerischen Formgebung, und ist eben in diesem Sinne ein „Klassiker“.

Dieser Zug von Bunins Schaffen hat oft zur Meinung verleitet, Bunin sei „Klassiker“ im ublen Sinne des Wortes, ein geistig kalter Meister der „reinen“, inhaltsleeren Form, ein kuhl-objektiver Darsteller, dessen dichterische Intuitionen keine Wurzeln in der Tiefe des personlichen seelischen Erlebnisses, des Gemuts haben. Einige fruhere Werke Bunins und insbesondere seine kuhlen und geschliffenen lyrischen Gedichte gaben allerdings Anlass zu einer solchen Meinung. Zieht man aber seine besten Werke in Betracht, insbesondere der letzten Periode, so erweist sich diese Auffassung als ganz falsch. Bunin selbst hat einmal sein kunstlerisches Bekenntnis in den Worten niedergelegt: „Die meisten Schriftsteller, selbst die beruhmtesten, sind nur Erzahler, also haben mit dem, was wurdig ist, Kunst genannt zu werden, uberhaupt nichts gemein. Denn Kunst ist Gebet, Musik, Gesang der Seele“. Tatsachlich ist Bunin seinem echten Wesen nach, wie wir weiter sehen werden, ein Lyriker mit philosophischem Einschlag, ein Bekenntnisdichter. Dass dies nicht auf den ersten Blick bemerkt wird, dass Bunin es meistens versteht, seine lyrische Stimmung hinter nuchtern-objektiver Darstellung zu verbergen das zeugt eben von seiner groBen kunstlerischen Meisterschaft. Das Bedurfnis und die Fahigkeit, die Subjektivitat, das Intim-Innerste der Personlichkeit in sachlichallgemeingultigen Bildern und Erkenntnissen des objektiven Seins abzuspiegeln und auszudrucken ist ja gerade das Grundwesen eines wahren Kunstlers. Bunin bekennt sich zu dem Ausdruck seines alteren Freundes, des Novellisten Tschechov: „um zu schreiben, muss man kuhl wie Eis sein“. Er ist darin ein wahrer Nachfolger des groBten russischen Dichters Puschkin, der den Wesensunterschied zwischen kuhler, sachlicher, dichterischer Inspiration und subjektiver Entzuckung betonte, und im AusmaB eines unvergleichlichen Genies die Fahigkeit besaB, die Tragik und die religiose Weisheit einer groBen Seele in heiter-nuchterner Form eines alle Lebenstone unvoreingenommen treu wiedergebenden „Echos der Welt“ ausklingen zu lassen.

Am nachsten steht aber Bunins dichterische Art der groBartigen Dichtung Tolstois, des schlechthin groBten russischen Romanschriftstellers (denn bei Dostojewsky uberwiegt doch bei Weitem der religiose Ringer und Denker den reinen Kunstler). Tolstoi, der als religiose Personlichkeit an der Welt stets tief leidet und in seinem Alter aus personlichem Heilsbedurfnis einen geradezu titanischen Kampf gegen die gesamte Weltordnung eroffnet, ist als Kunstler ein Halbgott, mit magisch-hellseherischer Begabung, die ihn befahigt, ein kunstlerisches Weltbild zu schaffen, das durch seine Horizont weite, seine unerschopfliche Reichhaltigkeit und insbesondere durch das untruglich-sichere Erfuhlen der Realitat den Eindruck fast einer zweiten Weltschopfung hinterlasst. Freilich erreicht Bunins kunstlerische Kraft sozusagen in quantitativer Hinsicht bei Weitem nicht die von Tolstoi: bei Bunin uberblicken wir nie die gesamte Welt in ihrer unendlichen Buntheit, in den Wechselwirkungen und Schicksalskreuzungen ihrer Gestalten, in dem breiten dynamischen Abfluss ihres Geschehens. Was Bunin gibt, sind Einzelausschnitte der Welt und meistens unbewegliche, gleichsam einzelne Portraits und Landschaftsbilder Дописано вместо зачеркнутого: Einzelbilder.. Bunin ist kein Meister der spannenden Handlung, der dramatischen Lebensschilderung: in seinen Novellen gibt es entweder uberhaupt keine Handlung, oder jedenfalls spielt sie eine sekundare Rolle, als Mittel, die an sich unbewegliche Gestalt zu erlautern (deshalb lasst Bunin meistens seine Gestalten selber ihre Erlebnisse erzahlen). Sieht man aber von diesem (kunstlerisch allerdings sehr wesentlichem) Unterschiede ab, so zeichnet sich Bunins Kunst durch zwei Hauptzuge aus, die am meisten fur Tolstois geniale Art wesentlich sind: durch einen unerbittlich-nuchternen, gleichsam mit Spaheraugen die wahre Wirklichkeit entlarvenden Realismus und zugleich durch eine diesen Realismus von vornherein erganzende und vertiefende Naturmystik.

Der Realismus der russischen Literatur uberhaupt, der durch seinen Scharfsinn und Tiefblick zum Vorbild fur die gesamte europaische Literatur wurde, ist mehr als eine rein-asthetische Richtung; er entspricht irgendwie dem tiefsten religios-ethischen Bedurfnis des russischen Geistes, ist eine fur die russische Eigenart schlechthin charakteristische Erscheinung. Trotz aller Neigung zur Mystik. Schwarmerei und Phantastik, die dem westeuropaischen Menschen am russischen Wesen am meisten auffallt, zeichnet sich der russische Geist doch zugleich durch eine merkwurdige Nuchternheit der Wirklichkeitserkenntnis aus; ja, zum Wesen des russischen Geistes gehort geradezu ein leidenschaftliches Streben, alles Unechte, Scheinbare, Konventionelle zu verwerfen, von der Realitat alle ihre Hulle abzustreifen, um nichts als die nackte Wahrheit zu erfassen und zu behaupten. Puschkin erhebt zum Prinzip seines Schaffens „den Reiz der nackten Wahrheit“, und Tolstois Pathos, sowohl in der Kunst, als in der Moral wird vom ihm in Worten ausgedruckt: „nichts ist erhaben, was nicht schlicht und wahrhaftig ist“. Das Prinzip der schlichten Wahrheit kann aber zu Дописано чернилами. verschiedenen Ergebnissen fuhren, je nach der Dimension der Realitat, die die Erkenntnis dabei erfasst Дописано чернилами вместо: erreicht.. Auch der aller empirischgegenstandlichen Welt entfremdete Dostojewski, der seinen Blick in die verborgensten metaphysischen Tiefen des Geistes richtet, sucht „die Wahrheit“, behauptet von sich, er sei ein Realist nur dass er die Wahrheit erfasst, die den meisten Menschen verborgen bleibt und ihnen als „unglaubhaft“ erscheint. Fur Tolstoi aber, als Kunstler, liegt die Wahrheit im sinnlich-naturhaften Wesen der Welt und des menschlichen Lebens. Mit Adleraugen erfasst er die feinsten Nuancen in den sichtbaren, sinnlichen Gestalten und Farben der Welt, spurt den im Unterbewusstsein schlummernden, von der trugerischen Oberschicht der konventionellen Ideenwelt verdeckten, sinnlich-triebhaften, tierisch-naturbedingten Regungen der menschlichen Seele nach. Tolstoi als Kunstler ist ein Naturmensch, ein Heide, der im AuBersten und Inneren nur die Naturmachte kennt und sich in ihnen heimisch fuhlt. Der Realismus seiner Kunst ist ein asthetischer Ausdruck der unersattlichen sinnlichen Lebensgier, mit der er die Natur erfasst, sich aneignet, in sich ansaugt. Aber gerade deshalb paart sich bei ihm mit dem nuchternsten Realismus in der Darstellung der sinnlichen Wirklichkeit ein mystisches Naturgefuhl. Die Natur wird nicht nur erblickt und auBerlich beruhrt, sondern in ihrem dunklen Urgrund erfuhlt durch die innere Wesensverwandtschaft mit ihr des heidnischen Herzens, seiner Verwurzelung in ihr. Alle sichtbaren Gestalten und Farben der Welt, alle Geruche und Tastempfindungen, alle Gesichtszuge, Gesten und Mienen der Menschen sind ihm Symbole und Offenbarungen des inneren kosmischen Lebens, in das er sich leidenschaftlich versenkt, um durch kunstlerische Einfuhrung in die kosmische Alleinheit seinen unersattlichen Lebensdurst, seine titanisch-grenzenlose Vitalitat zu stillen.

Wir mussten Tolstois kunstlerische Eigenart etwas ausfuhrlicher beschreiben, weil sie am meisten fur Bunins Kunst bestimmend ist. In dieser Paarung namlich der scharfen nuchternen Beobachtungsgabe mit Naturmystik ist Bunin ein treuer Nachfolger und Wesensverwandter Tolstois. Freilich erreicht Bunin, wie sonst erwahnt, nicht die unendliche, allumfassende Weite von Tolstois Blick; insbesondere fehlt ihm meistens Tolstois magische Fahigkeit die dunklen Grunde von fremden und ganz verschiedenartigen Menschenherzen zu erschauen. Was das Menschenherz betrifft, so beschreibt Bunin fast ausnahmslos sein eigenes Inneres. Er besitzt aber Tolstois Fahigkeit, durch genauste sinnlich-plastische Schilderungen des AuBeren eines Menschen und ein eindrucksvolles Bild von seinem Wesen zu verschaffen; und in seinen pragnanten, alle Nuancen mit fast unheimlicher Sicherheit erfassenden Naturbeschreibungen erreicht er vielleicht als einziger unter allen russischen Schriftstellern Tolstois unvergleichliche Sehscharfe. Auch ist bei ihm, wie bei Tolstoi, diese Sehscharfe mit mystischer Naturerfullung verbunden. Auch er, wie Tolstoi, ist Дописано чернилами. ein Naturmensch, man konnte fast sagen ein groBes menschliches Tier, das in der Natur alles erfasst, erreicht, erspurt, was den dumpfen Sinnen des gewohnlichen Menschen verschossen bleibt; auch fur ihn besteht ein instinktartiger, geheimnisvoller Zusammenhang, eine innere Wesensverwandtschaft zwischen den dunklen Regungen des menschlichen Herzens und dem sichtbar-unsichtbaren ratselvollen Wesen der Natur.

Diese Doppelheit von unerbittlich wahrheitstreuem nuchternem Realismus und mystischem Naturgefuhl differenziert sich aber gewissermaBen bei Bunin zugleich zu zwei Hauptthemen seines Schaffens: das erste Thema, das zeitlich hauptsachlich in die ersten Jahre seines Talents fallt, ist das Wesen des russischen Bauern; das zweite, das seine spateren Werke erfullt, istMystik der kosmischen Machte, verbunden mit lyrischer Selbstbetrachtung. Der innere Zusammenhang dieser so verschiedenartigen Themen wird sich weiter von selbst ergeben. Wir wollen aber zuerst jedes der beiden Themen gesondert betrachten.

Was das erste betrifft, so steht damit Bunin wiederum im engsten Zusammenhang nicht nur mit der russischen Literatur, sondern mit der ganzen russischen Geistesgeschichte des XIX. Jahrhunderts. Seit mindestens hundert Jahren ist der russische Bauer das zentrale, alles beherrschende und zugleich das schmerzlichste Problem des russischen Geisteslebens. Der Bauer ist namlich, wie es Turgenew einmal treffend bemerkt hat, fur den gebildeten Russen, die agyptische Sphinx, die an ihn mit der Forderung herantritt: „errate mein Ratsel oder ich verschlinge dich“. Das hat seine Erklarung in der ganzen sozialen und kulturellen Struktur des „petersburger“ Russlands, namlich in dem tiefen unuberbruckbaren Riss zwischen der kleinen gebildeten, in alle Feinheiten der westeuropaischen Kultur eingeweihten Schicht und der unzahligen Masse des in uralten dunklen Vorstellungen und Lebenssitten befangenen russischen Bauerntums. Wie eine einsame kleine Insel erhob sich aus dem unermesslichen dunklen Ozean des Bauerntums der russische gebildete Stand, der Trager des bewussten geistigen Lebens. Er fuhlt sich selber irgendwie isoliert, dem urwuchsigen nationalen1 Boden entwurzelt und deshalb innerlich unsicher. Zugleich mit utopischen Traumereien, die ihm verlorengegangene Bodenstandigkeit ersetzen sollen, geht das Streben einher, dem elementaren Volkstum sich wieder zu nahren, ja in ihm vollig aufzugehen. Das erfordert aber* eben eine Losung des Ratsels dieser Sphinx, und diese Losung nimmt die Form einer Idealisierung des Bauerntums an. Vielleicht gerade aus dem Unsicherheitsgefuhl des gebildeten Russen, namlich zu seiner Verdrangung, entsteht ein Wunschbild vom Wesen des Bauern: er soll in urwuchsiger, bodenstandiger, substanzhafter Form gerade die Ideale tragen und verwahren, an die der gebildete Russe in seiner Wurzellosigkeit sich hilflos lehnt. So entsteht die „Volkstumelei“ („Narodnitschestwo“), die Anbetung und Verherrlichung des Bauern, als eines Volksbildes, an das Дописано чернилами. Дописано чернилами. Дописано чернилами. sich der Gebildete anlehnen, bei dem er in die Schule gehen musse eine merkwurdige und typische, alles russische Geistesleben beherrschende Richtung. Die Konservativen und die Radikalen wetteifern in dieser Bauernverehrung und freiwilliger Selbstunterordnung seinem vermeintlich vorbildlichen Wesen. Fur die Konservativen ist der Bauer in seiner Demut und seinem Dulden der Trager der urwuchsig-christlichen Tugenden ein Bollwerk gegen die hochmutigen und zersetzenden aufklarerischen Bestrebungen der Intellektuellen; fur die Revolutionare ist er die organische Potenz eines sozialistischen Lebensideals. GroBe, tiefschurfende Seelenkenner, wie Tolstoi und Dostojewsky, kuhne, vorurteilsfreie Denker, wie Alexander Herzen, sind diesem Wunschbild, dieser fur die ganze neuste Geschichte Russlands geradezu verhangnisvollen Illusion erlegen.