Размещено на http://www.allbest.ru/

Принципы культурогенеза в режимных сообществах. Социально-антропологический анализ российской армии второй половины XX века

Специальность 07.00.07 - этнография, этнология и антропология

Автореферат диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Банников Константин Леонардович

Москва, 2009

Работа выполнена в Центре азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН

Научный консультант: член-корреспондент Российской Академии наук, профессор С.А. Арутюнов

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук Б.Х.Бгажноков (Кабардино-Балкарский Институт гуманитарных исследований Правительства КБР и КБНЦ РАН)

доктор исторических наук М.Л.Бутовская (Институт этнологии и антропологии РАН)

доктор исторических наук М.Ю.Парамонова (Институт всеобщей истории РАН)

Ведущая организация: Государственный университет Высшая Школа Экономики (социологический факультет, кафедра социальных институтов)

Защита состоится 17 ноября 2009 г. в «__» часов на заседании диссертационного совета Д 002.117.01 Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН по адресу: 119991, Ленинский проспект, д.32-А, корп. В. С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН.

Автореферат разослан «__» _________ 2009 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета

доктор исторических наук А.Е.Тер-Саркисянц

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Общества, которые принято называть цивилизованными, отличаются от традиционных не только наличием храмов и библиотек, но также тюрем и казарм, обитатели которых выстраивают систему социальных отношений, представляющую культурно-антропологическую проблему.

Люди в казармах представляют собой концентрированную в пространстве на продолжительное время человеческую массу, собранную и локализованную механически, т.е. насильственно и без учета их личностных особенностей, культурных принадлежностей и желания быть вместе.

Круг этих людей замкнут и постоянен. Они одеты в одинаковую униформу. Перемещение их тел в пространстве, перемена функций и даже поз регламентированы общим распорядком, регулярными построениями и прочими средствами тотального контроля. Эта человеческая масса изолирована от основного культурного и гражданского сообщества, но внутри нее ни один из индивидов не имеет возможность уединения. Они вынуждены вместе не только работать, но также есть, спать, строем передвигаться по территории, по команде справлять «естественные надобности», вместе и по команде мыться, читать, писать письма, чинить одежду, - одним словом, вместе быть.

Что происходит внутри этой массы человеческого «концентрата»? Как взаимодействуют между собой ее отдельные человеческие «атомы»? В какие структуры они выстраиваются и как в них функционируют? Что движет их самоорганизацией? Какую социальную роль играют и какой смысл несут те причудливые знаки и символы, которые они вырабатывают и которыми руководствуются как основным законом? Ответы на эти вопросы представляют собой предмет особого культурно-антропологического, социологического, философского интереса, а также интереса этнографического потому, что в режимных сообществах социальные коммуникации спонтанно проявляются в формах, аналогичных многим традиционным сообществам. Это сходство, как внешнее, так и функциональное уже попадало в поле зрения этнографов, и стало предметом дискуссии на страницах ведущего этнографического журнала России Самойлов Л. Этнография лагеря // Советская этнография. №1990, №1. С.96-108, в ходе которой было предложено попытаться применить для исследования феномена актуализации архаического в современном теорию архетипов сознания Кабо В.Р. Структура лагеря и архетипы сознания // Советская этнография. 1990, №1. С.108-113. Исследованию этого феномена были посвящены несколько междисциплинарных конференций и семинаров, один из которых, прошедший при ИСАА МГУ, сформулировал понятие «архаический синдром», характеризующее актуализацию в современных обществах, (как правило, в периоды общественно-исторических кризисов), тех черт культуры, которые с точки зрения традиционной этнографии, характеризуют архаические сообщества, и выработал одноименную программу по его преодолению Концепция программы «Архаический синдром в бывшем Советском Союзе. Проблемы возрождения архаического сознания в экстремальных жизненных ситуациях и в закрытых культурных средах» // Пространство и время в архаических культурах (материалы коллоквиума). Отв. ред. Следзевский И.В. М., 1992. К сожалению, все эти дискуссии остались без продолжения.

Актуальность темы исследования

История Нового времени изобилует различными вариантами социальных образований, в которых люди существуют в «концентрированном» состоянии. Собственно говоря, для обозначения этого феномена и возник термин «концентрационный лагерь», а сам XX век получил в антропологической литературе название «Век лагерей» Котек Ж., Ригуло П. Век лагерей. М., 2003 . В западной антропологии вокруг этого феномена regimented societies сложилась определенная исследовательская традиция Beyond Goffman. Studies on Communication, Instutution, and Social Interaction. Ed.by Stephen Harold Riggins. Berlin - New York: Mouton de Gruyter, 1990, вызванная во многом прикладными задачами, стоящими перед европейской общественностью - преодоления не только социальных последствий тоталитарных режимов, но и изучения культурно-антропологических условий, при которых тоталитарные режимы возможны. Что касается России, страны не просто пострадавшей от тоталитарного режима, но страны, культура которой претерпевает воздействие со стороны субкультур, сформировавшихся в режимных сообществах, и в которой государство традиционно сохраняет тюрьмы и казармы в качестве средства социального, политического и экономического управления, социально-антропологической исследовательской школы режимных сообществ не сложилось, и вся библиография насчитывает незначительное количество книг и статей. Осмысление природы человека заключенного в России исторически осуществлялось не в области науки, а в области литературы, что всегда вызывает тонкие индивидуальные рефлексии, но не способствует формированию системы знаний и пониманию причин явления. Между тем, общекультурная ситуация в России на сегодняшний день по-прежнему такова, что не столько гражданское общество влияет на принципы специфической социальной организации и мировоззрения, формирующегося в тюрьмах и казармах, сколько специфическое режимное сознание сообществ, сформировавшихся в тюрьмах и казармах, влияет на гражданское общество. Отсутствием в России комплексных фундаментальных исследований данной проблемы при их острой необходимости обусловлена научная актуальность настоящей работы.

Предмет исследования

Предметом исследования являются коллективы военнослужащих срочной службы со сложившейся системой их неформальных доминантно-иерархических отношений. Особенный интерес представляют принципы самоорганизации и их символический аспект. Особое внимание направлено на исследование системы организованного насилия, ее функционирования на формальном и неформальном уровнях. Рассматриваются также и каналы влияния альтернативной культуры режимных сообществ на гражданское общество, и этнический аспект внутриармейских конфликтов.

Хронологические рамки

Хронологические рамки основного предмета исследования - (системы неформальных доминантных отношений в режимных сообществах военнослужащих) определяются началом его фиксации по данным информаторов (конец 1950-х годов) и до конца XX века. Хронология сравнительных данных (формирование неформальных социальных структур в режимных сообществах заключенных) представлена обзором источников начиная со второй половины XIX-го века, и кончая современными наблюдениями.

Цели и задачи

Целью настоящего исследования является социально-антропологический анализ системы неуставных отношений в советской/российской армии, и выявление фундаментальных социо- и культурообразующих процессов, скрывающихся за причудливыми отношениями индивидов, вовлеченных в систему «дедовщины».

В связи с этим, очерчен круг задач, важных для рассмотрения феноменологии режимных сообществ с точки зрения этнологии и социальной антропологии:

- выявление механизмов трансформации идентичности личности, использующей системно организованное насилие как средство социального взаимодействия;

- определение степени зависимости личности от собственной социальной роли; идентичность насилие социальный личность

- выявление социообразующих функций когнитивных структур, относящихся к сфере символического мышления.

Отдельного внимания заслуживает трансформация установок, мотиваций, апология действий индивида по мере перехода из генерального социокультурного контекста в маргинальный и обратно. В этом следует искать главные ответы на вопросы, необходимые для понимания дедовщины как явления: как образованный и воспитанный человек может допускать колоссальное насилие над собой и быть впоследствии его источником? Какая система психологических защит и апологии образа жизни складывается в его сознании? Каким образом, при каких условиях и с какими потерями ему удается вернуться к общекультурным нормам? Как коррелируют индивидуальные установки и ценности с коллективными при переходе из поля общекультурных норм в альтернативные? Какова доля бессознательных когнитивных структур и процессов задействована в формировании социально значимых знаков и символов? Какова роль знаков и символов в конфигурации новых альтернативных типов культуры и социальности?

Решение конкретных задач, поставленных в рамках настоящего исследования исходя из интерпретации конкретного полевого этнографического материала, выводит подводит исследование к постановке сверхзадачи, заключающейся в вопросах: как соотносятся социально-значимые знаки и символы с фундаментальными когнитивными структурами человеческого сознания? Как соотносятся фундаментальные когнитивные структуры человеческого сознания с фундаментальными принципами социо- и культурогенеза? Что могут сказать принципы формирования социальных и культурных подсистем в режимных сообществах об общих законах культуры?

Источники и эмпирическая база

В основу настоящего исследования легли наблюдения автора за жизнью воинских подразделений изнутри во время прохождения им срочной службы в рядах Советской Армии в конце 1980-х годов, а также материалы специального социально-антропологического исследования, проведенного в 1999 - 2000 годах, в ходе которого был проведен анализ доминантных отношений военнослужащих срочной службы в постсоветской Российской Армии на протяжении последнего десятилетия XX столетия. География исследования по проблемам армии покрывает практически всю территорию бывшего СССР и охватывает все основные рода войск, за исключением всякого рода спецподразделений. Важными источниками послужили письма военнослужащих, их воспоминания в интервью, образцы солдатского фольклора и художественного творчества, собранные в так называемых «дембельских альбомах», уникальных источниках по исследованию армейской неформальной субкультуры. Сравнительный материал для анализа изобразительного творчества солдат Российской Армии представлен аналогичными образцами творчества солдат армий других государств. В качестве дополнительных источников используются отдельные комментарии экспертов - лиц, профессионально связанных с анализом армейских гуманитарных проблем, а именно, представителей комитетов солдатских матерей, правозащитных организаций, командиров воинских подразделений, военных журналистов.

Методы

Поскольку любое режимное сообщество является социумом в высшей степени закрытым, вследствие чего их очень сложно изучать и контролировать извне, постольку единственно возможным методами приникнуть в суть солдатских взаимоотношений являются методы традиционной этнографии - включенное наблюдение и насыщенное описание, с последующими семиотическими интерпретациями, включающими методы кросс-культурного сравнительного анализа.

Теоретические положения и понятийный аппарат

Режимные сообщества в силу своей замкнутости представляют собой среду высокого внутреннего информационного, знакового, семиотического и психологического давления. Здесь межличностные отношения отличаются повышенной агрессивностью, а насилие легитимизируется в качестве института социальной коммуникации. Это оказывает существенное влияние на личность каждого из участников коммуникации и приводит к трансформации индивидуального и общественного сознания.

В современной российской армии насилие представлено в двух уровнях одной системы социального контроля, для обозначения которых мы заимствуем понятия, введенные Э. Дюркгеймом: 1) «механический» фактор консолидации (насильственный призыв и жизнь в режимном формате казармы); 2) «органически» сформировавшаяся в условиях «механической» консолидации система статусных отношений («дедовщина»). Обе направлены на подавление свободы личности, поэтому бытовое насилие и агрессия актуализируются как способ конкуренции, и конкуренции не столько за ресурсы жизнеобеспечения (необходимый минимум которых здесь положен каждому), но за способы их символического переосмысления и иерархического перераспределения, то есть за средства статусного самовыражения, в числе которых - право на переоформление всех единообразных элементов уставного жизнеобеспечения в разнообразных знаках и символах социальной иерархии.

В результате в группах «механической» консолидации естественным образом складывается упорядоченная система доминантных отношений. В ходе этого процесса происходит идеологическое переосмысление и институализация бытового насилия.

Осмысленное в системе ценностей насилие составляет принцип социального взаимодействия в армии, и, по закону апологии образа жизни социума, превращается в его идеологию, чем, наконец, определяет идентичность его членов. Насилие, как физическое, так и психологическое, и способы его преодоления посредством символизации и выстраивания иерархических отношений, здесь является социообразующим принципом. Поскольку прямое физическое насилие преодолевается путем его переосмысления в знаках и символах, институализируется в иерархии, и закрепляется в системе ценностей, охватывающих все области специфически человеческого способа существования, - от восприятия времени и пространства до художественного творчества, постольку системно организованное насилие и его символизация как в его трансляции, так и в способах адаптации к нему, постольку насилие в режимных сообществах является культурогенным фактором.

В настоящей работе феномен насилия, во всех его причудливых формах, имеющих место в режимных сообществах, рассматривается не в качестве признака «моральной деградации» Дюркгейм Э. Социология: ее предмет, метод, предназначение. М.: «КАНОН+» - РООИ «Реабилитация», 2006. С. 311, и не в качестве «извращения» Артемова О.Ю. Охотники/собиратели и теория первобытности. М.: ИЭА РАН, 2004. С.210, или «поведенческой аномалии» Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: Республика, 1994., но в качестве одного из специфически человеческих способов жизнедеятельности, т.е. рассматривается как феномен, не выходящий за рамки культуры Curtis L.A. Violence, race, and culture. Lexington: Lexington Books, 1975; Barker F. The culture of violence tragedy and history. Publikationstyp: Book Utgivning - Manchester: Manchester University Press, 1993; Першиц А.И., Семенов Ю.И., Шнирельман В.А. Война и мир в ранней истории человечества. В 2 т. М., 1994; Violence, Culture and Censure (Ed. by Sumner C.) London: Taylor & Francis, 1996; Hatty S.E. Masculinities, violence and culture. California: Thousand Oaks - London: Sage Publications, 2000; Антропология насилия / Отв. ред. В. В. Бочаров, В.А.Тишков. СПб., 2001; Тишков В.А. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. (Глава XI. «Культура насилия»). М.: Наука, 2003..

Настоящее исследование, в постановке проблемы и сбора материалов характеризуется классическим этнографическим подходом. Социально-антропологический анализ полученных результатов осуществляется на теоретической и методологической основе семиотических интерпретаций. Данный подход не пользуется популярностью в отечественной этнографии, хотя именно российские семиотические школы Почепцов Г.Г. Русская семиотика. Рефл-бук - Ваклер, 2001 заложили фундаментальные основы для исследований закономерностей развития культуры во многих областях гуманитарного знания, оформившиеся в самостоятельное направление семиотической антропологии Singer M. Man's Glassy Essence. Explorations in Semiotic Anthropology. Bloomington: Indiana University Press, 1984; Hodge R., Kress G. Social Semiotics. Oxford: Polity Press, 1988; From Sign to Text. A Semiotic View of Communication (Ed. by Tobin Y.) Amsterdam - Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1989; Parmentier R.J. Signs in Society. Studias in Semiotic Anthropology. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1999; Singer M. Semiotics of Cities, Selves and Cultures. Exploration in Semiotic Anthropology. Berlin - New York: Mouton de Gruyter, 1991; Flynn P.J. The Ethnomethodological Movement. Sociosemiotic Interpretations. Berlin - New York: Mouton de Gruyter, 1991; Reis C. Toward a Semiotics of Ideology. Berlin-New York: Mouton de Gruyter, 1993; Daddesio T.C. On Mins and Symbols. The Relevance of Cognitive Science for Semiotics. Berlin - New York: Mouton de Gruyter, 1995..

Своеобразие материала, полученного в ходе насыщенного описания режимных сообществ, и попытки интерпретировать его с точки зрения общих законов культурогенеза, оказывается продуктивным при рассмотрении полевых материалов в свете уже существующих и признанных теорий. Так например, применение известной информационной теории культуры С.А. Арутюнова, рассматривающей культурные сообщества в точках пересечений синхронной и диахронной культурно-значимой информации Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989; Арутюнов С.А. Рыжакова С.И. Культурная антропология. М.: Весь мир, 2004. С.55, дает возможность увидеть, что режимные сообщества пребывают в постоянной фазе тотально синхронизированных коммуникаций, и практически полностью лишены диахронных связей. Этим обстоятельством и характеризуется сам феномен режимности, при котором синхронизация межличностных коммуникаций осуществляется в прямом смысле слова на всех уровнях - от синхронизации перемещения их тел в пространстве (шагать в ногу, засыпать по команде) до синхронизации их мыслей и мотиваций (ответственность коллектива за отклонения в поведении индивида и т.п.).

Описывая схожесть многих элементов и институтов социальной коммуникации в современных режимных сообществах многие исследователи указывали на их сходство с аналогичными явлениями в древнем мире, среди сообществ традиционной культуры, полагая за этим проявление неких архаических пережитков. В настоящем исследовании не используется понятие «пережиток», а понятие «архаизация» используется не в эволюционистской, а в информационно-аналитической исследовательской традиции, как антоним понятию «модернизация». Оба понятия, употребляемые в контексте друг-друга, отражают попытку осмысления факторов, определяющих феноменологию культуры как динамической системы. Именно природой информационного поля культуры, а не линейной последовательностью исторических фактов объясняется феномен «архаизации», как архетипической реактуализации, характеризующийся спонтанными проявлениями черт архаических и традиционных культур в современных, модернизирующихся сообществах. К примеру, если социокультурная специфика племенных бесписьменных сообществ объясняется высокой плотностью синхронных связей при низком уровне диахронных, то, следовательно, в «племя» можно превратить любое сообщество, вплоть до нации, при условии мифопоэтической (идеологической) синхронизации его культурогенных информационных потоков и блокировании диахронных каналов исторической памяти, как это более чем убедительно показывает XX век, породивший режимные сообщества в масштабах целого ряда государств.

Макроисторические причины тенденций архаизации коренятся в самой модернизации. Этот парадокс, при рассмотрении его составляющих в свете информационной теории культуры перестает быть парадоксом: резкая модернизация общества чревата разрывом диахронных связей исторической традиции, и «зависанием» социума в культурно-историческом вакууме, а его членов - в состоянии лиминальных субъектов, в котором институты нормативной культуры теряют легитимность, следовательно, регламент общественной жизни оказывается целиком подчинен принципам синхронных культурогенных потоков, со всеми вытекающими последствиями для сообщества и для его конкретных членов, а именно:

- отсутствие социально-исторического контекста для оценки себя и собственных действий, особенно в условиях изоляции, которыми отличаются режимные сообщества как макроуровня (изолированное от мира государство) так и микроуровня (изолированная от общества колония заключенных или воинская часть) лишает членов этих сообществ критериев для относительного осмысления себя, т.е. относительно другого;

- блокирование относительных самовосприятий актуализирует самовосприятия абсолютные;

- самовосприятие, лишенное условий для критической самооценки, которую обеспечивает возможность исторической рефлексии, осуществляется на фоне тотальной апологии своего и тотального подозрения к чужому;

- механизмы абсолютизации и апологетики своего при блокированных механизмах исторической рефлексии, делают невостребованным и невозможным чувство ответственности как на уровне индивидуального, так и на уровне общественного сознания.

Архаизация как следствие модернизации также является очевидной закономерностью с точки зрения теории динамических систем Уиллок Д.Э. Реальность как предмет переговоров. Хаотические аттракторы нашего понимания. // Массовая культура: современные западные исследования. М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», 2005. С. 21-41. Динамическая система - это нелинейная система, для которой определяющее значение имеют не столько причины и следствия, сколько петли обратной связи. В физической природе наглядный пример динамической системы являет собой волна, определяющее значение которой имеет не столько ее поступательное движение, сколько петля гребня и энергия отката. Информационные волны из той же природы динамических систем. Обратная связь реально влияет на процесс линейных коммуникаций и определяет вариации их энергий и изменений. Цель исследователя динамических систем - увидеть какого рода петли обратной связи формируются элементами внутри системы и как они связаны между собой. Исследование такой динамической системы как общества требует проследить внутренние связи в системе таких компонентов, как синхронного и диахронного, исторического и внеисторического, архаизации и модернизации, развития и деградации. Полевой материал настоящего исследования дает редкую возможность проследить все эти связи в единой социально-антропологической системе, феномен которой был введен в научный оборот под определением «экстремальные группы» Банников К.Л. Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии // Этнографическое обозрение. 2001, №1. Экстремальные группы не следует отождествлять с понятием «группы экстремалов», под которым могут подразумеваться группы специалистов определенных профессий или спортсменов, связанных с риском, т.к., во-первых, внешняя среда не может быть критерием типологизации социума; во-вторых, в данном случае прослеживается обратная закономерность: экстремальность внешних условий может быть фактором внутреннего сплочения членов группы, следовательно, формулируя определение экстремальных групп, фактор экстремальности рассматривается не в качестве состояния отношения человека и внешней среды, но в качестве комплекса специфических и экстремальных факторов социальной консолидации и мобилизации, а также, внутреннего социально- психологического состояния, мировоззрения и ценностей.

Выведение физического насилия в символической проекции не обязательно означает его полное преодоление и гуманизацию межличностных отношений. Но это всегда - переход от манипуляции с телами к манипуляциям с их смысловыми значениями, и этим выражает динамику культурогенеза. И мы видим в режимных сообществах зарождение и развитие самобытной традиции, ее репрезентации в сложных художественных формах изобразительного искусства и фольклора, которые составили целый пласт национальной культуры России второй половины XX века. В солдатских сообществах в силу массовости, спонтанности их формирования и колоссальной ротации личного состава, его высокой поликультурности, и социальной адаптации личности через ее десоциализацию, процессы культурогенеза не получают последовательного развития, но зациклены на ранних фазах. Таким образом, на примере режимных сообществ, мы имеем своего рода лабораторию культурогенеза, в которой можно эмпирически изучать общие универсальные закономерности развития культуры в динамике соотношений синхронных и диахронных информационных потоков.

Тотальная синхронизация смысловых интеракций не создает условий для исторической рефлексии. Этим объясняется высокая социообразующая роль мифопоэтических когнитивных структур сознания, - эффективных инструментов апологии образа жизни, и «анестезии» от негативных смыслов (имеющих в данном случае и психотерапевтический эффект). Отсутствием диахронно-исторических рефлексий объясняется и тот низкий уровень полисемантики, которым отличаются социальные интеракции в режимных сообществах, ярким признаком которой является использование физиологического таксона в качестве непосредственного инструмента социального моделирования: например, использование полового акта в качестве социального являет собой предельно низкий уровень полисемантики и максиму социокультурной синхронии. Предельной фазой распада полисемантических значений социального взаимодействия характеризуется и предельная степень десоциализации, индикатором которой служит стадиальное упрощение смысловых значений социальной символики. Физиологический акт, исполненный в качестве символического акта социальной стратификации, являет собой максиму упрощения социально-актуальной семиотики, который прослеживается еще на уровне высших животных, согласно данным современной этологии. Как доказано в настоящем исследовании, синхронизация общесоциальных интеракций, десемиотизация их смысловых значений и десоциализация личности связаны между собой.

Новизна исследования

В настоящей работе впервые дан комплексный социально-антропологический анализ всей системы неуставных отношений в советской и постсоветской российской армии. Впервые в гуманитарных исследованиях система доминантных отношений среди военнослужащих срочной службы («дедовщина») была рассмотрена как феномен культуры, подлежащий изучению методами этнологии и антропологии. Впервые в отечественной этнологии и антропологии была предпринята попытка рассмотреть принципы культурогенеза на конкретном примере режимных сообществ.

Практическая значимость работы

Настоящее исследование, начиная с момента первых публикаций его результатов, стало, в некоторой степени, пособием для многих организаций, непосредственно связанных с работой с коллективами военнослужащих. Его изучали и руководство Главного управления воспитательной работы Вооруженных Сил Российской Федерации и Военной прокуратуры, и представители Комитетов солдатских матерей и других правозащитных организаций. И, главный критерий практической значимости: монографию «Антропология экстремальных групп», опубликованную по результатам исследования, самостоятельно и по собственной инициативе изучают солдаты в некоторых воинских частях, и обмениваются комментариями на интернет-ресурсах.

Научная апробация

Данная работа была выполнена в Центре азиатских и тихоокеанских исследований ИЭА РАН, обсуждена и рекомендована к защите в качестве диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук на его расширенном заседании 17.03.2009г.

Основные положения диссертационной работы были изложены в тридцати научных публикаций, включая монографию «Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии» М.: ИЭА РАН, 2002.

Результаты исследования были неоднократно представлены научной общественности, как в России, так и за рубежом в форме выступлений на конгрессах, конференциях, симпозиумах и коллоквиумах, а так же в качестве отдельных лекций, в том числе доклады на V Конгрессе этнографов и антропологов России (Москва, 2003), Симпозиуме по проблемам культуры и миграций (Рим, 2001, 2004), на семинаре «Одиссей» по проблемам культурно-исторической антропологии (Москва, 2005), Междисциплинарной конференции посвященной режимным сообществам советского периода (Париж, 2007).

Основные положения исследования приняты в качестве экспертной аналитической основы исследования гуманитарного состояния российской армии международной организацией Human Rights Watch The Wrong of Passage: Inhuman and Degradin Treatment in New Recruits in the Russian Armed Forces. Human Right Watch. October 2004 Vol.16 No.8 (D) , были использованы в международном проекте Power Institutions in Post-Soviet Societies (Франция) www.pipss.org.

По результатам исследования был разработан спецкурс, который в период с 2002 по 2005 год читался студентам Учебно-научного центра социальной антропологии РГГУ. Лекционный курс, разработанный по материалам данного исследования, с 2009 году включен в учебную программу социологического факультета ГУ Высшая Школа Экономики.

Структура исследования

Диссертационное исследование состоит из Введения, трех глав, подразделяющихся на разделы и параграфы, Заключения, Списка литературы по данной тематике и Приложения, включающего в себя полевые материалы, конкретизирующие основные положения диссертации и позволяющие оценить глубину проблемы вне зависимости от авторских выводов, а так же иллюстрации, имеющие самостоятельное значение визуальных источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ

Во Введении обосновывается актуальность темы, рассматривается направление и степень ее изученности, предмет и эмпирическая база исследования, определяются цели и задачи диссертации, ее методологическая и теоретическая основа, источниковая база, научная новизна и практическая значимость работы, подчеркивается необходимость сравнительного кросс-культурного анализа.

Библиографический обзор представлен двумя разделами - обзором научных публикаций и обзором русской литературы, начиная от «Мертвого дома» Достоевского, заканчивая «Перевернутым миром» Льва Самойлова. Обзор художественной и публицистической литературы по теме режимных (лагерных) сообществ обусловлен тем, что именно литература, а не наука послужила основным и традиционным для российской общественной мысли интеллектуальным полем для осмысления данного явления, одновременно представляя источниковый материал. На материале литературных и исторических источников рассматривается генезис режимных сообществ и эволюция лагерной социальной системы и криминальной субкультуры в России со второй половины XIX по конец XX-го века. Генезис и развитие системы неформального правопорядка происходит на базе правового дуализма как специфического свойства традиционного сознания, коренящегося в мировоззрении русской крестьянской общины Frank S. Popular Justice, Community and Culture Among the Russian Peasentry 1870 - 1890 // The Worldof the Russian Peasent: Post-Emancipation Culture and Society. Boston: Boston University Press, 1990, представленном разницей полюсов сферы традиционного обычного и формального государственного права. Нестабильность переходных исторических периодов первой четверти XX века и массовость репрессий последующего периода послужили одной из причин институализации лагерно-криминальной субкультуры в качестве альтернативной правовой модели в общенациональном масштабе. Процесс этой институализации отрефлексирован в русской литературе и публицистике, и мы видим в описаниях каторги Ф.М.Достоевского, Сахалина А.П.Чехова, ГУЛАГа А. Солженицина, В. Шаламова, Е. Гинзбург, лагерей эпохи «развитого социализма» С. Довлатова, И.Губермана, Л.Самойлова этнографические, по своей сути, и антропологические, по цели, повествования, фокус которых - познание природы человека заключенного, данной в тех странных культурных трансформациях, которые удивляют стороннего наблюдателя режимных сообществ. Обзор эволюции режимного лагерного сообщества за полуторавековой период наблюдений завершается анализом процессов трансформации лагерной социально-антропологической системы в постсоветский период, вызванной общими социальными, экономическими, политическими и информационно-технологическими преобразованиями в стране. Одним из наиболее значимых результатов данного обзора является выявление адаптирующей и социально-стабилизирующей роли символического мышления, проявляющейся в семиотических реактуализациях универсалий традиционной культуры, восполняющих культурный вакуум, образующийся в периоды радикальных и всеобъемлющих модернизаций.

Глава I. «Социально-антропологическая характеристика внеуставных отношений в советской / российской армии» основана на применении классического этнографического исследовательского подхода к описанию и анализу быта, культуры, нормам групповых и межличностных взаимодействий в сообществах военнослужащих срочной службы советской и российской армии в период с конца 1950 по конец 1990-х годов в аспекте неуставной социальной доминантно-иерархической системы.

В 1-м разделе I-ой главы «Неформальная социальная структура солдатских сообществ» основное внимание уделено описанию неформальной социальной структуры воинских подразделений на всем советском и постсоветском пространстве, и механизмов ее формирования. В §1 «Лиминальный статус новобранца» характерные особенности поведения призывников в последние дни гражданской жизни и в первые дни призыва на службу описываются и анализируются в свете концепции «лиминального субъекта» А. Ван Геннепа и В.Тэрнера. На конкретных примерах из полевых материалов автора показываются алгоритмы репрезентации лиминального статуса личности - личности, оказавшейся «в пустыне бесстатусности», в промежутке между своей родной гражданской культуры и будущей военной субкультуры, которую ей предстоит принять. Среди алгоритмов репрезентации лиминального статуса наиболее ярко представлено карнавальное поведение - новобранцы воспринимают собственное положение как выход за пределы норм и предписаний повседневной культуры, сопровождающийся этическими, эстетическими, социальными, эмоциональными инверсиями, характерными для карнавала. В рамках этих инверсий, в знак репрезентации собственного лиминального статуса, новобранцами практикуется «раблезианское» и территориальное поведение, что позволяет сделать вывод о том, что мы наблюдаем процесс десоциализации гражданской личности.

В §2 «Социальные страты неуставной иерархии» приводится описание неформальной иерархической структуры, естественным образом сформировавшейся в условиях армейского режимного сообщества. Дается описание положения человека, занимающего то или иное место в иерархии, анализируется ей обусловленная система соотношений прав и обязанностей, как система неуставных доминантных отношений военнослужащих срочной службы. Приводится оригинальная система номинаций, воспроизводящей полный спектр статусных состояний. Термины иерархии, от низшей номинации к высшей, образно воспроизводят тенденцию социального «осуществления» во времени. Критерий социальной сущности - соотношение прав и обязанностей, автоматически изменяемое во времени, прошедшем от момента начала службы до ее конца, при условии соблюдения всех норм и предписаний «дедовщины».

Неформальная социальная структура представлена следующими стратами:

«Духи» (также «птурсы», «зеленые», «салаги», «солобоны», «слоны», «чижи» и пр.) - это новобранцы, низшая каста, те, кто только что призван и не имеет никаких прав. Их называют «духи», видя в них нечто эфемерное. Статус духа сохраняется за солдатом первые 6 месяцев службы.

«Молодые» («фазаны», «стажеры» и пр.) - от 6-го до 12-го месяца службы - следующая ступень социальной лестницы. Спектр их обязанностей предельно широк. Представители этой группы уже имеют некоторые незначительные права (в основном это право оказывать психологическое давление на духов). Молодые отвечают за социализацию духов в «правильной» директории. По завершению года молодых «переводят» на следующую ступень, в результате чего они переходят в разряд элиты.

«Черепа» («черпаки») - первый привилегированный слой в системе экстремальных групп. Их главная функция - контроль за исполнением обязанностей молодыми и духами. Черепа пользуются всей полнотой прав: ведут счет своего времени, т. е. считают дни до дембеля, обсуждают связанные с демобилизацией вопросы. Отличия от вышестоящей касты наблюдаются в основном в области символов иерархии и в более активной, исполнительной, доминации.

«Деды» - полноценные субъекты экстремальных групп. Это военнослужащие «четвертого периода» (от 18-го до 24-го месяца, т. е. последнего полугодия службы), которые пользуются всеми правами. Их основная обязанность - блюсти себя, поддерживать реноме элиты и готовиться к дембелю. Это в прямом смысле слова обязанность, поскольку в конечном итоге сводится к противостоянию официальному командованию, офицерскому составу. Их доминация носит уже не столько исполнительный, сколько законодательный характер. Они выступают своего рода «гарантами» неписаного права дедовщины, осуществляя контроль над всеми уровнями доминантных отношений и их знаково-символическим выражением. Кроме того, они являют собой образец социального осуществления, столь желанного для бесправных духов и молодых.

«Дембеля». Дембелями становятся те, на кого распространяется действие очередного приказа об увольнении в запас с момента его опубликования. Реальная практика прохождения воинской службы предполагает, что между приказом об увольнении (20-ые числа сентября и марта) и самим увольнением может пройти неопределенное время, обычно не далее даты окончания текущего призыва (1 января и 1 июля). Как правило, дата увольнения определяется непосредственным начальником, в особых случаях - командиром части. Разумеется, можно уволиться и в срок - в день призыва, отмеченный в военном билете. Но, как правило, командиры не спешат расставаться с дембелями и выискивают причины, чтобы их задержать. Распространена порочная практика «дембельских аккордов» - когда командир привлекает дембелей на ударные хозяйственные работы, играя на их желании поскорее уволиться. К примеру, командир собирает всех дембелей и приказывает построить из подручных материалов новый военный объект. Это может быть все что угодно - забор, свинарник, гараж, казарма. Демобилизация - по окончании работы.

Дембель - лицо особого статуса. Он уже вне социума, но в центре его внимания. Для характеристики такого состояния лучше всего подходит термин «трансцендентность» - переход за некий предел. В религиозной философии этот термин предполагает отстраненность безусловного авторитета, и это полностью соответствует психологическому состоянию дембеля. Он в своем роде трансцендентный армии субъект, на полном основании соотносящий себя с гражданским обществом. Его обязанности в системе экстремальных групп относятся исключительно к сфере символов. Он мог бы пользоваться всеми правами, но блага казарменного мира - уже не его блага. Дембель демонстративно выходит из сферы внутренних статусных отношений и подчеркивает этот переход символами своего аутсайдного, лиминального состояния.

«Чмо» - так в армии называют париев, людей, опущенных на нижний порог аутсайдности. На них социальная динамика, выраженная статусным переходом, не распространяется. Статус чмо лишает индивида возможности самоосуществления во времени. Феномен изгоя возникает не случайно, но там, где группа испытывает в нем потребность. Наличие чмо в армейском коллективе показательно тем, что с ним социальная структура приобретает двойной стандарт: на специфическую пятичленную модель (духи - молодые - черепа - деды - дембеля) накладывается универсальная трехчленная (парии - масса - элита).

В §3 «Взаимное соглашение субъектов и объектов доминантных отношений» дается интерпретация социальной динамики внутри неуставной иерархии, и делается ряд заключений относительно причин самовоспроизводства дедовщины, необходимых для понимания ее феномена. Один из основополагающих выводов анализа социальной структуры и социальной мобильность в режимных сообществах армейского типа, заключается в том, что система неуставного организованного насилия в армии является не просто вспомогательным ресурсом системы уставного принуждения, но в подавляющем большинстве случаев неуставная система, в социально-антропологическом смысле доминирует над уставной за счет того, что являет собой не просто систему организованного насилия, но систему насилия статусного компенсаторного, в которой переход объектов насилия в статус субъектов сопряжен с процессом десоциализации/ресоциализации личности. Стремление к соответствию странным, но принятым в качестве «нормы», общим правилам, стимулировано угрозой превращения не соответствующего им индивида не просто в объект насилия, но в антипода. Другим важным стимулом являются гарантии компенсации, в которых общая система гарантирует бесстатусным объектам насилия во вполне обозримом будущем высокий статус и право быть его субъектом. Эта идентичность с фактором силы, гарантирующим неизбежное социальное осуществление в переходе из подавляемых в подавляющие и есть главный стимул принятия младшими беспредельного насилия со стороны старших. Этот принцип «социальных гарантий» - есть принцип гарантирования вовлечения личности в процессы социальной динамики, и он, таким образом является одним из основным принципом самовоспроизводства дедовщины.

2-й раздел «Социальная мобильность и переходная обрядность» посвящен описанию и комментариям переходной обрядности в армии, анализу символических средств «перевода» из одной страты в другую, и связанной с обрядовым образом зафиксированной и ритуально санкционированной системой социальной динамики, приобретающей в режимных сообществах значений системы ценностей, альтернативной общекультурной. Семиотический аспект ритуала инициации в армейских сообществах рассмотрен в §1 «Ритуал инициации», ценностный аспекты аккультурации, связанный с психологией межстатусного перехода в §2 «Аккультурация и система ценностей».

3-й раздел «Неформальная этика неформального социума», в §1 «Статус и поведенческий комплекс» посвящен рассмотрению формирования своеобразного этического поведенческого комплекса, сформировавшегося на основе статусной системы ценностей, принятой в каждой страте режимных сообществах в качестве доминирующей. В §2 «Метаморфозы общечеловеческих ценностей» поднимается проблема трансформации традиционных ценностных установок и моральных эмоций личности в системе дедовщины. В числе их причин называются факторы блокады моральных эмоций - совести, ответственности, стыда, справедливости и других. Блокада моральных эмоций наступает в условиях внешних механических запретов, тотально ограничивающих личность, - от свободы ее волеизъявления до естественных физиологических потребностей организма. В ситуации автоматизации деятельности личности, возникающей вследствие жизни по распорядку, приказу, и прочим факторам тотального контроля, происходит переоформление и самого феномена ответственности. В режимных иерархических сообществах, где социальный контроль основан на системно организованном насилии, где вся система социальных отношений строится на переадресации ответственности от низших к высшим, формальные запреты не становятся моральным содержанием внутреннего мира личности, каковыми являются нормы обычного права в традиционном обществе и пункты закона - в гражданском. Это и вызывает метаморфизацию общечеловеческих ценностей в режимных сообществах, взамен которых возникают альтернативные, являющиеся причиной атмосферы взаимного унижениям, а, зачастую, и тяжких преступлений против личности, совершаемых, порой, полуосознанно, в качестве демонстрации соответствия ценностям дедовщины.

В 4-м разделе «Формальная система армейского жизнеобеспечения и ее неформальная статусно-знаковая трансформация» представлено описание и анализ того, как неформальная социальная структура кодифицирует себя в неформальной символической трансформации элементов формальной системы жизнеобеспечения, конкретные подсистемы которой представлены в соответствующих параграфах раздела. Система жизнеобеспечения в классической этнографической триаде («пища, одежда, жилище»), ее специфические армейские структурные компоненты (столовая, баня, санчасть и госпиталь, гауптвахта и дисциплинарные батальоны), организация выполнения боевых задач и повседневного бытового труда, - все это рассмотрено в свете знакового переоформления и перераспределения, кодифицирующей неуставные доминантно-иерархические отношения как семиотическую систему. Как это известно по классическим исследованиям традиционных культур, культурно-смысловой объем явления определяется его семиотикой Жуковская Н.Л. Категории и символика традиционной культуры монголов. М., 1988; Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983 . Таким образом неуставная семиотическая трансформация преобразует элементы уставного «бессмысленного» быта в структуры культурного исполненного смыслом бытия. В процессе символических трансформаций быта происходит семантическая реактуализация архетипических представлений, наделяющих одежду, пространство, пищу субстанциональным статусом. Примечательно, что это явление наблюдается не только в наиболее очевидных режимных сообществах - в сообществах солдат и заключенных, но и на уровне элит. Статусное распределение пищи в первом эшелоне элит, как это показано в исследовании Т.С.Кондратьевой в России, рассмотревшей архетипы пищевых коммуникаций в сравнительном анализе царской подачи и кремлевского распределителя Кондратьева Т.С. От царской подачи к кремлевскому распределителю // Одиссей. 1999, М.:Наука , основано на тех же семиотических принципах культурогенеза, что и статусная знаковость в системе питания дедовщины. В соподчиненности системы питания и информационных коммуникаций в зависимости от степени изоляции сообщества, прослеживаются общие закономерности культурной динамики. На примере полевых исследований изолированных этнических сообществ традиционной культуры, но испытывающей на себе в воздействие глобальных трансформаций, удалось проследить зависимость изменений рациона питания от степени вовлеченности конкретных семей в системы телекоммуникационных связей, преодолевающих изоляцию, обусловленную естественными циклами традиционного природопользования Банников К.Л. Люди плато Укок. Из Полевого дневника этнографической экспедиции 2004-2006 гг. // Полевые исследования института этнологии и антропологии. 2005 год. (Ответственный редактор З.П.Соколова) М.: Наука, 2007.

Это теоретическое положение на практике выглядит как вовлечение рационализированного гражданского сознания в среду тотального абсурда, которым характеризуется труда и специфического к нему отношения шений, что рассмотрено В трех параграфах 5-го раздела «Труд в армии» - §1 «Организация труда», §2 «Деньги», §3 «Нецелевая эксплуатация рабочей силы», дается описание специфической системы организации труда в армии, основанной на контрасте: a) репрессивного труда, имеющего целью подавление рационального сознания человеческой личности и вовлечения в среду абсурда и автоматизированной деятельности и b) рационального, но нецелевого и невсегда легального труда рядового личного состава, направленного на организацию элементарного жизнеобеспечения своих подразделений и повышения материального благополучия командного состава - от низшего до высшего. Но это абсурд - только для внешнего наблюдателя, поскольку с точки зрения принявшего его законы, он имеет собственную логику. Абсурд в армии - действенный инструмент десоциализации гражданской личности, социализированной в парадигмах культуры - логики, здравого смысла, личной ответственности и свободы выбора. Соответственно, процесс десоциализация гражданской личности в армии сопровождается через вовлечение его в среду алогизма мотиваций, бессмысленности действий, личной безответственности и несвободы. Десоциализация гражданской личности, с ее последующей ресоциализацией в качестве идеального солдата - подчиняющегося на уровне рефлексов, не размышляя о целях, образах и смыслах собственного действия, осуществляется посредством тотального вовлечения его в автоматизированную деятельность. Достигается это путем чередования нейтральных автоматических механических («муштра»), и активно-репрессивных действий. Репрессивные механические действия отличаются от нейтральных тем, что они, организованные по формальным признакам действия разумного и рационального, предлагаются репрессируемому для осмысления, но при этом всем известно, что они не имеют другой цели, кроме как подавления его воли и сознания.