Женское божество в системе религиозно-мировоззренческих представлений народов Средней Азии

Трансформация этой системы начала происходить, видимо, на рубеже III-II тысячелетий до н.э., когда появились изображения мужского божества, олицетворяющего источник животворящей силы. Анализ иконографии этих изображений приводит нас к выводу о том, что символика растительного бога - персонификации умирающей и возрождающейся природы, изначально была присуща женским божествам. Очевидно, именно этим обстоятельством можно объяснить дублирование функций и некоторую «путаницу» в символике мужских и женских божеств. В этнографической литературе по Средней Азии культ растительности обычно связывается с образом мужского божества (умирающей и возрождающейся природы), а водной стихии - с образом женского божества. Между тем, как в Средней Азии, так и в других регионах мира можно найти массу примеров, демонстрирующих обратную связь или смешение основных символов и атрибутов этих божеств. Например, среднеазиатская богиня плодородия, вошедшая в зороастрийский пантеон под именем Ардвисуры Анахиты, которая в Авесте рисуется в образе полноводной и быстрой реки, в изобразительном искусстве часто предстает как олицетворение растительной природы. В то же время мужские персонажи среднеазиатской агиологии, восходящие к образу умирающего и воскресающего божества (например, хорезмский Хубби), часто связаны с водной стихией. Дублирование символов, а также функций, наблюдается и в других аспектах мужских и женских божеств, эволюционировавших в мусульманских святых, например, в их причастности к небесной и подземной сфере.

В заключении диссертации подводятся основные итоги исследования, которое позволяет выделить несколько основных этапов в развитии культа женского божества в Средней Азии. Истоки этого феномена, по нашему мнению, восходят к периоду верхнего палеолита, в котором обнаруживаются древнейшие свидетельства сакрализации женского образа. Распространенный и доминирующий на протяжении многих тысячелетий в древних культурах тип захоронений, характеризующийся устойчивым сочетанием таких особенностей, как придание умершему позы эмбриона, посыпание тела охрой, имитирующей кровь (символ жизни), использование раковин каури (ктеический символ, ассоциирующийся с женским детородным органом), свидетельствует о том, что в представлениях древних обитателей региона земля ассоциировалась с телом женщины, а само действо основывалось на вере в возможность магическим путем вернуть умершего к жизни. Признаки сакрализации женского образа и представлений, связывающих его с источником жизнетворения, присутствуют и в наскальных изображениях в ущелье Зараут-сай и гроте Шахты. Запечатленные в них орнитоморфные существа, очевидно, имеют то же значение, что и гибридные фигуры из пещерных святилищ других регионов мира, где образ птицы сливается с женским образом. На архаичную природу сакрального женского образа указывают многочисленные легенды о мифических обитательницах пещер - женских демонических существах и святых покровительницах, чей образ генетически восходит к образу женского божества плодородия.

Следующий этап в эволюции сакрального женского образа связан с переходом к полной оседлости и производящему хозяйству (джейтунская культура, VII тыс. до н.э.), когда происходит формирование культа женского божества, о чем свидетельствует появление храмов, терракотовых изображений женского божества в различных его ипостасях. На протяжении энеолитической эпохи (анауская культура, конец V - начало III тыс. до н.э.) эта традиция продолжала развиваться и достигла своего апогея в эпоху ранней бронзы (сер. III тыс. - сер. II тыс. до н.э.). Развитие культуры, хозяйства, социальной организации - все это приводило к расширению пантеона женских божеств, усложнению его иерархии. Вместе с тем в конце этого периода происходит трансформация прежней религиозно-мировоззренческой системы: появляется образ мужского божества плодородия - растительного бога, олицетворяющего умирающую и возрождающуюся природу. В это время в культуре земледельцев получили развитие оргиастические культы и институт священного брака, отголоски которых сохранились в некоторых обрядах и обычаях современных среднеазиатских народов.

Разрушение религиозно-мировоззренческой системы, на которой изначально основывался культ женского божества, началось в период поздней бронзы (вторая половина II тыс. до н.э.). В условиях тотального кризиса, возникшего в среднеазиатских оазисах древнеземледельческой культуры в результате нашествия племен степной бронзы, появляются «гибридные» культуры, новые пантеоны, в которых преобладают мужские воинственные божества. Под влиянием новой идеологии, которое усиливалось в результате изменения социально-экономической ситуации, начали складываться синкретические культы (маздеизм, митраизм, зерванизм и др.), предвосхитившие рождение зороастризма. Хотя образ женского божества плодородия - Ардвисуры Анахиты - генетически восходит к архаичному образу Богини-матери, авестийская богиня утратила многие черты и функции своего прототипа, а также статус несотворенного божества. В античный период начинается возрождение культа Богини-матери в его архаичной форме, что было связано с проникновением в местную культуру эллинизма. Со временем архаичный культ трансформировался под влиянием других религий и культов, но, тем не менее, он продолжал играть огромную роль в религиозной и ритуальной жизни местного населения.

Последняя, завершающая фаза в истории культа женского божества началась с приходом и утверждением ислама в качестве государственной религии в регионе (VIII в.). В новых условиях культ женского божества не исчез, а эволюционировал в культ женских святых, элементы его присутствуют во многих других религиозно-культовых комплексах.

Сравнительный анализ элементов культа женского божества в культурах Средней Азии и других регионов мира свидетельствует о единообразии представлений о женском божестве и его функциях, что в свою очередь подтверждает гипотезу об универсальности этого явления. Женские божества, почитаемые в разных регионах мира, объединяет то, что все они изначально являются олицетворением природы и ассоциируются с источником животворящей силы, способствующей приумножению растительного и животного мира, продлению человеческого рода. В то же время образы локальных женских божеств чрезвычайно разнообразны и наделены самобытными, неповторимыми чертами. Как показывает данное исследование, эти особенности, как и степень развития культа женского божества, пути его эволюции зависят от многих факторов - образа жизни и хозяйственно-культурного типа, внешних влияний, обусловленных взаимодействием культур, миграционными процессами, сопровождающимися культурной и религиозной ассимиляцией.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

1. Узбекская женщина: Социальный статус, семья, религия. Москва: Российская академия наук, 2006. 360 cc.

2. Отынча // Этнографическое обозрение. 2001, №3. Сс. 134 -140.

3. Внешний облик узбекской женщины: эволюция эстетических представлений в конце XIX - конце XX веков // Этнографическое обозрение. 2001. №6. Сс. 18-30.

4. Священные деревья Ходжи Барора. Фитолатрия и культ женского божества в Средней Азии // Этнографическое обозрение. 2008, №1, (в печати). 1,5 п.л.

5. Тайна райского цветка. История рождения одного ферганского мазара // Итоги полевых исследований. Ред. З.П. Соколова. М: Наука, 2007, (в печати). 1,5 п.л.

6. Женская сущность шаманской традиции в Средней Азии // Женщина и возрождение шаманизма. Ред. В.И. Харитонова. Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам, т. 11. Москва: ИЭА РАН, 2005. Сс. 47-65.

7. Религиозность и деторождение у современных узбеков: Культурные трансформации традиционного общества // VI Конгресс этнографов и антропологов России. СПб: МЭА РАН, 2005. С. 309.

8. Символика плодородия в традиционном узбекском орнаменте // Восточная культура: традиции и современность. Материалы научной конференции. Ташкент, 2004. С. 25-26.

9. Идея двух начал в культе плодородия у народов Средней Азии // Cреднеазиатский этнографический сборник. Ред. В.И. Бушков. Москва: Наука, 2001. Сс. 219-231.

10. Образы духов-покровителей среднеазиатских шаманов (бахши): К вопросу о психоментальном аспекте в этнографическом исследовании // Материалы международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума. Экология и традиционное религиозно-магическое знание. Ред. В. Харитонова. Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам, том 7, часть 2. Москва: ИЭА РАН, 2001. Сс. 22-33.

11. Работа и досуг в жизни современной узбекской женщины // Расы и народы. Ред. Г.П. Васильева. Москва: Наука, 2001. Сс. 209-223.

12. Женское паломничество к святым местам (по материалам Ферганской долины) // Итоги полевых исследований. Ред. З.П. Соколова. Москва: ИЭА РАН, 2000. Сс. 23-39.

13. Тяжкое бремя шаманского дара: судьба современной ферганской бахши // Шаманский Дар. Ред. В.И. Харитонова. Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам, т. 6. Москва: ИЭА РАН, 2000. Сс. 191-204.

14. Религиозные традиции, деторождение и положение женщин в среднеазиатском регионе // Женщины и культура в станах Центральной Азии. Самарканд, 1998. Сс. 145-162.

15. Проблема бездетности и религиозные обряды узбеков // Традиционные ритуалы и верования. Библиотека российского этнографа, том 2. М.: ИЭА РАН, 1992. Сс. 3-17.

16. Вариант `священной земли' (на примере пос. Шахимардан Ферганской области Узбекистана) // Современный Узбекистан: История, культура и общество. Ташкент, 1988. Сс. 54-71.

17. Отражение духовной культуры коренных народов Средней Азии в спелионимах (на примере Ферганской долины) // Исследования по топонимике и ономастике Средней Азии. Ташкент, 1987. Сс. 19-34.

18. Tajik shamanism (Central Asia) // Shamanism. An Encyclopedia of World Beliefs, Practices, and Culture, vol.1. Edited by Eva Jane Neumann Fridman and Mariko Namba Walter. Santa Barbara, CA.: ABC-CLIO, 2004. Pp. 629-633.

19. Female shamanic ritual and the traces of ancient religions and beliefs among the contemporary peoples of Central Asia // Women and religious traditions in Asia. Boston, 2004. Pp. 105-118.

20. Dualism in beliefs and rites of Central-Asian peoples // The Contemporary Asia: Tradition and Modernity. Delhi, 2002. Pp. 71-86.

21. The shamanic tradition in the culture of Muslims of Central Asia // Filosofia della religione. Firenze, 2002. Pp. 312-327.

22. Religious activity and the social status of sheikhs in post-soviet Uzbekistan // Religious operators in the age of globalization. Naples, 2001. Pp. 46-58.

23. Religiosity and childbearing among contemporary Uzbeks: Cultural transformations of traditional society // Gender issues in preliterate cultures. Roma, 2000. Pp. 190-212.

24. Role of political and ideological factors in the religious situation changing in post-soviet Central Asia // Asia, Africa and Latin America today: Political and religious conflicts. Lima, 1994. Pp. 97-99.

25. The Uzbek family: social and religious aspects of polygamy // Men and women - never-ending story. Saarbrukken, 1993. P. 35-36.

26. Childlessness and religious rites of Uzbek people // Grundwerte menschlichen Verhaltens in den Religionen. Edited by Horst B?rcle. Frankfurt am Main, Berlin, Bern, New York, Paris and Wein: Peterlang, 1993. Pp. 153-169.

Размещено на Allbest.ru