Что значит быть человеком?

В противоположность эмпирической науке, корни рационалистической концепции ведут к средневековой схоластике и дальше. Предметом гордости Декарта было то, что он положил новое начало, отыскав несомненное основание для правильных и достоверных рассуждений. Тем не менее, конечно же, читатели его работы немедленно нашли нестыковки и трудности, не в последнюю очередь в его изложении вопроса о том, как человеческая душа связана с телом. Во второй половине семнадцатого столетия было множество иных исследований разума, как, например, альтернативная теория Локка о знании. Встречались также и скептики, отрицавшие саму возможность достижения несомненности какого-либо знания. Пьер Бейль (1647-1706) был самым известным из них, и его «Dictionnaire historique et critique» («Исторический и критический словарь», 1695-97) оставался главным источником информации и аргументом в пользу скептицизма на протяжении всего восемнадцатого столетия. Бейль составил огромный каталог как внутренних, так и взаимных противоречий между философскими, религиозными и этическими постулатами. Это привело его к выводу об историческом характере мнений и, следовательно, несравнимости знаний одного века со знаниями века другого. Таким образом, вместо того, чтобы попытаться создать рационально объединенную науку, скептицизм послужил стимулом предпринять исторические и сравнительные исследования, подробно рассмотреть разнообразие человеческой жизни. Однако это взволновало тех ученых, которые полагали, что наука, по определению, состоит из достоверного знания, казалось бы, достигнутого в рамках механики и астрономии. Поэтому многие выдающиеся ученые пересмотрели картезианский (и средневековый) проект обоснования достоверности, что привело их к анализу разума как такового.

Восхищение Гоббса и Декарта строгостью и точностью геометрического и математического рассуждения вдохновило их схожим образом строить науки о человеке. Они полагали, что дедуктивная мысль, так же, как в геометрии, даст заключения о человеческой жизни, обладающие статусом необходимости. Другие ученые также разделяли такой путь мысли, но мало кто делал это с большей интенсивностью и постоянством, чем философы XVII в. Бенедикт (Барух) Спиноза (1632-1677) и Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716). Исследования Спинозы и Лейбница иллюстрируют дедуктивный подход к установлению истинных причин человеческой природы и социальной жизни.

В XVII в. Нидерланды ввели немало новшеств в государственном управлении, в сфере взаимодействия между политическими и религиозными властями, в области права, в вопросах местного самоуправления и в естественной философии. Конец испанского господства в регионе в середине столетия повлек за собой то, что впоследствии стало известно как Голландская Республика ? свободная ассоциация городских властей, кальвинистской церкви и Дома Оранских. Несмотря на угрозы со стороны католических Южных областей и более позднего вторжения французской армии, Северные области, особенно Амстердам, стали центром новой учености и относительной свободы слова и печати. Такие условия позволили процветать многочисленному еврейскому сообществу, укрывающемуся от испанской Инквизиции. На этом фоне и появился Спиноза ? возможно самый замечательный из всех ученых, стремившихся найти обосновании науки в силе разума.

С современной точки зрения, Спиноза выступает как средневековая фигура в рамках великой традиции еврейской образованности и религиозного искательства, как непослушный наследник Маймонида (Моисей Бен Маймон), представителя схоластического аристотелизма XXII века. Жизнь и учение Спинозы были доказательствами веры в то, что разум может достигнуть достоверности, и что эта достоверность мысли делает возможным для человека единение с Богом. Обвиненный в атеизме и изгнанный из еврейского сообщества, Спиноза тем не менее продемонстрировал удивительную для конца XVII века комбинацию рационального интеллекта и религиозной мистики. Это был человек, которого немецкий поэт Новалис назвал «gottbetrunkener Mensch» ? «богоопьяненным». Тем не менее, Спиноза был автором мощного трактата в защиту светского и конституционного правительства («Tractatus Theologico-Politicus», издан анонимно в 1670) и рисковал в опасных политических обстоятельствах, а его «Ethica» (издана сразу после смерти в 1677) включала в себя много рассуждений об опыте и поведении, которые поражали более поздних комментаторов своей психологической проницательностью. Однако было бы неверно брать тексты Спинозы (равно как и Лейбница) и описывать их просто как вклад в психологию или политическую теорию. Учение Спинозы надо рассматривать или в целом, или никак, и если уж искать его смысл, то смысл этот будет лежать в области разума как такового. Он уравнивал логически должное с реально существующим. Его язык бескомпромиссен: «Порядок и связь идей те же, что порядок и связь вещей». Отсюда, по его мнению, следует, что разрозненные опыты о человеке или физических событиях дают только поверхностные истины. Глубинная истина касается лишь того, что вечно реально, и она может быть познана человеком, только когда он рассуждает ясно, не отвлекаясь на мимолетные эмоции, случайные события опыта или политические беспорядки. Вся жизнь Спинозы подтверждала его приверженность этому идеалу.

Даже самые рациональные из людей не могут избежать противоречий, и Спиноза тут не исключение. Многое осталось неясным, логически сомнительным и незавершенным. Последующие философы, интересовавшиеся вопросами сознания, полагали, например, что он неточно использовал понятие «я» и не совсем верно трактовал природу чувств. Большинство его современников было откровенно шокировано его рассуждениями о детерминизме трактовкой творения, в которой Бог отождествлялся с природой. Да и правители не приветствовали его светские конституционные представления о политической власти: здесь он также выглядел слишком радикальным.

В конце своей жизни Спиноза переписывался с Лейбницем и даже встречался с ним. Хотя последний осторожно относился к шокирующим мнениям Спинозы, оба они разделяли веру в то, что научное знание должно опираться на логические принципы, имеющие статус необходимых истин. В целом, Лейбниц был гораздо более земным мыслителем, чем Спиноза. Слуга государей, он снискал репутацию эрудита, чей блеск простирался на все сферы его весьма разносторонней деятельности в качестве дипломата, правоведа, библиотекаря, математика, натурфилософа, богослова, лингвиста и историка. В 70-х годах XVII в. он некоторое время работал в Париже, считавшемся «философской оранжереей», а затем последовательно у герцогов Ганновера (включая Георга Людвига, ставшего в 1714г королем Великобритании Георгом I). Его история Дома Брунсвика была актом легитимации, сопоставимой с работой его коллеги-протестанта Пуфендорфа, стремлений правителя развить современное государство. В 1700г, под патронажем Софии Шарлотты, жены курфюрста Бранденбургского, он создал Берлинское Общество Наук, впоследствии превратившееся в Прусскую Королевскую Академию. София Шарлотта была одной из выдающихся женщин восемнадцатого века, прославившихся и своей ученостью, и своим патронажем философии; другой такой женщиной была русская императрица Екатерина II. Лейбниц взял на себя инициативу в налаживании интеллектуальных и институциональных связей между немецкими государствами и творческой деятельностью за границей.

Фоном обширной деятельности Лейбница служило амбициозное стремление вновь объединить на интеллектуальном уровне христианский мир, разрушенный Реформацией и более ранними ересями. Верно используемые принципы разума, утверждал он, требуют, чтобы каждый согласился с природой творения, так как оно возникло через рациональную волю и совершенство единого Бога. В связи с этим для него было важно обеспечить (и, по его мнению, ему это удалось) единый свод необходимых принципов разума. Кроме того, он мечтал о создании универсального языка как прозрачной среды для коммуникации, которая поможет объединению католических и протестантских народов. Он попытался сформулировать такой язык через этимологические исследования общих (как он полагал) корней различных языков. Лейбниц, энтузиаст этимологии, также исследовал происхождение слов с целью проследить происхождение человеческого мира и разума. Итальянский ученый Вико, о котором речь пойдет позже, также следовал по этому пути.

Этот интерес к языку продолжал распространяться на протяжении всего XVII в., и в XVIII в. он стал очень влиятельным направлением, ведущим людей к изучению происхождения и развития социальной жизни. В XIX в. филология стала главной академической силой в исследованиях по истории народов. В разное время христиане надеялись, что восстановление общего языка (который, как они верили, существовал до Столпотворения) излечит человека от его падшей природы. В XVIIв стало обычным мечтать об общей языке в надежде, что это излечит разрозненный христианский мир. Вера, что есть (или когда-то существовал) язык, способный к раскрытию того, что является истинным в мире, умирала, и вместо этого ученые интересовались способностью языка выражать то, что отчетливо мыслится сознанием и, следовательно, признается за истину. Таким, например, был проект Локка. Оптимистическое видение ясности языка, восстанавливающего порядок и согласие в беспорядочном человеческом мире жило до двадцатого столетия. Затем проблема стала намного более сложной. Сначала, философы, особенно Готтлоб Фреге (1848-1925), отделили логические вопросы о языке от психологических вопросов о сознании, а потом швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857-1913) отметил, что слова ? только знаки, произвольно связанные с вещами. Однако надежда Лейбница на достижение человеческого единства через язык возродилась с основанием в 1887г Эсперанто Луи Зименгофом и, по мнению некоторых авторов, с распространением английского языка как lingua franca объединенной культуры в начале XXI в.

Философия Лейбница, сопоставимая в этом отношении с философией Спинозы, отождествляла логически необходимое с реальным. Это, как он утверждал, необходимо для достижения знания посредством дедуктивных рассуждений на основании логических принципов, самым значимым среди которых является принцип достаточного основания: «ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение справедливым без достаточного основания, почему именно дело обстоит так, а не иначе, хотя эти основания в большинстве случаев вовсе не могут быть нам известны». Лейбниц считал, что этот принцип является логическим выражением скорее гармонии, порядка, нежели чем случайности, которую разум необходимым образом приписывает творению. Он выводил из этого принципа (наряду с принципом непротиворечия ? логически невозможно утверждать, что нечто имеет и в то же время не имеет места), что основа существования выступает как множество элементарных единиц, называемых монадами, которым присуще самодействие и единство. Далее Лейбниц попробовал продемонстрировать, что такая онтология (теория основного существования) дедуктивно объясняет форму естественного и человеческого мира.

Общеизвестно, что утверждения Лейбница малопонятны англоязычным читателям; их значение проявляется только при логическом их выведении тем самым способом, которым пытался это сделать сам Лейбниц. Что может быть ясно для понимания последующего развития немецкоязычной науки так это то, что, Лейбниц полагал возможным рассуждая логически получить знания о душе, узнать, что душа - это, во-первых, самоинициируемая деятельность, а во-вторых, ? единство. Нередуцируемый и унифицированный характер того, что было описано на английском языке как действие духа, а позже как ментальное действие, стал центральным принципом в немецкоязычной мысли об индивидуальной и социальной жизни человека. Лейбниц дал классическую формулировку утверждению, что активное ментальное рассуждение, которое предполагает унифицированного агента рациональности ? душу, ? должно логически предшествовать опыту, если опыт состоит в том, чтобы достигнуть какого-либо порядка и смысла. Это положение требовало, чтобы наука о человеке отталкивалась от предположения о ментальной деятельности, деятельности, которая само-генерируется и имеет превосходящее значение, и, следовательно, не может быть понята в терминах знания физической природы. В философии это положение привело к теории познания, известной как идеализм. В психологии и социологии данное положение сделало логически невозможным использовать естественные науки в качестве объяснительной основы. Напротив, оно требовало, чтобы эти науки имели корни в знании деятельности самообразования человеческой деятельности, действующей в мире через разум и язык. Сам Лейбниц твердо обосновал свои аргументы на рациональной концепции христианского Бога; но более поздние авторы предположили, что человечество по истине само-созданно.

Лейбниц обратил свое внимание к «пониманию» после публикации французской редакции Пьером Косте «Опыта» Локка в 1700г. Однако его критический ответ, «Nouveaux essais sur l'entendement humain» («Новые опыты о человеческом разумении») оставался неопубликованным до появления в 1765 г. французской версии. Эти опыты неотделимы от того влияния, которое оказал Лейбниц на медленно продвигающуюся реформу немецких университетов XVIII в., реформу, которая впервые ввела в учебный план элемент светского образования. Только к концу XVIII в. Лейбниц стал известен как автор тезиса, что разум строит знание через свою деятельность. В свою очередь, эта теория познания заложила той культурной значимости, которая приписывалась «Bildung» («формированию» как в смысле само-формирования, так и в смысле формирования культурной деятельности через образование в самом широком смысле) в XIX в., в том числе и в России. Но к началу XIX века немецкоязычные университеты вступили в серьезный период изменения, результатом которого явились научные те дисциплины, с которыми мы уже хорошо знакомы. Какими бы специализированными эти дисциплины ни становились в дальнейшем в немецкоязычном мире в странах, следовавших академическому примеру Германии, приверженность рассуждениям о рассуждениях оставалась основой науки. Такова была философская направленность, которая основывала социальный анализ на вере в реальное присутствие души или духа, деятельности, дающей начало как индивидуальному Bildung, так и национальной культуре.

Размещено на Allbest.ru