Вопросы жизни и смерти в греческой философии

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

1. Месть амфоры

Амфора - искусство восприятия действительности в изобретении греческой культуры ощущения жизни. Кувшин, чаще глиняный, иногда выполненный из бронзы с изображениями, орнаментом и глубоким смыслом. Организация быта естественного обихода жизни, оберегающего свои символы концентрации жизненной энергии. Динамика переменной жизни схватывалась символами силы, и в этом контексте не было места экономии мысли: сведения динамики глагола к статичной наличности присутствия. Для греческого мировосприятия очевидным было, что остановка онтологии бытия в знании - это безусловная смерть жизни. Наверно именно потому, стихия воды, воздуха, огня и даже апейрон, представляли собой основной стержень сохранения жизненной силы в интерпретации мироустройства. Греческий контекст понимания мира был максимально приближен к онтологии жизненного начала, к глаголу. И в этом глубокий смысл ценности их синтетического натурализма еще не тронутый гением аналитической дифференциации разума. Анализ, это расчленение полноты зеркала на его осколки, когда уже не ощущается присутствие глагола жизненной силы и бытие оценивается по его наличности в протяженности пространства и отождествления собой глагола времени. Греки же видели этот мир по-другому, ибо их системное качество восприятия ограничивалось только природой смерти, но не дисциплинарного знания, и потому еще не было лишено реакционной рефлексии на присутствие вечности в условиях времени. То, что не явно, но всегда сопровождает динамику настоящего в будущее. Для древней Греции был характерен полет освобождения мира от уз конечной природы качества явления в условиях мироустройства. Патологическая нечувствительность мира к глаголу есть форма изоляции мироустройства в пространственно-временной континуум, что собственно и обуславливает его ничтожность. Пустоцвет бытия.

Амфора. Глиняный кувшин, -- объект концентрации тонкой энергии, подражающий частям человеческого тела. Это сосуд с узким горлом и вертикальными ручками, схватывающий природу женщины, ее сущность. Функции детородного зачатия новой жизни, качественного обновления и продолжения действительности в значении бытия. В греческой культуре все, что давало жизнь, служило и символом ее упокоения, спокойствия в достатке ее несостоявшейся природы. Потому греки нередко хоронили младенцев (детей) в позе эмбриона именно в кувшине. Жертвенность искупления жизни - дань неспособности бытия природы мира, круговорот жизни и смерти. Христианство зарождается в греческой культуре имманентного равновесия пространства, способного отождествлять собой глагол полноты. Так первые христианские поселения, как акт сакрализации греческого эпоса, строились именно на кладбищах. Инициацией поиска в мифической полноте, гармонии, символической изящности, равновесия пространства стихий, глубины смыслообразующей действительности жизни. Поиск перспективы неизменного в меняющемся мире. Готовность античного восприятия к диалогу с глаголом бытия рождает из себя христианизированное посвящение сознания в высшие функционалы ценности жизни. Кладбище занимало центральное место в поселении. Смысл присутствия смерти не позволял сознанию организовывать свой быт отвлеченно от ценности жизни. Уже тогда динамика культивации самосознания жизни ориентировалась в проблемную область философской настроенности, «настроения» в постижении смыслового значения в определении наличности бытия. Именно так достигалось качество самосознания жизни и глубина восприятия пространства бытия. В наше время кладбища находящиеся на периферии - ужас, будоражащий отрешенность рационализации пространства «забытости» врывающихся в мир событий неотвратимостью своей конечности в значении быть. Конечность временности это всегда траур по несостоявшейся действительности. Это и укор «забытости бытия», звучащий в пессимизме Мартина Хайдеггера. Современное отношение к смерти это материалистический солипсизм не настроенный на волну зова бытия не чувствительный к присутствию глагола, а, следовательно, и не способный оценить присутствие жизни. Состояние порабощенности жизненной энергии механической природой материальных ценностей. Ценности проявления жизни воспринимаются только в ключе утилитарного значения пользы. Когда сам субъект есть объект взаимосвязи материального - инерционного и идеального - отглагольного начала. Сознание и знание, разрывающее эту взаимосвязь, никогда не поймет для себя необходимость воплощения действительности в действии. Не сможет повторить из себя жизнь, ибо отсылает к инструментам затухания ее природы. Как знаково в этом контексте Сократовское повивальное искусство рождения нового смысла жизни, исходя из природы самой жизни, и ее потребности родить, а не вопреки ее усилиям.

Сами греки считали, что амфора - это женщина. Женщина олицетворялась с плодородием жизненного пространства, потому, она символически концентрирует собой присутствие жизни. У амфоры женская сущность. Символика амфоры демонстрирует собой преемственность обогащения. Сосуд наполняется энергией жизни и сохраняет свое отношение к глаголу начала, празднику весны. Способность содержать собой природу текучести придавал амфоре символический смысл присутствия жизни в условиях человеческого пространства, его обыденной повседневности разрешающей проблемы злобы дня. Присутствие символов энергии силы позволяли справиться с честью и выйти победителем. Амфоры с отбитым дном ставили на могилы, в которые вливали воду с медом - кормили усопших, сохраняли о них память. Символ, утративший отношение к жизненной концентрации становился мостом в царствие Аида, в которое живущие проникали посредством даров инерционной ценности мира. Ценности затухающего Логоса, приближающегося к черте ничто. В этом смысле система ценностей угасающей, временной природы мира хранит в себе перспективы Абсолюта ничтожности. Небытия, принципиальной завершенности и конечности всякой действительности в действии.

Наш век уже не выказывает почтения ценности зачатия жизни, не считается с условиями организации жизненного пространства, человек считает себя достаточно самостоятельным - цивилизованно состоявшимся, взрослым. Сексуальная революция внесла свои представления ценности свобод десакрализации пространства, модернизации церкви храма души человечества, в контексте которой прививается поколениям усредненное представление пола, лишенного таинства соития горнего с горизонтом событий ролевого значения партнера. Психологизм жажды взросления, отрыва от природы материнского сопровождения захлестывает здравомыслие человека разумного. Но так ли всякое взросление связано с безусловным разрывом с энергетической самодостаточностью яйцеклетки дарующей жизнь, красотой и гармонией целостности пространства? Добрыми намерениями пособничества взрослению младенца мы, безусловно, легализуем антипод жизненного позитива. Непонимание азбучных истин, формирования качества организации пространства бытия в организации собственного быта не освобождает от ответственности ни отдельные личности, ни целые цивилизации. Человечество достаточно взрослое, чтобы иметь право умереть и освободить от себя пространство качества целесообразности подавляемой назойливой идеи поменять мир. Изменить мир, следовательно, оставить этот мир и искать себе иное пространство организации бытия. Место, которого нет! Это все те же грабли формирования утопии, только в другом исполнении.

Субъективность - глубина восприятия действительности. Невозможно открыть для себя мир, разрушив собственный храм субъективности. Человек вроде то же самый, но живет уже не в той природе оживляемой глаголом жизни, а в реальности отражений умирающей, ветхой природе угасающей действительности мира. Сама действительность другая, казарменная, она «тошнит» и не дает свобод и перспектив жизни. И если вы думаете что освободили индивида от бремени полноты жизни, психологических страданий души, предоставив свободу порока, как права организовать свой мир и этим добились счастья? Вы очень ошибаетесь. Порок освобождения тоже тюрьма душевной нечувствительности к жизни. Просто таким человеком проще управлять, он уже состоит в зависимости от неспособности к жизни. Его энергетическое яйцо дает трещину, по каналам ничтожности из него истекает содержание функционала, он сам становится, изолирован и нечувствителен к присутствию полноты бытия. В рамках закона с пороком проще бороться, нежели с заданием появления на свет и смысловым обеспечением предназначения всякого усилия жизни (книга Иова). Власть мира не может оправдать свою ничтожность в глазах жизни. Не может завуалировать свою дисфункцию, отчужденность от гармонии единения с природой. Она выбирает легкий и понятный для себя путь организации социума в хаосе «борьбы всех против всех». В этом смысл различий начертания буквы закона на сердцах в намерении и неотвратимости закона Фемиды к противоправности действия. Априорная и апостериорная действительность. Но в этом инициатива управления пространством, а не самобытность жизнеустройства. Вспомним Эриха Фромма: «желание быть и желание владеть» -- это взаимно ослабляющие динамики организации социума, предполагающие принадлежность сознания к отглагольной действительности и исключающие эту особенность понимая под ней деструктивное начало, ослабевающее власть порядка (черный ящик субъективности через который просачивается качество нового времени). Где индивидуальная свобода лишь соблазн ослабления иммунитета жизни в общественной морали нормативности поведения, что позволяет естественную потребность самобытности бытия личного подавить тенденциями искусственного порядка в управлении действительностью. Бихевиоризм. Следует заметить, что понимание жизни основано на смене порядка полноты бытия. Следовательно, неприятие потребности этой смены есть противопоставление мотивации жизни. Евгеника тоже было рационально обоснованным допущением селекции нового человека, но не оправдала перспектив организации качества пространства, бытия жизни. Психология борется со следствиями, а не с причинами. Исследовать поле личного в его разделении на сознательную и подсознательную действительность или же обнулить наличность внутреннего и закреплять рефлекторно устойчивые факторы поведения внешним воздействием на внутреннюю свободу поиска себя самого в мире. Вот почему кричат о свободе, а каждый шаг к осуществлению этой односторонней свободы, освобождающей от права быть, репродуктивно повторять свою самобытность и представлять собой идею бытия, подвергается жесточайшему детерминизму власти искусственного управления органичностью живого. Преследуя собственные целесообразности и цели. И в контексте затухающего Логоса, эти цели, мягко говоря, не всегда человечны. Кто убивает в себе субъективность, перестает быть романтиком и уже представляет из себя самое только поверхностную сволочь, желающую владеть миром. Живет чаяниями использовать мир и позволяет использовать себя самое. Ослабление иммунитета органичности качества организации пространства и его функционала представляет собой прекрасный пример болезни иммунодефицита. Сама клетка становится производителем вируса, угрожающего организации ее органической целостности пространства функциональной обязательности. Приговор такой свободы - смерть.

Геополитика обладания пространством бытия это всего лишь симптомы болезни внутренней несостоятельности мира души. Это, увы, не есть сфера деятельности психологического здравия, ибо болеет этими болезнями именно общественное сознание. Клинический случай. Но как вылечить истерию целого времени? Можно осуждать кровожадность исторических гениев, но почему целые поколения выбором для себя сделали именно такую участь? Почему для всех для них в одночасье угас зов жизни: «Бог умер!»? Почему спекулятивное счастье стало достаточным основанием смещением силового равновесия в пространстве мира? Временность становления посчитала себя взрослой, чтобы достичь чертогов Абсолюта, утвердив собственный порядок вечности. Временность своего становления кричащей о себе действительности как единственное право осуществления значения быть, величие которого непременно должны оценить потомки. Тысячелетний Рейх. Но не потому ли поверхность оформления действительности так назойлива, что не имеет в себе содержания жизни, и утратила отношение к глаголу полноты действия?

Только глубина восприятия действительности позволит понять внутренний мир собственного и самоценность всякой действительности в действии, как ее принадлежность к глаголу бытия вечности. Но не все динамики мира преследуют собой плод жизни, перспективу восприятия и содержания полноты бытия. Все противопоставляющие реальность времени основаниям бытия вечности - есть тщета усилия, -- следы, смываемые новым приливом становления. Само время меняет действительность в ее полноте действия. Важно, что в формировании новой действительностью мы остаемся средством, или же самоцелью? Именно о таковом ограниченном усердии времени, отстаивающем право быть, мудрец сказал: «Суета сует, томление Духа». Пыль времен, утратившая свое отношение к Духу жизни. Нет в этом усердии цели, целостности и ценности бытия. Лишь черновое бессилие патологической неспособности в написании шедевра вечного основания быть. Неспособность к жизни. Вечное состояние войны! Ни это ли объясняет потребность искупительной жертвы для примирения действительности в метафизике христианской мудрости. Для себя мы обретаем действительность глагола, а не войну с состоянием собственного бытия. Война есть непризнание собственной относительности отношения к глаголу полноты действия в действительности. Ни в этом ли звучит пафос вечного непонимания, да и нежелания понять сущность собственной природы? Той, которая присутствовала при родах формирования человека - носителя самосознания жизни, ее кода бытия и которая лучше всего знает, что ему во здравие, а что во вред.

2. Что есть действительность?

Кто определяет для нас, что есть действительность? Материализм? Идеализм субъективный? Объективный идеализм? Действительность это всегда производная действия. Все выше перечисленное лишь меры отождествления этого действия в системе рефлекторной организации действительности. То, что эти обусловленности качественной организации пространства бытия изолированны друг от друга не дает основания считать какие либо из них не существующими или несущественными. Это уже вопрос чувствительности субъекта: «человек мера всех вещей, существующих в том, что они существуют, и не существующих в том, что они не существуют».

Действительность как действие возникает из глагола, или как привычно в понимании для сторонников модели Творения Мира, из Логоса! Глагол обозначает некий онтологический статус метафизического понимания действительности. Вся матрица становления во времени и поверхностная экранизация оформления явления имеет свое функциональное начало и возникает из глагола и никаким иным способом являть себя миру просто не может.

Природа восприятия, природа чувствительности субъекта такова, что требует обязательной настроенности на волну вещания. И только так преодолевается форма отчуждения субъективной реальности и воспринимается полнота действительности мира. Действительностью становится только то, что субъект в состоянии отождествлять собой как глагол. В этом смысл инициаций и мистического опыта религиозного вхождения сознания в мистерии бытия. Сделать действительностью то, что еще вчера не было таковым для ограниченности восприятия. Философия тоже есть способ вхождения сознания в диалог с глаголом вечности. Философия тоже причастна к этой чувствительности полноты мира действия.

В этой связи важно не то, что сказано самим мыслителем периода истории философии, запечатлевшем свой временной период в смысловом диапазоне прогрессии сознания. Ибо именно так он обозначает свое собственное отношение к глаголу жизни в явлении. Важно лишь то, что заставляет его говорить именно таким образом. Невозможно изменить условия формирования явления, ибо в другой своей жизни при тех же условиях он поступил точно так же, обозначая власть правила над исключениями. То, что вторит мыслителю - это зов бытия и этот зов для условий формирования нашего мира неизменен. Можно оспаривать личное отношение, глубину восприятия действительности, но невозможно игнорировать или изменить то, что заставляет тебя говорить, таким образом, хотя бы потому, чтобы не врать самому себе. А если и врать, то преуменьшать степень своей однобокости понимания происходящего, находя альтернативным представлениям место в своем собственном мировоззрении, но снимая с этих моментов инквизицию внимания слушателя усилиями таланта повествователя, уводящего восприятие в другую сторону. Другими словами односторонность должна быть правдоподобна, чтобы скормить ее как идею нового видения. Впрочем, в контексте фрагментированного знания и отношение к этой идее будет соответствующее. Не даром наш век можно назвать уставшим путником от идей былой эпохи и потому враждебно относящегося к любой идеологии. Традиция, культура проникновения сознания в мистерии бытия, все это мистический опыт, заставляющий задуматься о пространстве организации нашего быта. О том, что всегда мы упускали из виду и никогда не придавали значение. То, что нас заставляет сохранять честность по отношению к самому себе и что, в конечном счете, в способе улавливания принципа неизменного переменной течения всех явлений, заставляет нас говорить. Таким образом, и тем обозначать любомудрие к высшим ценностям самой жизни, независимым от наших оценок и нашей интерпретации цены и качества самой жизни в условиях быта. Мы не в состоянии его схватить, но оно всегда сопровождает нашу действительность, признаем мы ценность бытия в условиях быта или же нет. Абсолютный вопрос к условиям организации сознания в глаголе: «Есть Бог или нет?». Хотим мы того или нет, но на нас возложена ответственность, нести на себе глагол своего времени. Это абсолютное задание всякого сознания жизни. Именно потому и то, что заставляет философа говорить, таким образом, объединяет всех философов, схватывающих смысл своего времени, ибо имеет отношение к онтологии бытия - высшей системы ценностей понимания становления, по которой и будут оцениваться все исторические события потомками. Все философы очерчивают пограничную и приграничную линию ландшафта организации бытия мира. Вопрос только заключается, с какой позиции они приходят к ее заданности. Позиции низкого или же высокого напряжения глагола. Важно понимать не как проистекает логика философствования, а что она подразумевает под этим. Как акт столкновения формального с истинными ценностями жизни. Именно в этом смысл возвращение сознания от квази-ценностей времен, к истинным ценностям, объединяющим усилие всех времен в вечность. Философ говорит, таким образом, именно потому, что, то что не молчит в нем самом объединено с глаголом восприятия, приятия и самовыражения своего времени. Возможность функции внедряется в устои времени и меняет облик его качества. Субъект глубины восприятия действительности это уже система возможности онтологии бытия, независимая от его суждения, с которой он неизбежно сталкивается в условиях явления и испытывает к ней на себе собственную преемственность, преодолевая сомнения и возглавляя эту онтологическую перспективу разворачивания возможности бытия как свое самое. Это, некогда чужое становится его собственным кредо переживания Логоса и смыслом существования во времени. Сквозь философа бытие нам являет свою сущность, но уже как схваченное действие в действительности своего времени. Субъект восприятия как фиксатор Логоса, глагола, всегда имеет отношение к полноте действительности, выходящей за границы инерционной природы мира. Важно то, какой предел действительности мы для себя устанавливаем! И если это случается, то тогда уже как в апориях Зенона, Ахилл не может перегнать и даже приблизиться к черепахе, ибо сталкивается с бесконечностью приближения черты собственного предела. Качество системы восприятия в отождествлении действительности не позволяет ему сделать это.

Действительность не исчерпывается условиями явления и в субъекте восприятия, и всегда сохраняет свое отношение к глаголу функционального начала, к разности потенциалов усилия жизни, конечного или незавершенного в действительности. Состоятельности оформления доступного, и открытость к недостаточному в онтологии времени. Для грека нет другого полотна восприятия, как только динамика времени «Все течет, в одну реку нельзя войти дважды». Гносеологического контекста просто не существует. Гносеология знания это искусственное пространство претензии на полноту. Когда свобода выбранного нами пространства обеспечивает и динамику мысли. Свободу восходящей или же нисходящей действительности в отношении к глаголу. Вообще всякое движение мысли в философии обеспечивается блужданием восприятия по полям смыслов. Это позволило Августину Блаженному говорить: «верить, чтобы понимать и понимать, чтобы верить». Присутствие субъекта в смысловом диапазоне перспективы раскрытия Логоса - это уже организация им пространства собственной свободы возможностей. Заброшенность в колорит самоидентичности рефлексии восприятия предоставленного сознанию времени и пространственной целостности качества восприятия жизни, глагола организующего существительное и прилагательное частей речи. Это и представление Евразийской целостности ментальной природы личного, культивированными как особая культура, прорастающая на этой земле, и сердечная целокупность полноты восприятия глагола жизни, ее традиционная интернациональность по отношению к дифференциальной разобщенности атлантической цивилизации мира. И соединяют геополитику моря, подвергающей дестабилизации культуру качественного пространства: фрагментарную эксцентричность власти частного над целым, прагматическая целесообразность расчленения сердечной целостности и распределение на ее территории зон влияния. Море размывает береговую линию и расчленяет материк суши. Энтропия Космоса тоже связана с понижением чувствительности качества мира. Атомы, фотоны и кромешная тьма. Сердце органической полноты организует и внутреннюю и внешнюю динамику относительной целесообразности понимания блага. Нас собственно потому и не признают Цивилизацией, не смотря на то, что Федерация сохранила свою целостность и самобытность геопространства. Гигантские пространства и страсть освобождения души разрушают все планы прагматических спекуляций. Мы все еще остаемся геополитическим объектом стратегии обладания миром. Попытка завоевать то, что никому не принадлежит, собственно уже и не преступление. А фауну и флору , принадлежащую этим диким местам никогда нельзя сравнить с цивилизованным натуралистом, выполняющим задание человечества: освоить новые месторождения территории дикости и сделать их достоянием цивилизации.

Августин: «Верить, чтобы понимать, и понимать, чтобы верить». Вера позволяет принять перспективу отологии жизни, а движение мысли дает понимание в восприятии лабиринтов свобод открывающихся сознанию в разворачивании полноты бытия глагола действия. Понимание это процесс присутствия сознания в Логосе и ассимиляция им полноты качества бытия. И в этом зиждется ответ на Кантовский вопрос: «как возможно познание?». Это, безусловно, приращение качества глагола! У человека это не процесс стабилизации рефлекторной устойчивости, как это присуще животному миру, а динамика ассимиляции качества своего времени, вмещение в себе функционала полноты бытия. Отсюда и спекулятивное стремление форсирования этой трудоемкой акции, и приближение познания к полноте знания жизни в принципиальной познаваемости мира. Откуда же берется отологическая свобода возможностей состояния субъекта и гносеологическая свобода движения мысли? Она раскрывается в перспективе ощущения и восприятия глагола бытия. Эту свободу предоставляет разуму жизнь восходящей и нисходящей перспективы приближения или удаления сознания относительно Логоса. Нисходящая динамика очищает функционал от ничтожности мира, а восходящая мобилизует содержание к диалогу восприятия. Потому человек открывает для себя Зов Бытия и относительно переосознанности своей конечности в столкновении сознания с абсолютным пределом небытия (что характерно для Западной философии движения мысли) или в переосознания своей относительной принадлежности к глаголу полноты действия (как это происходит в восточной философии субъективного идеализма). Смысловая перспектива конечности мира преследует выход сознания из зоны силового отношения относительности бытия и выглядит как абсолютная к любому относительному проявлению жизни (абсолютная свобода освобождения от содержания бытия). Когда смысловая перспектива возвращения в Дом Бытия сохраняет централизованное отношение относительности своего бытия и на этом фундаменте строит и имманентную целесообразность своего равновесия (меру состоятельности в культивировании пространства). И та и другая динамика заставляют поставить под сомнение ценность присутствия мира. Логика уже следствие выбора качества организации пространства, относительности отношения к функционалу жизни. Это хорошо видно в геометрии пространств, что наводит на мысль альтернативных миров. Монополия логики Евклидовой геометрии была развенчана существованием логик геометрий Римана, Лобачевского. Меняется качество восприятия пространства, полноты действия в условиях действительности. Субъективное присутствие в этом пространстве можно рассматривать и в контексте инициации чувствительности и в контексте эгоцентричной дифференциации, подменяющей собой ценности потребности быть целевыми установками желания владеть. Логика лишь схватывает условия отношений данной относительности бытия, ставя под сомнение единственное всеобъемлющее основание идеализации логики как «фундаменталий» интерпретации знания, разрывая узы относительности ее принадлежности к Логосу. Мы же обосновываем свое теоретическое знание на обусловленности ограничения свободы, понимая под относительностью некую условность логистики, якобы содержащей в себе логос начала, но преследующей совершенно иные ценностные, аксиологические перспективы. Из обусловленной данности, вытекающей из этих логистик в претензии на полноту бытия, участия сознания в метафизической и эмпирической практик представления о бытии мы открываем для себя представление жизни и смерти. Конечной и не завершенной действительности, обусловленной и освободившейся от условий быта возможности глагола действия. Динамику восхождения к глаголу бытия - разворачивания полноты бытия в качестве мира и динамику затухания глагола действия - бытии к смерти обозначенных детерминизмом условий ценности мира. «Расцвел и опал, и нет его».

Когда нам намекают о существовании единственной зрелой цивилизации, философской мысли рационалистического разума «ratio» испытывающей благоговение перед полнотой воли, обеспечивающей порядок организации пространства в условиях собственного быта для которого непозволительно присутствие хаоса, стихийности, свободы, как следствие недостатка в проявлении характера, воли индивида. Я воспринимаю этот жест как однополое представление в восприятии будущего всего человечества, исключающего традиционные культуры «с дикой отметиной», сохраняющие свое отношение к пространственной гармонии, полноты детородной функциональности, женственной природы в идеи бытия. Прежде, следовало бы остановиться на моменте борьбы разума со стихией жизни. В контексте «ratio» сама жизнь есть причина разрушения порядка в понимании действительности. Единственное условие обуздать стихию это создать условия казарменного детерминизма. «Когда идешь на свидание с женщиной бери плетку». Желание справиться с беспорядком в своем доме заставляет разум быть жестким и требовательным к своей воле. Не удивительно, что и в наше время либерализации свобод индивида доктрина искусственного управления пространством власти не поменялась, хотя инструменты управления существенно изменились. Проблема в том, что война с собственной природой стихийности это сворачивание пространства бытия: «философия вечера». И поэтому она как в случае волюнтаризма, так и в случае либерализма, выплескивается в традиционную культуру мира. «Давайте мы научим вас жить правильно, быть успешными, как мы». Желание переделать под себя весь мир. Изменить его недостаточность в европейском понимании и задать ему направление бесконечного приближения к Европе. Выплескивание агрессии еще со времен «крестовых походов» является неоценимым жестом компенсации собственной неспособности в организации пространства бытия посредством внешней себе жертвы. Состояние войны предъявляет жёсткие требования к личности, но и дает возможности разорения чужого мира. Отсюда и атлантический принцип: «пусть враг умрет сегодня, а мы завтра». Для традиционной культуры враг - это тоже форма проявления бытия, но еще не нашедшая для себя состояние стабилизирующей основы. Поэтому война заставляет убивать его, но только для того, чтобы найти точки объединения пространства в целокупность состоятельности бытия. Игра стихий, преследующая обнажение их сущности -- основу будущего объединения. Береговой линией между морем и сушей в традиционном восприятии не существует! Наверно потому атлантическое восприятие представлено как «танцующая смерть», а материковое как «красный осел». Все начинается с наведения порядка в доме, как форма отрицания и заканчивается категорическим отречением от присутствия бытия в условиях быта, объявляющим войну ценности содержания бытия. И ее носителям в условиях горизонта событий. Именно так пространство восприятия делится на избранных и несущественных. Отсюда и утилитарная политика представления человека как животного, и антитрадиционные и антикультурные тенденции в восприятии цивилизации, требующие от Церкви и религии модернизации пространства сакральной глубины человеческой души, духа. Отвечающие условиям сервиса и потребления. Динамика тела - единственное, что признается состоянием войны! Такая война ведется против собственного бытия, когда весь мир выступает инструментом смягчения динамики жесткости разума. Жертва, обличающая абсолютное зло. В таком контексте вера - это безусловна слабость человеколюбия к врагу. А надежда, любовь, -- это вообще диверсия, убивающая дух войны. И понятно, почему именно стихия природы мира выступает в роли конца всех рационалистических неудач овладения действительностью и приведения ее к общему знаменателю «ratio». Количество просто растворяется в бесконечности усилий воли, не в состоянии преодолеть полноты качества жизни. Вшивые рационалисты исторических попыток глобализации мира все так и не уяснили для себя, что теория и практика это не одно и то же. И то, что просто выглядит для воли к власти, по существу, бесконечно сложно для войны с жизнью.

Даже если и не признавать онтологию женственности жизни, то, как можно игнорировать философию женского мировоззрения? Ведь женственность по природе в той или иной мере присуща каждому субъекту. Или же субъект это особый теоретический субстрат, относящийся к природе знания и натуралистическому интересу? И тогда женщину не стоит причислять к субъекту, его разумной и рассудочной деятельности? Но кто позволил так считать? Когда произошел этот сдвиг обладания и силового права самодержца в управлении пространством бытия? Когда для нас теория разорения пространства стала важнее онтологии жизни? Кто сделал этот переворот? Декарт, открывший всему миру силу разума в своей знаменитой формуле: «Мыслю - существую»? Ничего подобного! Просто нам было угодно так истолковать в век просвещения. Он утверждал ничтожность доступного в восприятии и понимании действительности перед непонятным и этим поставил под большой вопрос нашу уверенность в том, что мы считаем действительность существующей. Мы не сможем доказать даже действительность собственного, ежели в нем не будет глагола действия. По сути, он первым в Европе стал представителем Восточной философии, аскезы отталкивания от состоявшегося увядания глагола, на Западе. До него эту же мысль выразил Сократ: «Я знаю, что ничего не знаю, а они не знают даже этого!». Декарт делает акцент на ограниченности внешней интерпретации мира, а его жесту придают значение глубины ценности знания и находят в этом отглагольный смысл разума в противопоставлении онтологии жизни. Памфлеты разуму - это украденная у функционала жизни онтология бытия. Ситуация просто комическая и никто этого не желает замечать. Материалистический солипсизм закомплексованности в привычке обусловленности быта действительностью воспринимает форму ограничения свободы, детерминизм, -- насильственную деятельность над сознанием, а не то, что дает перспективу освобождения в полноте присутствия Духа. Николай Бердяев глубоко обосновал это смысловое различие восприятий мира, противопоставляя сакральный опыт непосредственного участия субъективной реальности опосредованному схватыванию. Предвосхитил развитие философской мысли в опосредованном схватывании прописанных следов в тетради, где автор умирает,- дает автономию жизни своему произведению и уже господствует над интерпретацией онтологии жизни застывший, мертвый текст. Чтобы оживить само прочтение такого текста, нужна жертва Логоса. В противном случае читатель откроет для себя лишь мертвые руны наличности. Отсюда и тайная книга жизни - книга недоступная для чтения мертвых. Неудивительно, что сам Бердяев «гносеологов» называл «паразитами науки». Власть перспективы затухающего глагола над сознанием жизни. Мотивированное пространство жизни никогда не воспринималось Европой как альтернативной динамикой воли или власти. Впрочем, Европа, еще со времен «охоты на ведьм» была неравнодушна к проявлению женственной природы в институтах власти. И жесткость в этих вопросах всегда позволяла навести должный порядок. Доказывать же что онтология жизни имеет первичное значение перед производным теоретическим обоснованием гносеологии знания - нет необходимости. Вопрос лишь заключается в том, что мы желаем для себя открыть?

3. Европеизация смыслов

философский греческий восприятие

Если женское мировосприятие, по представлениям цивилизованного общества, не может обозначать собой состояние организации человеческого пространства, представлять лучшую сторону человечества. Ее природе просто не предоставляют право ликвидности в цивилизованной интерпретации академии жизни, то, по-видимому, являясь персоной нон грата (persona non grata) для стратегов цивилизаций разума женское мироощущение жизни не должно представлять и обозначать собой человеческую сущность субъективной реальности. Ни в частном, ни в общемировом порядке. Неужели с этим лучше справляется философия войны? Идея освобождения человека от жизни выбрала изящный способ избавления от женственной природы в толерантном отношении нетрадиционной ориентации восприятия жизни и пропаганде усредненного состояния человекоподобного субъекта. Женщину просто изживают из женской природы предназначения и в этом видят высшее социальное чудо организованной действительности. Если женщина перестанет испытывать в себе прикосновение Афродиты как дань своего предназначения в возвращенном долге природе, кто посмеет упрекнуть ее в слабости служения рациональному долгу? Возвращение долга божеству, представляющему природу твоей собственной заброшенности в мир, ни в этом ли смысл продолжения человечества во времени? Увы, зов тела исключает всякую сакральную действительность мира в организации пространства бытия. Остается лишь быт обыденной повседневности и ничтожности мира. Но разрушить храм души - совершенно не означает понять и открыть для себя его предназначение. Целокупность пространства восприятия жизни состоит уже не из двух полюсов и даже не из антагонизмов, хоть им и присваивали статус непримиримых. Пространство состоит из симулякров, из которых выходит энергия жизни. Они понимают себя мучениками мироустройства, непохожими на всех, но представляют собой лишь имя существительное, утратившее свое отношение к глаголу. Это всегда принципиально только половина и никогда целое. Они не испытывают даже конкурентной перспективы в идеализации частного, как это было в годы холодной войны. Они просто симулякры по форме напоминающие видимость качества, но лишенные всякого отношения к функционалу жизни. И здесь спекулятивный разум требует от общества толерантного отношения с исключительными привилегиями симулировать полноценную жизнь и пропагандировать свою болезнь как вполне естественный способ отношений в формировании семьи. Кто же будет предоставлять потомство этой нетрадиционной любви в их исключительном желании влиять на будущее жизни? Вирус требует от органичности взаимности понимания своей природы, но при этом не предполагает этой же взаимности со своей стороны. Разделение пространства целостности на мужское и женское. Стать частью одной из половины! Ни в этом ли заложена дисфункция перспективы продолжения как формирования сознания личного в самосознании жизни? Но почему-то культура преклонения перед рациональностью мужского начала провозглашает себя единственной цивилизованной ценностью, энерговооруженной, состоявшейся, приобрётшей эксклюзивный опыт управления пространство в значении быть. Акт продавливания собственной действительности, подавляющей в себе недостаток воли.

Для Европейской философии, схватывающей и продлевающей жизнь греческого эпоса, сама манера философствования представлена как философия мужества. Достаточно вспомнить Кьеркегеровские «бурю и натиск» и Ницшианскую «волю к власти». Сама особенность этой философии схвачена в Хайдеггеровской формулировке «философии вечера» -- когда затухание глагола, присутствия ценности бытия требует от сознания мужества и стойкости в проявлении личных качеств и дерзость брошенной перчатки кромешной тьме. Подобная философия могла возникнуть исключительно в мужском мировоззрении, и связана с психологией искусства искусственного управления пространством бытия. Сам половой акцент к действию символической демонстрации актуальности акта хранит в себе акцент воинственного становления действительности. Пришел, увидел, наследил. Продавливание пространства гармоничного равновесия под потребительские нужды собственной непосредственности. Возможно для философии «эго» это является единственной возможностью заявить о себе, но кто будет нести ответственность за этот животный инстинкт самореализации в желании повторить Бога? Все что ускользает из контекста воина, понимается как трусость. Позор, импотенция, неспособность фаллической власти организовать пространство своим семенем, принять на себя репродуктивные функции жизни. Мужество как средство, прокладывающее дорогу жизни. С последствиями этой идеологии мы, прагматически осуществляющие интернациональную философию войны с капиталом, в построении светлого будущего, столкнулись по истечении прошлого века в демографической проблеме исчезновения нации. «Смело, мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это». Вообще история геополитики Советских Времен представлена спартанским аскетическим принципом построения иерархии власти, который не позволил мещанской свободе повредить зерна самобытности состояния души в понимании служения величию Духа. Аскетическая самоотверженность жила только идеей построения будущего самодостаточности бытия. И воинственный атеизм, отвергающий религию в интерпретации человека будущего, советского гражданина буквально копировал библейские каноны, заботясь о внутреннем моральном и идеологическом восприятии. Но именно за это больше всего критикую Сталинскую империю, сохранившую свою геопространственную целостность потомкам. Именно ментальная природа не позволила нам принять в себя функции Европейской войны с собственным бытием. Наша ментальность осталась мягким материалом для философии воли. В этом смысле субъективность пола накладывает отпечаток на всю Европейскую философию, претендующую на некую абсолютную ценность рациональной действительности. И не признающей ничего, что не вмещается в пределы рационализации пространства жизни. Как правило, рационализация жизненного пространства всегда несет с собой отпечаток смерти, только не всегда это очевидно для текущего момента. Таким образом, в философии мужества нет ничего женского или относящегося к женскому, это выявляется уже в «войне полов» начатую из психологических реплик Фрейда, как искусство противостояния природе женского начала. Сознание причастности к женскому, обнажает слабость и требует от мужества завоевания и подчинения женской природы.

Изменить этот мир - то чем бредит все человечество в желании повлиять на свое будущее. Что это? Но мир жизни, безусловно, сам меняется, независимо от нашего желания менять его. Эволюция была изобретена жизнью до человека и произвела самого человека. И не потому, что в эволюции господствует естественный отбор. Потому, что само пространство организации бытия продолжало содержать в себе жизненную силу. В противном случае, само пространство организации было бы не гармонично, а разрушительно. Все мертвое подвержено разложению. Мы всегда учитываем береговую линию условий разрушения, но никогда не замечаем за ее рельефом функционал присутствия полноты жизни. Для нас важнее обозначить «как?» это происходит, нежели «почему?». Ситуация с бесконечностью усилия жизни: откуда она берет функционал бесконечной незавершенности? Но мы утверждаем, что сам процесс происходит вечно в бесконечной перспективе. Так вот, вечность это эталон полноты действия, а бесконечность - нереализованность этого усилия. Если мы снимаем целевую и ценностную установку бытия, то становится непонятным, кто будет покрывать расходы этой бесконечности? Которая претендует на временность мира. Но в вечности? Мир как состояние, не имеющий отношение своей относительности в перспективе осуществления полноты бытия принципиально ничтожен и не имеет источников своего содержания. Сама жизнь преследует понятную ей самой целесообразность изменения пространства, времени, качества жизни, но человек Разума не желает считаться с этой целесообразностью, он вводит в пространство жизни собственные правила игры в жизнь. Изменить мир, следовательно, осуществить переоценку его ценностей, снять онтологию целесообразности жизни и ввести в организацию ноосферы гносеологию целесообразности разума. Здесь дерзновение переходит в дерзость отрицания жизни и использования антиподов управления ее сущностью. Такие средства, безусловно, есть, но они связаны с конечностью мира и, в конечном счете, торжеством смерти над правом быть и нести на себе код жизни. Изживание кода жизни по форме или по содержанию? Испытать на себе относительную смерть централизации возвращения в Дом Бытия, или же абсолютный выход из сферы относительности глагола действия и эталона полноты бытия - абсолютная свобода, изживающая в сознании содержание бытия, решительно разрывая последние нити принадлежности к условиям этой относительности. Смерть в сознании онтологии жизни и аксиологии бытия. Именно эта смерть и рождает в человеке ненависть ко всему живому! Желание разорить Дом Бытия в мире, и проникнуть с войной в Град Божий и разорить Дом Бытия в вечности. Ни в этом ли зиждется желание и Доказать и опровергнуть бытие Бога?

В XI Тезисе о Фейербахе Карл Маркс пишет «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Эти слова высечены на пьедестале памятника Карлу Марксу на Хайгетском кладбище в Лондоне. Открытие памятника состоялось 14 марта 1956 года. Это не просто власть мужского сознания над женским началом, это еще и символ потенции человека как права управлять собственной судьбой. Но этот символ очень символично обозначает для нас историю кладбищ, а не философию жизни, как несбывшегося желания. И это вопрос даже не к Карлу Марксу, а ко всему Европейскому мировоззрению и психологии нормативности его поведения. Психология заменила нам ощущение онтологии жизни, мы рационализируем в субъекте присутствие Логоса, чтобы не выделяться на фоне рыночных ценностей мира. Нормализируем по капельке, как лекарство, чтобы разум мог справиться с этой действительностью. И не дай Бог, если это будет неконтролируемый взрыв проявления чуда. Мы превращаемся в анонимную массу, неспособную воспринимать действительность в полноте и реагируем лишь на биржевые котировки и состояние экономик страны. От самого субъекта тянет кладбищенской рефлексией мира. Мы в состоянии разложения и потом рождаем из себя только продукты гниющей морали в желании освободить мир от содержания бытия. Великое благо цивилизованной состоятельности с возложением высокого доверия «цивилизации» объявить об апокалипсисе всему человечеству мира. Конец света поспел и постчеловек горит для себя желанием заглянуть за край парадигмы. Но для этого надо выжить, чтобы стать последним, освободившим от человечества Землю.

Ведь что есть идеология индивидуальной свободы и девальвация института семьи как школы формирования самосознания жизни (кармы преемственности бытия жизни), что есть усредненная интерпретация пола и толерантное - одностороннее отношение терпимости к праву рекламирования образа жизни сексуальных меньшинств? Это все проблемы метафизического сдвига ведения войны с женской природой мира! Мы утрачиваем не только женское восприятие, но и свое отношение к ее началу. Пол и особенность личного восприятия подменяет аноним! Он утрачивает свою особенность, представляет себя как божество, обремененное двойственной функцией (видит себя не гермафродитом, а андрогеном), но при этом представляет собой аморфную массу, отрешенную от собственной природы появления в этот свет. Дистанция между желаемым и доступным: стать богом мира - значит убить в себе бытие! В этом естественная граница между квази-ценностями иллюзии становления и ценностью естественного предназначения природы личного. Извратить природу божественного предназначения ни в этом ли высший смысл иллюзиониста действительностей, предоставляющего свободы изживания Глагола, но лишающий сознание содержания бытия - искры принадлежности носителей глагола к дому вечности. Индивидуальность, особенность личного, естественность его природы - все это качественные формы чувствительности присутствия бытия. И уже потом, они генерируют из себя социальное, народное, культурное и суверенное настроение отождествления этой внутренней ценности присутствия в себе жизни, глагола, относящегося к живому, действенному, полно достаточному. Противопоставление этой целостности индивидуальным величием, -- это всегда раскол зеркала мира. Насаждение искусного, искушенного и искусственного управления онтологией живого, жизненного, жаждущего жизни. Иллюзия обладания требует от сознания повторения величия божества - бунт противостояния вечности, которая лишила мир бессмертия. В условиях мира ты никогда не станешь Богом, ни в личном, ни в общественном понимании (коммунизм), но безусловно утратишь самобытность собственной природы в значении быть. Вот, и эта болезнь, зародыши которой в прошлой Европе просто бы вырезали, диктует нормативность поведения борьбы с собственной природы самобытности бытия, всему миру! Ни в этом ли масштаб постановки искусности сценария в отвлечении сознания от репродуктивной функции жизни. Артур Шопенгауэр ужаснулся бы таковой действительности, утверждая, что «природа нас заставляет нести на себе репродуктивные функции продолжения жизни независимо от наших желаний и учета свобод». Так вот, война с собственной природой это, прежде всего измена сознания функции бытия. Когда Декарт говорит: «мыслю - существую» -- он производит фиксацию функции бытия в действии и понимает под этим схватыванием глагола саму действительность. Но нет, иллюзорные ценности в контексте борьбы за свободы личности рисуют нам иную, виртуальную действительность, где нет жизни, а лишь бытие к смерти. Ни это ли кощунство перед жизнью: прожить и не оставить после себя ничего?

Философия мужества, где нет места женскому присутствию! Само признание женственного, хоть в части личного, хоть в его отношения к матери воспринимается как слабость и неспособность продавливать пространство мировой природы, становиться, являть героя миру, а тем более управлять этим пространством организации быта. Сворой воров и бандитов. «Мощным взмахом подымает Он красавицу княжну И за борт ее бросает В набежавшую волну…». Воля к власти должна изжить из себя все слабости. На поле боя это точки уязвимости противника. Наполеону такие солдаты точно не нужны. Поэтому философия мужества испытывает стыд перед женской природой, даже в напоминании причины собственного появления на свет - матери. Если бы сами женщины испытывали стыд в отношении к собственной природе, он, безусловно, в глубине чувства вины не замедлил бы произвести из себя суицид. Какофония расстроенного пространства изжила бы из себя всякое женственное присутствие. И, тогда бы уже существование человечества было бы под большим вопросом. Если бы сама природа не позаботилась обеспечить возможность размножения человека почкованием. Сама же философия Европейского Мужества, с которой мы жаждем скопировать исторический и цивилизованный пример, хронически страдает неспособностью к жизни, неспособностью приятия жизни. Аскеза обрезания женского начала и истирание социальных символом его присутствия, таковой, как этой было в Древней Греции в культе Афродиты, в конечном счете, становится само кастрацией скипетра власти. Вместо фаллоса, сохраняющего отношение к женскому началу в обозначении яичек, мы имеем палку - скипетр власти, не обремененную не только женственным, но и органическим, представляющий собой механический символ идолопоклонства. Бритва Оккама оскопляет субъективную реальность до состояния причинно-следственной обусловленности предметности мира, а скипетр власти очищает фаллос от всего сохраняющего отношение к женскому чреву, к семени продолжения генеалогии жизненной силы, условий ее плодородия. Он действительно, культ личности, управляющий миром своего времени, но он обслуживает бытие к смерти, и разорвал всякое отношение с жизнью и к жизни. Он утратил божественную сущность рассеивания семени и управления жизненным пространством. Подражает божеству, но остается симулякром. Мы получаем материалистический солипсизм в духе атеистической аскезы небытия. Упразднение метафизического предназначения личного требует идеологии управления этим пространством. Если в нашем историческом прошлом это была идеологическая подкованность, стоящая на правильных позициях, то сейчас в театр организованной действительности вступают нанотехнологии, психология внушения и подчинения. Без царя в голове и Бога в сердце, человек всего лишь средство достижения целей. Борьба с природой достигает своей финальной стадии: власть механического над живым. Киборги лишены Логоса предназначения жизни и Абсолютные рабы чужой воли в проекте глобализации подчинения мира единому центру. То, что мы сейчас все еще называем человечностью, хранит свое отношение к природе, к функциональному началу вечного Логоса. Философия мужества вырабатывает из себя условия обусловленной само кастрации жизни принципами противопоставления жизни права власти и утверждающегося могущества искусственного над естественной природой значения быть. Вот здесь и начинаешь понимать философскую тоску Гусерля по дикарю, противопоставленного цивилизации, но имеющего больше шансов в эволюции будущего. Его принципиальной близости в восприятии жизненного и изоляция от программы самоуничтожения. Дикость ждет своего звездного часа, чтобы принять эстафетную палочку созидания пространства чувствительности, как собственно и мы в свое время приняли эстафету от динозавров. Программа самоуничтожения сворачивала пространство бытия еще и не таких цивилизаций. Собственно именно поэтому Империям присваивается органический характер расцвета, зрелости и упадка. Как только культура превращается в цивилизацию, она утрачивает свое отношение к эволюции бытия и присутствует лишь поверхностью быта, потому воинственна, отстаивает собственное право наличности присутствия во времени и пространстве. Поверхность присутствия это ее единственная ценность бытия к смерти. Для того чтобы воспринять и приять новую волну жизни необходимо перестать быть ризоморфной и открыть для себя и в себе корень глубины бытия. Древовидную стволовую обособленность восприятия полноты жизни в ее начальной ценности -- действии. Для этого необходимо мужество отречения от собственной наличности обреченности сознания к смерти. Стараться жить не поверхностью кожи, и даже не присутствием тела, а искать в себе глубинные, древовидные основы организации самого пространства жизни, его чувствительности к присутствию бытия Глагола и отглагольной действительности.